Текст книги "Спортсмены"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Дмитрий Жуков,Александр Котов,Дмитрий Урнов,А. Ланщиков,Юрий Уваров,Е. Дмитриев,Александр Высоцкий,О. Лагнсепп,Е. Симонов,Владимир Артамонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Я не согласен, – говорил Долгушин, – со спортивными обозревателями, утверждающими, что успехи московских команд объясняются применением нового стиля Фербена, который якобы помог москвичам достичь таких же благоприятных результатов, как и за рубежом. Да, действительно, многие гребцы Москвы знакомы со стилем знаменитого англичанина, этим знакомством мы обязаны тренеру товарищу Рогачеву. Метод англичанина можно выразить несколькими словами – это стиль непринужденных, естественных движений. Но мне думается, что основа успеха москвичей в том массовом увлечении греблей, которое характерно для нашего города.

Александр понимал, что вместе с массовостью растет и мастерство.

Чемпионат страны 1938 года проводился в первых числах сентября в Москве. Помимо команд Москвы, Ленинграда, Днепропетровска, Киева, Горького, Днепродзержинска выступали молодые команды Иркутска, Тбилиси, Ростова.

Долгушин ликовал.

– Гляди, милок! – торжествующе говорил он своему другу. – Сколько новых гребцов появилось!

Заключительный день соревнований принес победу Москве. Все четыре заезда в разряде мастеров выиграли столичные гребцы.

И на этот раз Долгушин отлично прошел дистанцию, завоевав в третий раз звание чемпиона СССР на одиночке. Разрыв между победителем п ближайшим из боровшихся за второе место ленинградцев Чувахиным и Жуковым был больше тридцати секунд! Второе место досталось Чувахину.

Через некоторое время участники только что закончившегося заезда одиночников встретились на старте вновь. Но на этот раз уже в двойках парных. Жуков греб в паре с Чувахиным, Долгушин – с Родионовым. И в этом заезде первенствовали москвичи, опередив соперников на 9 секунд.

Однажды читатели спортивной газеты были немало удивлены.

В небольшой заметке сообщалось, что в конце декабря 1938 года общество «Буревестник» проводило конькобежные соревнования и... «классное место мог бы занять чемпион СССР по гребле Долгушин, но упал».

А на лыжне он выступал за команду мастеров, от соревнования к соревнованию улучшая свои результаты. В этом же году Александр знакомится с Люсей Мухиной, и она становится его женой...

Целую декаду шли упорные «бои» на Москве-реке за звание чемпиона столицы по академической гребле сезона 1939 года.

Интерес к этим спортивным соревнованиям, как всегда, был огромен.

Сенсацией явилось поражение неоднократного чемпиона СССР А. Долгушина. Почти всю дистанцию лодки Александра и его постоянного конкурента Смирнова шли нос в нос, и только на последних ста метрах ценой невероятного напряжения Смирнов вырвал победу. Это было первое поражение Александра Долгушина на одиночке за последние шесть лет. А через три дня на водной станции ЦПКиО имени Горького началось первенство СССР.

В отличие от прошлых лет в нем участвовали сборные команды спортивных обществ, а не сборные городов. Новый принцип позволил большему количеству талантливых молодых гребцов впервые выйти на старты всесоюзных соревнований и помериться силами с признанными мастерами. За победу боролось около 400 гребцов из 17 обществ. Только в финале встретился Долгушин со Смирновым. Как бы беря реванш за проигрыш на первенстве Москвы, Долгушин значительно опередил Смирнова! Блестяще выступили Долгушин с Родионовым на двойке парной, одержав уверенную победу. Завоевав звание чемпиона СССР 1939 года на одиночке и двойке парной, Долгушин вновь подтвердил, что он находится в расцвете своего спортивного таланта.

Александр стал семикратным чемпионом СССР. Он не проиграл ни одного первенства Союза на одиночке и сделал на трех чемпионатах «золотой дубль», победив одновременно на двойке парной.

Гребля – такой вид спорта, где обычно трудно сравнить результаты мастера и новичка из-за разницы судов почти для каждого разряда. Тем больший интерес представляют соревнования, когда мастера, перворазрядники и все остальные гребцы выступают в равных условиях на учебных четверках – самых тяжелых лодках. Вот почему никогда не упускавший случая помериться силами Долгушин решил выступить в этих соревнованиях на приз открытия гребного сезона, проходивших в Москве 6 мая 1940 года, загребным в четверке «Буревестника», которая и выиграла их, опередив 23 команды.

Восемь дней разыгрывалось первенство Москвы по академической гребле, и с первого до последнего дня в центре всеобщего внимания были блестящие победы А. Долгушина. За это время он установил два новых всесоюзных рекорда на московской воде, из которых один – вместе с Родионовым на распашной двойке без рулевого – улучшил дважды, превысив рекорд ленинградцев Стельпе – Сабриковича 1938 года на 30,2 секунды, а на одиночке вновь показал время международного класса. Кроме того, впервые в истории гребли он стал четырехкратным чемпионом столицы – на одиночке, двойке парной, двойке распашной и четверке с рулевым.

Взрыв оваций вызвала победа в заезде четверок с рулевым.

Команда «Буревестника», ведомая Долгушиным, уверенно обыграла чемпиона СССР – четверку общества «Спартак» с за1 ребным С. Шереметьевым, показав результат 7. 21, 0. На двойке парной Долгушин и Родионов финишировали с результатом 7.12, 0. И, наконец, на одиночке Долгушин улучшил свой результат 1938 года на 15,8 секунды, показав результат 7. 15, 1. Это время было достигнуто при очень плохой погоде, на крутой волне. Интересно заметить, что Долгушин шел на чужой лодке.

Многие годы этот результат, показанный Александром Долгушиным на московской воде, оставался непревзойденным. Улучшить его смог через несколько лет после войны олимпийский чемпион Ю. Тюкалов. Тот факт, что сделать это удалось лишь гребцу, ставшему олимпийским чемпионом, еще раз свидетельствует о том, что рекорд, установленный в 1940 году Долгушиным, был результатом не только союзного, но и мирового значения.

27 июля 1940 года Александру Долгушину присваивается самое высокое спортивное звание, которое может завоевать спортсмен в нашей стране, заслуженного мастера спорта СССР. В этом же году он переходит на тренерскую работу и обращается через газету «Красный спорт» ко всем классным спортсменам СССР с открытым письмом, озаглавленным «Почетный долг».

«Несколько дней назад, – писал Долгушин, – постановлением Всесоюзного комитета физкультуры мне присвоено звание заслуженного мастера спорта СССР. Это почетное звание дорого мне не только и не столько, как оценка моих спортивных достижений, но особенно как оценка моей общественно-тренерской работы по гребному спорту...

Мы не только подготовим сотни и тысячи сильных, выносливых людей, готовых к труду и обороне, но и сумеем «открыть» в низовых коллективах спортивные таланты, свою смену, молодежь, которая уверенно пойдет на штурм мировых рекордов.

Я обращаюсь ко всем заслуженным мастерам и мастерам спорта СССР, к сильнейшим перворазрядникам с призывом: идите в низовые коллективы готовить квалифицированных тренеров-общественников, растите нашу спортивную смену...

Уверен, что мастера спорта откликнутся на мой призыв».

И спортсмены откликнулись. Как и Долгушин, они старательно готовят молодых. Занятия с начинающими увлекают Александра. Кропотливо и настойчиво он растит смену, стремясь пробудить в своих учениках любовь к гребле.

– Это благородный спорт, – горячо говорит он им, – вода, солнце, стремительное движение изящных легких лодок...

Каждое проводимое им занятие, как правило, оканчивается беседой по душам. Александр не скрывает трудностей тренировок и особенно соревнований...

– Гонка требует предельной отдачи, – пояснял он, – нередко мужественные, сильные люди с последним ударом весла падают в обморок. Да, да, я не шучу, – повторяет он, заметив чью-то недоверчивую улыбку, – огромное напряжение воли. Малодушные обречены на неудачу. Бывает так, что сильный гребец проигрывает более слабому только потому, что не может подавить в себе малодушия.

– А как же бороться с этим? – спросил толстощекий паренек.

– Строгим режимом и повседневными упорными тренировками. Запомните, борьбу эту нужно вести не только во время соревнований.

Сколько спортивных талантов было найдено Долгушиным в период подготовки к первенству Москвы 1941 года и к первенству СССР, назначенному на 6-8 августа?

Но война спутала все планы.

Через несколько дней после ее начала в Комитете по делам физкультуры и спорта собрались заслуженные мастера спорта, чемпионы СССР. Александр здоровается с абсолютным чемпионом страны по боксу Николаем Королевым, прославленными бегунами братьями Знаменскими, машет рукой чемпиону страны по конькам Анатолию Капчинскому, что-то говорившему в дальнем углу, борцам Алексею Катулину и Григорию Пыль– нову.

После горячего обсуждения спортсмены подготовили и направили письмо в Центральный Комитет ВКП(б), Председателю Комитета Обороны И. В. Сталину. Заклеймив подлое нападение, спортсмены единодушно выразили готовность немедленно отправиться на самый трудный участок фронта и выполнить любое задание Родины. Одним из первых подписал письмо Долгушин.

1 июля 1941 года на митинге молодежи Москвы и Московской области Александр Долгушин произнес пламенную речь:

«Занимаясь мирным трудом, мы ни на минуту не забывали об угрозе войны, готовились к защите Родины...

Мы уходим на фронт. Мы идем защищать свою Родину и будем драться до последней капли крови.

Наше дело правое! Мы победим вероломного врага!»

Сразу же после митинга, проходившего на стадионе «Динамо», Долгушин в военной форме вместе с другими спортсменами едет на одну из подмосковных станций, где формируются, в основном из спортсменов, подразделения ОМСБОНа для действий в глубоком тылу врага.

С трудом сдерживая слезы, припала к груди мужа Люся Долгушина.

– Успокойся, Люсенька, – целуя жену, говорил Александр. – Ты ведь жена гребца... Жди.

И она ждала. Первое письмо она получила в феврале 1942 года. «Любимая, – писал Саша, – 23 января мы приняли боевое крещение и вышли победителями. Моя снайперская винтовка не подвела меня. Пригодились и спортивная стрельба, и лыжная подготовка. В этом бою на мою долю пришлось семь фашистов. Первого – фашистского офицера, я снял, когда он выглянул из башни. За танками шла пехота, й мне удалось уничтожить еще шесть человек.

Так много хотелось бы рассказать тебе, родная...»

Он, действительно, многое мог бы сообщить жене. Спустя неделю после описанного им боя под Сухиничами в городе Козельске из остатков бригады, принявшей на себя главный удар мотомеханизированных и бронетанковых частей гитлеровцев, рвавшихся к Москве, был организован партизанский отряд «Славный», почти целиком состоящий из заслуженных мастеров и мастеров спорта СССР.

«...В бою под Сухиничами, – писал жене Александр, – пал смертью героя Гриша Пыльнов. Ты знала его – он был чемпионом страны по борьбе в полутяжелом весе. Он погиб, но сотни других спортсменов продолжают борьбу...»

Долгушин имел в виду дравшихся рядом с ним гимнастов Сергея Коржуева и Владимира Семенова, велосипе– диста-трековика Виктора Зайпольда, пловцов Евгения Мельникова и Константина Мадея – балагура и весельчака, командира комсомольско-молодежной роты, заслуженного мастера спорта Леонида Митропольского, ставшего боевым разведчиком, дискобола Али Исаева и многих других.

Через несколько дней отряд пересек линию фронта. Этот переход занял пять суток и уже сам по себе, несомненно, был подвигом. Наиболее выносливые и сильные: Долгушин, Мадей, Ермолаев и Фролов – составили головной дозор и торили лыжню по глубокому снегу, неся на себе продовольствие и боеприпасы. Менялись часто, давая отдохнуть идущему впереди через каждые двести метров. Мороз и ледяной ветер обжигали лицо. Снег забивался под обмундирование. Коченели ноги. Но они шли...

И вот «Славный» в Брянских лесах. Ранней весной была получена радиограмма из Центра. Один из отрядов, перейдя линию фронта, затерялся в Брянских лесах. В отряде обмороженные. Необходима помощь. На поиск вышло несколько групп. Решили послать также лыжни– ков-москвичей. В группу вошел и Долгушин. Им удалось обнаружить пропавший отряд. Более тридцати человек были обморожены. Доставить их в лагерь «Славного» оказалось непросто – весенний паводок превратил реку Болву в озеро. Только вершины кустов и затопленные деревья обозначали берега. Лодок не было. Опасаясь партизан, немцы еще осенью изрубили их и сожгли.

Местный старик рыбак пригнал утлую лодчонку.

– Глядите, – сказал он, – на ней недолго и потонуть, может, кто из вас сумеет с ней управляться?

Долгушин сел в лодку и весь остаток дня и всю ночь перевозил обмороженных. Ладони стерты до крови. Наконец переправа окончена. Можно двигаться в лагерь.

Слух о появлении «московского» отряда быстро распространился по всей округе.

Кондратия Мадея, Николая Шатова, Леонида Митропольского, Моисея Иваньковича, Григория Ермолаева, Эдуарда Бухмана, Виктора Зайпольда и Александра Долгушина знали и в других отрядах. Долгушин умел делать все – сказалось трудовое детство: сплести добротные лапти, смастерить седло, подковать лошадь, сварить обед, срубить баню, починить сапоги и подоить корову. Но известность Долгушину принесли его снайперские выстрелы. Однажды, прикрывая отход товарищей после дерзкой вылазки, он залез в подбитый немецкий танк. Уничтожив троих гитлеровцев, Долгушин дотемна держал в топком болоте остальных, не давая им поднять головы.

Тоскуя по реке, по лодке, он завел себе ручную дрезину, которую обычно приводили в действие три человека. Долгушин справлялся один. Эта дрезина скоро стала хорошо известна немцам. Через несколько районов Брянщины проходила узкоколейка. Она связывала Дятьков– ский район, где базировался отряд, с Брянском, Людино– вом, Ивотом, Бытошем и Сельцом. Дрезина оказалась очень полезной для партизан.

– На весла, Милок, – говорил ему командир. «Милок» – любимое обращение Александра – крепко пристало к нему самому.

– Хальт! – орали фашисты, беспорядочно строча из автоматов вслед промелькнувшей дрезине.

– Проскочили! – улыбается Долгушин. Ветер треплет его вьющиеся волосы.

Напряженный труд партизан, полный опасностей и приключений, не тяготил Долгушина. Он относился к нему, как к обычной работе. Его беспокоила судьба Люси, Как там она?

Для отрядов, базировавшихся в Клетнянском лесу, конец 1942 и начало 1943 года оказались трудными. Немцы решили очистить район от партизан. Ежедневно прибывали новые воинские подразделения гитлеровцев. Кольцо блокады сжималось.

– Будем прорываться, – решил командир «Славного». – А ну-ка, Милок, давай на весла. Передашь Бате боевое донесение. Только гляди, кругом фрицы вдоль дороги шастают.

– Ничего, проскочу!

– Мы постараемся отвлечь от тебя внимание.

Александр разгоняет дрезину и вскакивает на ходу...

Батя, получив донесение, ударил с тыла. 30 января 1943 года отряд вырвался из окружения. Но гитлеровцы организовали преследование. Передышки нет. Бои следуют один за другим. Февраль оказался еще более трудным. Каратели пытались проникнуть на партизанские базы.

В начале марта сорок третьего года Александра Долгушина вызвал командир. В его землянке Саша увидел Али Исаева, Шатова, Иваньковича, Мадея и других заслуженных мастеров спорта. Их осталось всего только восемь. Остальные погибли в боях или были ранены и эвакуированы.

– Специально о вас пришел приказ из Центра, – объявил командир. – Запрещено посылать заслуженных мастеров спорта, чемпионов и рекордсменов на опасные задания, отправим вас, как только представится возможность, на Большую землю. А пока мы используем вас для караульной службы и хозяйственных работ.

– Не согласны, – ответил за всех Александр.

– Это приказ, – жестко оборвал его командир, – обсуждать его не будем. Можете высказать предложения по его исполнению.

Долгушин молча обвел взглядом лица товарищей. Кого не пускать в бой? Али Исаева – лучшего гранатометчика, не знающего слова «страх» и непостижимо спокойного в минуты смертельной опасности? Или Мадея – командира ударной роты?

– Я добровольно пришел на фронт, – глухо сказал Долгушин. – Я на стадионе «Динамо» призывал идти в бой с врагом, а мне предлагают вернуться в Москву, лишают возможности защищать Родину. Я понимаю, чем вызван такой приказ. Это забота о нас, спортсменах. Но поймите и вы меня, я не могу оставить отряд, пока оккупанты топчут нашу родную землю. Только победа может демобилизовать меня.

Иначе Долгушин поступить не мог Его всегда отличали исключительная честность и принципиальность. Как– то на соревнованиях при розыгрыше первенства Москвы 1939 года произошел такой случай. Соперник Долгушина перед самым стартом заявил, что они соревнуются в неравных условиях, ибо лодка Долгушина лучше. Действительно, Александр выступал на одиночке А. Пересе– ленцева, первого русского чемпиона Европы 1913 года, привезенной знаменитым москвичом в 1914 году из Франции. Александр улыбнулся и добродушно предложил: «Давай поменяемся лодками». Соперник обрадовался. Чужая одиночка была «мелкой» для Долгушина, да и на ходу она ему показалась «тупой». Уже со старта он проигрывал несколько корпусов, его прежняя лодка, как бы мстя за «измену», уходила все дальше и дальше. Собрав всю свою волю, Долгушин длинным спуртом достает соперника и пересекает финиш первым, опередив соперника на целых 42 секунды.

Но главное заключалось не в том, что Долгушин победил, а в том, что не отдать лодку он не мог. Спортивная честность во время соревнований, как и честность гражданская, не позволившая ему занимать чужое место в институте, была его человеческой сущностью. Вот и сейчас мог ли он покинуть товарищей, сражающихся с врагом?

– Правильно, Саша, верно, Милок, – поддержали Исаев, Шатов, Зайпольд и другие.

– Только смерть может заставить меня прекратить борьбу с фашистами, – сказал Костя Мадей. – Я не оставлю роту...

– Силком не заставляю, – ответил командир, едва скрывая свое одобрение. Он выполнил приказ... Не его вина, если они решили воевать. – А теперь собирайтесь, – сказал он, – идем в Белоруссию...

19 мая 1943 года «Славный» достиг Чечеренских лесов и остановился близ реки Сож. Для подготовки переправы командир выделил группу. Помощником начальника переправы был назначен Долгушин. Широкая река еще не вошла в берега. Лениво извиваясь среди зеленых лугов, она сверкала на солнце. За рекой были шоссе Могилев – Гомель и железная дорога. Мадей на лодке хотел было перевозить подводы с ранеными.

– Погоди, милок, – остановил его Долгушин. – Ты ведь пловец, а здесь нужен гребец. – Он впрягся в повозку вместо уже переправленных лошадей и потащил ее, стараясь накатить на лодку. Наконец это ему удалось, и через секунду довольный Долгушин уже сидел на веслах. Лодка черпала воду, колеса телеги касались воды, но Александр греб, удерживая равновесие. Так он перевез одну за другой все десять повозок с ранеными.

На второй лодке Мадей переправлял тех, кто не умел плавать. Долгушин теперь помогал Кондратию.

– Гляди, милок, – говорил он товарищу, – теперь мы переправим пушки.

Сначала Долгушин попробовал было, как повозки, вкатить их на лодку. Но не смог, орудия поместили на плоту. Спортсмены сошли в воду и поплыли, толкая его к берегу.

– Я бы все орудия перетащил на лодке, – не унимался и в воде Александр. – Только было б время найти центр тяжести...

Преодолев реку, отряд вытянулся в длинную цепочку и взял направление на Днепр. Шли открыто даже в дневное время. Заходя в населенные пункты, устраивали митинги. Агитаторы рассказывали о положении на фронтах, раздавали листовки и газеты, доставленные самолетом.

– Теперь уже победа не за горами, – мечтал у костра Долгушин. – Еще год, милок, и конец войне, вот увидишь, – говорил он соседу, степенному здоровяку, только что вступившему в отряд. – Больше года фрицы не протянут. Будем праздновать победу. А какие спортивные игры закатим! Ведь в сорок четвертом, в мае, как раз исполнится восемьдесят лет со дня основания в Петербурге первого гребного клуба.

– В каком году это было? – спросил Мадей.

– В 1864 году.

– Говоришь, в Питере?

– Да, в Москве, Одессе и Киеве гребные клубы открылись позже. Кстати, ты знаешь, что гребля была первым видом спорта, который начали культивировать в России?

– Хвастаешь, Саша, – улыбнулся Мадей. – Послушай лучше, что я тебе расскажу. Наше появление у Гомеля прямо ошарашило гитлеровцев.

Действительно, земля горела под ногами оккупантов. К тому же появление отряда вблизи города привлекло в «Славный» большое количество местных жителей. Все надеялись на скорое освобождение. Мелкие гарнизоны в страхе разбегались при приближении столь крупного соединения. Гитлеровская разведка доносила, что это головной отряд советской дивизии. Партизаны были одеты в синие комбинезоны, захваченные у самих гитлеровцев. По данным немецкой разведки, дивизия русских имела задание перерезать шоссе Могилев – Гомель.

Гитлеровцы срочно перебрасывали сюда воинские части, стремясь не допустить русских к шоссе. Но на рассвете 4 июня отряд пересек шоссе Могилев – Гомель. Атакованные превосходящими силами, партизаны приняли бой. Во главе с командиром большая группа пулеметчиков и автоматчиков, в которую входил и Долгушин с ручным пулеметом, прикрывала продвижение вперед основной части отряда. Место для засады выбрали очень удачно. Вдоль дороги были свалены бревна, позади, метрах в ста, подступал лес. Он обеспечивал скрытый отход.

Гитлеровцы атаковали на всем участке, стремясь охватить фланги. По команде командира Долгушин открыл прицельный огонь. Атака захлебнулась. Фашисты повторили ее.

– Приготовиться к отходу, – передал по цепи командир.

Оккупанты, словно поняв это, снова пошли в атаку.

– Я прикрою, – вызвался Александр и, не ожидая согласия, открыл огонь, разя набегающих гитлеровцев.

Пустая гильза упала на руку Долгушина. Кончились в диске патроны.

– Саша! Милок! – донеслись голоса и перекрывший их гулкий разрыв гранат.

«Выручают», – мелькнуло в сознании. В тот же миг что-то тупо ударило в голову. Долгушин рванулся вперед и упал на руки подоспевших товарищей...

Его похоронили друзья-партизаны 4 июня 1943 года в белорусской земле. Только тридцать лет прожил Александр Долгушин, но каждый день он шел на бой...

Л. Безуглая. СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА (Любовь Кулакова)

Любку знала вся улица, на которой она жила, и не только вся улица, а знала вся Гольяновка, где она царствовала без трона, и не только Гольяновка, но и Большая почтовая, куда она водила драться гольяновских мальчишек. А суждено было Любке, что узнает ее вся страна.

Улица резко спускается к прудам. Зима. Ребята с улицы, крутой и прямой, на санках лихо съезжают на лед. И санки, словно юла, начинают крутиться по льду. Чем больше кругов, тем сильнее удовольствие. Мальчишка лет семи разогнался изо всех сил и мчится на пруд. Вдруг – треск, и он вместе с санками (даже крикнуть не успел) идет под лед. Было одно место на пруду со слабым льдом: старались не кататься там, да новичок не знал итого. Обожгла его ледяная вода, ничего не успел понять, а его, мокрого, оглушенного и испуганного, вытащив из проруби, уже колотила распаленная девчонка. Колотила и приговаривала:

– Иди, бес, домой и не показывайся мне на глаза, а то еще получишь. – А сама легла на лед и еще пыталась выудить шапку и санки паренька. Малый с ревом помчался домой. Знал, что с Любкой Кулаковой шутки плохи. Еще всыплет, тумаков надает.

Любка отогнала мелюзгу от проруби и пошла домой сушиться.

Мама стирает. Рядом с корытом лежит гора белья – опять взяла у студентов. Любка сняла с себя мокрую одежду, повесила поближе к печке, переоделась в сухое, пошла к колонке за водой, потом наколола дров.

– Люба, садилась бы за уроки!

– Сейчас, мам! Давай помогу. В четыре руки быстрей управимся. Уроки подождут.

Вода греется. Пар, мокрое белье. В доме, и без того сыром, стало совсем душно. Закончили стирку. Теперь за готовку. Скоро с работы вернутся братья и сестры. После стирки и готовки надо прибрать комнаты. На комод постелила кружевную салфетку, на стол – клеенку, убрала постели. Дома одни только кровати да сундуки. Но всегда чисто и от этого уютно. Народу полным-полно. Не до мебели. Было бы где спать да есть.

Все домашние дела закончены, осталось только младшую сестру Лиду разыскать. Опять куда-то умчалась. На прудах ее нет. Наверное, на лыжах не накатается. Любка, захватив лыжи-самоделки, побежала за Лидой с тайной мыслью и самой разочка два прокатиться с горы.

Ребят здесь, как всегда, много. Самые смелые и удалые съезжают с горы на санках. И Лида, конечно, здесь. На правах старшей (Любке – четырнадцать) она пытается загнать Лиду домой. Но та хитрит, видит, что Любка сама на лыжах, значит, ее можно уговорить еще покататься. Невдалеке увидела Люба и свою тезку (за редкую миловидность ее все звали Ляля). Красивую темноглазую девчушку опять осаждали мальчишки, по-ребячьи выражая свое расположение: то дергали за косички, то кидали в нее увесистые снежки, словом, не оставляли без своего жестокого в этом возрасте внимания. Любка опекала и охраняла ее. Разогнала слишком ретивых поклонников: «Смотрите, если кто обидит Ляльку – жизни дам!» Для Ляли наступило блаженное время – можно спокойно покататься.

– Эй, кавалеры! Чем к Ляльке приставать, давайте с горы не на пятой точке, а на лыжах. Кто из вас смелый?

Смельчаков не нашлось. Просто глядеть вниз – голова кружится, на санках и то дух захватывает. А Любка закрепила ремнями свои «скороходы»-самоделки. И-и– их – понеслась! Да не просто, а с фокусами. Зрителей собралось много. Жуть первой секунды сменилась радостью и легкостью. Все могу. Захочу, остановлюсь на всей скорости посреди горы. Резкий поворот. Ребята на горе не сразу поняли, в чем дело. Шлейф из снега. И Любка как вкопанная стоит посредине отвесной горы лицом к ним. И хохочет во весь свой зубастый рот. Ребята смотрели на нее с восхищением. Это было не просто поклонение, а удивление перед чудом. Ребята забыли и про Лялю – тайную любовь почти всех мальчишек их улицы. Сейчас торжествовала Любка Кулакова.

Любка не была красивой, но красавицы завидовали ей. Любка колотила мальчишек, а они ходили за ней косяком, безмолвно признавая ее превосходство над собой и рсеми девчонками сроей улицы. Бремя власти не тяготило Любку. Она несла его легко и весело. Любка непреклонно, но справедливо следила за тем, чтобы ребята держали свое слово. Если заваривалась драка, то один на один, обидчик на обидчика, а не все на одного.

Зимой ей не было равных.

– Любка, выходи с лыжами! Давай наперегонки!

– Давай, только иди вперед, все равно обгоню.

– Слабо.

– На что спорим? Мороженое, кино или щелбанчики?

Все плохо! На мороженое и кино – денег нет, а щелбанчики у Любки не сладкие. Ну да ладно, своя голова, не покупать.

– Погнали, что ли? Только к дому! Идите вперед, а я за вами!

Энергия, рассчитанная по меньшей мере на пятерых, отпущена ей одной. Снег за Любкой так и вихрится, и вся она, гибкая, ладная и быстрая, в снежной пыли, словно Снежная королева под вуалью. Любка, озорная, одержимая Любка, легко и свободно обгоняет одного, другого, третьего... И вот уже мчится одна, все дальше, дальше и дальше... Показались дома. Деревянные домики Голья– новки. Любка ждет должников. Ей стало уже и холодновато. А вот и они.

Надо расплачиваться. Неохота щелбанчики получать.

– Айда завтра в кино!

– Денег нет? А вон лавка утильсырья. Одна смехота. Разберем в минуту. Тряпье в другую сдадим. А потом в кино «Пятый рабочий».

За такие дела родители не разрешали своим детям дружить с Любкой. Доходили до взрослых слухи, что ребята в Измайлове таскали щенят и отвозили на конный рынок, трясли сады. Огороды и сады Ухтомки помнят оголтелую компанию под предводительством светловолосой и отчаянной девчонки.

На 1-й Гольяновской улице в двух маленьких комнатках одноэтажного деревянного дома бедно, но в ладу жила семья рабочего-маляра вагоноремонтного завода коммуниста Алексея Никитича Кулакова. Жену его, Евдокию Трифоновну, наградили медалью материнской славы. Она родила и растила пять дочерей (Антонину, Веру, Валентину, Любовь, Лидию) и двоих сыновей (Александра и Владимира). Жили все вместе – в тесноте, да не в обиде. Дети вырастали, женились и выходили замуж, но из родительского дома уходить не спешили. В тесных сыроватых комнатках всем хватало и места, и тепла, и ласки.

Люба родилась 9 июня 1920 года. Она была шестым предпоследним ребенком Кулаковых. Вскоре после рождения Лю(ф1 Алексей Никитич ушел на войну с белопо– ляками. Всем детям, кроме Любы, он выхлопотал места в разные детские дома. Нельзя же было оставлять без помощи мать с грудной дочкой. Затужила Евдокия Трифоновна. Тосковала безмерно, места себе не находила. Да хорошо, с поляками быстро покончили. Вернулся Алексей Никитич и сразу забрал всех детей домой, кроме Тони. Не стали ей срывать учебу. Училась она легко и с охотой, а дома только малолетки – будут мешать ей. Хватит, понянчила. Пусть учится. Тоне тоже понравилось в опытно-показательной школе. Оттуда она попала в педагогический техникум.

В 1928 году непоправимая беда свалилась на семью Кулаковых. Смертельно болен оказался отец – Алексей Никитич. Раньше все недуги переносил на ногах – надо было кормить большую семью, все болезни перемогал. А теперь слег. Туберкулез. Напряжение стольких лет не прошло бесследно. Ухаживали за ним все. Но было поздно, болезнь зашла слишком далеко – легких почти не осталось.

Любе надо было идти в школу, но она бегала за врачами, за лекарствами. Не хотела отходить от отца. Думала, что если она рядом, то с ним не случится ничего плохого.

Отец умер, оставив любимых детей и жену в страшном горе. Тяжелее навалилась и нужда. Осиротели. Но все оказались еще ближе и дороже друг другу. Муж Тони (Сергей Дмитриевич Маковеев, он работал во Всесоюзном комитете по физической культуре и спорту) взял на себя заботу и о семье жены. Помогал всем, чем мог. Мама, Евдокия Трифоновна, устроилась подсобным рабочим и по совместительству уборщицей на меховую фабрику, да еще брала стирать белье у студентов. Маленькая Люба не могла видеть, как мама выбивается из сил, и тоже помогала ей. Носила воду, вешала белье. Дрова ей не разрешали рубить, но она уже пыталась колоть их в свои восемь лет. Если кто-нибудь из старших заставал ее за этим, ей влетало.

Люба пошла учиться на девятом году. Школа № 8 размещалась в бывшем особняке владельца меховой фабрики Гольянова. В окна класса заглядывали старые липы. Любка очень любила смотреть на них – они напоминали ей вольное житье. «Вот бы убежать сейчас на насыпь или на Козьи горы! А может, лучше на пруды? Мама дома предупреждала вчера, чтобы не бегала на богато, там, рассказывают, недавно засосало корову». Люба представила себе, как мычала корова, пытаясь выбраться из болота, и ей стало жалко корову. «А может, все неправда?» И вздохнула с облегчением.