Текст книги "В плену красной Луны"
Автор книги: Сьюзен Гастингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Понадобилось много времени, пока бурные споры затихли. Один за другим взгляды повернулись к Аркани, и все присутствующие замолчали.
Напряженная тишина повисла над площадью совета, и только треск хвороста в костре прерывал тишину. Каждый ожидал, что Аркани возьмет слово. Он медленно поднялся, тщательно расправил складки своей одежды, скользнул взглядом по присутствующим. Его голос звучал из-под ткани цвета индиго приглушенно, но достаточно четко для того, чтобы все присутствующие могли услышать его.
– Они все прибудут, посланники племен и Кель Улли. Здесь, на этом месте, мы не только выберем нового аменокаля и устроим большой праздник. Здесь объединим племена так, чтобы они обладали большой боевой силой против чужих. Все воины под голубыми покрывалами схватятся за свои такубы[23] и поднимут их против чужого владычества.
– Кель Улли тоже? – раздался чей-то удивленный голос.
– Кель Улли тоже, – подтвердил Аркани. – Они получат разрешение носить оружие и будут подчиняться одному из благородных воинов.
Он прервал возникший ропот быстрым движением руки.
– До того как все воины соберутся, солдаты уже давно вернутся в свой гарнизон, – возразил один из присутствующих.
– Нездоровая спешка не требуется, – спокойно возразил Аркани. – Вы знаете историю, в которой все люди земли жили вместе в одном лагере. Тут мимо них пробежала дикая корова, без раздумий европейцы и азиаты вскочили и ухватились лишь за ее рога. Арабы тоже побежали за ними и сумели ухватиться лишь за хвост. Все они самым жалким образом опозорились. Только кочевники, которые сначала приготовили чай, чтобы посоветоваться, поймали животное, когда оно устало.
Раздался одобрительный смех.
– Мы последуем за ними после того, как мы напьемся чая.
Теперь ликование и аплодисменты было не остановить, и все знали, кто будет следующим аменокалем.
В последующие дни прибыли посланники и воины от всех племен Хоггара. Ничто не указывало на предстоящую борьбу. Праздновались предстоящие выборы нового аменокаля. Роскошно одетые, на богато украшенных мехари, они соревновались друг с другом в красоте, изяществе манер, привлекательности и искусстве ездить верхом. Были устроены гонки верблюдов, звучала музыка, мужчины и женщины танцевали, над многочисленными кострами жарились бараны и козы. Женщины непрерывно толкли просо, рабы помогали им и варили клецки, готовили соусы из сухих помидоров и лука и постоянно подбрасывали топливо в костры. Иссегары корзинами носили свежие овощи с полей, а некоторые из мужчин отправились на охоту и принесли для пира мясо антилоп и страусов.
Члены совета и посланники от племен не торопились с выбором аменокаля: обсуждали происхождение кандидата, его преимущества, ловкость в обращении с мечом, красноречие и умения, проявляемые в поэзии и музыке.
Когда дело дошло до голосования, все были едины. Аркани, сын Ахитареля и Аиссы, был единогласно избран новым аменокалем.
Аисса гордо выступила вперед и передала своему сыну Тобол[24]. Он был символом власти аменокаля.
Аркани с достоинством и благодарностью принял его и обратился к посланникам и гостям:
– Мое сердце полно гордости и радости от того, что племена собрались вместе. Новый аменокаль избран. Да будет с нами всегда защита и мудрость Аллаха! – Он поднял вверх барабан. – Ударят в тобол, потому что мы должны вести большую борьбу, борьбу, в которой нам понадобятся все силы. До тех пор пока одно племя борется против другого, мы слабый народ, уязвимый народ.
– Ты обижаешь народ под голубыми покрывалами, – крикнул кто-то. – Мы никогда не боялись ничего подобного, и мы сильны.
– Нет, в данный момент мы не являемся единым народом, потому что ослабляем друг друга набегами. Для этой борьбы все племена должны бороться бок о бок вместе с остальными.
– Набеги существовали столько, сколько существует тугулмуст, Аркани. И то и другое у нас в крови. Мы должны снять с себя покрывала?
– Никто не ожидает этого от нас, и мы этого не сделаем. Покрывало будет нашим знаком, сигнальным маяком. Это будет не набег, потому что наш противник не относится к благородным и нет равновесия сил.
– Для чего же тогда борьба? – растерянно спросил один из посланников. – Мы не выступим против более слабого.
– Слабейшие мы, – возразил Аркани. – Но если мы будем все вместе, образуем общий фронт и между племенами не возникнет ни малейшего отверстия, тогда мы победим.
Поднялся взволнованный ропот.
– Мы будем бороться против французов, – провозгласил Аркани и снова поднял барабан над своей головой.
Поднялся оглушительный шум. Звучали одобрительные крики. Аркани поднял руку, чтобы установить тишину.
– У французов оружие трусов, и они без зазрения совести пользуются им. Не только против воинов, но и против женщин и детей. – На мгновение он замолчал, вспоминая о бойне, которая совсем недавно так драматически изменила жизнь в его лагере. Он подумал о словах Дезире, что до борьбы дело может дойти только тогда, когда у туарегов будут ружья. – Но у нас нет ружей.
– Мы, имаеры, не пользуемся их дьявольским оружием, – крикнул один. – У нас есть наши мечи.
Ему бурно зааплодировали. Воины все больше поддавались воинственному настроению.
– Против этого оружия мы направим свои такубы, только если будем придерживаться определенной тактики, – снова заговорил Аркани. – Мы будем бороться не по старым правилам нашего народа, мы должны избегать открытой битвы с мечом, щитом и копьем. Тогда они уложат нас своими ружьями каждого по отдельности. Мы будем бороться, как волки и шакалы: нападать, ударять, бежать, отступать, нападать, выхватывать часть добычи, бежать, отступать, снова собираться, нападать – и все это молниеносно и неожиданно.
Аплодисментов не было, присутствующие смущенно молчали. То тут, то там раздавались протестующие голоса мужчин:
– Это недостойно!
– Это борьба, не приносящая чести.
– Благородный воин так не сделает.
– Это не имеет ничего общего с нашими приемами войны.
Аркани глубоко вздохнул. Он знал, что наткнется на ожесточенное сопротивление.
– Вы правы, но я сказал также, что это не честный противник. Мы должны приноровиться к нему. Отсюда особая тактика. Нет иного пути нагнать на него страха. – Затем он выхватил свой меч из ножен и взмахнул им над головой. – Нагоним на них страха!
С ликующими криками все воины выхватили мечи и взмахнули ими над головами. Аркани начал ритмично стучать в военный барабан. Воины образовали круг, высоко подняли обнаженные мечи и стали двигаться маленькими шагами в такт барабану. Раздалось глухое гортанное пение, которое постепенно равномерно нарастало, становилось все громче и достигло кульминации в резком крике. Потом все началось снова. Махмуд взял у Аркани барабан, а сам Аркани вступил в круг танцующих воинов. Он поведет свой народ на справедливую освободительную войну против чужого господства французов.
Глава 36
Желтые глиняные хижины гарнизона в Уаргле почти сливались с цветом земли. Здания окружали с четырех сторон большую пыльную площадь, которую нещадно палило солнце. По бокам больших деревянных ворот стояли две сторожевые башни. Все это походило на крепость.
На одной стороне располагались казармы гарнизона – скромные, вытянутые в длину комнаты с бесконечным числом простых кушеток по обеим сторонам. Через узкие окна в казармы проникало мало воздуха и еще меньше – света. Над каждой кушеткой в стене был прибит крючок для формы и ружья. Высокая внешняя стена здания служила одновременно для прохода стражи.
Напротив казарм для гарнизона находились конюшни. В них содержались лошади, мулы, несколько верблюдов. В особом хлеву держали кур, гусей и свинью. Свинья была ценной свиноматкой, и уже целый год комендант тщетно искал для нее кабана. В исламской стране это было практически невозможно, а начальники в далеком Париже, казалось, никак не могли внять их просьбе. Баранов и коз они покупали у местных бедуинов.
В среднем здании располагалась комендатура. В нем единственном был второй этаж. Комендант Фебрез закрыл ставни, чтобы хоть немного укрыться от палящего зноя. Он знал, что служба его отряда здесь – безнадежное предприятие, как и защита цивилизованного мира на севере против дикого юга. Если солдаты не умирали от коварных нападений бунтующих кочевников, то их уносили жара, болезни или отчаяние. Никто из этих людей не находился тут добровольно. Их загнала в легионы нужда, или они были направлены сюда в качестве наказания. Как лейтенант Пеллегрю. Как сержант Пикара. Как почти все офицеры в гарнизоне.
Управлять толпой недисциплинированных солдат можно было, только держа себя в руках. Следовало быть беспощадным. Фебреза все боялись. Но к чему все это в такой адской дыре? Для большинства находившихся здесь солдат все равно не было будущего, если только они не совершат какой-либо подвиг, известие о котором дойдет до генералитета. Тогда, скорее всего, можно было надеяться на высвобождение.
На это и надеялся лейтенант Пеллегрю, однако ему казалось, что комендант Фебрез не желал высоко оценить то, что лейтенант вступился за эту французскую молодую даму. Пеллегрю стоял на пыльном дворе гарнизона и гонял солдат, которые с полной выкладкой вздымали мерным шагом песок. В его голосе звучал гнев перед несправедливостью судьбы.
– Вы, проклятые собаки, быстрее, я вам сказал. Бегом марш!
Он щелкнул плетью и наметил подходящую жертву среди солдат. Вон тот, который прячется за спинами других. Его следует слегка взбодрить. Однако еще до того, как он смог ударить его, солдат, как срубленное дерево, упал в песок и остался лежать неподвижно.
Пеллегрю выбрал вместо него того, кто наклонился над своим товарищем и хотел помочь ему подняться на ноги.
– Лапы прочь ты, каналья. Если он сам упал, то сам должен и подняться.
И он замахнулся плетью и ударил несчастного по руке. Тот вздрогнул, как укушенный тарантулом.
Большие ворота были широко распахнуты. В задней части двора теснились несколько бедуинов со своими козами и торговались с поваром. Другие доставали из колодца воду. Между бедуинами и комендантом существовало молчаливое соглашение, с тех пор как французское колониальное правительство завладело этим оазисом: бедуины, как и прежде, могут поить своих животных у этого колодца. Это создавало видимость мира.
Бедуины приходили к воде и оставляли солдат в покое. Они торговали с ними, и по крайней мере в том, что касалось еды, нужды не было. В оазисе росли плодородные финиковые пальмы, выращивался лук, помидоры и даже гранатовые деревья. Красивые женщины Оулед Найл, племени берберов, предлагали солдатам приятное разнообразие в их тупой службе. Девушки танцевали и занимались проституцией, полученные деньги откладывая себе на приданое. Поэтому жители оазиса и расквартированный здесь гарнизон существовали относительно мирно.
Головной болью коменданта Фебреза были его солдаты. С 1873 года в Алжире была введена всеобщая воинская повинность, и все алжирцы должны были служить в армии. Мысль о том, что под ружьем скрытные туземцы, вызывала у Фебреза неудовольствие. Тем сильнее он старался муштровать солдат, чтобы «бочонок с порохом», на котором он сидел, не взорвался.
Комендант сбрызнул лицо прохладной водой, постоянно стоявшей в кувшине рядом с его письменным столом и вышел во двор. Некоторое время он смотрел на солдат, которые, спотыкаясь и уже едва переставляя ноги, мучительно двигались по кругу. Потом он подозвал кивком двух своих офицеров.
– Сержант Булье, возьмите десять всадников для патруля в направлении юго-востока. Вы, Мервиль, отправляйтесь с пятью всадниками и двадцатью пехотинцами патрулем на юго-запад.
Офицеры отсалютовали и отдали необходимые приказы. Лошадей оседлали, солдаты построились. Комендант Фебрез обошел их ряды, кивнул и повернулся к обессилевшим людям, которых гонял Пеллегрю.
– Если кто-либо из вас считает, что должен жаловаться на свою судьбу, – рявкнул Фебрез, – то любой может сопровождать патруль сержанта Мервиля.
Никто ему не ответил, только прерывистое дыхание солдат заглушало звуки ветра, долетавшего из Сахары.
– Ну никто здесь не хочет быть добровольцем, – издевательски произнес Фебрез. – А ведь красивые берберские девушки сегодня вечером охотно приветствуют героев, а не заячьи хвосты.
Вперед медленно вышел один солдат, затем второй, четвертый, пятый, седьмой. Больше добровольцев не было. Фебрез поднялся на цыпочки.
– Это все? – Его глаза снова скользнули по рядам. – Хорошо, – проговорил он. – Эти люди пусть присоединяются к патрулю. Остальные ошибаются, если думают, что смогут отдохнуть. Так, Пеллегрю, соберите солдат для пешего марша по дюнам. Это полезно для поддержания формы.
– Будет сделано, комендант, – отсалютовал Пеллегрю и велел оседлать себе лошадь.
Оба патруля и его отряд маршем вышли через открытые ворота в пустыню.
– Песню! – заорал Пеллегрю. – Запевай!
Песня полилась из грубых, томимых жаждой глоток и понеслась к молочно-голубому небу над пустыней.
Спустя некоторое время патрули разделились. Булье направился на юго-восток, в то время как Мервиль маршировал в направлении юго-запада. Пеллегрю погнал своих людей прямо на юг.
Жара всей тяжестью давила на бедняг, едва тащившихся по пустыне. Солнце стояло в зените, но Пеллегрю не собирался щадить недовольных.
– Вперед вы, хромые улитки, из вас еще нужно сделать настоящих солдат. Держать равнение! Спины распрямить! Ради одного отставшего мы назад не вернемся.
Песня уже давно смолкла, солдаты тупо смотрели перед собой, думая только о том, чтобы не свалиться с ног. Иначе они так и останутся лежать, чтобы никогда снова не подняться.
Лейтенант Пеллегрю ненавидел пустыню так же, как ее ненавидели все солдаты в гарнизоне. Они были здесь заживо погребены. Никто не мог выбраться отсюда. Те, кто думал, что вместо смертной казни получил помилование, отправившись в этот гарнизон, теперь должны были с горечью признать, что им лишь заменили один вид смертной казни другим.
Пеллегрю трусил на юг. Они маршировали прямо на солнце, которое немилосердно выжигало свои следы на лицах мужчин. Иногда Пеллегрю казалось, что он видит черную тоску на горизонте, там, где небо и дюны сливались в одну волнистую линию. В пустыне бывает много явлений, одурманивающих разум. Лейтенант напряженно оглядел в свой бинокль окрестности, но ничего не обнаружил.
Лошадь начала хрипеть. Пеллегрю поднял плеть, подавая знак к остановке. Со стоном мужчины упали на песок. Некоторым смерть казалась милосерднее, чем эта несказанная мука.
Один из них с искаженным от боли лицом снял сапоги: набившийся в них песок стер его ноги до крови.
– Разрешите доложиться не могу дальше идти, лейтенант. – Мужчина едва держался на ногах.
Пеллегрю бросил быстрый взгляд на окровавленные ноги солдата.
– Тогда оставайся здесь, – рявкнул злобный офицер и повернул лошадь. – Встать, – прорычал он. – Всем встать и построиться в ряды по двое. Вперед марш!
Солдаты помедлили и повернулись к своим товарищам.
– Я приказал, вперед марш! – пролаял Пеллегрю и взмахнул плетью.
Колонна медленно пришла в движение. Солдат без сапог остался один в дюнах.
Солнце двигалось к горизонту. В послеобеденные часы оно сжигало землю в пустыне адским огнем. Не соблюдая рядов, отряд Пеллегрю едва тащился среди дюн. Где-то позади них лежал оазис Уаргле. Он был подобен фата-моргане и так же недостижим. Гнев Пеллегрю прошел, и он жаждал тени, воды и покоя.
Отряд наткнулся на мертвую лошадь. Она лежала, скорчив ноги, у подножия дюны. Лошади не были обычными животными в пустыне. Пеллегрю остановился, потому что на мертвом животном остались еще седло и поводья. Если уж лошадь погибла, то надо по меньшей мере спасти ее упряжь.
Он поднял плеть, но солдаты тем временем тоже увидели лошадь и остановились.
Что-то смутило лейтенанта. Он подозвал двоих солдат и вместе с ними поскакал к гребню дюны. От того, что они увидели там, кровь застыла у них в жилах. Как скошенные, на песке лежали солдаты из патруля Мервиля. Ни один из них, в том числе и Мервиль, не избежал смерти. Там лежала еще одна мертвая лошадь. Остальных животных не было.
Пеллегрю медленно спешился и подошел ближе.
Большинство солдат были заколоты копьями. У некоторых отсутствовала голова: ее снесли с плеч одним ударом.
У Пеллегрю возникло ужасное подозрение. Это не были бедуины или мелкие грабители. Тут поработали настоящие воины, которые не знали жалости. Однако где же они? Он огляделся вокруг, но ничего не смог обнаружить. Пустыня была пуста, как и прежде. Лейтенант наклонился и осмотрел следы от ног. Одни остались от солдатских сапог, другие – от сандалий. Были также следы животных: глубокие и маленькие – лошадей, плоские и широкие, раздвоенные на переднем конце, – дромедаров. Он попытался проследить эти следы, но, казалось, что они шли во всех направлениях.
У Пеллегрю по коже побежали мурашки, ему вдруг показалось, что на него направлена тысяча невидимых глаз. Он выхватил свой пистолет из кобуры и выстрелил в воздух.
– Выходите, вы, трусливые черти! Давайте бороться! Что вы за воины? Трусы!
Он поворачивался по кругу, все время стреляя из своего пистолета, пока магазин у него не опустел. Только тогда он заметил молчаливые взгляды солдат. Они стояли, окаменев, с оружием наготове, однако не было никого, против кого они могли бороться. Ветер пустыни развеял следы.
Пеллегрю одумался, спустился с дюны и снова сел на лошадь.
– Поворачиваемся! Назад марш! – скомандовал он.
– А мертвецы? – спросил один из солдат.
– Они никуда не убегут, – с сарказмом ответил лейтенант.
Мужчины встали, сняли шапки с загрязненными покрывалами, спускавшимися им на спины, и замерли в молчаливой молитве. Один из них прошел вперед и поднял французское знамя, лежавшее наполовину закопанным в песке. Им он прикрыл отделенную голову одного из мужчин.
– Вперед, солдаты! Перед лицом смерти не принято раздумывать. Вы здесь для того, чтобы умереть. Мы ничего не можем больше предпринять. Однако мы должны сделать все, чтобы вернуться назад в гарнизон и доложить обстановку.
Страх так сильно подгонял полностью обессилевших людей, что назад они шли гораздо быстрее.
Глава 37
Ворота гарнизона были широко открыты. Оттуда раздавались смех, музыка и пение. Горели два костра, и в кругу вместе с солдатами сидели бедуины. Две молодые девушки танцевали под аккомпанемент барабанов и флейт.
Часовой на одной из башен, который втайне сердился, что не может находиться вместе со всеми во дворе гарнизона, увидел приближавшийся отряд Пеллегрю. На лице у него появилась ухмылка. Мужчины так обессилели, что могли продвигаться вперед, только опираясь на свои ружья. Но странно, казалось, черт наступает им на пятки. В данный момент им было наплевать даже на танцевавших женщин племени Оулед Найл, они мечтали только о глотке воды.
За несколько сот метров от ворот Пеллегрю пришпорил своего коня и устремился во двор. Перед зданием комендатуры он спешился и даже не потрудился привязать коня, быстро прошагал внутрь и поднялся по лестнице.
Фебрез взглянул на него со смесью злости и неудовольствия.
– В чем дело? Почему вы не проводите перекличку своих людей? – выговорил он Пеллегрю.
– Комендант, докладываю о нападении туарегов на патруль Мервиля. В живых никого не осталось.
Фебрез вскочил на ноги.
– Что? Здесь? Так далеко на север они никогда еще не забирались. Вы не ошиблись?
– Нет, господин полковник.
Комендант уставился на Пеллегрю.
– Вы видели туарегов?
– Нет, господин полковник.
– Откуда же вы знаете тогда, что это в самом деле туареги?
– У части мужчин были... отрезаны головы.
Фебрез шумно выдохнул воздух. Он знал, что теперь о покое придется забыть.
– Объявите тревогу и велите тут же закрыть ворота, – приказал комендант.
Он заторопился во двор, не обращая внимания на крики запертых бедуинов и их протесты, велел увеличить число часовых на башнях и усилить патруль.
– Комендант, патруль с сержантом Булье еще не вернулся, – раздался голос одного из офицеров, находившегося на часах.
– Я знаю это, – рассерженно рявкнул Фебрез. – Наблюдайте, не появятся ли они, и в случае необходимости поддержите их огнем.
Гарнизон сковала настороженная тишина. На землю упала ночь, но патруля Булье не было видно. Не было видно и туарегов. Постепенно Фебрез пришел к убеждению, что Пеллегрю, должно быть, ошибся. Вероятно, его преследовали страхи из-за бойни, которую он учинил в лагере туарегов.
Фебрез уже высказал Пеллегрю свое неудовольствие.
Было легкомысленно злить туарегов. Несмотря на красочное описание Пеллегрю его освободительной миссии, комендант был убежден, что тот превысил свои полномочия, и надеялся только на то, что это нападение не является знаком мести голубых воинов, иначе дела их будут совсем плохи.
Когда забрезжило утро, но все по-прежнему оставалось спокойно, на душе у Фебреза улеглось. Солдаты из отряда Пеллегрю впали в сон, подобный смерти.
Тем не менее комендант бодрствовал. Потерялись двадцать пять человек патруля Мервиля, еще десять пропали без вести, и из отряда Пеллегрю не вернулся один человек. Те же, кто вернулся, были скорее мертвы, чем живы. Однако ему нужны были все, чтобы оборонять гарнизон.
Нетерпеливым движением руки Фебрез отослал красивую берберскую девушку, которая оставалась с ним на ночь. Он подумал, не стоит ли ему применить пушки.
Перед все еще закрытыми воротами началась давка. Запертые крестьяне и торговцы хотели выйти наружу.
– Сержант Пикар, пошлите всех годных к службе людей в арсенал. Раздайте боеприпасы, увеличьте количество часовых на башнях и откройте ворота, но контролируйте людей.
Только внешне казалось, что жизнь гарнизона нормализовалась. Повар торговался с крестьянами, несколько торговцев расхваливали ковры, изделия из кожи и меди. Музыканты играли в тени конюшен, и несколько берберских мальчиков помогали в уходе за лошадьми и мулами.
Комендант ощущал напряжение, царившее среди его людей. Он понимал, что малейший повод выведет их из себя.
Двадцать шесть человек потеряны, десять пропали. Фебрез почесал в затылке. Он не знал, как доложить об этом начальству. Ничто не указывало на то, что происходили какие-либо боевые действия. Вожди племен бедуинов заключили с французами мирное соглашение. Кабилы потерпели кровавое поражение. В пустыне царил покой. Или нет?
Он снова вспомнил о сообщении, полученном из Константины. Один явно очень влиятельный молодой человек требовал его военной помощи: в пустыне пропала француженка. Что искала женщина в пустыне? Разве у нее не было других занятий?
Вероятно, было ошибкой согласиться помочь. Пусть бы эту безумную искали без него. Положение станет серьезным, если Пеллегрю окажется прав. А на то, что он прав, указывали манеры и способ, которыми были убиты солдаты. Фебреза немного успокаивало только то, что туареги упорно держались за свое старинное оружие. Вблизи оно было чрезвычайно опасным, но он не позволит им подойти вплотную. Ружья и пушки французов справятся с этим средневековым оружием.
– Господин полковник, а нам не следует поискать пропавший патруль сержанта Булье? – прервал его размышления сержант Пикар.
Фебрез задумался. Тому, что Булье не вернулся, могло быть несколько причин. Сержант мог заблудиться и не найти дорогу назад. Однако это почти исключалось: Булье был достаточно опытен, он уже служил в Марокко и был переведен в Уаргле только потому, что во время спора в казино застрелил другого офицера. Тот напал на него и ранил ножом. Оба были пьяны, речь шла о женщине, и Булье избежал ареста только потому, что сбежал. Однако он был и оставался старой пустынной лисой.
Возможно, причина заключалась в лошадях, которые нуждались в большем количестве воды, чем дромедары. Он не мог убедить ни одного из своих офицеров ездить на дромедарах. Животные были слишком медлительны, упрямы и, что уж говорить, так некрасивы. Это транспорт для кочевников, а французский офицер не опустится до уровня погонщиков верблюдов.
А вдруг они тоже попали в ловушку? Это была худшая из всех возможностей, но и самая вероятная. Фебрез не мог представить себе, что туареги применили другую военную стратегию. Насколько они были консервативными и упрямо держались за свое средневековое оружие, настолько же оставались верными традициям и своей легко просчитываемой стратегии. Они были бесстрашны, быстры и предпочитали открытую борьбу. Они боролись честно, и поэтому шансов у них не было.
Фебрезу стоило бы сейчас успокоиться. Это не могли быть туареги, потому что те места не их область.
Они жили намного южнее и до сих пор не покидали своей области. Время от времени случались столкновения и нападения в пределах их области и вблизи больших караванных дорог.
Вероятно, это были все же какие-то племена берберов, которым приспичило помахать саблей. Вероятно, они хотели лишь захватить ружья убитых солдат.
– Пеллегрю, подойдите сюда, – приказал Фебрез спустя некоторое время.
Лейтенант, до этого наблюдавший за тем, как чистят оружие, подошел к коменданту.
– Скажите, что вы думаете об этом деле? Вы убеждены в том, что это были туареги?
– Убежден, господин полковник.
– А почему тогда не было ни одного убитого туарега? Ведь наши солдаты наверняка оборонялись и стреляли в них.
– Думаю, что так, господин полковник.
– Вам не кажется, что это немного странно? А где ружья солдат?
– Их там не было. Все были ограблены.
– Вы же знаете отношение туарегов к современному оружию и действительно думаете, что на патруль напали, чтобы захватить оружие? За пределами области туарегов? – Он бросил на Пеллегрю скептический взгляд.
Лейтенант вытянулся в струнку. Он всегда так делал, когда чувствовал неуверенность.
– Я только надеюсь на то, что вы со своими так называемыми героическими действиями с целью освобождения не повесили нам на шею жаждущих мести туарегов. Знаете, что я думаю? Это были какие-нибудь бедуины, которые или продадут ружья на ближайшем рынке, или же вооружатся ими сами. Мы должны подумать, не стоит ли пригласить одного из князей племени и дать понять, что их ожидает, если они не будут придерживаться правил.
– Вы не хотите начать карательную экспедицию? – удивленно спросил Пеллегрю.
Фебрез вздохнул.
– Знаете, у вас громкий голос, которым вы понукаете солдат, но способность думать явно не ваш конек. Но военные должны не только непременно уметь думать, но и понимать немного в стратегии. Вы всерьез считаете, что я стану провоцировать бедуинов, казнив каждого десятого? Мне нужны новые солдаты, новые лошади, мне также необходимо убедить моих офицеров, чтобы они ездили на верблюдах. Здесь не присуждается приз за красоту, речь идет о выживании.
Их разговор был прерван громким спором. Двое солдат набросились друг на друга. Один из них даже вытащил нож и кинулся на другого.
– А все остальные являются просто недисциплинированной толпой, – заключил Фебрез, поднялся и подошел к боевым петухам. – Что здесь случилось? – рявкнул он.
– Он стащил мою порцию конфитюра, – пожаловался нападавший.
– Его еще много осталось, – оборонялся другой.
Фебрез заглянул в большой котел. Повар прямо каким-то волшебством создал нежный конфитюр из сладких фиников и горьких диких дынь, которые росли в пустыне и которыми бедуины кормили своих овец, коз и ослов. Каждый получил свою порцию. Один из мужчин поменял свою пустую миску на полную миску своего соседа. Из-за этого и разгорелся спор.
– Как вас зовут, солдат?
– Жильбер, господин полковник.
– Воровство припасов – тяжкое преступление, – отрезал полковник и окинул солдата уничтожающим взглядом. – Очень тяжкое преступление, которое наказывают смертью.
Воцарилось напряженное молчание. Комендант повернулся к стоявшим вокруг солдатам.
– Я должен показать пример, чтобы призвать солдата Жильбера к дисциплине. Чтобы призвать всех к дисциплине. – Голос его поднялся до режущей остроты. – Пришло время всем здесь стать более дисциплинированными. – Он бросил взгляд на Пеллегрю. – Я исключаю смертную казнь.
Было слышно, как большинство облегченно вздохнули.
– Сержант Пикар, велите повару наполнить еще одну миску.
Послышался удивленный ропот. Повар наполнил солдату миску. Фебрез наблюдал за ним.
– А теперь съешьте ее, – потребовал он у Жильбера. – Ешьте! Это приказ!
Со смущенной ухмылкой солдат начал есть. Ложка за ложкой, он поедал вкусное блюдо. То тут, то там раздавался смех: вместо смертной казни солдата приговорили к настоящему раю.
– Я тоже хочу понести такое наказание, – послышался чей-то тихий голос.
Когда миска была пуста, Фебрез кивнул:
– Еще одну миску.
Повар снова наполнил ее.
Слегка ужаснувшись, Жильбер взял ее и начал есть уже значительно медленнее.
– А ну ешь, – подгонял его Фебрез. – Помилуй бог, если ты не опустошишь миску.
С большим напряжением солдат опустошил и эту миску. С неподвижным лицом полковник следил за его муками.
– Еще одну порцию.
– Пощадите, полковник, – завизжал солдат.
Фебрез был неумолим.
– Только попробуй не съесть. А ну, быстро! – пригрозил он.
Он стоял до тех пор, пока солдат после половины порции не упал на колени.
– Уберите его, – приказал полковник с отвращением и повернулся к другим. – Есть еще у кого-либо аппетит?
Дисциплина была восстановлена, порции розданы, и солдаты принялись есть.
Комендант медленно вернулся к своему месту у пушки и задумчиво погладил орудие рукой. Пеллегрю ушел в арсенал.
Время бежало. Фебрез взял горсть песка и пропустил его сквозь пальцы. Что замышляет противник? Кто он? Где он? Когда нападет? Нападет ли вообще? Было это лишь предостережением или подготовкой к более грозной атаке?
Он будет ждать, ждать, ждать...
– Полковник, полковник, солдату Жильберу плохо, – закричал Пикар со стороны казармы.
Фебрез хлопнул ладонью по пушке, как будто это был круп лошади.
– Ему и должно быть плохо, – ответил он, не моргнув глазом. – В этом и был смысл воспитательной процедуры.
– Ему очень плохо, – сообщил Пикар.
Коменданта не тронула такая мелочь.
– Отведите его тогда в туалет.
Двое солдат оттащили судорожно извивавшегося Жильбера, находящегося в полуобморочном состоянии, в маленькое здание рядом с конюшнями, в котором был туалет. Там уже сидели, скорчившись, несколько солдат. Они помогли Жильберу присесть, один из них стащил с него штаны.
– Что случилось? – спросил Пикар.
– Боли в животе, – доложил один из них.
Всего около семи человек рвались в туалет. Подошли еще двое солдат. Одного из них вырвало, второй упал на колени. Пикар быстро покинул хижину.
– Полковник, что-то не так. У ребят боли в животе.
– Лихорадка? – поинтересовался Фебрез. Еще не хватало, чтобы началась лихорадка.
– Я не знаю, не похоже.
– Тогда проверьте, – пролаял Фебрез.
