Текст книги "Время между нами"
Автор книги: Тамара Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Здравствуйте. Я хотела бы купить билеты «туда-обратно» до Ла-Пас, Мексика. – Лезу в рюкзак и достаю только сделанную копию путеводителя «Едем в Мексику», уголок странички с Ла-Пас загнут, потом выуживаю ваучер и складываю все это перед ней.
– И еще я хотела бы воспользоваться вот этим. – Придвигаю к ней чек на 500 долларов, а сама мысленно представляю, какой довольный вид будет у сеньора Арготты после того, как я отдам ему заполненное и подписанное родителями заявление.
Женщина берет чек, переворачивает его и кладет на стол перед собой.
– Да, конечно. Когда вы хотите ехать? – Она выглядит слишком веселой, так что, когда она снова обращается к экрану своего компьютера, Эмма даже закатывает глаза.
– Двенадцатого июня. Это вторник. – Пальцы работницы бюро путешествий начинают порхать по клавиатуре. Периодически она останавливается, что-то сверяет, и ее пальцы снова порхают по клавишам.
– Ну-ка, дай мне посмотреть. – Эмма забирает путеводитель «Едем в Мексику» и начинает листать страницы, останавливаясь практически на каждой, чтобы показать мне фото пляжа на закате или зачитать что-то о подводном плавании или местной кухне.
– Погляди-ка! – Эмма поворачивается на стуле и сует мне путеводитель. – Только посмотри на эти рынки – на всю эту керамику, на еду. Это не честно – ты ведь совсем не любишь шоппинг.
Работница бюро прочищает горло и зачитывает мне все возможные варианты отправления.
– Я отвезу тебя в аэропорт, – включается в наш разговор Эмма. – Поэтому выбирай тот, что ближе к обеду.
– Точно? – спрашиваю я.
– Да. Конечно, – отвечает она, продолжая рассматривать путеводитель.
– Тогда рейс в 12:15, – сообщаю я женщине, и она вновь начинает стучать по клавиатуре.
Эмма возвращается к фотографиям рынка.
– Погляди-ка на эти шляпы. Тут говорится, что они сплетены так плотно, что могут даже удерживать воду. И кому нужно держать воду в шляпе? – Эмма переводит взгляд на меня и пожимает плечами.
– Не знаю почему, но совсем недавно я думала о том, что мне нужны еще шляпы. Как думаешь? Мне пойдет такая шляпа? – спрашивает она меня, и у меня буквально дыхание захватывает. И хотя она сидит сейчас передо мной, целая и невредимая без единого шрама, на какой-то момент мне показалось, что я опять вижу ее, лежащей в коме, все ее тело в шрамах и утыкано трубками, а я сижу рядом рассказываю ей о поездке в Мексику, которую готовлю по заданию сеньора Арготты. Но тут начинает работать принтер, шумит и бряцает на столе, видение исчезает.
– Шляпы? – переспрашиваю я.
– Ну да, шляпы. Такое хитроумное приспособление, которое люди одевают на голову, чтобы солнце не напекло макушку и чтобы спрятать свои нечёсаные волосы, – говорит Эмма и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – Как думаешь? Мне пойдет такая шляпа? Некоторым они не идут, а мне может быть и ничего будет.
Молча смотрю на нее и, наконец, нахожу силы заговорить.
– Да, ты будешь замечательно выглядеть в такой шляпе. – Чувствую, что начинаю бледнеть. Вспоминаю, как сказала эти же самые слова в тот день, когда сидела у ее больничной койки, держала ее за руку и говорила о полуострове Юкатан. Потом я прервалась, попросила ее держаться и сказала, что все исправлю.
– Все готово. – Женщина из бюро путешествий широко нам улыбается и протягивает мне тонкий конверт с нарисованной разноцветной рыбой. – Хорошего вам путешествия! Надеемся снова вас увидеть, мисс Грин!
Эмма обнимает меня, и мы идем к выходу из офиса.
– Ну что ж. Мы сделали все, что ты хотела, а теперь моя очередь. Пойдем к Джастину, – говорит она и тащит меня через весь квартал к магазину компакт-дисков.
Последний учебный день был жарким и душным, и в то время, как все расположились у озера с корзинками и одеялами для пикника, я проторчала в очереди потных людей в паспортном столе в центре Чикаго. Но вот, спустя четыре часа, паспорт уже у меня на руках, и я, выйдя из электрички на станции Эванстон, иду по цементной дорожке в сторону дома. На перекрестке на глаза мне попадается вывеска магазина компакт-дисков.
Уже неделя прошла с тех пор, как мы с Эммой ходили покупать мне билет, а потом счастливые ввалились в магазин компакт-дисков, чтобы рассказать Джастину о Мексике. После того, как Эмма перестала изображать работницу бюро путешествий, Джастин обнял ее и пошутил, что теперь ему придется провести все лето только с ней. А мне предложил зайти в магазин на следующей неделе – он запишет для меня диск для поездки.
– А вот и ты! Я уже начал думать, что ты забыла. – Джастин налетает на меня, стоило мне только зайти в пустой магазин. Как обычно, здесь громко играет музыка.
Я пожимаю плечами.
– Разве можно забыть о музыке, которая достается тебе бесплатно?
Он притворно надувает губы.
– А я подумал, что ты пришла повидаться со мной.
– С тобой? – Смотрю на него, словно его слова вызвали у меня недоумение. – Нет, к тебе это не имеет никакого отношения. Я здесь исключительно из-за музыки. – Тут я не выдерживаю и улыбаюсь.
– А ты корыстная. – Джастин делает шаг назад и берет меня за руки, точно так же делал Беннетт перед тем, как мы закрывали глаза и оказывались уже в другом месте. – Так ты рада?
– Да. Невероятно рада.
– Мы будем по тебе скучать.
– И я буду скучать по вам всем, – произношу я и обвожу взглядом магазин. – Но ведь пробовать что-то новое всегда так интересно, да же?
– Я знаю. – Именно Джастин выслушивал мои разговоры о том, как же я хочу путешествовать по миру, последние десять лет, и я вижу по выражению его лица, что ему действительно приятно видеть, что я наконец-то куда-то собралась. – Ну и раз ты здесь только для того, чтобы получить от меня музыку, давай-ка нагрузим тебя ею по полной.
Он снова берет меня за руку и ведет меня по магазину, по его узким проходам, прямиком к стойке с новыми дисками.
– Вот, это что-то абсолютно новенькое. Пришло на этой неделе. – Он протягивает мне диск, и я переворачиваю его, чтобы посмотреть список песен. – Особенно хороша вот эта. Какая-то канадская певица. Как раз для твоего настроения, после расставания.
– Мы не расставались.
– Конечно, нет, но знаешь…
Я изображаю недовольный взгляд, в комнате вдруг становится тихо – одна песня как раз закончилась, а следующая еще не началась. Мы переходим к следующим стендам, в стерео-системе над головой звучат нотки пианино и начинает звучать легкая мелодия. Джастин останавливается в отделе рока и достает еще один диск.
– Я хотел рассказать тебе об этой местной чикагской группе, они будут играть в кофейне на следующей неделе, – рассказывает он. Пытаюсь слушать, но все мое внимание приковано к песне, раздающейся по магазину. Она кажется мне знакомой, и как только раздаются слова, я замечаю, что уже не слышу Джастина, восторженно рассказывающего мне о концерте группы на следующей неделе, я слушаю слова песни.
Перенеси меня в другое место, – сказала она.
Перенеси меня в другое время.
Я чувствую, что у меня в животе начинает образовываться дыра, и стала вслушиваться внимательнее.
– Вот она, – говорит Джастин, а я была готова чуть ли не шикнуть на него, чтобы замолчал.
– Барабанщик…
Перенеси меня туда, где шепчущий бриз
Сможет поднять меня и унести.
Боюсь даже глянуть на Джастина, а еще боюсь, что если отпущу эту стойку, то не смогу удержаться на ногах. Он размахивает диском, лицо живое и полно энтузиазма, я понимаю, что он продолжает что-то рассказывать. Кажется, я даже что-то ответила, что-то вроде «угу», но не помнб ни одного слова, сказанного им. Все, что я слышала, – это только слова песни.
Я бы сделала, если б мог, но не знаю как.
– Анна? С тобой все в порядке?
Именно сейчас, когда я наконец-то перестала оглядываться назад и раздумывать, что же сделала не так, когда наконец-то перестала злиться на Беннетта из-за того, что он сделал что-то не так, когда нашла в себе силы бороться и приняла решение все изменить – печаль и злость снова наполняют меня, и прежде, чем успеваю сообразить, из глаз льются слезы, они мелкими каплями падают на пластиковые коробки с дисками.
– Подожди-ка. – Джастин уходит, я наблюдаю, как он подходит к входной двери и переворачивает на ней табличку с надписью «Вернусь через десять минут». Я отпускаю руку, крепко сжимающую стенд с дисками, колени у меня подкашиваются, и я сползаю на пол, прислоняюсь к полкам, подтягиваю колени к груди и продолжаю слушать песню. Прилив адреналина заставляет мои руки сжаться в кулаки, я открываю глаза и замечаю, что мои короткие ногти так глубоко врезались в ладони, что на ней остались следы в виде полумесяцев.
Я таю и исчезаю
в
никуда…
Тут чувствую, что Джастин уже сидит на полу напротив и обнимает меня. Чувствую тепло его тела и понимаю, что растворяюсь в этом тепле. Его близость, да и сама его поза очень интимны, я осознаю, что нужно вырываться, но не могу. Мне нужна эта близость. И я просто плачу, дышу и наслаждаюсь ощущением его рук на моей спине, их тяжестью. Мы всегда были просто друзьями, знакомы с самого детства. А сейчас он парень моей лучшей подруги, и это определенно означает, что мы не должны вот так сейчас сидеть на полу, слушать музыку и обниматься.
Я уже собираюсь было сказать ему об этом, как он сам отстраняется от меня и кладет подбородок мне на колени. Когда мы так сидим и смотрим друг другу в глаза, он выглядит совсем по-другому. Он загорел, и загар скрывает его веснушки, а его улыбка такая… Джастин, такой милый и добрый, готовый на все ради меня. Видимо при этих мыслях что-то изменилось в моем лице, потому что он вдруг наклоняется и, закрыв глаза, стремительно вторгается в мое пространство, намного стремительнее, чем позволяют приличия. Я понимаю, что сейчас произойдет, и понимаю, что не хочу этого, но не уверена, что могу помешать. Мне некуда деться, я оказалась в ловушке – между стендом и его ртом.
Я быстро отворачиваюсь, и хотя наши губы соприкасаются, это скорее неловкое, почти случайное движение.
– Джастин… – Мой обвиняющий тон заставляет его измениться в лице. Чтобы как-то снять возникшее напряжение, я отталкиваю его плечо, нервно смеюсь и ударяю его по руке. – Ты что творишь, идиот?
И если это вообще возможно, то его смех мне кажется еще более нервным, чем мой.
– Ух ты. – Наконец произносит он, глядя куда-то в пол. – Думаю, я все не так понял. Извини меня. – Джастин даже не смотрит на меня.
Чувствую себя ужасно, из-за моей лучшей подруги.
– Джастин, я бы никогда не поступила так с Эммой. И думаю, ты тоже.
– И я бы не поступил. Не знаю…не понимаю, что на меня нашло в эту минуту.
Он отодвигается от меня, чувствую, нужно что-то сказать, чтобы как-то уменьшить его вину.
– Не переживай, ничего, собственно, не произошло. Кроме того… – Издаю нервный смешок. – это даже хорошо, подтверждает, что я не сошла с ума. Ведь до того, как ты начал встречаться с Эммой, мне казалось, что ты ко мне испытываешь какие-то чувства.
Джастин поднимает на меня глаза.
– Так и есть.
– Заткнись. – Снова ударяю его по руке, но в основном потому, что просто не знаю, куда деть руки.
Джастин качает головой.
– А как ты догадалась? – спрашивает он, я же смотрю на него и совершенно не знаю, что сказать.
– А помнишь, в шестом классе, когда мы были у тебя? Родители играли в карты, а мы остались ночевать в твоей комнате. Ты сказала тогда, что у тебя есть для меня сюрприз.
Я улыбаюсь ему в ответ, хотя на самом деле ничего из этого не помню.
– Когда стемнело, ты попросила меня лечь на пол, выключила в комнате свет и легла рядом. И так мы провели целый час – рассматривая маленькие пластиковые светящиеся в темноте звезды на потолке, составляя свои собственные созвездия и хохоча до одури. Ты рассказывала мне, что каждую ночь ты смотришь на звезды и, пока не заснешь, представляешь, что находишься где-то в другом месте. Потом ты сказала мне, что мечтаешь путешествовать, хочешь быть фотографом или журналистом – в общем, кем-то, кто постоянно путешествует по миру – и для начала поселишься в Париже. Летом ты хотела начать учить французский язык и переехать во Францию сразу после выпускного.
– Я вполне могла такое сказать. – Не могу поверить, что он все это помнит. Нам было тогда всего по одиннадцать лет! И даже сейчас, когда он все это мне напомнил, эти детали, такие живые в его памяти, для меня до сих пор расплывчаты.
– Вот это да! И как ты это все помнишь?
Он тихонько смеется.
– Той ночью ты перестала быть для меня лучшей подругой…а точнее только лучшей подругой.
Сужаю глаза и резко выдыхаю, пристально наблюдаю за ним и жду, что он вот-вот скажется, что пошутил, но Джастин продолжает улыбаться и лишь пожимает плечами, словно ничего поделать с этим не может.
– Почему ты никогда не говорил мне об этом?
– Не хотел ничего портить. И надеялся, что это когда-нибудь могло бы стать правдой.
Он снова пожимает плечами и переводит на меня взгляд.
– Так что ты там рассказывал? Что-то об Эмме?
Он искренне мне улыбается.
– Эмма невероятная. Она великолепна и забавна, абсолютно восхитительная. Но она – не ты. Она не моя лучшая подруга.
– Это не честно по отношению к ней. Ты начал узнавать ее всего пару месяцев назад, а меня ты знаешь всю жизнь. Дай ей шанс.
– Знаю. Просто я… мне до сих пор не верится, что мы встречаемся. Когда я пригласил ее тогда не свидание, то, честно, даже не ожидал, что она согласится. Я даже думаю, что приглашая ее на свидание, где-то в глубине души я надеялся, что так заставлю тебя ревновать. А она меня удивила, когда согласилась, и даже не знаю…но, кажется, я ей действительно понравился.
– Понравился. И сейчас нравишься. – Хотя до этого момента я думала, что и она ему нравится. Мои мысли переносятся в тот день, когда мы сидели с ним в больничном кафетерии, а он рассказывал мне о своем свидании с Эммой, как они все разговаривали с ней и не могли наговориться, и как она удивила его. Вспоминаю, как он склонялся над искалеченным телом Эммы, гладил ее волосы, шептал ей на ухо шутки, как он смотрел на нее. Как же я могла так ошибиться?
И тут меня осеняет – ведь никакой больницы не было! Помимо Беннетта только я одна знаю, что существуют два варианта того дня: первый закончился ужасной аварией, а второй – нашим походом в кино и поеданием попкорна, где Джастин и Эмма улыбались, а не были одеты в больничную одежду. Первый привел к тому, что Джастин сидел рядом с искалеченным телом Эммы, а второй – к двойному свиданию со мной и Беннеттом.
Что-то важное произошло с ними в тот день, где-то между домом Эммы и перекрестком, где произошла авария, что-то, что сблизило их. А может быть сам несчастный случай все изменил. Но что бы это ни было, мы вмешались. Мы все изменили.
Видимо, Беннетт был прав – испытывая судьбу, играя с ней, ты можешь и не оказать очевидного влияния, но все это может привести к другим последствиям.
Половина седьмого утра, а на улице уже 26 градусов. Надеваю легкие шорты, достаю розовую бейсболку и обуваю пару новых черных Oakleys, купленных специально для поездки.
Пробегаю мимо мужчины с седым хвостом, как обычно машу ему рукой. «Привет!» – вот и все, что он когда-либо слышал от меня. В течение последних трех лет он видит меня каждый понедельник, среду и пятницу. В какой-то момент появляется желание остановиться и сказать ему, что буду скучать и чтобы он не беспокоился из-за моего отсутствия, ведь следующие два месяца я буду бегать по песку.
Вот я и пробежала свои привычные три мили. Останавливаюсь на крыльце, кладу ногу на перила и делаю растяжку, попутно оглядываясь вокруг. Интересно, изменится ли это место, когда я вернусь? Может быть деревья заметно подрастут, а может быть появятся новые трещины на тротуаре, или папа решится перекрасить дом.
Открываю дверь и застываю на пороге. У перил стоит черный чемодан с яркой серебристой надписью TRAVELPRO и огромным красным бантом, привязанным к складывающейся ручке.
Мама и папа появляются в дверях кухни. Мама все еще в халате, и папа тянет ее за собой, держа за руку, словно если бы он этого не делал, она бы развернулась и убежала.
– Чемодан, – говорю я. У меня никогда не было собственного чемодана. – Спасибо.
Мама грустно улыбается, подходит ко мне и порывисто заключает меня в объятия.
– Эй! Ну прекрати. Я же потная.
– Не важно. – Она еще сильнее сжимает меня в объятиях, и я чувствую, как ее теплые слезы падают на мои обнаженные плечи.
– Я так горжусь тобой, – шепчет она мне на ухо.
– Спасибо, мам. – Я глажу ее по спине и целую в щеку. – Не грусти. Я вернусь, ты даже заметить не успеешь.
– Знаю, – говорит она. Вытирает слезы и смотрит мне прямо в глаза. – Ты гораздо смелее, чем я.
Тянусь к ней и беру ее лицо в ладони.
– Это неправда. Посмотри, сейчас ты тоже очень смелая. – Улыбаюсь ей и крепко обнимаю.
◄►◄►◄►
– Анни, карета подана! – кричит снизу отец.
В последний раз осматриваю свою комнату и застегиваю молнию на чемодане. Не думаю, что мне понадобится много вещей, чтобы провести лето на пляже, поэтому еду налегке. У меня с собой одежда и обувь для бега, плеер и батарейки, подборка дисков и несколько легких платьев. Сланцы. Немного косметики. Заколки.
Ну вот, чемодан закрыт, качу его к двери и вдруг останавливаюсь напротив карты. Разглядываю маленькие красные точки на ее поверхности – вспоминаю нежное прикосновение песка с Ко Тао, запах пыльных скал Дэвилс-Лэйк и ярко-красный закат Вернаццы. А потом смотрю на самую последнюю, целую кончик пальца и прикладываю его к кнопке с Сан-Франциско. Закрываю за собой дверь и тащу чемодан вниз по лестнице.
Выхожу на крыльцо, Эмма уже тут, рассказывает моей маме о том, как они с Джастином планируют провести лето.
– Ты уверена, что тебя не нужно отвезти в аэропорт, – стоя на подъездной дорожке, с натянутой улыбкой, спрашивает папа.
– Эмма очень хочет меня отвезти.
– Но и мы тоже.
– Да, но Эмме не нужно открывать магазин или заступать на смену в больнице.
– Ну ладно. – Он быстро и крепко меня обнимает, потом выхватывает чемодан и катит его к открытому багажнику Сааба. Его крыша опущена в честь такого жаркого летнего дня.
В последний раз обнимаю родителей, прощаюсь и обещаю писать. Открываю пассажирскую дверь и обнаруживаю на сидении маленькую коробочку, завернутую в подарочную бумагу.
– Что это?
– Открой ее, – командует Эмма, задним ходом отъезжая от дома и сигналя, словно ненормальная, я в это время одной рукой пытаюсь открыть коробку, а другой машу на прощание родителям. Наконец мы скрываемся из виду, и мне удается развернуть упаковку, внутри маленький кожаный ящичек. Открываю крышку.
– Эм. – Вытаскиваю из него что-то тоненькое, переворачиваю и обнаруживаю кожаную полоску. – Зачем мне часы? У меня же есть уже одни.
– Твои часы для бега. А эти для платья. Вдруг ты встретишь замечательного красивого парня, и он пригласит тебя на ужин. – С удивлением замечаю, что широко улыбнулась, стоило ей только это сказать.
– А мне нужно будет успеть домой во время, не то я превращусь в тыкву? – Нежно провожу подушечкой пальца по их стеклянной поверхности, потом поднимаю взгляд на Эмму. – Они очень красивые. Ты не обязана была делать мне такой подарок.
– Знаю. Просто хотела, чтобы ты всегда помнила, что я здесь считаю минуты до твоего возвращения. Ха-ха-ха.
Я смеюсь.
– Серьезно, Эм. Спасибо. Они мне очень нравятся.
Пока я пытаюсь застегнуть часы на запястье, мы обе молчим.
– Не могу поверить, что ты пропустишь концерт Pearl Jam в Солджерфилде. Мы же больше года его ждали.
– Все нормально. Сходишь с Джастином. – Произношу его имя и чувствую некоторую печаль. Я нисколько не жалею, что мы тогда с Беннеттом изменили ее жизнь, но как же не хочется чувствовать ответственность за то, что мы еще и внесли изменения в чувства Джастина. Смотрю на нее и думаю, что же произойдет между ними этим летом, очень надеюсь, что Джастин даст ей шанс, как и обещал мне.
Она вздыхает.
– Джастин считает, что Эдди Веддер – посредственность. Вот так и сказал: «Посредственность». А этот человек – гений. – И тут Эмма включает магнитофон. – А вот и доказательство.
Она поворачивает ручку, и гитарные аккорды песни «Corduroy» заполняют машину. И, как всегда, мы начинаем подпевать. Громко. Фальшиво. Люди в проезжающих мимо машинах смотрят на нас и качают головами. Но вдруг я замолкаю. Эмма продолжает изображать игру на барабанах, отстукивая ритм на руле и подпевая, а я просто слушаю слова песни.
Все взаимосвязано…
Абсолютно ничего не меняется.
Разве что-то изменилось?
Он ворвался в наши жизни и снова исчез, и со стороны кажется, что даже следов не оставил, но я знаю, что они есть – внутри меня они повсюду. И, хотя так больно находиться в этом городе без него, даже если бы мне разрешили вернуть назад эти три месяца, я сделала бы тот же самый выбор – я бы снова хотела узнать Беннетта Купера. И мне совершенно не нравится слышать, как песня заканчивается словами «И скончаюсь одиноким, каким и начинал».
Эмма подъезжает к международному терминалу аэропорта, с визгом останавливает машину напротив входа к стойкам регистрации, переводит рычаг в положение «парковка» и поворачивается ко мне лицом.
– Шли открытки, дорогая.
Открытки…
– Обязательно. Обещаю. – И крепко ее обнимаю. – Хорошо тебе провести лето. Увидимся в августе.
Я ослабляю объятия, но ее руки по-прежнему крепко обнимают меня, а когда она пытается что-то сказать, слова застревают у нее в горле.
– Эм… – И снова крепко обнимаю ее. – Прекрати, а то я расплачусь.
Она отпускает меня и отодвигается.
– Ты права. Это радостный момент. Никаких слез. – Она принимается вытирать слезы и наконец целует меня в обе щеки.
– До августа, – произносит она.
– До августа. – Я еще раз обнимаю ее и быстро выскальзываю из машины, чтобы разразиться слезами. Забираю чемодан из багажника и иду к зданию аэропорта, останавливаюсь, поворачиваюсь и машу Эмме в последний раз.
После того, как сотрудница авиакомпании протягивает мне посадочный талон, я на негнущихся ногах подхожу и в стаю в очередь к зоне досмотра. Еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, но и такой смелой тоже.
Делаю вид, что уже не в первый раз лечу на самолете. Люди двигаются быстро. И медленно. Я иду по проходу между сидений, сердце учащенно бьется, а когда вижу место номер 14А, оно просто готово выскочить из груди. В моей ручной клади полно журналов и книг о путешествиях, ну и, конечно, там лежат мои восемь кнопок, которые я не смогла оставить дома.
Я занимаю свое место, устраиваюсь, достаю сумку и вытаскиваю из нее маленькую стопку открыток. Большинство из них чистые, но одна подписана его рукой, а две – моей – свидетельство того, что мы значили что-то друг для друга. И мы не хотели, что бы все это заканчивалось.
Самолет выруливает на взлетную полосу, и вот мы уже в небе. И тут я почувствовала это. Ощущение, очень похожее, как при наших с Беннеттом путешествиях. В животе слегка закрутило. Потом появилась легкость. А еще я чувствую невероятный приток адреналина, когда думаю о том, что меня ждет, не могу сдержать улыбку. Устраиваю подушку между сидением и стеной самолета, собираю свои открытки и прислоняюсь лбом к иллюминатору. Наблюдаю, как Иллинойс внизу понемногу исчезает.
Ремень туго затянут на талии, в наушниках звучит музыка, подошвы моих кроссовок оставляют легкие следы на песке, я бегу. Оглядываюсь через плечо и вижу, как солнце быстро поднимается над горизонтом, продолжаю следить за тонкой линией, разделяющей бирюзовый залив от темно-оранжевого неба. До сих пор не могу поверить, что я здесь.
А еще очень хочется, чтобы он тоже был здесь. Смена обстановки помогла, но я все еще сильно скучаю по нему – выискиваю его лицо среди незнакомцев на улице, думаю о нем каждый раз, как прохожу мимо прилавка с открытками, которые в этом туристическом городке встречаются повсюду. И хотя я безумно скучаю по Беннетту, но, стыдно признаться, еще мне очень не хватает того кручения в животе, пусть меня от него слегка подташнивало, но я чувствовала себя при этом невероятно живой.
Впереди я вижу высокие скалы и зазубренные утесы, там пляж заканчивается, чувствую, что руки начинают работать энергичнее, я бегу к ним. Фиксирую взгляд на ближайшей к воде скале и бегу, что есть мочи, до тех пор, пока не касаюсь ее пальцами.
Встряхиваю руки и ноги, расхаживаю по пляжу, остываю. Дыхание восстановилось, и я нахожу сухой клочок песка, ложусь, опираясь на локти, рассматриваю открывающийся вид. А потом и вовсе ложусь. Закрываю глаза, и долгое время ни о чем не думаю – наслаждаюсь лучами солнца на лице, слушаю плеск воды, набегающей на берег.
Голова моя лениво склонилась на бок, вздыхаю и открываю глаза, но вместо скал на краю пляжа вижу открытку с видом небоскреба Сан-Франциско. Сердце у меня в груди начинает усиленно биться, может даже быстрее, чем во время бега. Поворачиваюсь на бок и тянусь к открытке, поднимаю ее с песка и внимательно разглядываю.
Переворачиваю.
Ты не получила свою открытку.
Очень хочется оглянуться. Чувствую, что он здесь, но лишь закрываю крепче глаза – не думаю, что вынесу, если сейчас обернусь, а пляж окажется пустым. Приходится напомнить себе, что открытка-то настоящая, и я держу ее в руках, так что заставляю себя сесть и посмотреть через плечо.
Беннетт Купер сидит на песке в паре футов от меня, мой взгляд скользит по нему – начиная со спутанных волос, ниже по футболке с какого-то концерта, по джинсам и заканчивая сланцами. Смотрю на него во все глаза, мои губы плотно сжаты, медленно мотаю головой. Этого просто не может быть!
– Привет!
Чувствую, как слезы бегут по щекам, наверное, тоже нужно сказать ему «Привет!», но разве это так важно? Не прошло и секунды, как он оказывается рядом со мной, чувствую его пальцы у себя на шее. Он покрывает меня поцелуями, целует мокрые от слез щеки, лоб, веки, шею и, наконец, губы, мы прижимаемся друг к другу так близко, что между нами практически не остается расстояния.
– Я так скучал по тебе, – шепчет он, зарываясь лицом в мои волосы. Хочу ответить ему, но не в силах вымолвить и слова.
Беннетт проводит большим пальцем по моему лицу, вытирает слезы, и тут я, наконец, произношу:
– Ты и вправду здесь. – Он кивает и снова целует меня.
– Да, – отвечает он, – я и вправду здесь.
Смотрю на него и не могу сдержать улыбки.
– Я уже и не думала, что когда-нибудь снова тебя увижу… – Слова застревают у меня в горле, но заканчивать предложение и не нужно. Он здесь, и все те чувства, которые я испытывала, когда думала, увижу ли его когда-нибудь, теперь просто воспоминания. Зарываюсь лицом в его шею – теплую от солнца и соленую из-за жары, и на какое-то время застываю так, без движения, просто вдыхаю его запах.
– Я скучала по тебе, – громко произношу я. Мои руки тянутся к его волосам, зарываются в них, потом я отстраняюсь, чтобы заглянуть в его лицо. Он выглядит великолепно, такой загорелый, и он…здесь.
Он ложится рядом со мной, мы лежим друг напротив друга, опираясь на локоть одной руки, на какой-то момент у меня возникает ощущение, что мы снова вернулись на Ко Тао, лежим на пляже, как тогда, а я мечтаю о том, чтобы мы поцеловались и совершенно не знаю, куда девать руки. Но на этот раз мы оба точно знаем, что нам с ними делать, Беннетт снова целует меня, моя рука ложится на полоску его кожи между футболкой и джинсами, я обнимаю его за талию и чувствую изгиб его бедра у себя под рукой. Когда он сжимает меня в своих объятьях, я испытываю невероятное облегчение – сама я до последнего не решалась подвинуться к нему ближе, чтобы удостовериться, что мне не померещилось. Наконец, мы с невероятным трудом размыкаем наши объятья, мои пальцы теребят его темные спутанные волосы, я разглядываю его лицо, которое светится, и не только из-за освещавшего его утреннего солнца, свечение приходит откуда-то изнутри.
– Кажется, ты была удивлена, увидев меня? – произносит он.
Тихонько смеюсь.
– Как ты здесь оказался?
– Я же говорил тебе, что буду возвращаться до тех пор, пока тебе не надоем. – И уголки его губ изгибаются в улыбке.
– А что? – спрашивает он. – Ты мне не поверила?
– Нет, – качаю я головой. – Я не была уверена, что в это можно верить.
Я все еще не была в этом уверена. И прямо сейчас хотела знать, не исчезнет ли он в следующую же секунду. Прислоняюсь к его лбу своим.
– Ты вернулся навсегда?
– Да, – отвечает он, и его глаза буквально светятся. – Я вернулся.
– Откуда ты знаешь, что не…
Беннетт смотрит на меня, и его взгляд становится серьезным.
– Я был здесь вчера. – Он смотрит на лес за моей спиной, чуть повыше пляжа, я следую за направлением его глаз. – Хотел убедиться, что могу все контролировать, прежде чем… – Его голос сбивается, и он вздыхает.
– Это все, что я мог сделать, чтобы держаться от тебя подальше, но…я смотрел на тебя, и в какой-то момент подумал, что может будет лучше, если я…ну, не знаю…Просто ты выглядела такой счастливой.
– Так и было. Но сейчас я в сто раз счастливее.
Он улыбается.
– Ты уверена?
– Определенно.
– Ла-Пас, да?
– Ну, а где еще? – И я вспоминаю круговые маршруты наших планов путешествий, которые пересекались только в одном единственном месте. Я вновь кладу ладонь на его талию и начинаю рисовать на голой коже маленькие круги.
– Расскажи мне все, – прошу я. – Где ты был? Что я пропустила?
Он наклоняется и целует меня в кончик носа.
– А ты немногое пропустила. Последние полтора месяца я провел, наблюдая за тобой.
– Наблюдая за мной? – Я отклоняюсь назад, чтобы заглянуть в его лицо.
– Ты была права. Тем утром на стадионе Северо-Западного…там был я. Просто, когда ты спрашивала, я еще этого не делал. – Он тянется к моему плечу, захватывает прядь моих волос и начинает накручивать их на палец. – С той самой ночи, как тебя выбросило назад, я застрял в Сан-Франциско. Я пытался путешествовать, но какую бы дату или время я не выбирал, всегда оказывался в одном и том же месте и в одно и то же время – в понедельник, 6 марта 1995 года, 6:44 утра. На этом чертовом стадионе. Господи, это был какой-то «день сурка». Я мог оставаться только на минуту или чуть больше, а потом меня снова выбрасывало назад, но это было единственное место, куда я мог попасть, потому снова и снова туда возвращался.
– Я так и знала, что это был ты! – Я знала, что не сошла с ума.
Он дарит мне легкую улыбку и продолжает свой рассказ.
– По какой-то причине в начале этого месяца все изменилось. И вместо того, чтобы оказаться на стадионе 6 марта, я переместился в один из солнечных дней мая, и ты узнала меня. С тех самых пор все стало постепенно приходить в норму. С каждым днем у меня получалось путешествовать все дальше и оставаться все дольше, но вернуться к тебе, в Эванстон или сюда, у меня никак не получалось…до вчерашнего дня.
