Текст книги "Время между нами"
Автор книги: Тамара Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
«Люблю,
Анна».
Сразу же протягиваю ему открытку, чтобы не было возможности струсить и забрать ее назад. Беннетт тоже дописывает свою, переворачивает карточку и передает ее мне. Одновременно поднимаем открытки и начинаем читать.
«Анна,
Прости меня, что сразу все тебе не рассказал, и я обещаю, что подобное никогда больше не произойдет. С этой минуты только ты будешь выбирать свое будущее.
Люблю,
Беннетт.»
Ну он хотя бы тоже использовал слово «люблю». Переворачиваю открытку и кладу ее на стол, заставляю себя улыбнуться.
– Спасибо.
Беннетт смущенно смотрит на меня, понимает, что в чем-то промахнулся, но еще не до конца уверен, в чем именно. Чувствую, что он наблюдает за мной, поэтому беру бисквит и откусываю от него кусочек.
– Что такое? – спрашивает он.
– Ничего.
– Нет, ты чем-то разочарована.
Пожимаю плечами и проглатываю только что откушенный кусок.
– Просто… какая-то очень короткая открытка. – Снисходительно смотрю на него. – Кроме того, тебе больше не нужно извиняться.
Думаю, настало время ему узнать меня получше. Раз уж я собралась с мыслями, оглядываться не буду.
– Это действительно то, что ты хотел мне сказать?
– Нет, – отвечает Беннетт, – я точно знаю, что хотел сказать, и для этого мне не нужна открытка.
– Ладно, тогда я слушаю.
– Хорошо, значит, так… – тут он делает глубокий вдох, словно готовится к чему-то очень серьезному.
– Я…Ты…Ты просто невероятна, Анна. Я обожаю твою страсть к путешествиям, хотя надо признаться, не совсем ее понимаю. Когда я смотрю на твою «обычную» жизнь, которую ты так жаждешь оставить, то не вижу ничего скучного или предсказуемого – я вижу друзей, которые любят тебя, и семью, которая готова на все ради твоего счастья. Я вижу надежность, которой у меня никогда не было, но которую мне всегда хотелось иметь. Возможно, я показал тебе мир, который знаю лучше всего, но ты и твоя семья открыли для меня мир, которого нет на карте.
– И когда я здесь, то мы оба получаем то, чего всегда хотели – ты получаешь свое дерзкое приключение, а я – такое желанное «ничто». Но самое важное, что мы есть друг у друга.
– Тогда вот тебе еще одна открытка. Напиши все это в ней. – Придвигаю ему еще одну и улыбаюсь, но шучу я сейчас только наполовину.
Беннетт продолжает, словно я его и не прерывала.
– Не думаю, что смогу когда-нибудь вернуться к прежней жизни. Без тебя.
Лицо мое бледнеет, я внимательно смотрю на него.
– Что ты сейчас сказал?
– Я говорю…Что я по уши влюбился в тебя. И гадаю…что если у меня получится не уходить, совсем?
То слово, которое еще недавно я сомневалась даже писать в открытке, теперь произносит он, и хотя я была рада увидеть его на открытке, но, кажется, еще совершенно не готова услышать его вслух. Он любит меня. Он хочет остаться со мной. Все еще не могу осознать эту мысль, но чувствую, как внутри загорается лучик надежды. Тут ловлю себя на мысли, что все еще, не отрываясь, смотрю на него.
– Тебя это устроит?
– Что именно?
Он улыбается.
– Ну…все, наверное.
– Да. – Просто сижу и киваю, не знаю, что ответить ему, но точно знаю, чего хочу. Поэтому вместо того, чтобы сказать ему, что я чувствую, выбираю более легкий путь.
– Как долго ты останешься?
– После окончания школы?
Я снова вспоминаю слова, которые он произнес в книжном магазине, когда впервые поцеловал меня – я никогда не остаюсь – думаю, он заметил сомнение в моем взгляде.
– Мне казалось, ты этого не можешь.
Беннетт пожимает плечами.
– И я думал, что не могу, но… я здесь уже довольно долго.
– А как же Брук?
– Когда она вернется домой, у меня уже не будет причин оставаться там, я просто скажу всем, что я нужен Мэгги, и хочу остаться тут с ней. Расскажу им о тебе…
– Да ладно. Ты серьезно думаешь, что они смирятся с этим? Не будут в ярости?
Он отрицательно качает головой, но вслух говорит:
– Абсолютно. – И на его лице появляется широкая улыбка.
Чувствую, как горит мое лицо, а его слова так и вертятся у меня в голове: «Я по уши влюбился в тебя. Если у меня получится не уходить, совсем». Он хочет остаться со мной!
– Ну, тогда тебе предстоит пережить множество ужинов по вторникам, – произношу я. – Думаешь, вынесешь такое?
– А еще предстоит множество путешествий, – отвечает он. – Ты сможешь это вынести?
Беннетт перегибается через стол, отодвигает капучино и обхватывает мое лицо ладонями. Страстно целует меня – это его обещание нашего будущего, но даже в это время я чувствую, как натянуты мои нервы, потому что мы все еще здесь, в настоящем.
Остаток дня мы проводим в Чинкве-Терре.
И всю ночь тоже.
Втыкаю кнопку в маленький городок Вернацца и отхожу назад, эта новая отметка на карте словно мостик между Юго-Восточной Азией и штатом Иллинойс.
Благодаря невероятному дару Беннетта, я вернулась домой так, что родители даже и не заметили моего отсутствия всю ночь, не знаю, что произошло бы, но есть нехорошее предчувствие, если бы я не вернулась в школу. Или не появилась бы в книжном магазине. Или не пришла домой на ужин. То застала бы в итоге своих родителей, измотанных от беспокойства. Они уже позвонили бы в полицию. Соседи ходили бы по улицам с фонарями. Все телефонные столбы были бы обклеены моими портретами. А так даже спустя двадцать два часа Беннетт вернул нас на то же самое место у его шкафчика – место, где мы ненадолго прервали нашу ссору, взялись за руки, закрыли глаза и покинули школьный коридор на целый день – прошло меньше минуты, и никто не забеспокоился, не потерял меня.
И хотя я знала, что этот день мог бы оказаться ужасным для моих родных, никакой вины за собой не чувствую. За эти двадцать два часа мы с Беннеттом пешком поднялись по горной тропе, проходящей от Вернаццы до Монтероссо – самой крутой тропинке, соединяющей пять деревень. Она пролегала через оливковые сады и виноградники, мы пробирались по узким тропкам и в итоге вышли на площадку с изумительным видом на обе деревни и Средиземное море.
Вторую половину дня мы провели в Монтероссо, а когда устали от туристов и захотели вернуться в спокойную Вернаццу, то наняли небольшую лодку. Лодка скользила по голубой воде, иногда подпрыгивая и балансируя на волнах, а я лежала на груди у Беннетта и улыбалась, глядя в облака. Перед самым прибытием в гавань, он обвил меня руками, наклонился ближе и прошептал на ухо:
– Останься со мной на ночь.
Даже вспоминая об этом сейчас, я ни на секунду не жалею о своем ответе. Тогда я определенно не думала ни о нервных звонках и расклеенных плакатах, ни о полиции и соседях, хотя, наверное, стоило бы. Я просто эгоистично осталась, в объятиях Беннетта, наблюдая за восходом солнца над Тосканой из окна крошечного пансиона на склоне холма.
Пронзительные звуки наполняют мою комнату, даже не успеваю подумать, что делать дальше, а рука уже машинально ударяет по будильнику, стоящему на прикроватной тумбочке – нужно выиграть еще десять минут. Потом все же встаю, пока чувство вины не прокралось под мое мягкое одеяло и не свернулось рядом калачиком, опускаю обе ноги на пол и наощупь, сквозь темноту, бреду к шкафу.
Уже через десять минут, с музыкой в ушах, делаю привычные повороты, пробегаю мимо мужчины с седым конским хвостом и достигаю пружинистой поверхности трека. Бегу, погруженная в свои мысли, и даже начинаю напевать, как замечаю какое-то движение на трибуне. Присматриваюсь и замечаю Беннетта, сидящего на металлической скамейке, как и тогда, когда я увидела его в первый раз, на нем та же парка, та же нерешительная улыбка на лице, но в этот раз я не колеблюсь. Сворачиваю с дорожки, пересекаю центр поля, покрытый травой, весело машу ему. Взбегаю по бетонным ступенькам, перепрыгивая через одну.
– Ты преследуешь меня, – произношу я, тяжело дыша, когда оказываюсь в пределах его слышимости, – я так и знала.
Он встает, оглядывает трек и быстро идет мне на встречу.
– Привет. Я бы тебя поцеловала, но я вся потная. – Встаю рядом с ним и начинаю утирать лоб краем футболки. – Что ты здесь делаешь? И почему ты в куртке? Сейчас уже, наверное, градусов восемнадцать.
– Боже мой. Ты знаешь меня. Анна, ты знаешь меня?
– Ну да. Ммм..а что, не должна?
Тут он сжимает губы и сдавливает пальцами виски, начинаю понимать, что что-то здесь не так.
– Я пытался вернуться назад. – Голос его звучит резко, глаза широко раскрыты, в них застыла паника. – Но я не смог. Какой сейчас день?
– Вторник. Май… – на мгновение задумываюсь, – шестнадцатое, кажется.
И еще добавляю кое-что, что было бы очевидно для большинства людей, но могло оказаться важным для него.
– Сейчас 1995 год. Беннетт, ты пугаешь меня. Что случилось?
– О, Боже, – снова произносит он, но уже скорее себе под нос, – я все еще здесь.
А потом произносит чуть громче уже для меня:
– Я все еще здесь.
И поскольку он действительно все еще стоит передо мной, я киваю. Делаю шаг назад, чтобы получше всмотреться в его лицо, пока он пытается переварить какую-то информацию.
– Анна, прости меня. Я пытался вернуться к тебе с того момента, как…
До меня начинает что-то доходить.
– Что? С того момента, как
что
?
– Анна, послушай меня. Это очень важно. Брук дома. Скажи ему…ммм, то есть мне… что Брук уже дома. И скажи мне, чтобы я показал тебе… – Но он не успевает договорить и исчезает.
– Что? – Чуть не плача, кричу я. – Показать мне
что
?
Но мои слова повисают в воздухе. Стою и гадаю, откуда и из какого времени он появился, что собирался показать мне. Оглядываю трибуны, словно он мог быть здесь, хотя точно знаю, его уже нет – если уж Беннетт исчез, то тут его точно нет.
Быстро сбегаю вниз, пересекаю кампус и сворачиваю на улицу.
Брук дома
. Мимо мелькают деревья, останавливаюсь только на светофоре, отчаянно пытаюсь выбросить из головы видение, как он растворяется у меня на глазах против своей воли. Мое сердце бьется так быстро, что кажется, оно не выдержит и выскочит из груди, добегаю до крыльца дома Мэгги и стучу в дверь. Пытаюсь восстановить дыхание, пока жду, когда Беннетт мне откроет.
– Анна. – Мэгги определенно удивлена, увидев меня потную и красную на своем крыльце, и тон, с которым она произносит «Доброе утро», ясно дает понять, что она не одобряет такое раннее мое появление.
– Доброе утро, Мэгги, – выдыхаю я. – Извините, что так рано. А Беннетт дома?
Она открывает дверь шире и предлагает мне войти.
– Не думаю, что он уже ушел. Проходи.
– Спасибо, – отвечаю я и спешу за ней вверх по лестнице и дальше по коридору к двери в комнату Беннетта. Стучу и прислушиваюсь, пытаясь услышать хоть какое-то движение, но ничего не слышно – начинаю паниковать. Он говорил, что пытался вернуться сюда.
А что если он уже исчез
? Но тут открывается дверь, и на пороге стоит Беннетт, в одних спортивных штанах, с мокрыми волосами, и улыбается. Резко выдыхаю. Он все еще здесь.
Обвиваю руками его шею, вдыхаю запах шампуня и чувствую тепло его влажной кожи.
– Эй, что случилось? – бодро произносит он, думаю по тому, как крепко я его обнимаю, он понимает, что что-то здесь не так.
– С тобой все в порядке?
Делаю шаг назад.
– Кое-что произошло.
Беннетт втягивает меня внутрь и закрывает за собой дверь. Я не была в этой комнате с тех самых пор, когда мы сидели на его кровати, и я уговаривала его изменить прошлое. Вроде бы прошел всего лишь месяц, но мне казалось, что это было год назад.
– Я снова видела тебя на треке сегодня, как тогда, в марте.
– Снова? Я же тебе уже говорил, что никогда…
– Беннетт. Я видела…другого…тебя. – Вообще-то я собиралась сообщить эту новость немного мягче, но нужно было как-то привлечь его внимание. – Ты снова был на треке, но в этот раз я смогла поговорить с тобой. И ты был шокирован тем, что я тебя знаю.
– Ты уверена? – спрашивает он, в ответ я киваю, я абсолютно уверена. – И что я сказал? Можешь повторить точно? Какие
конкретно
слова я произнес?
– Ты спросил у меня, какой день, и когда я сказала тебе, ты очень удивился. И ты понял, что ты… – Тут я подхожу к нему и кладу голову ему на грудь, – что ты все еще здесь.
Беннетт внимательно смотрит на меня, его брови сведены вместе, лоб напряжен, он в растерянности.
– И ты просил меня передать тебе, что Брук дома.
– Что?
Я киваю.
– Именно так ты и сказал.
Он смотрит на часы, словно знание того, который сейчас час может помочь ему разгадать эту головоломку.
– Она дома? – произносит он, ни к кому особенно не обращаясь.
Снова киваю.
– И еще. – Я снова полностью завладела его вниманием. – Ты сказал, что пытался вернуться «с того момента, как». А потом просил меня передать тебе, чтобы ты мне что-то показал, но так и не сказал, что именно. Потому что вдруг исчез на середине предложения, словно не мог этому помешать.
«Как-будто ты не мог это контролировать», хотела сказать я, но не сказала.
Беннетт оглядывает комнату, смотрит в окно, в общем куда угодно, только не смотрит на меня.
– Беннетт, что происходит? – Стою, упираясь кулаками в бедра, и надеюсь, что он скажет хоть что-нибудь, что сможет меня успокоить.
– Я не знаю.
Папа везет нас домой с районных соревнований по легкой атлетике, где я показала лучшее время в беге на 3200 метров и обеспечила себе место в финале штата, тут с заднего сидения раздается голос Беннетта:
– Не забросите меня домой по пути, мистер Грин? – произносит он словно на автомате, и такой у него голос с того самого момента, как я рассказала ему о своем разговоре с другим Беннеттом.
Если честно, то я не знаю, что происходит. Знаю только, что Брук уже дома, а он все еще здесь и должен мне что-то показать. Знаю, что всю неделю он отвечает на все мои вопросы односложно с вымученной улыбкой, и после снова уходит с головой в свои мысли. Уже два раза за эту неделю он оставлял меня в полном одиночестве, так что теперь даже и не знаю, состоится ли поход в кино с Эммой и Джастином сегодня вечером, о котором мы договаривались.
– Я заеду за тобой в семь, – говорит он мне, но на меня даже не смотрит. Наблюдаю, как он выходит из машины и исчезает в дверях дома Мэгги.
Ну хоть какая-то определенность.
◄►◄►◄►
Едва я успеваю переступить порог, как начинает трезвонить телефон, не успеваю даже произнести «Привет», а голос Эммы уже доносится из динамика:
– Мы с тобой пройдемся по магазинам. В городе. Заеду за тобой через полчаса.
Смотрю на свою обувь и номер, все еще приколотый на груди.
– Не сегодня, Эм. Я только что вернулась с соревнований. – Кроме того, хочется добавить, что у меня уже есть на сегодня планы. Я хочу попытаться выяснить у Беннетта, что происходит и как можно все вернуть.
Вдобавок ко всему слова «город» и «заеду за тобой» вызывают у меня в голове картину с Эммой, лежащей в стерильной палате с порезами на лице, с трубками и иглами, торчащими из ее тела. Даже через телефонную трубку, слышу, как она надувает губы, но внезапно возникший в голове образ только больше укрепляет мое решение.
– Эмма, я не поеду по магазинам.
– Анна. Грин. На следующей неделе уже аукцион. В чем ты собираешься идти?
– Возьму у тебя что-нибудь. Я же каждый год так делаю.
Эмма неодобрительно цокает языком, словно не может понять, как это ее угораздило стать моей лучшей подругой.
– Ну, тогда помоги
мне
выбрать платье. Мне нужно что-то новое, блестящее и красивое.
– Я, правда, не думаю…
– Ну же, – скулит она в трубку. – Мне очень нужен твой совет.
И вовсе он ей не нужен, я смотрю на часы и вздыхаю.
– Спасибо! – тут же выпаливает она. – Даю тебе сорок пять минут, чтобы собраться.
Не успевает даже прозвучать последнее слово, как она отключается.
– Как я понял, ты собираешься по магазинам с Эммой? – спрашивает папа, я оборачиваюсь. Даже не подозревала, что он стоит там.
– По-видимому, да.
– Тогда вот, – произносит он, достает из кармана бумажник и дает мне свою кредитную карту, – держи. Чтобы тебе не нужно было одалживать платье.
◄►◄►◄►
Мы едем в город – Эмма без умолку болтает, я молчу и так сильно сжимаю дверную ручку, что белеют костяшки пальцев, – и тратим этот чудный солнечный день на магазины на Мичиган Авеню. Для вечера аукциона Эмма выбирает темно-оранжевое платье, которое изумительно смотрится на ее оливковой коже. Я беру себе черное платье-футляр, оно гораздо проще, но сидит на мне намного лучше, чем вещи Эммы. Кручусь в нем перед тройным зеркалом и невольно представляю себе, как Беннетт ведет меня мимо пар студентов, сотрудников и их супругов, матерей и отцов, и мы выходим на обзорную площадку на девяносто девятом этаже Сирс Тауэр, и тут моя грудь сжимается при мысли, которую я старательно гоню прочь: Что если его уже не будет в следующую субботу?
Я понимаю, что ему, в итоге нужно вернуться домой, но он вернется и останется до выпускного. Ведь вернется же? Очень хочу верить его словам, которые он сказал две недели назад в Вернацце – «Если у меня получится не уходить, совсем», – но они так противоречат словам, которые я услышала на треке пять дней назад – «Я пытался вернуться к тебе с того момента, как…».
Еще пара пакетов и спустя четыре часа Эмма решает, что пора бы уже возвращаться домой, пока она не потратилась полностью. Мы идем к машине, и тут у нее появляется идея.
– О, Анна! – Я подпрыгиваю от неожиданности, когда ее голос визгливым эхом разносится по парковке. – А поехали сейчас ко мне, я помогу тебе подготовиться к свиданию! Нарядим тебя, сделаем прическу и макияж. Давай! Будет весело!
Весело? Я уже как-то раз была ее подопытным, но подобрать слов, чтобы описать этот опыт, до сих пор не могу.
Когда мы садимся в Сааб, положив сумки в багажник и включив музыку, Эмма поворачивается ко мне и восклицает:
– Кажется, я придумала замечательный наряд!
◄►◄►◄►
Оставшуюся часть дня мы с Эммой проводим в подготовке. Она одевает и раздевает меня, вертит и опоясывает, дергает и расчесывает мои волосы. И, наконец, поднимает руки в воздух, заявляя, что ее работа окончена, берет меня за плечи и разворачивает лицом к зеркалу в полный рост, стоящему в ее спальне.
– Та-да! – выкрикивает она, пока я разглядываю себя. Ну что ж, надо отдать ей должное, выгляжу я очень даже хорошо. Мои темные локоны подняты наверх и собраны в пучок, несколько тонких прядей обрамляют лицо. Макияжа на лице довольно много, но цвет подобран хорошо и на клоуна я не похожа. Кидаю взгляд на ноги – я практически стою на цыпочках, такие у меня высокие каблуки – взгляд скользит выше по черным колготкам к короткой обтягивающей юбке. У узкой хлопковой блузки довольно большой вырез, я к таким не привыкла, поэтому скрещиваю руки на груди, чтобы хоть немного его прикрыть.
– Прекрати. – Она опускает мои руки и удерживает их по бокам. – Ты выглядишь потрясающе.
Вздыхаю, но руки расслабляю.
– Ты уверена?
– Абсолютно. – Она подходит к окну и выглядывает наружу. – Где же мальчики? Они уже на двадцать минут опаздывают.
Стою и рассматриваю свое отражение, сердце начинает биться сильнее. А что если он не придет? Что если он уже исчез?
– Ты потрясающа! – снова повторяет Эмма. – Оооо! И, кажется, кто-то вот-вот скажет то же самое.
Спешу присоединиться к ней у окна, прислоняюсь лбом к стеклу и вижу, как Беннетт и Джастин выходят из машины и идут к входной двери. Выдыхаю, оказывается, я даже дыхание задержала.
– Ух ты! Ты только посмотри на них. Все-таки наши парни невероятно милые. – Эмма посылает воздушный поцелуй Джастину, хватает меня за руку и тянет вниз по лестнице. – Пошли.
Она стремительно несется к двери и, кажется, вот-вот взорвется от возбуждения, а когда открывает ее, чтобы встретить парней, акцент ее становится сильнее, чем обычно. Не перестаю улыбаться ей. А, может, я улыбаюсь от того, что наши парни действительно милые. Или от того, что я на высоченных каблуках, в юбке короче, чем одобрила бы мама и глаза подведены сильнее, чем у Мэрлина Мэнсона, но именно сейчас я чувствую себя, наконец-то, нормальной, чего не ощущала всю неделю.
Должно быть, Беннетт чувствует то же самое, потому что, когда он видит меня, начинает сыпать комплиментами, обнимать, и это говорит о том, что он здесь –
по-настоящему
здесь – и впервые с того момента, как мы узнали, что Брук дома, чувствовалось – ему важно быть здесь, именно здесь, а не где-нибудь еще.
Все вместе, рядышком идем в кино, Беннетт обнимает меня за плечо, а Джастин и Эмма держатся за руки. Пока стоим в очереди за попкорном, Джастин, чисто по-братски, говорит мне, что я действительно здорово выгляжу. Эмма делает замечание, чтобы я прекращала попытки увести у нее парня, на что Беннетт шутливо берет ее за руку и говорит, что тогда он будет ее партнером сегодня вечером и с этими словами ведет ее в кинотеатр, держа в руках огромный стакан с попкорном.
Так продолжалось весь вечер. Хоть мы и были вчетвером, для меня и для Беннетта нас было только двое, все казалось таким обычным, и не потому, что мы делали вид, что все в порядке, а все действительно было таким реальным, комфортным, поэтому я начала думать, что он нашел способ все исправить. Что это все еще была та самая жизнь, которой он так хотел – безопасная, скучная и донельзя обычная.
Уютно устраиваюсь на плече у Беннетта, захватываю большую горсть попкорна и смотрю на экран, довольная тем, что можно вести себя так, словно и не было никакой встречи с другим Беннеттом и всяких выяснений, что значит «с тех пор, как..», не думать о том, можем ли мы все это контролировать. Будто сейчас нет ничего важнее в мире этого двойного свидания и попкорна с фруктовыми конфетами, а наше дерзкое приключение сейчас в полном разгаре.
◄►◄►◄►
Беннетт развозит Джастина и Эмму по домам, и когда поворачивает в сторону моего дома, сердце у меня уходит в пятки от одной только мысли, что уже пора возвращаться домой. Мне так не хочется, чтобы этот обычный вечер заканчивался. Не хотелось думать, что Беннетт может уйти или может вернуться, не хотелось, чтобы он, проснувшись завтра утром, снова погрузился в свои мысли, напрочь позабыв, как здорово было сегодня вечером.
– С тобой все в порядке?
Дотрагиваюсь до его руки.
– Вообще-то, нет. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной.
Мы проезжаем еще пару кварталов, он останавливается на небольшой парковке возле какого-то офисного здания и заглушает двигатель. Свет фар пропадает в темноте, мы молча сидим, глядя сквозь лобовое стекло в пустоту.
Наконец, Беннетт поворачивается ко мне лицом.
– Я действительно верю в то, что сказал тогда в Вернацце.
Голос у него низкий и уверенный, а взгляд печальный и какой-то отсутствующий.
Жду, что он скажет дальше, но он молчит, поэтому решаю сама заполнить возникшую тишину.
– Но теперь ты не думаешь, что сможешь остаться?
Он вздыхает.
– Я не знаю, Анна. Такая ситуация совершенно незнакома для меня. Раньше ничего подобного со мной не происходило. – И он смотрит мимо меня в темноту за окном.
– Что ты должен показать мне, Беннетт?
Он качает головой.
– Я все это время пытался понять, но единственная вещь, которая пришла мне в голову, это та, которую я не могу тебе показать.
– Почему?
– Потому… что она в моей комнате. В моей настоящей комнате, в Сан-Франциско. В 2012 году. Не думаю, что идея принести эту вещь сюда будет хорошей, но и идея взять тебя в будущее еще хуже.
– Но тогда на треке именно ты сказал мне об этом. Что я должна это увидеть, что бы это ни было. Думаю, ты должен мне это показать, Беннетт.
Он крепко сжимает губы.
– Давай я лучше просто тебе расскажу.
– Ты должен показать мне. Так ты сказал. – Тут я беру его за руку, лежащую на панели. – А еще я хочу увидеть твою комнату.
– Ни за что. – Он вырывает у меня руку и кладет ее на руль. Потом смотрит мне прямо в глаза.
– Я уже говорил тебе, Анна, что готов перенести тебя в любую точку мира, куда бы ты только ни захотела, но только не раньше и не позже сегодняшнего дня. Ты не можешь видеть собственное будущее.
– А я и не собираюсь. Я хочу увидеть твое настоящее. Я буду просто наблюдать, так же, как делаешь это ты.
– Я не должен переносить тебя в будущее.
– Кто это сказал?
– Я.
– А что если ты ошибаешься?
– А что если нет?
– Ты и про аварию говорил так же, а посмотри, в итоге же все хорошо получилось. Послушай, – говорю я, – ты должен мне это показать, кроме того, если ты все-таки уйдешь, если по какой-то причине действительно не сможешь…
Не могу дальше говорить, слова застревают в горле.
– Я просто должна знать, где ты будешь.
Он долго смотрит на меня. Совершенно не представляю, о чем он сейчас думает.
– Пожалуйста, – умоляю я его, – всего на несколько минут. Просто покажи мне то, что я должна увидеть и сразу же вернемся назад.
Он закрывает глаза, в машине стоит звенящая тишина, все, что я сейчас могу, только сидеть и смотреть на него. Проходят минуты, наконец, он достает ключи из замка зажигания и кладет их в карман джинсов. Я протягиваю ему свои руки.
Закрываю глаза и слышу, как он говорит:
– Только пять минут.
– Мы на месте.
Открываю глаза. В комнате темно, мы стоим посредине комнаты с искривленными стеклами вместо стен, из них открывается вид на город, вижу мерцающие на горизонте огни и темную береговую линию.
– Ух ты! И это твоя комната? – Очень не хочется отводить глаза от этого вида, но я все же оборачиваюсь, чтобы рассмотреть все остальное.
Эта комната выглядит более обитаемой, чем его комната в доме Мэгги, хотя и эта комната слишком уж чистая и лишена индивидуальности, но я замечаю картины в рамках на стене. Кровать аккуратно заправлена, а на огромном стеклянно-металлическом столе в углу я замечаю серебристо-черный экран и цифровые часы, которые показывают 11:06.
– Какое сейчас число?
– 27 мая 2012 года.
Итак, я в будущем, спустя 17 лет, в настоящей комнате Беннетта. Подхожу к столу, на нем стоит одинокая фотография в рамке, на которой запечатлен Беннетт, обнимающий Мэгги. Они улыбаются. Беннетт здесь выглядит моложе, это на пару секунд выбивает меня из колеи, но вот что действительно поражает меня, так это то, что Мэгги здесь выглядит совершено по-другому. Здесь она такая старая, хрупкая и худая, и совсем не похожа на Мэгги из 1995 года. Беннетт берет фотографию и кладет ее на стол изображением вниз, по его взгляду я догадываюсь, что вскоре после того, как была сделана эта фотография, она умерла.
Снова оглядываюсь вокруг. Вспоминаю свою комнату – все стены в ней увешаны номерами от участия в совервнованиях и фотографиями, все полки заставлены дисками и наградами – и понимаю, что в этой комнате очень мало…его. Вдруг замечаю большую стеклянную чашу на тумбочке рядом с кроватью, кажется, я знаю, что внутри нее. Это точно его, личное.
Присаживаюсь на краешек кровати и начинаю перебирать корешки от билетов. «U2» в Канзас-Сити, 1997 год. «Red Hot Chili Peppers», Лоллапалуза, 1996 год. «The Pixies» в Калифорнийском университете Дэвиса, 2004 год. «Lenny Kravitz» в Парамаунт в Нью-Йорке, 1998 год. «The Smashing Pumpkins» в Осаке, 1996 год. Ван Хален в Лос-Анджелесе, 1994 год. «The Ramones» в Голливуде, 1996 год. Эрик Клэптон, Кливленд, 2000 год. И еще куча корешков от билетов на концерты групп, о которых я даже и не слышала, наверное, они начали выступать уже после 1995 года. Сотни билетов.
Поднимаю глаза и вижу, что Беннетт что-то ищет в глубине самого большого ящика. Наконец, он достает оттуда деревянную коробку и поднимает крышку. Потом подходит ко мне, держа в руках листок бумаги.
– Что это? – спрашиваю я.
– Письмо.
Складываю билеты снова в чашу.
– Ты должен был показать мне письмо?
– Думаю, что да. – Он внимательно смотрит на меня и делает глубокий вдох, будто пытается набраться смелости.
– В прошлом году мы с друзьями катались в парке, и ко мне подошла женщина. – Он начинает сомневаться, но я продолжаю смотреть на него, ожидая продолжения, и вдруг его лицо расслабляется и появляется улыбка, которая так хорошо мне знакома. – Она была очень красива. С огромными карими глазами и кудрявыми волосами. Он спросила, можем ли мы поговорить наедине, а потом протянула мне это.
Беннетт разглаживает письмо и протягивает его мне.
– И что в нем?
– Тебе нужно самой прочитать.
– Я не хочу читать его. – Отвожу письмо в сторону и стараюсь не смотреть на слова. Я умоляла его перенести меня сюда и показать это письмо, и вот мы здесь, и я понимаю, что не хочу этого. Я хочу обратно в Эванстон. Хочу вернуться и делать вид, что ничего не произошло.
Беннетт снова дает мне письмо.
– Мне нужно, чтобы ты знала все.
Чувствую, как чуть-чуть кривится мое лицо.
– А я думала, что я и так уже все знаю. Беннетт?
– Не все. Пожалуйста.
Беру его и начинаю читать:
4 октября 2011 года
Дорогой Беннетт,
Очень переживаю, что сказала
слишком много
и нарушила все правила, которым ты когда-то меня учил. Надеюсь, что мне удалось достаточно осторожно подобрать слова. Однажды, мой визит и это письмо обретут для тебя смысл. А сейчас, просто поверь мне.
Последние семнадцать лет моя жизнь была хорошей и спокойной. Она не была дерзким приключением, как мне всегда хотелось, но я была счастлива. Но
в
то же время я никогда не забывала, что когда-то ты дал мне выбор между двумя дорогами и каким-то образом, против своей воли – и думаю, что и против твоей, – я оказалась не на той. На той, которую я не выбирала. Отдавая тебе это письмо, я совершаю, наверное, самый рискованный и
пугающий поступок в своей жизни, просто мне очень нужно знать, куда бы привел тот путь, который я тогда выбрала.
Уже скоро мы с тобой встретимся. А потом расстанемся навсегда. Но думаю, что смогу все исправить – просто мне нужно принять другое решение. Скажи мне, чтобы я прожила жизнь для себя, а не для тебя. Скажи мне, чтобы я не ждала, когда ты вернешься – это, я думаю, изменит все.
С любовью,
Анна.
Я всегда писала свое имя с заглавной буквы «А», которая больше походит на строчную – закругленной, а не острой. Очевидно, что в 2011 году я все еще пишу так же.
– Это от…меня?
Беннетт кивает в ответ.
– То есть от будущей…меня? – Кому угодно эти слова показались бы безумными, но только не Беннетту Куперу, он лишь просто кивнул, словно это было что-то само собой разумеющееся.
– И как давно оно у тебя? – Спрашиваю я, постоянно напоминая себе, что нужно не забывать дышать.
Он указывает на дату.
– С октября прошлого года. – Ну хотя бы тут, когда он произносит эти слова, у его голоса извиняющийся тон.
– То есть ты прочитал его…еще до того, как попал в Эванстон.
– Много раз. – Наблюдаю за ним и вспоминаю тот первый день в столовой, когда я назвала ему свое имя, а он тут же побледнел. Он знал меня. Он встречал меня раньше. Пятью месяцами ранее. Шестнадцатью годами позже.
Он берет мои руки в свои, и правильно делает, потому что на ногах я уже держусь не уверено.
– Ты должна понять, Анна. Я отправился в Эванстон только, чтобы найти Брук. Честно. Я рассчитывал, что найду ее за несколько дней, и вернусь домой. В Уэйстлейке я оказался только потому, что пообещал родителям. Можешь себе представить, как я почувствовал себя тогда в столовой? Когда услышал твое имя, увидел твои волосы, твои глаза и понял, что это была ты? Ты была Анной. – И он указал на письмо. – Этой Анной. Человеком, которого я встретил пятью месяцами ранее в парке в 2011 году. И вот ты здесь, в столовой школы в 1995 году в городке, в котором мне совсем не хотелось находиться.
