Текст книги "Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты"

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

– Будет, будет! Все, что вы захотите, – с готовностью соглашается Сатанеев.

– Далее. Мне нужна должность заместителя директора по науке. Это в течение, скажем, полугода после брака.

– Любимица, а как же Киврин?

– Киврин? Это меня не интересует.

– Гм… Да… Впрочем, вы правы.

– Затем, в перспективе, через год-два, ваш и мой перевод в Москву.

Сатанеев молча кланяется.

– Договорились? – ослепительно улыбаясь, спрашивает Алена.

– Договорились, – сипло ответствует Сатанеев. – Позвольте ручку, мое сокровище.

– Нет, нет, не спешите. Это еще не все! Алена танцующей походкой приближается к Сатанееву, на ходу включая магнитофон. Раздаются звуки музыки.

– Я хочу танцевать! – объявляет она и кладет руку на плечо Сатанееву.

Напряженно улыбаясь, он, с трудом перебирая ногами, начинает кружиться в вальсе. Темп нарастает. Это уже не вальс, а рок. Сатанеев задыхается.

– Пощадите, богиня! – молит он и валится в кресло.

– А вот теперь, – говорит Алена, продолжая танцевать вокруг рухнувшего кавалера, – я скажу вам, что привлекло меня в этом молодом человеке!

– Что же? – борясь с одышкой, спрашивает Сатанеев.

– Его молодость! Я хочу, чтобы и вы были молоды и могли танцевать со мной, пока я не устану!

– Вы шутите, любовь моя! Это невозможно! – в ужасе восклицает Сатанеев. – Молодость не возвращается!

– Можно вернуть утраченные силы, – возражает Алена.

– Но как, как? Говорите, я все сделаю.

– Тогда слушайте внимательно!

И Алена напевает лихую колдовскую песню про рецепт Конька-Горбунка. Она поет и танцует одновременно, прекрасная и страшная, как ведьма. В песенке говорится, как, не жалея себя, можно избавиться от груза лет, искупавшись в молоке и двух водах, в одной воде вареной, а другой студеной. Песенка отчасти пародирует распространенную сегодня рецептуру омоложения и прерывается вопросами напуганного Сатанеева, которые вплетаются в ткань текста. Сатанеев все время пытается уточнить «степень риска». Алена отвечает ему, что риск есть, и немалый, но другого рецепта нет. Песенка заканчивается вопросом, готов ли он согласиться на все требования.

– Готов, – отвечает Сатанеев, закрыв глаза.

– Тогда подпишите. – Алена достает из стола плотный лист бумаги и протягивает его Сатанееву.

– Что это?

– Обязательство.

Сатанеев пробегает обязательство глазами.

– Хм… «Мы, нижеподписавшиеся»… Хм… Так… «лицензия»… Так… «заместителем директора». Так… «в Москву». И, наконец, последнее…

Он смотрит на Алену, весь охваченный сомнением, но, встретив ее насмешливый взгляд, быстро хватает авторучку и размашисто подписывает.

– Так… Кровью скреплять не надо, чернила надежнее. Теперь, дорогой, – произносит Алена, складывая бумагу и пряча ее в разрез платья, – я разрешаю вам припасть к моей руке.

Она протягивает руку. Сатанеев, пав на одно колено, надолго присасывается к ее ладони.

– Поскольку мой старичок вел себя хорошо и не упирался, – говорит Алена, – мы объявим о нашей помолвке завтра на новогоднем балу. И будем танцевать до упаду! – многозначительно добавляет она.

Иван в мотоциклетной каске, со следами извести на плечах, молча потирает ушибленную руку. Ковров, наверное, уже в который раз объясняет ему:

– Пойми наконец, для того чтобы проходить сквозь стены, нужно только три условия – видеть цель, верить в себя и не замечать препятствия. Понял? Вот, смотри.

Сделав рукой какое-то едва заметное движение, он ринулся прямо на кирпичную стену и легко исчез в ней. Потом так же легко появился и скомандовал:

– Давай, пошел!

Иван, сцепив челюсти так, что скулы побелели, бросился вперед и врезался в стену. Брыль вовремя подхватил его.

Сидящие на верстаке Верочка и Катенька тихонько прыснули.

– Не штурмуй стену, это не дзот, – принялся вновь объяснять Ковров. – Не замечай ее, понял?

– Понял, – ответствовал Иван и снова врезался в кирпич.

– Либо убьется, либо покалечится, – определил Брыль, которому изрядно надоело ловить Пухова.

Ковров насупился. Потом посмотрел на притихших девушек.

– Все понятно, – тяжело вздохнула Верочка. – Придется жертвовать собой. Пойду напрошусь к Алене в горничные на сегодня. С некоторых пор она это очень любит…

– Я с тобой, – тяжело вздохнула Катенька. – Ой, товарищи, когда-нибудь она меня заколдует, в прах обратит.

– Не бойся, восстановим, – пообещал Ковров.

– Мы дверь не запрем, – деловито сказала Верочка. – В кухонное окно фонариком помигаем, когда идти можно будет.

– Только пойми, Иван, во сне она прежняя, но если до поцелуя разбудишь – беды не миновать, – напомнил Ковров.

– Я помню, – кивнул Иван.

В своей квартире Сатанеев поздно ночью сидит за столом, заваленным справочниками и журналами. На коленях его лежит открытая «Медицинская энциклопедия». В руках у Сатанеева – ярко иллюстрированное издание «Конька-Горбунка». Он с ужасом рассматривает сочные изображении кипящих котлов с торчащими из них худыми ногами.

– Бух в котел – и там сварился… – дрожащим голосом произносит он, отшвыривая книгу и хватаясь за «Энциклопедию». – Ожог… третьей степени… Нет, это немыслимо!

Сатанеев глубоко задумывается, вертя в пальцах большой карандаш, которым делал пометки. Неожиданно лицо его озаряется радостью.

– Кажется, придумал!

И перед мысленным взором Сатанеева возникает кованый ларец в кабинете Киры. Он видит, как медленно, словно во сне, открывается фигурная крышка ларца, из глубины его так же медленно и торжественно выплывает волшебная палочка, не отличающаяся внешне от карандаша в его руках.

– Нашел! – шепотом говорит он, прижимая дрожащими руками карандаш к бурно вздымающемуся животу.

Он подбегает к платяному шкафу, распахивает его, на миг замирает перед открывшимся большим зеркалом, хихикая, гладит обширную лысину.

– Обращусь в блондины! Или нет! В брюнеты, это благороднее…

Часы на стене бьют час ночи.

Иван протискивается сквозь полуоткрытую дверь в квартиру Алены. Его встречает всхлипывающая Верочка.

– Заснула? – шепчет Иван.

Верочка вздрагивает, судорожно зажимает ему рот и отрицательно качает головой. Иван быстро прячется в стенной шкаф.

– Читай с выражением, – слышится из комнаты капризный сонный голос Алены. – И громче!

– В наступающем сезоне вновь будут модны расклешенные юбки, – дрожащим голосом читает Катенька, – с широкими корсетами из велюра, замши или иных плотных и красивых материалов.

– Что ты кричишь, как на базаре? – вновь недовольно бормочет Алена. – Тише читай!

Голос Катеньки сливается в монотонное бормотание.

– Где Вера? – снова вопрошает засыпающая Алена. – Пусть грелку в ногах поправит! И уходите обе, я спать хочу.

Девушки стремглав выбегают из комнаты. Дверь захлопывается. Наступает тишина.

– Если не расколдуют – уволюсь, – всхлипывает, спускаясь по лестнице, Верочка.

– Только б ему повезло, только б ему повезло, – твердит Катенька, семеня вслед.

– Слушай, – говорит Верочка, оборачиваясь. – Давай кулаки за него держать. Всю ночь!

– Давай! – соглашается Катенька. – Раз, два, три!

Они одновременно сжимают, вытянув вперед, кулачки и, закрыв глаза, обе шепчут одно желание:

– Только б ему удалось!

Иван выбирается из шкафа и входит в комнату. Все вокруг освещено лунным светом. На узкой тахте крепко спит Алена, и во сне лицо ее прекрасно и грустно. Иван останавливается, залюбовавшись спящей, и вдруг непроизвольно, по-детски прерывисто вздыхает. Алена пошевелилась во сне. Иван вздрогнул, отступил за портьеру.

– Иванушка, – шепчет сквозь сон Алена.

– Аленушка моя, – говорит Иван, приближаясь к постели.

– Как хорошо, когда ты снишься, – шепчет Алена, улыбаясь.

– Милая моя, бедная. – Иван осторожно становится на колени рядом с кроватью.

Мне плохо, Ванечка, родной, что-то со мной случилось… Я сама не своя… – По щеке Алены медленно скатывается слеза.

– Не думай об этом, все это наваждение, оно пройдет, обязательно пройдет! – быстро шепчет Иван, весь сжимаясь от жалости и нежности.

– Ты не уйдешь?..

– Нет, нет!

– Уйдешь… – слабо улыбаясь, произносит Алена, в улыбке ее грусть и безнадежность. – Ты теперь только во сне приходишь… Разлюбил Иванушка Аленушку…

– Я люблю тебя, я тебя еще больше люблю, – говорит Иван.

– Какой хороший сон! – Алена закидывает руки за голову. Лицо ее, озаренное лунным светом, на миг становится по-настоящему счастливым, как в первых эпизодах фильма.

– Поцелуй меня, Аленушка, – тихонько просит Иван. – Проснешься, и все будет, как прежде…

– Нет, нельзя, Иванушка, нельзя, я боюсь просыпаться…

– Ты ведь никогда ничего не боялась…

– А теперь боюсь, себя боюсь.

Иван беспомощно оглядывается. Тишина. Уютная девичья комната в лунном свете. Он снова склоняется к Алене.

– Помнишь, как ты меня в первый раз поцеловала?

Нежно, ласково улыбается Алена.

– Мы танцевали… такая красивая мелодия, – Тихо-тихо она пропела несколько тактов, – Ты придумал слова… для меня…

И, словно разбуженное воспоминание, мелодия, напетая Аленой, зазвучала в светящейся лунными бликами комнате.

– Ты поцеловала меня первая, – шепчет Иван. – Я никак не мог решиться…

– Да…

– Поцелуй еще раз, как тогда…

– А ты спой, – просит Алена еле слышным голосом, пробивающимся сквозь мягкую пелену сна. – Спой…

И, присоединяясь к уже звучащей мелодии, Иван тихонько начинает песню – сначала он только говорит, произнося слова в такт музыке, потом тихонько поет. Песня словно обволакивает Алену, заполняет собой комнату. Конкретные очертания предметов растворяются в лунном сверкании, и остаются только Иван и Алена да песня о любви.

– Пой, Иванушка, – улыбаясь, шепчет Алена. – Как легко мне… как спокойно… как радостно…

Мягко искрятся сугробы за окном, спит заснеженный, вольно раскинувшийся старинный город, звучит тихая песня.

Две фигуры у подъезда разом подняли головы и прислушались.

– Он что, чокнутый?! – растерянно спросила фигура повыше.

– Что влюбленный, что чокнутый – для медицины безразлично, – ответила вторая, более округлая фигура. – А вот радикулит или пневмония – это нам с тобой на выбор после такой ночки…

Еще звучит мелодия песни, и лунный свет в комнате еще не раскрыл реальных очертаний предметов.

– Поцелуй меня, – просит Иван, ближе склоняясь к Алене.

– Да, да, – шепчет она и тянется к нему руками. – Сейчас, может быть… Да… Только пой мне, прошу тебя…

И снова, повтором, звучит припев.

Сатанеев в лыжной куртке с низко надвинутым капюшоном, осторожно перешагнул порог свой квартиры и… шарахнулся. Прямо перед ним на лестнице, занеся лапу, замер черный кот Киврина.

– Брысь! – прошипел зам по общим вопросам. – Брысь, поганая!

Алена, улыбаясь с закрытыми глазами, положила руки на плечи Ивана. Их губы сближаются и вот-вот сомкнутся.

Сатанеев вделал неловкое движение. Кот вскочил. Дверь оглушительно хлопнула. Сатанеев, опережая кота, пулей помчался по лестнице вниз. Кот с отвратительным мявом рванул вверх.

Мимо Коврова и Брыля проскочила черная фигура. Она шарахнулась за ближайшее дерево.

Алена разом отпрянула от Ивана и открыла глаза.

– Ой! Вы кто?! – Она села в постели, одной рукой оттолкнула Ивана, другой резко натянула на грудь одеяло. – Как вы сюда попали?

– Аленушка, – схватив конец одеяла, воскликнул Иван.

– Прочь руки! – взвизгнула, окончательно проснувшись, Алена и, вцепившись в одеяло обеими руками, толкнула Ивана ногой.

Он рухнул на пол и забормотал, торопясь подняться:

– Подожди… Вспомни… Я ж твой Иванушка… Ты ж должна меня поцеловать…

– Что?! – Алена, гневная и возмущенная, вскочила с постели, забыв про одеяло. – Вон отсюда!

Иван, тоже успевший вскочить, остолбенел при виде ее гнева и едва прикрытой наготы.

– Прочь! – наступала Алена. – Чтоб духу твоего здесь не было, дрянной мальчишка!

– Дай объяснить… Дай ты мне хоть слово сказать…

– Убирайся, пока я не превратила тебя в насекомое! – кричит Алена, поднимая руки.

Иванушка, размахивая руками, с бешеной скоростью устремился спиной вперед, чудом отворил входную дверь.

Вторая фигура промелькнула мимо Коврова и Брыля.

– Ничего не понимаю, – признался Ковров.

Поднявшаяся буря понесла Ивана по пустой улице, закружила на поворотах, не давая остановиться. Пролетев в вихре колдовского бурана, Иван рухнул в снег среди припаркованных машин. Ветер, словно по мановению, сразу прекратился. Вновь наступила тихая зимняя ночь, освещенная мирной луной. Иван протер глаза. Номера у машин вокруг были, естественно, разные, но что-то их объединяло. Приглядевшись, он увидел: «МНУ», «ГНУ», «ПНУ», «РВУ», «ТРУ», «РЖУ», «ЛАЮ».[20]20
  «ЛАЮ» можно идентифицировать как латвийский номер советских времен. Помнится, в какой-то западной газете была фотография автомобиля с номером серии «ЛАГ» и припиской: вот, мол, машина охраны лагерей… – В. Д.


[Закрыть] Рядом стояли «БИМ» и «БОМ», а также «САМ» и «ХАМ». А за стоянкой возвышалось темное здание НУИНУ.

– Вот вы, значит, какие здесь чародеи, изобретатели волшебных палочек, – закипая гневом, обратился к заснеженным машинам Иван. – Ну, ничего! Я вам покажу, как чужих невест заколдовывать!

Он погрозил зданию кулаком.

– Значит, так. Видеть цель – ларец на седьмом этаже в кабинете директора. Верить в себя – этого у меня сейчас хоть отбавляй. Не видеть препятствий – чихать я хотел на все препятствия!

Разбежавшись, он врезался в стену НУИНУ и… исчез в здании. Только человеческий силуэт еще несколько секунд теплился на бетонной панели.

Почти одновременно в здание института вошел Сатанеев, но менее трудоемким способом. У вертящихся турникетов в вестибюле его встретили два мрачных ифрита с саблями наголо и разом спросили сиплыми голосами:

– Пароль!

– План по валу! – глухо отозвался Сатанеев из-под капюшона.

– Вал по плану, – хором сказали ифриты, убирая сабли. – Проходи.

Алена, все еще в возбуждении, расхаживает по квартире, выходит в коридор, тщательно осматривает входную дверь.

– Интересно, как он сумел проникнуть? Неужели девчонки? Вряд ли… Не такие они все-таки дуры… Разве что дверь могли по разгильдяйству не запереть… Как же он отважился… этот Пухов… Что это – наглость или действительно…

Она возвращается в комнату. Стоит в задумчивости.

– Стоит ли рассказывать обо всем Сатанееву?

Разбрасывает одним движением по столу карты, разглядывает их расклад.

– Правильно, пока не стоит. Лишнее знать всем вредно. А ему особенно.

Алена прыгает в постель, забирается под одеяло.

– Куда теперь занесло этого сумасшедшего мальчишку?..

А «сумасшедший мальчишка» весь в мелу и известковой крошке стоял тем временем в коридоре, соображая, куда идти.

– Так, – сказал он сам себе. – Кабинет должен быть там.

Из-за угла, держась за стенку, вышел представитель Кавказа с неизменным портфелем в руках. Увидев Ивана, он радостно вскрикнул и бросился к нему. Иван вздрогнул, завидев бегущего.

– Человек! – кричал представитель. – Товарищ! Где тут выход?

Недолго думая, Иван врезался в ближайшую стену и пропал в ней. Представитель Кавказа остановился на том месте, где только что была человеческая фигура.

– Мираж… – тоскливо произнес он. – Галлюцинация. Опять нет выхода. Эй, кто-нибу-у-удь?

Сатанеев открывал ключом дверь директорского кабинета. Иван проник в кабинет сквозь противоположную стену. Легкий шум, которым сопровождалось это проникновение, заставил Сатанеева вздрогнуть. Он скользнул в кабинет, оставив ключ в замочной скважине с внешней стороны, и затаился, прячась за открытой дверью.

В свою очередь Иван тоже замер, спрятавшись за спинкой большого кресла, напуганный позвякиванием качающегося ключа. В помещении было темно. Только едва тлеющие угли в большом камине бросали красноватые отблески на полированную мебель.

Наконец ключ в замке перестал качаться. С разных сторон соперники двинулись в темноте туда, где, по их мнению, должен был находиться ларец с волшебной палочкой. Мягкий ковер совершенно заглушал шаги. Две руки одновременно с разных сторон прикоснулись к резным бокам ларца, осторожно заскользили по направлению к крышке, и вот – пальцы их встретились. В темноте послышались два вскрика ужаса, слившихся в один. Похитители разом отскочили.

– Кто здесь?!

Но, так как вопрос был задан одновременно и голоса слились, обоим показалось, что они слышат только собственный голос. Дрожащие пальцы вновь потянулись к крышке ларца, распахнули ее. Две руки сунулись в обитую бархатом глубь и схватили палочку, сразу сжав ее в кулаках, причем один кулак оказался наверху, а другой – внизу. Первый принадлежал Ивану, второй – Сатанееву. Оба вцепились мертвой хваткой. И, выхватив палочку из ларца, закружились по комнате.

Со стороны движения их очень напоминали какой-то модерный танец. Выглядело это так потому, что каждый, желая завладеть палочкой и отбросить противника, лупил в темноту свободной рукой, наносил в разные стороны удары ногами и извивался всем телом. Но удары не достигали цели, так как оба сжимали палочку в правом кулаке и тела противников находились в стороне от прямых попаданий. Дерущиеся рывками приближались к стене, отделявшей кабинет от приемной. Почувствовав это, Иван рванулся. Резко бросившись вперед, он прошел сквозь стену. Сатанеев грузно врезался в препятствие и упал на ковер.

От сотрясения дверь, мягко повернувшись на хорошо смазанных петлях, захлопнулась. Щелкнул замок. Мелодично звякнули ключи в замке.

В избяной комнате, несмотря на поздний час, вовсю кипела работа. Изготовлялись инструменты для ансамбля. Гнулись, полировались, склеивались кусочки дерева, натягивались струны, пробовались смычки, и уже звучала веселая песенка о скрипках и барабанах в ловких руках, которые все могут поправить, сделать и починить.

Ярко горел огонь в печи, где в глиняных горшочках кипели разноцветные лаки. Обнаженный по пояс Борис, зверски сморщившись, орудовал ухватом, подпевая товарищам гулким басом. Приплясывая, подвязавшись импровизированным передником, лакировал свои барабаны маленький, юркий Антон. А Нина, которой давно пора было спать, танцевала что-то лихое на широченной лежанке, за спиной Бориса.

Увлеченная общей творческой атмосферой, скатерть-самобранка приставала к людям:

– Борис Николаевич, откушайте чайку!

– Спасибо, не хочется, – ответствовал Борис.

– А вы с пряником. Сестричку угостите.

– Спит она, – уверял Борис, не замечая лукавых улыбок вокруг.

– Тебе, Антошенька, на поправку идти надо. Садись, покушаешь! – манила скатерть.

Но Антон ничего не слышал, выбивая свои дроби и бреки.

– Эх, – сокрушалась старая скатерть. – Приходите, тараканы, я вас чаем угощу…

Распахнулась дверь. В морозном пару появились Ковров и Брыль.

– Иван не возвращался? – с порога спросил Ковров. Ребята переглянулись.

– Случилось что-нибудь? – встревоженно спросил Борис.

– Случилось, случилось… – закивал Брыль.

Из избы, возбужденно галдя, вывалилась группа людей, одеваясь на ходу.

Сатанеев со стоном очнулся после удара о стену. Сел, пошарил вокруг себя руками, потом, окончательно опомнившись, резко вскочил. На полу валялся пустой ларец. Сатанеев поднял его, запустил внутрь обе руки.

– Унес? Унес… – прошептал он, оглядываясь, и пошел к двери.

Дверь не открылась. Несколько секунд он, еще не понимая, дергал ручку, потом ударился в дверь всем телом, отлетел и встал, как вкопанный. Из груди его вырвался сдавленный вопль.

– Пропал! Вот теперь – пропал!

Запыхавшись после долгого бега, Иван вошел в пустую избу. В печи горел огонь, в беспорядке валялись незаконченные инструменты.

– Прошу к столу! – сладко пропела скатерть. – Что кушать изволите?

– Потом, потом! – отмахнулся Иван, сбрасывая испачканную кирпичом и известкой шубу.

Торопясь, он выхватил из-за пазухи волшебную палочку, с удивлением посмотрел на нее.

– Вылитый карандаш! Ладно, лишь бы работала…

И, зажмурившись, шепча что-то, резко взмахнул рукой с зажатой в ладони «карандашом».

Из противоположных улиц навстречу друг другу, разводя руками, выходят «поисковые группы». Одна во главе с Ковровым, другая – с Брылем. Встретившись, они молча топчутся на месте, решая, что предпринять, дыша на руки и по-извозчичьи похлопывая себя по бокам.

– Смотрите! – вскрикивает Нина, указывая на избу-музей.

Из трубы вырывались клубы черного дыма. В окнах вспыхивали красные сполохи. Окрестные вороны, разбуженные небывалым зрелищем, кружили над ней в темном небе.

Не сговариваясь, все рванулись к избе.

Ковров рывком распахнул перекосившуюся дверь избы. Комната была полна дыма. Повсюду валялись и торчали дыбом сорвавшиеся с мест предметы, поломанные заготовки инструментов. На потолке, рядом с лампой, отчетливо виднелись рубчатые следы ботинок. Посреди избы стоит Иван в порванной рубахе с занесенной рукой. В кулаке зажата волшебная палочка.

– Прекрати безобразие! – резко приказывает Ковров.

В комнату вваливается вся компания, по-разному реагируя на царящий здесь разгром.

– Давай сюда палочку! – Ковров подходит к Ивану. Тот пятится.

– Верните палочку, Ваня, – тихо советует Брыль.

Иван энергично качает головой.

– Пока Алена не расколдуется…

– Брось дурака валять! – уже сердито говорит Ковров и делает еще шаг к Ивану.

– Лучше по-хорошему отдай, – просит Брыль и тоже шагает вперед.

Друзья Ивана в растерянности переглядываются. Могучий Павел на всякий случай протискивается поближе.

– Назад… – тихо говорит Иван, – Назад! – диким голосом кричит он и заносит палочку над головой.

Ковров заслоняет лицо, а Брыль стремительно ретируется в сени.

– То-то… – тяжело говорит Иван. – И не лезьте, и не пробуйте. Я, может, утром с этим предметом в НУИНУ пойду. И там такое устрою…

– Одну минуту, – вмешивается рассудительный Павел. – Давайте разберемся. Вы не возражаете?

– Ладно, – кивает Ковров. – Пусть только постоит спокойно.

– Постоишь? – спрашивает Павел Ивана.

– Постою…

Павел отходит, уступая место Коврову.

– Где ты палочку взял? – начал Ковров.

– В кабинете.

Ковров и Брыль переглянулись.

– Прошел все-таки… – Ковров улыбнулся. Брыль одобрительно закивал.

Иван никак не прореагировал.

– А теперь убери этот свинарник. Сделай вот так. – Ковров машет рукой в воздухе. – Знак Зорро! Видел в кино?

Иван неуверенно чертит латинское «зет». Раздается треск. Горница наполняется клубами зеленоватого дыма. Все кашляют. Дым рассеивается. Разгром и беспорядок исчезают без следа. Предметы вновь стоят по своим местам.

Словно по уговору, все присутствующие садятся рядком на скамье.

– М-да, – произнес Ковров.

– Дела-а, – со вздохом откликается Брыль.

– Черт бы вас всех побрал, товарищи маги и чародеи, – с тихим отчаянием говорит Иван.

Он смотрит на волшебную палочку. Затем, не глядя, молча протягивает ее Коврову. Ковров, помедлив немного, берет ее из пальцев Ивана и смотрит на Брыля. Брыль энергично кивает несколько раз, показывая глазами на Ивана, поворачивается к его друзьям и поднимает большой палец.

– Вот и ладно, – говорит Ковров, поднимаясь. – Вот и хорошо… И ты не кручинься, Ваня. Рано еще кручиниться. К Шемаханской завтра вместе пойдем. И палку я назад в ларец положу. Вот сейчас прямо пойду и положу.

Он направляется к двери, оборачивается, договаривает:

– Ты не сожалей, что отдал ее, волшебницу.

– А, волшебница, – пренебрежительно машет рукой Иван. – Грохоту много, а пользы никакой.

– Не скажи! – усмехается Ковров и мягко взмахивает волшебной палочкой.

В горнице слышится тонкий, щемящий, мелодичный звук. На столе и на полу появляются новенькие блестящие инструменты – полный набор. Друзья Ивана вскочили со скамьи.

– Вот здорово!

– Смотри!

– Высший класс!

– А это что? – спрашивает Борис, вертя в руках длинную бумажку.

– Счет, – поясняет Брыль. – А вы как думали!

– Поймите, палочка для услуг создана, – поясняет Ковров. – А в человеческих чувствах только люди разбираться могут.

Ковров и Брыль вышли. В сенях Иван догнал Коврова.

– Витя, я сказать забыл. Там, в кабинете, сидит кто-то.

– Кто? – насторожился Ковров.

– Не знаю. Лицо закрыто и руки холодные.

– Там камин теплится? – поинтересовался Ковров.

– Да.

– Ясно, – усмехнулся Брыль. – Монах.

– Какой монах? – не понял Иван.

– Да так, ерунда, – отмахнулся Ковров.

– Простое лабораторное привидение, – уточнил Брыль. – Они к теплу тянутся.

К этому позднему времени Сатанеев, запертый в кабинете, успел пройти все этапы отчаяния. Теперь он сидел у камина, обхватив голову руками, в полной прострации.

Ковров и Брыль приближались к кабинету директора.

– У-у-у! – послышалось откуда-то из глубины здания.

– Ишь, как завывает! – заметил Брыль, поеживаясь. – Вечно эти… из лаборатории Силы Духа… натворят, потом забывают.

Ковров ничего не ответил, только погрозил Брылю кулаком, чтобы тот замолчал.

Две темные фигуры неожиданно возникли в кабинете перед Сатанеевым, и он замер с поднятыми руками, втянув как можно глубже в плечи покрытую капюшоном голову. Ковров дунул в его сторону. Сатанеев пошатнулся. Он был близок к обмороку.

– Монах и есть, – уверенно сказал Ковров, направляясь к ларцу.

– Типичный монах, – вздохнул Брыль, оставаясь поодаль. Ковров положил в ларец волшебную палочку и, спокойно пройдя мимо Сатанеева, причем тот опять пошатнулся, поманил Брыля за собой.

– Может, развеешь его, Вить? – спросил Брыль.

– К утру сам рассеется, – безразлично ответил Ковров, и оба исчезли из комнаты.

Сатанеев, едва переставляя ноги, покачиваясь, подошел к ларцу, причем руки он не опустил, а так и держал над головой, готовый сдаться опять любому вновь прибывшему. Крышку ларца он поднял локтем. Потом склонился и только после этого полез в ларец рукой. Выхватил палочку, поднес к глазам, быстро метнулся к камину, чтобы было светлее.

– Она? Она… Она!!!

Согнувшись, как солдат под огнем, он подбежал к двери, твердя на ходу:

– Хочу, чтоб открылась, хочу, чтоб открылась…

При его приближении дверь медленно отошла. Звякнули забытые снаружи ключи. Сатанеев схватил их, судорожно стиснул в потной ладони, потом осторожно опустил в карман и выпрямился. Он приходил в себя.

Подойдя к ларцу, уже почти спокойно достал из кармана свой карандаш, положил его в ларец и, спрятав в карман волшебную палочку, направился к выходу.

Оказавшись на улице, Сатанеев, воровато оглядываясь, вновь извлек волшебную палочку.

– Чего бы еще… Так. Хочу оказаться дома.

И он зажмурился, ожидая полета, переброски через нуль-пространство или чего-то подобного. Однако ничего не произошло. Послышался шум машины, и сонный голос за его спиной произнес:

– Такси заказывали?

Потрясенный Сатанеев быстро юркнул в теплую машину.

– Улица Луговая, дом…

– Знаю, – сурово перебил его водитель, и машина рванулась.

Остановившись перед домом, таксист выключил счетчик.

– Семьдесят восемь копеек, – твердо сказал он.

Сатанеев протянул рубль и полез из машины. Он уже направился к парадному, когда таксист окликнул его, протягивая что-то на ладони.

– Двадцать две копейки сдачи! – тоном, не терпящим возражений, объявил он.

Такси отъехало. Сатанеев в недоумении разглядывал горстку мелочи.

– Что ж это получается? Чудеса за наличный расчет? Интересно, во сколько обойдется мое омоложение с помощью сферы услуг?

Стол Сатанеева еще больше завален книгами. На самом видном месте стоит электронный калькулятор. Сатанеев занят подсчетами.

– Так… Серные бани…

– Теперь кабинет красоты…

– Итого… – Сатанеев склоняется над калькулятором. – М-да, солидно. Но ничего не поделаешь.

Он вскакивает и принимается расхаживать по комнате.

– Нет, Алена Игоревна, многие ваши рецепты безнадежно устарели! Завтра вы в этом убедитесь!

Он подбегает к столу и заглядывает в обязательство.

– Так, этот пункт ясен, этот тоже… М-м-м… Зам по науке… Это, пожалуй, сложнее всего… Шемаханская никогда не согласится… А что, если… – Сатанеев внимательно смотрит на волшебную палочку, лицо его постепенно расплывается в улыбке, – Алена будет замом по науке, только не Шемаханской – к черту Шемаханскую! Она должна быть моим замом! Нет, положительно, сегодня счастливая ночь!

Возбужденно напевая что-то бравурное, Сатанеев выходит в переднюю, быстро одевается и, подмигнув своему отражению в стенном зеркале, говорит весело:

– А теперь – вперед! К хорошему самочувствию, силе, молодости, успеху и танцам до упаду!

Тут настроение его неожиданно портится.

– Однако, все это изрядно стоит, – говорит он, прихватывая на всякий случай тюбик с валидолом, – Ох, не доработано еще многое, не доработано! Стану директором – обязательно поставлю вопрос…

Сатанеев покряхтел.

– Ну, ни пуха ни пера, Аполлон!

Он оглянулся.

– Вот она – жизнь холостяцкая, – некого даже к черту послать! – С этим он взмахнул палочкой и тут же исчез.

Утро. По коридорам НУИНУ решительным шагом идет группа «ансамбля» во главе с Ковровым и Брылем. Они входят в приемную директора.

– У себя? – коротко осведомляется Ковров.

– Да, но… – Секретарша с протестующим жестом поднимается с места.

– Заходи! – распахивая перед Иваном дверь, командует Ковров. «Ансамбль» преграждает путь возмущенной секретарше.

Кира Анатольевна удивленно поднимает глаза. Ковров останавливается поодаль, Брыль жмется у двери. Иван подходит к столу, за которым сидит Шемаханская.

– Верните мне невесту! – срывающимся голосом, но твердо говорит он.

– Что? – изумленно переспрашивает Кира.

– Он просит вернуть невесту, – вступает Ковров.

– Какую невесту? – не понимает Шемаханская.

– Алену Игоревну Санину, – твердо говорит Ковров.

– Да, ее, – два раза кивнув, подтверждает Иван.

Кира Анатольевна несколько мгновений осматривает вошедших. Иван стоит, как скала. Ковров смотрит, угрюмо склонив голову. Брыль у дверей сжимается в комок.

– Оставьте нас вдвоем, – говорит Коврову Шемаханская.

– Но… – начинает было Ковров.

– Идите! – не обращая на него внимания и глядя только на Ивана, говорит Кира и кивает Ивану на кресло. – Садитесь.

Вышедших из кабинета бледных Коврова и Брыля сразу обступили друзья Ивана.

– Что?

– Как там?

– Не знаю, – грустным голосом произносит Ковров. – Готовьтесь к худшему.

– Может, нам войти? – спрашивает Борис.

– Стойте уж! – осаживает его Ковров.

– Вас там очень испугались! – иронически произносит Брыль.

– Какое безобразие! – поджав губы, цедит секретарша.

В кабинете Кира Анатольевна, покинув стол, стоит у окна в своей любимой позе, отвернувшись от собеседника и глядя вдаль. Рядом стоит Иван. Чувствуется, что ему хочется взять и повернуть директрису к себе лицом.

– Я не могу снять с нее заклятье зимнего сердца, – негромко говорит Кира, – Оно наложено справедливо.

– Как вы можете так говорить! – вспыхивает Иван. – Да вы не знаете Алену!

Кира бледно улыбается:

– А вы? Вы уверены, что знаете ее до конца?

– Она чистый, прекрасный человек, и я люблю ее!

– Я верю вам и понимаю вас. Но все останется, как есть.

– Да почему, в конце концов, почему?

– Потому что она все равно выйдет замуж не за вас.

– За этого, как его там, Осатанелова? Да если б только она не была вами заморочена…

– При чем здесь Сатанеев… Это – ее кара.

– Или ваша месть!

– Нет. Она сама выбрала свой путь. Это только результат предательства.

– Кого же она предала?

– В первую очередь вас, как я теперь понимаю.