Текст книги "Время между нами"
Автор книги: Тамара Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Время между нами
Тамара Аэрленд Стоун
Время – самое длинное расстояние между двумя местами.
Теннесси Уильямс
Сан-Франциско, Калифорния
Даже с этого расстояния я вижу, как молодо он выглядит. Моложе, чем тогда, когда я увидела его в первый раз.
Они с друзьями последнюю пару часов катались на скейтах по парку Лафайетт
1
и сейчас развалились на траве, попивая Gatorade и передавая друг другу пачку Doritos.
– Извините.
Восемь голов шестнадцатилетних парней поворачиваются в мою сторону, на их лицах отражено недоумение, сменяющееся любопытством.
– Это ты Беннетт? – спрашиваю я и жду, пока он кивнет, хотя и без того уверена, что это он. Я узнаю его везде. – Можно мне поговорить с тобой, всего минутку? Наедине?
Он хмурится, но встает и переворачивает скейтборд, чтобы тот не скатился по склону. Я замечаю, что он оглядывается на друзей и пожимает плечами, пока следует за мной до ближайшей скамейки. Он садится на ее противоположный край, как можно дальше от меня.
Все в нем так знакомо, все такое родное, что я чуть было не придвинулась ближе, по привычке, как сделала бы раньше. Но сейчас между нами шестнадцать лет, и этого достаточно, чтобы удержать меня на том краю скамейки, где я сижу.
– Привет. – Мой голос дрожит, я ловлю себя на том, что накручиваю прядь вьющихся волос на палец, тут же одергиваю себя и убираю руку, крепко сжав обеими ладонями деревянные рейки скамьи.
– Ээ.. Привет? – отвечает он. Он изучает меня, между нами висит неловкое молчание. – Извините, я вас знаю?
Мне так и хочется сказать «да», но я останавливаю себя и сжимаю губы, отрицательно качаю головой. Он не знает меня. Пока не знает.
– Я Анна. Вот, держи. – Я залезаю в сумку, достаю запечатанный белый конверт и, улыбаясь, протягиваю ему.
Он берет его и несколько раз переворачивает, разглядывая.
– Я подумала, что безопаснее все изложить в письме. – Следующие мои слова самые важные. Я долго готовилась, и эта часть должна быть идеальной, но я все равно обдумываю каждое слово, чтобы быть до конца уверенной. – Я легко могу сказать сегодня что-то не так, и если я это сделаю, мы можем вообще никогда не встретиться.
Он резко поднимает голову и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Никто и никогда раньше не говорил ему ничего подобного, и после одной этой фразы он понимает – мне известен его секрет.
– Я лучше пойду. – Я встаю. – Прочитай его, когда будешь один, ладно? – Я оставляю его сидеть на скамейке и спускаюсь по склону с холма. Я внимательно слежу за парусником, скользящим по заливу Сан-Франциско, лишь бы не позволить себе обернуться. Я несколько лет ждала этого момента и думала, что почувствую облегчение, но это не так – я все еще так же скучаю по нему.
То, что я только что сделала, может изменить все или не изменит ничего. Но я должна была попытаться. Мне нечего терять. Если мой план не сработает, моя жизнь просто останется прежней. Безопасной. Комфортной. И абсолютно нормальной.
Но не такую жизнь я тогда выбрала.
Эванстон, Иллинойс
Я трясу руками, чтобы разогнать кровь, наклоняю голову, вперед и назад, пока не слышу легкий щелчок, глубоко вдыхаю воздух этого раннего утра, он такой холодный, что при движении начинает покусывать. И все же я чувствую тихую благодарность – он теплее, чем на прошлой неделе. Подтягиваю ремень, включаю висящий на нем плеер, музыка Green Day гремит в ушах. Я срываюсь с места.
Бегу привычным маршрутом по своему району, пока не достигаю беговой дорожки, огибающей зеркальные просторы озера Мичиган. Вот и последний поворот, я вижу перед собой весь путь, ведущий к треку Северо-Западного университета, и замечаю человека в зеленной футболке. Мы бежим навстречу друг другу, наши хвосты – его седой, мой непослушный – покачиваются из стороны в сторону, мы поднимаем руки и машем друг другу.
– Доброе утро! – говорю я, когда мы пересекаемся.
Солнце медленно поднимается над озером, я поворачиваю к футбольному полю, и как только мои ноги касаются упругой поверхности трека, я чувствую новый прилив энергии, заставляющий меня ускорить бег. Я уже пробежала половину круга, когда плеер меняет трек, эта новая песня переносит меня в кафе, где мы провели вчерашний вечер. Выступавшая там группа была великолепна, они успели сыграть лишь первые ноты, а кафе уже взорвалось от восторга, все повскакивали с мест и начали в унисон качать головами, так что все границы между нами, местными старшеклассниками, и приезжими студентами Университета исчезли совсем. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что я одна. Вижу пустые ряды металлических трибун, полные оставшегося после зимы снега, который никто не побеспокоился убрать, и позволяю себе запеть во все горло.
Я мчусь со всех сил, ощущаю, как пульсируют ноги, как колотится сердце, руки работают как сумасшедшие. Вдыхаю ледяной воздух. Выдыхаю пар. Наслаждаюсь этим тридцатиминутным уединением, когда есть только я, мой бег, моя музыка и мои мысли. Когда я наедине с собой.
И тут я вдруг понимаю, что я здесь не одна. Я замечаю кого-то на трибунах, этот человек сидит в третьем ряду по колено в снегу, и его невозможно не заметить. Он одет в черную меховую куртку, он просто сидит, опустил подбородок на руки и наблюдает за мной, на губах его играет легкая улыбка.
Я украдкой поглядываю на него, но бегать не прекращаю, делаю вид, будто меня не волнует его вторжение в мое святилище. Похоже, он студент Северо-Западного, возможно первокурсник, у него большая копна темных густых волос и приятные черты лица. Вряд ли он представляет угрозу, а если бы и представлял, я смогу за себя постоять.
А вдруг не смогу?
В голове сразу всплывают уроки самообороны, на которые меня отправил отец, когда я начала бегать рано утром. Коленом в пах. Удар ладонью в нос. Но прежде всего, нужно постараться избежать столкновения, например, просто показать нападавшему, что его присутствие обнаружено. Это звучит намного проще.
И вот я уже на повороте, слегка киваю ему и пристально смотрю, скорее всего, мой взгляд выражает некую смесь страха и упорства, словно я бросаю ему вызов, но в то же время и боюсь, что он его примет. Я пробегаю мимо, пристально глядя на него, и вижу, как он меняется в лице. Улыбка исчезает, теперь он выглядит грустным и подавленным, будто я только что все-таки применила навыки самообороны и ударила его в живот.
Я пробегаю круг и снова начинаю приближаться к нему, поднимаю глаза и смотрю на него. Он неуверенно улыбается мне, его улыбка такая теплая, словно он знает меня. И такая искренняя, что его тоже хочется узнать поближе. Ничего не могу с этим поделать. И улыбаюсь в ответ.
Я добегаю до следующего поворота, но не перестаю улыбаться, даже не успев об этом подумать, я оборачиваюсь, чтобы снова посмотреть на него.
Но его нет.
Я резко разворачиваюсь и продолжаю осматривать трек, ищу его, подбегаю к трибунам. На нижней ступеньке я на секунду застываю в нерешительности – а точно ли он там был, но потом все-таки собираюсь с духом и поднимаюсь.
Его здесь нет, но он точно здесь был. Доказательства этому прямо передо мной: там, где он сидел, примят снег, а на лавочке ниже остались два следа, именно там, где стояли его ноги.
И тут вдруг я замечаю еще кое-что.
Вокруг на снегу хорошо видны мои отпечатки, но его следов, ведущих к скамье и от нее, я не вижу – нет ничего, кроме толстого слоя нетронутого снега.
Я вбегаю в дом и поднимаюсь наверх, перепрыгивая через ступеньки. Включаю душ и стягиваю с себя одежду, насквозь пропитанную потом. В ожидании пока комната наполнится паром, выпиваю стакан воды. Мое отражение в зеркале аптечки становится нечетким, пропадает в облаке плотного пара, и когда оно исчезает совсем, я провожу ладонью по стеклу, оставляя мокрую, нечеткую полоску на зеркале. Я внимательно рассматриваю свое лицо. Вроде на сумасшедшую не похожа.
Торчу в душе и все размышляю, был ли он настоящим, можно ли о нем рассказать кому-нибудь, и сколько еще я буду продолжать разговаривать сама с собой, это же не нормально. Пока собираюсь в школу, его лицо постоянно всплывает в моей памяти, делаю все возможное, чтобы выкинуть его из головы, пытаюсь убедить себя, что я просто выдумала его. Но все заканчивается тем, что даю себе клятву – ноги моей не будет на этом треке всю оставшуюся неделю. Я знаю, что видела его. И никуда от этого не деться.
Обуваюсь и все так же стараюсь не думать об этом, еще раз оглядываю себя в зеркало. Запускаю руки в волосы, сжимаю свои кудри и встряхиваю головой. Бесполезно.
Перекидываю рюкзак через плечо, и практически заставляю себя последовать привычному утреннему ритуалу. Я встаю перед картой, что висит на самой большой стене комнаты, закрываю глаза и тыкаю пальцем в карту. Каллао, Перу. Отлично. Надеюсь, что хотя бы там тепло.
Узнав, что я мечтаю о путешествиях, папа прошлым летом целый час тайком трудился в гараже, прикрепляя карту мира к пенопластовой пластине.
– На ней ты сможешь отмечать все места, где побываешь, – сказал он и протянул маленькую коробочку с красными кнопками. Я стояла, смотрела на нее – на этот разноцветный кусок бумаги с изображенными на нем горными хребтами и всеми оттенками синего, обозначающими глубину океана – и видела карту мира, но в то же время я знала – это не мой мир. Мой мир намного, намного меньше.
А когда папа вышел из комнаты, я начала прикреплять красные кнопки, одну за другой. В прошлом году мы с классом ездили в столицу штата. Итак, одну кнопку крепим к Спрингфилду. Однажды мы всей семьей ходили в поход по Баундари-Уотерс, так что я ставлю одну кнопку на северо-востоке Миннесоты. Четвертое июля мы провели в городе Гранд-Рапидс, Мичиган. Тетя живет на севере Индианы, куда мы ездим дважды в год. Ну вот, пожалуй, и все. Четыре кнопки.
Сперва я видела лишь жалкое скопление красных кнопок вокруг штата Иллинойс, но сейчас, глядя на карту, я понимаю, что имел ввиду мой отец. Карта словно звала меня узнать, что скрывается за каждым ее квадратным дюймом, звала увидеть все это своими глазами, сделать мой маленький мир больше, кнопка за кнопкой.
Бросаю последний взгляд на карту и устремляюсь вниз по лестнице, следуя за чудесным запахом, доносящимся из кухни. Еще даже не спустившись, я уже знаю, что сейчас отец наливает из кофейника две кружки – один черный кофе для себя, и второй, с молоком, для меня. Он протягивает мне кружку, и я хватаю ее.
– Доброе утро. Мама уже уехала?
– Она встала еще раньше тебя. У нее сегодня утренняя смена. – Я делаю глоток, папа смотрит на меня, а сам украдкой поглядывает в окно. – Где ты сегодня бегала? Все-таки на улице еще довольно темно. – Его голос кажется встревоженным.
– В кампусе. Как обычно. – Не стоит пока рассказывать ему о парне со стадиона. – Там еще и холодно. Первая миля далась особенно тяжело. – Я наполняю чашку мюслями с изюмом и плюхаюсь на стул возле стойки.
– Ты же знаешь, что ты всегда можешь ко мне присоединиться, – говорю я с усмешкой и знаю, что произойдет дальше.
Он смотрит на меня, подняв брови. – Разбуди меня как-нибудь июньским утром, и я с удовольствием побегу с тобой. Но раньше июня тебе меня из постели не вытащить, ты не подвергнешь меня этой пытке.
– Слабак.
– Да. – Он кивает головой и поднимает кружку в качестве шутливого тоста. – Да, я такой. Куда мне до моей Анни. – Он качает головой. – Я создал монстра.
Это благодаря папе я увлеклась бегом. В средней школе он был финалистом национальных соревнований по кроссу в штате Иллинойс. А сейчас, когда эти славные победные деньки позади, он просто превратился в сумасшедшего папу в профессорской спортивной куртке, который всегда стоит за линией финиша, бурно хлопает и подбадривает меня громогласным голосом, способным свалить самые крепкие дубы в лесу. И сейчас, когда сезон бега по пересеченной местности уже закончился, становится еще хуже, ведь я бегаю на треке, где он никогда не пропадает из виду, и нет деревьев, которые смогли бы заглушить его. Но как бы сильно он не смущал меня, он все же меня любит. И поэтому он единственный, кому я по-прежнему позволяю называть себя Анни.
Папа возвращается к чтению газеты, а я допиваю кофе и доедаю хлопья в уютной тишине. В отличие от мамы, которая считает, что тишину непременно нужно чем-то заполнить, папа всегда позволяет ей витать вокруг. Но тут наш покой нарушает сигнал машины, это Эмма.
Папа выглядывает из-за газеты: – Твоя британка приехала.
Я чмокаю его в щеку и выхожу из дома.
Двигатель автомобиля, стоящего на подъездной дорожке, тихо гудит, я иду настолько быстро, насколько позволяет покрытая льдом дорожка. И когда наконец-то распахивается дверца новенького Сааба Эммы, я вздыхаю с облегчением и падаю на теплую кожу сидения.
– Доброе утро, дорогая. – Щебечет Эмма Аткинс, я слышу ее британский акцент. Она включает заднюю скорость и практически вылетает с подъездной дорожки. – Ты уже слышала? – Выпаливает она с такой силой, словно эта информация уже несколько часов распирала ее изнутри, и вот, наконец-то, она смогла ею с кем-то поделиться.
– Конечно же, нет. – Я смотрю на нее и закатываю глаза. – Разве я могу узнать о чем-то раньше тебя?
– У нас с сегодняшнего дня новый ученик. Он только что переехал из
Калифорнии
. Вот здорово, правда? – Хотя Эмма и повидала мир, но в США других штатов, кроме штатов Среднего Запада не видела. Поэтому Калифорния была для нее чем-то вроде фантастической американской диковины, как замороженный заварной крем или хот-дог на палочке в кукурузной муке.
– Всё новое – это хорошо, – произношу я и еще раз внимательно смотрю на нее, замечая, что теней она сегодня нанесла больше, чем обычно, украшений тоже надела много, а форменную миниюбку сделала еще более «мини». Видимо мысли о новом ученике не оставляли ее с самого утра, с момента, как она проснулась. Когда мы останавливаемся на светофоре, она тянется к зеркалу заднего вида и растирает помаду на губах кончиком пальца. Хотя никакая дополнительная помощь ей вовсе и не требуется. Эмма – англичанка, но выглядит как бразильская супермодель – высокие, четко очерченные скулы и темные знойные глаза. А я вот сегодня даже блеск для губ не потрудилась нанести. И когда мы вместе будем заходить в школу, будет совсем не важно, для кого наряжалась Эмма, все головы будут повернуты в ее сторону.
Но еще более необычным, чем все эти изменения ее внешности, было то, что она не включила музыку. Я дотягиваюсь до бардачка и начинаю продираться сквозь кипу дисков, они цепляются и скребутся друг о друга, наконец, мои пальцы нащупывают замшевую поверхность. Я извлекаю на свет ярко-розовый футляр для дисков, который подарила Эмме на день рождения в прошлом году, и начинаю складывать диски в пластиковые кармашки.
– Эй! Почему-то ты не очень взволнована? Это важная новость, Анна. Последним нашим новым учеником был… – и она замолкает, барабаня пальцами по рулю, так она обычно делает, когда задумывается.
Я не поднимаю взгляда и не отрываюсь от своего занятия, чтобы закончить за ней предложение, – была я.
– Точно?
Я пожимаю плечами и киваю. – Да. Восьмой класс. Прыщи и скобки. Жуткий клетчатый джемпер с надписью «Вестлейк». – При мысли о последнем я вздрагиваю. – Новый ученик. Им была я.
– Действительно… – она смотрит в окно и все еще размышляет, как будто есть хоть один шанс, что я могу оказаться неправа. А потом говорит: – Так и есть, – тянет ко мне руку и щиплет за щеку.
– И посмотри, как здорово получилось. Без тебя мне пришлось бы все петь одной. Послушай, мы скорее до школы доедем, чем ты диск выберешь. Вот, – Эмма протягивает руку и вытаскивает один сверху. —
Vitalogy
(прим. пер. Третий студийный альбом американской рок-группы Pearl Jam). Просто отлично.
Мы слушали новый диск Pearl Jam практически без остановки последние три месяца. Эмма вставляет диск в стерео и включает звук настолько громко, насколько это не искажает басы. Она смотрит на меня и улыбается, двигаясь в такт музыке, тихо звучат первые гитарные ноты «Corduroy», затем начинают нарастать, пока не превращаются в устойчивый ритм, машина наполняется звуком. Присоединяются басы, сначала мягко, потом громче, я откидываюсь на сидение. Мы слушаем последние пять нот вступления, и вот он – наш выход, мы смотрим друг на друга и поем.
The waiting drove me mad.…
You’re finally here and I’m a mess….
Мы поем каждое слово, громко и фальшиво, но последняя минута песни – инструментальная, и вот где мы отрываемся по-настоящему. Я играю на невидимой гитаре и трясу головой, Эмма играет на руле, словно на барабанах, ее пальцы летают над ним и шлепают по коже. И тут Эмма добавляет немного хореографии в наше прибытие – в тот самый момент, как затихают последние гитарные аккорды, она сворачивает на наше обычное парковочное место и поворачивает ключ в замке зажигания.
– Знаешь, Pearl Jam выступят в Солджерфилде (прим. пер. Название стадиона в Чикаго) этим летом. Попроси Веснушку достать нам билеты.
– Прекрати так его называть, – я с трудом сдерживаю смех. – Его зовут Джастин. Хорошо, я спрошу, возможно, он достанет нам билеты…
Она смотрит на меня и поднимает брови. —
Возможно
? Да брось, он сделает все, о чем бы ты ни попросила. Этот парень без ума от тебя.
– Ну нет. Я знаю его с пяти лет. Мы просто друзья.
– А
он
–то об этом знает?
– Конечно, знает. – Мои родители и родители Джастина знакомы уже много лет, и большую часть из них мы с ним были неразлучны. Но рано или поздно все меняется. Раньше Джастин Райли был для меня словно уютный спортивный костюм, но превратился в платье для вечеринки. Милое, но не всегда удобное.
– Ладно. Тогда может быть ты любезно попросишь своего
друга
достать нам билеты на Pearl Jam? – Она уже почти вышла из машины, как вдруг останавливается, захваченная новой мыслью. – Стой! А что если он не сможет их достать? Что тогда?
Я внимательно смотрю на нее. – Ты очень хочешь увидеть Pearl Jam этим летом, Эм?
Она кивает. – Конечно.
– Тогда вспомни, когда в последний раз ты не получала то, чего хотела?
Она задумалась, а я застыла в ожидании. Потом она просто пожимает плечами и улыбается. – Я что, такая испорченная?
– Нет, – лгу я. Эмма смотрит на меня глазами обиженного щенка, и я произношу: – Ну может иногда, но я все равно тебя люблю. – Наградой мне служит улыбка.
Мы с Эммой проходим мимо группы студентов у бокового выхода, останавливаемся на коврике у входа, наблюдаем, как обогреватель заставляет таять снег на нашей обуви, и тот каплями стекает вниз. И тут я понимаю, что за все утро это самый удобный момент. Если я кому и хотела рассказать о том, что произошло на стадионе, так это Эмме, и сделать это нужно было сейчас, вот только я не знаю, с чего начать. Как рассказать лучшей подруге о парне, который внезапно возник из воздуха, улыбнулся мне, а потом также внезапно исчез, как и появился, прямо у меня на глазах, и который не оставил ничего, кроме отпечатка на снегу и тайны, нестерпимо зудящей и требующей разрешения.
– Эм?
– Да?
– Могу я рассказать тебе кое-что… странное? – Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает. Одно дело – рассказать лучшей подруге, что ты сошла с ума, и другое дело, если эта новость начнет распространяться по школе со скоростью света.
– Конечно.
Мы подходим к нашим шкафчикам и останавливаемся, но не успеваю я открыть рот, чтобы начать свой рассказ, как из-за угла с широкой улыбкой появляется Алекс Камариан, он кладет свою руку на плечо Эммы.
Просовывает свою голову между нами, и я слышу, как он шепчет ей на ухо: – Доброе утро, красотка.
– А, Алекс, – говорит Эмма, слегка толкает его и одаривает полуулыбкой. – Разве не видишь, мы разговариваем? Чего ты хочешь?
И прежде, чем он успевает ответить, звонит первый звонок.
– Я скажу тебе, чего хочу… – говорит он и притягивает ее к себе, – .. если ты прогуляешься со мной по «пончику».
Эмма смотрит на меня. Потом на Алекса. Затем на круглый холл, прозванный «пончиком».
Потом снова переводит взгляд на меня, словно спрашивая разрешения, я ободряюще ей улыбаюсь. Алекс предлагает ей руку. – Позволите? – Он специально пытается придать своему голосу сексуальности, будто он главный герой второсортной мыльной оперы, и вот я уже наблюдаю, как Эмма берет его под руку, и они уходят. Она оборачивается ко мне, пожимает плечами и строит гримасу, словно хочет показать, что у нее не было другого выбора, ее губы беззвучно произносят: «Увидимся позже».
Может быть это вторжение Алекса – знак? Если уж я вижу исчезающих парней, то лучше держать это при себе и никому не рассказывать. Я залезаю в шкафчик, забираю учебники для следующих трех уроков, хватаю немного жвачки и выпрямляюсь.
И тут замечаю его. Я застываю, словно увидела приведение. Дин Паркер по-отечески обнимает его за плечи, ведет по коридору мимо толпы студент+ов, показывая на двери классов, привлекая внимание к указателям на стенах. Он ведет его на первое занятие в первый день в новой школе.
Новый ученик. Из Калифорнии. Парень с темной копной лохматых волос, и без сомнения, тот самый парень, которого я видела на треке.
Они проходят рядом со мной, но ни тот, ни другой на меня даже не смотрят. И вот я стою, бледная, с разинутым ртом, до тех пор, пока они оба не скрываются за поворотом.
Обычно на урок испанского я прихожу самая первая, но сегодня вхожу в класс, когда уже прозвенел четвертый звонок. Сеньор Арготта удивленно смотрит на меня, от меня он меньше всего ожидал опоздания на свой урок. Когда я прохожу мимо него, он машет передо мной ярко-желтой карточкой об опоздании.
– Hola, Señorita Greene. – Он старается быть серьезным, но ему удается продержаться лишь пару секунд, и вот уже выражение его лица смягчается, и на нем появляется легкая улыбка.
– Hola, Señor. – Я спешу пройти мимо него, опустив голову, но потом все-таки оборачиваюсь и улыбаюсь, словно извиняясь. Добравшись до стула, падаю на него почти без сил. Выуживаю из рюкзака тетрадь и начинаю поиски жвачки, попутно обдумывая странные вещи, произошедшие сегодня.
Итак, он существует. И он здесь.
Поток мыслей в голове никак не удается остановить. Во-первых, где он был все утро? Между занятиями я проходила через «пончик» бессчетное количество раз и ни разу его не встретила. Во-вторых, зачем ученику старших классов, только появившемуся в городе, торчать на стадионе университета в 6:45 утра в понедельник? В-третьих, почему там он смотрел на меня так, словно давно меня знает, а спустя два часа проходит мимо, будто никогда и не видел? Хотя… может и правда не видел. Нужно все выяснить, вот только найду его.
Где же он?
На стул рядом со мной плюхается Алекс, и сеньор Арготта снова берется за свой блокнот с карточками и машет им уже перед Алексом, сопровождая все это ворчанием и соответствующим выражением лица.
– Вы опоздали, сеньор Камариан, – произносит он с сильным акцентом. Но не проходит и секунды, он снова переключается с блокнота на доску, и на его лице появляется привычная улыбка.
– Извините, сеньор. – Говорит Алекс, склоняется в проход между рядами в мою сторону и шепчет:
– Hola, Анна. – Я моргаю, ослепленная его белозубой улыбкой, которая затмевает даже сияние флуоресцентных ламп.
– Привет, Алекс.
Он хочет сказать еще что-то, но не успевает. Арготта прочищает горло и начинает говорить.
– Пожалуйста, прошу минутку внимания! Хочу представить вам нового ученика. – Я поднимаю голову, и у меня перехватывает дыхание. – Это Беннетт Купер. – Арготта делает паузу, создает интригу, новенький топчется на месте, закинув рюкзак на плечо.
– Пожалуйста, давайте поприветствуем нашего нового amigo, пусть он почувствует себя тут как дома. – Арготта указывает новенькому на место позади меня, и он двигается в этом направлении. – А теперь просьба подготовить ваши эссе.
Двадцать пар любопытных глаз следуют за ним, задерживаются на секунду, а затем переключают свое внимание на сумки, из которых нужно извлечь эссе о вступлении Испании в Евросоюз. Как и все остальные я смотрю на него, но оказываюсь единственной, кто не отводит взгляд.
Беннетт. Его зовут Беннетт.
Он сидит, уткнувшись в рабочую тетрадь, теребит ее листочки, как будто смущен таким пристальным вниманием к своей персоне, но уже в следующее мгновение он поднимает голову и начинает осторожно осматривать класс – начинает от входной двери и двигается дальше по периметру комнаты, и тут его взгляд останавливается на мне, потому что я все еще пялюсь на него.
Не знаю, как долго я просидела так, с лицом, похожим на застывшую маску, но как только до меня доходит, что он только что застал меня за подглядываением, на моих щеках выступает яркий румянец, и я делаю то, что кажется единственно верным в этой ситуации – улыбаюсь ему. Я очень надеюсь на ответную улыбку, не на обычную улыбку, а на ту, которую увидела на треке. Улыбку полную тепла, понимания и… интереса. Но ничего подобного в выражении его лица я не вижу. Вместо этого он посылает мне робкую, мимолетную улыбку. Так улыбаются человеку, которого видят впервые в жизни.
Ну не может быть, чтобы в школьной форме и в спортивном костюме я выглядела по-разному. Но почему же тогда он притворяется, что не узнает меня? Вдруг осознаю, что продолжаю пялиться на него, кончики моих ушей начинают пылать, а за ними и все лицо. Я резко поворачиваюсь и тянусь к рюкзаку, чтобы переключить свое внимание. Волосы щекочут и лезут в лицо, я выпрямляюсь и собираю свои кудри, наматываю их на палец и закрепляю на затылке с помощью карандаша.
Спустя двадцать минут мое внимание привлекает Арготта, он широко раскрывает руки и восклицает:
– А давайте-ка разделимся на четыре группы.
Я кидаю взгляд на свои записи и обнаруживаю, что тетрадь исписана какими-то словами, фразами, спряжениями, самое удивительное, что я не помню ни слова из того, что говорил Арготта. Он указывает на Кортни Бреслин, которая сидит передо мной, и говорит:
– Начинайте отсчет, сеньорита. Будьте так любезны.
– Uno. – Начинается отсчет и плавно переходит от одного к другому, пока не доходит до меня.
– Cuatro. – Говорю я и прислушиваюсь. Изо всех сил заставляю себя сидеть смирно и не вертеть головой. И вот спустя минуту я слышу то, чего так ждала. Прямо за моей спиной голос произносит. – Uno.
Когда расчет заканчивается, и Арготта выкрикивает:
– Просьба не забывать свои вещи. – Мы начинаем передвигаться по классу, собираясь во вновь образованные группы. Я оказываюсь в группе под номером «четыре», а Беннетт в первой группе, на другом конце класса, именно здесь мы и остаемся до конца занятия. Так же внезапно, как он появился у меня за спиной, так же неожиданно он вдруг оказался далеко от меня, но под этим углом мне хотя бы удобно за ним наблюдать.
Он одет, как и все остальные ребята – в черные брюки, белую рубашку и черный свитер с V-образным вырезом. На ногах у него, как мне показалось, ботинки Dr. Martens, но отсюда разглядеть трудно. Единственное, что выделяет его среди других – его прическа. У большинства ребят прическа консервативная – аккуратно зачесанные волосы с пробором. Некоторые носят ультракороткую стрижку «Цезарь» или оставляют волосы на макушке чуть длиннее, сбривая их по бокам. Но таких длинных волос нет ни у кого. Волосы Беннетта лежат небрежно, чуть нависая над бровями, можно даже подумать, что он давно не расчесывался. Не могу вспомнить, во что он был одет на стадионе, но вот прическа… Она определенно та же. Эту прическу я запомнила.
Через тридцать минут звенит звонок, все начинают собираться, встают и потихоньку направляются к двери, больше я Беннетта не вижу. Я поднимаюсь и тянусь за рюкзаком, на ходу решая обязательно поговорить с ним по пути в столовую, но успеваю лишь увидеть неясные очертания его головы, скрывающейся в дверях.
◄►◄►◄►
Я прохожу сквозь двойные двери столовой и сразу же замечаю его. Он в одиночестве сидит за столом в углу, спиной к огромному, во всю стену, окну. Направляюсь к стойке с салатами, хватаю банан и наливаю колы в стакан, проделывая все это, не перестаю кидать взгляды в его направлении. Можно не волноваться, у меня нет ни единого шанса быть замеченной. Я пять минут провела у стойки, набирая еду, а он даже ни разу на меня не взглянул. Он сидит, держит в одной руке книжку в мягкой обложке, а другой управляется с едой.
Даниэль уже примостилась на нашем обычном месте, я ставлю свой поднос на стол, а сама украдкой подглядываю на Беннетта. Он зачерпывает ложкой желе, все так же не отрывая глаз от книги, которую читает.
– Решила присмотреться к новичку? – говорит Даниэль.
Я смотрю на нее, сперва удивленно, а потом испугано.
– Нет, конечно. – Я сажусь и тянусь за своим напитком. – С чего ты взяла?
– Да брось ты! Я наблюдала за тобой. Никогда еще не видела, чтобы так ловко управлялись за стойкой с салатами, когда глаза практически приклеены к некому объекту в стороне на расстоянии двадцати фунтов. Это было впечатляюще. Поразительное мастерство.
Кончики моих ушей начинают гореть. Снова.
Она смеется и отхлебывает колу.
– Ты талантлива, Анна, но тебе не хватает хитрости. – Она придвигается и ободряюще хлопает меня по руке. – Не беспокойся. Он ничего не заметил. Думаю, он ничего, кроме своей книжки, не видит.
И тут к нам подходит Эмма, запыхавшись, она ставит поднос на стол и усаживается на свое место.
– Ну и… что мы думаем? – Она громко выделяет последнее слово.
Даниэль пожимает плечами и принимается раскачиваться на стуле, балансируя на двух ножках. Не пытаясь даже это скрыть, она пристально смотрит на него через всю столовую.
– Кажется, он никого не замечает. Он вообще понимает, что тут и другие люди есть?
– Он выглядит старше своих лет, как мне кажется. – Говорит Эмма.
Я делаю вид, что осматриваю столовую, потом мои глаза снова возвращаются к нему. Мне вот не кажется, что он выглядит старше, по мне, так у него скорее какое-то детское лицо. Тут я больше согласна с Даниэль. Он выглядит безразличным. Казалось, его совершенно не беспокоило, что он здесь, вернее, его совершенно не беспокоило, что все мы пялимся на него, гадая, что он здесь делает, а эта его черта скорее привлекала. По крайней мере, меня.
– Хмм… Я немного разочарована. – Эмма разглядывает его, стараясь изучить побольше деталей. Потом поворачивается к нам, округляет глаза и морщит нос. – Определенно, это не то, на что я рассчитывала. Он ничем не отличается от других парней этого грязного и угрюмого городишки. Где его загар? Где прическа горячего серфера со светлыми волосами? – Она откусывает кусочек от хлебной палочки. – Думаю, рассчитывать тут особо не на что.
– Может именно такая прическа и должна быть у серфера? – Предполагает Даниэль. – Откуда тебе знать, какие у них обычно прически?
