Текст книги "Время между нами"
Автор книги: Тамара Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Я очень хочу, чтобы моя подруга вернулась.
Я гляжу на нее, и мне вдруг очень хочется все ей рассказать. Хочу вернуться к ней и к своей такой обычной жизни – к маме и папе, к бегу и книгам о путешествиях – не знаю, смогу ли я бороться, когда все эти секреты так давят на меня.
Эмма пока не уходит, так мы и сидим, ждем, когда истекут требуемые пятнадцать минут.
– Мне пора идти. Нужно встречать почетных гостей. – Эмма встает и разглаживает свое платье. Потом, взглянув в мое зеркало, поправляет прическу и проводит подушечками пальцев по глазам.
– Прости меня, Эмма.
Она поворачивает ручку двери, посылает мне воздушный поцелуй и выходит, закрыв за собой дверь.
Я не слышу того, что происходит за дверью, но могу представить, как Эмма спускается вниз и полушепотом говорит о чем-то с Джастином и моими родителями. Подхожу к окну и выглядываю – Джастин с Эммой уже идут к машине. Но прежде чем открыть дверцу машины, Джастин смотрит наверх, видит меня и печально машет рукой. Потом садится в машину, и они уезжают.
Спустя несколько минут мама и папа тоже кричат мне «до свидания!» и «уверена, что все будет в порядке?», после чего уходят. Смотрю на тротуар и нахожу место, где Беннетт впервые поцеловал меня, хотя я этого и не помню. Смотрю на деревья по другую сторону дороги, куда скатилась его машина и встала, потому что мы не совсем верно рассчитали время возвращения. И где бы он ни находился, у него всегда все было под контролем. Если бы он мог вернуться, то обязательно сделал бы это.
И вдруг меня озаряет. Он мог бы быть здесь. Беннетт ошибался, в письме все было написано правильно. Он не возвращается. Он застрял, наперекор своим желаниям и моим. До тех пор, пока я не приму другое решение. Вот только я совершенно не представляю, что должна делать.
Отхожу от окна и подхожу к карте. Стою возле нее и внимательно изучаю с минуту, потом подхожу к ней ближе и начинаю изучать невидимые линии между восемью маленькими кнопками, водя пальцем вверх и вниз и соединяя эти точки между собой. Потом останавливаюсь. Возвращаю свой палец на точку с надписью «Эванстон» и обвожу небольшой кружок вокруг четырех кнопок, с которых когда-то начала: Спрингфилд, Миннесота, Мичиган, Индиана. Потом перевожу палец на Сан-Франциско и делаю круг уже побольше, вокруг Ко Тао, Вернаццы, над Висконсином и снова возвращаюсь в Сан-Франциско.
Должно быть что-то еще. Я уверена, должно быть что-то еще.
Достаю коробку с кнопками и вытаскиваю одну. Гляжу на нее. Потом на карту. И устанавливаю ее на точке «Париж». Вытаскиваю еще одну. Изучаю карту. И втыкаю ее в Мадрид. Опять отхожу от карты, наслаждаясь полученным видом, и снова лезу в пыльную коробку за очередной кнопкой. Втыкаю ее в Сидней. После этого беру коробку и переворачиваю ее, чувствую как маленькие острия вонзаются в мою ладонь.
Устанавливаю кнопку. Токио.
Тибет.
Окленд.
Дублин.
Коста-Рика.
Сан-Пауло.
Прага.
Лос-Анжелес.
Продолжаю и продолжаю вытаскивать кнопки и втыкать их в бумагу до тех пор, пока карта не оказывается покрыта ими в различных местах, которых я никогда не видела, а коробка окончательно не пустеет, как и я.
Всю прошлую неделю я грустила. А вот на этой только злюсь. Злюсь на Беннетта из-за того, что не рассказал мне о письме раньше. Злюсь на своих друзей за то, что ведут себя так, словно его здесь никогда и не было. Но больше всего злюсь на себя за то, что не боролась и восприняла все происходящее, как что-то абсолютно нормальное.
Непроизвольно сжимаю руки в кулаки, когда сеньор Арготта объявляет:
—
¡Practiquemos la conversación!
(с исп. – Практикуем разговорную речь!)
– И идет по рядам, раздавая карточки и выбирая партнеров. Указывает на меня. Потом на Алекса. Закатываю глаза и поворачиваюсь к своему партнеру.
—
¡Hola! (с исп. – Привет!)
– говорит Алекс с улыбкой. – Где ты пропадала в субботу? Нам тебя не хватало. – Странно, что он ждал аж до четверга, чтобы задать мне этот вопрос.
Я в ответ пожимаю плечами.
– Готовлюсь к финалу штата.
– В субботу вечером?
– Нет, Алекс. Каждое утро. Я бегаю
каждое
утро. Даже по воскресеньям. – Произношу последнее слово, и уже сама смущаюсь от своего тона, но извиняться не собираюсь. Вместо этого продолжаю говорить с ним, как и раньше, словно мне стало легче от его смущения.
– Ну и что там у нас в карточке для диалога?
Алекс что-то бормочет себе под нос, поднимает карточку со стола и читает ее.
– О! А это интересно! – И дальше зачитывает текст карточки вслух:
– Партнер номер один: вы проходите собеседование на должность официанта/официантки в одном из лучших ресторанов Мадрида. Партнер номер два: вы – владелец этого ресторана.
Оглядываюсь в поисках чего-то, по чему можно незаметно ударить.
– Не так уж и плохо, да? – Алекс решает не смотреть на меня, замечая, что я вцепилась в края парты. – Кем ты хочешь быть – официантом или владельцем?
– Ни тем, ни другим. – Я отодвигаю стул и бегу к двери, оставляя рюкзак на полу, а учебники на столе. Оставляю Алекса и его глупую карточку для диалога. Оставляю сеньора Арготту, окликающего меня сначала настойчиво, а потом расстроено. Я не останавливаюсь. Не оборачиваюсь. Я бегу по Пончику, мимо шкафчиков, и в буквальном смысле наталкиваюсь на Даниэль.
Она отлетает к шкафчикам и ее деревянный пропуск в туалет падает на пол.
– Что за…!
Вытираю глаза и помогаю ей встать.
– Даниэль, прости, пожалуйста.
Она начинает что-то говорить, но, заметив, что я плачу, спрашивает:
– Анна, с тобой все в порядке?
– Мне нужно уйти, – отвечаю я.
– Анна! – зовет она меня, но я уже ухожу, убегаю через двойные двери, в единственное место, в котором я чувствую себя лучше.
◄►◄►◄►
Он здесь.
Конечно, не так, как мне бы этого хотелось. Но только здесь я могу его увидеть – в детских фотографиях, стоящих на каминной полке, в глазах его бабушки, которая сейчас делает мне чай и не задает вопросов, почему в 11:20 утра в будний день я сижу у нее на кухне, а не на уроках в школе.
Мы с Мэгги делаем по глотку из чашек. Стараемся придумать, что сказать, но, видимо, ни ей, ни мне на ум ничего не приходит. У нее накопилась масса вопросов, у меня есть масса ответов, но она не задает мне ни одного, потому что знает – я не смогу ответить. Так мы и сидим, в полном молчании, изредка прерываемом стуком чашек о блюдца.
Наконец, Мэгги решается нарушить молчание.
– На прошлой неделе я начала убираться в его комнате. Подумываю убрать его вещи на чердак до тех пор, пока… – Она замолкает, я в ответ слегка ей улыбаюсь – мне нравится ее мысль, что он вернется.
– Ты… – начинает она, и внимательно изучает выражение моего лица, словно пытаясь понять, стоит ли ей продолжать. – …не хочешь взять что-то из его вещей? Пока он не вернется?
Я киваю. И так как сказать нам больше нечего, мы поднимаемся и вместе с кружками идем наверх, а потом вдоль по коридору, мимо детских фотографий матери Беннетта, фотографий молодой Мэгги, в его комнату, уставленную мебелью из красного дерева.
– Пойду, сделаю тебе еще чая, – произносит Мэгги, забирает мою, еще почти полную чашку и выходит, закрыв за собой дверь и оставив меня одну в комнате.
Под окном возле стены стоят составленные одна на другую коробки, а в остальном комната совсем не изменилась. Я открываю дверцы шкафа и заглядываю внутрь. Вот его форма, а рядом с ней еще куча одежды, которую я на нем никогда не видела. Тут же на крючке висит его шерстяное пальто, и хотя снаружи уже около 30 градусов, я надеваю его, натягиваю воротник и вдыхаю его запах.
Закрываю шкаф и подхожу к столу. На нем ничего нет – ни ручки, ни фотографии. Сажусь на деревянный стул и открываю верхний ящик. Вот где все лежит! Вытаскиваю вещи одну за другой и раскладываю на столе. Его студенческий билет. Одну из моих красных кнопок. Не подписанную открытку с Ко Тао. Подписанную с Вернаццы. Сточенный желтый карандаш. Карабин. Ключ.
Отодвигаю все и беру ключ, подхожу к шкафу. Делаю все очень быстро – по очереди вытаскиваю фотоальбомы и старые дневники и аккуратно складываю их в углу, пока не нахожу маленькую замочную скважину в дальнем углу. Поворачиваю ключ и открываю маленькую дверцу. Внутри лежат пачки перетянутых резинкой долларов, сотни и двадцатки.
На вершине одной из пачек лежит его записная книжка, вспоминаю, что именно в ней он записывал все расчеты, когда мы обсуждали план по спасению жизни Эммы. Вытаскиваю ее и листаю. Каждая страница этой книжки покрыта временными линиями и математическими уравнениями, таблицами с историческими событиями и наименованиями компаний, рядом с которыми стоят значки доллара. Наконец я натыкаюсь на страницу, которую он как-то показывал мне – расчет времени, в какое время мы должны оказаться на подъездной дорожке у моего дома, чтобы предотвратить поездку Эммы в Чикаго.
Снова возвращаюсь к первым страницам книжки и наталкиваюсь на нечто знакомое. Мои слова, но написанные его почерком:
Уже скоро мы с тобой встретимся. А потом расстанемся навсегда. Но думаю, что смогу все исправить – просто мне нужно принять другое решение. Скажи мне, чтобы я прожила жизнь для себя, а не для тебя. Скажи мне, чтобы я не ждала, когда ты вернешься – это, я думаю, изменит все.
Некоторые слова обведены по нескольку раз – «навсегда», «расстанемся», «исправить», «изменит все» – добавлены его комментарии, восклицательные вопросительные знаки, словно он ни один час изучал все это, чтобы понять смысл. Но так и не понял. Даже после нескольких месяцев. А теперь было уже поздно – мы все-таки расстались навсегда. Почему же он сразу мне все не рассказал? Он должен был мне рассказать.
Выглядываю за дверь, проверяю, не идет ли Мэгги. Кладу красную записную книжку обратно поверх пачек банкнот, запираю дверцу и складываю альбомы и дневники на прежнее место. Когда все выглядит точно так же, как было до моего вторжения, я возвращаюсь к столу Беннетта.
Открываю ящик и складываю туда ключ, а потом возвращаюсь к остальным вещам. Поднимаю каждую и верчу в руках, начиная с открытки с Ко Тао. Хорошо помню тот день, когда он подарил мне такую же на лужайке возле школы. Не могу поверить, что он специально возвращался туда только за этим.
– Я и себе одну взял… Чтобы запомнить тот день, – сказал он тогда.
– Вот, – шепчет вдруг Мэгги, я подпрыгиваю и поворачиваю голову. Чайные чашки у нее в руках сменились небольшим пластиковым пакетом, который она протягивает мне.
– Спасибо.
Она оглядывает вещи на столе Беннетта и кладет руку мне на плечо.
– Ты как, в порядке, дорогая? – Печально киваю в ответ. – Он такой милый мальчик. Надеюсь, он еще вернется.
Подношу пакет к краю стола и начинаю ссыпать все внутрь. Потом встаю, обнимаю Мэгги и благодарю за то, что она разрешила мне взять эти вещи. Она тоже крепко обнимает меня.
– Вам нужно съездить в Калифорнию, – говорю я, освободившись от ее объятий. – Повидать новорожденного внука. Уверена, для вашей дочери это много будет значить.
– Даже не знаю… Мы с дочерью не очень-то близки в последнее время.
Я смотрю в ее глаза, и хотя они так похожи на глаза ее внука, сейчас я вижу не его. Я вижу только Мэгги.
– В любом случае вам лучше съездить.
– Наверное, я так и сделаю.
Гляжу на нее и улыбаюсь. Не нужно ждать Беннетта, чтобы внести небольшие коррективы, способные изменить ее жизнь. Может быть, я и смогу помочь ей первое время.
Целую ее в щеку и закрываю ящик, оставив ключ внутри.
◄►◄►◄►
Возвращаюсь в школу спустя полчаса, как прозвенел последний звонок, иду по Пончику, и мои шаги эхом раздаются в пустых коридорах. Очень надеюсь, что кабинет еще не закрыт, что мой рюкзак остался там же, где и был, а рабочий день сеньора Арготта уже закончился, и он ушел. Но вероятность того, что так оно и будет, чрезвычайно низка.
Подхожу к двери класса и первое, что вижу – свой рюкзак, стоящий возле стола Арготты. Поднимаю взгляд выше, он сидит за своим столом и проверяет домашние задания.
– Сеньор Арготта? – Заслышав мой голос, он перестает писать, но глаз от тетрадей пока не отрывает.
– Сеньорита Грин. Я рад, что вы вернулись.
– Мне… правда, очень жаль. Просто… – Он поднимает на меня глаза и смотрит, сначала с любопытством, а потом с ужасом. Моя футболка пропиталась потом, лицо покрыто красными пятнами, кудри торчат во все стороны. Арготта быстро моргает, но вопросов не задает.
– Можете ничего не объяснять. Ваш друг, сеньор Камариан, поведал мне… что на вас… сильно повлиял отъезд сеньора Купера.
Не уверена, что Алекс обладает достаточной информацией, чтобы объяснить это «влияние», но поскольку в Пончике все знают ровно столько, сколько рассказала Даниэль, кое-что объяснить он мог. На грудь начинает давить чувство вины. Ну как я могла быть с ним такой грубой?
Арготта наклоняется, чтобы поднять мой рюкзак и передать его мне, но когда понимает, сколько он весит, то просто двигает его в моем направлении. Я подхожу, беру рюкзак и перекидываю его через плечо.
– Спасибо, – произношу я и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Я уже почти вышла за дверь, как слышу, что сеньор Арготта прочищает горло.
– Вы помните, какое сегодня число, сеньорита Грин?
Я останавливаюсь.
– Первое июня, сеньор.
—
¡Exactamente!
(с исп. – точно!). – Закатываю глаза. Я сейчас не настроена на этот разговор.
– А это означает, что последний день мая был вчера. – Поворачиваюсь и гляжу на него. – А я так надеялся, что вы захотите поехать в Мексику, сеньорита. Но может быть сейчас, когда ваши планы немного изменились…
Вспоминаю тот день, когда он протянул мне ту желтую папку, которую я до сих пор так ни разу и не открывала. Он, вероятно, рассчитывает, что мне известны все детали, но это не так.
– О. Да. А куда едем в этом году?
– Думаю, вы были бы не прочь последовать разработанному вами маршруту, не так ли? Это красивый городок, под названием Ла-Пас. Он приобретает все большую популярность. И мне кажется, что настало время его увидеть.
– Ла-Пас?
– Sí. – Он внимательно наблюдает, а я отчаянно пытаюсь скрыть свое смущение.
Ла-Пас
? – У вас уже есть чек на пятьсот долларов, и у вас будет великолепная принимающая семья. Поездка получается практически бесплатной. Уверен, что у вас все лето уже распланировано, но это действительно отличная возможность, и если вы все-таки заинтересованы в этой поездке, то я мог бы воспользоваться кое-какими старыми связями.
Арготта продолжает смотреть на меня в ожидании ответа. Но поскольку он так и не дожидается его, то откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Я бы хотела поехать, но не думаю, что могу. А что если Беннетт вернется? Я не могу уехать. Я должна ждать его здесь. Но тут все мое тело начинает бить мелкая дрожь – я вспоминаю слова, которые прочла сегодня в записной книжке Беннетта, слова, которые я напишу ему спустя семнадцать лет: «
Скажи мне, чтобы я не ждала, когда ты вернешься
».
– Сеньорита, с вами все в порядке?
Это, я думаю, изменит все.
Чувствую, что на самом деле я сейчас где-то очень далеко, и когда начинаю говорить, кажется, что я делаю это не своим голосом.
– А это ведь хороший шанс, так ведь? Чтобы уехать?
—
¡Exactamente!
– восклицает сеньор Арготта и вскидывает руки вверх. Я замираю. – Поезжайте! Разве вас может что-то остановить? Поезжайте и посмотрите мир, сеньорита!
Он улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. Потому что вот оно! Тот самый момент.
Не знаю, как это происходило в прошлый раз. Может быть, Арготта не напоминал мне о заявлении. А может быть, все места были заняты с самого начала. Но вполне возможно, что все происходило точь-в-точь, как сейчас, только вот она, то есть я, решила остаться здесь на все лето, переживая и ожидая возвращения Беннетта. В прочем, я теперь почти даже уверена в этом, что
Анна
стояла вот так же напротив сеньора Арготты, благодарила его за предложение, но говорила, что должна отказаться. Но я так поступать не собираюсь.
– Заявление еще у вас? – спрашивает он, и я киваю. На самом деле точно не знаю, где оно, но уверена, что найду его. Не могу дождаться момента, когда попаду домой и начну рыться у себя на столе. – Даю вам время до понедельника. Дайте мне знать, чего вы хотите.
Возможно, моим родителям и нужно ждать понедельника, но мне определенно нет. Подбегаю к сеньору Арготта и обнимаю его.
– Большое вам спасибо, сеньор! – Когда я отстраняюсь от него, он выглядит слегка шокированным, но когда до него доходит, что мое объятие означает «да», на его лице не написано ничего, кроме восторга.
– Вы сделали правильный выбор, сеньорита.
Я очень надеюсь, что это правильный выбор. Но пока я не знаю этого наверняка, а знаю только одно: он – другой.
И тут до меня доходит. Я нахожусь в самой гуще изменения событий.
В зависимости от времени года парк Шиллер Вудс может быть красивым или мрачным – чудесным местом для проведения свадьбы или подходящим для съемок фильма ужасов. Отец заворачивает за угол, и я вижу – то, что еще недавно было шапкой талого снега, превратилось в ярко-зеленый луг. Выхожу из машины и делаю глубокий вдох, сейчас парк пахнет по-новому.
– Как же я скучала по этому! – произношу я и закрываю дверцу машины, впервые за последние недели чувствую себя по-настоящему довольной. Папа, кажется, удивлен, видя меня такой счастливой, но я просто не могу сдерживаться – так мне нравится все происходящее. Тренеры по кроссу нашего дивизиона создали вот такую гонку – не соревнование, а просто обязательное мероприятие, где, после шести месяцев бега по треку, бежишь по липкой грязи вместо пористого покрытия, прыгаешь через поваленные деревья вместо металлических барьеров – все это заставляет тебя вспомнить о своей истинной страсти. Я уже столько раз участвовала в этом соревновании, что даже сейчас помню, какой вязкой будет тропинка, помню все повороты каждой из трех следующих миль, где будут сложные места, а где – препятствия.
Мы с партнерами по команде столпились вокруг стола, стоящего в нескольких футах от линии старта, делаем растяжку и попутно оглядываем площадку, рассматривая наших основных соперников, папа тем временем отправляется на поиски кофе. Спустя несколько минут он возвращается с бумажным стаканчиком и сложенной картой.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он меня, кладя карту на стол и склоняясь над нею.
– Хорошо. – Он поднимает на меня глаза и, видимо, ждет, что я добавлю еще что-то, но я молчу. Что ни говори, но чувствую я себя действительно хорошо. Чувствую, что постепенно прихожу в себя с того самого момента, как два дня назад приняла решение поехать в Ла-Пас. Осталось только как-то сказать об этом родителям.
– Ну и где она? – едва слышно спрашивает меня отец.
Поднимаю и протягиваю руку, указывая ему направление, для верности подтвердив его еще и подбородком.
– Вон там. Номер тридцать два. В голубой футболке. – Еще сильнее вытягиваю руку, даю ему время отыскать ее глазами. Присмотреться к ней.
– Хммм. – Он внимательно рассматривает ее, что он хочет разглядеть, я не знаю. – Что ж, не забывай держать темп. Не сдерживайся только в самом конце, чтобы нагнать ее. Вот тогда и поднажми. Обгоняй и держись впереди. Не выпускай голубую футболку из виду, а на последней отметке сделай рывок.
Он зачем-то оглядывает толпу. Сегодня ему не из-за чего переживать – в этот раз моя стипендия не стоит на кону.
– Все поняла.
– Где будет твоя последняя отметка? – спрашивает меня отец, снова возвращаясь к карте.
Показываю пальцем точку на карте:
– Вот этот водяной насос. Он, кажется, находится на расстоянии одной восьмой мили от финиша.
Отец внимательно изучает остальные объекты на карте и, наконец, одобрительно кивает.
– Да, хорошо. Думаю, это наилучший вариант. Ладно. Пойду, займу свое место среди волнующихся родителей. – Он поглаживает меня по спине. – Будь осторожна, ничего не повреди.
– Постараюсь. – Глубоко вдыхаю и делаю выпад вперед. Пока растягиваюсь, оглядываю приколотый на груди бумажный номер с цифрой «54», слышу, как мои партнеры по команде и соперники постепенно собираются вокруг. Встряхиваю ногами и занимаю свое место.
Мы стоим бок о бок на старте. Еще только семь утра, но мы все уже вспотели от жары и влажности, пока делали растяжку и осматривали трассу. Звучит выстрел из стартового пистолета и мы, старательно контролируя скорость, бежим по траве в лес. Как же я скучала по этой грязи и слякоти! Постепенно вбегаем на крутой склон, заваленный ветками деревьев и камнями, и углубляемся в лес, где почва становится еще более неровной.
Первую милю мы бежим единой группой, потихоньку обгоняя друг друга, пока не добегаем до узкой тропинки между деревьев. В конце первой мили мы пересекли мелкий ручей и перепрыгнули несколько коряг. Я жму вперед – взбираюсь и перепрыгиваю, я знаю, что вокруг меня бегут люди, но с каждой пройденной милей, мне кажется, они постепенно исчезают – я бегу мимо них и старательно пробираюсь в начало группы.
Вот так-то лучше. Хотя я и не чувствую привычной легкости в ногах, но во время бега, среди этого леса и неба, моя голова начинает проясняться. Здесь, двигаясь в группе, я чувствую, что держу все под контролем, но нельзя сказать, что прилагаю все усилия, чтобы выиграть эту гонку.
Бегу и чувствую, как ноги размеренно стучат по тропинке, как бьется сердце у меня в груди, смотрю на девушек впереди себя. Мы только что повернули и начинаем спуск по узенькой тропинке, вижу, что лидер вот-вот достигнет водяного насоса. Мою отметку. Начинаю медленно увеличивать скорость так, чтобы пять девочек впереди меня не успели ничего заподозрить. Проскальзываю мимо одной девушки. Потом другой. И вот, преодолев отметку в четверть мили, я уже третья, концентрируюсь на девушке в голубой футболке и начинаю преследование изо всех сил, что у меня еще остались. В какой-то момент чувствую, что возвращается знакомое ощущение. И ноги начинают двигаться быстрее. В голове звучит вопрос Эммы: «И где же твоя борьба?».
– Вот она, – выдыхаю я, нисколько не заботясь о том, что меня может кто-то услышать. Что-то изменилось. Сегодня все по-другому. Вспоминаю строки письма: «Д
умаю, что смогу все исправить
» – и они эхом отдаются в моей голове, пока я внимательно слежу за девушками, бегущими впереди.
Две девушки впереди меня перепрыгивают последнее препятствие, теперь моя очередь. Подбегаю к упавшему дереву, делаю рывок и отрываюсь от земли. Но чувствую, что носок кроссовка цепляется за корягу, чуть не падаю, делаю широкие шаги, чтобы удержать равновесие и не упасть. Девушки, которых я только что обогнала, снова оказываются впереди меня.
Вновь обретаю равновесие, делаю глубокий вдох и заставляю себя вновь собраться с силами. На максимальной скорости взбегаю по склону – ноги уже практически горят от перенапряжения – бегу, пока те две девушки вновь не оказываются позади меня. На той же скорости обгоняю следующих. Но девушка в голубой футболке слишком далеко впереди. Отсюда мне уже видна финишная линия – и она явно к ней ближе, чем я – и это заставляет меня увеличить скорость. Не отрываю взгляда от светлого хвоста, мелькающего впереди меня, делаю последний рывок и ускоряюсь, чтобы догнать ее.
Но она быстрее. Именно она разрывает финишную ленточку, хотя я и преследовала ее по пятам. Добегаю до финиша и падаю без сил, пытаюсь отдышаться, вытираю пот со лба и улыбаюсь, уставившись в землю.
– Хорошо бежала, – слышу я чей-то голос, оборачиваюсь и вижу девушку, которую чуть не обогнала в финальных соревнованиях штата, она стоит рядом и так же тяжело дышит. Она протягивает мне свою руку для рукопожатия.
То, что я пришла всего лишь секундой позже, меня ни сколько не смущает, и я искренне ей улыбаюсь.
– Спасибо! – отвечаю я между вдохами и пожимаю ей руку. – Ты заставила меня побороться. – Она, не понимая, хмурит брови, но не думаю, что должна ей что-то объяснять. Может я и не заняла первое место, но зато нашла то, чего мне не хватало.
◄►◄►◄►
Очутившись дома, быстро взлетаю вверх по лестнице, плюхаюсь на пол и начинаю рыться в рюкзаке, пока не нахожу желтую папку, которую выудила из недр своего стола в прошлый четверг. Снова открываю ее и читаю письмо от принимающей семьи, наверное, уже в сотый раз, разглядываю фотографию размером 8х10, на которой они изображены. Они стоят перед домом, обнявшись. У них четверо детей. Девушка моего возраста. Парень чуть постарше. И две маленькие девочки в милых платьицах, стоящие впереди всех, кажется, они близнецы.
Бросаю взгляд на свою карту, вдруг появляется желание снова сделать ее реальной. Вытаскиваю кнопку из Праги, прислушиваюсь к звуку, который она издает, опускаясь на дно пластиковой коробки. Затем вытаскиваю кнопки из Парижа, Каира, Амстердама, Квебека. Через пару минут все кнопки из мест, где я никогда не была, исчезают, складываю их туда, где они всегда и лежали.
Остается только восемь:
Спрингфилд, Иллинойс.
Эли, Минесота.
Гранд-Рапидс, Мичиган.
Саус-Бенд, Индиана.
Ко Тао, Тайланд.
Парк Девилс-Лейк, Висконсин.
Вернацца, Италия.
Сан-Франциско, Калифорния.
Восемь кнопок... Это так мало, но зато они все реальные. Будет еще и девятая.
За ужином все в хорошем настроении, может быть это потому, что сегодня я, наконец-то, улыбаюсь, а не сижу в депрессии, уставившись в стол невидящим взглядом. Но я знаю, это настроение скоро изменится.
– Я хочу поговорить с вами, и разговор будет про это лето, – говорю я.
Мама поднимает на меня глаза, не переставая жевать, а папа вообще не отрывает взгляд от тарелки – поглощен разделыванием цыпленка.
– Конечно. А что такое? – спрашивает он.
Делаю глубокий вдох и произношу:
– Я тут разговаривала с учителем по испанскому языку о программе изучения языка по обмену в Мексике. Он организовывает поездки и лично отбирает студентов для участия в программе, так вот он сказал мне, что у него на примете есть отличная семья, которая готова принять меня этим летом. Они живут в Ла-Пас.
Сама от себя не ожидала, что смогу так быстро без запинки все это выпалить. Ну а пока мои слова повисают в воздухе – родители в замешательстве смотрят друг на друга.
– Понимаю, все это довольно неожиданно, – продолжаю я, – но я много думала об этом. Вы же знаете, я всегда хотела путешествовать, кроме того, мне нужно уехать на время…отсюда.
Родители сидят молча и даже не двигаются, поэтому я продолжаю свою речь:
– Вам это ничего не будет стоить. Билеты на самолет я выиграла на занятиях у сеньора Арготты, а остановлюсь я у великолепной семьи, которая готова меня принять. Это практически бесплатно. – Понимаю, что почти дословно повторяю слова сеньора Арготты и даже ощущаю, словно он тут, рядом, подбадривает меня.
– Ла-Пас? – У мамы не получается скрыть беспокойство.
– Да. Это на полуострове Баха. На берегу моря Кортеса. В Мексике, – уточняю я на тот случай, если она раньше прослушала эту информацию.
– Это далеко.
Улыбаюсь ей и пожимаю плечами.
– В этом и есть весь смысл, мам.
– Ни за что. – Выдыхает она и ерзает на стуле. – Что ты вообще знаешь об этой семье?
Подхожу к стойке, куда заранее положила папку с документами, и приношу ее. Кладу перед ними фотографии и письмо, чтобы они могли посмотреть, и рассказываю то, что мне удалось узнать. Он бизнесмен. Она фотограф. У них есть дочь моего возраста. Потом вытаскиваю из папки заполненный бланк и кладу его рядом с фотографиями.
– Вам нужно подписать здесь.
Мама берет его в руки, рассматривает и снова возвращает на стол.
– Когда ты должна уезжать?
– Через две недели.
– Две недели!
– Все решилось в последний момент.
Папа что-то слишком молчалив. По его лицу трудно сказать на чьей он стороне, поэтому смотрю на него умоляющим взглядом, надеясь, что он все же примет мою сторону.
– Насколько ты уезжаешь? – наконец спрашивает он.
Эта информация вряд ли улучшит мое положение.
– На десять недель.
– На десять недель? Это же на все лето! – Мама отодвигает стул, встает и выходит на кухню. Папа смотрит на меня, а я отвечаю ему умоляющим взглядом.
– Пожалуйста, папа, – шепчу я. Слышу, как на кухне мама открывает кран.
– Это очень долго, – говорит отец, достаточно громко, чтобы мама слышала. Прям представляю, как она склонилась над раковиной и отчаянно кивает головой в знак согласия.
– И все же, – продолжает он, – это действительно хорошая возможность.
Мама возвращается к столу, ее взгляд, сначала панический, начинает сменяться на сердитый – она не может поверить, что он сказал это, не посоветовавшись предварительно с ней. Но отец продолжает настаивать на своем:
– Она мечтает о путешествиях с самого детства, – говорит он ей. – Это хороший способ повидать мир, познакомиться с другой культурой.
Одними губами говорю папе «Спасибо!», пока мама не видит.
Мама с силой ставит стакан на стол. Садится и внимательно смотрит на отца.
– Ты в серьез рассматриваешь вариант отправить нашу шестнадцатилетнюю дочь в другую страну, на два месяца, к людям, которых мы даже не знаем?
– Сеньор Арготта сказал, что это поможет моему произношению. Поможет мне лучше воспринимать на слух язык. За два месяца я, конечно же, не начну говорить на беглом испанском, но буду очень близка к этому.
– Ну не знаю. – Мама переводит взгляд с меня на папу, папа смотрит то на меня, то на нее – похоже, мы зашли в тупик.
– И это такая честь, что выбрали именно меня, – добавляю я. Ей совершенно не нужно знать, что на это место больше никто и не претендовал. Так забавно слышать себя со стороны, спорящей с такой страстью, особенно если вспомнить, что в первый раз я очень не серьезно отнеслась к предложению сеньора Арготты – но тогда рядом был Беннетт, и преград для путешествий не существовало.
– Мам. Это многое значит для меня. Мне сейчас очень нужно туда поехать.
Мама больше не смотрит ни на меня, ни на папу. Так мы и сидим в тишине, передвигаем еду по тарелкам и пытаемся не смотреть на фотографии счастливой семьи, лежащие на столе.
◄►◄►◄►
– Высади меня здесь, – прошу я, хотя мы пару кварталов не доехали до книжного магазина.
– Почему здесь? – спрашивает Эмма и останавливается у обочины, показываю ей на ярко-голубую вывеску бюро путешествий.
– О, – грустно произносит она. – Постой! Я сейчас припаркуюсь и пойду с тобой.
Собираюсь с ней спорить, но потом решаю, что может даже и лучше, если она пойдет со мной покупать билет – может это поможет ей понять, что эта поездка действительно состоится, потому что мне кажется, она до сих пор не осознала тот факт, что впервые за три года это лето мы не проведем вместе.
Мы открываем стеклянную дверь, и нас приветствуют такие же дверные колокольчики, что и в книжном магазине. Мы с Эммой занимаем единственные свободные стулья в офисе, как раз в этот момент из-за угла появляется моложавая женщина в очках с толстыми стеклами и усаживается в кресло напротив нас. Из-за огромного монитора ее практически не видно.
