Текст книги "Слепой дракон (СИ)"

Автор книги: Таня Белозерцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Это та самая черная Лэсси. Я к бабушке в Эдинбург ездил и по дороге в Шотландию видел эту собаку… я гостил у бабушки две недели, а когда обратно поехал, та собака всё ещё бежала в том же направлении. Я просил папу купить ей билетик… шмыг… а папа сказал, что он не знает, куда кон-кре… конкретно билет покупать… – тут мальчишка повернулся к Карлусу, шмыгнул мокрым носом и обвинительным тоном высказал ему свои претензии: – Нехорошо, дядя директор, бросать верную собаку и уезжать на другой конец света!

Ох, что это за уморительное зрелище было – стоит на лавке мелкий пацан, трясет пальчиком перед лицом пожилого джентльмена и что-то строгонько выговаривает ему, а тот стоит над ребёнком, внимательно-терпеливо слушает наивную детскую ругань и вытирает платком свое покрасневшее не то от гнева, не то от смеха лицо. А когда Юан исчерпал все свои доводы и выдохся, директор мягко сказал:

– Мистер Аберкромби, на тот момент у Колина не было хозяина. Я встретил его во дворе заброшенного дома в Литтл Хэнглтоне, пёс был ничей и с охотой пошел ко мне жить, когда я его позвал. Я назвал его Колином, так в Шотландии называется черная масть.

Как ни странно, но такое развитие истории железнодорожного бродяги мальчика очень успокоило. Он заулыбался, несмело погладил пса, шепнул ему: «Привет, Колин», и спрыгнул с лавки. Карлус повернулся было к столу, собираясь вернуться на место, но тут подала голос чем-то возмущенная Минерва МакГонагалл:

– Простите, сэр, но я наотрез не понимаю, зачем развеивать почтенного профессора Биннса! Он много лет преподавал у нас Историю и имеет более чем почетный стаж, его послужной список…

Карлус поднял руку, прерывая её гневную речь:

– Пока я здесь директорствую, в моей школе не будет «сосунов», как я называю всех тех призрачных мерзавцев, которые высасывают энергию и силы из живых людей. А здесь не просто люди, здесь дети! И я не допущу, чтобы какие-то дохлые твари вредили малышам.

Минерва злобно посмотрела на него и решила придраться и к собаке:

– А псина тут зачем? Сроду собак в Хогвартсе не было и… и… и не будет!

Гарри даже в ухе почесал и вклинился:

– Простите, а Клык с Пушком не собаки, что ли?

Минерва развернулась к нему:

– А вам, мистер Поттер, я посоветовала бы держать при себе кулаки! Это не дело, устраивать маггловский мордобой и разбивать лицо товарищу.

– Ах, он това-арищ… – скабрезно протянул Драко, шлифуя ногти о воротник мантии. – А я-то думал, кто же он такой наивный, утверждающий, что дедуля Поттер помер от драконьей оспы?..

Минерва покраснела, раздувая ноздри, как взбесившийся бизон, огляделась, нашла в толпе Рона и гневно осведомилась:

– Это правда, мистер Уизли?!

Судя по виду, тот уже мечтал провалиться сквозь пол. М-мерлин, так опозориться! Директор же… блин…

Фехтование преподавать начали только шестому и седьмому курсам, так как юноши к этому возрасту полностью сформировались и могли удержать-сбалансировать тяжелые рапиры. Младшие разобиделись и устроили бунт, который удалось подавить обещанием создать и для них дуэльный клуб, но с одним условием – шпаги у них будут деревянными! Да хоть из веточек, ура!

Учителя фехтования звали странно – Лагун. Не имя, не фамилия, а так, не пойми что… но лягался он знатно, такие антраша и пируэты выделывал, мастера балета и те обзавидуются.

На уроки рисования и географии рванули все, от желающих отбоя не было. Все хотели красиво рисовать и знать страны мира. Рисовальщика звали Скорпиус Хамелеонус, а географию начал преподавать… Квиррелл. Да-да, он самый, подлечился, поправил здоровье и вернулся в Хогвартс. Зная, что он когда-то вел уроки маггловедения, попечители предложили ему пост географа. Что ж, со своей новой задачей Квиррелл вполне успешно справлялся, свой предмет хорошо знал и интересно преподносил. А Драко влюбился в учителя рисования и твердо решил назвать его именем своего сына, когда тот у него родится. А что, звучит! Скорпиус Малфой! Признанными и лучшими художниками на этом потоке оказались Гарри Поттер и Дин Томас. Ещё довольно сносно рисовали сестры Патил, правда в своей, восточной манере, но это такая ерунда…

Уроки этикета вела Гризельда Марчбэнкс, древняя бабка, уже просто рассыхающаяся от старости, но бо-о-одрая… Девочки, как те мышки, плакали, кололись, а воспитательный кактус послушно грызли – запоминали, в какой руке держать ложку-вилку-нож, учились отличать десертную вилочку от рыбной, носили на голове тяжелые книги для выправления правильной осанки. Гарри, припомнив кое-что, предложил задействовать лошадей, в качестве примера и доказательства сводил к загону и показал, как красиво он смотрится верхом на Дасе. Девчонки в него тут же влюбились (в Гарри, а не в коня!) и всем скопом кинулись было писать домой папам-мамам с просьбой прислать в школу лошадей. Напоминаю, в Англии половина населения занимается разведением скаковых лошадей для всяких Дерби, Аскотов и прочих Нью-Маркетов. Гарри покачал головой, окликнул и, остановив их, напомнил торопливым дурам, что лошади, вообще-то, живые, им нужна конюшня и левада, а верховой ездой они могут заняться дома, на каникулах. Девочки скуксились и капризно спросили, а зачем он их соблазнил своей красивой рыцарской осанкой? На это Гарри только рукой махнул и резонно заметил, что летом им теперь будет чем заняться.

Волшебное и маггловское право вел профессор Солсберри, пожилой мужчина с адвокатской внешностью, похожий на Бастера Китона.

Зеркала, появившиеся в Часовой башне, впечатлили всех. Гермиона, узнав, для чего они тут, сразу же и опробовала их. Стукнула по раме палочкой, шепнула свое слово-пароль, а когда стекло затуманилось, смело шагнула в зеркало, правда через пару секунд она с визгом прыгнула обратно в холл. Директор поднял брови:

– Что такое, мисс Грейнджер?

– Там… папа бреется, голый…

– Э-э-э… перед гардеробным зеркалом в прихожей?

– У нас зеркало расположено на стене между дверями в ванную комнату и туалет, сэр.

– Хм, недочет, однако.

– Сэр, а можно сделать так, чтобы было видно ту сторону перед перемещением?

– Хм-м-м… верное решение, сейчас поправим.

Карлус немного поколдовал над зеркалами, усовершенствуя их портальное качество, и кивнул:

– Готово.

На сей раз решил попробовать Колин Криви. Стукнул по раме, шепнул пароль, шагнул и…

– Папа, а кто эта блондинка???

====== Сорок шестая глава. Как работают Черные перья? ======

Блондинка оказалась папиной секретаршей, так, по крайней мере, объяснил сыну сконфуженный Криви-старший. Не знаю… бывают ли секретарши у молочников, но это не мое дело. На всякий случай, давайте поверим папе Колина.

Свои обязанности старосты Невилл исполнял исправно. Будил по утрам детей, которые любили понежиться в теплой постельке, раздавал расписания уроков после завтрака. Разнимал драчунов, носился по туалетам в поисках плачущих девчонок. Пришивал оторванные пуговицы и рукава. При помощи Репаро чинил отлетевшие подошвы и сломанные очки и карандаши. Конечно, починка вещей лежит на эльфах-домовиках, но не будешь же каждый раз нестись в подвалы замка и звать-приглашать что-то починить прямо здесь и сейчас? Тем более что разбитые очки и пуговицы от штанов вряд ли можно отложить до утра.

Приходилось Невиллу и штрафовать нарушителей. Пару раз даже старшеклассников, в том числе и печально известных братьев Уизли. Эти клоуны никак не могли оставить идею создать-основать свой собственный магазинчик шуточных приколов. Ну и начали. Ириски «Гиперъязычок», канареечные помадки, икотные леденцы, рвотные пастилки, обморочные орешки и прочие гадости. Все эти гадости они испытывали на малышах-первокурсниках, первой это заметила Гермиона и подняла крик, начала угрожать написать их матери. На шум подтянулись Гарри и Невилл, постояли, посмотрели, послушали, Невилл при этом одобрил угрозу Гермионы, но ушлый Гарри догадался расспросить подопытных кроликов об их ощущениях… Ну крольчата и рассказали – обморок страшный, как будто кто дубиной огрел, а во рту после орешков странный вкус ржавого железа, откуда бы, кстати, они ж его никогда не пробовали… Канареечные перья вообще кошмар, такое чувство, что им изнутри кожу проткнули и оттуда же, из-под неё наружу перья протолкнули, короче это дико больно и неприятно, а после того, как перья исчезают, у них ещё долго всё тело чешется. Гарри и Невилл взбесились, содрали с идиотов по сотне баллов с каждого и, дружно взревев, отправили к Филчу. Как ни странно, но рыжие обормоты, впечатлённые наказанием, послушно отправились на отработку.

А однажды произошла невероятная история. На уроке Амбридж Рон нарвался на отработку, отказавшись читать очередную шестистраничную главу, и тётушка Долли сладким голосом велела ему остаться после урока. В тот день это был последний урок, так что Рона ждали в гостиной факультета. Наконец, в одиннадцатом часу портрет Полной Дамы отъехал в сторону, открывая проход, и в комнату ввалился Рон, держа на весу окровавленную руку. Его тут окружили с испуганными расспросами – что да как? Бледно-зеленый Рон рассказал о страшном Черном пере, которое писало его кровью, ну ни дать ни взять жуткая сказка на ночь! Но на руке Рона после промывки проступила вырезанная, словно скальпелем, надпись – «я не должен лениться». Напуганные девочки переглянулись и заплакали, трогательно вытирая друг дружке слезы. Гарри потрясенно уставился в стену – как-то не вязалось кровавое перо с образом доброй тётушки Долли. Чертовщина какая-то… Вспомнив об Оборотном зелье, на всякий случай проверил карту Мародеров. Та честно доложила, что Долорес Джейн Амбридж – настоящая. Ничего, абсолютно ничего не понятно! Стали выспрашивать у пострадавшего Рона подробности, тот сообщил, что перо не нужно окунать в чернила, оно пишет само по себе, невидимым лезвием вспарывая его руку. Гермиона рассердилась и гневно забухтела, что это не дело и никуда не годится – протаскивать в школу темные кровососущие артефакты.

Стали думать. И переживать.

– Это же Амбридж. Я думала, она добрая…

– А тут перо…

– Кровью пишет!

– Я хочу домой!!!

– Я тоже…

Гермиона ничего умнее не придумала, как проверить, всех ли она так наказывает, внаглую не сделала домашние уроки и, как результат, попала на отработку к Амбридж. Черное перышко и ей исправно искромсало руку, выцарапывая на коже – «я не должна обманывать». Караул, кошмар и ужас. На Амбридж начали коситься, а некоторые личности, особо вумные, написали донос директору. Тот прочитал, грохнул ладонью по столу и послал доносчиков на исправление к Филчу, ибо нечего соваться туда, куда не следует. На директора тоже стали коситься, а как же, поощряет такие-разэдакие злодеяния!

А правда оказалась банальной, и открылась-то она случайно… После ужина Гарри вышел проверить коня на ночь, решив, что на улице прохладно, а ночью, возможно, ударит мороз. Сходил в шорную за теплой попоной, накрыл Даса, застегнул, где положено, а тут крылатой девочке взбрела в голову несвоевременная идейка – пошалить. Налетела на Гарри сзади и ухитрилась-таки взгромоздить свои чертовы копытца ему на плечи. Ну и вот, возраст почти год, весу килограммов двести и спину она Гарри просто чудом не сломала, да и то лишь потому, что Гарри на ногах не устоял, а грохнулся в снег. Лошадёнка испугалась падения и ускакала, задрав куцый хвостик. Гарри, кряхтя и охая, кое-как поднялся, подержался за поясницу, помассировал плечи и поковылял в замок, на все лады проклиная жеребячьи шалости. Постоял у подножия парадной лестницы, повспоминал, сколько пролетов и винтовых подъемов до гриффиндорской башни и передумал подниматься к себе, а тихо и молча поплелся к папе в подземелья со скоростью черепашки Люси.

Встревоженный отец содрал с сына одежду и осмотрел-обнюхал со всех сторон, водя палочкой вдоль свежих синяков. Переломов не обнаружил, только гематомы на плечах и небольшое растяжение мышц спины. Дал выпить Обезболивающего, уложил на диван и вполне профессионально проделал обширный массаж. Нежно растирал, разминал, растягивал одеревеневшие мышцы. Гарри лежал на животе, слушал ровное дыхание, ощущал надежное тепло отцовских рук и потихоньку, совсем незаметно уплыл в глубокий и крепкий сон. Про домашние задания он благополучно забыл. И вспомнил про них уже на следующее утро за завтраком. Времени на списывание-переписывание уже не было от слова «совсем», и на урок к Амбридж Гарри шел, как на гильотину. Все сдали пергаменты с домашним заданием, один только Гарри не смог и теперь тоскливо ждал приговора. Дождался.

– Мистер Поттер, будьте добры явиться ко мне на отработку сегодня вечером в восемь часов и постарайтесь не опоздать.

– Да, мэм.

Профессор Флитвик велел пересдать, мадам Стебль в качестве наказания попросила пересадить ящик мандрагор. Обед, новые уроки-наказания, ужин и, наконец, восемь часов вечера. Ох, как не хотелось идти под скальпель кровавого пера! Но ничего не поделаешь, он провинился, забыл сделать домашние уроки, и теперь за это приходилось расплачиваться. Постучался, дождался приглашения, вошел. Профессор Амбридж, приветливо улыбаясь, пригласила к столу, на котором уже лежали пергамент и черное перо, то самое. Гарри сглотнул, спустил с плеча сумку и тяжело плюхнулся на стул. Во рту резко пересохло, отчаянно захотелось пить, как будто его организм заранее прощался с пинтой-другой крови, которая сейчас прольется на пергамент. Гарри вздохнул, взял жуткое перо и прижал стальной наконечник к листу, провел, спонтанно ожидая боли, но…

Её не было. Совсем. Гарри озадаченно потряс пером, словно это могло помочь, потом сообразил. Ему же не сказали, что писать.

– Профессор, а что мне писать?

Амбридж ответила от своего стола:

– Пишите: «Я не должен бездельничать», мистер Поттер.

Гарри кивнул, опустил голову и снова провел пером по листу. И снова ничего, ни боли, ни крови. Да что за чушь?! Студенты же не врут, он сам видел свежие порезы на руках Гермионы и Рона. Гарри ещё раз потряс перо, как засохшую ручку, провел по пергаменту, пытаясь написать хотя бы букву «я». Ни черта. Гарри, раззадорившись, поколотил пером по столу, стуком он, как и ожидалось, привлек внимание Амбридж, и та удивленно спросила:

– Мистер Поттер, что вы делаете?

– Не пишет… – пробормотал Гарри, продолжая трясти пером.

Мадам Амбридж подошла, с интересом посмотрела, почесала подбородок и осведомилась:

– А почему вы не сделали домашнее задание?

– Забыл.

– Что ж, мистер Поттер, тогда напишите: «Я не должен забывать сделать домашние уроки».

Гарри с опаской провел пером по пергаменту, и снова ничего. Растерянно посмотрел на учительницу и на всякий случай сказал:

– Я его не ломал, честно…

Но к его удивлению, Амбридж отмахнулась и спросила совсем другое:

– А почему вы забыли сделать домашние уроки, мистер Поттер?

– Не помню… ой, нет, вспомнил – мне жеребёнок спину ушиб, так сильно, что я не стал подниматься к себе, а спустился к па… профессору Снейпу. Он мне массаж делал, и я уснул у него на диване.

– Понятно, мистер Поттер. В таком случае, наказывать вас нельзя, вы ни в чем не провинились и лишь стечение обстоятельств помешало вам сделать домашнее задание. Иначе говоря, с вами произошел несчастный случай, и перо это чувствует, потому что не желает наказывать невиновного. Вы свободны, мистер Поттер.

И Амбридж сделала щедрый жест рукой в сторону выхода. Гарри удивленно посмотрел на неё, повертел в пальцах загадочный артефакт и недоуменно спросил:

– А как оно работает?

– Оно впечатывает смысл написанного только тому, кто по-настоящему провинился. Простые строчки писать бессмысленно, вскоре это становится скучной и занудной рутиной. Вот вы сами подумайте, сидит наказанный студент, пишет строчку за строчкой и думает – ох, поскорей бы дописать сто пятую! – а вовсе не о том, за что он наказан, это для него как с гуся вода. Он всего лишь мечтает поскорее закончить нудную нудятину и убраться прочь. А это перо причиняет настоящую и очень сильную боль, которую ни один лентяй не забудет и постарается не совершать такие ошибки в дальнейшем. Вот это – настоящее наказание.

Гарри, всё поняв, радостно попрощался и унесся в коридор, где нос к носу столкнулся с верными поджидающими его друзьями, у Невилла в руках была бутылочка с настойкой растопырника, а Гермиона держала наготове бинт, который она принялась разматывать, едва завидев друга. Гарри это и тронуло, и насмешило, пришлось успокаивать друзей, показать им совершенно целые, ни разу не поцарапанные руки и объяснить, каким образом работает кровавое перо. Гермиона облегченно рассмеялась:

– А! Так вот почему директор так психанул, он-то знает, что это за штука! И вовсе оно не темный артефакт, а простое и действенное средство для вразумления. Спасибо, Гарри, я всё поняла и больше не буду совершать ошибки!

– А я тем более… – бормотнул впечатлённый Невилл.

Разумеется, вести о том, что это за перышко и с чем его кушают, моментально разнеслись по школе и надо было слышать, как горестно взвыли лентяи!..

А что касается игривой лошадки, то здесь свое веское слово вразумления вставил Дас. Когда Гарри в очередной раз пришел к нему почистить-погладить-угостить, конь в три глаза следил за горизонтами, пока хозяин его чистил и, как обычно, ушел в нирвану. И конечно же, бдительный Дас заметил, что крылатая девчонка снова крадется со своими жеребячьими глупостями. Гарри как раз перешел к крупу и теперь начищал его, следовательно, голова Даса была свободна. И не успела малявка отчебучить что-либо, как Дас со всей дури огрел её сжатыми зубами прямо в темечко, да так авторитетно, что мамаша даже не рискнула вмешаться или заступиться за свою малолетнюю хулиганку, вместо этого она равнодушно отвернулась и рассеянно уставилась на замок, мол, ничего не видела и не слышала. А малышка, получив крепкую взбучку, больше не рисковала предлагать человеку свои жеребячьи игры. Вот так верный конь по-своему объяснил неразумному жеребёнку правила поведения. А за шалости её вскоре прозвали Шалунья, эта кличка в будущем, скорее всего, трансформируется в Шалую, или я что-то не понимаю в лошадях…

А однажды в первых числах февраля во время завтрака раздался хохот. Гарри оторвался от овсянки и завертел головой, недоумевая, над чем это все смеются. А так как все показывали пальцами в одну сторону, то ему осталось посмотреть туда же – на широком подоконнике сидели две совы, одна всем известный Мерлин, а вторая… Гарри даже глаза протер, сняв очки, потом поспешно надел их и во все глаза уставился на чудо в перьях – россыпь неравномерных черных и рыжих пятнышек густо покрывали тело вполне обыкновенной совы. Глаза у неё были голубые, клювик и лапки розовые, а всё остальное сбивало с толку, ну не бывает на свете сов с окрасом далматина! Гарри вдруг понял, кто это и тоже захохотал:

– Ребята, познакомьтесь, это Перлина, прошу любить и жаловать! Мерлин привел познакомиться с нами свою младшую сестру.

Это был её первый полет, и вполне естественно, что для пробы крыла Мерлин решил сопроводить сестрёнку до Хогвартса, постоянного и точного адреса всех почтовых сов. Почему-то он не сомневался, что Жемчужина-Перлина тоже будет носить почту. Это имя дала тётя Петунья, справедливо решив, что второй такой совы в мире больше нет, а значит что? Совершенно верно, она единственная драгоценная жемчужина в огромной мировой коллекции птиц.

====== Сорок седьмая глава. Когда бесполезна месть... ======

Аберфорт любил своего старшего брата. Хоть и было между ними всего два года разницы, но четырехлетнему малышу всё равно приходилось равняться на шестилетнего братика. В свои шесть лет Альбус был признанным лидером среди дворовой малышни. А когда у них родилась ещё и сестра Ариана… счастью братьев не было предела. Их дорогая мамочка Кендра Дамблдор всё свое свободное время теперь отдавала вечно орущей и писающей в пелёнки Ари, и до мальчишек ей больше не было дела. Чем братья и воспользовались. Они оценили это со своего шкурного мальчишечьего интереса, сперва после нескольких эгоистичных экспериментов выяснили предел родительского терпения – драки, плач по ночам и даже, прости Мерлин, мокрые простыни.

Так вот, путем этих опытов братишки поняли, что мама никуда не делась и никуда не денется и впредь. Переглянувшись, братья Дамблдор радостно улыбнулись, хлопнулись ладонями и устремили свой горящий жаждой знаний взор за горизонт, навстречу новым открытиям и приключениям. Старые щелястые заборы в зарослях страшной кусачей крапивы, красные яблоки в саду соседей, они почему-то краснее, вкуснее и сочнее, чем в собственном саду, злые гуси которые с гоготом несутся к тебе, чтобы пребольно ущипнуть за пятку. Симпатичные лайки в вольерах, которых просто необходимо срочно выпустить на волю вольную…

Приняв это решение, братцы Дамблдоры, подстраховывая друг друга, крадут из папиного ящика с инструментами пару кусачек и пассатижи, после чего пару вечеров тратят свои силы и энергию на раскурочивание – по-другому и не скажешь! – сетки-рабицы, чтобы освободить несчастную запертую кареглазую лаечку. Их силенок, однако, хватает лишь на перекусывание пары ячеек сетки, не больше. Потом их, как правило, застукивает хозяин лайки. Увидев мелких вандалов, собаковладелец кривит рот в ехидной ухмылке, голой ладонью вырывает толстый стебель колючего репейника и смачно вытягивает им вдоль пацаньих спин. Ужаленные в буквальном смысле пацанята взлетают в воздух и задают испуганного стрекача, забыв в траве и на сетке папкины инструменты с серийным номером и пометкой – «Персиваль Дамблдор» плюс какой-то адрес. Если человек был честным, то он отправлялся по адресу, возвращал забытые кусачки и требовал возмещения ущерба на своем участке, оплату испорченной проволоки. А иные кротко полагали, что оставленные несостоявшимися собакокрадами кусачки и пассатижи достойная плата за покоцанную сетку, и с чистой совестью присваивали найденное себе, дескать, я это у себя в саду нашел, значит мое.

Шло время, сорванцы подрастали, круг их интересов расширялся, и раздвигались горизонты. Теперь у них была помощница – магия, с её помощью братья Ал и Аб открывали любые замки и запоры. И выскакивали на волю дорогие призовые лайки-медалистки и радостно усвистывали в неизвестном направлении, чтобы потом в положенный срок принести беспородное потомство, которое разочарованные хозяева безжалостно топили… Разлетались экзотические цесарки, чтобы пропасть навсегда в ближнем лесу. Наивные мальчики думали, что отпускают птиц на свободу, но на самом деле домашние фазаны попадали в зубы лисам, которых было очень много на окрестных полях и лесах вокруг Годриковой Впадины. К этому времени Дамблдоры жили здесь. Они переехали из Насыпного Нагорья после одного печального случая.

– Эй, Родди, гляди!

– Ух ты… как она это делает?

– Эй, мелкая, покажи-ка ещё раз!

Трое подростков перелезают через забор и окружают маленькую девочку шести лет. Она пугается и делает «это». Всплеск сырой детской магии завораживает мальчиков-магглов, они возбуждаются и требуют ещё, просят странную малышку снова поднять в воздух ветку клена. Но девочка устала, спонтанный выброс магии её утомил, и она просит парней оставить её в покое. Раззадоренные мальчишки, впервые столкнувшиеся с чудом, не соглашаются, просят новых чудес:

– Ну покажи ты, это так клево, как в цирке!

– Да! Просим, просим, покажи!

– Но я устала, пустите…

И тут Родди приходит в голову идея:

– Ребята, а вы видели, как качнулся клен, когда она шуганулась?!

– Точно! Если её напугать…

И трое безголовых подростков, воровато оглянувшись, схватили маленькую ведьму и тишком уволокли к запруде, где и отвели душу, поиграв в экзорцистов и инквизиторов. Пытки всякие-разные; они прикладывали к её рукам жгучую крапиву и колючие стебли шиповника, расцарапывая ноги... Дальше больше, они сломали ей пальцы, задирали платьице, спускали панталончики и рассматривали промежность, стыдливо хихикая и перешептываясь. Потом эти юные франкенштейны задумались – а пролезет ли их пися в девчоночью попку? Проверили. За сим занятием их и застал разгневанный папа Персиваль. Его расправа была быстрой и без рассуждений – если занимаются сексом, значит взрослые и отвечать должны так же, по-взрослому. Круцио за Круцио, серия ударов Секо, Чары кнута… Он просто обезумел при виде маленькой изнасилованной дочери, окровавленной, заплаканной, с переломанными пальчиками. И чихать на то, что от кровопотери скончался Родерик МакБрайд, а двое других остались идиотами в инвалидных колясках. Зачем напал? Не знаю, не помню, выпимши был.

Стук молотка и вердикт судьи:

– Приговорен к пожизненному заключению в тюрьме Азкабан.

Маленькая Ариана Дамблдор тоже стала идиоткой. Боялась света, боялась травы, боялась магии. От света пряталась под кроватью, в шкафу и в чулане. Подышать свежим воздухом соглашалась только ночью, при свете полумесяца. На траву старалась не наступать, её детская психика не смогла принять тот факт, что мягкой травой нельзя причинить такую невозможно сильную боль. Она знала точно – можно. Случайный порез об осоку в пруду убедил её в этом постулате окончательно. Магия… вот её она теперь боялась больше всего. Мама ей с детства твердила, что магия всесильна, что она будет могущественной колдуньей, но именно магия ей навредила, и более того – она её не защитила. Не защитила, не спасла, когда напали трое мальчишек. А самое страшное, именно магией любимый папа убил того мальчика. Отцовский рев «Круцио», «Секо» оглушал, кричали мальчишки, извиваясь от боли, а на коже появлялись глубокие раны, нанесенные невидимым ножом. И фоном – свист незримого кнута. Её детский приговор ясен и тверд: магия – это страшно.

После того как отец скончался в тюрьме, Аберфорт понял, что ненавидит судей и магглов.

Кендра осталась одна с тремя детьми: сыновьями-студентами и чокнутой дочкой. Дочкой, которая боялась солнечного света, травы и магии. И если первых двух вещей она более-менее могла избежать: от света спрятаться в темном чулане, а траву, любую, просто обойти стороной; то с магией всё было сложней, она всегда была при ней. Почему она боялась света? Потому что свет – это боль. Обжигающая боль от прикладываемых к её коже крапивы и терна, она ослепляла до белых кругов перед глазами. С тех пор и повелось, ожог – свет – боль. Всё взаимосвязано, как видите. Никто не поймет, как устроено сердце матери, вместо того, чтобы упечь потенциально опасную дочь в клинику св. Мунго, Кендра предпочитала подвергать свою жизнь ежеминутной опасности. И даже более того, сделала попытки приучить сумасшедшую к свету или траве. Ну и вошла однажды к дочке в комнату вечером с букетиком безобидных фиалок, фиолетово-розовых, как цветки шиповника. И только боги с мерлинами ведают, что включилось в голове у дурочки… но так или иначе, а стихийный всплеск дикой магии вышвырнул Кендру вон из комнаты на лестничную площадку… а перила были низкими, второй этаж высоким, а шея – хрупкой.

Похороны папы, похороны мамы, кто следующий? Эта циничная мысль сама собой возникла в голове Аберфорта, и на всякий случай он предположил – я. Потому что его сиятельство Альбус собирался в кругосветное путешествие с дражайшим другом Гелли. Но у Ала хватило совести отказаться от странствий и остаться дома с младшими братом и сестрой. Хотя… лучше бы поехал! Потому что самовлюбленный и эгоистичный Гелли не оценил такого самопожертвования. И вперся к ним качать права и уламывать Ала на кругосветку. Дело было вечером, делать было нечего… привлеченные шумным спором, в гостиную спустились Ариана и Аберфорт. Красавчик Геллерт эмоционально втолковывал равнодушному Альбусу:

– Да пойми ты, Ал, второго такого шанса может не представиться! Мы должны поехать, мы должны стать первыми!

– Не хочу… – лениво буркает Альбус.

– Да почему?! Его идеи уникальны! Мы прославимся!

– Дурак твой Гитлер! – неосторожно восклицает Альбус.

– Ты… охренел?.. – ошарашенно вопрошает Геллерт, затем, взбесившись, выхватывает палочку и наотмашь бьет Альбуса Секо. На правом плече лопается ткань, и брызжет алая кровь.

Отчаянно, на уровне ультразвука визжит Ариана, она буквально воочию видит, как отец при помощи Секо убивает того мальчика-маггла… В доме начинается хаос, со звоном вылетают стекла в окнах и дверях, лопаются фарфоровые вазы и прочие хрустальные вещи. И вырывается подавляемый обскур. Это Ариана, это её дикая магия, которую девочка много лет давила и душила в себе, наконец-то вырывается на свободу. Падает на пол бездыханное тело, а темная древняя сила слепо мечется по комнате, инстинктивно уворачиваясь от трех зеленых лучей Авад, которые посылают в облако тьмы перепуганные братья и Геллерт. Что поделать, в то время они ещё не встречали Мэри Бэрбоун и с обскуром столкнулись впервые.

После похорон младшей сестры, после памятной драки у гроба Аберфорт понял, что ненавидит Альбуса. Высокомерного и равнодушного Альбуса, который вместо того, чтобы помочь брату справиться с горем, уехал в Европу, на поиски Геллерта Грин-де-Вальда, чтобы призвать того к ответу. После досконального изучения обскуров и личного знакомства с Бэрбоунами Альбус Дамблдор почему-то решил, что в смерти Арианы виноват именно Гелли, спровоцировавший тот магический выброс.

Ненависть с годами только растет, становится крепче и ядреней, как то вино. Выдержанное и благородное. Ненависть Аберфорта становится точно такой же, выдержанной и благородной. Брата по человеческим законам нельзя убить, но нигде не сказано и не запрещено ему пакостить. Что Аберфорт и проделал, поселился поближе к “любимому” братику в деревушке Хогсмид, открыл таверну под названием «Кабанья голова» и начал свои маленькие дела-проделки. Сначала по молодости лет и горячего характера устраивал мелкие склочки и драчки. Демонстративно заводил козлов, давал им бородатые клички – Альбус, Брайан, Вульфрик и прочие, и всласть пытал, слушая жалобное блеянье Альбусов. Его штрафовали, конфисковывали бедных козликов, сажали в камеру предвариловки на пару суток. Потом отпускали. Аберфорт гаденько хихикал, потирал ладошки и заводил новых козликов. И снова орали в ночи новые Альбусы и Персивали.

После ареста на месяц Аберфорт притих или, вернее, решил, что травля козлов это всё-таки мелочь и вообще несерьезно. Стал капать направо-налево своим посетителям на мозги, подзуживая, что-де у Альбуса и Грини была любовь-морковь. Люди слушали, плевались, крутили пальцами у виска. И запоминали. А уж когда Дамблдор завел привычку обращаться ко всем «Мальчик мой!», стали от него шарахаться. Пока был учителем трансфигурации, было терпимо для обоих братьев. Но когда Альбус сел в кресло директора, к ненависти прибавилась банальная зависть черного цвета. Вот же гад, он теперь целый директор, а я по-прежнему жалкий трактирщик! И начал гадить по новой – вредил любимчикам Альбуса, сперва Феликсу Гордону, довел его до белого каления, до того, что тот ушел со скандалом, плюнув в бородатую рожу Ала. Потом переключился было на Гарри Поттера, но пацан оказался не настолько близким, а наоборот, очень даже далеким. Тогда… тогда… ладно же, вот поврежу я школе твоей, вот тогда и посмотрим, почем фунт лиха.