Текст книги "Спортсмены"

Автор книги: Теодор Гладков

Соавторы: Дмитрий Жуков,Александр Котов,Дмитрий Урнов,А. Ланщиков,Юрий Уваров,Е. Дмитриев,Александр Высоцкий,О. Лагнсепп,Е. Симонов,Владимир Артамонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Иван Максимович и предположить не мог, к каким последствиям приведет его победа над французами, сколько зависти и злобы вызовет его стремительное шествие к титулу мирового чемпиона.

Весь 1904 год он боролся и тренировался. Он поставил рекорд в поднятии тяжестей. Окружающим казалось, что высшего развития человеческий организм достичь не может. Сам Поддубный относился к своим успехам более скромно. Готовясь к парижскому чемпионату 1905 года, он говорил, что если и не положит на лопатки сильнейших, то и себя, ео всяком случае, положить не даст.

Снова встретились сто сорок лучших борцов мира. Снова фаворитами были Иесс Педерсен, француз Лоран Бо– керуа, бельгиец Омер де Бульон. Й разумеется, Иван Поддубный и надеявшийся на реванш Рауль ле Буше.

Но Рауль боялся этой встречи. Через посредников он предложил Ивану Максимовичу «комбинацию», то есть несколько тысяч франков, если тот «упадет». Но Поддубный вовсе не собирался отдавать первенство за чечевичную похлебку...

И вот зал «Фоли Бержер», где в иные дни выступала жена Рауля, известная певичка, увидел новое поражение любимца Парижа, прочно преградившее ему путь к чемпионскому титулу. Поддубный стал для Рауля средоточием всех его несчастий.

Со слов Поддубного один журналист тогда же писал:

«Нигде, ни в одной профессии слава не сопровождается таким хитросплетенным клубком опасностей, предательски подстерегающих ту или иную знаменитость, как в атлетическом мире.

Представители грубой мускульной силы завидуют и мстят друг другу по-своему. Опасного соперника они стараются либо совершенно «изъять» из употребления, либо искалечить. Борцы прибегают к тому и другому способу.

Особой бесчеловечностью в закулисной борьбе отличался самолюбивый француз Рауль ле Буше. Многим спортсменам памятен случай, когда парижские хулиганы-взяточники сбросили с поезда в тоннель негритянского борца, победившего в поединке Рауля ле Буше...»

Теперь Рауль собирался рассчитаться и с Иваном Под– дубным.

А тем временем русский богатырь одного за другим бросал на ковер своих грозных противников. Это был уже не тот увалень, каким он притворялся в Петербурге. Ловкий, быстрый, сильный, он срывал аплодисменты парижан, но ему еще было далеко до чемпиона Иесса Педерсена, который тоже не имел ни одного поражения и вышел вместе с Поддубным в финал.

Иесс Педерсен был красив. Стройный, белокожий, высокий, с рельефными мышцами, он казался совершеннейшим образцом человеческой породы. Про Поддубного же можно было сказать: неладно скроен, да крепко сшит. Когда они показались рядом на ковре, кто-то из публики выкрикнул: «Иесс, хватай этот мешок с картошкой и кончай дело!»

Педерсен был невероятно силен и вынослив, и Поддубный это знал. Но его рассердила насмешливость парижан. Он сразу же стал атаковать датчанина, щедро осыпая его своими знаменитыми «макаронами» – затрещинами, от' которых падали на колени многие борцы. Но у Педерсена была крепкая шея. Попытка обхватить Иесса тоже не получилась. Упершись ладонью в подбородок, а заодно давя и на горло Ивана Максимовича, датчанин высвободился из его железных объятий.

Борцы мяли друг другу мышцы. Час двадцать продолжались хождение по ковру и попытки провести какой– нибудь прием. Иван Максимович решил пойти на хитрость. Движения его замедлились: он стал симулировать учащенное дыхание, усталость... Педерсен оживился и взял его в обхват. Поддубный почувствовал, что руки датчанина еще невероятно сильны. Дважды обхватывал Педерсен Ивана Максимовича, а на третий раз русский борец внезапно зажал руки датчанина и «с полусуплеса так шибко его бросил, что сам через него перелетел...».

Приз в 10 тысяч франков и лента чемпиона мира были наградой победителю.

Вот теперь Париж воздал ему должное. Чемпионат разбудил невиданные страсти (что вполне понятно – футбол и хоккей еще были в зачаточной стадии). Парижане просыпались и засыпали со словом «борьба». Борцами интересовались все – от рабочего до президента республики. Во всех витринах были выставлены портреты Поддубного – папаха, усы, черкеска... Теперь уже парижане любовались его сложением, изменив «железному Иессу». Под портретами, на которых был изображен Поддубный в трико, с поднятыми руками и напряженными мышцами, красовалась подпись: «Спина его феноменальна». Только за право использовать его портреты для рекламы товаров Поддубный получил целое состояние. Французы всех слоев общества считали его полубогом, осаждали, добивались знакомства. У Ивана Максимовича долго еще хранились сотни визитных карточек титулованных парижан, знакомство с которыми, по выражению репортера, могло бы сделать честь любому дипломату. Это был триумф России.

И надо отдать должное Ивану Максимовичу – не вскружила ему головы эта слава. Едва ли не на другой день после своей победы он потребовал, чтобы ему показали судейские журналы за все годы мировых чемпионатов. Он внимательно изучил все приемы, которыми побеждали на них. Турецкие борцы буквально ломали своих противников, «русский лев» Гаккеншмидт лучше всего применял передний пояс... Поддубный же решил отработать до ювелирной тонкости все приемы. И применять. Ради этого он приглашал на свои тренировки всех борцов, находившихся тогда в Париже, и изучал их манеру борьбы. Ходил по любительским клубам, почитавшим за честь такие посещения. Перед сном у себя в отеле Иван Максимович придумывал новые комбинации приемов, а по утрам показывал их борцам, которые восторженно называли его «магом» и даже верили в то, что он наделен какими-то сверхъестественными способностями...

Особенно подогрела это убеждение необычная схватка, которую предложил устроить некий «профессор японской борьбы» (в те времена едва ли не всякий преподаватель называл себя «профессором» – были «профессора атлетики» и даже «профессора бокса»). Об искусстве японца, открывшего в Париже школу джиу-джитсу, рассказывали чудеса. «Профессор» грозился в газетах победить Поддубного, и пришлось тому принять вызов. Схватка кончилась для японца печально. Хитроумные приемы не помогли, с чудовищной силой он был смят и прижат к полу. Японец корчился и кричал от боли. Иван Максимович перестарался. У японца оказалась сломанной нога...

В Париже Поддубный получил приглашение на двухнедельный чемпионат в Ницце, после чего намечалась гастрольная поездка по Италии. В Ницце, «этом сплошном человеческом недоразумении», по выражению Куприна, Поддубный показывал свое искусство респектабельной публике, числившейся и не числившейся в готском альманахе, окунавшей свои телеса в загаженное море и проигрывавшей кучи золота в недалеком Монте-Карло. В модном курорте, созданном на малярийном болоте «английским снобизмом, русским обезьянством, шальными деньгами американцев и вечной услужливостью французов», была и вилла семипудового красавца Рауля ле Буше, поклявшегося отомстить Ивану Максимовичу.

Исполнения клятвы пришлось ждать недолго.

Пятеро французских бандитов – апашей совершили покушение на Ивана Поддубного. Только благодаря своему хладнокровию и смекалке он остался жив. Апаши стреляли в борцов, проломили голову французскому атлету Эмаблю де ля Кальмету, ввязавшемуся в схватку, и были арестованы полицией.

Дело кончилось трагически для... Рауля ле Буше. Сообщники апашей потребовали с него деньги за несостояв– шееся убийство Поддубного. Рауль отказался платить. Его подстерегли и нанесли несколько ударов резиновой палкой по голове. От сотрясения мозга француз скончался.

Поддубный одерживал победы во Флоренции, Венеции, Турине, Вероне, Милане и Палермо. Он победил в чемпионатах на Африканском континенте – в Тунисе и Алжире. После новых побед в Льеже и Берлине в апреле 1906 года он вернулся в Петербург, где его ждали восторженные почитатели и ученики.

В России увлечение борьбой стало еще больше с того самого чемпионата в 1904 году, который завершился сенсационными победами Ивана Поддубного. Известный историк цирка Е. М. Кузнецов писал:

«...Спустя какие-нибудь два-три года успех таких чемпионатов возрос с чудовищной силой.

Тысячные толпы проявляли лихорадочный интерес к борцам, заполняя цирки к десяти часам вечера, когда куцая программа оканчивалась и начинался чемпионат. Чемпионаты растягивались до трех недель, до полутора месяцев, до трех месяцев, наконец; они переезжали из города в город, выделяли любимцев публики, обеспечивали им громадные гонорары и повышенное внимание бульварной прессы; цирк без весеннего чемпионата стал одинаково немыслим и в столице и в провинции, где, окончательно утрачивая спортивный характер, борьба принимала грубые шантажные формы».

Увы, борьбе не повезло ни в трудах историков цирка, ратовавших за «чистое» цирковое искусство, ни в трудах историков спорта, третирующих профессионализм.

И все-таки трудновато бывает уйти от успехов профессиональной борьбы, которая в свое время стала не только волнующим зрелищем, но и примером, побуждавшим тысячи и тысячи людей к овладению физической культурой. И тогда возникло неправомерное противопоставление духовного физическому, а колоссальное увлечение борьбой объяснялось едва ли не поражением революции.

Не избежал натяжек и тот же Е. М. Кузнецов, связывавший расцвет борьбы с эпохой реакции и ставивший ее в один ряд почему-то с толстовством, процессом Бейлиса и столыпинскими реформами.

«В этом застойном знойном воздухе, когда все живое тлело на корню, могучие мускулистые торсы, по-медвежьи схватывавшиеся на цирковых аренах, давали сладкую подсознательную иллюзию борьбы – борьбы, которой не было и не могло быть. «Мост» Луриха стал легендарным символом, фотографии Гаккеншмидта, Поддубного и Збышко-Цыганевича расходились тысячами, и синие студенческие фуражки с бою заполняли цирки Российской империи».

Но если брать другие приметы времени, вспомнить имена Шаляпина и Рахманинова, Нестерова и Васнецова, Блока и Горького, подумать о расцвете культуры в предреволюционное время, когда страна, охваченная тревожными думами, как бы копила силы и готовилась к скачду в новое состояние, то увлечение силовым искусством предстает в ином виде и становится в ряд достижений национальной культуры.

Недаром Александр Блок писал в предисловии к поэме «Возмездие» о том времени, «когда мир, готовившийся к неслыханным событиям, так усиленно и планомерно развивал свои физические, политические и военные мускулы».

Максим Горький, который оказывался в одном ряду с Шаляпиным и Поддубным, когда называли трех великих русских людей, вышедших из народа, как-то ответил на анкету спортивного журнала «Геркулес» такими словами:

«Девиз вашего журнала я считаю весьма важным. Да, «каждый человек может и должен быть сильным», и было бы чрезвычайно хорошо, если бы мы, русские, усвоили этот девиз».

Поддубный был ярким олицетворением физической мощи народа, его мужественности и смекалки. Крестьянская Россия, наращивавшая мышцы в неистовой работе, проявляла силу и ловкость в кулачных боях, в сражениях стенка на стенку, в них утверждали себя беззлобно – лежачих не били...

Еще когда Поддубный только начинал, в цирках появлялись мужички, вроде воронежского великана Прони, который вышел на арену и легко, без всяких технических ухищрений, выжал снаряды, только что сброшенные на землю мировым рекордсменом. Проня согласился и побороться, но стать профессионалом отказывался. В страдную пору он возвращался в родную деревню ...

Известным кулачным бойцом был Михаил Заикин. Сына его Ивана Заикина – бурлака, грузчика – заметил нефтепромышленник Меркурьев, пристроил в свою контору рассыльным, а потом послал на всероссийский чемпионат спортсменов-любителей в феврале 1904 года.

Пытлясинский познакомил нового чемпиона по поднятию тяжестей Ивана Заикина с Поддубным тотчас после победы волжанина. Иван Максимович с удовлетворением оглядел высокого статного тезку. Ему нужен был партнер для тренировок, а Заикин охотно взялся изучать борьбу. В короткое время Иван Максимович сделал из Заикина великолепного борца. Расставаясь с ним, Поддубный сказал:

– Ну, Иван, вертаться тебе к Меркурьеву не трэба. Иди в цирк и за тренировки не забывай. Горилку не пей, бисову траву – табак не кури...

Заикин выступал в приволжских городах. По многочисленным воспоминаниям, он носил многопудовые якоря, держал на плечах платформу с десятками людей, ломал телеграфные столбы, гнул рельсы и железные двутавровые балки. И боролся. Впоследствии Заикин стал одним из первых русских авиаторов. Слава его в России уступала только славе Поддубного.

Ивана Максимовича теперь уже называли почтительно «батькой», и стал он главным среди богатырей, которыми никогда не оскудевала наша земля. Самые рослые, самые статные молодцы служили в русской гвардии, и оттуда многие из них шли в профессиональные борцы. Был когда-то вахмистром в лейб-гвардейском уланском полку Янковский. Кончал службу в Преображенском полку Шемякин. Иван Максимович часто наведывался в казармы к гренадерам, среди которых Митрофан Поддубный, поднимавший шестнадцать пудов, отнюдь был не самым сильным.

Пробовал старший брат приобщить к борьбе и Митрофана, но у того, кроме силы, не оказалось нужных борцовских качеств. Зато взводный Митрофана унтер-офицер Никандр Вахтуров оказался сущей находкой.

– Краще парубка не бачив. Злющий, як сто бисов, – сказал Митрофан.

– А ну покажь своего унтера!

Вахтуров оказался крепышом на редкость. Грудь как бочка, шеи почти не видно – короткая, сантиметров шестьдесят в обхвате шея. Лоб низкий, лицо будто топором тесано.

– Добре, добре, – сказал Иван Максимович, а когда гренадер уволился из армии, взял его к себе в ученики, тренировался с ним, возил с собой по чемпионатам, и стал Никандр всемирно известным борцом Николаем Вахтуровым.

О чемпионатах говорилось и много дурного, и много хорошего.

Едва ли не каждый год то какая-нибудь газета, то журнал начинали публиковать «разоблачения» закулисной жизни борцовских чемпионатов. Писали о сделках, о том, что борьба – это чистое надувательство, тщательно отрежиссированное, с заранее известным исходом каждого поединка. Об этом рассказывал в своих популярных романах и статьях Н. Н. Брешко-Брешковский, в фельетонах – Скиталец... И как это ни странно, всякий раз такие разоблачения только подогревали интерес публики, желавшей убедиться в написанном. Она валом валила в цирки, враждебно настроенная, готовая учинить скандал, как только заметит жульничество, и... уходила, довольная зрелищем, убежденная в правдивости борьбы, «заболевшая» ею, как сказали бы сейчас.

Как-то я попросил известного в свое время циркового борца раскрыть мне секрет обаяния цирковой борьбы.

– Секрет простой, – подумав, сказал он. – Цирковые борцы были артисты. Держали зрителей в напряжении. Все время было такое чувство, что сейчас что-то случится. И хотя приемов тогда было маловато, показывали их так, что все ахали...

Артистичность? Не противоречит ли она спортивному духу? Нет и нет. Спорт остается и зрелищем и примером, а те его виды, в которых артистичность показалась излишней й была утрачена, утратили и свою былую популярность.

Великим мастером ритуала борцовских соревнований был Иван Владимирович Лебедев, известный всей России как «дядя Ваня». Недоучившийся правовед, ведущий гиревик Санкт-Петербурга, помощник доктора Краевского, лихой журналист, он открыл собственную спортивную школу и с тех пор обрел громкий титул «профессора атлетики».

Звезда дяди Вани зажглась, когда ему минуло двадцать пять лет. В 1905 году в петербургском летнем саду «Фарс» он появился в качестве антрепренера и арбитра чемпионата борьбы. Бывший студент был облачен в русскую поддевку, сапоги и картуз, что произвело на публику, привыкшую к фракам, впечатление неотразимое. А когда еще дядя Ваня снял картуз и картинно поклонился по-русски на все четыре стороны, восторгам не было предела.

– Парад, алле!

Под звуки «Марша гладиаторов», прогибая помост, выходили многопудовые борцы. Зычный баритон дяди Вани колотился в барабанные перепонки. Он представлял по одному «волжских богатырей», «русских силачей-самород– ков», «великанов-сибиряков», «чемпионов мира и его окрестностей».

– Парад, ретур!

Начиналась борьба, живо и остроумно комментируемая Лебедевым. Под дядю Ваню стали работать арбитры цирковой борьбы во всех городах России, где она проводилась. Перенимался и его режиссерский почерк.

У всякого борца было свое амплуа.

Ни один чемпионат не обходился без борцов из Африки и других экзотических краев. Знамениты были Мур– зук, Англио, Али-Абдала... За неимением таковых перекрашивали заведомых русачков. Хозяин многих чемпионатов Лурих однажды уговорил борца Осипова выкраситься в коричневый цвет и выдавал его за «вождя вымирающего индейского племени». Перед борьбой Осипов испускал воинственный клич индейцев. Публика, любовавшаяся великаном, жестоко разочаровалась бы, если бы услышала, как в уборной он после схватки обращался к товарищам:

– Ну и упрел я, братцы, нынче. Ужасти!

Едва не разразился скандал, так как «индейцем» заинтересовались ученые.

Были «звери», борцы косматого вида и дурного характера, нарушавшие непрестанно правила и возбуждавшие публику дикими выходками.

Были «благородные красавцы», снискавшие симпатии публики джентльменскими манерами и справедливостью. В конце чемпионата они непременно укладывали на лопатки «зверей», рвавшихся всеми правдами и неправдами к финалу.

Были «апостолы», статные и дородные борцы, но при своей массивности силой не отличавшиеся.

Были борцы-комики, устраивавшие пародийные схватки, во время которых публика задыхалась от смеха.

Были «яшки», обреченные на поражение.

Были борцы, надевавшие красные и черные маски, чтобы заинтриговать публику...

Существовал целый мир цирковой борьбы со своим жаргоном, обычаями, нравами. Ставились великолепные спектакли, в которых обыгрывались и жадность, и зависть, и благородство, и горе – все человеческие чувства, способные тронуть за живое.

И были чемпионы Поддубный, Заикин, Вахтуров, Збышко-Цыганевич, Шемякин, Кащеев... Они с удовольствием принимали участие в инсценированных «сражениях», но по доброй воле ложиться на лопатки соглашались очень редко.

На международном жаргоне борцов было два понятия: «шике» и «бур».

«Шике» – это борьба на публику, схватка живая, интересная. В ней приемы и контрприемы следуют чередой. Применяются всякие рискованные и эффектные трюки, которым нет места в серьезной борьбе.

«Бур» – это зрелище жестокое и порой отвратительное. В буровых схватках чемпионы выясняли, кто же из них сильнее. Шла борьба самолюбий, шла борьба за престиж, за право получать большие деньги... Тут уж было не до эффектов, борцы использовали всякую оплошность противника, пускали в ход всю свою чудовищную силу, и нередко схватка кончалась даже увечьем.

Чемпионы берегли свои лопатки. Всякое поражение отодвигало их на вторые роли. Поэтому так редко встречались друг с другом лучшие борцы, и всякая их схватка становилась большим событием. Были случаи, когда вопрос престижа решался в пустом цирке, только в_/ присутствии арбитров и самих борцов.

Иван Максимович Поддубный был великолепен в «шике», а в буровой борьбе считался непобедимым.

Дореволюционная газета «К спорту» писала:

«Мнения всех более или менее выдающихся борцов сводятся всегда и без исключения к тому общему положению, что борца, равного Поддубному, нет. Таково, например, мнение Збышко-Цыганевича».

По возвращении из-за границы в 1906 году Иван Максимович побеждает всех на чемпионате в цирке Чинизел– ли. Кумиром публики на проходившем одновременно чемпионате в саду «Неметти» был австро-венгерский чемпион поляк Станислав Збышко-Цыганевич.

Петербургские любители борьбы разрывались между чемпионатами, лихорадочно обсуждая достоинства Поддубного и Збышко.

– Наш Поддубный... Какая грудь!

– Но Збышко моложе на двенадцать лет. У него бицепс 52 сантиметра.

Поддубного раззадорили. После чемпионата он послал вызов Збышко. Тот вызов принял и, мало того, поставил 500 рублей, если Поддубный его победит, и 200, если продержится против него, Збышки, в течение часа.

Борьба состоялась в саду «Неметти». На ковре соперники вели себя осторожно. Ходили друг возле друга, щедро оделяя противника толчками и затрещинами. На 27-й минуте Поддубный сорвал Збышко на ковер. Публика встала и завопила. Но тот вскочил как мяч. Очень сильный, Збышко всякий раз уходил из объятий Поддубного. На 47-й минуте Поддубный обхватил противника сбоку, но тут же был брошен через плечо...

И снова борцы в стойке. Прошел час. Поддубный выиграл двести рублей.

Второй вечер был решающим. На 37-й минуте Иван Максимович оказался в «партере». Потом он бросает Збышко через бедро. За несколько минут до конца схватки Поддубный обхватывает противника, берет «на передний пояс». Збышко, вырываясь, пятится. Тогда Иван Максимович, поднатужившись, отрывает его от земли и бросает на... судейский стол, который трещит и разваливается. Збышко на лопатках, но вне ковра. Ничья.

Через год они снова встретились в Лондоне. Поддубный внес в банк пять тысяч франков, которые должны были достаться любому, кто победит его. Вызов принял Збышко. Председателем жюри был эстонец Георг Гаккен– шмидт, навсегда поселившийся в Англии. Когда Поддубный сбил Збышко в «партер», Гаккеншмидт велел борцам подняться, обвинив Ивана Максимовича в том, что тот применил запрещенную подножку. За неповиновение жюри Поддубного дисквалифицировали и признали побежденным. По его уверениям, Гаккеншмндтом руководило дружеское чувство к Збышко и стремление к саморекламе... За давностью лет установить истину трудно.

Поддубный всегда очень уважал Збышко.

– У него спина круглая, никак не положишь, – говаривал он.

Были и другие богатыри, которые выстаивали против «батьки». Не везло с ним Ивану Заикину, непобедимому и грозному. Одна из схваток кончилась для волжанина весьма печально. Иван Максимович бросил его на ковер с такой силой, что из плеча гиганта стала хлестать кровь – порвались мышцы, был разбит сустав и повреждены связки.

Своего ученика Вахтурова Иван Максимович побеждал только по очкам.

Своей парижской победой Иван Поддубный проложил дорогу русским борцам на европейские чемпионаты, откуда они привозили призы и звания, закрепляя славу русского профессионального спорта.

Да и сам Иван Максимович не почил на лаврах. В том же 1906 году он выехал в Бухарест и победил всех на тамошнем чемпионате. В ноябре он уже в Париже и снова оспаривает мировое первенство. В финале Поддубный встречается с немцем Эберле, которого называли «ярким олицетворением лучших физических достоинств своей нации».

Поддубный наблюдал за Эберле. Ощущения превосходства над немцем у него не было. Ни сложением, ни реакцией, ни стремлением к победе – ничем не уступал Эберле русскому борцу. Схватка их продолжалась больше часа. Победили опыт, тактическое умение Ивана Максимовича. Измотав немца, он прижал его лопатками к ковру.

В Милане он снова побеждает Педерсена. Затем Поддубный борется в Лондоне, Брюсселе, Амстердаме, Аахене. Опять Петербург – цирк Чинизелли, Москва – «сад Щукина», ныне «Эрмитаж». Взяв с собой Николая Вахтурова, Поддубный едет в Вену, где в финале побеждает Зигфрида. Вахтуров, не обладавший хладнокровием Ивана Максимовича, призового места не занял. Но с благословения учителя он тотчас принял участие в соревнованиях в немецком городе Герлице и вышел там на первое место.

В конце 1907 года в Париже Иван Поддубный снова становится чемпионом мира. Вахтуров старается изо всех сил, но остается за флагом. Одна из его схваток в Париже окончилась трагически. Вахтуров победил турка Га– мида, но тот заявил протест и потребовал немедленного реванша. Поддубный посоветовал Вахтурову согласиться. Но турок задумал недоброе. Обозленный, он незаметно подвел Вахтурова к краю сцены и толкнул в оркестровую яму. Просто чудом русский борец удержался на краю, а в яму полетел турок. Через некоторое время он скончался от повреждений грудной клетки...

В феврале 1908 года Поддубный принял участие в чемпионате, организованном в Берлине через подставное лицо чемпионом Германии Якобом Кохом. Боролись сильные атлеты: Педерсен, Зигфрид, Пенгаль... Кох претендовал на первое место, но боялся Поддубного и потому предложил ему сделку – 2 тысячи марок за проигрыш в финале. Иван Максимович согласился, но на сцене «Винтергарте– на» аккуратно положил Коха на обе лопатки. Проделка его обнародовалась, и немец стал притчей во языцех...

Победы, победы, победы... В калейдоскопе городов, стран, имен побежденных вырисовывалось нечто совершенно грандиозное. Имя Поддубного не сходило со страниц европейских газет. Журналисты придумали для него доселе неслыханный титул – «чемпион чемпионов». О борцах, которые хотя бы раз победили на одном из парижских чемпионатов, впоследствии их соотечественниками были написаны десятки монографий. Поддубному в этом отношении повезло меньше, хотя чемпионом мира он становится пять раз подряд. Была какая-то историческая несправедливость и в том, что русская печать говорила о Поддубном все глуше, по мере того как ширилась его народная слава.

Когда начался парижский чемпионат 1908 года, в России с удивлением прочли телеграмму из-за границы:

«В спортивных кругах вызвало большой переполох известие из Парижа о поражении... Поддубного. Сообщают, что он два часа возился с русским борцом Кащеевым и отказался от схватки. Ему зачислили поражение...»

Вскоре, однако, последовало опровержение. В шестичасовой схватке «чемпион чемпионов» победил Кащеева.

Этот чемпионат стал триумфом русских борцов. В Париж выехали Иван Поддубный, Иван Заикин, Григорий Кащеев.

Парижане ходили смотреть на Кащеева как на чудо. Рост у него был 218 сантиметров, сила – невероятная. Антрепренеры нашли его в Вятской губернии. Борьбе его по-настоящему научил Заикин. Только он да Поддубный справлялись в России с этим великаном.

Кащеев поглядывал на иностранных чемпионов как-то не очень уверенно. Тут были венгр Чае Янош, турок Пенгаль, француз Эмабль де ля Кальметт, итальянцы Джиовйнни и Эмилио Райчевичи, японец Оно Окитаро, немец Оскар Шнейдер...

Иван Максимович хлопнул Кащеева по спине.

– Не журись, Гриша. Русские прусских всегда бивали...

И если к победам Поддубного уже привыкли, то успех Заикина, проигравшего только Ивану Максимовичу, производил ошеломляющее впечатление.

«Мягкой походкой крадущегося барса выходит русоволосый, с подкрученными вверх усами Иван Заикин. Мускулатура геркулеса фарнезского».

Против него – итальянский чемпион Джиованни Рай– чевич. Заикин положил его за пять минут. Разъяренные итальянцы, которых было много в тот день в «Казино де Пари», бросились на сцену, чтобы расправиться с победителем. Григорий Кащеев выломал из стоящей за кулисами декорации саженное бревно и, размахивая им, бросился наперерез итальянцам. Страсти были великие. Эмилио Райчевич, тоже побежденный Заикиным, стрелял в него...

Тридцать дней чемпионата закончились победой Поддубного. Второе место занял Заикин, третье – Кальметт, четвертое – Кащеев.

«В снежных просторах России, – писала парижская пресса, – рождаются великие спортсмены. Они обладают великолепной техникой и темпераментом. Европейским атлетам следует поучиться у таких борцов, как Поддубный и Заикин».

В 1909 году Иван Максимович подтвердил свое звание, победив в финале франкфуртского чемпионата немца Вебера.

Ивану Максимовичу было уже около сорока, когда он женился. Надоела ему кочевая жизнь и жульничество антрепренеров. Претила победа коммерческого духа над спортивными принципами. Исподволь он присматривал и

приобретал землю в родных селах Красёновке и Бого– духовке. И не у кого-нибудь, а у помещика Абеля, на которого работал в юные годы, купил он 120 черноземных десятин.

В 1910 году Иван Максимович попрощался в Одессе с Заикиным и Куприным, которые там прогремели на всю Россию своими полетами на воздушном шаре и аэроплане, сделал предложение ветреной красавице Нине Николаевне Квитко-Фоменко и уехал с ней на родную Полтавщину. В Богодуховке у них выросла усадьба – два дома да сад в тридцать десятин.

– Выборол, с потом выборол, – мог он сказать словами Заикина, который тоже, думая о будущем, приобрел именьице в Симбирской губернии.

Ушел с ковра Иван Поддубный. Затих. Цирковая публика придумывала сказки, будто он ходит биться на кулачки с целой деревней, будто он толкнул плечом хату и повалил... Враки! Степенно жил Иван Максимович, разъезжал в щегольской коляске, хозяйствовал... Недаром он был прижимист, копил деньги. Выписал из Австрии механика и построил вальцовую мельницу в Богодуховке. В Оржице тоже, а управляющим на ней поставил брата Митрофана. Хотел разбогатеть. Изредка вспоминал Европу, шумиху вокруг себя и доставал ящик с золотыми медалями и значками – два пуда золота. Надевал широкую, расшитую золотом ленту «чемпиона чемпионов», полученную за последние победы в Париже, и шумно вздыхал...

Отца с матерью, Митрофана, всех родственников Иван Максимович одарил землей. Правда, отец Максим Иванович вскоре помер от аппендицита, в 1912 году. И опять в городе что придумали? Будто возвращался он с ярмарки выпивши, гикнул на коней, те понесли и выкинули богатыря грудью на корягу. А он еще встал и погнался за лошадьми. Оттого будто бы и скончался. На могиле у церкви сын поставил Максиму Ивановичу мраморный памятник.

После похорон Иван Максимович стал подводить итог своей хозяйственной деятельности. Не сбылись его надежды никак. Митрофан в Оржице запьянствовал. Большое хозяйство съело борцовские накопления. Преувеличил свои способности Иван Максимович, не мог углядеть за всем. Конкуренты Зархи и Рабинович тоже поставили мельницу и обставляли его во всем. Им легко – считай,

4 Спортсмены

каждый второй в округе им задолжал, как на ту мельницу не поедешь? Иван Максимович отправился в Оржи– цу наводить порядок, крепко побил Митрофана за пьянство, а тот со зла мельницу спалил.

Не получился из Поддубного сельский капиталист. Продал он имение тем же Зархи и Рабиновичу, расплатился с долгами и в 1913 году вернулся на ковер.

Публика встретила Поддубного восторженно, и снова началась кочевая жизнь – с чемпионата на чемпионат, с чемпионата на чемпионат...

Время было тревожное, надвигалась война. За границу больше Поддубный не ездил, зато до революции успел снова исколесить всю Россию. Все чаще пятидесятилетний богатырь сводил вничью схватки с более молодыми и набравшимися опыта борцами.

В Краснодаре вспоминают, как у него был взят билет на поезд, а еще предстояла схватка с борцом Стерсоы. Почитатели волновались, что он не успеет.