Текст книги "Чудно узорочье твое (СИ)"
Автор книги: Татьяна Луковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Глава XV
Парад
От станции Верхние Котлы до музейного комплекса Лида добралась к концу рабочего дня. Рощин долго всматривался в записку, потом позвал какую-то Люсю, худенькую девушку с острым носиком.
– Проводите на Садовую, в комнату Колмакова, ключи у коменданта, – громко проговорил он, а потом что-то шепнул в самое ухо сотруднице.
Люся с нескрываемым любопытством рассмотрела Лиду от белого беретика до румынок и, кивнув: «Пойдемте», повела новую жиличку по темной улице.
Комната на втором этаже двухэтажного деревянного дома-барака оказалась боковой, с двумя окнами без занавесок. Одно выходило на улицу, другое – на забор соседнего двора. Обстановка, как и виделось Лиде, оказалась аскетичной: железная кровать с голым матрасом, на массивном столе у окна керосиновая лампа, спички и стопка тетрадей, рядом табурет, в одном углу этажерка с десятком книг, в другом – сундук как в деревенском доме баб Даши. В стену был вбит большой гвоздь, на котором висел приличного вида пиджак, под кроватью стояли крепкие, но с потертыми носами ботинки, на подоконнике скучала гипсовая пепельница.
Лида как вошла, так и остановилась словно завороженная посреди комнаты, не решаясь до чего-либо дотронуться.
– А это невеста Коли, – раздался позади голос Люси.
Лида повернулась, в дверном проеме стояла ее сопровождающая, и еще несколько жильцов – девушек и парней.
– Раз невесте разрешили в его комнате жить, может, все же отпустят, – неуверенно прошептала одна из посетительниц.
Лида растерялась: «С чего они взяли, что я невеста?»
– Я… – начала она неуверенно.
– Катя.
– Лёня.
– Михаил.
– Наташа, – начали протягивать ей руки соседи.
– Лида, – бормотала она в ответ.
А потом новой соседке приволокли кусок хлеба, два соленых огурца, пирожок и стакан чая.
– Кухня у нас на первом, по запаху найдешь, – затараторила Люся. – Колина посуда в сундуке, мы тут после обыска чуть прибрались. Помывочная – крайняя дверь справа. Уборная во дворе. У Наташи патефон, как поешь, приходи слушать.
– Спасибо, я пока устраиваться буду, – отказалась Лида.
– Бывай, не будем мешать.
Дверь тактично затворилась, и Лида осталась одна. Она зажгла лампу, прошлась по комнате, осторожно присела на кровать, встала, подошла к сундуку. На дне нашлись не только кастрюля, жестяная кружка, ложка, нож и знакомая по экспедиции миска, но и набор чистого постельного белья – две льняные простыни и наволочка. Взять их Лида не решилась. Расстелила юбку баб Даши. Накрыться можно и пальто, сумку под голову. Пока и так сойдет.
Пододвинув табуретку к окну, Лида уселась ужинать и смотреть на сверкающую снегом улицу. В дверь робко постучали.
– Во-войдите, – поперхнулась пирожком Лида.
– Это подушка и одеяло, – протянула ей вещи круглощекая Наташа.
– Буду спать как королева, – улыбнулась Лида.
– Мы верим, что во всем разберутся, – подбодрила Наташа, – ну, или ссылкой обойдется. Это ведь не так страшно, больше пяти не дадут.
И благодетельница скрылась за дверью.
На следующий день приехал Митя. Выгружая из чемодана Лидину одежду, учебники и конспекты, он со знакомой интонацией тети Вари принялся старательно отчитывать непутевую сестрицу:
– Ты когда-нибудь не только о себе думать будешь? Нельзя же быть такой черствой. Мы с ног сбились тебя разыскивая, уже и не знали, что думать. Мать рыдает, а ей и горя нет. Я пол-Москвы как гончая оббегал, старух Бекетовых напугал. Они про тебя и слыхом не слыхивали. Хорошо в университете хоть подтвердили, что ты на лекциях была, значит живая.
– У меня не было возможности вас предупредить, – буркнула Лида.
– Здесь еще еда какая-то, – уложил Митя на стол сверток, – чемодан назад заберу, это Лёлиных родителей.
– Да мне он и не нужен.
– Что тебе ничего не нужно, мы уже поняли, – Митя устало плюхнулся на кровать, пружины жалобно скрипнули. – Поживешь здесь, пока отец перебесится, потом вернешься.
– Я не вернусь, – сухо отозвалась Лида, отворачиваясь.
– Давай уже взрослеть. Жизнь, она сложнее, чем тебе кажется. Это вот в книжках, – указал Митя на этажерку, – либо белое, либо черное. Идеальных людей нет, и из Колмакова святого не нужно в фантазиях лепить. Он в своей фанатичной упертости многих под удар подставил. Теперь он мученик, а мы, выходит, подлецы. Я подлец, потому что не стал ничего подписывать, а подумал, что будет с родителями, с тобой, с Лелей?
– Митя, я тебя не осудила даже за… неважно, за что. Что ты от меня хочешь услышать?
– Я хочу, чтобы ты не лезла на рожон и думала о матери. Мы не чужие люди, даже если тебя сейчас кажется, что это не так.
– Я не буду больше никуда лезть, все бесполезно, – села Лида рядом с братом.
– Вот и умница, – потрепал он ее по макушке. – Далеко теперь до учебы добираться.
– Ничего, я приспособлюсь.
– Ну, пробуй самостоятельную жизнь, пора уже.
Митя ушел. Лида принялась разбирать вещи: летние туфли, суконное платье, старые пережившие тяготы экспедиции ботинки, шерстяные носки. Последние оказались особенно к месту – румынки были из двойной кожи, прочно прошитые, как сказала тетя Варя – им сносу не будет, но покупались они на размер больше, с расчетом на теплый носок. Благодаря тугой шнуровке ботинки на ноге не болтались, но все же мягкая козья шерсть не помешает.
Вечером Лида решилась влиться в местное общество и с банкой теткиного варенья пошла слушать патефон. Быт налаживался, возможно, скоро она окончательно привыкнет, врастет в новую жизнь, и щемящая боль отступит, а воспоминания об одном человеке, с тонкими усиками и мягкой улыбкой, начнут выцветать, скручиваться, как осенние листья под пушистым снегом.
Первый снег, как и положено, растаял. Хозяйкой в городе стала грязь, она тянулась липкими пятнами по тротуарам, чернела на голых клумбах, лезла за пассажирами в трамвай, серым песком оседала в университетских коридорах и лекционных аудиториях, равнодушная к причитаниям усталых уборщиц. Тяжелое низкое небо добавляло уныния, время от времени роняя крупные слезы дождя.
– Говорят, что на седьмое будет мороз, – рассуждала Эльза. – Не забудь, мы сегодня остаемся рисовать транспарант.
– Не могу, мне же на работу, – напомнила Лида, – и я иду в колоне мастерских, я уже обещала.
– Так значит, отрываешься от коллектива, – напустила на себя игривую суровость Эльза.
– Ну, здесь и так народу полно, а там каждый на счету, нужно массовость создавать.
– Ладно уж, иди создавай свою массовость, – милостиво разрешила Эльза. – А восьмого мы с Валентином все же идем на Пашенную. Раз ты страшно занятая работница и со мной не хочешь идти, придется терпеть этого зануду.
Лида прикрыла тетрадью набежавшую улыбку. То, что долговязый и неуклюжий Валя, в своей резковатой манере хрипло читавший Маяковского, нравился Эльзе, мог не заметить только слепой, но Лида тоже умела соблюдать правила игры – «зануда», так зануда.
Седьмого ноября действительно немного приморозило. Неужели научились предсказывать погоду? Куда прогресс шагнул.
Лида надела суконное платье, нитку бисера, запахнула потеплее пальто и обмотала шею шарфом. Бисер никто под этой броней не увидит, но как-то хотелось праздника и душевной теплоты. Она бы и юбку-поневу нацепила, но не хотелось привлекать внимание.
Небо было подернуто легкой дымкой, сквозь которое просвечивало томное солнце. Странно, но отчего-то в воздухе пахло весной. Лида вышла из пригородного поезда и стала пробираться среди шумных улиц, разыскивая свою колонну. От красных полотнищ рябило в глазах, всюду играли духовые оркестры, нарядные горожане с красными бантами в петлицах, как и Лида, спешили занять свое место в большом празднике шестнадцатой годовщины Октября.
– Лида, опаздываешь! – помахал Плотников, привлекая внимание.
– А Зина где? – завертела она головой.
– В деревню к родне отпросилась.
Лиде всучили портрет Калинина и поставили в третью линию.
– Слышала, будет авиационный парад, – пристроился к ней Плотников с бравым Ворошиловым в руках. – Самолеты пролетят, здорово же, да?
– Яш, давай поменяемся, тебе вот Калинин, а мне Климента Ефремовича, – попросила Лида.
– Ну, не знаю, – состроил гримасу задумчивости Плотников, – меня мой Ворошилов вполне устраивает, а с тобой вон и Калинин моложе кажется, порадуй старика.
– Яков, не вредничайте, отдайте девушке военного, они вместе будут лучше смотреться, – это к ним в модном пальтишке при каракулевом воротничке подплыла Лёля.
Она была напряжена, но изображала полное спокойствие и цвела майской розой.
– А где Митя? – спросила Лида.
– У него какие-то там дела, – неопределенно махнула рукой невестка и покраснела еще больше, – будет позже.
Неприятно царапнули внутренние кошки – неужели Митя с Зиной, уж очень навязчивое совпадение.
– Вы уже слышали про самолеты? – улыбнулась Леля.
– Наслышаны, наслышаны, – закивал Плотников.
Он передал Лиде «Клима». Впереди дали отмашку, колонна двинулась. Войска, кавалерия, броневики, физкультурники, Осоавиахим, потом по Красной площади пойдут представители районов.
Еще в небе ничего невозможно было разглядеть, а рев толпы возвестил, что летят самолеты. Лида, как и все, задрала голову, пытаясь разглядеть, откуда прилетят стальные птицы.
– Смотрите, смотрите, вон они! – заорал кто-то у самого уха.
Самолеты летели длинной полосой, поражая выверенной линией.
– Вот это да! Как они там не сталкиваются? – всплеснула руками Леля.
– Свое дело знают, – отозвался Плотников. – Ура, товарищи!!!
– Ура!!! – разнеслось в едином порыве.
Лида тоже закричала и сквозь этот крик не сразу расслышала то, что торопливо прошептала ей на ухо Леля:
– Митя не разрешил, но я считаю, что ты должна знать… Колю выпустили.
– Что? – Лида так резко развернулась к невестке, что чуть не приложила Плотникова Ворошиловым.
– Колю выпустили, еще вчера.
Глава XVI
Встреча
Лида бежала от станции, проламывая каблуками тонкий лед придорожных луж. «Надо успеть, я должна его увидеть. Просто увидеть, разве это так много? Господи, разве это так много⁈»
В ушах еще стояли сбивчивые объяснения Лели:
– Он пришел вчера утром в мастерские. Сказал – отпустили. Видишь, там во всем разобрались, а ты не верила.
– Я была в мастерских после обеда, почему мне никто ничего не сказал? Я бы немедленно освободила комнату, попросилась бы к Эльзе. Зачем ему где-то ходить, если у него есть своя комната…
– Лида, ему больше не нужна эта комната, – Леля опустила глаза.
Рядом снова зашумели. Лида сунула портрет Ворошилова Плотникову, схватила Лелю за рукав и потащила из колонны.
– Ну? – тряхнула невестку за плечи.
– Лида, Коле запретили проживать в Москве и Ленинграде, – выдохнула Леля, – ему нужно срочно выехать.
– Куда он может выехать? – Лида непонимающе захлопала ресницами.
– Грабарь отправляет его в Вологду к Федышину, там им в музее специалисты по архитектуре нужны. Поезд завтра вечером.
– А где он ночевал?
– У Зины.
Ревность полоснула так, что Лида невольно согнулась.
– Ты знаешь Зину, она же из вашего отдела, такая мордатенькая? – щебетала Леля. – Вы же вместе, кажется, ездили. Муза Яши. Она в деревню вчера уехала, а Коле ключи оставила. Его Митя к ней отвел. Очень удачно все получилось, верно?
– Верно, – пересохшими губами с трудом проговорила Лида, отходя от обрушившихся новостей. – Но ведь в Коломенском остались его вещи – пиджак, ботинки, постельное.
– Коля собирался утром все забрать, у коменданта запасной ключ есть… Лида, ты куда⁈ Лида, ты все равно не успеешь. Лида!
Леля буквально повисла на золовке.
– Мне нужно, – начала отпихивать ее Лида.
– Да пойми ты, глупышка, мужчины – жуткие эгоисты, они не способны благородно отойти в сторону, если речь идет о желанной женщине. Если он не хочет брать тебя с собой, значит любви нет, ты ему не нужна. Открой глаза. А все эти сказки про долг, «ты достойна лучшего», «ты слишком хорошая для меня» – это лишь отговорки, вежливый, но отказ.
Лида на миг перестала рваться. Остановилась, тяжело дыша.
– Не надо упрямиться, – как больной вкрадчиво добавила Леля.
– Мне пора.
Лида вырвалась из цепких рук невестки, началась гонка с временем.
«Собирался утром», а сейчас полдень – шансов почти нет, но Лида, не сдаваясь, продолжала бежать. Вон она, нужная улица, уже за поворотом. Это ближайшая дорога от станции, и он по ней назад не проходил. Первый дом, второй, длинный глухой забор чужой усадьбы, а дальше общежитие.
Колмакова она узнала сразу, издали, только по очертаниям фигуры. Он стоял у входа в общежитие, облокотившись о бревенчатую стену, и курил, медленно выпуская кольца сизого дыма. Без шапки, обритый налысо, в распахнутом настежь черном пальто. Лида с бега перешла на шаг, пошла на мягких ногах, не отрывая взгляда от бритой головы. Так спешила увидеть и растерялась.
Откуда-то из-за угла вынырнул боровичок-комендант:
– О, Колька! Че, выпустили?
Николай кивнул, затушил сигарету.
– Ну, слава Богу. А твоя, должно, на демонстрации. Туда все повалили.
– Мне бы ключ.
– Не надо ключа, я открою, – громко произнесла Лида.
Колмаков вздрогнул, невольно провел ладонью по затылку. Глаза встретились. Лида покраснела.
– Я открою, – снова повторила она.
– Вот и славно, – крякнул дядька, – а то пока найдешь те, запасные.
Лида прошмыгнула между Колмаковым и комендантом и пошла по темному коридору к лестнице. Николай побрел следом, Лида слышала его тяжелые шаги за своей спиной. Оба молчали.
Каждая ступенька отозвалась надрывным скрипом, ключ крутнул незамысловатый механизм замка.
– Я ничего не трогала. Мне Игорь Эммануилович разрешил пожить, – отошла Лида в сторону, давая возможность Колмакову пройти.
– Бери, что нужно, – произнес он, разуваясь. – По четвергам керосин привозят, недорого.
– Не снимай ботинки, – чуть не коснулась его плеча Лида, но остановила себя, – пол холодный, а у тебя носки тонкие.
– Ерунда, здесь тепло, – настырно разулся Николай. – Извини, если помешал. Я хотел по-быстрому, но комендант куда-то запропастился. Пришлось ждать.
– То есть ты даже увидеть меня не хотел, – вдруг овладела Лидой злость, – не достойна лицезреть, да?
– Тут лицезреть в общем-то нечего, – постучал по лысому черепу Николай, натужно улыбнувшись.
– Где твои усы? – глядя в его исхудавшее бритое лицо, спросила Лида.
– Потерял. Не хотел, чтобы ты видела меня таким, – отвернулся он, снимая с гвоздя пиджак.
– Это имеет значение? – обиженно проговорила Лида.
Колмаков ничего не ответил, торопливо скомкав единственную свою приличную одежду, он начал засовывать ее в плечевой мешок.
Лида вырвала пиджак и, расстелив на кровати, сама стала аккуратно сворачивать его по швам.
– У тебя нет теплой одежды. Что ты будешь делать в Вологде зимой?
– Найду что-нибудь, не в пустыню же еду.
– Ну хотя бы кепка должна быть, – протянула Лида мешок.
– Кепка где-то тут была, – Николай открыл сундук, порылся там. – Вот и она, – надел он серую драповую кепку. У меня только зеркала здесь нет, разбилось при обыске, извини. Девушкам такие штуки нужны.
– Девушкам совсем не это нужно, – поджав губы, чтобы не разреветься, проговорила Лида.
– Товарищ Скоркина… Лида, у тебя все это обязательно будет, – мягко почти по-братски проговорил он.
– Ботинки вторые под кроватью, не забудь. Вот газета, заверни, – протянула Лида мятый разворот, в который тетка ей заворачивала варенье. – И постельное, посуду забирай.
– Простыни себе оставь, вижу, что у тебя нет. Они стиранные, мать летом передавала, почти новые. И посуда мне ни к чему, лишняя тяжесть. И книги, может, для учебы пригодятся.
– Какая щедрость. Ничего ему не нужно, – снова начала накрывать волна раздражения. – Совсем ничего?
И опять молчание – эта его дурацкая привычка. Как удобно, просто не отвечать на нежелательные вопросы. Замолчал, а ты думай, что хочешь.
– Почему не хочешь перевестись работать сюда, в Коломенское, – совсем о другом начал Николай, – здесь есть вакансии. Рощин возьмет, Петя о тебе хорошо отзывался. Не пришлось бы лишний раз мотаться.
– Пока учусь, удобней в мастерских. Из университета легко добираться, даже пообедать успеваю.
Вот совсем они не о том ведут светскую беседу.
– Тебя били? – осторожно спросила она.
– Нет, что ты. Все нормально.
– Бараховского и Иваныча не выпустили?
Он отрицательно покачал головой.
– Пепельницу возьмешь?
– Нет, надо бросать эту дрянь. Уже настроился, а как-то не вышло.
Николай затянул шнурок мешка. Вещи собраны, можно уходить. Сейчас он уйдет, выйдет в эту дверь и затворит ее за собой.
– А у Наташи фонограф, – зачем-то начала рассказывать Лида. – Вчера Собинова ставили. Ария Надира, из «Ловцов жемчуга». Ты слышал?
– Звезды в небе мерцали над задремавшею землей, – пропел Николай, не попадая в ноты. – Я, помнишь, обещал, что ты попадешь в Юрьев. Я дал в Ленинград телеграмму Романову, он не откажет. Они заедут за тобой в апреле. Посмотришь на Георгиевский собор своими глазами, стоит того, – его губы подбадривающе улыбнулись, а глаза словно пеплом припорошило, и ничего за этим пеплом не разглядеть.
– О, где же ты, мечта моя, где вы, грезы любви и счастья, – пропела и Лида.
– Прощай, Лида, – накинул он мешок на плечо, обулся и сделал шаг к двери.
– Коля! – крикнуло само сердце.
Он повернулся.
– Если ты сейчас уйдешь и меня не поцелуешь, ты будешь жалеть об этом всю жизнь, – кинула она ему в лицо с отчаянной яростью.
– Если я тебя поцелую, ты сама будешь жалеть об этом всю жизнь.
– Вот так, все за меня решил. Да откуда тебе знать, о чем я буду, а о чем не буду жалеть⁈ – вцепилась она в ворот его пальто.
– Ты не понимаешь. Это же игра такая – «Кошки – мышки» называется, сегодня выпустили, завтра снова сцапают, и упекут подальше, если… Не хочу потянуть тебя за собой, слышишь, не хочу для тебя такого. У тебя все есть для счастья, живи.
– А все ли?
– Мне пора, я уже наболтал лишнего, – он мягко отстранил ее руки.
– Поцелуй меня, – приказала Лида, властно гипнотизируя его.
И он поцеловал, не устоял. Она добилась своего, упрямая девчонка, всегда настырно пробивавшая дорогу к своей цели. Первый в ее жизни поцелуй. Совсем не такой, как мечталось в глупых девичьих мечтах – несмелый, волшебный, романтичный, уносящий в мир грез. Он был бы таким тогда, летом, на крыльце дома баб Даши, если бы Коля решился, если бы в ту роковую ночь он выбрал ее. Теперь романтика была бы глупой, даже пошлой. Колмаков целовал Лиду, как мужчина целует свою женщину, желанную до головокружения, ураганным порывом выдавая себя с головой. Еще и еще, покрывая щеки, шею цепочкой поцелуев, снова припадая к губам.
– Лида, прости меня, – прошептал он, выпуская ее из объятий, и выбежал за дверь.
Она осталась стоять, переводя дыхание, потом кинулась за ним, перепрыгивая через ступени. Вылетела на улицу, остановилась, глядя в его удаляющуюся спину. Он опять от нее уходил, ускользал, просачивался сквозь пальцы. Только на этот раз не оглянулся, не оставил даже крошечной надежды.
– Лида, что-то случилось? – робко проговорила соседка Наташа, тоже выглядывая во двор. – А я, представляешь, демонстрацию проспала, дуреха.
– Он ушел. Он не позвал меня с собой, – разрыдалась Лида у нее на плече.
Глава XVII
Письмо
Теперь Лида плакалась Эльзе. То, что раньше таилось глубоко, причиняя боль, теперь просто рвалось наружу, и нужно было поделиться, хоть с кем-нибудь. Эльза сосредоточенно слушала, а Лида все говорила и говорила о своей непутевой любви: и про русалок, и про первую встречу в лесном сумраке, и про воскрешение Бараховского, о разметавшем все планы письме, про обручение с Колей в доме у местной старушки, много еще о чем. Особенно тяжело далась последняя встреча, а еще едкие слова Лёли, что за благородством мужчины кроется банальное равнодушие.
– И как мне теперь жить? – размазывала Лида по щекам слезы. – Он разве не понимает, что мне без него плохо, что я не хочу Москвы без него, и Юрьева без него не надо? Я, конечно, переживу, не сломаюсь, не сгину. Я справлюсь и даже научусь радоваться жизни, может, даже выйду замуж от отчаянья и страха одиночества. Все у меня будет… Но как же так можно, вот так самому решать, не дать права выбора? Я ведь тоже человек, я имею право на выбор.
Лида выдохлась и наконец замолчала, глядя в саму себя.
– Надо его проводить на поезд, – спокойным тоном, как само собой разумеющееся, проговорила Эльза.
– Нет, он же сказал: «Прощай», он не хочет меня больше видеть.
– Тебе нужно его проводить на поезд, – словно не слыша подругу снова настойчиво повторила Эльза.
– Тогда я буду выглядеть как назойливая муха или вон дворовая собака, ее гонят, а она все равно бежит.
– Тебе не все равно, как ты будешь выглядеть, если это последняя возможность его увидеть?
Лида тяжело вздохнула, потерла щеки, чтобы взбодриться, вышло не очень. Эльза неожиданно вскочила и выбежала в соседнюю комнату, оставляя гостью одну. Лида осталась неподвижно сидеть на диване, и только неровное дыхание выдавало волнение. Внутри боролись желание встречи и гордость. Может, действительно это не любовь, раз остаются сомнения? С другой стороны, разве любовь должна унижаться, разве она должна быть навязчивой, если другому до тебя и дела нет?
– Вот, – Эльза торжественно внесла на вытянутых руках что-то полосатое и пушистое.
– Что это? – приподнялась Лида, чтобы лучше рассмотреть.
– Это мужские носки. Хорошая пуховая нитка, плотная вязка. Любой мороз нипочем. Бабушка отцу вязала, но согласилась еще одни сотворить, а эти понесешь на вокзал Колмакову. Скажешь – от коллектива прощальный подарок, попросили именно тебя передать.
– А дальше?
– А дальше видно будет. Главное, сейчас поезжай на вокзал, узнай вечернее расписание поездов, чтобы не прозевать.
– Спасибо, я отдарюсь чем-нибудь, – с трепетом взяла Лида подарок.
– Глупости, мы же с бабулей от души.
– Я влюбленная дура, да? – кисло улыбнулась Лида.
– Ну, немного чокнутая, – с серьезным лицом проговорила Эльза, – этого уж не отнять.
Обе рассмеялись.
Лида положила в ковровую сумку заветные носки, постояла посредине комнаты, оглядывая ее потерянным взором, затем зачем-то свернула юбку баб Даши, завернула в нее нитку бисера и все это вместе со своими документами тоже отправила на дно материнского наследства. Глупо? Да.
А вот ключи забирать не стала, спрятав их в щель между бревнами стены. Все, можно ехать, отдавать подарок.
Теремок бывшего Ярославского вокзала приветливо сверкал огоньками, словно открывая двери в чарующую сказку, но внизу, у подножия его диковинно-витых стен, шла обычная вокзальная суета, разрушающая иллюзию чуда.
Волнение подступило к горлу, руки повисли сломанными крыльями. «Соберись», – одернула себя Лида и пошла в здание вокзала. Паровоз уже подали, он нетерпеливо попыхивал, готовый тащить железное тело состава. Двадцать минут до отправления – это же целая вечность. Какой вагон? Если Коля уже сел, его сложно будет отыскать.
Лида медленно пошла вдоль перрона, обходя пассажиров и провожающих. Первым она увидела Митю, он стоял к ней лицом и что-то оживленно рассказывал, размахивая руками. Рядом курил отчего-то мрачный и тихий Плотников, так необычно было видеть его таким. Люся из Коломенского с Мишей, соседом из общаги, тоже были здесь. И в этом полукруге друзей в серой кепке стоял Николай. Он то смотрел на свои ботинки, то поднимал голову, оглядываясь, будто кого-то выискивая. Не эту ли девицу с носками?
Лида ускорила шаг, потом поймала саму себя налету, резко останавливаясь, выдохнула и… встретилась взглядом с братом, Митя ее заметил первым. Что-то неуловимое промелькнуло в его натужно-веселом лице, и Лида поняла – сейчас он будет ее останавливать. Да как бы не так, Митенька! Лида рванула вперед.
– Слушай, а газета! – хлопнул себя по лбу Митя. – Тебе ж в дорогу нужна газета, я сейчас, – сорвался он с места.
– Митька, не суетись, – услышала Лида родной голос Коли.
– Я мигом! – быстрее побежал Митя.
Он толкался и извинялся одновременно, подвигая людей так, чтобы загородить ими Лиду, возводя бурлящую людскую баррикаду.
– Ты что здесь делаешь? – зло рыкнул он, хватая Лиду под локоть и стараясь увести.
– Я н-носки принесла, – зарылась Лида в сумке. – Вот, – протянула она трясущейся рукой добротную вещь, – мне поручили передать.
– Лида, тебе не надо туда ходить, – мягко, почти ласково, проговорил Митя.
– Почему⁈ – пытаясь высвободиться, рыкнула Лида.
– Коля едет не один, – выпустил ее локоть Митя. – С ним едет Полина, – выдохнул он, глядя на потертую урну.
– Какая Полина? – пробормотала Лида, отступая.
– Его Полина, невеста. Они помирились, и она едет с ним в Вологду.
– Она же замуж вышла.
– Какое это теперь имеет значение, он позвал – она поехала.
– Поехала, – эхом отозвалась Лида. – Но это неправда, зачем ты мне врешь? Дай пройти! – снова рванула она вперед.
– Да как же неправда, если она уже в вагоне. Лида, так бывает, это взрослая жизнь. Они долго были вместе, были фактически семьей, он очень переживал разрыв…
– Почему она в вагоне? – ударила Лида Митю в грудь. – Почему⁈
– Да потому, что, если останется на перроне, то передумает. Она сейчас теряет все, понимаешь – все! Родных, работу, уютное жилье, театры, кино, парки, свой привычный устоявшийся мир. Думаешь, это легко? – Митя приобнял сестру за плечи, пытаясь заглянуть ей в лицо. – А тебе не надо туда идти, и так Грабарь тебя выдал за невесту, чтобы прописку быстрее выбить, а добрые люди Поле донесли. Они сильно поругались, помирились с трудом, если ты сейчас появишься, сама понимаешь. Лида, поезжай домой, пока не поздно, а лучше поезжай к Леле, переночуешь сегодня у нас. Для Коломенского уже поздновато.
Митя что-то говорил и говорил, а Лида все смотрела на пуховые носки, словно они добрые щенки, которых выкинули на мороз хозяева.
– Носки давай, передам, – взял у нее подарок Митя. – А тебе Коля вот письмо оставил, прочитаешь потом, – достал брат из кармана пальто сложенный тетрадный листок. – Сказал, что не любовное.
– А про что? – смотрела Лида на лист, раздумывая, нужно ли ей теперь вообще что-то брать от Колмакова.
– Откуда ж мне знать, я чужие письма не читаю, что бы ты там обо мне не думала, – передернул плечами Митя.
– Ты так часто это говоришь, что очень скоро я именно так и буду о тебе думать, – ядовито произнесла Лида.
– Первая любовь всегда несчастная, – назидательно произнес брат, – но это проходит, поверь мне. Я побежал, а то не успею носки отдать.
Лида зашла в вокзал. Она сдалась, отступила. Колмаков ее предал. Пусть едет с другой, скатертью дорога. Он такой же как все, обыкновенный, этой Полине можно только посочувствовать – утром целует одну, а едет с другой. Впрочем, он целовался из жалости, бросил как нищенке монету, это не считается.
Тетрадный листок так и болтался словно платочек, зажатый двумя пальцами. Лида скомкала его, собираясь выкинуть в урну, но не смогла. Прислонилась спиной к холодной стене, развернула письмо и начала читать: «Я тут успел кое-что узнать, – поплыли округлые буквы. – Ты говорила, что помнишь отца на арене, так вот, натолкнуло это меня на мысль. В общем я спросил у Митьки, как фамилия твоей матери, у него же Линькин. Оказывается, его родной тетки по мужу фамилия – Горяева, не Скоркина. Как же так? Митька мне признался, что тебя нашли на вокзале. Я успел сегодня пробежаться по циркам, на авось, конечно. Спрашивал – не знавали ли они в стародавние времена такого артиста Федора Скоркина. Я думаю, Линькиным досталась твоя настоящая метрика, значит отец – Федор, ты же Федоровна. Пишу спутанно, извини. Не так уж и много бегать пришлось. В общем старый работник сцены на Садово-Триумфальной признал его. Лида, крепись, твой отец погиб в восемнадцатом во время представления, сорвался с высоты, что-то там с креплением было не в порядке. Мать забрала тебя и уехала к свекрови в Саратов. Но мы знаем, что не забрала, что-то случилось. Лида, Скоркины – это не такая распространенная фамилия. Можно поискать твою родню в Саратове. Ты сможешь больше узнать о родителях. Если они цирковые, можно в местный цирк сходить». Письмо резко обрывалось, хотя, почему резко, что хотел, Николай уже написал. Вот так просто, за пару часов взял и столько нарыл.
– Спасибо, Коля, – поцеловала Лида письмо.
Злость прошла. Да, он откупался от нее заботой – устроил в экспедицию, оставил комнату, навел мосты, чтобы была возможность потом перевестись в Коломенское, даже нашел ее корни, дал шанс в будущем обрести родню, и все лишь для того, чтобы она не обижалась, чтобы отпустила с другой. «Поезжай, Коля, спокойно, я не сержусь». Лида бережно положила письмо в карман.
– Валенки не нужны, а вот кому валенки? Хорошие валенки, сносу не будет, – рассекая людское море, с большими валенками в руках двигался лохматый деревенского вида мужик, пытаясь всунуть отъезжающим на север пассажирам свой теплый товар.
