Текст книги "Чудно узорочье твое (СИ)"

Автор книги: Татьяна Луковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава VIII
Авгиевы конюшни

– Я знаю, что я стихийное бедствие, и совсем не приспособлена к жизни, – скороговоркой выпалила Лида, – но я вас не просила из поезда выпрыгивать.

Они остановились друг напротив друга в придорожном бурьяне. И поскольку Колмаков в своей манере молчал, не считая нужным сказать что-либо первым, Лида решила себя защитить; хотя какая уж там защита, ясно же, что виновата.

– Будем считать, я из него выпал, – без тени улыбки произнес Николай и протянул Лиде ее мешок с вещами и документами.

Надо же, он даже успел пробежаться по вагону и схватить ее скудные пожитки. Стало дико неловко.

– Спасибо, – промямлила Лида, – а свои вещи вы не забрали?

– Документы и деньги при мне, – хлопнул Николай по карману пыльного пиджака.

– Давайте я вас отряхну, что ли, – Лида уложила в траву вещи и энергично принялась отряхивать плечо и спину Колмакова. – Нога сильно болит? – спросила она, за деловитостью пряча смущение.

– Терпимо.

– Может, врача поискать? – сняла она травинку с его жестких волос.

Взгляды встретились, щеки Лиды полыхнули. Показалось, или ее спаситель тоже смутился?

– Пойдемте на станцию, нужно узнать расписание товарных, – Николай указал на ряды низких платформ с отборным кругляком, вереницей стоявших на запасном пути.

Лида послушно подхватила мешок и узелок с пирожками, и несостоявшиеся пассажиры побрели назад к перрону. Колмаков заметно прихрамывал, но бодрился.

– Давайте все же поищем доктора, – снова предложила Лида.

– Перелома нет, остальное заживет. Наш поезд будет довольно долго стоять в Вологде. Есть шанс догнать, если сегодня выедем.

– А нас возьмут? – Лида с сомнением посмотрела на товарный состав.

– Будем стараться.

Лихо забраться обратно на доски перрона не получилось, слишком высоко, пришлось обходить.

Колмаков вошел в здание вокзала, Лида осталась ждать на роковой скамейке. Не пришлось бы на ней и ночевать.

А что бы было, если бы Николай не выпрыгнул следом? Денег с собой нет, ценных вещей, чтобы продать, тоже. Как бы Лида действовала дальше? Ну, наверное, пошла бы поплакаться начальнику вокзала, может, удалось бы где-то пристроиться до нового поезда. Или напроситься на ночевку к Макарычу и пешком отправиться обратно к баб Даше, всего-то два дня пути. Старушка бы обрадовалась возвращению непутевой жилички. А дальше можно пристроиться в колхоз, выйти замуж за мордатого выпускника ФЗУ… Кажется, фантазия понесла не в ту сторону. Лида встряхнулась.

Из вокзала вышел Николай.

– Лесовоз отправляется вечером, – бодро улыбнулся он Лиде. – Скорость на перегонах небольшая, но на станциях мало стоят, лес для метрополитена. В Москве ждут. Осталось договориться с машинистом.

Паровозная бригада расположилась в тени небольшого лесочка, где были сколочены стол и скамейки. Мужики собирались обедать. Над костерком болтался чайник. Крупный дядька с усами щеткой, вытряхнув форменную куртку, бережно повесил ее на ветку березы и уселся мелким ножичком строгать сало. Жилистый парень в засаленной робе дремал на травке, прикрыв лицо тыльной стороной ладони. Курносый паренек с рыжими вихрами что-то растолковывал дремавшему напарнику, энергично размахивая руками и ничуть не заботясь, слышат его или нет.

– День добрый, товарищи, – громко проговорил Николай.

Бригада уставилась на подошедших, даже дремавший, открыл глаза и чуть приподнял голову. Колмаков, стараясь не хромать, быстро подошел к бригаде и каждому подал руку.

– Мы на поезд опоздали… – начал он объяснять.

– Видели – видели, – усмехнулся дядька с усами щеткой. – Что ж вы барышню за вещичками послали, надо было самому бежать, так и успели бы.

– Так получилось, – вздохнул Колмаков.

– Я у него стихийное бедствие, – посчитала нужным защитить своего благодетеля Лида.

Дядька с усам-щетками и жилистый загоготали и только рыженький смотрел сочувственно.

– Возьмите нас, хотя бы до Вологды, – решив, что момент удачный, попросил Колмаков. – Мы заплатим, все как полагается. Я и кочегаром могу.

– Кочегаром? Это хорошая мысль, – жилистый из положения лежа заинтересованно переместился в положение сидя.

– Тебе б все не работать, – неодобрительно нахмурился дядька с щетками. – Итак Пашка за тебя вчера почти всю смену отпахал.

– Пару раз лопатой махнул – уже всю смену, – проворчал жилистый, натягивая кепку на глаза. – У товарищей вон беда приключилась, я ж помочь.

– Без тебя разберемся. Не чистоплюй? – сурово кинул машинист Колмакову, разглядывая его беленую крестьянскую рубаху.

– Не замечено.

– Видишь там вон последний вагон, ну вон, теплушка?

Колмаков кивнул.

– Лошадей в Архангельск везли, да после не почистили, так смрадный и стоит. Вот отдраите, в нем и езжайте, денег не возьмем. До одиннадцати успеете?

– Успеем, – сразу согласился Колмаков. – Одежки никакой не будет, переодеться?

– Тебе найдем, барышне нет.

– Ей не нужно.

– У меня есть во что переодеться, – добавила Лида, показывая, что тоже готова трудиться и лошадиный навоз ее не смущает.

– Сестрица твоя, такая бойкая? – прищурил левый глаз кочегар.

– Жена, – сразу обрубил возможные приставания Колмаков.

– Ну так тем более, в теплушке вам ловчее будет, – хмыкнул жилистый и получил крепкую затрещину от машиниста.

– Степан Михалыч, – уже сам протянул машинист руку Колмакову.

– Николай, а это Лида.

– Это вот племяшка мой, Павел, – указал машинист на рыженького, – а эта дубина стоеросовая – Гришка.

Кочегар лишь растянул ухмылку.

Николай залез со Степаном Михалычем в будку машиниста и вышел оттуда облаченным в крепко грязную куртку и свисающие лохмотьями штаны. Свою одежду он вручил Лиде.

– Хромый-то справишься? Высоко скакать, – с сомнением в последний раз предупредил машинист.

– Справлюсь.

Гришка не без легкого злорадства сунул Николаю лопату. Можно было идти выполнять задание.

Теплушка показалась Лиде огромной. Посередине стояла железная печь, а справа и слева шли пустые стойла, с месивом из навоза и истоптанной копытами соломы.

– Отсюда выгребаете, туда вон в сторонку таскаете, – указал Михалыч на узкую мусорную яму в стороне от железнодорожного полотна. – Ну, и ежели чего, – он понизил голос, – вы сами сюда забрались, я про вас ни сном, ни духом, понятно?

– Мы документы можем предъявить, если у вас сомнение, – отозвался Николай.

– Работайте.

И машинист побрел назад вдоль вагонов. Николай и Лида остались одни.

– Я сейчас вон там, за кустами, переоденусь и прибегу солому таскать, – начала Лида искать в мешке подарок баб Даши – длиннополую поневу, как ни жалко было, но не в городской же одежде работать.

– Вот здесь в тенечке посидите, вещи поохраняйте, – категорично замахал рукой Колмаков.

– Да я могу, что здесь такого, – возмутилась Лида, – я буду солому таскать, а вы лопатой сгребайте. Быстрее же пойдет.

«И вовсе я не барышня, ни до чего не приспособленная. Я все могу, может, не так ловко, но могу же».

– Дайте мне хоть один подвиг Геракла самому совершить. Юбку жалко, она вам идет, – указал он на цветастый ситец.

– Я потом отстираю.

– Раз так хочется трудиться, походите вон там по лугу, насобирайте кипрея на чай. Тут печка есть.

– Но чайника же нет.

– Придумаем что-нибудь. Идите рвите.

Лида понимала, что это пустяковое задание, чтобы от нее отвязаться, но настаивать не стала, сам – так сам. Она спустилась с насыпи запасного пути и пошла к лугу, собирать цветочки, они приятно пахли медом и навевали дремоту. Издали Лида видела, как Колмаков прикатил откуда-то тачку, стараясь не опираться на больную ногу, залез в вагон и энергичными движениями принялся скидывать грязную солому. Наполнив тачку, скользнул вниз и покатил ношу к выгребной яме. И так раз за разом, без остановки, как заведенный механизм. Туда – сюда, туда – сюда.

Лиде неудобно было стоять, и она тоже рвала и рвала цветы, укладывая их большими охапками возле вещей. Вскоре там уже был маленький стог.

– Ну, я думаю, нам столько чая не выпить, – пошутил Колмаков, гремя мимо тачкой.

– Это на подстилку, вы же не на досках спать собираетесь.

– Разумно.

Ну, хоть раз похвалил. Солнце уже коснулось боком лесной дали, когда работа была выполнена. Выбрав место у печки, новые пассажиры застелили пол травой, горкой сложили принесенный Лидой кипрей на лежанку.

К вагону прибежал рыженький Паша, сильно смущаясь, вручил несколько поленьев «на обогрев» и кособокое ведро «ходить по надобности». Ведро Колмаков поставил в дальний угол.

– Через час трогаем, – предупредил помощник машиниста.

– Воды где здесь набрать? – спросил Колмаков.

– Так пойдемте, покажу. Там и помыться можно, если быстро.

– Лида, никуда не уходи. Я скоро.

И Николай ушел с Пашей в сторону станции.

Лида перетащила в вагон вещи, присела на край с пирожком в руках, свесив ноги вниз. Вот вроде бы все хорошо вышло и вечер умиротворяющий, а все ж держала за горло тревога. А вдруг он не успеет? Вот возьмет коварный паровоз и тронется, а Колмаков останется там, на станции, и придется уже Лиде за ним прыгать. Будет забавно.

Время потянулось медленно, Николай все не возвращался. Уже прошел мимо Пашка со связкой баранок на шее, купленной очевидно в вокзальном буфете, поздоровался с Лидой, словно видел ее сегодня впервые, забрал лопату, а Колмакова не было. Паровоз стоял под парами, еще чуть-чуть и сорвется с места. Что за заколдованное место, не дающее никуда уехать! Лида подтянула мешок ближе к краю, чтобы успеть спрыгнуть.

– Не испугались? – вывернувший откуда-то сбоку Николай плюхнул рядом с Лидой свою добычу – пузатый крепко закопченный чайник. – Осторожно, там вода.

Колмаков забрался в вагон, он был одет уже в свою одежду. Лида как гончая дернула ноздрями, учуяв тонкий запах алкоголя.

– Вы что, пили? – изумленно приподняла она брови. – Я тут от переживаний чуть с ума не сошла, а он пил⁈

Николай уселся рядом и задрал штанину, Лиде предстала огромная кровавая рана.

– Обработать пришлось, – укоризненно произнес он, – вам тоже не помешает. Я видел, вы на колени падали. Возьмите, – он протянул пузатую склянку.

– Мне не надо, – буркнула Лида.

– Ты что, боишься? – перешел Колмаков на «ты», иронично прищуривая глаза.

– Ничего я не боюсь, просто мне не нужно.

– Да как же не нужно, если ты по насыпи карабкалась, у тебя все колено было сбитое.

– Ты мои коленки, что ли, рассматривал⁈ – вспыхнула Лила, тоже от возмущения переходя на «ты».

– Если ты сама их мне показывала, мне что, глаза закрывать?

– Мог бы и закрыть.

Ну, почему она все время как-то не так себя с ним ведет, все время говорит что-то глупое и невпопад.

Паровоз подал предупреждающий гудок, дернулся мощным телом и потащил свою ношу в черноту сгущающейся ночи.

– Обрабатывать колено будешь? – снова протянул Колмаков склянку.

– Буду, – забрала Лида спирт и, отвернувшись, пролила рану.

Кожа полыхнула огнем, но Лида сдержалась от крика, чтобы не показывать лишний раз слабость.

– Бери пирожок, – выставила она узелок.

– Не откажусь, – потер Николай руки. – Есть очень хочется.

Они уселись трапезничать, запивая по очереди пироги водой из чайника.

– А вот я тебе не нравлюсь, – бросила Лида жующему Колмакову, – не нравлюсь – не нравлюсь, я это чувствую. Зачем ты тогда за мной прыгнул?

– Бабушке твоей беречь тебя обещал.

– Поосторожней надо быть с обещаниями, – вздернула Лида нос.

– Постараюсь, – усмехнулся Николай.

Она то надеялась, что он скажет: «С чего вы решили, товарищ Скоркина, очень даже нравитесь».

А поезд уже набирал скорость, за открытой дверью теплушки мелькал лес.

Глава IX
Пикник

Утро заглянуло в вагон еловыми лапами, движения не было, поезд стоял. Лида протерла заспанные глаза, с плеча скользнул пиджак Николая. «А где же он сам? И почему стоим?»

Лида встала, поежилась от лесной сырости, босыми ногами протопала к печке, протянула руки, от железного бока шло приятное тепло. Протопил, хорошо.

– Николай! – позвала Лида, но никто не отозвался.

Страх не появился, после вчерашнего суетливого дня в душе поселилась твердая уверенность, что уж кто-кто, а Колмаков ее одну не бросит посреди дикого леса. Надо посмотреть возле вагона. Лида поискала ботиночки. В одном из них торчал клочок бумаги – записка, выведенная карандашом округлым как колечки у барашка почерком: «Впереди сход состава. Ждем. Пошел разведать обстановку. Чай заварен».

– Сход состава? А если это наши? – тревога сразу начала давить на грудь.

Лида спрыгнула вниз, сбегала за елки по естественной надобности, вернулась к вагону. Платформы с лесом терялись за поворот, самого паровоза не было видно. Ждать или пойти посмотреть? Паровоз это ведь не лошадь – «но-о», и поскакала, ему нужно сперва как следует разогреть утробу, выпустить первые клубы пара, дать гудок и уж потом отправляться в дорогу. Так что можно вполне успеть влезть на любую платформу, но как-то не хотелось предстать перед Колмаковым нервной барышней, не способной спокойно дождаться на месте.

Лида, решив проявить выдержку, залезла в теплушку, выпила горького чая, пирожок в горло не лез. Николай не возвращался. Что ж так долго?

Легкий шорох наконец возвестил, что кто-то идет от головы состава. Лида выглянула из вагона, вдоль платформ шел Паша.

– А где Николай? – крикнула ему Лида.

– Они там шатун ремонтируют. Почти закончили. Вас завтракать зовут.

В представлении Лиды шатун – это такой медведь, что не желает спать зимой и бродит в злом расположении духа, но уточнять, что имел ввиду Паша, она не стала. Завернувшись в пиджак Колмакова, Лида последовала за помощником машиниста.

– А какой состав сошел? Наш?

– Да ну, чего ж наш, – растянул улыбку Паша, – наш вон стоит, целехонький. Дядя Степа свое дело знает. Еще нам не хватало сойти, да такого отродясь не бывало.

– Я про пассажирский, на который мы не успели.

– Да не, тот проскочил. А мы вот следом за сходняком шли. Теперь стой, пока не растащат.

– И долго ждать?

– Да кто ж знает. Бывало и по три дня простаивали.

– Три дня⁈ – охнула Лида.

Шансы догнать отряд становились призрачными. А что делать? Да ничего, ждать.

– Нет, ну то уж совсем, ежели и рельсу попортили. Наберут разных неучей, рты раззявят, а потом всем страдать, – Паша явно изрекал афоризмы своего дядюшки. – Ну, пока стоим, решили своей починкой заняться, чтоб порядок был. А ваш супруг разбирается. Гришка говорит – из ученых, окромя книжонок ничего в руках не держал, а он из мастеровых, потомственных. Папаша его ж на Невьянском механическом работал, так? Мой папаша то ж с Урала.

Лида кивнула. Она понятия не имела, кем были родители Колмакова. Такие вопросы не принято было задавать в их среде, мало ли, что там в биографии. Меньше знаешь, и к лучшему.

Кочегар Гриша с Колмаковым лазили где-то в районе колес. Машинист, нагнувшись, давал какие-то советы. Николай был во вчерашней робе, руки в черных масляных пятнах, лицо чумазое, сосредоточенное. Неужели он и в этих железных штуках понимает?

– Утро доброе, – громко поздоровалась Лида.

Все трое повернули головы, Колмаков улыбнулся, сверкая белыми зубами.

– Как спалось? – поинтересовался Степан Михалыч.

– Отлично.

– Вот и славно. Сейчас есть будем.

Внизу на полянке дымился костер, «на подогреве» зарытым в золу стоял котелок.

– А что там случилось? – указала Лида в сторону убегающей в даль железной дороги, захотелось узнать подробности.

– Санька Зинин вагоны потерял, хорошо хоть паровоз не угробил.

– Нашли кому технику доверить, – пробурчал Гриша.

– Молодой, бестолковый, – вздохнул машинист.

Работу закончили быстро. Степан Михалыч вынес ведро с водой, ковш и кусок мыла, вручил их Лиде со словами:

– Отмывай своего да идите к костру, остывает все.

Бережно расходуя воду, Лида начала лить из ковша на руки Николаю, он старательно втирал мыло в кожу, но масляные пятна сходили плохо.

– У вас… у тебя остался же спирт, можно будет потом оттереть, и лицо тоже.

– Сильно чумазый? – озадаченно потер щеку Николай.

– Ну, если честно, да.

– Могла бы и соврать.

– Ой, да чистый, как из бани, – усмехнулась Лида, – так лучше?

– Ловишь налету, – шевельнул он тонкими усиками.

Как же с ним легко и сложно одновременно, бывает же так.

Вся честная компания расселась в густой траве завтракать. Лиде Паша вручил отдельную мисочку и ложку, мужики же ели кулеш прямо из котла, по очереди зачерпывая дымящуюся жидкость. Все вроде бы нормально, и аппетит пришел.

Михалыч ворчливо сетовал на участившиеся аварии, плохую подготовку кадров и нежелание молодежи прислушиваться к старикам. Пашка старательно поддакивал. Гришка примостился так, чтобы удобней было разглядывать Лиду, его хитрые лисьи глазки так и шныряли по черной ткани юбки, но Колмаков быстро смекнул что к чему и, ничего не говоря, просто пересел, закрыв от нахала свою «жену».

– А вот скажи, Коля, ты ж вроде как ученый, да? – выдержав паузу, начал с дальним подходом Гриша. И Лида задним чутьем поняла, что сейчас будет мелкая пакость.

Колмаков кивнул.

– Тебе ж, дурню, сказали, из реставраторов, старину там всякую берегут. Чего к человеку пристал? – попытался осадить своего кочегара Михалыч.

– Интересуюсь, интересно же, в целях просвещения, так сказать, – Гришка через плечо Колмакова исхитрился подмигнуть Лиде. – Да интересно, зачем это старье беречь? Ну, вот честно, не понимаю. Кому эти церкви да кадила там разные теперь нужны? Сейчас и попов-то не осталось. Положим, государство вам выдало деньги, чтоб церкви эти описать да подлатать.

– Слушай, что ты к людям пристал? Ешь давай, – сделал новую попытку унять подчиненного Михалыч.

– Нет, пусть он ответит трудовому народу. Деньги дали? Дали. Ученые эти там жили, питались небось не одной картохой, на поездах катались, потом церкви ремонтировать будут – снова денег дай. А если бы эти деньги да в детский дом отдать, леденцов каких деткам купить, они этого сладкого отродясь не видывали. А я, так понимаю, что все это старорежимное барахло надо в топку, и новую жизнь начинать. Дороги строить, мосты, паровозов побольше, и машинистов выучить как следует, чтоб ездить научились. Так-то, – и Гриша, любуясь собой, снова стрельнул глазами в Лиду.

– Вот, к примеру, твой отец, – неторопливо начал Колмаков, – всю жизнь что-то мастерил, и было для него это очень важно, дорого сердцу. Он помер, а вещь, его рукой сделанная, осталась, ты что ж, в топку ее пойдешь кидать? – указал Николай подбородком в сторону паровоза.

– Мой папаша, выпивоха, бросил нас с мамкой в голодный год на смерть, развернулся, да и был таков. Мать как двужильная пахала, чтоб нас с сестрой на ноги поставить. Не выдержала, померла. Мне от такого папаши ничего и не надобно, а коли чего и останется, так в топку снесу, и его, аспида, самого туда кину, попадись только он мне под руку, и нисколечко не жалко будет, совсем, – с вызовом бросил Гришка, ярясь.

Как же больно царапнули Лиду эти горько-ядовитые слова обиженного сына.

– Ну, пусть не от отца, от матери, рукоделие ее, платок, не от матери так от деда, прадеда, – Николай говорил размеренно, без нажима, – от корней твоих память.

– Да я их и не знал, какое мне дело до дедов там каких-то.

– Так и про тебя так скажут, – вставил Михалыч.

– И что? – нервно тряхнул плечом Гриша. – Мне их память и ни к чему. И меня забудут, чего ж тут такого?

– Народ так строится, страна создается – кирпичик за кирпичиком, – Николай показал ладонями воздушную кладку. – И каждый вклад какой-то норовит внести, чтоб тем, кто дальше придет, теплей да светлей было. Раньше верующие все были, красоту в храме видели, лучшее, что могли сотворить, туда несли. Можно ли потерять? Кирпич выбил и дом завалился. Цепь нерушимая должна тянуться.

– Слова это все, ученые всегда ладно говорят, – отмахнулся Гришка.

– Ежели б все по-твоему было, так до сих пор на телеге бы тарахтели, – стоял за Колмакова Михалыч, – да в глотки водку заливали.

– Ладно, зайдем с другой стороны, – Гришка стукнул по котелку ложкой, как бы начиная новый раунд. – Много ли тебе, реставратор, платят? Жена то вон у тебя плохонько одета.

– Хорошо я одета! – оскорбилась Лида.

– Уж без обид, я хорошо одетых мадам видал, – отмахнулся Гриша. – Вот я – рабочий человек, уж жену сумею приодеть любо-дорого, а этот девку видную за себя взял, и что – на гроши живут, зато ученые, про истории рассуждают.

И не понятно было, то ли Гришка нарывался на драку, то ли он действительно жалел нищих недотеп.

– Я гляжу, ты горазд чужие деньги считать, – отложил ложку Колмаков, хмурясь.

– Ну, чего завелся? Григорий, уймись! – рявкнул Михалыч.

– Хорошо он зарабатывает, – вступилась Лида за «мужа», ну и за себя, камень-то в ее огород влетел. – Я сама не хочу на ненужные тряпки деньги тратить. Это все мещанство, а я комсомолка.

– Молодая ты еще, в пору не вошла, когда много чего хочется. А вот как захочется…

– Слышь, кочегар, – Колмаков встал, заворачивая рукава, – со своей бабой так будешь говорить, к моей лезть не нужно.

– А то что? – тоже поднялся Гриша.

– Спасибо за угощение, мы пойдем, – потянула Лида Колмакова за рукав. – Коля, пойдем. Не надо с ним драться, – зашептала она, – они нас высадить могут.

Помог ей паровозный гудок, он долетел из глубин черного леса – сигнал, что путь свободен, можно тоже двигаться дальше.

– Слава тебе, Господи, – выдохнул и Михалыч. – Гришка живо к котлу! Паша, собирай вещи. А вы, товарищи, уж нас извините, – неловко пожал он плечами. – Дурной, чего с него взять, не обижайтесь. Спасибо за помощь, – машинист протянул руку Колмакову. – Ежели и правда, ну мало ли как судьба сложится, приходи, на дорогу пристрою.

– И вам спасибо за угощение.

И Колмаков с Лидой поспешили к теплушке.

– Коль, скажи, я правда плохо одета? – не выдержала и кинула на ходу Лида.

– Хорошо ты одета, просто красивая, – как-то так просто все разъяснил Колмаков.

Щеки Лиды расцвели малиновым закатом.

– И ты бы дрался за меня? – выдохнула она непослушными губами.

– А как же. Такие только кулак и понимают.

– И ведь не только он так думает, вот что печально, – начав волнующую тему, сама же с нее свернула Лида.

– Все изменится.

Они добежали до теплушки, забрались внутрь, уселись у края, вдыхая смолистый лесной дух. Дорога снова раскрывала перед ними дружелюбные объятья.