Текст книги "Его трудное счастье (СИ)"
Автор книги: Таша Таирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Глава 34
Валентин провёл губами по женскому плечу, чуть сжал пальцы на груди, дразня и возбуждая желание, и улыбнулся, услышав лёгкий вздох.
– Я люблю тебя, Валюша. Очень люблю.
Валя замерла в его руках, а потом резко повернулась и широко распахнутыми глазами посмотрела ему в лицо. Валентин сжал зубы и тихо прошептал:
– А вот это ты зря сделала, потому что не уснёшь сегодня. Что-то мне так кажется…
– Ну и пусть, – хрипло ответила Валя, голос ещё не слушался. Она смутилась и уткнулась носом мужу в плечо. Мужу… Да, Баланчина, ты так ещё никогда никого и ни о чём не просила, как сегодня ночью умоляла Валика.
– Ты чего, маленькая? Кстати, да, маленькая, – тихо рассмеялся Кучеров. – Нет, я, конечно, знал, что ты коротышка, но что до такой степени даже не представлял!
– Ты сейчас в лоб получишь, – неожиданно пробурчала Валя, откинула голову на подушку и тихо призналась: – Как мне легко с тобой, никогда не думала, что такое возможно. Знаешь, я недавно узнала, что обычно подсолнухи поворачиваются к солнцу, но когда они не могут найти его, они поворачиваются друг к другу. И только сегодня поняла, что я тоже поворачиваюсь к своему солнцу. К тебе. А ещё…
Она чуть повернула голову и улыбнулась, прикрыв глаза, ощущая мужские губы на своей груди. Спина сама по себе изогнулась, тело напряглось и Валя застонала.
– А ты не договорила, – прошептал Валентин и опустился поцелуями чуть ниже.
– Что ты делаешь? Бог мой, Валик…
– Ну знаешь, меня ещё никогда не сравнивали с господом…
Но Валя уже не слышала его, отдаваясь в очередной раз его рукам и губам. Неужели бывает такое? И будет? Так ярко и так глубоко? А ведь он пытается сначала доставить удовольствие ей, а только потом… Мысли путались, её сотрясала мелкая дрожь, дыхание прерывалось, руки, заброшенные вверх и сжатые сильными мужскими пальцами, напряглись, а тело поднималось вверх, стараясь вобрать в себя своего мужчину. Своего… мужчину… который впервые в её жизни… нет! не уходи!.. сказал… ещё, пожалуйста!.. что любит её!
Женский крик прорезал темноту зимней ночи, следом за которым эхом раздался мужской стон и тихий шёпот «любимая»…
Валентин сделал глубокий вдох и отпустил руки жены, что так и прижимал к подушке, крепко зажав тонкие запястья в ладони. Валя опустила руки и бессильно раскинула их в стороны.
– Больно? – тихо прошептал Валентин и прижал ещё дрожащее тело жены к себе.
– Нет, что ты, – устало ответила Валя. – Спасибо тебе.
– За что? – удивлённо прошептал Кучеров и потёрся носом о спутанные длинные волосы.
– За… за всё. За то, что не торопил. За то, что мне с тобой так хорошо. И за то, что сказал мне, что… что любишь, – на грани слуха прошептала Валя и затихла, прижавшись к мужу. Валентин прикрыл глаза, чувствуя, как усталость накатывает тёплыми волнами, заставляя забыться в царстве снов, но тут же широко распахнул веки и уставился на выглянувшую из-за туч луну. За то, что сказал о любви? Она так говорила об этом, будто никогда не слышала этих слов. Он часто задышал, борясь со злостью на ушедшего из её жизни козла, но тут же взял себя в руки, ощущая, как напряглась Валюша.
– Я люблю тебя. И надеюсь, что ты сможешь ответить мне взаимностью.
– Я не знаю, что это такое. Прости, но похоть, страсть, секс… это же не совсем…
– В идеальных отношениях, маленькая, чистая любовь, страсть и грязный секс дополняют, а не исключают друг друга. Кстати, ты так и не сказала, о чём ты ещё думала.
– Что? – Валя подняла голову и удивлённо посмотрела на мужа, потом нахмурила брови и вдруг смутилась, опуская ресницы. Она закусила губу, а потом выпалила: – Я всё время хочу тебя… укусить.
Кучеров поднял брови и неожиданно громко расхохотался.
– Ну, это сродни признанию, Валюш! Говорят, что у хищников покусывание является высшей мерой проявления чувств. Кусайся на здоровье! Я готов подставить тебе своё плечо, – он замолчал, ощущая как острые зубки легко прикусили кожу на груди, и тут же юркий язычок лизнул место укуса. – Валя, если ты сейчас не прекратишь, то я за себя не отвечаю.
– Тебе надо поспать, мой хороший. – Валя обняла мужа и глубоко и счастливо выдохнула. – Только не отпускай меня, ладно?
– Не отпущу. Да, малышка, совсем забыл тебе сказать, мы же с тобой после Нового года приглашены на приём в министерстве.
Валя широко распахнула глаза и выдавила:
– А я там каким боком?
– Не понял.
– Валик, а в качестве кого я туда пойду?
– Девочка моя, во-первых, ты моя жена. А во-вторых, ты врач, Валя. И поверь мне, неплохой врач. Во всяком случае в кризисных ситуациях ты не теряешься и делаешь своё дело. А это дорогого стоит, не растеряться самой и не допустить паники у окружающих. Так что если и говорить о достойных приглашённых, то твоё место именно там.
– Но мне и надеть нечего, – тихо прошептала Валя, старательно пряча улыбку.
– Это не та проблема, о которой ты должна переживать. Мы всё решим. Спи, любимая…
***
Генерал Фиккер крепко пожал руку уже подполковнику Кучерову и с улыбкой произнёс:
– Поздравляю, ты это звание заслужил!
– Спасибо, товарищ генерал, – Валентин коротко кивнул и оглянулся.
– Я так понимаю, что жену ищешь? М-да, – Роман Игоревич хмыкнул и стрельнул глазами в сторону. – Эта красавица, что с моей дочерью хихикает, и есть твоя половинка, я правильно понимаю?
Кучеров обернулся и затем медленно расплылся в улыбке:
– Ну предположим, красавиц там двое. Только вот рыжая не моя!
– Попробовал бы! – с напускной угрозой пробормотал Фиккер. – К сожалению, Лена моя теперь наученная, девочка моя глупенькая, зато маму с папой слушать стала. А то всё «я сама», без сна и отдыха. Недаром Бессонова!
– Тут они нашли друг друга, Валюша моя тоже привыкла «я сама», правда, кажется, потихоньку отвыкает от этого тезиса. – Валентин усмехнулся и вдруг внимательно глянул на своего улыбающегося собеседника: – Вы сказали дочь? Лена Бессонова ваша дочь? Но почему…
– А потому что «я сама», и тут ей никто не указ, даже папа с его редкой фамилией. Ни в жизни, ни в бизнесе. Но если с делом у неё всё складывается, то вот жизнь её чуток потрепала. Вырвалась сегодня на этот приём на несколько часов, с каким-то партнёром ей встретиться надо.
– Но… а сын как же?
– Сын… Рената моя себя сегодня гордо бабушкой называет, потому что впервые с внуком осталась, даже категорически отказалась со мной идти на этот приём. Ленка своего Пашку ни на миг не оставляет, даже ко мне в министерство с коляской приезжает. А скажи-ка мне, подполковник, если ты не в курсе, кто такая Лена Бессонова, то откуда твоя жена мою девочку знает? И откуда ты знаешь о её сыне?
Кучеров замялся, понимая, что генерал видимо не знает подробности происшествия недельной давности. Но всё равно всё когда-нибудь становится явным, лучше уж он услышит его версию.
– Добрый вечер, – раздался смутно знакомый голос у него за спиной. – Роман Игоревич, хочу познакомить вас с моим другом. Кстати, это он дежурил в ту ночь, когда Павел попал в больницу.
Кучеров медленно обернулся и уставился на… Резникова. Вот же гадство! Валюша может расстроиться, лучше им не встречаться. Интересно, а почему Резников без формы? И так спокойно разговаривает с генералом, знакомит его со своим другом? Так, стоп! Неужели это и есть тот самый «удачный брак», о котором говорил Алёшка? Ух ты, фикус берёзовый! Такого виража, наверное, никто не ожидал. Вот почему женщина Вегера никогда не говорила о своей семье! Она скрывала высокий пост отца, чтобы окружающие воспринимали её не как папину дочь, а как личность. Но тогда… Фу, аж жарко стало! Но тогда отцом внука самого Фиккера… А Резников имеет к этому примерно такое же отношение, как морские свинки к морю.
– Добрый вечер, приятно познакомиться. – Высокий, с мешками под глазами, худой мужчина протянул руку Фиккеру и продолжил: – Я рад, что смог помочь вашей семье.
Резников бросил взгляд на Кучерова и снисходительно кивнул. Вспомнил, гад! Ну ничего, сейчас я сделаю так, что ты уж точно не забудешь нас никогда!
Фиккер тем временем пожал руку незнакомцу и широко улыбнулся:
– Но моя дочь говорила, что нашим Павликом женщина занималась.
Резников фыркнул и скривил губы:
– Да там медсестёр было видимо-невидимо, вот Елена всё и напутала.
Валентин усмехнулся и тихо спросил:
– А откуда вы знаете, кто там был и в каком количестве?
– Вы бы не вмешивались в наши семейные дела, товарищ подполковник.
– Ну почему же? Я к этому, так сказать, семейному делу имею самое непосредственное отношение. – Он сделал паузу, получив удовлетворение от бегающих глаз давнего неприятеля и закончил: – Потому что консультировал пострадавшего ребёнка как нейрохирург. Кстати, консультировал врача-педиатра, который непосредственно занимался малышом. И вовсе не вашего друга, а свою жену.
Генерал прищурил глаза, тяжело глянул на Резникова и тихо поинтересовался:
– О чём он говорит, Михаил?
– Да бред какой-то! Какая жена? Какой педиатр?
Кучеров резко обернулся и махнул рукой смеющимся женщинам, которые шептались неподалёку. Валя что-то сказала Лене, та с улыбкой повернулась в их сторону, и Кучеров увидел, как улыбка сошла с её милого лица. Лена взяла Валентину за руку и потащила её к стоящим мужчинам.
– Папа! – Лена прошла мимо Резникова, совершенно не обращая на него внимания. – Это Валентина Николаевна, Валя, которая спасла меня и Пашу.
– Ты что такое говоришь? – Фиккер протянул руку Валентине, которая стеснительно коснулась крепкой ладони своими пальцами, но генерал перехватил её руку и поднёс к губам, после чего усмехнулся, заметив, как Валя шагнула от него в объятия мужа. – Спасибо вам, Валентина Николаевна. Скажите, а не страшно с такими малышами работать?
– Что вы! – Валя широко улыбнулась. – Тем более что я там была не одна.
Резников удовлетворённо хмыкнул, Валя на секунду повернулась в его сторону, её губы изогнулись в презрительной гримасе и она твёрдо закончила:
– Со мной была Гюзель Рафкатовна Галиаскарова. Думаю, что уж это имя вам говорит побольше моего. Вот где и ум, и руки.
Фиккер молча посмотрел на переминающегося с ноги на ногу незнакомого мужчину, потом перевёл взгляд на опустившего взгляд Резникова и тихо прошипел:
– Так что, Михаил, есть ещё что сказать? Или решил и тут солгать?
– А ты, папа, спроси у него, зачем он вообще в тот вечер ко мне заявился. Ну, давай, расскажи всем. – Лена взяла отца под руку и с ехидной улыбкой посмотрела на уже бывшего мужа. – Сказать нечего, в общем – видно птицу по помёту. Пап, а ведь он у меня документы по последней сделке украл.
Резников вскинул голову и развёл руки в стороны:
– Елена! Ты в своём уме? Вот правду говорят, что беременные и матери новорождённых не дружат с логикой, но бросать такие обвинения, согласитесь, это уже слишком.
Лена усмехнулась и вновь обратилась к отцу:
– Только он не учёл, что я перед рождением Павлика со своими юристами все документы переделала. Чтобы в случае чего у моего сына осталось бы всё, что его мамой было заработано. Так что можешь те договоры засунуть сам знаешь куда, – зло закончила она.
Резников сжал зубы и с ненавистью уставился на бывшую жену. Кто же знал четыре года назад, что эта рыжеволосая выскочка окажется столь умной и дальновидной! Это была его очередная ошибка, чёрт! Он мельком посмотрел на Кучерова и его спутницу, затем медленно повернул голову и вдруг прошептал:
– Баланчина? Ты что тут делаешь? Тебя кто сюда пустил? А-а-а, понимаю, нашла перспективного мальчишку?
Валя с нежностью посмотрела на мужа и ответила:
– Не понимаю, о чём вы, а здесь я с мужем!
– Так, молодые люди. – Роман Игоревич похлопал дочь по руке. – Теперь, пожалуйста, я бы хотел услышать правду.
– Папуль, ты только не переживай, а правду я дома тебе расскажу. А тётя Гуля добавит.
– Ясно. – Генерал перевёл взгляд на Резникова и спокойно сказал: – Теперь мне понятно, почему ты так резко уволился и намылил лыжи за границу. Удачи! Надеюсь, что больше тебя с нашей семьёй ничего не связывает. Что до Павлика…
– А Павлик тоже не имеет к нему никакого отношения, – тихо прошептала Лена и искоса глянула на отца. – Папуль, давай дома поговорим, хорошо?
Фиккер закрыл глаза, помотал головой и прошептал, обращаясь к дочери:
– Ленка, когда меня спросят, с чего начались мои психические отклонения, я просто покажу им твою фотографию. Мать знает?
Бессонова виновато мотнула головой и прижалась к отцовскому плечу, с усмешкой глядя вслед быстро ретировавшимся Резникову и его другу.
– Ваша дочь, поверьте, прекрасная мать, – вмешалась в разговор Валя, отвлекая Фиккера от тяжёлых мыслей. – Редко встречаются столь нежные и заботливые женщины.
– Да, тут соглашусь, пожалуй. – Роман Игоревич посмотрел на улыбающуюся дочь и, качая головой, закончил: – Дочь у меня хорошая, поэтому в разговорах с ней я, как правило, последним узнаю охеренные новости, трачу все оставшиеся от моей работы нервы, зато зарабатываю красивые седые волосы и язву. Ленка, мать нас с тобой помножит на ноль!
– Не-а! – Лена уже широко улыбалась. Она погладила отца по плечу и тихо прошептала: – Я вас очень люблю, папуль, поэтому не хотела расстраивать, но поверь, отец моего сына достойный человек.
Генерал обнял дочь и улыбнулся:
– Это я сам решу, но ты не унывай, а то на собственных соплях легко поскользнуться. – Валя усмехнулась, вспомнив, как Лена говорила о чувстве юмора, видимо, это у них семейное – не терять голову и шутить в трудные моменты. – Но нам с тобой ещё с мамой разговор предстоит. У тебя, подполковник, дети есть?
Кучеров с улыбкой кивнул и коротко ответил:
– Да, дочь.
– Вот-вот, – пробормотал Фиккер. – Учись и на ус наматывай. Как только твоя малышка первый раз заявит тебе, что не хотела тебя расстроить, значит, всё! Готовь три литра валерьянки и килограмм валидола.
Кучеровы переглянулись и улыбнулись друг другу. Всякое может случиться, но пока их маленькая дочь только познаёт этот мир и радуется жизни.
Глава 35
Валентин откинулся на спинку стула и прошептал, потирая глаза:
– Всё, мужики, я пас. – Он прикрыл глаза и поднял брови: – Вот уж никогда не мог подумать, что планирование отделения может так вымотать! И вроде бы всё своё, родное, до последнего тазика знакомое, а тут, оказывается, столько всего, что голова кругом.
– Поэтому есть мы, инженеры и строители, – ответил Николай Александрович. – Вы должны заниматься своим делом, а мы можем помочь в этом. Взять на себя какие-то проблемы, обеспечить вам свет, воду и тепло. Тут, как говорится, каждому по образованию.
– Спасибо вам, Николай Александрович. Вы правы, мне нет нужды знать мелочи, я должен видеть общую картину.
– Вот именно. А теперь чай-кофе?
Воеводин посмотрел на часы и согласно кивнул:
– Людочка меня сегодня отпустила со словами «возвращайся, когда сам пожелаешь».
– У вас вообще отношения классные, – улыбнулся Вегержинов. – Я бы, наверное, так не смог.
– Почему? – Кучеров открыл холодильник, вытащил колбасу и сыр. Его девочки сегодня по просьбе бабушки остались ночевать у Кучеровых-старших, поэтому он тоже мог себе позволить провести вечер с друзьями и коллегами.
– Ревнивый потому что. Мне постоянно кажется, что за моей спиной заговор зреет.
– А ты никогда не замечал, Алёшка, что слова «ревность» и «верность» состоят из одних и тех же букв?
Вегержинов медленно поднял голову и уставился на Кучерова. Потом усмехнулся и пожал плечами:
– Ты прав. Да только после лжи как-то вера скукоживается до таких размеров, что и не замечаешь её, пока с новой ложью не встретишься.
– Молодой ты ещё, Алексей. И я сейчас не про года, – уточнил Николай Александрович, ставя на стол большой фарфоровый чайник с кипятком. – Максималист ты по натуре, а жизнь состоит не только из чёрных и белых полос. Бывают и серые, и красные, и фиолетовые в крапинку.
Мужчины переглянулись и молча уставились на Баланчина. Николай Александрович подсел к столу, сосредоточенно помешивая сахар в чашке, а потом тихо заговорил:
– Это только поначалу кажется, что сколько тут прожито? Ерунда, всё ещё впереди, зачем размениваться на мелочи. И ты отбрасываешь всё в сторону, не замечая, что отбросил самое для тебя важное. Я тоже так думал. И добивал себя мыслью, что кормлю из бутылочки убийцу своей жены. Женился повторно только для того, чтобы не видеть эту девочку рядом с собой. Если уж выжила, то пусть живёт где-то там, на задворках моей жизни. А у меня и без неё проблем хватает, да и времени в обрез. И так я думал почти четверть века. Не интересовался, не переживал, ничего не принимал на свой счёт. А жизнь мне потом всё доступно объяснила, когда только эта девочка и спасла меня. Она и её друзья. Так и у тебя будет. Вот увидишь. Тот человек, которого ты старательно вычёркиваешь из своей жизни, только он сможет помочь тебе. И не в работе, не в бизнесе. Он поможет тебе жить. Не существовать, а именно жить.
– А я, может, заядлый холостяк? – ответил Вегержинов, не поднимая головы. Он знал, что отец Вали был прав, но после того, как узнал, что Лена обманула его дважды, скрыв не только своё замужество, но и свою настоящую, данную при рождении фамилию, он стал сомневаться во всём, в том числе и в том, что недавно родившийся мальчик его сын. Понимал, что это гнусно по отношению к женщине, которую так и не смог забыть, но останавливался каждый раз, когда хотел позвонить или увидеть её.
– Холостяк? Хорошо, давай разбираться, какой из тебя холостяк. Одни холостяки получаются после разводов. Ты у нас в браке не состоял, не так ли? Некоторым мамы не велят жениться, извини, но из песни, как говорится, слов не выкинешь. Третьи в начале жизненного пути ставят такую высокую планку, начинают придирчиво перебирать кандидатуры, да так, знаете ли, увлекаются, что позиция выбирающего становится жизненной необходимостью, образом жизни до самой смерти. Есть такое? Есть! Четвёртые боятся ответственности и напряга, бытовой кабалы. Пятые любят себя больше всех на свете и не рискуют посвятить себя ещё кому-то. А у шестых просто денег нет семью содержать. К какой категории ты себя относишь?
– Не знаю, наверное, всего понемногу, – деланно равнодушно пожал плечами Вегержинов.
– Врёшь ты всё, Алексей, – усмехнулся Баланчин и сделал глоток чая. – Холостяки, как правило, трудоголики, если не бухарики, конечно. Этого у тебя не отнять. Остаёшься на работе, когда все уже бегут домой. Можешь сорваться в любую командировку, работать в выходные дни. Потому что наш начальник-холостяк – надёжа и опора трудового коллектива. Но всё это не для себя лично, правда?
– Вы так стараетесь меня в чём-то убедить, что целую теорию придумали. А между тем история знает немало великих людей, кто в силу разных причин избежал брачных уз. – Алексей задумался, а потом уверенно перечислил великие имена: – Леонардо да Винчи, Галилео Галилей, Бетховен, Шуберт. Из наших Лермонтов, Гоголь, Маяковский.
– Да, тут я с тобой соглашусь, а ещё есть те, кто особенно отличился своим оголтелым безбрачием. Платон, Шопенгауэр, Кант, Жан-Жак Руссо. У последнего, к слову, было пятеро детей, которых он сдал в детдом. Или как там тогда эти заведения назывались? А сам тем временем разрабатывал педагогическую концепцию! Советы давал, запрещал детей баловать, а вот трудиться очень даже заставлять! Чужих воспитывал, а своих выкинул вон, потому что они мешали ему заниматься тем, что он любил.
– Интересный старикан, – хмыкнул Воеводин. – Видимо, его женщина не играла основной роли в его жизни.
– Ну да, потому что своей пустой бесконечной болтовней мешала постигать бескрайние онтологические горизонты жизни, – язвительно заметил Баланчин.
– Вы, Николай Александрович, можете удивить. – Воеводин приложил ладонь к груди. – Вот уж не думал о таких ваших мыслях. Да только не зря же существует понятие «убеждённый холостяк»?
– Есть такое, только есть и другая категория – вынужденные холостяки. Убежденные – это те, кто обжёгся в браке или в любви, а вторые – которым некогда, не с кем, не на что, да и, собственно, ни к чему. Бывают холостяки по болезни, по безденежью, по пьянству и ещё, конечно, новые для нас – голубые, тьфу! Куда ж без них по сегодняшней полной противоречий жизни. Да только наш Алёша ни к одной из этих категорий не относится, я не ошибаюсь?
– Слышь, Николай Александрович, вот вы меня ещё отнесите к «голубой луне»*!
– Всякое может случиться в этой жизни, – пробурчал Баланчин.
– Ну да, такой синий, аж сына смог заделать, – тут же огрызнулся Вегержинов.
– Если ты о нём помнишь, то почему не с ним? Или тоже думаешь, что пусть себе растёт пацан, я ему жизнь подарил и хватит. А ты знаешь, как твоя женщина его носила? Как не спала, как стонала и кричала, когда его рожала? Что своей жизнью рисковала, чтобы он на свет этот появился? А сейчас? Ты в курсе, чем твой сын питается? Есть ли молоко у его мамы? Или думаешь, что хруст твоих шейных позвонков, когда ты от них отворачиваешься, заменит ему твои руки? Ты, конечно, мой начальник, Алексей Александрович, но дура-а-ак!
– А как ты себе всё это представляешь? Привет, я тут узнал, что ты родила, может, надо чего?
– А хоть и так! – вдруг взревел Баланчин. – Из вас никто не знает, что ваши женщины пережили, когда с малышами остались. Дима воевал, Валентин издалека наблюдал. А девчонки наши себя не помнят в первый год жизни малышей. Учёба, уроки по ночам, кормёжка по часам, никаких тебе телевизоров, книг для души, только учебники. Даже на разговоры времени не было! А вы в курсе, что девочки ваши от перенапряжения сознание теряли, Вале моей неотложку вызывать пришлось? А что им стоило с младенцами институт закончить? И не абы какой, а медицинский! И что пришлось пережить за это время от окружающих мужиков? Вон Кучеров пусть расскажет, как морду набил одному сильно учёному! А ты, Алёша, дела себе находишь неотложные, чтобы была причина и оправдание, почему ты до сих пор не с женщиной своей и ребёнком!
– Не могу я, Николай Александрович. – Алексей запрокинул голову и прошептал: – Лена обманула меня, как теперь жить, если знаешь, что не сможешь верить до конца.
– А ты задумайся над другим вопросом, Алёш, – уже более миролюбиво ответил Баланчин. – Девочка твоя сильно обожглась, когда думала, что влюбилась. А тот хорёк между тем деньги её подсчитывал да отца обхаживал. А когда понял, что его раскусили, пытался обокрасть свою жену. Сам-то, гарантию даю, трахал всё движимое и недвижимое. Мне Валюша рассказала, как он ей прохода не давал, когда они вместе ещё в госпитале работали. Поэтому она и скрыла от тебя и свою семью, и муженька, которого к тому времени в её жизни уже давно не было. Конечно, с одной стороны хорошо, что Лена твоя из такой обеспеченной семьи.
– Что же в этом хорошего? – ухмыльнулся Вегержинов.
– Не, ну точно дурак! – в сердцах бросил Николай Александрович. – Да потому что ей не придётся тебе луковые котлеты готовить, чтобы хоть как-то прокормить! А самой жрать один чай, да и тот вчерашний, потому что в магазине не может себе позволить кусок дрянной колбасы купить. И в очереди на морозе стоять с коляской не придётся, чтобы чудом десяток яиц приобрести. А потом все их делить по одному на день. И не для себя, заметь.
– Это ты сейчас, Николай Александрович, о своей жизни рассказываешь? – Алексей даже не заметил, как он перешёл на «ты» в разговоре с Валиным отцом, но сегодняшний разговор вдруг открыл ему глаза. Он никогда не думал, что этот простой с виду мужик может так мыслить, так убеждать, а главное, не скрывать своих прошлых ошибок.
– Да, – прошептал Баланчин и потёр ладонью грудь. Валентин тут же встал и протянул тестю пузырёк с таблетками. – Дима вот знает, как мы выживали ещё совсем недавно. Но у них с Людочкой семья, мама, хоть какая-то видимость зарплаты была. А моя Валюша… Почти в нищете, одна, беременная… Ещё и меня потом тянула… А ты говоришь, что хорошего в том, что Лена с сынишкой в нормальных условиях живут. Ты вот что, Алексей, послезавтра Крещение. У нас как-то не принято этот праздник отмечать, всё больше Новый год и Рождество, забыли мы о традициях, о купели и об искуплении своих грехов. Но говорят, что именно в Рождество и на Крещение чудеса происходят. Вот и почуди немного.
– Зачем же каких-то праздников ждать? – Вегержинов поднялся и посмотрел на друзей. – Прав ты, Николай Александрович. Во всём прав.
И он вышел, быстро обулся, схватил куртку и уже из дверей крикнул:
– Всё, мужики, пошёл я. Надеюсь, что не сразу пошлют меня к чертям собачьим.
Николай Александрович поднялся, проследил в окно за отъехавшей машиной и тихо заметил:
– Тебя ещё удивит, Алёшка, как ты потом будешь домой рваться. Хороший ты мужик, но дурак!
– Трудно ему придётся, – задумчиво протянул Кучеров.
– Это его, Валентин, счастье. Пусть трудное, но его.
***
Лена стояла в проёме двери и молча смотрела на Алёшу. Похудел, вид какой-то уставший, опять, наверное, спал всего несколько часов.
– Ты бы лучше послала меня, чем так смотреть, – тихо проговорил Вегержинов.
– Куда ж тебя пошлёшь? Скоро полночь. Заходи. Только не топай и не ори, как ты умеешь.
– Ты когда спала нормально? А на свежем воздухе когда была?
– Не помню, – пожала плечами Лена. – Да и не до гулек сейчас. Хотя прогулка у меня каждый день, сначала с Пашей возле дома в парке, а потом внутри себя. Ушла в себя. Вышла из себя. Пришла в себя. Всё, больше никуда не хочу, нагулялась уже.
– Лен… – Алексей медленно шёл за женщиной, внимательно осматривая её фигуру. Затем резко остановился и тихо попросил: – Покажи сына. Пожалуйста…
Лена замерла, чуть запрокинув голову вверх, и пожала плечами:
– Как хочешь, только руки помой.
Алексей быстро шагнул в кухню, послышался шум воды и тихий голос:
– Я готов.
– Сомневаюсь, конечно, но пошли.
А через несколько минут Вегержинов сидел на полу, положив голову на руку и опираясь локтем в детскую кроватку. Маленький такой, как гномик. Как же так-то? Прав был Баланчин, дурак, какой же дурак! Всё пропустил, прогулял, лелея свою обиду и эго. Обманули его, понимаешь! А ты же врач! А Лена тем временем всё сама. И токсикоз, и отёки, и роды, а ещё этот дебил Резников рядом. И ведь не выгнала тебя, стоит вот рядом и слёзы глотает. По твоей милости, между прочим.
– Лен, ты только не плачь, ладно? Я всё понял, Лен, но поздно, а потому я приму любое твоё решение. Но я тебя очень прошу – разреши мне видеть тебя и Павлика. Я очень тебя прошу.
– Ты голоден? – вдруг раздался тихий шёпот.
Алексей поднялся и подошёл к стоящей в дверях спальни женщине. Рыжая, худая, этот нос с конопушками, губы идеальные и глаза невозможного зелёного цвета.
– Я голоден, Лен, да только не тем голодом…
– Мне ещё нельзя, – тихо продолжила Лена и опустила голову.
– Я знаю, моя девочка, всё-таки хирург. Лен, я знаю, что мои слова могут показаться тебе ложью, но поверь, это правда.
– Да, – как-то испуганно прошептала Лена, и Алексей поймал себя на мысли, что перед ним стоит совершенно незнакомая ему женщина. Не уверенная в себе дама в шикарном авто, не коммерсантка, не острая на язык бестия, а тихая домашняя девочка, нуждающаяся в тепле, силе и нежности.
Алёша прижал её к себе, крепко обнял и быстро заговорил:
– Я завтра улетаю в Германию, Лен. Не знаю точно, сколько займёт у меня эта поездка. Мне надо встретиться с представителями «Сименса», будем у них аппаратуру покупать. А тебя я прошу на некоторое время переехать к родителям, Лен. Я не хочу, чтобы ты теряла сознание от усталости и недосыпания. Чтобы тебе, не дай бог, пришлось неотложку вызывать. Чтобы ты ела регулярно и спала, хотя бы днём. И ещё. Ты пока все дела сбрось на своих замов, дай себе возможность немного побыть мамой, а не круглосуточно работающей машиной. А потом, когда я вернусь, – а я вернусь! – мы с тобой уже конкретно поговорим и решим, как нам быть дальше.
– Ты сильно сердишься? – куда-то ему в шею прошептала Лена.
– Да, сильно. Но не на тебя, а на себя. Потому что… дурак. Но я так и не смог забыть… и разлюбить, Лен. Не смог… Прости, если сможешь. Прости, любимая… если сможешь…
Лена уснула сразу же, как только её голова опустилась на подушку. Алексей снял тёплый свитер, с улыбкой посмотрел на спящего сына и лёг рядом с любимой, вытянув усталое тело, и забросил руки за голову. Затем обнял Лену и уткнулся носом в огненные пряди. Завтра утром самолёт, опять поездка, переговоры, договора, банки, деньги, обещания… а пока он тут, с любимыми. И это было такое счастье! Пусть пока хрупкое, пусть трудное, но его. Алексей прижал Лену к себе и провалился в сон.
___________________________
*«Голубая луна» – песня дуэта российских поп-исполнителей Бориса Моисеева и Николая Трубача. Музыку написал российский композитор Ким Брейтбург, слова – Николай Трубач. Благодаря своему гомосексуальному подтексту и сопряжённой с этим эпатажностью и скандальностью песня получила широкую популярность как среди гомосексуальной, так и среди гетеросексуальной аудитории. «Голубая луна» часто называется неофициальным российским гей-гимном.
