Текст книги "Высшая степень обиды (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Зачем? – улыбался Виктор, – мне было все равно. В самом начале я вообще не в лицо влюбился.

– А куда… Господи, – закатила я глаза, – а во что тогда?

– Не нервничай, пожалуйста, – сжал он мою кисть, которая непонятно как оказалась в его руке. Снял свои перчатки и протянул их мне.

– Надень... Увидел тебя с подружками... Тогда включали трансляцию, помнишь? Музыку на территории? Ты пританцовывала на месте – переступала, попой вертела... в белых шортиках. Пока шел – сердце в голове лупило, как бешенное. Первый раз так боялся, что могут послать.

– А когда увидел?

– Понял, что повезло еще больше – хорошенькая. А потом… после уже – понял, что мне мало... и нужно брать тебя в постоянное пользование, – осторожно гладил он мою руку в перчатке.

– Не смешно. Дети могли унаследовать негроидные черты, – потянула я ее к себе.

– Ну… – улыбался Усольцев, – тогда я точно знал бы, что они от тебя.

– А сейчас? – улыбнулась нечаянно и я.

– Что мои – знаю точно, потому что похожи…

Раньше я толкнула бы его шутя, или полезла бы обниматься, или за поцелуем… Сейчас мы просто смотрели друг на друга и улыбки медленно таяли… исчезали. Стояло между нами... Это не замолчать. Наверное, не стоит откладывать?

Сбоку послышался шум, и мы дружно оглянулись. По широкой дорожке катил экскурсионный паровозик всего с парочкой вагончиков. Голубенький с белым, очень нарядный – настоящий привет из лета. Однажды мы катались на таком всей семьей, а потом, когда мальчишки подросли, уже решались отпускать их одних.

– Я думал – только летом катают, – тихо сказал Виктор.

– Было объявление – пустили пока теплые дни, бабье лето все-таки… есть желающие. Там Сережа и Рома, сказали – нарежут пару кругов.

Мы смотрели как, не спеша, приближается паровозик. Кроме наших ребят, в последнем вагончике ехала еще пара с двумя детьми. Те шумели, родители успокаивали их, а наши дети внимательно смотрели на нас с Виктором. Проезжая совсем рядом, дружно вглядывались в мое лицо. Отметили, наверное, как близко друг к дружке мы сидим. Я улыбнулась им и крикнула:

– Не проголодались еще, орлы?!

Сережка засмеялся, а Ромка показал – сыт по горло и погладил животик. Я помахала им рукой. Вагончик проехал дальше и две одинаковые головы склонились друг к другу – обсуждают нас…

– Профессия медика – уже защита, – вдруг сказал Усольцев, глядя им вслед: – Не переживай за них.

– Ты о чем? – не совсем поняла я.

– Профессия уважаемая, – объяснил он, – я командир, но медика воспринимаю равным себе – не по должности, а по статусу. Мужики над ними стебутся – бездельники, в штатном режиме почти ничем не заняты. Но уважение есть всегда. Даже если наших распределят в плавсостав, прессовать их там не станут – сработает внутренний ограничитель.

– Ты мог убедить их поступить в подплав. Мог… – кивнула я своим мыслям, – но давить не стал?

– Решали сами, я только рад за них… – помолчал он, а потом заглянул мне в глаза: – Скажи мне, пожалуйста – я могу хотя бы надеяться? Может не сейчас, не по живому… Или еще что-то…? Ты хочешь еще что-то знать?

Я глубоко вздохнула… Замолчать вещи неприятные не получится, как ни откладывай – не за этим мы здесь. Точно не для того, чтобы вспоминать и говорить о хорошем. Его письмо, конечно, многое объяснило, что-то разъяснила Роза, но мне и правда нужно было вот так – глаза в глаза. Поговорить и понять для себя. А потом я очень сильно постараюсь спихнуть Сысоеву на самое дно памяти, в самую глубокую и вонючую яму. Сделаю это в любом случае, забуду, как страшный сон – как бы у нас ни сложилось. Время поможет.

Ну, значит… Алина Сысоева? Имя царапало... Имя делало ее живее и человечнее, будто давало право на жизнь... или даже на что-то большее. Да, я хочу объяснений – не приглаженных, не продуманных, как в письме, а сумбурных и искренних , на нервах – его нервах и моих…

Глава 35

– Я говорила с Давлятовной, – вытолкнула я из себя через силу, – она объяснила все твои действия грамотно и очень убедительно… с научной точки зрения. Ощущение – обеляла изо всех сил.

– Я не просил ее, – процедил он сквозь зубы.

– Только не вздумай выяснять отношения, – вздохнула я, отстраняясь: – Это не она, а я ей звонила. Просто хочу знать – тебе она уже озвучила свою версию про… длительное неосознанное желание к… Алине Сысоевой? Или нет?

– Я имени ее не знал! – дико взглянул он на меня, – на хрена оно мне вообще, Зоя? Не было длительного желания. Я, может, и не психиатр, но не идиот же?!

– Не ори. Странность есть… согласна – как это можно не понять, что женщина нравится?

– Не нравится! – дернулся он, снял фуражку и положил ее на скамейку рядом с собой. Пригладил волосы и глубоко вздохнул: – Извини. Я устал доказывать это всем причастным и себе заодно… после того, как мне внушают обратное. Все было бы намного проще, если бы нравилась.

– Проще? – протянула я.

– Понятнее. И сразу прекратилось бы – за ненадобностью. Я могу объяснить, но ты не поймешь и даже обидишься. Мужик поймет – любой, даже наши мальчишки.

– Так объясни, – шевельнулась я, – может и пойму.

Усольцев неопределенно пожал плечами, помолчал, а потом медленно заговорил, глядя мне в глаза и осторожно подбирая слова:

– Так бывает – нечасто, даже редко… но иногда случайно, по разным причинам внимание привлекают другие женщины и даже…

– … чувствуешь тепло в паху, – невесело озвучила я версию Артема и встала. Засиделась…

– Такое может быть, – подтвердил Виктор, тоже вставая, – но это нечаянно, Зоя. Весной у наших пацанов стояк случился прямо на уроке – кто-то неправильно вышел к доске. А у них сразу – паника, потому что из-за парты не встать. Оно им нужно было? Монахи вериги носили не из-за того, что отбивную захотелось, а усмиряли желания плоти. Потому что плоть эта сама по себе – независимо… Но это совсем острые случаи – они из-за другого. И даже с ними люди справляются.

Он чуть помолчал и заговорил уже увереннее. Очевидно, моя нейтральная реакция успокоила его.

– А так, как ты говоришь… это вообще не трудно, даже если мимолетно мелькнет в голове картинка – как могло бы быть… Потому что тебе это не нужно, не стоит того – даже мыслей. И быстро уходит, и забывается. Как только осознаЕшь дурной интерес, он или сам сходит на нет, или ты делаешь все для того, чтобы больше не провоцировать его. Потому что не заинтересован. Здесь этого не было вообще.

– Вас могли видеть! Как ты допустил эти встречи?! – нечаянно вырвалось у меня наболевшее.

– Что было видеть? Нас? Насне было, Зоя, рядом даже не было. Она кривлялась, возникала, как черт из табакерки, чушь несла... Мне не могло понравиться это!

– Я видела другое! – резко отвернулась я, закусывая губу до боли, почти до крови. Только бы не расплакаться! Лицо перекривилось, плечи дрогнули, срочно понадобилось глубоко вдохнуть…

– Каждый... хренов ... гормон я уже знаю по имени, но они мои, блять – собственные! И контролировать их я обязан! – выдохнул он и угрюмо продолжил: – Я виноват, сильно виноват. Все, чего не понимаю – выясню. А лучше просто больше не допущу – осознанно это или нет.

Шагнул ближе, притянул меня к себе и обреченно отметил:

– Так нельзя… так я доведу тебя до инсульта. Только не плачь. Зоя... что бы там ни вылезло – психология, физиология, нужно оно не было. А ты очень сильно нужна... Я очень сильно люблю тебя – запредельно. Не веришь? Совсем...?

Что-то случилось с его голосом – будто передавило горло, и слова вырываются с трудом – негромко, тяжело и хрипло. Я выпросталась, взглянула на его лицо и испугалась. Подняла руки в больших мужских перчатках и обхватила его щеки. Большими пальцами стерла с них слезинки. А он, кажется, даже не заметил этого, продолжая доказывать мне:

– Я не прошу тебя простить. Прощения прошу, а простить – нет. Чтобы простить, нужно хотя бы понять. А я сам не понимаю, но разберусь, потому что свое «спонтанно» привык контролировать сам. Психолог так психолог – я дал согласие, может и объяснит… – он тоже взял в ладони мое лицо, провел пальцами по щекам, как и я перед этим:

– Не плачь только… сердце рвет, – и снова прижал меня к себе, придерживая голову рукой.

И я затаилась, прижавшись щекой к его куртке. Мой Усольцев плакал? Первый раз видела... Это было настолько непривычно и даже страшно – видеть его таким уязвимым... ранимым. Не слабым – нет, но лучше бы он орал… зачем я запретила? Так было бы спокойнее. А то… зажмурила глаза и опять видела – белки глаз резко покраснели, между бровями и на лбу прорезались глубокие морщины, будто прорублено. Виски… белые. Господи! Боже мой…

– Ты тоже успокойся… пожалуйста, – выдохнула я куда-то в куртку, но он услышал. Глубоко вздохнул, приподнимая этим мою голову, и заговорил уже спокойнее, не давая отстраниться и поглаживая меня по спине. Совсем медленно говорил – ненадолго замолкая и прерываясь:

– Я ничего от тебя не требую – каких-то решений или поступков… ничего не нужно делать. Я подожду сколько нужно… и даже если тебе не надо – все равно. Теперь моя очередь ждать… терпеливо и верно. Ты только не нервничай… Я просто не переживу больше… Только не плач.

Я уже не плакала. И даже надо оно мне или нет – чтобы он ждал моего решения, сейчас об этом не думалось. А вот то, что сам он сильно перепсиховал... и не меньше, чем я, а то и больше...

– Тебе же делали ЭКГ? – вскинулась я. Даже рискнула взглянуть на него. Сейчас он выглядел почти привычно. Посмотрел на меня, будто не понимая... потом отмер.

– Делали. Пашка сказал – жить буду.

– Ну, если Пашка сказал… – полезла я в его нагрудный карман, вытащила чистый носовик и вытерла Усольцеву лоб.

– Ты мокрый весь.

– Жарко… – прятал он глаза.

– Да… два неврастеника. И, наверное, это нормально – не самый простой момент в жизни, – добралась я до его щек. Потом этим же носовиком вытерла свое лицо и сунула его себе в карман. Оглянулась вокруг – никого. Тихо и пусто. Все же благословенное время – осень. А то наблюдал бы народ нашу семейную истерику. А если бы мальчишки?

– Вить… – погладила я его по плечу, – придется делать слишком большой круг. Давай потихоньку – обратно? На Каскадик зайдем и сразу на выход. Мальчишки замерзнут у залива, пускай тоже поднимаются. Позвони им. А я пока приведу себя в порядок.

Сев на лавочку, скинула капюшон и поправила шарф. Прошлась расческой по волосам и пудрой под глазами. На искусанные на нервах вспухшие губы нанесла легкую увлажняющую помаду – бежевую, почти прозрачную – на облепихе. Закончила, спрятала все и подняла глаза на Усольцева, который уже закончил разговор с сыновьями… И узнала тот его взгляд изо сна – пристальный, тяжелый, жадный… Он медленно отвел глаза и отвернулся...

– Пошли?

Мы опять шли по широкой дорожке, но уже не под руку – врозь. Потом Виктор заговорил уверенно и спокойно – как всегда. И мне как-то сразу полегчало. Я даже взбодрилась так… внутренне и шагнула ближе к нему, чтобы ничего не пропустить.

– Есть то, что ты должна знать – Роза Давлятовна написала мед.отвод на выход… пока разовый. Чтобы списать на берег, нужна комиссия и время. Мне его дадут, но независимо… рапорт на перевод забирать я уже не буду.

– Витя, я… – кашлянула я неловко, но он перебил:

– Я все вижу и понимаю, Зоя, не слепой… Просто без тебя все это не имеет смысла. Я свое отслужил с лихвой и никому ничего не должен – только тебе. Но есть варианты… Послушай сейчас внимательно: через полгода заканчивается контракт и я могу выйти на пенсию. Сейчас это в районе восьмидесяти тысяч… чуть больше, я думаю. Но учитывая понижающий коэффициент…

– Насколько? – уточнила я, привычно хватая его под руку. Он объяснил:

– Тысяч двадцать выплачивать не будут, как и всем военным пенсионерам. Мотивируют тем, что нет денег. Дальше, Зоя – нам положено жилье… давай из этих соображений… не спеши, пожалуйста, с разводом. Сумма хорошая, достаточная и выдается по требованию – хоть сейчас, у нас давно наступило право на жилье. И главное – для меня есть возможность пойти преподавателем в Подплав – я узнавал. Там намечается возрастная ротация, не сейчас, правда, а как раз к лету. Это первый вариант.

– Ты выходишь на пенсию и работаешь преподавателем.

– Да, получаю пенсию и достойную зарплату. Но это потолок. Есть второй вариант – перевожусь на военную должность, на боевую кафедру. Тоже преподавателем, но там есть перспектива. Со временем я могу получить заведование, а дальше… не хочу загадывать.

– Начальник училища – адмиральская должность? – поняла я.

– Да. Но знаешь анекдот? У адмиралов есть свои дети… – улыбнулся он, – хотя радость там – так себе. Время – дрянь… В училище были истории с наркотиками, кого-то исключили за распространение. И не только это... Но интересно было бы хотя бы попробовать сделать что-то для того, чтобы выпускать не балласт… через одного, а грамотных офицеров. Я точно знаю – какого уровня специалисты нужны на корабле.

– А в чем разница? – не совсем понимала я, – оба варианта неплохи.

– Во втором случае я теряю в деньгах и сильно. Будет голый оклад – неплохой, но с севером вообще не сравнимый.

– Если бы все упиралось в деньги…– горько заметила я, – но это уже не наш случай, Витя – не твой и не мой. Мы свое безденежье благополучно пережили, а сейчас в любом случае… тебе хватит.

– Давай пока не будем загадывать – мне или нам? У тебя будет это время – определиться. Сейчас просто скажи, что думаешь? – мирно попросил он.

– Не скажу. Отмети материальную составляющую и решай сам – полная свобода или карьера? С каких это пор ты советуешься со мной по вопросам службы? – удивилась я.

Говорил раньше – классы, и мы собирались и ехали на классы. Поставил в известность – академия или другой гарнизон – сорвались и дернули… Что теперь-то играть в толерантность?

– Хорошо, – выдохнул Усольцев как будто с облегчением и опять положил ладонь на мою руку.

Галерея встретила нас алыми сполохами девичьего винограда, а каскадик – привычным журчанием. Мы немного постояли там, посмотрели на пенящиеся водой каменные уступчики, послушали… Летом возле воды всегда благостно, даже кажется, что просто журчание ее дает ощущение прохлады и облегчения от жары. Сейчас эти звуки давали только успокоение нервам. Но, похоже – только моим. Потому что Виктор тихо подошел сзади и прислонил меня спиной к себе, сцепив руки на моем животе. Уткнулся лбом в капюшон и спросил:

– Совсем ничего, да, Зоя? Полное отторжение?

Я затаила дыхание, потому что признавать что-то подобное не хотелось самой. Нервы… таблетка… переживания… обстановка… Нет, обстановка – не то. Сильно она помешала нам в молодости, когда вид давно не кошеной травы пробудил первобытные дикарские фантазии? Тогда – под единственным деревом на огромном лугу? Замечательное было зрелище для тех, кто мог наблюдать за нами из собственного садика Коттеджного дворца. Хотя Усольцев клялся тогда, что там никого не было, а еще изо всех сторон огромное расстояние…

Я не знала причины…

А, может, он тоже вспомнил сейчас то же самое? Объясняться я не хотела, поэтому просто промолчала. Не рассказывать же ему о тех снах? Почему не чувствую ничего сейчас? С этим нужно разбираться, как и ему в себе.

– Ты брезгуешь… или это ненависть? – хрипел в мой капюшон Усольцев.

– Нет... Но обида была – очень страшная, Витя… и есть до сих пор. Я не брезгую, наверное – нет, – вспомнила я, как вытирала ему слезы, касалась…

– Я все равно буду ждать. И звонить. Ты разрешаешь мне звонить? Сильно надоедать не буду, – говорил он отрывистыми фразами, будто сквозь сцепленные зубы.

– Звони, я рада буду, – разрешила я, – пошли уже, пора кормить наших орлов.

Голодные орлы выбрали знакомое кафе, только не первый этаж с огромными окнами, а уютный второй – с высокими полукруглыми диванами со столиком внутри. Зал был почти пустым, но мы прошли за самый дальний столик – он показался и самым уютным.

Пока ждали заказ, перекидывались ничего не значащими фразами – знакомые и незнакомые блюда, выбор горячих напитков, ломаный камыш на берегу… Обстановка оставалась напряженной. Мне казалось, что я понимаю причину, но нет – ошиблась. Мальчишки мялись и переглядывались не поэтому. Или не только поэтому. Первым не выдержал Роман:

– Родители, тут такое дело… Не знаем, как поступить – промолчать или нет?

Усольцев, привалившийся до этого к спинке дивана, выпрямился и внимательно посмотрел на него: – Раз начал – уже не получится.

– Это про крестного, – уточнил Сергей.

– Пашу? – удивилась я, – а что с ним такое?

– Не с ним. В параллельном классе учится Алексей Павлович Силин. На дядь Пашу он не похож – белобрысый и хилый… Мы никак не решим – говорить ему или нет?

– Я знаю, что вы одногодки, – вспоминал Виктор, – зовут Алексеем – да… И академия. Слишком много совпадений. Я поговорю с Пашей. Но только после того, как вы распросите этого Силина. Зря не будем…

Потом мы еще говорили, в том числе и о моей пока еще только предполагаемой работе. О том условии приема на нее, которое выставил работодатель – выработать концепцию, а я даже визуально... интерьер продумать не могу – не то, что атмосферу. Мамины замечания упомянула – о картинах и мальчишки сразу предложили поискать подходящие – что-то им помнилось. Смеялись, предлагая старушку с сигарой в зубах, а отец серьезно заметил, что идея замечательная и мы все задумались... Наверное. Вот только не перенести в Питер теплый океан...

На вокзале они провожали меня втроем. Потом у Виктора еще оставалось время, чтобы проехать с мальчиками до училища. Самолет в Мурмаши вылетал поздно вечером.

Возле вагона я расцеловалась с сыновьями и повернулась к Усольцеву. Не знала, что сказать… улыбалась. Он сам обнял меня и легонько чмокнул в висок. Шепнул на ухо:

– А у меня все сильнее… раз в сто. Я жду тебя – помни, ладно?

Народу в вагоне почти не было… странное дело, редко так бывает. Я уселась у окна, закрыла глаза и прислонилась к стенке. Смотреть в окно не хотелось. И не то, чтобы я устала – просто не хотелось делать какие-то выводы, думать... а не получалось.

В какой-то полудреме думалось о том, что жизнь состоит из событий, которые склеиваются, как кадры на киноленте и получается жизнь. Она идет, как фильм, а потом вдруг – событие, будто магниевая вспышка. И все предыдущие кадры засвечены, а что-то вообще выжжено. Так хочется надеяться, что не дотла... и что любовь это не только похоть. Слишком густо у нас было замешано на ней. Так была ли сама любовь, или что она вообще такое? А сейчас… неужели у меня, как у мамы? А похоже на то – я почувствовала облегчение, когда скрылась в вагоне и осталась одна. Ушла от чувства вины, пронзительной жалости, еще чего-то, чему не знаю названия, но сейчас я точно отдыхала от всего этого. Может просто – трудный день? Или это – все?!

К дому шла уже по темноте. Не стала брать такси, пошла кругом – по узким тротуарам, вдоль тихой Таи… свернула к дому. Заходить не хотелось, не хотелось сейчас разговоров. Присела на лавочку у дома и посидела еще немного. Почти бездумно... Звонок прозвучал неожиданно:

– Зоя? – раздался голос Усольцева, – я подумал… ты уже должна доехать. Можешь сейчас говорить?

– Да… А где ты? – дернулось во мне что-то с облегчением.

– Уже в аэропорту. А звоню… Ты помнишь телепанели в комнате релаксации на лодке?

– Да, помню. Но не понимаю…

– Просто подумал… У нас есть разные фильмы – цветущие сады и гудение пчел, водопады… с отдаленным грохотом, ну – ты понимаешь. Но ребята почему-то всегда ставят океанскую бухту – скалы, зелень сумасшедшая и прибой. Океанский прибой – сильный и шумный. Ритмичный такой шум… Так что… если нельзя притащить в Питер теплый океан, то его изображение – запросто. Ты слушаешь? Тебе интересно?

– Да-да, говори… – улыбалась я. Раскручивалось что-то внутри, будто смывалось, сплывало куда-то – в ту самую глубокую яму. Хотелось слушать его голос. Может просто потому, что говорил по делу или слишком одиноко было перед этим?

– Подойдет? Серьезно? – радовался Усольцев, – ты говорила – мужик там не бедный, так что можно сделать целую стену в виде тех больших окон. Занавески чтобы летали – вентилятор, да? Или без него… А еще – заказать несколько фильмов по сезонам. Где-то жара и лето, тогда и мулаточку можно пустить по песочку… а заодно и мускулистого мачо, чтобы мужики тоже не расслаблялись…

Я пырхнула... засмеялась, смеялся он…

– А другой фильм – шторм… дикий такой, знаешь? Там муссоны… я помню карту широт. Только чтобы не сразу море, а широкая полоса пляжа, песочек…

– Мулаточка в бикини, – ехидно подсказала я.

– Да… – хрипнул он, помолчав, а меня враз продрало жаркими мурахами – до дрожи, почти до боли...

– Сволочь ты поганая, Усольцев! – вырвалось у меня со злостью и отчаянием, – гад, скотина заразная!

– Ты бы побила меня, что ли…? Тарелками, – тоскливо согласился он, – лучше бы побила, Зоя.

– Скажи спасибо, что я Темкину таблетку заглотила. Притопила бы на хрен в Каскадике!

– Я бы не сопротивлялся… Ты уже дома?

– Сижу возле – дышу. Не надышалась еще.

– Не злись. А я прошел регистрацию, сажусь вот… в уголке.

– Мальчишки собираются на каникулы домой – вроде как съедутся одноклассники. А я так боюсь зимних перелетов!

– Так проездные выписываются на поезд. Кто же им оплатит самолет? – хмыкнул Виктор, – это только, если нет железнодорожного сообщения.

– В этом случае – только «за»… – с облегчением выдохнула я.

Мы еще полчаса говорили о разной ерунде. Потом в окно мне стукнула мама. Наверное, услышала голос. И мы попрощались.

И навалилась лень. Или облегчение – непонятно. Не хотелось думать о том, что на меня нашло тогда и что – сейчас. В таблетке дело или в живой еще обиде? Он сам озвучил мое право пока не решать и вообще – не дергаться, а просто жить. Ну и…

Весь вечер я рассказывала маме о внуках, показывала их фото… потом мы легко поужинали и разошлись спать. В эту ночь мне снилась Александрия – широкие ровные дорожки, убегающие под ноги, желтые листья на них. Почему-то – огородик с увядающими пряными травами, куда мы так и не дошли. И даже бронзовая бескозырка на валуне – там, где в войну высадился морской десант и где так и не дождались нас с Витей мальчишки…