Текст книги "Высшая степень обиды (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Проходя на второй этаж с офицерами, Герой остановился перед матроской и брезгливо спросил:

– Это что еще за…? – и грязно выругался.

– Матрос Понятина, товарищ адмирал, – отрапортовал сопровождающий его командир части и они прошли дальше.

Эта история разнеслась и смаковалась. Над ней и смеялись и одновременно сочувствовали пострадавшей, искренне возмущаясь хамским поведением Героя. Бедная Понятина вначале плакала и пряталась, а потом как-то пообвыкла. Усольцев тоже был в той группе сопровождения. Я какое-то время решалась, но все-таки не утерпела и спросила его, когда вечером выдалась тихая свободная минута:

– Сколько вас там было?

– Восемнадцать человек.

– Восемнадцать мужчин-офицеров, в присутствии которых оскорбили женщину, – протянула я нейтральным тоном.

Он весь подобрался, развернулся ко мне и вдруг предложил:

– Может, будем говорить обо мне?

– Да, будем говорить о тебе. Как ты чувствуешь себя после этого?

– Прекрасно, Зоя, – криво улыбнулся он уголком рта.

– Значит, оскорбление женщины…

– Там не было женщин! Там был матрос на службе и при исполнении. А теперь послушай, пожалуйста, – притянул он меня и поставил перед собой: – Времена того благородства, которое имеешь в виду ты, давно прошли. Белые перчатки сейчас положены только к парадной форме, но даже если бы… если бы в лицо Герою полетела моя перчатка, ты думаешь – что? Назавтра последовала бы благородная дуэль на шпагах или пистолетах? Нет, Зоя. Я пробкой вылетел бы на гражданку с волчьим билетом. Потому что честь и совесть сейчас тоже не обязательны – весь Флот знает, как он получил свою награду. И так везде! Наказание невиновных и награждение непричастных, Зоя, это реальность. Дальше… что, если бы вместо нее там стояла ты?

– Перегрызла бы ему глотку, – прошипела я, честно глядя ему в глаза.

– А я думаю – пощечина… – не согласился он, – может это и всколыхнуло бы в нем что-то мужское, но итог был бы один. И все-таки? Несмотря на то, что это означало бы крах твоей и моей службы...?

– Наверное, независимо… – прошептала я, опуская взгляд.

– Поэтому ты никогда не будешь служить. Потому что я знаю реалии и знаю, с чем бы тебе пришлось столкнуться. Знал и ее муж, но на службу ее устроил. И он не пошел на следующий день бросать в лицо Герою перчатку. Хотя именно он несет ответственность за свою женщину. И она тоже умылась, отряхнулась и опять проверяет пропуска. И даже форму не подогнала. Хотя эта служба для нее не вопрос жизни и смерти – они не голодают.

У меня есть моя женщина и мои дети. И рисковать карьерой ради чужой бабы я никогда не стану, потому что в первую очередь – вы... Вы должны быть накормлены и обеспечены крышей над головой. Нет уже того благородства, Зоя, и тоскуешь по тем временам не ты одна. Когда-то оно практиковалось в известных слоях общества и привносилось в отдельные его группы и да – лейтенант мог бросить перчатку в лицо старшему по званию. Насколько это умно – вопрос второй, но ему ответили бы адекватно, иначе не поняло бы то самое общество. Сейчас всем плевать на мифическое благородство, уберечь бы крохи и остатки достоинства, – зло выдохнул он.

– Витя, не злись, пожалуйста, – мирно попросила я, – ты все объяснил очень доходчиво. И почему ты злишься сейчас, я тоже понимаю – не на меня… И как вообще тогда можно отстоять это достоинство в такой обстановке?

– Есть невербальные знаки, Зоя… – отпустил он меня из рук, – я, например, четко знаю предел того, что готов вытерпеть, и когда этот предел близок, я даю понять это, сам толком не понимая – как, но зато понимают меня. Я вынесу самый черный мат в свою сторону, но только если заслужил его, но оскорблять себя вот таким образом не позволю никогда. Они трусы и чувствуют это. Тем самым местом чувствуют и дают задний ход. У них чувство самосохранения гипертрофировано, слишком ценны они сами себе. И это чувство говорит – отступись, это предел, дальше этот человек опасен.

Я не знаю – взгляд это или поза, или энергетический посыл, выражение лица… я этого не знаю. Но все это только для вас, а не для чужих баб, которые сознательно окунулись… потому что им неплохо платят. Или они приведут себя в порядок и научатся посылать такие невербальные сигналы, или… как уж есть.

– Я все поняла – я извиняюсь, а ты прекрати нервничать, – обнимала я его со спины, чувствуя, как она напряжена. Гладила по голове, как мальчишек и чувствовала, как его отпускает – расслабляются мышцы и чуть опускаются агрессивно приподнятые плечи…

Больше я не предъявляла ему претензий таким манером. И никогда не сомневалась в правильности его поступков – хорошо он поступал или плохо, если это не касалось нашей семьи. Он поступал так, как подсказывала ему его натура и позволяли обстоятельства, которые приходилось учитывать, иногда жертвуя чем-то внутри себя ради нас с сыновьями. Печально было, конечно, что истинного, классического благородства в нашем обществе больше не существует, может только его эпизоды, но…

Но сейчас Виктор вдруг оказался в неловком и даже смешном положении. О приключении в госпитале (а именно так это воспринималось чужими людьми) явно говорили с усмешкой. Мало смешного в этой истории было только для нашей семьи и пускай – еще для Паши.

Сейчас речь шла даже не обо мне. Я просто не представляла себе – можно ли вообще достойно выйти из такой ситуации? И как, интересно, сейчас чувствует себя его внутреннее мужское достоинство? И почему же мне сейчас так тошно и обидно – вдвойне! За него, за того Виктора! Надо же было загнать себя в такую яму! Ради чего, для чего, какой в этом смысл? Стоило оно того, чтобы не просто изгадить все наше с ним – общее, но еще и свою душу? Какое-то жуткое несоответствие... не знаю... Непонимание и даже неверие, неприятие того, что случилось просто выворачивало душу, потому что тот – мой Виктор просто не мог, не способен был! Но я сама видела…

– Зоя, ты так ушла в себя... Что-то не так, самочувствие? – обеспокоенно присматривался ко мне Артем.

И я будто очнулась... Теплый зал со стенами, имитирующими кирпич терракотового цвета и столиками в скатертях с букетиками живых цветов, был полупустым. Со стороны кухни потянуло новым запахом… неужели шашлыка? Это была та еда, которую, как я считала, нужно исключительно вынюхивать. Само поедание не так, чтобы…, а вот удовольствие от процесса приготовления для меня всегда было – выше среднего.

Здесь было тепло и очень уютно, а пахло так вообще… одуряюще, хотя я уже и не была голодной. А за стеклянной стеной – холодная слякоть с ветром и быстрые потоки воды по стеклу.

– И когда оно только успело? И как я теперь попаду домой? – прошептала я, тараща на все это глаза.

– Я подгоню машину и отвезу тебя до самого порога, не переживай. Надеюсь – выживу, – пожал Артем плечами.

– Ничего… мама знает, что мы с тобой обедаем.

Вытащив опять телефон, я посмотрела время, а он, заглянув через мое плечо, вдруг тихо сказал, глядя на фото мальчиков – мою новую заставку:

– Надо же – вылитый отец в молодости.

Я не сразу поняла, а потом медленно обернулась к нему: – А ты откуда знаешь? А-а-а… ты же видел нас издалека. Но откуда-то знаешь, что Виктор служит на подлодке, – медленно соображала я.

– Не только видел издалека, – отвернулся он, отходя от моего кресла. Сел на свое место и взглянул мне в глаза: – Я тогда даже разговаривал с ним.

Глава 24

– Правда? – глупо спросила я.

– Правда, – улыбнулся Артем, вставая опять: – Давай отвезу тебя, у меня сегодня что-то типа совещания с Токаревым и еще двумя серьезными людьми – по передаче должности. Не могу опаздывать. Посиди тут, я сейчас подгоню машину.

Он подошел к барной стойке, поговорил там с парнем, посмеялся и, получив в руки зонт, вышел из кафе.

Уже в машине, когда мы по большой дуге ехали к автомобильному мосту, он взглянул на меня и весело сказал:

– Ну, у тебя и выдержка! Завидую – честно, – перестал улыбаться и, помолчав, заговорил: – Я в тот день только приехал – шел домой с вокзала. Встретил Толяна Фимичева, он и выложил с ходу, что ты буквально живешь в санатории с мужиком. И я пошел туда прямо с рюкзаком на спине… развернулся, даже не дослушав его. Уже на территории понял, что глупо – и что поверил, и что пошел… где там тебя искать? И увидел, как вы выходили из корпуса. Даже сильно издалека было понятно – чем вы там занимались... Ты ушла, а я захотел посмотреть ради кого ты меня бросила. Сама понимаешь – я не знал тогда, что ты услышала тот разговор, целый год копил обиду, искал тебя и еще, наконец, дорвался до баб. То есть, я чувствовал себя тогда достаточно уверенно, чтобы хотя бы визуально оценить соперника.

– Вы, правда – говорили с Виктором?

– На нейтральные темы, Зоя. Не думаешь же ты, что я стал бы предъявлять непонятные претензии незнакомому человеку? Дело было не в нем, а в тебе – это ты выбрала его, а не меня. Я просто подсел за его столик в столовой – купил талон на обед. Мы разговорились… ни о чем вообще, это был почти пустой треп. Я узнал, что он учится в подплаве, о себе что-то сказал... И изучал его, смотрел…

– И что? – напряженно спросила я, глядя на быстро бегающие по ветровому стеклу дворники.

– Попрощались за руку, и я ушел. Переночевал дома и уехал обратно, – широко улыбнулся Артем, взглянув на меня: – Ушел делать себя, Зоя – под него. Дело было именно в нем, как оказалось. Понятно стало, что первым выбрал он, а не ты и хрен я смогу оспорить этот выбор. И тебя я понял. Ну, мне так казалось, что понял – не знал же, что ты тогда слышала…

– Что значит – делать, Артем? – хотела понять я. Мы уже ехали по дороге к моему дому, а нужно было успеть закончить этот разговор.

– Ну… он уже тогда выглядел очень мужиком – крепкие плечи, широкие ладони, часы… – Артем выпростал из рукава джемпера запястье и показал мне «командирские» часы: – Вот… привык уже – хорошая вещь, противоударные, влаго…

– Я знаю. Дальше, – потребовала я.

– Н-ну… часы действительно нравятся, с них-то я и начал, – невесело хмыкнул он, – потом эта дурь, конечно, схлынула… не сразу и даже не быстро, но в нужном направлении меня, действительно, подтолкнуло. А если про тот день… я признал его превосходство, Зоя. Я проигрывал по всем фронтам – тонкий хлыщ… не совсем уж слабак, конечно… Но он тогда уже состоялся, как личность, был абсолютно уверен в себе – это всегда чувствуется, особенно в мужском общении. Как тебе объяснить? Почти на животных инстинктах… просто понимаешь, что перед тобой альфа-самец и он сильнее – не обязательно физически. А я еще был пацаном-танцором – влюбленным, обиженным, мелко мстящим тебе с другими… – остановил он машину возле дома, – извини, Зоя, но мне на самом деле пора.

– Это ты извини. Не очень хорошие воспоминания.

– Что ты? – удивленно уставился он на меня, – я стал другим человеком, уже тогда начал меняться. Вначале внутренне, а потом и все остальное…

– Да все у тебя было нормально с остальным! Если бы не тот разговор… – разозлилась я.

– Спасибо, конечно, – кивнул он, – ненадолго бы, поверь мне. Ладно… завтра – на том же месте, в тот же час. Ты не против? Я все расскажу и не переживай – будет просто интересный разговор. А может, еще и посоветуешь что… От тебя любой совет приму, тебе почему-то очень сильно верю, Черножопик… – уставился он на меня с ожиданием.

– Дурак, – констатировала я, – и совсем без чувства самосохранения.

– Больше не буду… не утерпел – извини. Ты так выросла, Зоя… то есть – изменилась. Это понятно – годы прошли. Но не все меняются в лучшую сторону – сама знаешь. Сиди, я провожу тебя с зонтом, – вышел он из машины, открыл мою дверку и проводил до крыльца.

– До завтра, – согласилась я на еще один разговор, а Артем легко и спокойно улыбнулся. Уехал…

Мамы в доме не оказалось. Время было доить Тасю и, скорее всего, она была у нее. Но зонт лежал на полочке в прихожей, а дождевик висел на вешалке. Наверное, ушла туда и тут ливануло… ждет теперь, чтобы не вымокнуть – решила я. Вступила в резиновые сапоги, накинула дождевик с капюшоном и, захватив зонт, шагнула под дождь.

Дверь в недавно построенный, чистенький сарай была полуоткрыта. Я тихонько подошла, заглянула и замерла. Мама сидела на стульчике, но почему-то не так, как положено – она обнимала Тасю за переднюю ногу и прижималась к ней лбом. Она сидела тихо, а Тася то шумно дышала ей в волосы, то отворачивалась к своей кормушке, но не ела и опять тянула свою морду к маме.

Я не знала, что мне делать. Ни уйти, ни войти… выбрала второе. Отошла и позвала маму чуть раньше, и только потом вошла.

– Я зонт принесла, ты застряла тут? – вглядывалась я в ее лицо. Следов слез не было, лицо спокойное... слишком спокойное для той ее позы.

– Да. Я уже и подоила, и убрала тут. Не стала ждать Назарку, – поднялась она, подхватила ведро с молоком и мы пошли к дому.

– Вечером моя очередь, – пообещала я.

– Ладно, – тихо согласилась она.

– Мама, у тебя ничего не болит? Ты немножко… не так выглядишь.

– Да вроде все в порядке? – удивилась она. Признаваться ни в чем явно не собиралась. Это было понятно.

Я поднялась к себе и переоделась в домашнее. Постояла у окна и посмотрела на не прекращающийся дождь. Уже два дня я не могла получить багаж и деньги, хотя извещения пришли – ждала погоды. Подумав, плотнее прикрыла дверь, позвонила папе и негромко спросила:

– Папа? Привет. Ты не звонил сегодня маме?

– Д-да, Зоя. До-оложил про ло-огопеда и…

– … что постригся, да?

– Ага. За-апускают н-новый пре-епарат. Я буду ра-аботать. И – реаб-б… блин!

– Реабилитироваться? Вначале – реабилитационный центр? Не пытайся пока сложные слова... Хорошо, это здорово, папа. Я рада, – мучилась я, не зная, как ему сказать.

– А ма-ама? – затаился он, прислушиваясь.

– А чем она может быть недовольна? Папа, только не звони ей часто… пока, – почти взмолилась я, – ей нужно… постепенно, папа. Ты должен понимать – все не так просто… не будет. Я буду сама звонить, и мы что-то обязательно придумаем, хорошо?

– Я не у…утерпе-ел – н-нужно мне... П-плохо все, Зоя? – потух он голосом.

– Ей тяжело. Ты говорил страшные слова. Я помню-помню – ты плохо соображал тогда. Но она их услышала... И все равно я думаю, что надежда есть.

– Да…

– Я серьезно. Она же сказала – делай все по списку. Есть список?

– Да.

Вечером я доила Тасю и вспоминала – в обед мама забыла надеть и шапочку и платок. Расстроилась, но папе этого не показала, иначе мои слова не стали бы для него неприятным откровением. Она уже спокойно говорит с ним и пускай это только видимость, но понятно – уже способна на это.

А я? Смогла бы сейчас говорить с Виктором? Вряд ли... При одной мысли об этом внутри начинает концентрироваться непонятно что – дикое, душное и почти неконтролируемое. Психи мои, ярость? Я так и не выплеснула ее адресно, не высказала, не дала понять! Чтобы он точно знал – что сделал со мной и как же мне больно и обидно! Нет… говорить с ним я не смогу, даже просто по телефону. Сорвусь… недостойно, как говорила мама. Это будет очень-очень недостойно – гарантированно. Наверное, мне тоже нужны эти полгода. Половина года…

Ночью снилось прошлое… какими-то урывками и кусками. Память будто выхватывала эпизоды из разного времени и выкладывала их в мое сознание – не совсем так, как было, иногда в другом цвете или даже интерьере. Что-то потом вспомнилось – утром, а что-то и нет...

Вот Виктор ползает с сыновьями по паласу и, таская по нему игрушечную подлодку, командует:

– Торпедист! Первый, второй торпедные аппараты – товсь!

– Есть – первый, второй торпендые аппараты – товсь! Торпендист, – подтверждают, как положено команду и восторженно орут и прыгают мальчишки.

– Тор-пед-ны-е… – спокойно поправляет их отец.

– Ага!!! – толкутся они уже на нем. Лодка улетает в сторону…

Вот мальчишкам по семь лет… Виктор вернулся с дежурства и, обнимаясь втроем в прихожей, они смеются и громко поют:

– Гуляет красотка – подводная лодка,

В глубины ныряет, страну охраняет…

Десять лет…

– Нет нигде такого равенства перед лицом смерти, как на подводной лодке, где все или побеждают, или погибают…

– Магомед Гаджиев сказал, – докладывает Ромка, а Сережка тихо говорит:

– Я не хочу погибать.

– Научись побеждать, это в твоих силах. И ты сам выберешь себе профессию, – обещает отец.

– А я уже выбрал! – говорит Ромка, – я буду лечить коленки. Я уже лечил коленки и у меня хорошо получилось. И не больно было. И не нужно погибать.

– У вас еще океан времени. Я покажу вам лодку, сходим на нее, хотите?

– Да-а…?! – загораются мальчишки...

Я прислонилась к плечу Усольцева и сплю. Мне хорошо и спокойно – он рядом, он здесь. Его рука тяжело лежит на моем боку, и я чувствую себя согретой и защищенной. И вдруг в уши врывается противный звук лодочного ревуна:

– Вау-вау-вау-вааа, вау-вау-вау-вааа… – будит меня знакомое кваканье.

Подорвавшись на постели, я села и прислушалась, не веря своим ушам – откуда здесь это? Подводные лодки, заходя в базу, всегда подают сигнал ревуном. На каждой лодке он настроен по-разному – длинные квакающие звуки и короткие чередуются в разной последовательности. На лодке Усольцева он был именно таким.

– Мау-мау-маааауууу, – раздалось прямо под окном просто… душераздирающе.

– Чтоб тебя…!!! Марта вам мало, сволочи поганые, – откинулась я на подушку и вытерла вспотевший лоб.

Завтракая, я поглядывала на маму. Все было, как всегда – она была совершенно спокойна. Как, впрочем, и вчера вечером. Сегодня я уходила на процедуры, а она в фитнесс-центр на работу. Я не могла решить для себя – нужно это – разговорить ее, или нет? Вздохнула тяжело...

– Начал Усольцев сниться. Это нормально?

– Опять игрища? – уточнила мама.

– Нет… семейное.

– Незакрытые отношения, – кивнула она.

– Закрою – перестанет?

– Нет.

– Хреново.

– Да уж…

Сегодня у меня был массаж воротниковой зоны, ванна минеральная и в том же водном корпусе – ванна жемчужная для ног. Между процедурами я садилась в кресло в одном из многочисленных зимних садиков и, спрятавшись за пальму или фикус, читала «Злой дух Ямбуя». Книгу эту помнила еще с детства, видела фильм, но все равно решила освежить историю в памяти.

Я как раз дошла до того места, где главный герой сидит в засаде возле медвежьей захоронки – человеческого трупа. В этой книге было несколько очень напряженных сцен, но эта… Ночь… медведь-людоед может явиться в любую минуту. Уставшие глаза человека пытаются увидеть хоть что-то в почти непроглядной темноте, уши напряженно ловят малейший звук, руки судорожно стискивают оружие. И тут…! Труп шевелится… приподнимается спиной…

– Зоя!

– А-а! – подскочила я, – Боже… не подходи ко мне так! У меня от мамы, наверное…

– Что ты читаешь? А-а-а… – понимающе кивнул Артем, – помнишь, как в кино за руки меня хватала?

– Да, – уже успокоилась я, – классно сняли – жуть жуткая. Но написано круче.

– Обедать идем?

– Обедать идем, – с облегчением закрыла я книгу.

– Не читай на ночь, – посоветовал он, – кошмары замучают.

А я вспомнила свой прошлый сон и… пускай лучше кошмары. Лучше медведь-людоед, чем Усольцев. Лучше страх, чем тягучая серая тоска…

В кафе я заказала все те же зразы, но заплатила за них сама. Очевидно, одновременно с этим я посылала некие невербальные сигналы, потому что Артем не стал протестовать. Он выглядел уставшим и измотанным, и я впервые подумала о том, что мы с ним в неравном положении – он работает, да еще и занимается мною, а я исключительно отдыхаю. Что делать в такой ситуации, я не знала. Нужно бы его отблагодарить каким-то образом… дать тот самый совет, например.

– Сегодня раздаю советы бесплатно, – предложила я.

– Я сказал, не подумав, Зоя. Но раз уж обещал…

– Не нужно, Тема, не заставляй себя – ты выглядишь уставшим.

– Я не спал… – угрюмо протянул он, – Зоэ звонила вечером, просит развод.

– Сочувствую, – сказала я, немного помолчав и призналась: – У меня тоже развалилось.

– Причина?

– Он.

Артем отодвинул пустую тарелку и внимательно посмотрел на меня:

– Советы это хорошо… Плохо, когда с ними уже поздно, – отстраненно заметил он и будто решился:

– Я долго любил тебя... любил и ненавидел. Это как одержимость – трудно избавиться. Называл ее Зоей ночью… нечаянно и до сих пор не знаю – поняла она разницу или нет? Она тогда воспринималась, как обуза. Хорошо было только в постели, все остальное – хреново. Трудная учеба, быт, где она не очень… медики немного засранцы, – признался он, – во всяком случае – почти все мои знакомые. Потом младенец Катя и ее нужды, подработка санитаром, потом медбратом в частном порядке… Я почти не говорил с ней – не было времени и сил, предлагал уехать… вел себя, как скотина.

– А она?

– А я не знаю – что ей нужно было? Убей – не знаю! Сто раз могла уехать и доучиться, они там постоянно повышают свой уровень и бесплатно. Я знаю про кубинскую медицину, и ты тоже знаешь – одна из лучших в мире, если не самая… Понятия не имею – зачем она здесь сидит? Она очень хороший специалист-невролог, сейчас работает в частной клинике, имеет свои наработки, статьи…

– Не думаешь, что она осталась из-за тебя? – осторожно спросила я.

– Думаю-думаю… само собой, смотри, – легко рассмеялся Артем, доставая из портмоне фото очень красивой темнокожей женщины: – У меня только одна версия – сбежала оттуда от кого-то, воспользовалась этим «по обмену». Звучит, как в дурном сериале, но дальше мозг отказывается... Я спрашивал прямо, но она только улыбалась и молчала. Так что…

– Темка, ты дурак? – прошептала я, – такая женщина могла остаться с любым, а выбрала тебя – санитара и медбрата на подработке.

– Я тогда был легкой добычей, может, ей нужно было срочно решаться на что-то. Она старше на три года, еще немного и нужно было уезжать.

– И поэтому она родила тебе дочку.

– Хорошая причина выйти замуж и возможность получить наше гражданство.

– Такая радость в нем? Когда врач на Кубе самая уважаемая профессия еще со времен Че Гевары и в медицину вкладывается половина всех валютных поступлений от внешней торговли? И жить она мечтала не на цветущем тропическом острове – своей Родине, а в нашем северном Болоте, – фигела я от ситуации, – раньше она не просила развода?

– Просто поставила в известность пять лет назад, что переезжает в Москву. Кате предложила выбирать, и она осталась в своей школе – там друзья. Потом заскучала и переехала в Москву к матери.

– Ну, так дай ей развод, если просит, – не понимала я, – раз все у вас было так плохо.

– В постели все было отлично. Я не изменял ей – в голову не приходило, – нервно стучал пальцами по столику Артем.

– А сейчас? – насторожилась я.

– А что, собственно – сейчас? Она уехала и мне что – поститься всю оставшуюся? – возмутился он, – это даже не связи, так…

– Любви нет, тебя все устраивает – разводись, – выдала я окончательный вердикт.

Артем молчал и смотрел на меня… странно. Потом вздохнул и признался:

– Мне нужен другой совет, Зоя – как все исправить? Мне нужна эта женщина. Все есть… оказывается.

– Так скажи ей это.

– Уже поздно. Я уверен, что за эти годы… смотри! – подсовывал он мне опять фотографию своей Зоэ.

– Тема… ты состоялся в профессии… Кстати, как попал сюда?

– Токарев тогда преподавал у нас, и еще где-то…

– В военно-медицинской академии, – сообразила я, – там они и познакомились с Пашкой. Когда решил уйти на пенсию, дал знать тебе?

– Да. Он знал, что я отсюда. Родители здесь.

– Тебя ценят, как специалиста, ты красивый мужик, Тема. Женщина тебя выбрала, терпела столько лет, что ты называл ее чужим именем…

– С дуба рухнула? – мрачно поинтересовался он, – только первое время…

– Какая разница?! – вспылила я, – она сама говорила, что любит тебя?

– С чего бы это? – удивился он.

– Не знаю… тяжело у вас все. Коса – на камень. Там еще могут быть загадочные кубинские тараканы – дед вернулся за бабушкой, когда она успела еще раз сходить замуж и почти забыла его. Это уже из разряда неведомого… И ты же тоже молчал?

– Я не молчал – я не знал! – психанул он.

– Не знал год или два… но не двенадцать же? Или сколько там тебе понадобилось? Ну, ты же не дебил, Тема? Все ты знал, но для вас же признать это… а сказать так вообще – легче повеситься! Вот и она молчала. И я бы, наверное… Только вот насколько бы меня хватило – вопрос? С выдержкой у меня трудновато.

Артем серьезно смотрел на меня.

– Я помню. Ты наступала, угрожала и почти выдавила мне прыщ. Я реально боялся тогда.

– Вот видишь? А жена у тебя сильная... Я бы сразу удушила Усольцева подушкой, услыхав чужое имя.

– Черножопик… – пырхнул он, а я швырнула в него кусочек хлеба, который держала в руке и огляделась в поисках добавки. Он откинулся в кресле и уставился на меня.

– Я привыкла, что мужчина держит слово.

– Я прошу прощения, Зоя, – склонил он виноватую голову, – вспомнил прошлое и утратил чувство реальности. Больше не повторится – обещаю. Давай свой совет… ты обещала мне совет.

– Не знаю. Из меня советчик, Тема… особенно в такой «Санта-Барбаре». Я же не знаю о вас ничего. Твой рассказ – верхами, без деталей, а они могут быть очень важными. Наверное, нужно просто честно поговорить?