Текст книги "Время между нами"
Автор книги: Тамара Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Тут его голос надломился.
– Сперва я всячески пытался тебя избегать. Наверное, мне все-таки стоило продолжать так делать. Все эти слова каждый день крутились у меня в голове, и я не знал, что мне делать. Я не хотел создавать тебе такую жизнь, – произносит он, глядя на письмо. – Я не хотел ранить тебя.
И вдруг меня осенило. Не знаю, почему я не понимала этого сразу, но понятно, что это было неизбежно. Он не вернулся. Он не остался. Мы потеряли друг друга на семнадцать лет, а может быть и навсегда.
Уже скоро мы с тобой встретимся. А потом расстанемся навсегда.
И он все это время знал об этом.
– Почему ты не рассказал мне об этом?
Беннетт молча смотрит в пол.
– Не знаю. Я думал, что смогу избежать этого. – Наконец произносит он. – Когда меня постоянно возвращало сюда, а я возвращался обратно в Эванстон, мне казалось, что меня начинает подпитывать какая-то сила. Как будто я учился оставаться в одном месте на длительный срок. В письме не говорится, сколько времени я пробыл в 1995-м, просто говориться, что я исчез навсегда. Мне казалось, что если я вернусь и останусь, что, если я не буду уходить…
Он замолкает и смотрит на меня. Его глаза полны раскаяния.
– И был полностью в этом уверен, пока ты не сказала, что встретила другого меня на треке на прошлой неделе, тогда я понял, что мне не удалось ничего исправить.
– Ты должен был рассказать мне. – Я с трудом подбираю слова. Он был так уверен в своих способностях, врал мне, думая, что защищает меня от боли. Но все же не смог защитить. И не потому, что я тот человек, которому нужно принять другое решение, а потому, что единственный, кто знает, как это исправить.
– Что я должна сделать по-другому? – спрашиваю я и жду, когда же он нарушит молчание и, наконец-то, заговорит, как обычно, укажет мне на какую-то поворотную точку во времени, которую я упустила, на что-то, что вернет всему этому логику. Скажет мне, что должно произойти потом, и убедит, что все будет хорошо.
Но он снова опускает взгляд в пол и произносит:
– Я не знаю.
В прошлый раз, когда он обидел меня, я собралась и не позволила себе расплакаться перед ним. Но в этот раз мне все равно. В этот раз я уже не могу сдержаться, и позволяю себе расплакаться горькими слезами, полными злости, даже не пытаясь их остановить.
Я плачу потому что он все-таки потерял контроль над своим даром и теперь признавал это, потому что он долгое время хранил все это в себе и клялся, что секретов у него больше нет, только лишь для того, чтобы защитить меня. Но больше всего я плакала по той 31-летней мне, которая провела почти двадцать лет, скучая по мальчику с взъерошенными волосами и дымчато-голубыми глазами, который пришел и изменил ее жизнь одним снежным днем в городе Эванстон штата Иллинойс.
И как он мог не рассказать мне о письме, в котором раскрывалась наша судьба, и из которого становилось понятно, что он не сможет остаться? И что знал об этом все время?
– Как ты мог… – Начинаю говорить я, но не могу закончить предложение. Но мне нужно это сделать, потому что в противном случае я знаю, что он подумает. Он подумает, что разрушил мою жизнь. Что ему с самого начала не следовало быть со мной. Что ему нужно было уйти сразу же, как только появилась такая возможность. Но сейчас я уже слишком любила его, чтобы позволить ему так думать.
Я вытираю слезы, но прежде, чем мы успеваем что-либо сказать друг другу, у меня скручивает живот, и я сгибаюсь пополам, с силой вцепившись в одеяло. Кажется, что все внутри просто пылает. Не могу двигаться, не могу дышать. Но слышу, как Беннетт зовет меня по имени, и чувствую, что он подходит ко мне. Все кажется таким далеким, приглушенным. Его лицо становится неясным, искривленным, словно я смотрю на него через объектив камеры, у которой сбился фокус. Живот крутит и выворачивает с такой силой, что я вынуждена снова согнуться пополам, слышу, как из горла вырывается крик. Громкий.
Потом становится темно и тихо.
Мое лицо в слезах. Чувствую запах кожи и ощущаю ее ладонью, вытягиваю ноги и пытаюсь выпрямиться на сидении. Открываю глаза.
Я вернулась в Эванстон, сижу на темной парковке, совершенно одна, в джипе Беннетта.
– Нет… – Больше ничего не могу произнести, поэтому только повторяю. – Нет. Нет. Нет!
Оглядываюсь и чувствую, как к горлу начинает подступать паника. Продолжаю смотреть на водительское сидение, в надежде, что Беннетт магическим образом снова здесь появится, как он обычно это делает, но его все нет, и ключей от машины, которые должны быть в замке зажигания, тоже нет. Вспоминаю, что Беннетт положил их в карман джинсов.
Цифровые часы на приборной панели показывают 11:11. Прошло всего пять минут.
Теперь я понимаю, что чувствовал тогда вечером в парке Беннетт – когда тебя вышибает против твоей воли, это совсем не похоже на путешествие. Не могу сесть прямо или нормально вдохнуть, тяжело дышу и стараюсь не поддаваться панике. Живот начинает крутить, на этот раз очень сильно, осматриваю машину – она такая чистая – нет даже пустого стаканчика из-под кофе, который я смогла бы использовать, когда меня вырвет. Поэтому прикрываю рот рукой и откидываюсь на сидение.
Дыши.
Держись.
Дыши.
Держись.
Меня сейчас вырвет.
И мне нужен большой стакан воды.
Дыши.
Держись.
Тянусь к ручке в дверце машины, начинаю тянуть ее на себя, как вдруг замечаю маленький мигающий огонек на приборной панели. Сигнализация включена. Как только я открою дверь, она сработает. Но все сильнее ощущаю металлический привкус во рту, а живот уже сжался в тугой мяч, поэтому рывком открываю дверь – звук сработавшей сигнализации заглушает издаваемые мной звуки, меня рвет прямо на парковку рядом с машиной.
Когда все содержимое желудка оказывается на асфальте, утираю рот рукавом и осматриваюсь, орущая сигнализация напоминает мне, что у меня нет ключей. Вижу как в доме напротив зажигается свет и понимаю, что нужно убираться отсюда, пока кто-нибудь не вызвал полицию. На всякий случай обыскиваю машину в поисках ключей, надеясь, что они могли таинственным образом появиться.
Сейчас я не слишком далеко от дома, но срываюсь с места и тороплюсь по направлению к своему кварталу так быстро, насколько позволяет мой сегодняшний наряд. Если бы я бежала с обычной для меня скоростью, то оказалась бы дома через пятнадцать минут, но сейчас на это расстояние у меня уходит полчаса, спасибо узкой юбке Эммы и высоким каблукам. Это еще и потому, что я постоянно останавливаюсь, надеюсь, что меня догонит джип Беннетта. Крохотная часть меня все еще надеется на то, что он может появиться в любой момент, и мы будем стоять в темноте и ругаться по поводу письма, и я, скорее всего, прощу его, просто потому, что рада, что он вернулся. Но джип все не появляется.
Наконец-то добираюсь до дома, с трудом поднимаюсь по ступенькам и вхожу. Стараюсь очень тихо прокрасться мимо кухни, но не получается – папа замечает меня.
– Как кино? – Он выглядывает в окно в поисках машины. – А где Беннетт? Разве он не довез тебя домой?
Даже боюсь представить, как я сейчас выгляжу. Зареванная, опухшая, вспотевшая со всклоченными волосами.
– Мы были в кофейне, – солгала я.
Отец оглядывает мою мини юбку, растрепанные волосы, и смотрит на меня таким жестким и сердитым взглядом, которого я у него никогда еще не видела.
– Ты ужасно выглядишь. Что случилось, Анна? Лучше расскажи мне всю правду.
Правду. Сначала мы были в кино. А потом в Сан-Франциско. Я перебирала корешки от билетов, и какое-то мгновение была счастлива, а потом злилась. Вдруг меня вернуло снова на парковку, и теперь я дома. Но говорю я первое, что приходит мне в голову.
– Мы поссорились. Беннетт не знает, где я. Извини. – Чувствую, как слезы снова бегут у меня по щекам. – Это был просто ужасный вечер.
– С тобой все в порядке? – спрашивает он, и его взгляд смягчается, хочу сказать «нет», но пока не могу произнести ни слова. Папа прижимает меня к себе и держит, пока я соплю ему в плечо. Наконец, слезы закончились.
– В следующий раз лучше иди в книжный магазин и звони мне, чтобы я забрал тебя. Хорошо?
– Хорошо. Прости.
– Ничего. Все в порядке. Держу пари, что утром тебе станет лучше. – И он поглаживает меня по спине. Иду к лестнице.
– Анни. – Поворачиваюсь к нему. – Если лучше не станет, приходи ко мне. Ладно?
Улыбаюсь и бреду по ступенькам наверх. В моей комнате за это время ничего не изменилось. Прежде, чем отправиться по магазинам, я собиралась постирать одежду. Учебники и тетради небрежными стопками лежат на столе. Кровать не заправлена.
Этого просто не может быть.
Подхожу к окну и выглядываю, надеясь увидеть машину Беннетта на подъездной дорожке. Перед глазами возникает картина – вот Беннетт сидит на кровати, держа в руках письмо, и беспомощно наблюдает, как впервые за все это время, кто-то исчезает у него на глазах.
Письмо
.
В тот день, когда я назвала ему свое имя в столовой, он уже знал, кто я. Он знал, что мы были вместе, и что он должен будет уйти и не вернется. Он знал все, а я не знала ничего.
И вдруг все, что он делал в первый месяц своего пребывания в Эванстоне, становится для меня понятным. Он не хотел ни с кем встречаться потому, что не планировал оставаться, и поэтому он не хотел сближаться со мной, потому что знал – нам придется расстаться. Он дал мне возможность выбора. Я хорошо помню, что он сказал тогда, на вершине скалы. «Ты, как и я, существуешь в 2012 году, но в твоем будущем нет меня. И то, что ты узнала меня здесь…изменит всю твою жизнь». Он не только позволил мне выбрать быть с ним, пока он еще здесь. Он позволил мне выбирать, хочу ли я быть
той
Анной. Девушкой с разбитым в 16 лет сердцем, которая выросла, но так и не забыла о нем.
Вспоминаю ее слова. Мои слова.
Я оказалась не на той дороге.
Расстанемся навсегда.
Просто мне нужно принять другое решение.
Думаю, что смогу все исправить.
Понятия не имею, что все эти слова значат. Какое другое решение я должна принять? И как я могу все исправить?
На улице тихо и темно, светит полная луна, а на безоблачном небе раскинулись мириады звезд. Мечусь по комнате, пока не останавливаюсь перед своей картой, дотрагиваюсь пальцем до точки с обозначением «Эванстон, штат Иллинойс». Провожу по карте линию, которая заканчивается в Сан-Франциско, штат Калифорния. Если бы нас разделяло только это расстояние. Но нет. Нас разделяет еще семнадцать лет.
Вытаскиваю из коробки кнопку и верчу ее в пальцах. Может быть и я, если просто представлю и очень-очень сильно захочу, тоже смогу перенестись куда-нибудь. Подношу кнопку к губам и закрываю глаза, словно у меня есть дар, как у Беннетта, и я могу исчезнуть из этой комнаты и появиться в его. Представляю вид из его окна, чашу, полную корешков от билетов, стол и кровать, еще крепче закрываю глаза и повторяю «27 мая 2012 года. 27 мая 2012 года» вслух, шепотом, снова и снова.
Открываю глаза. Нет. Я все еще здесь, стою напротив своей карты с кнопкой в руках, а по щекам бегут слезы.
Еще раз бросаю взгляд на точку с надписью «Сан-Франциско». Кнопка издает тихий звук, вонзаясь в поверхность карты.
Резко сажусь на кровати и хватаю будильник с тумбочки. 10:22. Утра? Когда же я легла спать? И как вообще смогла уснуть? Все произошедшее вчера всплывает в памяти: меня выбросило обратно, а Беннетт так и не появился.
Одеваю одежду для бега, спускаюсь вниз по лестнице и захлопываю дверь, предварительно проигнорировав ворчание моей мамы по поводу того, что я полдня проспала, попытки заставить меня поесть и ее вопросы, почему это я в воскресенье первым делом тренируюсь. Я не тренируюсь, я бегаю.
Когда, спустя четыре квартала, оказываюсь у дома Мэгги, замечаю, что машины Беннетта тут нет, мой желудок так резко сжимается, что боюсь, как бы меня не стошнило прямо здесь. Взбегаю на крыльцо и звоню.
Никто не открывает.
Снова нажимаю на звонок и жду.
Пытаюсь подглядеть через тюль, что происходит в гостиной, вдруг там увижу какое-то движение, но ничего. Никакого движения. Ни единого звука. Где он? Где Мэгги? Опираюсь спиной на окно и закрываю лицо руками. И что теперь?
Поскольку ни одной хорошей идеи в голову не приходит, решаю довериться своим ногам, которые так и несут меня на парковку – последнее место, где я видела Беннетта и где он мог бы оказаться. Или, вернее, не мог оказаться, но чего бы мне очень хотелось. Чтобы он был здесь. В
моем
городе.
Ноги кажутся мне неуклюжими и деревянными, они словно прилипают к асфальту, пейзаж вокруг сливается в одно большое пятно, все вокруг кажется мне фальшивым. Солнце одаривает ярким теплом каждый дом, мимо которого я пробегаю, освещая кусты роз и только появившихся тюльпанов, которые растут между дорожек из красного кирпича и зеленых лужаек. Воздух вокруг теплый и влажный, а вот легкие изнутри пощипывает холод, от чего у меня возникает ощущение, словно я дышу через подушку и почти задыхаюсь.
Через две мили я добираюсь до того офисного здания и останавливаюсь, как вкопанная. Машины Беннетта здесь нет, на какую-то долю секунды появляется мысль – не приснилось ли мне все? Но потом замечаю бесформенное пятно рвоты на парковке, и этого мне хватает, чтобы снова поверить, что все происходящее реально.
Чувствую, как к горлу подступают слезы, невероятным усилием сдерживаю их и направляюсь туда, откуда пришла. Больше идти мне некуда, поэтому снова бегу к дому Мэгги, единственного человека, который может знать, где он. Или хотя бы где его машина.
Снова пробегаю этот квартал, мимо тех же самых домов и машин, мимо которых пробегала всего минуту назад. Когда замечаю дорожный указатель с надписью «Гринвуд», перехожу на шаг, и вот тут вижу, как навстречу мне едет джип Беннетта. Мигает правый поворотник, машина поворачивает и скрывается из вида.
Забегаю за угол и наблюдаю, как машина заезжает на подъездную дорожку. Он дома. Чувствую, что бегу намного быстрее, словно кто-то включил другую передачу, не знала, что у меня еще столько сил. Мне достаточно было знать, что он дома.
– Беннетт! – кричу я, ударяю ладонью по заднему стеклу машины и бегу к водительской двери. – Беннетт!
Дверь медленно открывается, и из машины аккуратно выходит Мэгги.
– Боюсь, что это не так. – Отвечает она мягким голосом. Не даю Мэгги пройти, потому что пытаюсь заглянуть за нее, на заднее сидение. Там пусто.
– Где он? Мэгги, где Беннетт?
Она закрывает за собой дверь, и я больше не могу заглянуть внутрь салона. Ее седые волосы блестят в солнечном свете, лицо бледное, а глаза – так похожие на глаза Беннетта – внимательно исследуют меня, как будто пытаются что-то отыскать на моем лице.
– Ты и правда не знаешь, где он? – спрашивает она.
Я отрицательно качаю головой, хотя, конечно же, это не совсем правда. Я знаю, где он. Но сказать ей об этом не могу, она все равно мне не поверит.
Мэгги обнимает меня за плечи и ведет к крыльцу.
– Входи. Давай поговорим. – На трясущихся ногах поднимаюсь вслед за ней по ступенькам и вхожу в дом, жду, когда она повесит свое пальто и сумку. Следую за ней на кухню, и в неловком молчании наблюдаю, как она достает две чашки из буфета и наполняет чайник водой.
Она оборачивается, замечает, что я стою, прислонившись к дверному косяку, нервничая и волнуясь.
– Расслабься и присаживайся. – Мэгги указывает мне на кухонный стол и возвращается к чайным пакетикам. Я сажусь.
Нужно придумать, что сказать ей, но вместо этого зачем-то просто начинаю разглядывать кухню – белый буфет, черную гранитную стойку, цветочную вазу на подоконнике. Мои глаза останавливаются на витражном стекле с горным пейзажем, прикрепленном к кухонному окну присоской и крючком, слежу, как луч солнечного света, пробиваясь через цветное стекло, превращается в оранжевые, голубые и зеленые лучи, проходящие через всю комнату и отражающиеся на белом кухонном столе.
– Это сделала моя дочь в старшей школе, – произносит Мэгги с другой стороны комнаты. Она продолжает, не давая мне времени, чтобы ответить, но это и хорошо, потому что я все равно не знаю, что сказать:
– Мне нравится, когда свет проходит через это стекло. Цвета такие, что аж дух захватывает.
Она ставит передо мной чашку чая, и голубой луч света тут же опускается на нее.
– Я только что из полиции, – продолжает Мэгги, присаживаясь. – Они нашли машину Беннетта пустой на парковке вчера вечером. Сработала сигнализация, и кто-то из соседей позвонил, пожаловался.
Она подносит чашку ко рту и делает глоток.
– В самом деле?
Мэгги с подозрением смотрит на меня поверх чашки.
– А разве вы вчера вечером не были вместе?
Протягиваю руку за чаем, но мои руки трясутся так сильно, что предпочитаю просто придвинуть блюдце поближе к себе.
– Да, мы были вместе. Сходили в кино с друзьями. На обратном пути остановились на этой парковке, – тут я смотрю на нее, – но мы поругались, и я пошла домой, с тех пор я его не видела.
Мне самой эта речь кажется слишком отрепетированной, но я надеюсь, что в ней достаточно деталей, чтобы не вызвать подозрения у Мэгги.
– И ты не знаешь, куда он пошел?
Отрицательно мотаю головой, и это снова ложь. Я знаю, куда он делся, но она мне не поверит.
– Что ж, я совсем не обязана следить за студентом Северо-Западного университета, который просто снимает у меня комнату. Зачем мне все эти неприятности из-за совершенно незнакомого мне человека, верно? – В ее голосе чувствуется какая-то горечь и бравада одновременно, которые лишь подтверждают то, что я и так знаю – она переживает из-за Беннетта. Прячу руки под стол и сильно стискиваю их, чтобы унять дрожь.
– Самое интересное то, что полиция позвонила
мне
, когда нашла его машину. – Морщины на ее лице становятся еще более глубокими от беспокойства и растерянности. – А знаешь, почему они именно мне позвонили?
Я ей отвечаю:
– Нет.
– Ну, во-первых, потому что машина зарегистрирована на меня. А во-вторых, потому что согласно данным Академии Уэстлейк – где он учится в старшей школе – я – его бабушка.
Она медленно делает еще один глоток из чашки и кладет локти на стол.
– Полагаю, ты знаешь, что я была в полной уверенности, что он – студент Университета. И полагаю, ты знаешь, что я, на самом деле, не его бабушка.
Еще раз подношу чашку к губам, но не могу даже сделать глоток – чай еще слишком горячий. Поэтому ставлю чашку обратно на блюдце.
Мэгги делает очередной большой глоток чая, ее, видимо, температура не смущает.
– Не знаешь, зачем он соврал обо мне, Анна?
Будь спокойной. Дыши. Сделай глоток обжигающего чая.
– Зачем он указал меня, как свою бабушку?
Так и хочется сказать ей «Потому что так оно и есть», и убежать от всех событий последних трех месяцев, начиная с момента, как Беннетт появился в городе. Но я не могу рассказать ей, что тот мальчик, чье фото висит у нее над камином, и тот, что снимает у нее комнату – это один и тот же человек.
– Я не знаю, Мэгги. – Выражение ее лица не меняется.
– Я не знаю. – Повторяю я, словно от этого они могут стать правдой.
Она смотрит на меня такими глазами, что мой желудок невольно начинает сжиматься. Потом она тяжело вздыхает.
– Я и правда, не знаю, что делать. Полиция хочет, чтобы через двадцать четыре часа я заявила о пропаже. Анна, если ты что-нибудь знаешь, то должна рассказать мне. Пожалуйста.
Заглядываю в свою чашку и, наконец-то, делаю глоток.
– Этот мальчик жил в моем доме, и все время врал мне. Он мне нравился, но получается, что я совсем не знала его. Никогда не знала. – Мэгги смотрит мне прямо в глаза. – Но что-то подсказывает мне, что ты знаешь.
Тут она права. Я знаю. И прямо сейчас, мне очень хочется рассказать ей все. Потому что я устала быть одной, кто все знает. Но еще больше, потому что я хочу, чтобы он снова начал ей нравится. И он бы непременно понравился, если бы она узнала, кто он и что сделал для нее.
Очень хочу рассказать ей, что через четыре года ей диагностируют болезнь Альцгеймера. До 2000 года ухудшение будет постепенным, но потом оно начнет прогрессировать и больше не замедлится. К 2001 году она станет забывать все больше, и не только мелкие детали или грустные события. Она будет забывать оплатить счета, где находится ее дом, будет забывать рассказать кому-нибудь все, что нужно, чтобы успели помочь, пока не стало слишком поздно. К 2002 году она уже не сможет сама о себе заботиться. Она забудет свою семью. Ее дочь, мама Беннетта, будет далеко и не сумеет ей помочь. А когда Беннетту будет восемь лет, она умрет.
Но спустя пять лет Беннетт начнет возвращаться в 1995 год. В 1996, в 2000, в 2003. Со временем начнет приводить с собой Брук. Вдвоем они постучат в дверь Мэгги, притворившись студентами, собирающими пожертвования, просто для того, чтобы услышать ее голос. А когда она уже серьезно заболеет, будут появляться у нее ночью, чтобы убраться на кухне и оплатить счета. Когда она будет днем уходить на прием к врачу, Беннетт будет косить лужайку, а Брук будет высаживать цветы. Они будут оставлять наличные в разных укромных уголках ее дома, и хотя они знают, что эти находки будут смущать ее, тем не менее, главное, что она их найдет. И в итоге, Беннетт все-таки посвятит Мэгги в свой секрет. Пусть даже через минуту она его уже и не вспомнит, но зато она умрет, зная, что последние ее годы были другими – вот такой подарок сделал ей Беннетт.
– Анна? – Мои мысли прерывает Мэгги.
– Не нужно, чтобы полиция искала его. – Слова застревают у меня в горле, даже если бы я хотела сказать больше, то не смогла бы.
Ее глаза расширяются от любопытства.
– Почему? Пожалуйста, Анна, ты должна рассказать мне. Что ты знаешь?
Поднимаю на нее глаза, с трудом выдерживая ее взгляд. В итоге опять опускаю взгляд на стол, полный разноцветных отблесков. Что я знаю? Что ж, по крайней мере, на этот вопрос я могу ответить. Если это можно так назвать. Медленно веду палец вдоль зеленой полосы.
– Я, правда, не знаю, как его найти. Но знаю, что он в безопасности, – начинаю я, переходя на шепот. – Я знаю, что он вернулся в Сан-Франциско. Я знаю, что он не хотел уходить, но у него не было выбора. Я знаю, что он не хотел врать вам. Или ранить.
– Кто он такой?
За прошедшие два месяца мне никогда не приходило в голову раскрыть кому бы то ни было секрет Беннетта – ни моим родным, ни моей лучшей подруге – но сейчас, сидя здесь и глядя в печальные глаза Мэгги, мне очень хочется, чтобы она узнала его так же, как знаю я. Поэтому постоянно напоминаю себе, что это не мой секрет.
– Я не могу рассказать вам, Мэгги. Ему потребовалось много времени, чтобы довериться мне, и когда он все-таки сделал это, я пообещала ему, что никому не раскрою его секрет. Мне очень тяжело от того, что я не могу сейчас вам его рассказать, но это его история, не моя. Но он вовсе не плохой человек. – Хочу добавить, что он любит ее, но останавливаюсь, чтобы не сказать лишнего. – Он сам расскажет о себе, когда вернется.
Она наклоняется вперед.
– И когда это будет?
А вот на этот вопрос я уже не могу ответить, и уже не потому, что не могу нарушить обещание. А потому, что на самом деле не знаю.
– Даже не представляю. Но он однажды сказал мне, что вернется, и я верю ему.
Жду, что она скажет дальше. Чувствую себя просто ужасно.
– Что мне сказать полиции?
Начинаю быстро соображать.
– Ему понадобилось срочно вернуться домой. Кто-то заболел… кто-то из членов семьи. Друг подвез его до аэропорта, а свою машину он оставил на парковке. Но сейчас он с вами связался и сообщил, что с ним все в порядке. Он… – Делаю глубокий вдох, чтобы закончить предложение без паузы. – Он вернулся в Сан-Франциско к своей семье.
– Ты предлагаешь мне лгать? Полиции?
– Это не ложь. Он ведь и правда там. Вы можете рассказать им это, или ничего не говорить, подать заявление о пропаже, и пусть они его ищут. Только вот они его все равно не найдут.
– Если он вернется…
– Когда…– уточняю я. —
Когда
он вернется, я первая узнаю об этом. И не сомневайтесь, вы будете второй. И тогда, я уверена, что он все вам расскажет. Хорошо?
Она несколько раз кивает, соглашается с мои решением.
– И что же мне делать с его вещами? С его машиной?
Машина. В первый раз он сказал мне, что это внедорожник Мэгги, и в текущей ситуации, так оно и оказалось.
– Думаю, что Беннетт купил эту машину для вас.
Она хмурится и внимательно смотрит на меня.
– И с чего бы это ему так делать? Он не достаточно хорошо меня знает, чтобы новые машины мне покупать.
Улыбаюсь ей и вздыхаю.
– Может быть, и не должен был. Но купил. Понимаю, что это не имеет смысла… – Вдруг я замолкаю, мои последние слова, словно эхо звучат у меня в голове – я повторяю слова, которые прочитала прошлым вечером в Сан-Франциско. Слова, которые я напишу Беннетту спустя семнадцать лет. Тогда с ним это сработало. Может быть, сработают и с его бабушкой.
– Однажды, – говорю я, – все это обретет смысл. А сейчас, просто поверьте мне.
Весь последний час я просидела на полу, привалившись спиной к кровати. Одета я в кофту большого размера, которую надевал Беннетт после нашего первого свидания на острове Ко Тао. Все это время смотрю на черное шелковое платье, которое купила для сегодняшнего аукциона. Когда я только принесла его домой и повесила на плечики на дверцу шкафа, оно казалось мне каким-то волшебным, словно множество мультяшных птичек и мышек создали его из ничего, пока я спала.
Но сегодня вечером ровно неделя, как меня вышибло обратно. Годовщина события «с тех самых пор, как…». И поэтому платье стало лишь еще одним экспонатом в моем маленьком музее, состоящем из моей карты, пакета с песком, шести открыток и четырех новых кнопок. Всех тех вещей, один взгляд на которые вызывает у меня воспоминания о нем.
Все еще сижу, уставившись на платье, как раздается стук в дверь. Я этого ждала, интересно, кто из моих родителей вытянул жребий?
– Войдите, – бормочу я.
Эмма?
Перевожу на нее взгляд. Она одета в то самое платье, которое я помогала ей выбирать – платье темно-оранжевого цвета, без бретелек, в пол, сейчас оно смотрится на ней так же великолепно, как и тогда в примерочной. Ее волосы убраны в тугую косу, спускающуюся по шее, несколько прядей обрамляют лицо.
– Ух ты! Выглядишь просто шикарно.
– Спасибо, – отвечает она и садится на пол рядом со мной, опираясь на кровать и придвигаясь ближе ко мне.
Искоса гляжу на нее.
– Ты же помнешь платье.
– Ничего страшного. – Она внимательно осматривает меня с ног до головы, все, начиная с моих кудрявых волос и воспалённых глаз и заканчивая моими леггинсами и – «о, ужас», уверена, так думает она – моими ногами без педикюра.
– Что ты здесь делаешь, Эм?
Она слегка сжимает мою руку.
– Прости. Я знаю, что тебе сейчас хочется побыть одной, но твоя мама попросила меня поговорить с тобой.
Я отворачиваюсь от нее и закатываю глаза. За эту неделю родители все уши мне прожужжали про эту вечеринку, а я всячески старалась показать им, что не собираюсь на нее идти. Ни при каких обстоятельствах. Но чтобы подсылать Эмму? Это уж слишком.
– Я в любом случае хотела зайти к тебе, убедиться, что с тобой все в порядке.
– Со мной все хорошо.
Она недоверчиво смотрит на меня, а потом переводит взгляд на платье.
– Так нечестно, что я единственная, кто видел тебя в нем. Ты выглядела в нем такой красивой.
А вот мне от взгляда на него становится тошно.
– Спасибо.
Несколько минут сидим в полной тишине: я разглядываю ковер на полу, Эмма переводит взгляд с меня на платье и обратно.
– Я не изменю своего решения, – наконец произношу я.
– Я знаю. Но мне нужно пробыть здесь хотя бы минут пятнадцать, чтобы твоя мама поверила, что я действительно пыталась. – Она поворачивается ко мне с улыбкой и легонько ударяет по плечу. – Договорились?
Печально улыбаюсь ей в ответ.
– Спасибо. – Эмма все понимает. Она сразу же все поняла. В прошлое воскресенье сразу же после Мэгги я побежала прямо к ней. Мы сидели у нее в комнате, Эмма подавала мне салфетки и позволила выговориться, поверила в каждое слово моей придуманной истории. Я сказала, что у него заболел кто-то из родственников, и ему пришлось ночным рейсом, сразу же после кино, улететь в Сан-Франциско. Он не знал, сможет ли вернуться, и сожалел, что ему не удалось с ними попрощаться. И что он будет скучать.
На следующий день я повторила эту историю еще раз для нескольких людей и ждала, когда она распространится по Пончику. Так оно и произошло. Через несколько часов уже вся школа знала, что Беннетту пришлось уехать домой, и только я одна знала, что это ложь.
Я смотрю на свою лучшую подругу, такую красивую и счастливую от того, что она идет на вечеринку, которую ждала последние полгода, и понимаю, что я тоже должна была туда пойти. Чтобы увидеть, как Эмма и Даниэль все подготовили. Чтобы увидеть, как танцуют мои родители. Чтобы увидеть Джастина в смокинге. Но я не могу. Не могу идти и притворяться, что я счастлива. Только не без Беннетта. Пока нет.
– Ты злишься на меня? За то, что я не иду сегодня вечером?
Она отрицательно качает головой.
– Нет. Я не злюсь. Я просто… – Я жду продолжения, но она больше ничего не говорит – разглядывает что-то на полу и накручивает нитку от ковра на палец.
– Что? – спрашиваю я.
– Ничего.
– Что такое? – повторяю я.
Она делает глубокий вдох и шумно выдыхает. – Я просто очень скучаю по тебе, вот и все. Я знаю, что ты скучаешь по нему, мы все скучаем, но… я, правда, очень скучаю по тебе.
У меня невольно вырывается смешок.
– Но я же вот она, здесь.
– Нет, не здесь.
Понимаю, что она абсолютно права. С того самого дня, как я встретила другого Беннетта на треке и он сказал мне, что все это время пытался вернуться сюда, я делала как раз наоборот: медленно исчезала.
Эмма перестает ковыряться в ковре и смотрит на меня.
– Послушай, Анна, ты моя лучшая подруга, и мне так много в тебе нравится. Я обожаю, когда ты заставляешь меня смеяться, обожаю, что ты любишь музыку и книги, и что ты хочешь путешествовать по миру, и то, что ты посвящаешь себя бегу…но знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Знаешь, что больше всего я люблю в тебе с того самого момента, как мы стали лучшими подругами?
Внимательно смотрю на нее и жду продолжения.
– То, что ты самый сильный человек из всех, кого я знаю. Ты независима и тебя не волнует, кто и что думает о тебе, ты доверяешь своим инстинктам, и…ты умеешь бороться. Я всегда завидовала этому твоему качеству. Если бы Джастин уехал из города и оставил меня здесь, я бы сейчас, наверное, ревела как ненормальная. Но… – Ее слова повисают в воздухе, словно она не решается их произнести.
Но что?
Она ожидала от меня большего? Она не думала, что я окажусь такой слабой?
– И где же твоя борьба? – Наконец произносит она, потом протягивает свою руку и берет мою. – Послушай, я понимаю, что прошла всего лишь неделя, просто… – Она подносит мою руку к своим губам и целует ее.
