Текст книги "Бес (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

AnnotationОтпуск провели насыщенно. Ладожское озеро не собиралось делиться своими тайнами, водило кругами, как заблудившихся в лесу детей, насылало василисков и утопленников. Но как это часто бывает, самым страшным монстром оказался человек. Кому-то может показаться, что этот монстр – я. Но не всё так просто. Что лучше? Быть чудовищем по природе, но поступать по-человечески? Или внешне оставаться человеком, но обладать чёрной, навеки проклятой душой? Каждый решает сам. Лично я – сделал свой выбор.

Т и Д Зимины

Книга Сукины дети 4. Бес

Глава 1

Как это часто бывает, всё началось со смерти.

Лицо трупа было покрыто толстым слоем белил, на которых ярко, как кровь на снегу, выделялись красный нос, огромные, растянутые в улыбке губы и нарисованная на щеке слеза. Рыжая щетка волос топорщилась над ушами, оставляя открытыми лоб и гладкую, как яйцо, макушку. Одеяние состояло из просторного белого балахона с пышным жабо вокруг шеи, и громадных растоптанных ботинок.

– Скажи пожалуйста, друг мой, почему ты не сообщил в полицию? – спросил Алекс, разглядывая фотографию в смартфоне.

– Я не хотел беспокоить раньше времени артистов, – ответил гость.

– У вас на руках труп, и вы всё ещё думаете, что вызов полиции – это преждевременно?

Я смотрел на фото, стоя за спиной шефа и глядя через его плечо.

Гость сидел напротив, в инвалидном кресле, придвинутом к столу в кабинете Алекса.

Надо сказать, что в своём любимом логове шеф принимал далеко не всякого клиента. Большинство довольствовалось жестким стулом в офисе. Некоторые – чашкой кофе на кухне. И лишь немногие, можно сказать, избранные удостаивались чести быть принятыми в святая святых нашего агентства – в кабинете шефа.

– Видите ли, присутствие сыщиков в данный момент крайне нежелательно.

Гость отвечал вежливо и терпеливо, никак не показывая, что мой вопрос ему неприятен.

Ухоженный, благородно седой, с коротко стриженными волосами и аккуратной «мефистофельской» бородкой. В дорогом костюме. Галстук заколот изумрудной булавкой, на левой руке – «Вашерон Константин» в варианте из белого золота, на среднем пальце правой руки – перстень с печаткой. Печатку я не разглядел. Ботинки в тон костюму, начищены до блеска.

Даже сидя в инвалидном кресле, гость не производил впечатления калеки.

С самого детства люди, обделённые физически, вызывали у меня подспудную, неосознанную жалость. Но не сегодняшний гость.

– Ефим, поясни, пожалуйста, подробней, – попросил Алекс.

Вернув смартфон гостю, он откинулся на спинку кресла, играя старинным пером – настоящим, кстати. Таким, которое нужно макать в чернила, чтобы писать.

– У нас новая программа, – не стал чиниться гость. – Очень скоро премьера, труппа и так на взводе. Если в цирке начнёт шуровать полиция, остатки самообладания пойдут насмарку, а это, как ты знаешь, может окончиться весьма фатально.

Гость бросил короткий взгляд на свои неподвижные ноги, Алекс многозначительно кивнул.

Они давно знают друг друга, – рассматривая гостя, я принялся делать выводы. Проговаривать про себя то, что приходило на ум – ведь специально просвещать меня никто не собирался...

Метод обучения Алекса прост: бросай щенка в прорубь и жди. Конечно же, утонуть он не позволит, но выкарабкаться щенок должен сам. Во всяком случае, процентов на пятьдесят пять я уверен, что не позволит. Уж на двадцать – точно. Я же до сих пор жив... Ну, условно. Если считать жизнью существование в виде нежити.

Итак, они давно знакомы, – вернулся я к характеристике гостя. Алекс потом обязательно спросит, к каким я пришел выводам. – Называют по имени и на «ты» – знакомство довольно близкое. Понимают друг друга с полуслова, иногда – с полувзгляда. У них общее прошлое, и судя по тому, как гость смотрит на свои ноги, а шеф потирает шрам над локтем правой руки – довольно бурное.

– Всё-таки труп – это очень серьёзно, – проговорил шеф, пристально разглядывая перо. – Ты думаешь, смерть одного из артистов – недостаточные основания для паники?

– Я почти уверен, что это несчастный случай, – быстро сказал гость.

– Почти?.. – шеф был вежлив – ещё одно подтверждение того, что гость ему нравится. Иначе он уже набирал бы телефон Котова, чтобы передать ему дело. Уголовщиной мы, как правило, не занимаемся...

– Бимсель, – так звали покойного, – был несколько невоздержан... в алкоголе, – пояснил гость.

– Какая редкость для клоуна, не правда ли? – и всё-таки шеф не удержался от небольшой шпильки. Которую гость, впрочем пропустил мимо ушей.

– Он никогда не позволял себе лишнего перед выступлениями. Только по вечерам, если нет утренней программы... Он любил посидеть с бутылочкой на верхней трапеции, над ареной. Пустой, лишенный зрителей зал, тишина – всё это навевает мысли о бренности бытия. Во всяком случае, так говорил Бимсель.

– Покойный был философ, – пробормотал Алекс.

– Ты же знаешь, клоуны – народец довольно мрачный, – пожал плечами гость.

– То есть, ты предполагаешь самоубийство? – уточнил шеф.

– Извините, – я секунду помолчал, формулируя вопрос. – А почему вы зовёте его Бимсель? Я так понимаю, это – сценический псевдоним?

На меня посмотрели осуждающе. Даже шеф не поленился повернуть голову и бросить колкий уничижающий взгляд. Я его проигнорировал. Как ещё мне получать информацию?..

– Сразу видно, что вы не имеете никакого отношения к цирку, юноша, – сказал гость. Похлопав себя по карманам пиджака, он извлёк пачку сигарет, прикурил от золотой зажигалки и глубоко затянулся. Дым от его сигареты пах не вишней, как у шефа, а чем-то пряным, восточным. Сандал, пачули... Что-то в этом духе.

Алекс придвинул на край стола массивную хрустальную пепельницу – чтобы гостю было удобнее дотянуться.

– Клоун, – продолжил гость, держа сигарету на отлёте, – Это не профессия. Это призвание. Образ жизни, если угодно. Принимая Имя, артист перевоплощается в выбранного персонажа. И остаётся им всегда. До самой смерти...

– Но есть же у него какие-то официальные документы, – возразил я. – Паспорт, права... Не будет же там указано имя «Бимсель».

– Кадет, – мягко, но настойчиво Алекс кивнул мне на боковой диванчик, – видно, шеф устал от того, что я маячу у него за спиной. – Во-первых, о покойных нельзя говорить в настоящем времени. Только в прошедшем.

– Но...

– Ты же не хочешь, чтобы покойник поднялся и пришел к тебе посреди ночи?.. Как маг, ты должен знать такие вещи.

– Извините.

Мне было стыдно. И от того, что Алекс отчитал меня при посторонних, а ещё более от того, что я дал ему к этому повод.

После возвращения с Ладоги я впал в депрессию. Отпуск сработал с точностью наоборот – вместо того, чтобы отдохнуть, я там вымотался и физически, и духовно. К тому же, ведьмы очень наглядно показали, что как мужчину, меня можно использовать лишь в качестве объекта для интриг.

Честно говоря, я ещё не оправился от отношений с Мириам, а тут – новое разочарование. А ведь я по-настоящему влюбился в Алевтину!

Ты слишком влюбчив, мон шер ами, – сказал Алекс однажды утром, войдя в комнату и застав меня лежащим вниз лицом на растерзанной кровати. – От этого все твои душевные беды. К сожалению, лекарства от любви ещё не придумали, а потому – терпи. Через каких-нибудь сорок – пятьдесят лет ты научишься относиться к изменам женщин философски.

Полвека. Всего-то?..

А самое главное, что мне сейчас-то делать?

Меня спасла Антигона. Познакомила с подружкой, секретаршей из соседнего туристического агентства. Светочка была чудо. Яркая, смешливая, с отличным чувством юмора и спортивной фигурой. Мою депрессию сняло, как рукой.

Обратная сторона медали: ни на учёбу, ни на другие посторонние дела не осталось времени. Новая любовь захватила меня целиком...

– Сашхен!

Я вздрогнул и очнулся от приятных мыслей. Разумеется, разговор с гостем продолжился и без моего участия.

– Я что-то пропустил?

Алекс закатил глаза.

– Ефим, нижайше прошу простить моего протеже, – шеф, не вставая из кресла, слегка поклонился гостю. – Молодость, гормоны, необоснованные мечты и яркие надежды, – он витиевато покрутил в воздухе ладонью.

– Я понимаю, – вздохнув, ответил мужчина в инвалидном кресле. На щеках его выступили красные пятна. – И даже где-то завидую. Но что поделать? Все мы становимся старше, никто от этого не застрахован, – он посмотрел мне в глаза и неожиданно подмигнул. – Наслаждайтесь, пока можете, молодой человек. И не позволяйте никому говорить, что быть молодым – это плохо.

От смущения я зашелся кашлем. Гость мне всё больше нравился, честное слово. Но вместе с тем, я начинал сомневаться в его умственных способностях. Он что, не видит, что я – стригой?.. Я же мёртв, окончательно и бесповоротно!

С исчезновением чёток из драконьих жемчужин, подарка князя Скопина-Шуйского, надежда вернуться в мир живых исчезла, развеялась, как дым погребального костра.

Не вставая, Алекс протянул мне стакан воды. Промочив горло, я поймал взгляд гостя. Доброжелательный, слегка ироничный. Да нет, прекрасно он всё видит и понимает. Просто... Для него это не имеет никакого значения.

К такому я не привык. Никто, кроме девчонок и Алекса не относится ко мне, как к человеку. Даже майор Котов. Давно заметил, что он старается не упоминать при мне мертвецов, вурдалаков, упырей, кровь, рядом с глаголом «пить»... В общем, фильтрует. Чтобы не обидеть, или как-то не задеть мои чувства. Я всё время хочу поговорить с ним об этом, попросить не брать в голову и не делать скидок. Но всё как-то не с руки. Неудобно, что-ли. Как беседовать с кем-то близким о стыдной болезни.

– Итак, – я собрался с мыслями. – Вы говорили о том, что смерть клоуна может оказаться самоубийством. Что я пропустил?

– Я не говорил, что это самоубийство, – покачал головой гость. – Как раз наоборот.

– Наоборот? – спросили мы с шефом хором.

– Несчастный случай.

– В смысле: поскользнулся, упал... – начал Алекс.

– Нет. Не в этом смысле, – гость достал безупречно белый платок с остро заглаженными складками и лёгкими движениями промокнул лоб. Одновременно у него дёрнулся уголок рта и скакнул кадык на горле.

Волнуется, – решил я. – И не просто волнуется, он в панике! Просто привык держать себя в руках. Но сейчас это ему даётся огромной ценой...

– Я думаю, что дело в Призраке, – совладав с чувствами, продолжил гость.

Я моргнул, Алекс слегка приподнял бровь, а наш гость посыпался окончательно. Прижав платок к глазам, он спрятал лицо и ссутулился, явив собой пример полного бессилия.

Крякнув, шеф поднялся и прошествовал к старинному, палисандрового дерева буфету. Погромыхал замком, поднял массивную крышку, достал широкую квадратную бутыль и вернулся с нею и с двумя стаканами к столу.

Набулькав жидкости густого, благородно-золотистого оттенка в стакан, протянул его гостю. Другую руку Алекс покровительственно положил ему на плечо.

В кабинете запахло можжевеловым дымом и вереском.

– Извините, – нос у гостя заложило, глаза покраснели. Но выпив пару глотков коньяку, он будто обрёл второе дыхание. – Бимсель был моим близким другом. Это огромный удар. Для меня, для всей труппы... А главное – для его партнёра – Брамселя. Они работали в паре более сорока лет. Разумеется, оплакивая друга, Брамсель теперь тоже не просыхает ни на миг, и дополнительно приходится опасаться за его рассудок...

– Ефим, ты упомянул, что скоро – премьера, – убедившись, что гость в порядке, Алекс вернулся в своё кресло. Булькнул в свой стакан – в два раза меньше, чем налил гостю, – и сделал крошечный глоток. – Как гибель одного из артистов отразиться на программе?

Гость махнул рукой.

– Это не главное, – допив, он поставил стакан на стол. Звук был такой, словно на дерево водрузили кусок льда. – Наша программа – гибкий инструмент. Переставим местами несколько номеров, заменим выступление клоунов на эквилибристов... Публика ничего не заметит, – он сделал паузу, а потом веско сказал: – Если никто больше не умрёт.

Мы молча ждали. Алекс сделал ещё один глоток, и плеснул новую порцию гостю.

Мне выпить никто не предложил, но я и не обиделся: восемь тридцать утра, я даже кофе хлебнуть не успел. Мало ли, какими ещё сюрпризами обернётся этот промозглый тёмный ноябрьский денёк... К тому же, вечером у меня свидание со Светочкой.

– Ефим, будет проще, если ты расскажешь о всех своих соображениях без понуканий с моей стороны, – наконец сказал шеф. – Ты же знаешь: убийства – не мой конёк. Я слушаю тебя только потому, что ты – мой друг. И как друг, я прошу тебя рассказать всё, как на духу. Без утайки.

– Боюсь, вы не воспримете мой рассказ серьёзно, – в последний раз высморкавшись, гость спрятал платок и сложил руки на неподвижных коленях.

– Предоставь об этом судить нам самим, – мягко подтолкнул шеф. – Итак, почему ты думаешь, что дело в – в Призраке?

– Видишь ли, Сашенька: он пропал.

– Так, – лицо шефа вдруг сделалось очень серьёзным. – Ты в этом абсолютно уверен?

– Нельзя прожить с чем-то без малого семьдесят лет, и не заметить его отсутствия.

– Ты кого-то подозреваешь?

– Я подозреваю всех, – выдохнул гость. – Даже себя.

– Поясни, – кратко бросил шеф. Он откинулся в кресле, смежил веки и сложил руки на груди. У Алекса эта поза означала крайнюю сосредоточенность.

– В последние несколько лет наши дела шли не очень, – начал гость. – Люди перестали любить цирк. Появилось много других развлечений – кинотеатры, ютуб, современные концерты на громадных стадионах... Такой старинный вид искусства, как цирк, приходит в упадок. Но мы не сдаёмся, – на лице гостя сверкнула улыбка. – Исследуем новые методы, пытаемся применить современные технологии... Мы решили кардинально поменять программу. Для этого пришлось перестроить всё здание: заменить арену, поменять декорации, закупить новое оборудование... – он вздохнул. – Пришлось взять кредит.

– И ты подозреваешь, что Призрак был недоволен твоим поступком, и теперь мстит, – быстро сориентировался шеф.

Я же ничего не понял. Гость это заметил, и обратился ко мне:

– У нас – опасная работа, юноша. Полёты без страховки под куполом, головокружительные трюки эквилибристов... Всё это приводит к травмам, – ещё один быстрый взгляд гостя на свои ноги. – Даже обыкновенный глотатель огня может вызвать большой переполох, если не соблюдать технику безопасности. К тому же – зрители. Среди них, знаете ли, тоже бывают разные. Кому-то доставит удовольствие падение гимнаста с трапеции – и он сделает всё, чтобы это случилось. Животные могут взбеситься посреди номера – учуяв неприятных запах; лошадь потянет сухожилие и упадёт, увлекая за собой артиста... Но ведь такого не происходит, не правда ли?

Я неуверенно пожал плечами.

– Вы, юноша, часто бываете в цирке?

– Лет двадцать не был, – честно сказал я. – Только в детстве. Мне нравились воздушные гимнасты.

– Но вы помните, как легко артисты выполняли сложнейшие, на первый взгляд, трюки? – я кивнул.

– Это казалось волшебством. Чем-то необыкновенным, чудесным.

– А ведь так оно и есть, юноша, – улыбнулся гость. – Разумеется, и сами артисты – как правило, мастера высочайшего класса. Но всегда есть случайность. Перед выходом на сцену может заболеть голова. Или прихватить живот. Или просто скажется дурное настроение... Поэтому каждый уважающий себя цирк имеет Призрака. Доброго духа, оберегающего артистов – от травм, животных – от перевозбуждения, а всё здание в целом – от аварий и поломок.

До меня начало доходить.

– И вы считаете, что ваш добрый дух каким-то образом исчез, – гость кивнул.

– Без призрака премьеру ждёт катастрофа, – он развёл руками. – А если мы не заработаем на новой программе, я не смогу отдать кредит, и тогда наш цирк снесут.

– Снесут? – шеф, казалось, удивился. – Ефим, что ты говоришь?

– Когда-то наше здание находилось на окраине, – гость потянулся к столу, взял стакан с водой, сделал глоток. – Но теперь мы находимся почти в центре, и занимаем очень дорогую площадь. Честно сказать, клочок земли, на котором расположено здание, представляет куда большую ценность, чем вся наша труппа, – выпуская дым, он грустно улыбнулся.

– Я всё понял, – шеф резво вскочил и прошелся по кабинету. – И всё-таки не думаю, что Призрак обиделся на тебя, Ефим.

– Я стараюсь учитывать все варианты, – гость нажал кнопку на подлокотнике и развернул своё кресло так, чтобы видеть шефа. – Но боюсь, что ты прав, Сашенька. И дело куда серьёзней, чем заём каких-то двухсот миллионов рублей.

Я икнул. Мои представления о деньгах резко расширились. Видать, этот цирк – то ещё заведение...

– Решено! – возвестил Алекс, остановившись в центре кабинета, посреди бухарского ковра. – Мы с напарником берёмся за это дело.

– Признаться, я всего лишь хотел спросить у тебя совета, дорогой друг, – смутился гость. – Видишь ли, я наслышан о твоих высоких гонорарах. И в данный момент попросту не могу себе их позволить.

– Но уж платить зарплату артистам, согласно штатного расписания, ты способен? – вопросил шеф.

– Пока – да, – кивнул гость.

– Ну тогда всё в порядке, – Алекс лучезарно улыбнулся нам обоим. Ни я, ни гость ничего не понимали. – Ты берёшь на работу двух новых артистов – тебе же нужно заменить номер с клоунами? – и шеф посмотрел на меня. – Собирайся, кадет! Мы поступаем в цирк!

Глава 2

Впервые в Петербурге! Всего несколько выступлений!

Проездом из Неаполя в Шанхай!!!

БРАТЬЯ ПИСТОЛЕТТО!

Всемирно известные метатели ножей! Виртуозная стрельба из револьвера!

Знаменитый трюк «Бегемот»!

Спешите, спешите, спешите!

Всего несколько выступлений!!!

– Братья Пистолетто? – я скептически разглядывал афишу. Броская, в четыре краски. На нас с Алексом костюмы матадоров и широкополые чёрные шляпы... Просто цирк какой-то.

– Наш старый псевдоним, – Алекс смотрел на афишу с затаённой гордостью. – Лет сто назад мы с Ефимом выступали вместе. Братья Пистолетто, Алехандро и Эуфемио: вольтиж, стрельба из любого оружия, метание ножей в живую мишень.

– Вы не говорили, что работали в цирке.

– Ещё я был кочегаром на пароходе, добывал бриллианты в Кимберлейских копях и помогал братьям Райт испытывать летательные аппараты. Этого я тоже не говорил. Ну и что?..

Вечерело. Мы с шефом стояли на пересечении Старого и Нового переулков. Не самый престижный район. Но это пока, – я оглянулся на новостройку из стекла и бетона.

Скоро здесь будут дорогие офисы, торговый центр, небольшие, но престижные рестораны и кофейни...

Обветшалое здание старого цирка плохо вписывается в архитектуру современного города. Приземистое, с портиком и старинными колоннами. Два крыла расходятся от главного крыльца, над ними сияет золотой прозрачный купол. Невооруженным взглядом видно, что здание нуждается в побелке, купол местами утратил позолоту, а статуи в простенках покрыты толстым слоем птичьего помёта.

Светящаяся вывеска над входом гласит:

«ВЕРТЕП ЕФИМА ДЕМИДОВА»

Даже от названия попахивает замшелыми веками и протухшими столетиями. Неудивительно, что у них не слишком много посетителей... Я бы, в первую очередь, сменил вывеску.

– Шеф, а с чего вы взяли, что у нас получится?

– А почему нет?

– Потому, что с вашего последнего выступления прошло, по вашему же признанию, сто лет, а я так вообще никогда не выходил на сцену.

– В цирке принято говорить: арена.

– Хрен редьки не слаще.

Я был сердит. Пришлось отменить свидание со Светочкой – и не только сегодняшнее, а все, на необозримое будущее... Но это не главное. Главное, что шеф опять распорядился моей судьбой, не спрашивая меня.

Раньше это меня не слишком задевало. Но в последнее время я привык, что с моими интересами считаются, и что моё мнение тоже имеет вес.

Оказалось, это был блеф.

Просто пока у нас в Агентстве не было никаких серьёзных дел, Алекс слегка отпустил вожжи.

– И вообще: с чего вы взяли, что работая в цирке, мы сможем раскрыть преступление?

Шеф посмотрел на меня более внимательно. Даже отступил на пару шагов, чтобы лучше было видно.

– Что-то ты мне не нравишься, кадет... Неужели на тебя так повлияла отмена свидания?.. Непохоже, – ответил он сам себе. – Всё дело в нашем новом задании. Точнее, в цирке. Ты боишься клоунов?

– И ничего я не боюсь! Клоуны тут вообще ни причём...

– Шпагоглотатели? Жонглёры? Артистки кордебалета?.. Признавайся, мон шер. Пока ещё не поздно.

Мы как раз подошли к крыльцу. Высокие ступени, когда-то выкрашенные в белый цвет, вели к громадным двустворчатым дверям, оклеенным яркими афишами.

Я кривил душой. Но не хотел, просто не мог признаться шефу в том, что я боюсь цирка вообще. Точнее, не доверяю.

Однажды в детстве я был на представлении зимней сказки. Там были Добрая девочка, которая должна была спасти Новый год, и конечно же, Злая ведьма.

И всё шло замечательно, пока мне не приспичило в туалет. Очень не хотелось пропускать развязку, но выпитая газировка просилась наружу.

Выбравшись из кресла, я спустился по проходу к арене и вошел в тёмный туннель...

Наверное, я заблудился, свернул не в ту сторону.

По мере того, как я шел, всё сильнее пахло зверьми – остро, хищно, тревожно... И дымом от сигарет.

Где дым сигарет – там и люди, рассудил я – восьмилетний, и пошел на запах.

До сих пор не могу забыть испуга, который я испытал, наткнувшись на ведьму и девочку... Не сняв грима и костюмов, они курили у приоткрытого окошка. Только вот незадача: девочкой оказалась довольно пожилая тётка с усталым испитым лицом, а ведьму играл мужик. Они посмотрели на меня, как на пустое место, и вернулись к своему разговору...

С годами я понял, что ничего страшного, или даже особенного в этом не было. Но первое детское разочарование не давало забыть себя: всё не то, чем хочет казаться. Ничему нельзя верить, волшебства не бывает, а добрые сказки оборачиваются обманом.

В цирк я больше никогда не ходил, и в общем-то забыл, как о его существовании, так и о давнем детском происшествии.

Но сейчас, стоя на ступеньках обветшалого здания, я внезапно осознал, что всё вернулось.

Чувство нереальности бытия. Фальши, которая присутствует в любых человеческих поступках. И главное: своего ничтожества, беспомощности перед лицом большого равнодушного мира.

Взбежав по ступеням, Алекс подёргал ручку двери.

– Закрыто, – объявил он.

– Может, у них есть чёрный ход? – предположил я.

Расставаясь с директором цирка, мы договорились, что придём наниматься на работу ближе к вечеру. Следовало изменить внешность – шефа в Петербурге слишком хорошо знают, а я ни капельки не похож на жгучего итальянца.

Алекс коротко постригся, прилепил фальшивые усы и вместо своеобычной белой, с кружевами рубахи и пиджака, больше похожего на камзол, надел кожаную куртку и узкие джинсы. На майке его был изображен подмигивающий череп в цилиндре. Эффект был разительным. Пожалуй, пройди он в таком виде мимо меня на улице – я бы шефа не узнал.

Со мной пришлось повозиться подольше. Мои длинные белые волосы Амальтея выкрасила в чёрный цвет, на подбородок наклеила тонкую пижонскую бородку. Кожа под ней сразу начала чесаться, но Амальтея пообещала, что этот эффект пройдёт часа через два, когда клей окончательно высохнет. А пока – не суй руки куда не надо, Шу, и всё будет путём... В глаза пришлось вставить цветные линзы – мои всё более приобретали цвет зеркальной амальгамы, и с чёрными волосами выглядели довольно зловеще.

В целом Алекс, помолодев, выглядел лет на тридцать пять, а я, с чёрными волосами и бородкой, – на тридцать, так что теперь мы могли сойти за братьев.

Одежду мне подобрали похожую на ту, что была на шефе, так что смотрелись мы вполне органично.

Здание, как я уже говорил, располагалось подковой, открытый конец которой выходил на реку. Туда мы и двинулись в обход правого крыла.

– Подождите, шеф, – я замедлил шаги.

– Але, кадет. Привыкай называть меня по имени. Не забывай: мы с тобой – родные братья, Але и Сандро...

– Об этом я и хочу поговорить!

Армия научила меня продумывать легенду досконально. Дьявол кроется в деталях, – повторял наш сержант. И как я не заметил у него ещё тогда склонность к богословским изречениям?.. – Любая плохо продуманная мелочь может стоить вам жизни.

– Наша с вами легенда шита белыми нитками! Ну какие, к свиням, из нас итальянцы? Мы даже языка не знаем! Я худо-бедно могу объясниться на латыни, но это не одно и то же. Да и ваш французский за итальянский примет разве что глухой... Зато по-русски мы говорим без всякого акцента! Да и в то, что мы братья, никто не поверит.

– Расслабься, Сандро. Всё путём, – шеф беспечно махнул рукой и лихо вставил куда-то под усы мундштук с сигаретой. – Это ж цирк.

– Ну и что?

– А то, что в цирке свои правила. Во-первых, псевдонимы тут у всех, и никому в голову не придёт спрашивать твоё настоящее имя. Во-вторых, у всех есть прошлое: в цирк не идут работать просто так, потому что нравится красный ковёр манежа... Поэтому ни в биографию, ни в душу тебе никто не полезет. Я хорошо знаю Ефима, и могу гарантировать: это – самый необычный цирк из всех, что ты можешь вообразить. Так что расслабься. Всё идёт по плану.

– А вот и нет! – я аж зашипел. – Вы-то, может, и выступали на арене, и сумеете попасть с пяти шагов в яблоко, но я-то ничем таким не занимался... Я не умею метать ножи!

– Ты – стригой.

– Спасибо, что напомнили.

– У тебя реакция в десять раз лучше, чем у любого спортсмена. А глаз во столько же раз острее, чем у тренированного снайпера. Слегка потренируешься, и всё будет хорошо.

А теперь – самое главное.

– Шеф, я боюсь выступать. Я никогда и ничего не делал на публику. Я даже в детстве стихи Деду Морозу не читал – заикался и падал с табуретки... Я не смогу выступать на арене!

– Ерунда, – отвернувшись, шеф направился внутрь подковы.

Здесь пахло речной водой, потом и зверинцем. Хотя клеток я и не заметил, из здания цирка доносился грозный рык... Крупная кошка, – попытался угадать я. – Пантера, или тигр...

– Нет, не ерунда! – догнав шефа, я пытался одновременно говорить убедительным голосом, и держать беспечное выражение лица – на случай, если на нас кто-то смотрит. – А что, если на арене меня охватит ступор? Мы же, вроде как, подрядились помочь вашему другу ЗАРАБОТАТЬ денег, а не потерять последних зрителей.

– Помнишь, как ты дрался в Клетке? – неожиданно спросил Алекс. Мы уже подошли к дверям, и он говорил почти шепотом, очень быстро.

– Как такое забыть.

– Вот здесь – то же самое. Как только ты ощутишь восторг толпы, как только тебя искупает первая волна эмоций – ты уже не сможешь остановиться. Просто подожди, и увидишь.

С этими словами он нажал кнопку звонка, прикреплённого к наличнику, словно это была самая обыкновенная дверь.

Дверь открылась как бы сама по себе. Во всяком случае, за нею никого не было.

– Я внизу, господа.

Оказывается, нам открыл карлик.

Одетый в полосатые, красные с белым гамаши и голубую курточку, он походил на Буратино, которому зачем-то укоротили нос. Волосы его, кудрявые от завивки, действительно походили на деревянную стружку.

– Мы к директорр, – не своим голосом объявил Алекс.

– Вы записаны? – личико карлика, толстощекое, с озорным острым подбородком, выражало равнодушную вежливость.

– Мы с синьор Демидофф говорить по телефону. Он нас ожидайт пять часов.

– Ждёт вас уже пять часов? – скептически переспросил карлик. Голос у него был хриплый и пропитой.

– О найн. Мы прийти к пять... к пяти часам.

– Заходите.

Карлик величественно отступил в сторону, пропуская нас. Можно подумать, если кто-то захочет войти, его удержит тонкая мальчишеская фигурка, ростом от горшка два вершка...

– Это немецкий акцент, – сказал я шепотом шефу, следуя за карликом по узкому коридору.

– Ой, да и хрен с ним, – отмахнулся Алекс. – Лишь бы звучало по иностранному.

Коридор был интересный. Итак узкий, он был заставлен магическими ящиками – с нарисованными цилиндрами, шелковыми масками и серебряными звёздами. Путь преграждали какие-то вешалки с пахнущими нафталином бархатными плащами, белыми рубахами и очень короткими платьями на бретельках. Я тут же начал представлять, как бы в таком платье выглядела Светочка, и споткнулся.

У самой стены стоял громадный барабан с продырявленным днищем, лежала стопка серебристых обручей, кучкой валялись выкрашенные красной краской булавы и сдутые резиновые мячи...

– Старый реквизит, – небрежно махнул рукой карлик, когда я в третий раз споткнулся о какой-то мусор на полу. – Завтра его вывезут на свалку и тут станет посвободнее.

Пропутешествовав извилистым ходом минут пять, мы вышли на арену. Лишенная ярко-красного бархатного ковра, она зияла голым бетоном бортов и гладким серым полом.

В дальнем конце арены тигр, понукаемый дрессировщиком, лениво прыгал через кольцо. Наверное, это его рычание я слышал с улицы.

Тигр был не совсем обычным: очень крупный, белой, в чёрную полоску, масти.

На ближней к нам стороне борта сидел ещё один карлик и жонглировал апельсинами.

– Антон, следи за руками, – бросил наш проводник жонглёру. – Пальцы всё-таки ДОЛЖНЫ касаться предметов...

Это не карлик, понял я, подойдя ближе. Просто мальчишка, лет десяти – двенадцати. Присмотревшись, я увидел, что он действительно не жонглирует, а только делает вид. Апельсины летали в воздухе сами по себе, образовывая сложные круги и восьмёрки, а мальчишка только следил за ними взглядом...

Неожиданно пахнуло ветром, и где-то над головой послышался тихий и нежный звон. Я задрал голову.

Там колыхались трапеции. Сквозь матовое, позолоченное стекло купола света проходило не так уж и много, к тому же, наступил вечер. Я не видел, а скорее угадывал серебристые отблески, неспешный лёт качелей, звон серебряных цепочек... И смех. Чей-то негромкий, но уверенный и весёлый смех. Явно женский.

Он мне понравился, и я попытался рассмотреть смешливую акробатку.

– Это Зоя, – карлик остановился рядом. Ростом он доходил мне до бедра. Я поймал себя на желании протянуть руку и потрепать его по кудрявым волосам... – Она любит парить под куполом в полной темноте.

Я представил: полёт под куполом цирка, на тонкой жёрдочке качелей. Вокруг – только пустота, ветер и тьма...

Она или очень смелая, или психанутая на всю голову.

Директор ждал нас в кабинете, больше похожем на клетушку бухгалтера. Поверхность стола занимал большой монитор с клавиатурой и мышью на красном коврике, рядом стоял факс, ксерокс, пол устилали распечатки с длинными колонками цифр. Один угол полностью занимали только что отпечатанные афиши. Они всё ещё пахли типографской краской, и были слегка влажными.

Ефим Демидов сидел в том же многофункциональном инвалидном кресле, только деловой костюм сменил на удобную домашнюю куртку.

– Ефим, к тебе тут пришли, – объявил карлик, втолкнул нас в кабинет и закрыл дверь с той стороны.

– У вас тут оборотень вместо тигра, – заявил я с порога. – Мальчик – не настоящий жонглёр, а под потолком кружится летучая мышь.