Текст книги "Северный пес"

Автор книги: Светлана Крушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Коня, – не допускающим возражений тоном сказал Грэм, и тут его заметили все остальные.

Переспрашивать и интересоваться его личностью никто не стал – узнали. Белые волосы запоминались всем, кто когда-либо его видел; кроме того, он оказался единственным гостем, который прибыл на праздник верхом, а не в экипаже.

По указанию одного из конюхов мальчишка отправился седлать коня; остальные же так и остались стоять, согнувшись в почтительном полупоклоне. Грэм махнул им рукой – сядьте, мол, – и пошел к стойлу, где с его Бесом уже возился парнишка. Надо сказать, с некоторой долей робости, косясь то на жеребца, то на его хозяина, который встал неподалеку, прислонившись к стене.

Получалось все ужасно глупо. Я бегу так, мрачно подумал он, словно совершил преступление. Словно это я напал в королевском парке на безоружного человека с целью убить его, а теперь скрываюсь. Пожалуй, Ив наплетет теперь с три короба, очнувшись. Впрочем, не все ли равно? Грэм не собирался более возвращаться в этот дворец… и в это королевство.

А может быть, стоило позволить Иву убить себя? Все равно Грэм не знал, как и зачем ему жить дальше. Он не представлял, чем будет заниматься, вернувшись домой. Да и домой ли? Старый замок так и не стал его домом в полном смысле.

– Все готово, господин князь, – оторвал его от размышлений голос парнишки-конюха. Грэм поднял глаза и встретился взглядом с его серыми глазами. Которые были так похожи на глаза Мэнни… Нет! по крайней мере, одному человечку на всей земле он нужен.

Грэм кивнул парнишке, бросил ему серебряную монету, вскочил в седло и выехал из конюшни уже верхом, не обращая внимания на удивленные взгляды конюхов.

Ворота парка стояли открытыми по случаю праздника, и Грэм проехал в них беспрепятственно, провожаемый не менее удивленным взглядами охраны.

До города было недалеко, какой-нибудь час пути, а если ехать быстро, и того меньше. Грэм, однако, не торопился, не гнал Беса. Торопиться ему, в общем, было некуда. Мэнни спит, а если и нет – наверняка не тревожится. Мальчик знал, что визит дядюшки может затянуться до утра – как-никак, это был королевский прием.

Дядюшка… Грэм, произнеся про себя это слово, в который раз усмехнулся. Чудно было, что кто-то называл его так. Нет, не совсем так. Мэнни теперь, когда привык окончательно, звал его «дядя» и на «вы», но в разговорах с другими – Грэм слышал пару раз, случайно, – говорил о нем именно как о «дядюшке». Вот на кого Грэм считал себя менее всего похожим, это на доброго дядюшку. Впрочем, говорят, что устами младенца глаголит истина, а Мэнни, хотя уже и не младенец, все же еще совсем ребенок.

Мысли о Мэнни, а так же ночная прохлада и тишь немного успокоили его. Огонь в груди жег уже не так невыносимо. Ванда отвергла его, это причиняло боль, но мысли о смерти отступили. Можно же научиться жить, не думая о ней… Она ведь научилась не думать о нем?

Нехорошо получилось с Ивом. Его ненависть оказалась сильнее любви принцессы, он сумел сохранить ее в течение столь долгого времени не потускневшей. Грэма это огорчало. Ив был по-своему хорошим человеком, смелым и прямым (а, впрочем, таким ли уж прямым? Ванде-то он сумел навешать лапши на уши), и Грэм предпочел бы видеть его среди своих – нет, не друзей, это была бы слишком смелая надежда, друзей у него почти никогда не было, – но хотя бы союзников. Таких людей всегда хочется видеть на своей стороне, а не на вражеской.

Город тоже гулял вместе с королевским дворцом, а потому ворота оказались открытыми, и подвыпившие веселые стражники не обращали внимания на въезжавших. А зря, мрачно подумал Грэм, проезжая под высокой аркой ворот, мало ли кто может шататься по дорогам по ночам. Воры должны слететься на праздник, как мухи на мед, со всех окрестных городов и деревень… а стража хлопает ушами. Грэм хмуро усмехнулся. Он был уверен, что если повнимательнее посмотрит по сторонам, то увидит не одно и не два знакомых – по Сумеречной гильдии, конечно, – лица. Смотреть по сторонам ему, правда, не хотелось, поскольку не хотелось встречаться с кем-нибудь из старых знакомых.

Впрочем, все равно его было непросто узнать.

На окраинных улицах было довольно тихо и темно, потому что фонарей здесь не зажигали никогда, даже в праздники – да здесь, кажется, их и не было вовсе. Но по мере того, как Грэм продвигался к центру, становилась заметнее царившая здесь веселая кутерьма. Все больше становилось веселых людей из самых разных сословий, большинство – мужчины, почти все с кружками или с бутылками. Женщины, которые попадались на глаза Грэму, в основном выглядели как жрицы Рахьи, вовсе не походили на благочестивых горожанок. Они тоже были не совсем трезвыми.

Грэм двигался через все это веселье, не смотря по сторонам; единственный хмурый человек на празднике. Он уже жалел, что выбрал постоялый двор, расположенный в центре, гораздо спокойнее было бы устроиться на окраине. Впрочем, когда он выбирал место для постоя, им двигали в основном соображения удобства и безопасности Мэнни. На окраинах было полно жулья, а Грэму не хотелось, чтобы с мальчишкой случилось что-нибудь плохое.

Веселящиеся горожане расступались перед ним, косились настороженно. Лишь одна женщина – точнее, девушка лет двадцати, в ярком, сильно открытом платье, – приблизилась к нему, схватила за уздцы обалдевшего от такой наглости Беса, и что-то проговорила, заливаясь хохотом. Она тоже была пьяна, обещала Грэму нечеловеческое блаженство в своих объятиях. Он молча покачал головой и медленно проехал мимо. Нечеловеческое блаженство ему могли дать ласки одной-единственной женщины… и эта женщина его прогнала, а остальные его не интересовали.

На постоялом дворе тоже вовсю шла пьянка. Грэм сдал коня на руки подвыпившему конюху, мрачно пообещав, что если вдруг Бес останется неухоженным, конюху никогда уже не пить вина, и прошел через общую залу, полную народу, к лестнице на второй этаж. Хозяин из-за стойки выжидающе посмотрел на него, но обратиться не рискнул – его счастье. Странный постоялец пугал его, и Грэм мог бы сказать, что не напрасно. Иногда он и сам себя боялся…

В комнате, которую он снимал, было темно. Но темнота не помешала ему увидеть распахнутое настежь окно, и на фоне темного осеннего неба – еще более темный силуэт мальчишки, прикорнувшего на подоконнике. Воздух в комнате был прохладный, но Мэнни, видимо, этого не замечал, спал, и все ему было нипочем.

Как бы не простудился, подумал Грэм, усмехаясь про себя – ну надо же, нашел себе занятие, присматривать за восьмилетним мальчишкой! Кто бы мог подумать… Он подхватил Мэнни на руки, перенес на кровать – парнишка так и не проснулся, – и закрыл окно.

Сам он спать не хотел, да и какой сон мог быть в таком нервном состоянии; с другой стороны, и на ночных улицах делать нечего, праздничное настроение толпы только раздражало его. А не пойти ли мне выпить? подумал он. Закончить дело, начатое во дворце… Конечно, вряд ли в подвалах хозяина постоялого двора найдется вино, подобное тому, что угощал его принц, но все-таки… все-таки…

Хозяин с удивлением и опаской глянул на него, когда он появился в зале – мрачный, с распухшей губой (хотя и в новой, чистой рубахе и даже в бархатном черном дублете поверх). Когда же Грэм велел принести ему самого крепкого вина, и побольше, он слегка повеселел.

К утру он был все еще трезв, хотя вином от него пахло чуть ли не на лигу; и, кажется, оставался единственным постояльцем, который твердо держался на ногах. Хозяин, вдохновленный тем количеством серебра, которое перетекло в его карманы от северного князя, решившего гульнуть, даже робко выразил свое восхищение его стойкостью… И тут же пожалел о своей смелости. Ибо Грэм, злой как оса, не выбирая выражений, послал его куда подальше вместе с комплиментами и сразу же поднялся наверх.

Там его уже поджидал проснувшийся Мэнни.

Часть 3. Чужеземец

Глава 1

Грэма всегда поражало свойство даже самых захудалых лигийских городов выглядеть не бедными и по-провинциальному грязными, а по-сельски очаровательными. То же самое относилось и к отдельным домам. Самая убогая хибара обладала каким-то едва уловимым внутренним достоинством. Пожалуй, больше никто на всем континенте не умел жить так, как жили лигийцы.

И все-таки, Грэм не любил эту страну. Не любил с тех времен, как первый раз попал сюда, проездом, еще тринадцать или четырнадцать лет назад. Тогда друг на друга наложились сразу несколько факторов – и его тогдашнее настроение, этакая юношеская злость на все и вся, и сама атмосфера в королевстве, только-только приходящем в себя после эпидемии чумы. Первое впечатление оказалось стойким. Даже сейчас, когда Лигия снова стала процветающим королевством, а в Грэме не осталось и капли юношеских настроений, он так и не смог заставить себя относиться к этой стране по-другому. Относиться хорошо. Может быть, теперь играл роль тот факт, что будущим правителем Лигии был Ричард? Тот самый, которого предпочла Ванда…

Осенью, вернувшись из Стеклянного дворца в свой замок, Грэм был близок к тому, чтобы перерезать себе горло. Семь лет жизнь в нем поддерживала исключительно надежда, что когда-нибудь он разыщет Ванду, сможет подняться до ее положения, и тогда уже ничто не сможет помешать им. Впрочем, он не заглядывал дальше той минуты, когда они с ней останутся вдвоем и, наверное, напрасно. Ибо эта минута пришла и ушла, и ничего, абсолютно ничего не изменилось. Ванда вернулась в объятия жениха, а он снова остался один.

Два дня он просидел в склепе, а когда вышел оттуда с твердым намерением сегодня же вечером вернуться туда уже навечно и упокоиться, наконец, рядом с сестрой, у входа его встретила Камилла. Поджидала ли она его специально, или оказалась там случайно, он так и не узнал, но факт оставался фактом. Она взглянула на его побелевшее, совершенно мертвое лицо, и поняла, что дело нечисто.

Нет, он так и не рассказал ей, что произошло, и уж конечно не поведал о своих намерениях, но Камилле слов не требовалось, ей вполне хватало женского чутья. Она пришла с ним в дом и, хотя он не приглашал ее задержаться, она осталась и с полчаса просидела в его спальне. Этого времени хватило ей, чтобы понять – Грэм намерен свести счеты с жизнью. Она не стала говорить прочувствованных речей, или устраивать душещипательные сцены со слезами, или читать нотации. У нее были свои методы.

И благодаря им Грэм не перерезал себе горло, как намеревался, и склеп не принял нового мертвеца. Правда, всю зиму Грэм практически не выходил дальше ворот парка, и даже слуги и домочадцы почти не видели его. Чему и были очень рады, потому что вид у него в те дни был устрашающий – посеревший и осунувшийся, с запавшими злющими глазами и искривленными губами, он бесшумно передвигался по дому, как призрак. Даже вездесущий Мэнни частенько терял его из виду. Впрочем, он тоже старался не слишком часто беспокоить своего дядюшку. Он был мал, но сумел понять, что той праздничной ночью в Медее произошел какой-то перелом.

Камилла тоже не стремилась часто попадать в поле его зрения. Она была женщиной рассудительной и не склонной к истерическим припадкам, и как должное приняла факт, что отношениям их, какими бы они ни были, пришел конец. Если она и расстроилась, то она ничем не показывала этого. В любом случае, в ту зиму Грэм был отвратнейшим собеседником. Он предпочитал проводить время один, а точнее, в компании с кувшином вина. Он пил так много, как не пил никогда в жизни, но единственным эффектом этого самого настоящего запоя было лишь окончательно испорченное настроение. Желанное забытье не приходило.

Потом пришла весна, умерла старая княгиня. После тихих похорон Нинель, не попрощавшись, собрала вещички и отбыла в свое поместье, к детям. В замке остались лишь Грэм с Мэнни и несколько человек слуг – Укон, Николас, Элис. Дом медленно умирал, а вместе с ним умирал и княжеский род Соло. Жилым осталось одно крыло дома, то, в котором находились спальни Грэма и Мэнни, столовая, комнаты слуг и несколько подсобных помещений. Остальные части здания Грэм приказал закрыть.

Он уже подумывал, не перебраться ли в малое поместье – там и дом не такой огромный, и для мальчишки найдется более интересная компания, чем в Ваандерхельме; деревень в тамошней округе на порядок больше. Правда, что там делать, он не имел ни малейшего понятия. Медленно умирать? Но он не хотел такой смерти. С другой стороны, он не видел причин для жизни. Вот только Мэнни…

Но мальчишка, как стаял снег, чаще бывал теперь в деревне, чем в замке. Там он нашел себе приятелей и играл с ними. Грэм не запрещал общаться с деревенскими. Несомненно, с ровесниками ему гораздо интереснее, чем с ним…

В малое поместье он так и не переехал.

Укон оставалась единственной, кто не шарахался от него, и когда он, наконец, стал вести себя более или менее как живой человек, а не как зомби, и после долгого-долгого перерыва пришел к ней на кухню – просто посидеть у огня, – она сама, первая завела разговор.

– Не дело это, сударь, совсем не дело, – проговорила она ворчливо, с усердием разминая тесто на большом дубовом столе. – Что ж вы делаете-то, а?

– Ты про что, Укон? – немного удивился Грэм. Он сидел перед очагом, склонившись вперед и протянув к пламени руки. Укон стояла у него за спиной, но он не повернул головы.

– Я про то, что негоже жить так, как вы живете. Был бы жив ваш батюшка, он бы не одобрил.

– Еще бы, – едва слышно вздохнул Грэм. – А то и прогнал бы взашей.

– Вот и я о том же, – Укон оставила тесто в покое и, уперев в бока обсыпанные мукой руки, встала перед ним, загородив огонь. Грэму волей или неволей пришлось посмотреть на нее. Добродушное обычно лицо ее выражало крайнюю степень неодобрения. – Где это видано – сидеть целыми днями, ровно сыч, и вино цедить? Дом забросили, парк, хозяйство все; мальчишка беспризорный шатается. И никто у вас не бывает, даже дама приходить перестала, и вы ни к кому не ходите. Разве ж так можно?

– Наверное, нельзя. Но что ж делать?

– Жениться вам надо.

– Жениться… – Грэм невесело усмехнулся и опустил глаза. – Да разве ж пойдет кто за меня? А, Укон?

– А то нет! – кухарка и не думала сдаваться. – Чем вы хуже остальных господ?

– Может, и не хуже, да из другого теста.

– Это верно, из другого. Так и что ж? Вы подумайте крепко, сударь. А то ведь вы последний в роду, помрете вы – и не останется больше князей Соло-то…

А ведь и в самом деле, подумал тогда Грэм, я последний. Дети Нинели носят фамилию ее мужа, а Мэнни… если разобраться да хорошенько посмотреть на него, то сразу станет ясно, что он больше сын Роджера, чем Гаты. Крови Соло в нем и есть всего ничего.

Грэму не хотелось бы, чтобы род Соло прекратил свое существование, но и мысль о женитьбе его не слишком грела. Брать в жены абы кого он не хотел; кроме того, что бы там ни говорила Укон, ни одна знатное семейство не отдаст за него свою дочь. Да, он богат и знатен, но он чужак. Его отца в округе знали и уважали; может быть, кто-нибудь даже вспомнит и его самого, точнее – язвительного молодого княжича, каким он был шестнадцать лет назад. Но принять его – не примут. Ни за что. Слишком темное прошлое стоит за ним…

Но если кто и решится выдать за него дочь, это проблемы не решит. Грэм не знал никого из местных девушек на выданье, но он знал эту породу в общем. Времени, чтобы изучить ее, у него хватило. А зная, не хотел брать в жены девушку из аристократической среды. Конечно, среди них наверняка были и такие, как Гата или Камилла, но он не хотел их искать среди множества кисейных барышень.

Все равно, они никогда не полюбят его, жена не станет близким человеком, а жениться исключительно ради того, чтобы жениться… Да зачем это надо?

А потом, апрельской ночью, пробудившись от очередного кошмара, он вдруг вспомнил колечки черных волос, щекочущих ему грудь, загрубевшие, но умеющие быть такими мягкими руки, тихий успокаивающий шепот, слетающий с обветренных губ. Джулия… Они никогда не говорили о чувствах, но Грэм знал, что он для нее не просто очередной любовник, мужчина, с которым она всего лишь делит постель. Да и она была для него чем-то большим, чем женщина на ночь. Она была его другом…

Конечно, княгиня из нее получится странная. Под стать князю, пожалуй, но такая, что знатные дамы будут обходить ее за лигу. Но Джулия не тот человек, чтобы обращать внимания на подобные глупости.

А вот как она встретит его предложение супружества? Над этим стоило задуматься. Не пошлет ли куда подальше, к Борону? Она может…

– Джулия Соло, светлейшая княгиня, владелица Ваандерхельма, – прошептал Грэм в ночной тишине, откидываясь на влажные от пота подушки. – Звучит ужасно, но… Безымянный меня побери! Женюсь.

Так он и оказался в ненавидимой всей душой Лигии – вместе с Мэнни, конечно, потому что он не хотел оставлять мальчика одного в доме. Правда, этому предшествовали долгие разъезды: сначала по Наи и Медее, потом по Бергонту, потому что разыскать предполагаемую княгиню оказалось очень непросто. Грэм понятия не имел, где она может находиться, но поскольку расстались они в Наи, оттуда он и начал раскручивать клубок.

Поиски изрядно осложнялись тем, что в их процессе Грэму пришлось столкнуться с некоторыми боевыми «товарищами», а они вовсе не обрадовались ему. Учитывая, при каких обстоятельствах они расстались, можно было предположить, что руки у них чесались свернуть ему шею. Грэм им, конечно, не дался, но разговор вышел напряженный; и у него, и у его собеседников руки так и лежали на рукоятях мечей, пока они разговаривали, и он подумывал уже, как бы незаметно отослать подальше Мэнни, чтобы случайно не попал под горячую руку.

К счастью, обошлось. Связываться с ним не стали, хотя он и был один против двоих, кроме того, вовремя подоспел Игни и умело разрядил обстановку. Уж чему-чему, а искусству гасить конфликты он у Галейна, своего бывшего командира, научился. Они с Грэмом даже посидели потом недолго в том же трактире и выпили, вспоминая прошедшие годы. Мэнни крутился рядом и слушал, разинув рот. О бурном прошлом своего дядюшки он знал немного, и латунной биркой на шее, если и видел ее, не интересовался никогда.

Разговор с товарищами по оружию оказался напрасным, поскольку они тоже не знали, где искать Джулию. В последний раз они видели ее тогда же, когда и его, то есть еще в Медее.

Рыская по материку, как сыскной пес, Грэм в очередной раз пожалел, что порвал в свое время с Ночной гильдией. Сейчас помощь собратьев очень помогла бы ему, но… но он решил не рисковать и не связываться, не будить лиха. Он не знал, числится ли он до сих пор в розыске как отступник, (а отступничество у сумеречных братьев каралось смертью), и не хотел проверять. Пока его не трогали. То ли за давностью лет забыли, то ли не узнавали (а сам он то и дело натыкался взглядом на знакомые лица), то ли просто не сопоставляли светлейшего северного князя Грэма Соло и вора с таким же именем. Впрочем, это вряд ли, не так уж они были глупы.

Но, сколько веревочке не виться… В конце концов, нашелся человек, который последним работал в паре с Джулией. Наемник, парень лет двадцати пяти, черноволосый и черноглазый красавец. Во время разговора он скептически разглядывал Грэма, видимо, пытаясь понять, зачем такому неприглядному типу могла понадобиться его бывшая напарница. Грэм не стал афишировать свое положение в обществе на данный момент, а пояснил, что во время войны Медеи и Касот они с Джулией сражались в одном отряде, и теперь он хотел бы разыскать ее. Черноволосый красавец поведал ему, что точно не знает, где именно сейчас Джули, но когда закончился их контракт, она собиралась ехать к родителям. Грэм, услышав это, очень удивился. Джулия, и к родителям? Это было ни на что не похоже. Она почти никогда и не вспоминала их.

– Она получила какие-то известия от них? – спросил он. – Что случилось?

– Не знаю, – парень пожал плечами. Его видимо забавляло удивление собеседника. Он не видел ничего странного в поступке Джулии. – Она, правда, говорила, что чувствует себя не очень хорошо в последние месяцы. Женщины, кто ж их знает. Может быть, поэтому и поехала домой – отдохнуть малость.

Это объяснение удивило Грэма еще больше. Джулия плохо себя чувствовала? Да никогда с ней такого не случалось.

– Ты знаешь, где живут ее родители? – он знал, что родом она из Лигии, но вот из какого именно города, понятия не имел.

А вот красавец знал. Это немного покоробило Грэма – вопреки его ожиданиям. Как это – ему Джулия ничего не рассказывала, а этому парню, значит, рассказывала? Конечно, обижаться было глупо. Грэм ведь и сам не слишком откровенничал. Тем не менее, симпатии к этому самодовольному красавцу у него сильно поубавилось. А уж за тон, которым тот неохотно назвал город, ему и вовсе следовало выбить зубы.

Но зубы Грэм выбивать не стал и вообще решил обойтись без рукоприкладства. Он просто холодно поблагодарил и откланялся.

И вот он стоял на главной площади в одном из маленьких городишек в самом центре Лигии. Место было на удивление чистое и уютное, и оставалось только дивиться, как в подобном тихом уголке девушка из семьи ремесленников могла вырасти такой, как Джулия. А уж когда он узнал, чем именно зарабатывали на хлеб ее родители, Грэм и вовсе перестал что-либо понимать.

Ибо, как оказалось, Пауля и Лилиан Амонтедо знали все в городке. Ну, или почти все. Да и как не знать, если Пауль Амонтедо был одним из трех хлебопеков, снабжавших жителей хлебом, булками и пирожками. Дорогу к его дому Грэму указал первый же прохожий. Совершенно деморализованный, он направился в указанном направлении мимо ухоженных домов, окруженных палисадниками. Все вокруг казалось игрушечным, и никак не верилось, что подобные города бывают на самом деле. Грэм, городской житель до мозга костей, все свое детство проведший на улице, хорошо знал грязь переулков и темные дела, творившиеся в них, но здесь, казалось, уже и думать забыли о грязи. И уж конечно, в таких вычищенных до блеска переулках трудно проворачивать темные делишки и аферы. Интересно, чем же живут здешние воры, если таковые, конечно, вообще есть? Пока что все люди, встречавшиеся Грэму, казались более или менее благополучными и порядочными. Конечно, вор не обязан ходить крадущейся походкой и носить лохмотья, но Грэм так долго обращался в их среде, сам был таким же, что он почти всегда без труда мог узнать сумеречного брата. Здесь же он пока не встретил ни одного.

Интересно, есть ли в городе вообще храм Фекса? Хотя, как не быть. Живут же в городе торговцы и купцы…

Искомый дом оказался не слишком большим, но зато двухэтажным. На первом этаже находилась лавка и, как решил Грэм, пекарня, а на втором располагались жилые комнаты. Он решил пока не ломиться наверх и, привязав у входа Беса и наказав Мэнни ждать и присматривать за конем, вошел внутрь лавки, придерживая ножны, чтобы не цеплять ими неширокий дверной проем.

Помещение оказалось не очень большим и не очень светлым; у дальней стены находился прилавок, за которым стояла женщина. Склонившись, она что-то высматривала внизу, но услышав шаги, выпрямилась. Немолодая, лет уже далеко за пятьдесят, с сединой в густых темных волосах, темноглазая, она чем-то неуловимо походила на Джулию. Грэм решил, что это ее мать.

– Госпожа Амонтедо? – спросил он негромко.

Она кивнула и посмотрела на него с недоумением.

– Да, это я. Что вам угодно, сударь?

Она разглядывала его – лицо, одежду, оружие, – и беспокойство на ее лице все росло. Грэм подошел ближе и облокотился на стойку.

– Я хотел бы видеть вашу дочь.

– Зачем это? – с подозрением спросила женщина, и у него вдруг быстро застучало сердце. Значит, Джулия здесь! – Вы ее знаете?

– Да, и она меня тоже.

Лилиан смерила его таким взглядом, что стало понятно: ее дочь ждет большая взбучка и допрос с пристрастием. Женщина явно считала, что негоже дочери водиться с подобными людьми.

– Что у вас к ней за дело?

– Я хотел бы обсудить это с ней, а не с вами, – сухо сказал Грэм. – Не беспокойтесь, я не причиню вреда ни ей, ни вам, госпожа.

– Ну хорошо. Только говорить вы будете здесь, при мне… Мария! – крикнула она, чуть повернувшись назад, туда, где темнел проход в смежную комнату. – Поди-ка сюда!

Мария? удивился Грэм. Какая еще Мария? Впрочем… Мало ли. Это может быть и работница, которую пошлют найти Джулию.

В комнату вошла молодая женщина лет двадцати семи, вытирающая об передник руки. Грэм взглянул на нее и все понял. Это была сестра Джулии. Она казалась немного выше, и обладала более мягкой, женственной красотой.

– Вот этот господин желает говорить с тобой, – без восторга сказала Лилиан. – Ты знаешь его?

На лице Марии отразилось явное удивление.

– Нет, я никогда его не видела…

– Подождите, – быстро сказал Грэм. – Это недоразумение. Я хотел видеть вашу старшую дочь. Джулию.

Воцарившееся вслед за его словами молчание ему не понравилось. И мать, и сестра Джулии смотрели на него такими глазами, словно увидели покойника.

– Увидеть Джулию? – наконец, проговорила Лилиан со странным смешком. – Хотела бы и я тоже увидеть Джулию. Сударь, мы не видели ее уже более полугода, и понятия не имеем, где она сейчас. Мы очень долго не получали от нее известий.

– Полгода… Но она была здесь?

– Была, – женщина взглянула на Грэма с новым интересом. – А вы кто ж все-таки будете?

Грэм назвался, не упоминая титула, и добавил:

– Во время войны с Медеей мы с Джулией были в одном отряде.

– Я так и подумала… Простите, сударь.

В лавку вошли две женщины, одетые как незнатные горожанки среднего достатка, в руках они держали по корзине. Лилиан приветствовала их, перебросилась с ними нескольким фразами на лигийском, повернулась к дочери и что-то сказала ей, потом обратилась к Грэму:

– Дочь обслужит покупателей. Пойдемте со мной, поговорим в доме.

За лавкой, как Грэм и думал, находилась пекарня. Он успел мельком увидеть пышущую жаром печь и нескольких обсыпанных мукой человек в низкой комнате. Оттуда навстречу им вышел, переваливаясь на коротеньких ножках, ребенок лет полутора в одной рубашонке. Он уцепился за юбку Лилиан и уставился на Грэма огромными карими глазами, засунув палец в рот. Женщина подхватила его на руки и жестом предложила Грэму подняться на второй.

Наверху оказалась комната, чистая, светлая, очень обычная. Лилиан кивнула Грэму на скамью у стены, сама села напротив, в плетеное кресло, посадила на колени ребенка. Тот улыбался Грэму, пуская пузыри.

– Что я вам скажу, – проговорила женщина, машинально ероша светлые волосики малыша. – Если вы и впрямь ищете Джулию, то пришли не туда. С тех пор, как она сбежала из дома в шестнадцать лет, я видела ее только пару раз, когда она вдруг неожиданно вспоминала, что у нее все же есть мать. В промежутке между ее визитами я и знать не знала, где она, да и жива ли вообще.

– И давно она приезжала в последний раз?

– Объявилась года два назад. Думаю, она и не приехала бы ни за что, если б не забрюхатела. Допрыгалась в конце концов…

– Что?! – не поверил ушам Грэм.

Лилиан взглянула удивленно.

– Не знали? Давненько вы ее, должно быть, не видели. Приехала беременная, уж вот с таким пузом.

Сердце у Грэма екнуло, и нехорошо засосало под ложечкой. Неужели?.. Неужели именно поэтому она и распрощалась с ним так быстро? И ничего не сказала… да как она могла?!

– Она родила ребенка?

– Родила, а как же. Его вон, – Лилиан легонько встряхнула малыша; тот радостно захихикал. – Посидела еще с полгодика, или чуть больше, и опять исчезла, только ее и видели. Не могу, говорит, дома сидеть, тошно. А мальчишку вон оставила. Эй, сударь, вам плохо?

Грэм с трудом перевел дыхание и сжал кулаки. Вот это был удар под дых. Что он такого плохого сделал ей?!

– Она говорила, кто отец?!

– Да ничего она не говорила, – женщина с опаской посмотрела на него, как будто ожидала, что он вот-вот рухнет на пол. – Так, упомянула лишь, что убили его. Наверное, кто-нибудь из той солдатни, с какой она компанию водила. Вам-то, если вы воевали вместе, лучше знать, с кем она шашни крутила.

Стиснув зубы, Грэм еще раз посчитал мысленно. Да, все сходится. Джулия помахала ему ручкой и отбыла в неизвестном направлении. Потом подписала контракт на месяц, по окончании срока не стала его продлевать и отправилась к родителям. Там родила… и опять куда-то унеслась. Похоже на Джулию?.. Да Безымянный ее знает. Грэм понял, что запутался и, оказывается, совсем ничего не знал о женщине, на которой хотел уже жениться. Разве он ожидал он нее такого поступка?

Он посмотрел на мальчика, пытаясь найти в его личике свои черты. Бесполезно, он еще слишком мал. Потом посмотрел на мать Джулии – она, мягко улыбаясь и чуть склонив голову, перебирала светлые прядки малыша. Сказать ли ей о том, кто отец ребенка? Есть ли смысл? Поверит ли она незнакомцу, а тем более – доверит ли малыша? Своего внука, отпрыска пусть непутевой, но родной дочери? Грэм еще посмотрел на ее лицо и сжал губы. Отдал бы он Мэнни, сына сестры, какому-нибудь проходимцу, вдруг заявившему на него свои права? Вряд ли… а здесь… ребенок этот для Лилиан – родная кровь.

Соскользнув со скамьи, Грэм опустился рядом с ней на одно колено, осторожно коснулся щеки мальчика. Тот засмеялся и схватил его за палец. Грэм вздрогнул, почувствовав прикосновение маленькой теплой ручки. Как странно… этот малыш – его сын. Наследник. А ведь он поклялся, что никогда не допустит рождения бастарда. Хотя этим людям нет никакого дела до того, есть ли у ребенка отец или нет, они не будут звать его ублюдком. Так что же делать?..

– Что с вами, сударь? – тихо и удивленно спросила Лилиан.

– Как его зовут?.. Вашего внука?

– Грэхем.

Что ж… она переиначила имя на лигийский лад. Но это хоть что-то. Странно только, что Лилиан не обратила внимания на сходство имен внука и неожиданного гостя.

– Думаю, я знал его отца, – медленно сказал Грэм, поднимаясь. Пальцы его судорожно сжались на латунной бирке. – Возьмите эти деньги, пожалуйста, – он снял с пояса бархатный мешочек с золотом, опустил его на стол. – Прошу вас, не отказывайтесь. Они для ребенка. А если вдруг Джулия вернется… всякое бывает… отдайте ей вот это.

Цепочка, на которой висела бирка, была крепкой и порвалась не сразу. Но Грэм рванул яростно, так, что звенья цепочки брызнули во все стороны, а на шее выступила кровь.

И он вложил маленькую металлическую пластинку в ладонь удивленной женщины.

Глава 2

– И куда мы теперь? – деловито поинтересовался Мэнни, устраиваясь в седле своего вымуштрованного пони.

Взглянув на него, Грэм не смог удержаться от усмешки. Мальчишке исполнилось всего-то восемь лет, а держался он с уверенностью взрослого. Да и поступал иногда как взрослый, особенно, когда вспоминал об ответственности возложенной на него обязанности пажа. Да и дерзости ему было не занимать; держался он слишком уж гордо и независимо для такой должности. Грэм его не одергивал. Никогда. Ему было любопытно, что вырастет из отпрыска благородной княжны и безродного наемника, охотника за головами и наемного убийцы, если не слишком корректировать его наклонности. Однако, некоторые поправки все же пришлось вносить; например, Грэм учил его писать и читать, а заодно прививал основные правила хорошего тона. И фехтованию учил, конечно. Мальчишка обожал это дело, а с маленьким, но самым настоящим мечом, заказанным специально по его руке к восьмилетию, не расставался даже во сне. Клал его с собой в постель, как другие дети кладут игрушки. Он рос истинным сыном своего отца, кривые мечи которого казались продолжением рук.