Текст книги "Время между нами"
Автор книги: Тамара Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Взглянув на этот план, мы можем сказать, что эта долгая зима совершенно утомила сеньориту Бреслин. И теперь она очень хочет провести время на пляже.
В классе все начинают смеяться.
– На первый взгляд, кажется, что упущены многие достопримечательности этой страны. Но я выбрал его потому, что, хотя сеньорита Бреслин и взяла самые популярные среди туристов маршруты, тем не менее, она нашла несколько малоизвестных, но совершенно изумительных пляжей. – Сеньор Арготта крепит ее план на доску. – Давайте назовем его
Hora
de
Playa
– Пляжное время.
Он нажимает кнопку на пульте, и картинка меняется – появляется моя карта. Чувствую, что плечи мои напряглись.
– Сеньорита Грин постаралась совместить два варианта – немного пляжей, немного древних достопримечательностей – что ж, маршрут довольно хорошо разработан. Очень часто, планируя поездку, люди хотят успеть как можно больше. Они так стараются не упустить ничего, что делают свой маршрут чрезвычайно насыщенным. И в итоге, на мой взгляд, не успевают посмотреть ничего. Я выбрал эти три маршрута именно потому, что в них нет попытки включить в себя все. Но в то же время есть место и для сюрпризов. Эдакие спонтанные решения. План сеньориты Грин чересчур активный, но в нем осталось место и для тайны! Для импульсивности! – На этих словах он перемещается в центр класса. – Давайте назовем его
La
Aventura
– Приключение.
Atrevida
. Дерзкое. Он упустил эту часть, так что я шепотом добавляю: «
La
Aventura
Atrevida
». Дерзкое путешествие.
– Ну и, наконец, наш последний маршрут от сеньора Камариана.
Мы с Алексом одновременно обмениваемся взглядами, и у обоих удивленное выражение лица.
– Сеньор Камариан интересуется археологией и культурой майя. Он избегает мест большого скопления туристов. Он прилетает в Канкун, но уезжает оттуда так быстро, насколько это возможно. И он оказался единственным человеком, которому удалось найти одно их моих самых любимых мест – руины Кохунлич – где очень сильно чувствуется влияние соседей Мексики – Белиза. – Он поворачивается к Алексу. – Поезжайте туда в сумерки, когда появляются ревуны. Это жутко. И фантастично одновременно.
Затем он снова идет в начало класса и вывешивает на доску маршрут Алекса.
—
El
Camino
menos
viajado
. Путь, по которому путешествуют меньше всего.
Сеньор Арготта включает свет.
– Должен вам сказать, что мне очень понравилось, как вы подошли к заданию. Вы нашли не только те места, которые мне очень нравятся, но еще и места, о которых я раньше не слышал. Я был очень впечатлен, и теперь, благодаря вам, друзья мои, я очень скучаю по дому. – Он вздыхает, но потом снова улыбается и произносит:
– Ну, так как? Вы хотите узнать, кто же выиграл?
Я уже знаю. Очевидно, что выиграл Алекс. У меня ведь нет ни обезьян, ни ревунов и ничего такого.
Арготта ходит взад-вперед по кабинету, как обычно, нагнетая напряжение.
– Все маршруты просто великолепны, но один из них наиболее удачен и охватывает бóльшую территорию, чем остальные. Так что если вы захотите посетить эту страну в первый раз, я бы предложил вам выбрать именно этот маршрут.
Тут он подходит к доске и драматическим жестом обводит все три карты.
– И победителем становится… – произносит он, снимая с доски мой план и поднимая его вверх. – Приключение!
Класс взрывается аплодисментами. Звенит звонок.
Подхожу к Арготте, чтобы забрать свой выигрыш. Беннетт, проходя мимо, шепчет, что подождет меня в коридоре.
—
Muchas gracias
, сеньор Арготта, – говорю я, когда он вручает мне чек. Трудно сказать, кто из нас в этот момент гордится больше.
– Вы это заслужили. – Он уважительно смотрит на меня. Потом поднимает вверх палец и обводит взглядом классную комнату, словно еще хочет что-то мне сказать, но ждет, когда все студенты выйдут. Начинаю беспокоиться, представляя, как Беннетт сейчас стоит за дверью и ждет меня.
– Сеньорита, вы, наверное, уже в курсе, что я отвечаю за летнюю программу по обмену, – говорит он, когда мы, наконец-то, остаемся одни.
Я киваю.
– Так вот в этом году количество принимающих семей по этой программе у нас увеличилось, и у нас не хватило заявлений от студентов. Я понимаю, что, наверное, уже поздно, но у нас еще есть место.
Я не отвечаю, он пытается заполнить тишину:
– Если вы, конечно, в этом заинтересованы.
Я еще не думала о планах на лето. И если уж говорить честно, то с момента появления Беннетта, я вообще мало что планировала дальше завтрашнего дня.
Арготта открывает ящик стола, вытаскивает ярко-желтую папку и протягивает ее мне.
– Это действительно уникальная возможность. Вы сможете провести десять недель в Мексике в замечательной принимающей семье. Вот, возьмите это и поговорите со своими родителями.
Беру папку. Еще пару месяцев назад я бы посчитала это предложение возможностью всей своей жизни, но сейчас, когда у меня есть возможность посетить любое место в мире, оно уже не кажется таким привлекательным.
– Спасибо. Я очень горжусь, что вы выбрали меня.
Расстегиваю молнию на своем доверху заполненном рюкзаке и складываю папку.
– Я обязательно подумаю.
– Хорошо. Принимающая семья знает, что студент может и не приехать, но в любом случае нужно дать им время для подготовки, поэтому очень прошу вернуть мне бумаги настолько быстро, насколько сможете, но не позднее конца мая. Не думаю, что поступят еще заявления, поэтому если все же решитесь – это место ваше.
– Поняла. Спасибо. – И уже со всех ног бегу к двери, поворачиваю за угол и натыкаюсь на Беннетта, он обнимает меня за плечи.
– У тебя получилось! – Улыбается он и прижимает меня к себе, идем по коридору. Голова идет кругом, в хорошем смысле этого слова.
– Ну? Решила уже, куда поедешь на эти деньги?
– В Мексику, конечно. Было бы стыдно не использовать эту замечательно спланированную поездку, в которой есть место и для сюрпризов, – говорю я, изображая акцент Арготты, и лукаво смотрю на него. – Люблю сюрпризы.
– Да, – отвечает Беннетт, – я помню.
Вкладываю закладку между страниц книги «Лучшее в Италии 1995» Рика Стивса и выключаю свет, размышляя о музеях, вымощенных улицах и мороженном. С тех пор как мы с Беннеттом побывали в Тайланде, он рассказал мне о первом своем секрете и подарил открытку, прошел месяц. На последнем свидании он пообещал свозить меня в Италию, но после изменения событий, связанных с Эммой, пока не хотел пользоваться своим талантом даже для путешествий. Я и не просила, я была счастлива с ним здесь и делала вид, что он обычный парень, но все же изучала разговорник, так, на всякий случай.
Закрываю глаза, думая о нем, и только начинаю засыпать, как понимаю – что-то не так. Меня словно что-то отталкивает к краю кровати.
– Эй, – слышу, как кто-то шепчет мне в ухо, – это я.
Открываю глаза и собираюсь закричать.
– Шшш, – произносит чей-то голос, а рука закрывает мой рот, чтобы заглушить звук. Мое сердце бешено бьется, глаза раскрыты от ужаса, начинаю быстро моргать, пока глаза не привыкают к темноте, и я не начинаю различать силуэт.
– Это всего лишь я. Все хорошо. – Повторяет Беннетт до тех пор, пока я не успокаиваюсь. – Все в порядке, Анна. Это я.
– Фто ты тыт деись? – шепчу я в его ладонь, которой он все еще зажимает мой рот.
– Что? – он тихо смеется и убирает ладонь.
– Что ты тут делаешь? – снова повторяю я, сажусь на кровати и бью его по руке. – Ты до смерти меня напугал.
Он все еще смеется.
– Прости, наверное, нужно было постучать, но… – говорит он, показывая на часы, – хоть твоя мама и хорошо ко мне относится, не думаю, что она одобрила бы мой визит в одиннадцать тридцать вечера накануне учебного дня.
Ощущаю, как биение сердца замедляется, и я покрепче закутываюсь в одеяло.
– Все в порядке?
– Да, все просто замечательно. Извини меня. Я не хотел пугать тебя. Просто я лежал в кровати и, вдруг, мне очень захотелось увидеть тебя, не дожидаясь завтра. Поэтому я встал, натянул штаны, мысленно представил твою комнату и, оп-ля, вот я здесь у тебя.
– Оп-ля?
– Оп-ля. Ты же еще не спала?
– Уже засыпала. – Снова кладу голову на подушку и вздыхаю. Пока не могу определиться, как относиться к такому вот его появлению в моей комнате без приглашения.
Беннетт натягивает одеяло мне до подбородка. В комнате темно, лишь луна слабо светит снаружи, но, должно быть, он все же увидел мое лицо.
– Ты сердишься?
Качаю головой.
– Нет, не очень.
– Но все же немного.
Морщу нос.
– Да, наверное.
– Извини, конечно, не следовало вот так появляться. Я лучше пойду.
Мне становится не по себе. Он выглядит таким милым и взволнованым, и когда он уже собирается встать, я дотягиваюсь до него и беру за руку.
– Не уходи, – произношу я.
– Что ты, все в порядке. Увидимся завтра, – шепчет он и нежно целует меня в лоб. Мое сердце снова начинает бешено колотиться, но в этот раз уж не от страха. Еще пять минут назад я скучала по нему, и вот, он у меня в комнате, сидит у меня на кровати, освещенный лунным светом.
– Я, правда, не сержусь. – Совершенно не задумываясь о том, что делаю, хватаю его за руку и сваливаю на кровать, он падает рядом со мной, выглядит немного удивленным. Поворачиваюсь и оказываюсь у него на груди, улыбаясь, смотрю на него. Он здорово смотрится у меня на подушке.
– Не уходи.
Мгновение он смотрит на меня, а потом обнимает за шею и начинает страстно целовать. И хотя между нами объемное одеяло, я чувствую тепло, исходящее от его тела, чувствую страсть его поцелуев. На губах. На шее. На груди. Пять минут, и я уже полностью растворилась в нем, целую его, запускаю пальцы ему под рубашку, чувствую напряжение каждой мышцы у него не спине, когда он еще сильнее прижимает меня к себе. Но внезапно прихожу в себя, вспоминаю, где я, поэтому чуть отодвигаюсь от него, чтобы у меня была возможность поглядывать на дверь спальни.
– Все хорошо, – шепчет Беннетт мне на ухо, хотя мне все еще кажется, что я чувствую его дыхание на шее. – Не беспокойся.
Еще чуть отодвигаюсь от него.
– Но мои родители…
– Не беспокойся о них, – повторяет он. И через несколько минут я снова растворяюсь в его поцелуях. Но так сложно надолго отвлечься от двери. Украдкой смотрю на нее, он это замечает.
Беннетт останавливается, тяжело дышит и улыбается мне. Мои волосы разметались повсюду, он откидывает их в сторону, чтобы заглянуть мне в лицо. Проводит ладонью по щеке.
– Это же я, помнишь? – шепчет он. – Если они вдруг войдут, я просто… исчезну и вернусь через пять минут.
Его озорная улыбка становится еще шире.
– Они ничего не поймут. И ты тоже. Просто снова опрокинешь меня на кровать, и мы все повторим, – он ухмыляется, – заново.
Я отвлекаюсь от двери и собираюсь снова его поцеловать, как в голову мне приходит одна мысль. Не понимаю, откуда вообще она возникла, почему именно сейчас, и почему мне раньше не приходило в голову задать этот вопрос. Опять отстраняюсь от него и внимательно смотрю ему в глаза.
– Но ты ведь раньше так никогда не поступал со мной, верно?
Улыбаюсь, но лицо все же становится хмурым.
– Ты же ничего не изменял, чтобы я потом этого не помнила?
Его улыбка быстро исчезает.
– Беннетт?
Он ничего не отвечает, лишь сильнее вдавливает голову в подушку.
– Один раз, – произносит он, тяжело выдыхая.
Чувствую, как где-то в глубине живота появляется комок и начинает стремительно расти, я бросаю на него свирепый взгляд и жду продолжения. Молчу. Он тоже молчит, ждет моей реакции.
– Когда? – Я сажусь на кровати, заворачиваюсь в одеяло и жду.
Он поворачивается ко мне.
– Помнишь тот вечер, когда ты пришла к Мэгги, а я был груб с тобой.
Киваю.
– А потом я пришел в книжный магазин, чтобы извиниться, и мы пошли выпить кофе.
Киваю снова.
– И я еще провожал тебя домой.
Продолжаю кивать. Потому что все это я хорошо помню. И теперь очень хочу узнать, что же именно я забыла.
– Я поцеловал тебя тогда.
– Поцеловал? – Хотела бы я это запомнить.
Теперь его очередь кивать. А все что могу делать я – это тупо смотреть на него. Потому что это не-воз-мож-но. Все, чего мне хотелось в тот вечер, чтобы он меня поцеловал, но вместо этого он начал бормотать всякую чепуху о том, что такое больше не должно произойти. Тогда я ничего не поняла, но сейчас… Он все-таки меня поцеловал. Вот что тогда произошло!
– Это было уж слишком. Я побоялся того, чем это может для тебя обернуться и… – Он хмурится. – Я тебя поцеловал. Но придя домой, я понял, что наделал. Поэтому вернулся назад и все изменил так, что поцелуя уже не было. Проводил тебя домой. Попрощался.
И это тогда, когда я стояла на тротуаре, смущенная, и, дрожа, наблюдала, как он уходит, а сама пыталась понять, что же сделала не так. Когда после, целых двадцать четыре дня, я мучилась, пытаясь найти ответ на вопрос – почему меня одолевают чувства к человеку, которому я, кажется, абсолютно безразлична.
Больше не могу смотреть на него, откидываюсь на спинку кровати, закрываю глаза и тру виски. Снова открываю глаза, Беннетт внимательно смотрит на меня, искренне и виновато. Я в ответ лишь зажмуриваю глаза еще сильнее.
– Когда ты это сделал? – спрашиваю я. – Я хочу знать точное время, в которое ты вернулся и все изменил.
В тот вечер мы все время были вместе, как он смог это сделать и не столкнуться сам с собой. И тут вдруг я понимаю. Я тогда неудачно пошутила насчет того, что из-за него люди исчезают, и он ушел в уборную. Помню, как подумала тогда, что оттуда он вернулся совершенно другим человеком. Получается, так оно и было.
– Когда ты пошел в уборную, – произношу я.
Беннетт кивает.
Я раздражена и начинаю выходить из себя.
– Ты вообще собирался мне об этом рассказать когда-нибудь?
– Для этого не было причины, но я же рассказал тебе сейчас, – оправдывается он, а я смотрю на него и чуть ли не закипаю от злости. – Слушай, я вовсе не хотел ранить твои чувства, и это было до того, как…
– Так вот почему ты солгал мне? Чтобы защитить мои чувства?
Беннетт перебивает меня.
– Я тебе не лгал. А просто не рассказал. Это не одно и то же.
– Для меня одно и то же.
– Анна, говори, пожалуйста, потише. Ты же не хочешь, чтобы пришли твои родители.
– Мои родители? А почему тебя это беспокоит? Ты ведь просто исчезнешь, а я останусь тут и буду пытаться объяснять моим родителям, с чего это вдруг я кричу. Одна. В своей спальне.
Но все же понижаю голос и продолжаю уже шепотом:
– А еще лучше, почему бы тебе не взять и опять все не переделать – словно этой беседы и вовсе не было?
– Я не буду этого делать. – Отчетливо произносит он каждое слово.
– А почему бы и нет? Это же было бы просто идеально. Уйдешь и вернешься на десять минут назад. Я буду удерживать тебя, а ты меня страстно поцелуешь, как мы уже сделали в этот раз. Хотя тогда я уже не буду знать, что это так же, как «в этот раз».
Чувствую, как к горлу все сильнее подступают слезы, изо всех сил сдерживаю их внутри, чтобы они не смогли вырваться наружу и нанести непоправимый вред. Если я сейчас расплачусь, то он подумает, что мне грустно. Но это не так. Я зла. И слезы эти опасны, они наполнены такой злостью, что могли бы прожечь дыры в стене.
– Анна. – Беннетт говорит спокойным голосом. – Да, я сделал это один раз. Но не сделаю снова. Не после того, как решил рассказать тебе все. Не после того, как решил быть с тобой.
Киваю.
– Ну да, я понимаю. После того, как
ты
решил.
И сразу в памяти всплывают те недели, почти целый месяц, когда я шла на урок испанского и каждый раз терялась в догадках – почему же он перестал смотреть на меня после той ночи. Почему же я чувствую сильную связь с человеком, который, кажется, меня ненавидит.
– Что ж, тем вечером ты решил все изменить. Но вот только до того, как ты все изменил, я уже решила, что хочу быть с тобой. Но я полагаю, что мои чувства тут в расчет не берутся, не так ли?
В комнате воцаряется тишина. Я смотрю на него. А он уставился на покрывало.
– Я ошибся, – наконец произносит Беннетт. – Я сделал так один раз. Но не сделаю этого снова. Я бы никогда так больше не сделал.
Чувствую, как выражение моего лица начинает смягчаться, поэтому плотнее сжимаю губы, чтобы все не испортить. Нужно удержать эти проклятые слезы.
– Думаю, тебе сейчас стоит уйти.
– Что?
– Уходи. Сейчас. Пожалуйста. – Специально говорю те же самые слова и тем же самым тоном, как это сделал он два месяца назад, когда выгонял меня из своего дома.
– Ну же… Анна.
– Ты лицимер. – Крепко зажмуриваю глаза, и на какое-то мгновение все вокруг замирает, все, кроме моей дрожи. Сказать больше нечего, кроме того, что уже сказано, и висит в воздухе, заполняет комнату. Открываю глаза, бросаю на него гневный взгляд и говорю:
– Уходи. Оп-ля!
Чувствую, как поднимается матрас, когда он встает с него. Открываю глаза, рассчитывая, что он уже ушел, но обнаруживаю, что он все еще стоит тут. Он выглядит грустным и закрывает глаза, но я не двигаюсь с места и не произношу ни слова. Я просто смотрю на карту на стене, она становится видна все отчетливее, потому что его силуэт, закрывавший ее, становится все прозрачнее и в итоге вовсе исчезает.
Утро в мае еще холодное, но сейчас я хотя бы могу бегать в легких вещах, без перчаток, шерстяных носков и кепки. Я даже с трудом узнаю мужчину с седым хвостом, он теперь в шортах и светлой футболке, когда он дружелюбно машет мне рукой, я киваю ему в ответ со слабой улыбкой. На улице солнечно, и полно зелени, но этого не достаточно, чтобы улучшить мое мрачное настроение. Из-за этого мои ноги соприкасаются с дорожкой намного жестче, чем следовало, и когда достигаю беговой дорожки, чувствую обжигающую боль в голени. Позже мои ноги еще напомнят о себе, и мне придется заплатить дикой болью за такое злоупотребление.
Вхожу в класс испанского, Беннетт уже сидит на своем месте и сверлит меня взглядом, пока я иду по проходу между партами. Занимаю свое место с ледяным выражением лица.
Спустя пару минут чувствую легкое постукивание по плечу. Поскольку сеньор Арготта стоит к нам спиной и пишет на доске спряжения глагола, быстро оборачиваюсь, хватаю сложенный листок бумаги и открываю его:
«Нам нужно поговорить».
Скатываю записку в маленький шарик и бросаю его на пол, в сторону Беннетта.
Арготта поворачивается к нам, и следующие десять минут класс повторяет написанные группы спряжений. Затем он снова отворачивается, чтобы написать следующую порцию инфинитивов, а я опять чувствую постукивание по плечу.
Беннетт протягивает мне смятый листок.
«Мне так жаль. Такое больше НИКОГДА не повторится».
Засовываю записку в карман, поднимаюсь с места, иду к двери и беру разрешение на посещение туалета. Быстро добегаю до туалета и плещу себе в лицо холодной водой. Когда я его вижу, у меня не получается сердиться. Меня слишком тянет к нему, и я уже настолько втянулась во все его секреты и странности, что не могу просто взять и отказаться. Я хочу понять, почему он так поступил, и хочу объяснить ему, почему такое поведение ранит меня, очень хочу поверить, что он действительно сожалеет, а это значит, мне больше не нужно будет сердиться на него.
Еще какое-то время стою, уставившись на свое отражение до тех пор, пока оно не начинает расплываться перед глазами, тогда делаю глубокий вдох и собираю все свои силы в кулак. По пути обратно в класс мысленно прокручиваю слова, которые собираюсь сказать.
Но звенит звонок, и я не успеваю остановить его и высказать все, что думаю. Как только мы выходим в коридор, Беннетт тут же тянет меня против потока голодных учеников, спешащих в столовую, нарушая все законы Пончика. Распахивает двойные двери, ведущие во двор, и застывает на месте, как вкопанный. Хорошая погода всех выгнала на улицу, и теперь здесь нет ни одного тихого местечка.
Не произнося ни слова, мы возвращаемся в холл, в поисках тихого уголка.
– Иди за мной, – говорит он, словно у меня есть выбор, и тянет за собой, проталкиваясь сквозь толпы учеников, пока мы не оказываемся возле шкафчиков на другом конце школы. Останавливаемся возле шкафчика с номером 422, который, как я и подумала, принадлежит ему. Беннетт вводит код и снимает металлический замочек. В отличие от моего шкафчика, обклеенного фотографиями, расписанием, заставленного книгами и заваленного обертками от жвачки, его шкафчик пустой, по нему даже не скажешь, что он кому-то принадлежит. Как и комната в доме у Мэгги – для него он просто функциональный и временный.
Беннетт заталкивает в него наши рюкзаки и захлопывает дверцу.
– Может, сбежим отсюда?
Он берет меня за руки и оглядывает коридор, чтобы удостовериться, что никто нас не видит. Еще до того, как начинаю понимать, что происходит, чувствую в животе знакомое ощущение – все внутри скручивается и сжимается. Мои глаза закрыты, делаю вдох и понимаю по запаху песка, по пению птиц, что мы больше не в Пончике.
Решаюсь открыть глаза.
Здесь еще раннее утро, но в маленькой гавани уже тепло, поворачиваюсь на месте и оглядываюсь. Вокруг меня много желтого, голубого и красного, но основной цвет – цвет моря, окруженного с трех сторон холмами. Замечаю церковь, крыша которой увенчана ярко-зеленым крестом. Склон холма покрыт ярко раскрашенными домиками, разделенными на кварталы крутыми лестницами, вырубленными прямо в склоне. За исключением пары рыбаков в доке, мы одни в этом маленьком красивом городе, жители которого еще спят.
Улыбаюсь, но смотрю вниз, чтобы Беннетт этого не заметил – он пока еще не заслужил прощения. Все это настолько же невероятно, насколько становится понятно – он играет нечестно.
– Ладно, – говорю я, вкладывая в голос столько ехидства, сколько могу, – я сдаюсь. Совершенно не представляю, где мы сейчас находимся.
– В одном тихом местечке.
И мы проходим мимо гавани, пестрящей разноцветными рыбацкими лодками, идем по направлению к валунам, выступающим в море, словно пирс. Достигаем побережья, и Беннетт смело ступает на гладкие камни, я следую за ним, перепрыгивая с одного на другой. Наконец, он останавливается и садится на небольшой камень, зажатый между двумя большими валунами и очень напоминающий что-то вроде узкой скамеечки, которая с трудом вмещает нас обоих. Беннетт искоса глядит на меня, потом поворачивается лицом к лицу и с надеждой улыбается.
– Все еще злишься?
Пока еще не решила, чего конкретно я сейчас хочу – обнять его или столкнуть с этого камня.
– Да, Беннетт. Все еще злюсь. И что? Ты теперь каждый раз будешь переносить меня на остров, когда напортачишь? Ты даже не спросил у меня разрешения.
– Я всего лишь искал тихое место, где мы могли поговорить. И это не остров. Это рыбацкая деревушка. – Он выглядит очень несчастным. – Это Вернацца.
Закрываю глаза и прислушиваюсь к шуму волн, накатывающих на скалы, сердце неистово бьется в груди. Вернацца. Италия.
– Извини меня. – Я уже сбилась со счета, сколько раз он произнес эту фразу. Беннетт берет меня за подбородок и вынуждает посмотреть ему в глаза, но я вырываюсь. – Мне следовало все тебе рассказать.
– Дело совсем не в том, что ты не сказал мне об этом раньше. – Смотрю куда-то вдаль и пытаюсь собрать мысли в кучу. Я не могла простить не то, что он не сказал мне – я почти понимала, почему он так поступил. Я не могла простить ему того, что он украл мою свободную волю.
– А в чем же тогда?
– У тебя есть возможность изменять жизни людей, Беннетт. И это совсем не так романтично, как кажется сначала. Ты можешь переделать мою жизнь, в буквальном смысле этого слова. И в тот вечер ты изменил ее, даже не дав мне шанса сделать выбор, ты не можешь так поступать.
– Но ведь и ты не дала Эмме права выбора. И Джастину, – отвечает Беннетт. – Если ты помнишь, мы изменили их жизни и не спрашивали у них на то разрешения.
– Это не одно и то же.
– Нет, то же самое, – объясняет он. – Мы совершенно не представляем, что происходило с ними с момента, как они проснулись в тот день, и до того, как они попали в аварию. А что если кто-то из них сделал или сказал что-то важное, а мы просто взяли и вычеркнули это что-то из их жизни. Мы изменили ее. Мы поступили так, потому что думали, что поступаем правильно, хотели защитить их от боли. И в ситуации с тобой моя причина была такой же.
– Но мне пришлось умолять тебя сделать то изменение. А как же твои правила не вмешиваться, а? Что, они могут меняться, если тебе это удобно?
– Я хотел защитить тебя.
– Ты не сможешь защитить меня. Во всяком случае, не все время.
– В этом-то все и дело. Я могу. И буду это делать. Даже если для этого мне придется солгать.
Не могу смотреть на него. Вместо этого наблюдаю за маленькими волнами – как они накатывают на камни и снова отступают.
– Я не хочу, чтобы ты защищал меня, Беннетт, не таким способом. Если ты особенный, это еще не дает тебе права выбирать, что я должна чувствовать, переживать. Не тебе решать, что я знаю, а чего нет. Что я должна испытать, а что нет. Не должно быть такого.
– Послушай, Анна. Да, я изменил то, что произошло в тот вечер, но тогда все было по-другому. Я просто старался дистанцироваться от всех как можно дальше. Я не хотел, чтобы так случилось.
Неодобрительно смотрю на него.
– Теперь я это понимаю, – поясняет он. Какое-то время мы сидим в тишине.
– Это был единственный раз, – наконец произносит он, – и такое больше никогда не повторится.
Беннетт смотрит мне прямо в глаза, и я вижу, что он действительно так думает, я вижу, что он очень хочет, чтобы эта ссора закончилась, но не уверена до конца, что он понял, насколько сильно ранил меня.
– Помнишь, ты как-то попросил меня сделать выбор: остаться с тобой или нет? – спрашиваю я. – Ты тогда рассказал мне все свои секреты и позволил решать – чего хочу я.
Беннетт переводит взгляд на воду и кивает.
– Для меня это значило очень много – то, что ты оставил
мне
право выбирать. Именно поэтому мне сейчас сложно понять, как ты смог сделать выбор
за меня
.
– Я допустил ошибку.
– И…, – снова начинаю я, но слова застревают у меня в горле. – Из-за этого мы потеряли три недели. Мы могли бы быть вместе на три недели дольше.
Он вздыхает, но по его лицу я вижу, что для него все встало на свои места, он понял, что забрал что-то важное не только у меня, а у нас. И когда он снова повторяет свое извинение, я слышу раскаяние в его голосе, поэтому, когда он обнимает и крепко прижимает меня к себе, я чувствую, что начинаю оттаивать.
– Это больше не повторится.
– Знаю, – печально отвечаю я и киваю, потом отодвигаюсь от него, чтобы он смог увидеть мои глаза, когда я скажу ему то, что собираюсь.
– Послушай, Беннетт. Думаю, я смогу как-то смириться с тем фактом, что ты можешь менять события моей жизни, как бы дико это ни звучало. – Прежде чем продолжить, я улыбаюсь ему, впервые так искренне с того момента, как узнала, что он сделал. – Но это моя жизнь. И я единственный человек, который может решать, что в ней произойдет дальше.
Протягиваю ему руку. – Договорились?
– Договорились, – отвечает он и пожимает ее.
– Так ты покажешь мне этот городок, или как?
◄►◄►◄►
Вернацца оказалась именно такой, как ее и описывал Беннетт. Мы выходим из гавани и направляемся к центральной части города, проходя по узким улочкам, вымощенным брусчаткой, с рядами маленьких магазинчиков, пока еще закрытых. Беннетт подходит к двери, над полосатым навесом которой висит флаг Италии, и открывает ее передо мной, я вхожу. Звонок над дверью звучит так знакомо, что в какой-то момент мне кажется, что я вхожу в наш книжный магазин. Но как только чувствую запах хлеба, сахара и тепла, понимаю, что это не так – мы в пекарне.
Женщина за прилавком что-то переставляет, выкладывает горы булочек на блюдо за стеклом, как только мы входим, она поднимает на нас глаза.
– Buon giorno.
– Buon giorno, – отвечает Беннетт, – Cappuccini, per favore. – И он показывает два пальца, женщина занимает место за кофемашиной.
Мне на глаза попадается подставка с открытками, подхожу, чтобы рассмотреть, кручу ее, наблюдая, как разноцветные фотографии Вернаццы и близлежащих городов проплывают мимо меня. Чувствую, что Беннетт наблюдает за мной. Оборачиваюсь в тот момент, когда Беннетт указывает на стеклянный кувшин на прилавке. Женщина достает два покрытых шоколадом бисквита и выкладывает их на ярко-голубые тарелки. Беннетт указывает ей на меня, я стою под надписью «6/£1,000», которую, скорее всего, она же и сделала.
– Не могли бы вы посчитать еще шесть открыток, пожалуйста?
– Шесть тысяч лир, милый, – отвечает она.
– Можно одолжить? – слышу я вопрос Беннетта, но не вижу, о чем он говорит. Он водрузил тарелки с бисквитами поверх кофейных чашек, и теперь, пытаясь не уронить всю конструкцию, бедром открывает дверь, оставляя меня внутри.
– Выбери пока шесть открыток, которые тебе понравятся, и встретимся за столиком снаружи.
Снова дребезжит дверной звонок, и дверь за ним закрывается.
Подхожу к столику, Беннетт сидит под одним из ярко-желтых зонтиков и, облокотившись на спинку стула, попивает кофе. Сажусь на стул рядом, он показывает на открытки.
– Ну и что ты выбрала?
Раскладываю их на столе.
– Выбери одну.
– Любую?
– Любую, – отвечает он. – Выбери и дай ее мне.
Я выбираю открытку с изображением гавани и разноцветных рыбацких лодочек – первое, что я увидела, когда мы прибыли сюда – и протягиваю ее Беннетту. Он достает из-под ободка одной из голубых тарелок две ручки и отдает одну мне.
– А сейчас, выбери еще одну для себя. Я подпишу открытку для тебя, а ты можешь подписать вторую для меня.
И сильно склонившись над открыткой, он начинает что-то писать. Разглядываю маленькие лодочки на своей открытке, и тут, впервые за все это время, меня пронзает мысль: «Он не остается». Однажды, очень скоро, мы уже не сможем быть вместе так, как сейчас, но у нас останутся эти открытки, к которым мы сможем возвращаться, когда будем очень скучать друг по другу. Давление соответствовать высоким романтическим стандартам накрывает меня, и я собираю мысли в кучу. Начинаю писать:
«Дорогой Беннетт,
Сколько себя знаю, я всегда мечтала посмотреть, что же лежит за пределами того единственного мира, который мне известен – за пределами моей спокойной и обычной жизни. И вот сейчас я здесь, в маленькой рыбацкой деревушке, далеко от своего дома и далеко от всего «нормального» настолько, насколько это возможно. Но самое удивительное во всем этом то, что я полностью уверена – ничто из этого не имело бы никакого значения, если бы ты не сидел рядом со мной. Ты можешь перенести меня куда угодно. Или вообще никуда. Но где бы ты ни находился в этом мире – это именно то место, где я бы хотела быть.»
Тут я останавливаюсь, меня одолевают сомнения, но снова взглянув на Беннетта, все же дописываю два оставшихся слова. Может, слово «люблю» здесь и не уместно, но именно оно вырвалось у меня из глубины души, и я хочу, чтобы оно осталось на этой открытке. Поэтому пишу следующее:
