Текст книги "Спортсмены"
Автор книги: Теодор Гладков
Соавторы: Дмитрий Жуков,Александр Котов,Дмитрий Урнов,А. Ланщиков,Юрий Уваров,Е. Дмитриев,Александр Высоцкий,О. Лагнсепп,Е. Симонов,Владимир Артамонов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Утром, ухмыльнувшись в усы, отец заметил, что Ми– пану, между прочим, полагалась бы порка: «Лезет не спросясь. Свистит на доме предков, плюется, как хулиган, но это всегда успеется. А пока давай сдавай экзамен, сам напросился».
– На какую вершину идти? Бангурьян или Лайлу? Может, сразу на Ушбу?
– Сани никогда вперед вола не ходят. Ячмень не убирают, между прочим, на пасху. Храбрость в доме и храбрость для вершин так же не похожи, как наш Ингу– ри на Куру, пусть обе они реки. Клади ему, мать, в мешок лепешек, сулгуни, бери, Минан, ружье и затемно иди под Ушбу. Найдешь пещеру Антона. Переночуешь один. Знаешь, как найти? Помнишь деда Антона?
Еще бы! Любой охотник-сван, пусть гроза, ливень, метель, ни за что не станет искать укрытия в этой пещере. Последним, кто ночевал под ее сводами, равно и первым, был и остается Антон. Знаменитейший на всю Сванетию охотник.
Из его неторопливых рассказов вставала зимними вечерами перед Мишей Сванетия... Потрескивают поленья в дымящемся очаге. Подрумяниваются хлебы на раскалившейся плите шифера...
Помнил ли Минан про пещеру?.. Еще бы не помнить! Забрался в нее Антон, и только пропал последний луч заката за Лайлой, как услыхал дед голоса. Окликнул. Не отвечают. Выглянул. Только мрак ночи, да россыпь звезд, да потрескивает все сильнее в ночной тиши Тульский ледник, да умолкают один за другим замерзающие на ночь ручьи.
Лег. Укрылся волчьей шкурой. И все сначала: «Антон, что же ты не спасаешь меня? Помоги мне! Ничего не пожалею, Антон! Где же ты? Погибаю!»
Чертыхнулся сван, делать нечего, вылез из пещеры, так и просидел с ружьем при взведенном курке. И только стало розовым небо, Антон – в долину. У первой травы захотел покурить, а будь она неладна, эта пещера, забыл в ней кремневое огниво... И черт с ним!
Отец молча подал Мише ружье, свечу. «Спички?» – «Не надо, должно лежать огниво». Обул самодельные бандули, сплетенная из ремешков подошва которых напоминает шахматную доску.
Вернулся Миша на другой день, все сидели за обедом. Кивнул. Сохраняя молчание, выложил на стол улара12 перед отцом – тронутое лишайником, значит, очень старое огниво.
И так же молча уселся за стол. Негоже мужчине трепать языком', как сороке.
И только вечером разговорился.
– Не мерз? Хорошо ли хоть спал, Минан?
– На минуту глаз не сомкнул.
– Холодно было? Ты вроде охрип.
– Не знаю. Всю ночь голос из темноты. Глухой такой, тихий, как из трещины. «Чхумлиан, это ты? Чхум– лиан, помоги, спаси и помилуй!»
– Испугался?
– Правду скажу. Не по себе стало. Он мне «Чхумлиан!», я запеваю «Сваны, в поход!». Он – «Спаси и помилуй!», я – «Подвиг местийского охотника». Так до утра и пел все песни.
Отец встал, расправил густые усы. Поднял резную крышку старого деревянного сундука. «Сидеть всем на месте». Вернулся в перетянутой по талии чохе с газырями. В разрезе высокий ворот белоснежной рубахи – капа. На ремне с серебряными «разговорами» старый кинжал, на котором написано – «Кинжал я, режу врага, убийцу моего».
Отец протянул сыну ледоруб. На потемневшем ясеневом древке выжжено: «Ушба, 1937». Минан с почтительным поклоном поцеловал его.
Посвящение в альпинисты состоялось.
КАК КОПЬЕ, ВОТКНУТОЕ В НЕБО
Попробуйте, подобно свану, с этаким рассекающим воздух присвистом произнести «Уш-ш-ш-ба». В устах Михаила Хергиани короткое это слово как бы уплотнялось, сжималось, становилось еще короче. Словно хлестало по воздуху. Возможно, Хергиани был прав, когда говорил, что название вершины образовано от слова «копье». У сванов название и впрямь приобретало резкость полета; услышав его, невольно вздрагиваешь, будто просвистел над ухом боевой дротик.
Народ не дает необоснованных названий. А две заостренные, вонзенные в самое небо вершины Ушбы и впрямь похожи на копье в полете.
Эта вершина внушала страх и уважение не только тем, кто обитал в крохотной Сванетии, которую еще не так давно называли «Ломтем, отрезанным от остального мира».
О том пиетете, которым была окружена эта вершина за рубежами страны, свидетельствует то, что в прошлом столетии в Англии был создан Клуб ушбистов. Уже в наши дни физиолог и мастер спорта по альпинизму Е. Б. Гиппенрейтер вручил наш советский значок «За восхождение на Ушбу» достопочтенному мистеру Хоккинсу. Пресловутая британская сдержанность изменила прослезившемуся Хоккинсу. Ведь он был последним из могикан, единственным оставшимся в живых членом клуба покорителей Ушбы.
Туман, третьи сутки застилавший Шхельдинский ледник, развеялся, и мы смогли поднять наконец свой лагерь на ледяное плато, вплотную примыкающее к стене Ушбы. Сама гора оставалась еще невидимой, но из-за пелены тумана весь день доносились глухие звуки. Словно кто-то рвется из толщи льда, стонет, вздыхает...
– Амирани, – не то шутя, не то всерьез шепнул, покосившись на меня, пожилой сван Гио.
Его односельчанин, теперь кутаисский студент Максиме Иосселиани, поведал мне, что Амиран – герой преданий горцев, подобно Прометею, восстал против угнетавшего людей властителя небес, принес огонь и свободу в глухие селения. За это боги и приковали его к Ушбе. Однажды два свана услышали глухие стоны с горы. Они были отчаянные парни, и им удалось добраться до узника на вершине. Великан принял у сванов ломоть жесткого хлеба с соломой, другого они не знали тогда, и молча сжал его. Кровь брызнула на ладонь. Амиран взял тогда другой кусок хлеба: из него заструилось пенной струей молоко.
«Такой хлеб ели вы, сыны гор, в не долгий век, когда я был с вами. Этот, пропитанный вашей кровью, заставляют есть вас угнетатели народа».
Но злые силы не позволили Амирану поднять людей на борьбу. Подкравшийся из-за скалы дух смел сванов с горы. Но они оказались упрямыми. Сиова двинулись к Ушбе, но, когда нашли ведущее к ней ущелье, оно внезапно сомкнулось, словно створки ворот. Перед сванами выросла каменная стена такой вышины, что даже облака плыли ниже. Не раз еще пытались другие сваны найти путь к Амирану, к обещанной свободе, но дьявол душил смельчаков в лавинах, сбрасывал в пропасти, и только дьявольский посвист разносило ветром по ущельям, и, заслыша его, матери шептали непослушным: «Тише!
Ушба гневается». Само имя ее стало равнозначно проклятью. И старейшие, толкуя о чем-то несбыточном, приговаривали: «Это так же невозможно, как смертному взойти на Ушбу».
Стемнело. Поеживаясь от холода, долго стояли мы у низенькой палатки, не в силах оторваться от подчеркнутых лунным светом граней горы.
У-ш-б-а!
В конце прошлого столетия в горы Кавказа прибыла экспедиция прославленного английского восходителя Дугласа Фрешфильда, визитные карточки которого лежали на многих вершинах Альп, Пиренеев, Гималаев. С неизменным своим спутником, швейцарским проводником Франсуа Девуассу, сэр Дуглас поднимался на Эльбрус, стал первым альпинистом мира, покорившим Казбек. Через перевалы Главного хребта проник он в Сва– нетию. Ушба напомнила ему суровые, потемневшие от пороха и времени боевые башни, которые увидел он в селениях Сванетии.
Но те башни из льда и камня, на которые с восторгом и трепетом глядел путешественник, уходили в небо больше чем на четыре с половиной килойетра. На отвесных склонах не держался снег, и, весь день грохоча, скатывались лавины, обрушиваясь в долины тысячами пудов льда и камня.
И Фрешфильд отступил перед вершиной. Глава старейшего в мире альпийского клуба и президент Королевского географического общества заявил: «Нет сомнения, кавказский Маттерхорн (труднейшая вершина в Альпах. – Е. С.) найден! Разница только в том, что тут два Маттерхорна стоят рядом, да еще удвоены в размерах».
Шли годы, десятилетия, гранитные бастионы горы отбили уже более двадцати штурмов лучших альпинистов мира. И лишь в 1903 году пятерке участников Международной беспроводниковой экспедиции (ни одного русского, сваны – только носильщики) удается проложить путь к мечте, высшей и более трудной южной вершине массива. Но за следующую четверть века никому не удается посетить чертоги златокудрой Дали.
Быть может, некоторые и расценят это как пережиток, но кто, как не альпинисты, возродил где-то в конце XVIII столетия тот культ вершин, который когда-то существовал. Впрочем, разве не изображен Казбек в государственном гербе нынешней Грузии или Арарат у Армении. А двуглавый Эльбрус не токмо белеет на спортивных значках, но и на боевой медали «За оборону Кавказа». Если же стали бы создавать собственную геральдику сваны, то взяли бы своим символом Ушбу, только Ушбу.
Именно она стала в наши дни мерилом мужества и зрелости. Сван мог пройти какие-либо головоломные маршруты где-нибудь в Небесных горах – Тянь-Шане, на Крыше мира – Памире. Но... «Вай ме, – качали головами старики. – Тот не альпынист, кто на нашу Ушбу не ходил!»
Михаил Хергиани и начинал освоение Ушбы с пути Хергиани (дяди Габриэля)... Здесь северный гребень соединяет массив Ушбы с Главным хребтом. И с «подушки», пухлого снежника у взлета к северному гребню, увидел юный сван ее, северную стену, которую не озаряет солнце. Хмурую и огромную.
Поднимаясь до высоты «4300», она, подобно этакому кавказскому атланту, удерживает на гранитных своих плечах купол северной вершины (4694 метра). Нижний ярус стены переходит в нагромождения ледника Чалаат. Особенно внушительна ее правая половина, как бы обрубленная километровым сколом. Глаз альпиниста тщетно отыскивает на ее поверхности обычные для микрорельефа полочки, площадки, выемки. Работа лавин, камнепадов, ветров и времени, смена жары и холода до такой гладкости отполировали фактуру, что стену стали называть Зеркалом Ушбы.
Первыми на Северной Ушбе побывали в 1888 году англичанин Коккин с швейцарским гидом Альмейером. Но за семьдесят восемь лет штурмов ни одному из восьмисот побывавших на Ушбе советских плюс восемьдесят зарубежных восходителей не довелось вглядеться в упор в гранитное зеркало стены.
Да и Михаил-Минан, уже решившись на штурм, шесть раз выходит на разведку, включая и спецрейс самолета. Словно тасуя колоду, перекладывает стереопары снимков, перебирает варианты.
«По линии падения воды», – определили бы намеченный им маршрут геоморфологи. Но человек не собирается падать, хотет подыматься, пусть не даны ему крылья Икара. Их заменят острые зубья кошек, надежность страховочной веревки и главное – вера в себя, в друга, продуманность каждого движения.
Он пометил для себя: крутизна от 35 до 85 градусов, много отрицательных участков, где глыбины выпирают из массива, образуя подобия глухих балконов. Вот выписка из заявки общества колхозных спортсменов «Колмеур– не»: «Палатки за все шесть дней штурма будет возможным установить только в первый и в последний дни штурма, у подножья стены и под вершиной. Все биваки на гамаках и искусственных площадках».
Подобно полярнику, летчику, циркачу, отдает дань суевериям и альпинист. Вот так и Миша ужас до чего не любил распространяться загодя о задуманном восхождении. Впрочем, как и десяток, как и сотню лет назад, и нынче уходит сван на охоту молча. («Упаси его святой Джраг, услышит Дали, покарает хвастуна».)
Лишь после «Зеркала» и показал Минан общую тетрадь, и в ней не только вычерчен, рассчитан до метра весь маршрут. Его наметка чем-то напоминала боевую диспозицию. «На участке 19 могут быть камнепады, на участке 26 после снегопада лавины». И здесь же указаны все выступающие над стеной «бараньи лбы», под которыми можно укрыться в случае чего.
Минан изучал и продумывал поведение Ушбы даже по ночам, когда замирают стекающие с нее бесчисленные потоки и недвижны скованные холодом ночи камнепады.
– Сколько же пролежал ты в спальном мешке на виду Ушбы, Миша?
– Не считал, конечно, Евген Димитрич, сколько? Сколько надо, столько и лежал. Пройдусь биноклем по камням. Запишу, как ведут себя. И дальше биноклем шарю.
Человек в шапочке лыжника глядел на гору. Закутанная в покровы лунного света, облокотившаяся на подушки облаков гора – на него. Что был он перед ней?.. Ростом?.. Весом?.. Силой?.. Даже не титаном, подобным Амирану! Но у него было то, чего не имел одинокий богоборец. (В советском альпинизме, между прочим, одиночные восхождения осуждены раз и навсегда, не засчитываются. Этот спорт – дело артельное, товарищеское.)
Они и стартовали, как записал официальный судья при участниках – Бекну Виссарионович Хергиани, в час ночи. Хрустнули стеклянные льдинки меж камнями. Пунктир искорок по валунам отметил движение подкованных стальными триконями ног. Хергиани оглядел небо. Звезд много. И холод. Значит, ночь хорошая. И день будет тоже. А луна медленно перемещается по темной сфере.
В семь утра они извлекли из рюкзаков сагзали, так с давних времен зовется харч, что берет в дальнюю дорогу путник. «Вай ме, Джумбер, – воскликнул Михаил, глядя на самого молодого в команде, на Джумбера Кахи– ани, – не ешь мало, будешь слабый, не ешь много, будет ко сну клонить». – «Надо заполнить карбюратор по самую пробку, Минан. Иначе мотор не потянет». – И покосился на начиненные мясным фаршем хлебцы, орехи с медом лучшей в мире серой горной пчелы, телятину с духовитыми травками и соусом из кисловатого барбариса. «Такого в лучших домах отдыха не подают», – и сбросил с каменной полочки обглоданную косточку, и она полетела, нигде не зацепившись, и шлепнулась у самого подножья, понимать надо, – отвес, чистая вертикаль.
Солнце разбрызгивалось слепящим водопадом по темному граниту, и Миша пробормотал вполголоса: «Только бы ты, Веби, не подвел меня». (Древнесванское понятие слова «Вебиш» – «солнечный поток» – включает имя божества погоды – Веби.) Впрочем, не один год трубил Миша лаборантом Высокогорного геофизического института и своими глазами видел, как теперь без всякого Веби делает погоду и даже разгоняет тучи с неуспевшим родиться градом его односельчанин Володя Хоргуани под горластую команду профессора Гоги Сула– квелидзе.
Первый же день, первые участки – лед, трещины, скалы – показали, как хорошо спелась вся его шестерка, и не только на тренировочных восхождениях (Ушба южная, пик Щуровского) по чистым «Пять-бе», но и в таких, не предусмотренных методикой делах, как совместная перестройка дома, рубка и транспортировка пихты по крутым склонам, как охота в горах, не говоря уже о разработке на будущее напряжение всех фаланг пальцев рук и ног, всего корпуса.
И вечером шестого дня Миша смог облегченно вздохнуть, смог вздохнуть и записать в блокнот: «Выходим на предвершинный гребень. Это уже нормальный (Гм! Гм! – Е. С.) путь на Северную Ушбу. Длина участка двести метров. Рубим ступени. Крутизна 35°. Страховка через выступы на ледовых крючьях».
Только когда натянули палатку, он разрешил достать сигнальный пистолет. Четыре зеленые дуги ракет прочертили темное небо, шипя, недовольно фыркая, пытаясь заглушить «ваша!» («ура!») шестерых, осевших за эти дни напряжения голосов. «Вот мы и погляделись первыми в зеркало Ушбы, мужчины!»
Как бы утверждая силу молодого поколения горцев, задумывает Михаил Хергиани еще одно восхождение на Ушбу. «Ходили по два, по три. Пойдем большим коллективом». И оповестил по радио: «Объявляется запись всех желающих. Беру тех, кто сдаст для начала физнормати– вы». Словно бы не может расстаться с Ушбой сван. Будто привороженный ее властительницей – златокудрой Дали... Побывал на пиках Памира – и опять к «своей» Ушбе, показал свое искусство лазания на Балканах и массивах Уэльса – и опять к ней же.
Но теперь в ином качестве. (На территории Сванетии появился собственный альплагерь «Айлама».) И решил Михаил ознаменовать год тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, юбилейный для всего комсомола, массовой альпиниадой. Где же? На Ушбе!
...Урочище Шихра под стеной уходящего на север Главного хребта. Палатки. Дымок костров. Скрежет напильников, затачивающих кошки. Озабоченно и деловито ходит от группы к группе высокий, несмотря на свою атлетичность (рост – 183, вес – 74), удивительно легкий в каждом движении альпинист в сдвинутом набекрень сером, плотно обтягивающем голову «паке». Шапочке сванов, которая напомнила русским путешественникам прошлого столетия шапки Улисса и его спутников.
Михаил Хергиани... Трижды восходил он до этого на Ушбу: от традиционных путей подъема до впервые пройденного его командой «Зеркала». Ученик художника и заслуженного тренера СССР Андрея Малеинова Миша обратил на себя внимание, еще когда парнишкой объявился в ущелье Адыр-Су. «Как никто, чувствует скалы, – определил опытным глазом Малеинов. – Прирожденный и исключительный альпинистский талант». Миша стал демонстратором при штатных инструкторах: те проводят занятия и объясняют по-русски, Хергиани показывает приемы и сам учится русскому. Было это лет двадцать назад. Когда он, как и все сваны, уверенно шел на любые скалы, но неизменно обходил лед.
А далее по нарастающей, от сванетских четырехты– сячников к шести– и семитысячникам Памира и Тянь– Шаня. К скальным стадионам Англии, где лорд Хант назовет его «Тигром Кавказа». (В Гималаях титулом «Тигр снегов» Ассоциация высотных шерпов официально нарекает своих земляков за победы над восьмитысячниками.) Он спал у родичей в дальнем селении Кала, когда деревенские ребята тихо приподняли одеяло и долго вглядывались в пальцы ноги. «В чем дело, кацо?» – «Ничего особенного, думаем, где же у тебя тигровые когти. Спи себе, дорогой!»
А разве сгладятся в благодарной памяти людской те горы, что не приносят ни чемпионских медалей, ни рекордов? Речь идет о спасательных работах...
Буран застал в горах трех туристов-студентов из Грозного: чеченца Шавала Дадаева, ингушку Раю Ужахову, русского Олега Булгакова. Последние капли жизни утекают из засыпанной палатки. Ее не смогли отыскать ни лесники, ни спасатели-туристы. В Терсколе директор Высокогорного геофизического института, профессор и альпинист Г. К. Сулаквелидзе спешно снаряжает двух своих лаборантов – Хергиани и его земляка, замечательного альпиниста из той же Сванетии Иосифа Кахиани.
...Белый покров затопил все ущелье. Не за что зацепиться глазу в этом мире слепящей белизны. Хергиани надолго ложится на снег, и только орлиное зрение горца может уловить дрожание воздуха в воздухе, теплого в морозном. Угасающего дыхания людей. И двое выручают троих, возвращают с того света. Где вы сейчас, Рая, Ша– вал, Олег, возвращенные к жизни сванами?..
А теперь снова Ушба. И с ним сорок пять. И он в ответе за каждого. Отвечает своей фамилией, званиями заслуженного мастера спорта (а получил он это звание в 1961 году как неоднократный чемпион страны по альпинизму и скалолазанию, как победитель многих международных соревнований) и мастера спорта международного класса.
А что прикажешь делать с тобой, почтенный Алмас– кир Квициани? Тебе же за семьдесят? Правда, ты исправно водишь туристов планового, сорок шестого маршрута – с ледника Корундаш до Южного приюта. Вспомни, как несколько лет назад ты тоже приходил ко мне, Алмаскир.
– Сколько времени вокруг Ушбы верчусь, а на вершине так и не был. Заведи на нее хоть моего сына. Пусть и наш род, а не одни Хергиани на Ушбе побывает. Моя кровь, а не вода течет в жилах моего Багаула.
И Хергиани с Багаулом Квициани пошли тогда (если употребим здесь этот глагол) по «пути Хергиани». А возвратились Миша с Багаулом уже сутки спустя.
– Зачем так быстро? Зачем на вершину не ходили? – нахмурился Квициани-отец. – Ай, подвел ты меня, Минан. Всех нас подвел.
Через подаренную ему иностранными альпинистами подзорную трубу старик не только высматривал тура на дальних скалах, но и любил наблюдать за Ушбой.
– Эх, сынок-сынок!
Хергиани молча протянул снятую с вершины записку иностранной группы, ткнул пальцем в дату. Да, так быстро не ходил еще никто! И не думал ходить. Повеселевший старик Алмаскир зарезал белого агнца. Над загулявшим ночным Мазери долго звучали, отражаясь эхом в горах, гимны сванов.
А теперь вынь да положь Ушбу и самому Алмаскиру, который не только давно уже отец, но стал к тренировочным восхождениям еще и дедом. Ох, и пропишет же за это неумолимая дисциплинарная комиссия в Москве!..
Одна надежда на медконтроль, авось отсеет, не может не отсеять. Но весьма ученый врач из Тбилиси Хито Мусселиани сидел, уткнувшись в секундомер, в приборы. Тем временем хитрый старикан, покосившись глазом, на испытаниях по задержке дыхания легонько отпускал палец от зажатой ноздри и набирал резерв воздуха в легкие. Так выдул он с трех строго засекреченных вдохов пять тысяч кубиков. И в других тестах превзошел все нормативы!
А вверх шел здорово. Как ходят все сваны. Сказал же зарубежный корреспондент на чемпионате скалолазов в Ореанде: «Все спортсмены мира лазят, один Хергиани гуляет по скалам». (А речь шла не только о вертикалях, но и об «отрицательных» углах, где скала выпирает на человека.)
В три часа ночи Михаил накинул пуховую куртку, пробежался по хрустящей от морозца дресве. «Выходим!» За десять дней до этого он взял с собой на разведку массива сванов с весьма литературными именами – Лаэрта Чартолани, Марлена Ратиани.
Чартолани заправляет делами в райотделе милиции. Он – сын одного из четырех колхозных спортсменов, как уже говорилось, первыми ставших заслуженными мастерами спорта.
– А Марлен был главной моей опорой на штурме, – сказал автору Михаил. – Есть такие люди, Евген: звания мастера спорта нет, а многих мастеров надежней.
Еще бы! Много лет назад автор встретил возвращавшуюся из кольцевого перехода (пять перевалов, семь ущелий) колонну школы инструкторов альпинизма. Возглавляли ее два заслуженных тренера: Евгений Белецкий и Витольд Радель. На спуске в ущелье Адыр-Су, согласно инструкциям, обработали склон: крючья, перила, страховочные веревки, ледорубы.
Уже спустились, сбросили рюкзаки, когда кто-то приметил две точки над ледником. Не было же их с утра?.. Не помним таких... Задвигались. Оказались людьми. Почему такие маленькие? Да это никак пацаны... Оробевшие и довольные, стояли они перед инструкторами, уплетая шоколад. На ногах сванские кожаные самодельные чабралы, в карманах по ячменной лепешке. Это и были Миша с Марленом, решившие самодеятельным порядком сбегать (через хребет-то высотой в 3750 метров!) в это ущелье на молочную ферму к дяде. А ко дню массового штурма Ушбы комсомолец Ратиани был уже студентом– старшекурсником.
И Марлен шел теперь на Ушбу, подвязав отличные абалаковские кошки, а впереди мерно рубил ступени Хергиани.
– Выпустил бы меня вперед, Минан, – попросился Марлен. – Кто из нас каменщик: ты каменщик, я каменщик?
– Не пойдет такое дело. За новый дом для отца, конечно, большое тебе спасибо. Но это не стройка. Это Ушба.
– Снегу здесь.
– Хороший снег.
– Всегда здесь лед.
– А сегодня большой снег.
– Выше все равно рубиться.
– А ты здесь, как дворник.
– Скажи лучше, как землекоп.
– Ты, Миша, хитрый. С лопатой никто еще на Ушбу не ходил. Сначала я на тебя даже смеялся: фасонная штормовка из Шамони, мастерский рюкзак из Вены, из него самая простая сванская лопата глядит.
Хергиани вырубил 392 ступени.
С плато вышли на «подушку», этакий в сотню метров снежный надув. С него на скалы Настенко13. На гребне еще раз пригодилась лопата. Марлен молча (негоже выхваляться мужчине, пока не сделал дело) наблюдал за Хергиани, выдавая метр за метром страхующую их капроновую веревку.
Туман долго и плотно висел над всем массивом. Но тут, на гребне, его сдуло разом, словно могучая и властная рука Амирана захотела показать им горы. Спокойно топавший себе тбилисец М. (до этого ничегошеньки не видевший, кроме спины впереди идущего) машинально глянул по сторонам, и холодный пот заструился по спине. О ужас! Вправо, влево провалы на два километра. Сделал несколько неверных шагов. «Нет, не могу! Дальше пойду только в связке с Хергиани». – «Миша, как быть?» – «Сбрасывайте с гребня. Нянчиться не будем». – «Нет, нет, пойду со всеми». И ведь пошел. И дошел.
А Хергиани был силен... Гребень сузился, и Миша уселся верхом, оседлав Ушбу, ноги в деревенской вязки цветастых чулках, сработанных добрыми руками сестричек Иры и Тины. Он умело орудовал лопатой, которая пригодится еще раз на вершине.
Почему-то Хергиани ужас до чего захотелось уместить на этом пятачке всех сорок пять. Ведь до них восходило от силы по шесть-восемь спортсменов зараз. А тут?.. Срубил карнизы. Выровнял. Чем не трибуны для митинга! Проведем, кацо, на должной высоте. Как-никак «4694».
– Садитесь.
Сказал о юбилейной дате. О том, что больше половины личного состава, достигшего вершины, члены славного комсомола Грузии.
– Имеется, правда, в коллективе единнчпый переросток, – и покосился в сторону благодушно покуривавшего Квицпани. – Будем считать его ветераном комсомола.
Тот согласно кивнул.
Восходители покушались на лопату: сувенир что надо, но Хергиани дал отпор. Забил ее скальным молотком в трещину. Надписал: «На память Ушбе от грузинских альпинистов в честь пятидесятилетия ВЛКСМ». Вот вам символ труда, ставший и спортивной реликвией.
Все равно кто-нибудь не поленится, сколет лед, унесет лопату. Понимать надо – Ушба!
АЛЬПИЙСКИЙ ДЕБЮТ
Раз в два года съезжаются в Шамони, во Французских Альпах те сорок-пятьдесят парней, которые могли бы составить символическую сборную мира по альпинизму.
Шамони – не только первоклассный горный курорт, средоточие ночных клубов, казино... Это и колыбель альпинизма. Отсюда 8 августа 1786 года вышли в путь крестьянин Жак Бальма и врач Мишель-Габриэль Паккар, чтобы вернуться покорителями высочайшей из вершин Европы – Монблана14. Этим положили они начало новому виду спорта, где соревнуются не только в ловкости, выборе маршрута, тактике, но и в таких неизмеряемых цифрами категориях, как доблесть и дружба. Альпы и дали ему название. Где бы ни восходил ты, человече, – на Кавказе ли, в Кордильерах, все одно – имя тебе «альпинист».
С конца 50-х годов стали съезжаться в Шамони альпинисты для своего рода «Гамбургского счета». Семь лет назад на табло с фамилиями участвующих в этом форуме восходителей впервые появились буквы «1Л?55» (СССР): доцент Анатолий Овчинников и врач Вячеслав Онищенко дебютировали на рекордных альпийских маршрутах под испытующе наведенными на них биноклями и зрительными трубами.
Ассамблея июля 1967 года была невиданно представительной: альпинисты двадцати шести стран. От каждой не более двух представителей, естественно, сильнейших. Из СССР тот же Онищенко и Хергиани.
До старта в Альпах Хергиани – Онищенко так и не довелось ходить в одной связке, хотя они и знали друг друга. Если и встречались на скалах, то как соперники. И даже перед ассамблеей тренировались по разным ущельям, хотя едва ли не главное для альпинистов – это схоженность. Но и в этом они не подкачают.
– Будем знакомы, мои русские друзья: Жан Франко, директор национальной школы горных лыж и альпинизма. – Пытливо вглядывается: тот, что из Грузии, с чуть поредевшими волосами, по-детски ясными, простодушными глазами, гортанной, цокающей речью горца; другой – москвич, пониже ростом, прическа – ежик, весь словно сбитый из тугих мышц.
Да, мы уже заочно знакомы с вами, мосье Жан! Вы «сделали» первую свою вершину, когда вам не стукнуло и шестнадцати. В двадцать два вы уже дипломированный альпийский гид (только такой имеет право водить по горам за вознаграждение). Руководимая вами «девятка» французов первой в мире покоряет пятую высоту планеты – Макалу (8481 метр). А ваше восхождение на пик Жанну в Гималаях почитается и поныне едва ли не самым техничным среди более чем трехсот гималайских экспедиций.
Мосье директор показал им аудитории. Представил метру Андрэ Контамину, другим профессорам:
– Беседы, лекции, дискуссии, но главный ваш экзаменатор, мои мальчики, сами вершины.
«Эколь Националь», где они базировались, существует с 1938 года. Ее профиль не только гиды и тренеры по горнолыжпым дисциплинам. Здесь готовят также инициаторов (по-нашему, общественных инструкторов), тренируют для службы в горах таможенников и жандармов, ведут исследовательские работы по приспособляемости человека к холоду, по высотной физиологии, гляциологии.
Как водится в спорте, знакомились быстро...
– Считалось, что горы разъединяют народы, – бросил мосье директор, – но разве не они объединяют всех тех, кто их любит.
О многих наши слыхали... На всех схемах значится «маршрут Контамина» по альпийским отвесам Пти-Дрю и Эгюи-дю-Миди. Теперь Контамин для них не графа в «Летописи восхождений», он поведет с ними занятия.
Другого француза, Пьера Жюльена, они знали по его восхождениям у нас – в Безенгийской группе. Сильными восходителями представлены Австрия (Петер Хавелер и Отто Видеман) и Англия (Бойзен и Есткур). А этот невысокого роста, смуглый, с выступающими скулами, тихий, предупредительный? Это же «сам» шерпа Наванг Гомбу, дважды восходивший на высшую точку планеты – Эверест! Компания, что и говорить, отменная.
На правах уже бывавшего в этих местах Слава повел Мишу по городу. Быстрым шагом пересекли его и на добрый час замерли на окраине, оглядывая диадему Альп. «Вот эти вершины стоит пройти», – указал Хергиани на клык Пти-Дрю и массив Гранд-Жорас. Но снегопад, значит, и угроза лавин заставили начать с другого.
Наша связка первой пошла сдавать экзамен вершинам. Кому же? Обретшему грозную известность, похожему своими, почти лишенными красок мрачными гранитными одеждами на инквизитора Большому Капуцину (Гранд Капуцин). Его сравнивают с выстрелом в небо, этот словно бы выверенный по ватерпасу отвес.
Над готическими шпилями, плоскими крышами-соляриями отелей белел массив Монблана, весь в солнечном блеске, слева этаким доисторическим чудищем ощерился зуб Дам-Дюжан, на том борту долины – пик Пти– Дрю, самый «легкий» путь на него оценивался бы категорией трудности «5-А» согласно официальной «Классификации вершин СССР». По этому реестру устанавливаются категории трудности, но не ищите в нем «категорий легкости». Маршруты и вершины оценивались у нас пятью категориями с подклассами «А» и «Б». Лет пять назад для подъемов экстракласса введена еще одна, шестая, категория. Такой «шестеркой» и был избранный для первого старта в Альпах Капуцин.
Как рассказал Онищенко, маршрут на Капуцин оказался «сплошь индустриальным»: минимум свободного лазания, беспрерывное перемещение по лесенкам и стременам, которые ты то и дело перевешиваешь на отвесе с крюка на другой. А вернувшись в школу, изволь отчитаться перед Контамином да Жюльеном:
– Просьба показать лапки... Гладкие, почти без царапин. Уже хорошо!
– Сколько крюков изволили забить на маршруте?
Хергиани молча протянул взятую с собой связку: целы все! Умело использовали только забитые до них. Профессора удовлетворенно переглянулись: о, эти русские не боятся свободного лазания, а еще уверяли, что они берут только силой, необыкновенной выносливостью да умением транспортировать в горах невиданной тяжести рюкзаки!