Текст книги "Чудно узорочье твое (СИ)"
Автор книги: Татьяна Луковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Чудно узорочье твое
Пролог 1
Лето 1220 г.
1
Ладьи зарылись носами в белый волжский песок, качнулись тяжелыми телами, опасно кренясь. Воины посыпались горохом на дно, но тут же резво повскакивали на ноги, выставляя вперед щиты и копья. Святослав ждал толчка, заранее расставив ноги и пригнувшись, а все ж не устоял, гремя броней, упал на правое колено. Недобрый знак. А плевать, не думать сейчас об том, ни о чем не думать. Только вперед, в сечу!
– Исполчиться! – прокричал он, не узнавая своего сбившегося на хрип голоса. Трубы отозвались низким ревом, разнося приказ по кораблям.
И десятки ног, разбрызгивая воду и вымешивая песок, кинулись на берег. Рассветное солнце заиграло в начищенных до блеска шишаках. Живая цепь протянулась у кромки Волги, загораживая не так спешно причаливающие с конями струги.
Да, верховыми оно верней будет, привычней, но свести норовистых коней по сходням, проверить упряжь – все требует времени, а враг рядом, может, уже за тем густым леском. Если бы сам Святослав ждал незваных гостей, он ударил бы сейчас, когда пришлое войско наиболее уязвимо. Налетел бы с трех сторон разом, чтоб и опомниться не успели.
Но булгары отчего-то не появлялись. Ветер раскачивал стволы старых верб, вытаскивая из них ворчливый скрип, высоко в небе растревожено кричали чайки, Волга лениво выталкивала мелкие волны. Мирно. Возникло даже неуместное подозрение, а к тому ли берегу причалили, нет ли ошибки? Да нет, вон следы предусмотрительно сожженного причала, а если посмотреть вправо, на убегающую в лес дорогу, можно разглядеть свежую засеку – склоняющие ветки подрубленные деревья и врытые наспех надолбы – находников ждали, готовились. Все верно, Ошель там, но где его ратная сила? Отчего не вышли к берегу? Хитрят?
Тягуче потянулось время. К Святославу подвели любимого Сивку, князь привычным жестом потрепал его по мягкой гриве.
– Разведать бы, чего без толку стоять, – скосил глаза на молодого князя опытный владимирский воевода Еремей.
– Твердяй, дозор шли, – не стал противиться чужому совету Святослав.
Пригибающиеся к земле воины заскользили вдоль камыша и, сделав небольшой крюк, исчезли в кустарнике.
– Как думаешь, чего не выходят? – обернулся Святослав к Еремею.
Владимирский воевода задумчиво пригладил всклокоченную бороду, повел богатырскими плечищами.
– Должно в лесу засаду сотворили.
– Коли так, то недобро. Много своих положим, – Святослав уперся глазами в лесную чащу, но ничего кроме мерно качающихся от ветра крон не увидел.
– Пусть дозор вернется, тогда уж и решать, – лениво кинул Еремей.
Воевода не добавил «будем», чтобы не умалять верховенство юрьевского князя, а все ж давал понять – ты хоть и брат Великого, но войско губить тебе никто не даст, вместе мозговать придется.
Тяготила ли князя опека чужого воеводы? И да, и нет. Била по самолюбию, чего ж таиться, – не доверяет Георгий меньшому брату, няньку приставил, и это ему-то, Святославу, уж давно не отроку, а мужу двадцати четырех лет от роду, в боях обтесанному; а с другой-то стороны – сколько голов под острую булгарскую саблю можно подставить, ежели ошибиться, с опытным советчиком, оно всегда вернее. И Святослав смирялся.
Подождем еще.
Выглянувшее было солнце, завернулось в пелену густых облаков, стало серо и неуютно. Верховые, оседлав коней, вытаптывали камыши справа и слева от пешей цепи, а дозор все не появлялся. Чего ж не возвращаются? Сгинули? Не к месту вспомнилась окаянная Липица, когда свои своих секли без счета… и удушливый запах пота, смешанный с кровью, а еще бегство, с холодком по спине, когда мучительно ожидаешь стрелу промеж лопаток.
Здесь, в лесной чаще, не свои, поганые, да и Святослав больше не побежит, спину не покажет, нет, он вроется по пояс в этот песчаный берег, а не уйдет.
А если там не только ошельская дружина, а целое войско из Биляра, изготовились и ждут, когда Святослав ошибется, сам в западню полезет? Уж наверняка купчины предупредили, что плывет от Оки большая рать. Было время собраться.
Сиплый свист неведомой птицы – долгожданный знак. Все благополучно. Дозор возвращался.
– За лесом они… в поле в броне стоят, – задыхаясь, выпалил безусый паренек, – дорогу на град заслонили.
– В поле⁈ – в два голоса проговорили Святослав и Еремей.
– В своем ли они уме? – нахмурил брови молодой князь. – Да ладно ли вы поглядели? Может, там и в лесу кто есть?
– Никого, все в поле. Конные.
Верхом? Стало быть, рассчитывают на равнине находников истоптать, полагаются на силу легкой и быстрой конницы.
– Много ли их?
– Поменьше нашего будет… крепко меньше.
Значит билярских полков пока нет. Но эти-то куда вылезли, неужто не знают, какая силища с заката привалила? Самоуверенность или просто глупость? Святослав ушам своим не мог поверить.
– Ну что, княже, кажись, мы удачу за хвост ухватили, – нетерпеливо потер ладони повеселевший воевода Еремей. – Вот дурни бесерменские.
– Выступаем! – гаркнул Святослав, указывая в сторону леса, время терять нельзя, оплошностью врага следует пользоваться. – Юрьевскому десному полку тут ждать, корабли охранять.
В своей дружине князь был уверен, умрут у лодей, а не отступят.
Гремя броней, под нетерпеливое ржание коней русское войско выступило к лесу.
Ломая кустарник подлеска, воины продрались сквозь чащу, впереди замаячил лоскут хмурого неба. Полился протяжный рев труб – это булгары подавали своим знак: «Готовься!»
Большая равнина раскинулась пред взором чужаков, есть где разгуляться, а посередине растянувшееся в цепь ошельское войско, закрывающее стоящий на холме град.
Град и не большой, и не малый, каких много и на Руси. То же дерево городни, те же отделяющие сторожевые башни прясла с массивным заборолом и чередой волоковых оконцев, даже выглядывающие за стенами маковки деревянных церквей словно суздальские, только вместо крестов узкие серпы месяцев.
Святослав поправил наручи, по венам побежал холодок, дыхание участилось, рука сжала навершее меча. Сейчас все русские полки выйдут из лесу, выровняют строй, и можно приступать. Сам Святослав встал в Большой полк с владимирцами Еремея и муромскими дружинами. В полк правой руки отправили ростовцев, слева – переяславцев.
Святослав вспомнил, как обиженно поджимал губы малой ростовский князь Василько, когда дядька Георгий велел ему дома дружины дожидаться. «Да пусть с нами плывет, – заступился за племянника Святослав, – двенадцать лет, уж и можно взять. Я бы прикрыл, ежели чего». «Себя прикрыть не забудь, – огрызнулся Георгий. – Не хочу, чтобы потом в глаза мне тыкали, мол, старший брат в могиле, так он и племянника туда спровадил. Пусть дома сидит, в Ростове». Ну, может, он и прав, бедовый Василько, ох, бедовый, и откуда что взялось, отец его Константин молитвенником был, степенный, тихий, а этот-то верткий да шумный, куда и не просят влезет. Только и забот было бы – за шиворот держать.
– Ты, княже, сам-то в гущу не лезь, не надобно того, – нудел рядом Еремей, для него сейчас сам Святослав был неумелым Василько, – и без тебя справятся, а войску голова нужна, без головы войско сгинет, а тебе сгинуть никак нельзя.
– Еще скажи – не велено, – усмехнулся Святослав.
– И это тоже, – не поддержал шутку Еремей.
«А ведь она рада будет, ежели меня в деревянной колоде привезут, – не к месту пришла Святославу дурная мысль. – Нет, ясное дело, и себе в том не сознается, поплачет для порядка. Благочестивым женам положено по мужу убиваться. Обедню заупокойную отслужить велит, милостыню на паперти щедрой ручкой раздавать станет, на гробницу белокаменную не поскупится… а уж потом и в заветный монастырь, в тишину кельи, дорожку в райские кущи топтать. Вишь, я ей дорогу к ангельскому обличью закрываю, живу да никак не помираю». Любит ли он Евдокию? Любил. Матери почти не помнил, тянулся к женскому теплу, ласки желал, деток хотел, а она… Не время сейчас думать о бабе. Людей сейчас на смерть вести.
Святослав окинул внимательным взглядом выстроившиеся полки, вынул из ножен меч, махнул им, разрубая воздух, и первым понесся на врага, оставляя советы опытного воеводы за спиной.
Пролог 2
2
Булгары бились с одержимостью обреченных, это читалось в их наполненных яростью и отчаяньем очах. Каждый понимал – за спинами матери, жены, дети, и оттого надо сражаться с удвоенной силой и умирать, стиснув зубы, есть за что.
А Биляр на помощь так и не пришел, там, в столице, либо не слишком расторопны, либо разумно решили бросить русским дружинам Ошель, словно собаке кость, – пусть нагрызутся, зубы пообломают, сильный голод утолят, а там, глядишь, и восвояси уплывут. Что ж, разумно. Глупость тоже может быть разумной.
Святослав пытался лезть в самую гущу, без устали работал мечом, но Еремей, давший слово светлейшему Георгию, всегда был рядом, у правого плеча молодого князя, первым принимал самые опасные удары и не давал Святославу разгуляться, но злости на то не было, у каждого свой долг.
Низкий утробный рев на мгновение оглушил, сеча замерла, а потом булгары хлынули к граду, стремительно отступая. Вот так, крепко стояли, и побежали, ловя спинами русские стрелы!
– Что случилось⁈ – проорал Святослав Еремею.
– Решили, что осаду на стенах держать сподручней. Затворяться станут.
– За ними!
Русское войско кинулось в погоню, рассчитывая «на плечах» замешкавшихся ошельцев ворваться в город, но ворота закрылись раньше, отсекая и находников, и задние ряды земляков. Последних перебили быстро. Теперь ничто не мешало осаде.
Прикрываясь щитами, русское войско кинулось рубить городню[1], на головы им полетели стрелы, копья, а затем и бревна.
– Берегись!!!
Люди повалились, что деревянные чурки. Новый натиск. Крики. Зловещий стук топоров. Лязг железа. Кровь. Смерть. Ветер усилился, он гнал по небу угрюмые тучи, поднимал столпы пыли, швыряя ее в лица осаждавших.
– Навались!!!
Частокол городни поддался, из пролома просыпалась земля. Русичи полезли по образовавшейся насыпи. Сверху их накрыл дождь из стрел, но хлынувшую лавину уж нельзя было остановить. Топоры заработали с удвоенной силой, высекая россыпь щепок. Пролом расширялся. Булгары сгрудились, усиливая оборону. Началась рукопашная, с остервенением, скрежетом челюстей и предсмертной хрипотой.
«Была б каменной стена, вот так не прорвались бы. Камень – граду защита, – рассматривал Святослав зияющую в прясле[2] дыру. – Да где ж его набраться в лесных краях⁈»
– Жги! Жги!!! – заорал Еремей, видя, что владимирцы начали пятиться, уступая ярости булгар.
– Куда жечь, ветер же на нас⁈ – перекрикивая шум, прорычал Святослав.
– Прогорит.
Охапки приволоченного от причала сена занялись быстро. Пламя кинулось лизать подошвы прясел. Черные клубы дыма повалили вдоль стен с неожиданной прытью, но ветер не хотел, чтобы смрад портил кристальный волжский воздух, и пригнул дым к самой земле, заставляя его стелиться смертоносным туманом. Казалось, раскаленные стены Ошеля задышали сажей и пеплом. Жар опалил лица осаждавших русских воинов, полез в легкие, вытягивая кашель.
– Сами себя пожгли! – разозлился Святослав.
– Отойдем. Куда они денутся, – Еремей прятал досаду за видимым спокойствием.
– Отходим! Отходим!
Рев труб подавал знак отступать. С закопченными лицами и белозубыми улыбками, булгары улюлюкали со стен, радуясь временной победе. Им тоже досаждал дым, но они того не замечали, они нахваливали его за подмогу. Русские неспешно уходили к лесу. А кто говорил, что будет просто взять один из самых крепких градов Булгарии?
Река поманила, воины кинулись смывать сажу, промывать глаза. Кто-то повалился без сил прямо на траву, кто-то уже стягивал броню, вытряхивал песок из сапог. В небольшой ложбинке запылал костер, видно собрались обедать… Войско теряло удаль, растекалось, что жидкое тесто по сковороде.
– А ежели булгары с Биляра придут или с Булгара, не так тут и далеко, – высказал опасение Святослав, – да хоть эти же со стен слезут да подступятся?
– Не успеют, пусть дружины передохнут, – не поддержал князя Еремей. – Вон раненых перевязать надобно, потрапезничать. А темнеть начнет, пойдем мертвых соберем, а уж завтра…
Ждать до завтра⁈ Когда ошельцы потушат и подлатают стены, когда может подойти подкрепление? Ну, уж нет!
– Исполчиться!!! – заорал Святослав что есть мочи. – Исполчиться!!!
Сам вырвал трубу у растерявшегося гридня и яростно затрубил. Воины, недовольно бурча, все же поднялись, снова начали натягивать опостылевшую броню.
– Княже, зачем? – зло зашептал Еремей. – Люди устали.
– В могиле предлагаешь отдохнуть? – стрельнул колким взглядом во владимирского воеводу Святослав. – Обходить станем, с наветренной стороны. Град сегодня взять надобно.
Войско, обогнув град двумя железными потоками, выстроилось у главных городских ворот, ожидая приказа на новый приступ. Огонь продолжал бушевать с закатного конца Ошеля, где-то внутри слышались крики пытающихся затушить распоясавшееся пламя.
Святослав выехал пред полками, сейчас надобно, чтоб каждый его услышал, нужно вернуть боевой порыв:
– Братья и дружина, ныне нам два пути – или добро, или зло! Потянем быстрее!
– Потянем!!! – сотни глоток проорали ему в ответ.
Святослав с оголенным мечом ринулся к воротам, увлекая за собой дружину. Где уж тут успеть крупному и нерасторопному Еремею. А ветер грубо толкал в спину, нес над головами сухую траву, мятую листву и сломанные ветки – уж и не ветер, а могучий ураган. Да то и к лучшему.
Снова закипел бой. Ворота поддались быстро, они рухнули с глухим звуком, взбивая пыль. Русские ворвались в град. Их встретили ополченцы, без брони и шеломов, с топорами и рогатинами вместо мечей и сабель – мирный посад, растерянный и злой одновременно. А где же ошельское войско, где дружинники? Святослав закрутил головой. Да вон же они, затворились в детинце[3], бросили свой люд на растерзание, а сами засели за новыми крепкими стенами внутренней городни.
«Тянут время! Значит подмога будет, может, совсем рядом!» – пришла страшная догадка.
– Град надобно взять, нельзя медлить. И людей своих сберечь нужно! – проорал Святослав скорее себе, чем своим кметям.
«Жги! – яркой вспышкой ткнуло в голову. – И ветер тебе в помощь!»
– Детинец жечь! – отдал приказ Святослав.
– Ты что ж делаешь⁈ – забываясь, что пред ним князь, заорал на ухо подоспевший Еремей. – Меня за глупость ругал, а сам…
– Выкурить их надобно, подмогу они ждут. В ловушке окажемся, – кинулся растолковывать Святослав.
– Да ветер же какой дует, ветер! Сгорим вместе с ними. Дурни наши уж добро грабить кинулись, – Еремей указал на врывающихся в дома ратных. – Нельзя того…
Поздно, приваленный к подножию детинца стог соломы вспыхнул высоким зловещим столпом. Детинец занялся, огненные шары полетели на крыши домов. Ошель сгорал сухой былинкой. Теперь Святослав мог представить каков там ад, вот он, ад, сотворенный собственной рукой.
Трубы подали сигнал отступать, русские ратники, кого пламя не застало в огненной ловушке, спешно кинулись к выходу. Туда же в пролом вместо былых ворот бежал булгарский люд – женщины с младенцами на руках и детишки постарше. Ополченцы продолжали оказывать сопротивление, пытаясь прикрыть бегство близких.
За градом мужей рубили без разбору, несчастных жен и детей хватали в полон, а город пылал, трещал, обращался в пепел.
Внезапно из клубов едкого дыма, топча своих и чужаков, вылетела на равнину булгарская конница. Это местный воевода, вырвавшись из огненного кольца, расчищал себе дорогу.
– Хватай! Хватай! Уходят! – заорали сразу с нескольких сторон.
Русские кинулись к своим коням, тот, кто был уже верховым, встал, закрывая дорогу. Завязалась рукопашная. Один за другим, булгарские воины начали падать в измятую траву, но все ж сгрудившийся вокруг своего военачальника малый «таран» расшиб преграду из русских щитов и копий. Остатки ошельской дружины во главе с воеводой, отчаянно нахлестывая коней, подались к лесу.
– Упустили! – со злостью хлопнул себя по бедру Святослав.
– Там это, – подступился к нему чумазый сотник Твердяй, напоминавший сейчас беса из преисподней, – мы по детинцу успели пройтись, – шмыгнул Твердяй носом, – нарочитая их чадь своих баб и детишек посекли, чтоб в полон не попали.
– То не наша вина, – огрызнулся Святослав. – Не моя.
Сверху начали срываться крупные капли дождя. То небо сокрушалась о неразумных чадах своих…
[1] Городня – деревянная крепостная стена, наполненная землей.
[2] Прясло – крепостная стена между двумя башнями.
[3] Детинец – внутренняя крепость.
Пролог 3
3
На пристани ветер раскачивал огромные ладьи, что игрушечные, Волга гнала большие волны, перехлестывая их через борта. Частый дождь заливал все кругом – из огня да в полымя. Несчастные притихшие пленники жались друг к дружке под кронами прибрежных верб. Русичи спешно натягивали шатры.
«Ежели ветер не стихнет, корабли разобьет, западня захлопнется. Войско большое подойдет, наши дружины помяты, можем и не устоять, – Святослав с беспокойством смотрел на темно-синее грозовое небо, на сверкающие на полуночи тонкие стрелы молний. – Я не виноват, что они порезали своих! Тут или ты их, или они тебя. Так всегда было. Они Устюг что сухую былинку сожгли, так же, не лучше. Война».
– Полонян в шатры загнать и покормить! – гаркнул он, отирая лицо от небесной влаги.
– Княже, там, сказывают, остров есть. Вон там, шуя[1], – подступился сотник Твердяй, указывая сквозь хлеставший поток. – Туда бы перебраться, как у Христа за пазухой будем, тогда и передохнуть можно, а тут-то не надежно, хлопотно.
– Как чуть стихнет, и переберемся, – одобрил Святослав.
Три дня русские полки просидели на уединенном острове. Ветер стих, выглянуло солнце, река разгладилась, можно было плыть восвояси.
Корабли выстроились цепью, паруса распрямились, весла дружно погрузились в темную воду. Пленницы с тоской провожали родной берег, быстро скрывавшийся за окоемом.
Святослав с Еремеем после рокового штурма Ошеля почти не разговаривали, оба наделали ошибок, обоим было в чем упрекнуть друг друга, да и повиниться тоже было в чем. Владимирский воевода плыл на широкой насаде, чуть в отдалении от юрьевских. Волга гнала корабельный поезд к устью Оки.
Скоро к ним присоединится шаривший по Каме Воислав Добрынич, ростовский воевода, в задачу которого входило перетянуть внимание булгар на себя. Жив ли тот тертый сапог? Не сгубил ли вверенное войско?
– Булгары! – разорвало тишину.
Святослав невольно вздрогнул. Вот и ожидаемая столько дней засада. Наконец-то в Биляре проснулись. Большое булгарское войско показалось из-за поворота: конные и пешие ратники сгрудились вдоль выгнутого в сторону реки берега, а быстрокрылые ладьи спешно перекрывали дорогу по воде. Новая сеча была неминуемой.
– Исполчиться!!!
Трубный рев покатился мощными волнами, воины кинулись натягивать броню. Насада Еремея поравнялась с кораблем Святослава. Все же они были из одного теста, по одной мерке скроены, и сговариваться не пришлось. Воевода лишь кивнул лопатой бороды да повел густыми бровями в сторону пленников.
– Полон на борта расставляйте, – сухим голосом произнес Святослав.
«Бой начнется, полону все равно не жить», – успокаивал он совесть.
Жен и детей постарше потащили к краям. Полетела булгарская речь, о чем стенали несчастные, несложно догадаться. Там свои готовились дать последний бой, и у них были все шансы победить. Теперь их больше, чем находников, в разы больше, а корабли русичей тяжелобоки, нагружены добычей и полоном. Но цена победы – жизни тех, кто стоит на корме, обреченных полонянок и их детей.
– Играть громче! – рявкнул князь.
Загремели бубны, загудели дудки, трубы снова завыли, что быки на лугу.
– Весело идем! – подмигнул князю Твердяй.
– Весело, – мрачно отвечал Святослав, и тут его взгляд столкнулся с женским взглядом – карие очи опалили неприкрытой ненавистью. Красивая молодая баба, голова покрыта тонким дорогим убрусом[2] – не из простых, из нарочитых, видно ее муж не решился сгубить такую красоту, просто бросил в горящем граде, а, может, раньше погиб. Брови красавицы нахмурены, нос горделиво вздернут, на губах злая улыбка. Мгновение. И женщина прыгает за борт.
– Куда! – ахнули рядом воины.
Ее подруги испуганно уставились в черноту воды.
– Баб держи, держи баб!!!
Воины стали хватать женщин, чтобы те не повторили шаг отчаянья.
Святослав подбежал к борту, мимо него пронеслось что-то маленькое:
– Анне! – вырвался тонкий писк и комочек кинулся вниз.
– Малец! Малец в воде!
Новый всплеск, это один из воинов прыгнул следом…
Мальчишку достали. Выловил тот самый парнишка-дозорный, молоденький да безусый. Схватил за волосья и выволок, сам чуть не утоп, в броне же сиганул, дурной, сапогами воды загреб, хорошо – за весло успел ухватиться. Воины перегнулись, руки подали, достали обоих. А бабу не смогли, сгинула, и следа на воде не осталось, камнем на дно пошла.
– Вольга, сынка себе достал? – похлопал Твердяй своего воя по плечу.
– Божья душа, – буркнул парень. – Мать его должно была.
– Бедовый, – Твердяй присел на корточки рядом с мокрым мальчонкой. – Лета четыре, не более, внучок мой как раз в такой поре. Эй, тебя как звать, утопленник?
Мальчонка только испуганно водил большими карими глазами.
– Вольга, приглядывай за ним. Ну, чего встали, исполчиться, в сечу готовься!
Корабли стремительно сближались. Дудки трубили все яростней. Сейчас начнется, понесет Волга алые потоки к далекому Хвалынскому морю. Пленницы обреченно сникли, бормоча молитвы…
Булгары не напали, расступились, пожалели пленников, не утратили надежду на выкуп, а, может, оценили чужие силы, предпочитая выпустить русское войско – Ошель уж из пепла не воскресить, а своих губить за зря кому охота.
Вернувшийся целым и невредимым с Камы ростовский воевода Воислав догнал русские корабли в устье Оки, и тоже, проныра, с богатой добычей. Дома ждет почетная встреча, великий князь Юрий будет доволен – дружины сберегли, большой полон с собой прихватили, не взяли Биляр с Булгаром, так и что ж, все равно булгары теперь притихнут, а то и сами приплывут замириться. Того и надобно было.
На привале вкруг костров царило радостное оживление. Святослав, выпив с воеводами и муромскими племянниками, велел гридям тащить за собой бочку с брагой – настало время по старому обычаю лично уважить дружину.
Юрьевский князь переходил от костра к костру. Дружинники торопливо вскакивали, низко кланялись, тянулись за братиной, крестились, желали здравия князю, отхлебывали и довольно крякали, краем рукава отирая усы. Все как обычно, честь по чести.
Последний костерок чуть поодаль, небольшой, дозорный. От него в глухую ночь будут уходить легкие тени, высматривая возможную погоню. Вряд ли булгары кинутся догонять, а все же.
Дозорные заметили князя, с поклоном выступили вперед. Вот и юный Вольга среди них, суровостью лица добавляет себе годков.
– Куда мальчонку дели? – вспомнилось Святославу.
– Да вот он, – Вольга отступил, открывая расстеленный на траве кусок рогожи, на котором, подложив ладони под щеку, спал бедовый малец. А волосы светлые, чуть кудрявые, что у суздальцев, только лицо скуластее, нос прямее, с узкими крыльями.
– Чего ж их бабам его не отдали? – нахмурился Святослав.
– Не признали, говорят – не наш.
– И утопленницу не признали?
Вольга отрицательно покачал головой.
– Чудно́, – буркнул себе под нос Святослав.
– Он этого… – кашлянул в кулак Вольга, – не слышит ничего… глухой.
– С чего ты взял, – вскинул очи князь, – по-нашему просто не понимает?
– Да нет, тоже так думали, все пытались разговорить. Прокоп по-ихнему бормотать умеет, так сказал – глухой, и все тут.
– Он же лопотал что-то по-ихнему, стало быть, слышит.
Вольга отрицательно покачал головой:
– Мы над ухом хлопали, дудели, а малец и головы не повернет, ни вздрогнет. Глухой как есть, – молодой воин тяжко вздохнул, – но не плачет, тихий.
Святослав снова посмотрел на подрагивающего во сне мальчика.
– Зато, глянь, княже, чего смастерил, – Вольга разжал ладонь и показал плоский белый камешек, на нем мелкими штрихами была процарапана диковинная птица с бойким хохолком, распустившая крылья к полету. – Я ему ножичком хотел зверушку какую нацарапать, а он вырвал у меня да сам.
– Неужто сам? – Святослав заводил пальцами, повторяя изгиб крыла.
– Как есть сам, я только вот тут подправил, – Вольга указал мизинцем на когтистые ноги.
– До Владимира доберемся, в артель его к камнерезам отдам, авось кому и глухой сгодится, – рассудил Святослав, снимая с себя груз.
Вольга что-то хотел сказать, но видно не посмел, лишь снова поклонился. Святослав быстро побрел прочь.
А ночью, стоило сомкнуть отяжелевшие веки, привиделся горящий град – бегущие с распахнутыми от ужаса очами люди, кровавое зарево за их плечами и черный, ядом сочащийся по земле дым. Сон был так ярок, что у Святослава даже перехватило дыхание, а в легких запекло. Огненный шар перелетел через голову, едва не опалив волосы, под ногами захрустел снег… Снег⁈ Истоптанный, щедро припорошенный пеплом. Откуда снег летом? А ведь это не Ошель горит, не Ошель… это же Юрьев, его Юрьев пылает! Святослав проснулся в холодном поту, долго тер глаза, сплевывал воображаемую гарь.
«Господи, прости меня, я все отмолю, я искуплю! Крест своей рукой выбью, во славу тебе, белокаменный. Собор дедовский обновлю, так украшу, что и не снилось. Дивным узорочьем все покрою от земли до неба… Рати сторониться буду без надобности, руку на братьев не подниму… – Святослав воздел очи к небу, рассматривая крупные звезды, – ее отпущу, коли пожелает, не стану держать. Только милость свою прояви… – замолчал и все ж добавил, оглядываясь, – но пусть будет не как я хочу, а как ты хочешь, Господи».
Небо отозвалось тишиной, глубокой, умиротворяющей. Святослав вскочил на ноги и спешно, почти бегом, пошел к дозорному костру.
– Вольга где? – закрутил головой.
– В череду к лесу доглядывать пошел.
– А малец его где?
– Так тут, не просыпался.
Святослав присел на корточки пред спящим.
Мальчик словно почуял, открыл темные как у матери пронзительные очи, но не испугался, лишь внимательно, открыв рот, принялся разглядывать Святослава, пальчиком провел по витой шейной гривне.
– Передайте Вольге, пусть себе его забирает, я на содержание серебра даю, – Святослав снял с шеи гривну, одевая ее на ребенка. – Свою артель камнерезную сколотим, не хуже владимирской будет.
Старший брат Георгий ликовал, обнял на радостях так меньшого, что аж кости затрещали, поднял в обхват, отрывая от земли.
– Ну, угодил, брате, так угодил! Знал, что справишься, и не сомневался. Ай да, сокол наш!
– То Еремей все твой, он подсказывал, – Святославу отчего-то стало неуютно и даже тяжко от удушливой похвалы.
– Нет, светлейший князь, я тут маху дал, – пробасил владимирский воевода, – старею. Князь Святослав все осилил, его слава, – и в знак искренности слов Еремей широко перекрестился.
– Ну, так молебен благодарственный служить, да за пир, – похлопал Георгий меньшого брата по спине. – Уж и в горле пересохло.
Закат алел на окоеме, а ночь уже смотрела в спины, и юрьевская дружина наконец-то подъезжала к родному граду. Юрьева еще не было видно, но вызывающие сердечный трепет знакомые места говорили, что он должен вот-вот показаться из-за ближайшего поворота. Хмель разгульного владимирского пира давно выветрился, Святослав ехал налегке, в одной рубахе, скинув тяжелый корзень и свитку на руки денщику, свежий ветер после жаркой и пыльной дороги приятно холодил лицо. Надобно было бы приодеться, негоже в Юрьев въезжать в непотребном виде… пред ней представать помятым, но отчего-то накатывало раздражение, и Святослав упорно не облачался.
Издали долетел радостный перезвон. В граде уж знали – князь возвращается.
Большая делегация встречала на дороге, за оборонительным валом: нарочитая чадь, попы, черноризцы с хоругвями, простой люд. Особо любопытствующие горожане гроздьями висели на крыше крепостной стены.
Сотник Твердяй молча забрал у денщика корзень и протянул князю. Святослав, мгновение раздумывая, все же накинул богатый плащ на плечи, приосанился – положено так, народ во славе правителя желает видеть.
Толпа загудела. Встречающие и возвращающиеся вот-вот должны были поравняться. Далее Святославу следовало, как требовал древний обычай, спешиться, смиренно поклониться на три стороны, принять благословение от духовенства, по обычаю перекреститься и поцеловать протягиваемую ему икону Пресвятой Богородицы, вновь вскочить на коня и въехать в град под звон била и колоколов. Все продумано до мелочей и повторялось уже не раз.
И тут князь заметил свою княгиню. Евдокия бежала к нему, нарушая все обычаи, ветер трепал шелковый убрус за ее плечами, очи блестели подобно диковинным смарагдам. Ждала. Ждала! Святослав слетел с коня, рванул ей навстречу. Порывисто обнял, целуя в уста, тут же отпрянул, как бы не обиделась, что вот так, прилюдно, тревожно заглянул в любимое лицо.
– Я так боялась, что ты не вернешься… что больше тебя не увижу… что вот так вот расстались… – начла лепетать Евдокия, смахивая слезу.
– Сына мне родишь? – шепнул Святослав.
– Рожу.
Поклонившись горожанам, получив благословение, поцеловав святой образ, Святослав взял жену за руку и пешим пошел в град.
[1] Шуя – слева.
[2] Убрус – платок, шаль.
