Текст книги "Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты"

Автор книги: Светлана Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

В риторических вопросах и восклицаниях Лолы о дочери: «Ну что мне теперь делать? От тебя же никакого проку. Учителя руками разводят. Я из сил выбилась, не могу ничего» – реплика об учителях выброшена.

Речь Бол-Кунаца. О мокрецах, когда Банев употребляет слово «прокаженный», Бол-Кунац говорит: «Как вы можете так говорить?», затем фраза Бол-Кунаца меняется: «Он поздоровее вас…»

Речь Голема. Голем выглядит человеком ленивым, и поэтому его высказывание: «…если вам надо на кого-нибудь жаловаться – жалуйтесь…» изменяется на «Хотите жаловаться на военных – жалуйтесь…»

Речь Тэдди. О погоднике Тэдди сначала говорит «сломался», затем Авторы специально делают его речь неправильной: «заломался». Говоря о драке, Тэдди рассуждает: «Манеру взяли – каждый четверг драться». Позже ДРАТЬСЯ заменено на БУЯНИТЬ. И далее, обращаясь к Баневу: «А драться ты, господин писатель, научился». НАУЧИЛСЯ заменено на НАВОСТРИЛСЯ. Еще Тэдди замечает, что «стену испачкали». ИСПАЧКАЛИ заменено на ЗАГАДИЛ И. Банев спрашивает у Тэдди счет («Много получилось?»), а тот отвечает сначала: «Ты выдержишь», а затем: «Твой карман выдержит». Тэдди об ушедших детях и мокрецах сначала говорит: «Все ушли! Что теперь делать? Бить их, гадов, что ли?» Нерешительность Тэдди несвойственна, поэтому Авторы правят: «Ну теперь все! Хватит, натерпелись… Теперь все!»

Речь Дианы. Сначала Диана обращается к Баневу с предложением: «Пошли танцевать!» Но это не соответствует ее вдохновенному танцу, и Авторы изменяют: «Пошли плясать!»

Речь Павора. На вопрос Банева, пустили ли его в лепрозорий, Павор отвечает: «Не пустили и, по-видимому, не пустят». Общерасплывчатое ПО-ВИДИМОМУ заменяется на конкретное НАДО ПОНИМАТЬ. И далее, о подсчете подштанников, Павор говорит: «Дьявольски интересно». Позже: «Дьявольски увлекательно».

Речь Квадриги. «Опять он здесь», – говорит Квадрига о Паворе и добавляет сначала с отвращением: «Как это я не заметил, что он пришел!», затем с отчаянием: «И когда успел?..» В перечислении неприличных фамилий Квадрига в рукописи упоминает не Баттокса, а Фака.

Качество восприятия читателем текста очень часто зависит от достоверности и четкости описания автором какого-либо действия персонажа. Здесь зачастую даже одно слово играет большую роль. Уточняющих правок в рукописи ГЛ тоже много. Приведу лишь некоторые.

Бол-Кунац набрал пригоршню воды и «плеснул ему в лицо. Виктор отплюнулся». Второе предложение Авторы вычеркивают, а в предыдущем меняют: «…плеснул ему в глаза».

«Он очень честно ПРЕДСТАВИЛ СЕБЕ свою жизнь в столице». Заменено на ВСПОМНИЛ.

Лицо Лолы «БЫЛО ПОКРЫТО красными пятнами». Позже ШЛО.

Поза Лолы должна действовать на провинциальных адвокатов БЕЗ ПРОМАХА. Исправлено на ЧРЕЗВЫЧАЙНО.

«Снова пускаясь в путь» – пишут Стругацкие о Баневе, затем меняют на «и двинулся дальше».

Банев разувается, «уперев носок другой ноги в задник». Фраза несколько корявая, Авторы ее переделывают: «…упершись в задник носком другой ноги».

Павор в ответ на негативные высказывания о нем пьяного Квадриги «внимательно взглянул на него», позже – «пристально посмотрел».

Пьяный Квадрига сначала «выбрался из-за стола и направился», позже – «выбрался из кресла и устремился».

Голем на шутку Банева «хихикает». Но хихиканье грузному вальяжному Голему не идет, и Авторы меняют на «хмыкнул».

Предположение Банева: Квадригу «обливали над раковиной», позже – «отмывали над раковиной».

Диана, по мнению Банева, была красивой всегда: «И когда она плакала, и когда смеялась, и когда сердилась, и когда была равнодушной…» Позже переделано: вместо СЕРДИЛАСЬ – ЗЛИЛАСЬ, вместо БЫЛА РАВНОДУШНОЙ – ЕЙ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ.

Во время ухода Банева Квадрига снова начинает всем представляться и знакомиться; сначала он это «громко произнес», но затем найдено более верное выражение: «ясным голосом произнес», что говорит о степени опьянения.

«Росшепер протяжно ЗАВЫВАЛ: „О мой бедный пьяный народ!“» Завывать разборчиво невозможно, поэтому Авторы меняют: КРИЧАЛ.

«Туман стал реже» – «туман поредел». Мокрец в капкане «не издал ни одного стона» – «не стонал».

Подойдя к лежащему мокрецу, Виктор спрашивает:

– Что тут происходит? – растерянно спросил Виктор и вдруг заметил, что прокаженный смотрит не на него, а за его плечо. Виктор хотел обернуться, но в этот момент что-то ударило его в затылок так, что у него лязгнули челюсти. Это было последнее, что он помнил.

Авторы правят текст: меняют ТУТ ПРОИСХОДИТ на СЛУЧИЛОСЬ; убирают РАСТЕРЯННО; меняют ВДРУГ ЗАМЕТИЛ на ТУТ ОБНАРУЖИЛ, ПРОКАЖЕННЫЙ на «ОЧКАРИК», ЗА ЕГО ПЛЕЧО на МИМО… Но текст все равно кажется им вялым, и они переписывают его:

– Что случилось? – спросил Виктор.

Очкарик смотрел не на него, а мимо, глаза его выкатились. Виктор хотел обернуться, но тут его с хрустом ударило в затылок…

Драка между Фламином Ювентой и Баневым в ресторане. Банев не «схватил его за нос», а «ущемил его нос», потом крутил его не «с удовольствием», а с «ледяным наслаждением». Фламин Ювента не «отчаянно размахивал руками», а «месил воздух кулаками», пытался не «ударить ногой в пах», а «лягнуть в пах».

Водитель фургона с книгами через площадь сначала «мелкой рысью побежал», потом «мелкой рысью почесал», затем просто «почесал».

«Братья по разуму» мячи по полю ГОНЯЛИ, позже – ЛЯГАЛИ, затем – ПИНАЛИ.

Для восприятия текста очень важны и описания. «Увидеть картинку», читая книгу, читатель может, только если текст будет описывать эту картинку ярко, достоверно, с точными деталями.

В вестибюле санатория Банев замечает: «…какой-то остряк повесил свою – или, скорее, чужую – шляпу на фикус». Авторы убирают уточнение о принадлежности шляпы, меняют КАКОЙ-ТО на НЕКИЙ. Получается более коротко и емко: «…некий остряк повесил шляпу на фикус».

«Квадрига, охватив ГОЛОВУ РУКАМИ, монотонно бубнил…» Авторы заменяют на НЕЧЕСАНУЮ ГОЛОВУ. РУКАМИ – а чем же еще? НЕЧЕСАНУЮ – добавляет объемности изображению.

В тумане около санатория Банев слышит обычные звуки: «гоготали мужчины, взвизгивали женщины». Позже: «дребезжала посуда, кто-то хрипло орал». В тумане Виктор спотыкается ОБО ЧТО-ТО, затем – О МЯГКОЕ.

Заснувшего пьяного Виктор видит у накрытого стола: «…если не считать одинокой потной лысины, храпевшей мордой в блюде с заливным». «Морда лысины» – неправильно, тем более что непонятно, к какому слову относится «храпевшей» – к «лысине» или «морде». Авторы убирают слово «мордой».

Диана ведет Банева. Авторы добавляют конкретики. Сначала: «пробрались через кустарник», затем: «пробрались через мокрые кусты», затем: «пробрались через сирень».

Еще конкретика. Капкан: «…железные дуги снова сомкнулись и сжали РУКИ ВИКТОРА». Изменено на ЕМУ ПАЛЬЦЫ.

Более яркая картинка. Молодой человек в очках и его долговязый спутник сидели в ресторане не «управляясь с дежурным ужином», а «меланхолично пережевывая дежурный ужин».

В описании города: под карнизами высыпала плесень, ранее – белесая, позже – белая.

Фургон едет, подымая колесами из глубоких луж сначала водопады, затем фонтаны.

Голем приехал за мокрецом, угодившем в капкан, на «санитарном додже». Авторы изменяют марку машины на более привычный «джип», поэтому и далее текст изменяется: грузят Голем с Баневым мокреца в машину сначала «откинув заднюю брезентовую стенку», затем «распахнув дверцу».

«Развороченную кровать» Авторы правят на «разворошенную постель», ибо в номере Банева не кровать поломана, а просто не убрана постель.

Мастерство описания позволяет не только «увидеть картинку», но и «услышать» ее.

«Лязгнула дверца» – так сначала описывается отъезд машины. «Стукнули дверцы» – исправленный вариант.

Банев в санатории слышит: «Кто-то прошел по коридору». Фраза заменяется более конкретной: «Послышались шаги».

От работающего мотоцикла ДОНОСИЛСЯ ТРЕСК, позже – ДОНОСИЛОСЬ ТАРАХТЕНЬЕ. Броневик за оградой лепрозория едет, ЛЯЗГАЯ железом, позже – ПОЗВЯКИВАЯ.

Газета – сначала ХРУСТЕЛА, затем ШЕЛЕСТЕЛА.

Русский язык богат на синонимы, подобные слова. Можно о чем-то сказать так, а можно и этак. Поиск автором «самого правильного» слова тоже очень важен для качества текста.

О лучших девчонках детства Банев вспоминает: «…коленки в ссадинах, дикие кошачьи глаза и пристрастие к подножкам…» Затем Авторы меняют КОШАЧЬИ на РЫСЬИ.

Профессия Банева изменяется: ранее нейтральное «писатель», позже – «беллетрист».

В речи Банева о будущем Авторы меняют «изменения» на «перемены» («…и все перемены маячили где-то за далеким горизонтом»).

Парочка (молодой человек в очках и долговязый) выглядит, по мнению Банева, «как в ПОЛОМАННОМ бинокле: один в фокусе, другой расплывается». Позже ИСПОРЧЕННОМ.

ИЗДАНИЯ

Повесть ГЛ, написанная в шестидесятых годах, опубликована была только во второй половине восьмидесятых (если не считать, конечно, скандального зарубежного издания 72-го года). У каждого моего сверстника, любителя творчества АБС еще в те годы, наверное, есть своя история: «Как ко мне попала рукопись ГЛ». Рукопись эта распространялась в машинописном виде, в виде фотокопий с машинописи, в ксерокопиях (опять же – с машинописи). Помню, в 1979 году я сама перепечатывала ГЛ в восьми экземплярах (желающих было, насколько помню, шестеро, остальные копии делались про запас) с фотокопий…[35]35
  В 1969 ко мне ненадолго попали фотопленки – негатив фотокопии машинописного текста ГЛ, чистовик, но с небольшими рукописными правками. Качество снимков было жутким, да и отпечатать пленку на бумаге не было возможности. И мы, три студента физфака МГУ, по очереди читали вслух текст, разглядывая пленку в детский фильмоскоп, ну, глядя через него на лампу. И записывали на магнитофон («Яуза-5»). А потом давали хорошим людям «послушать Стругацких». – В. Д.


[Закрыть] Символично было, что вскоре после этого вышел на экраны «Сталкер». И, просмотрев его впервые, я не смогла удержаться, чтобы не воскликнуть: «Смогли! Ах, смогли!», что означало: «Стругацкие смогли, несмотря на запрет публикации ГЛ, протащить в диалоги „Сталкера“ некоторые диалоги и реплики из ГЛ». Недавно перепечатанный текст ГЛ почти дословно хранился в памяти, поэтому процесс узнавания высказываний Банева или Квадриги в репликах Писателя при просмотре фильма придавал какое-то дополнительное удовольствие и даже некую сопричастность. О сценарии «Сталкер» и связях этого текста с другими произведениями АБС (ПНО, УНС, ГЛ) будет рассказано в главе «Пикник на обочине», пока же – возвращаемся к публикациям ГЛ.

Первые, журнальные, издания ГЛ («Изобретатель. Рационализатор», 1986; «Даугава», 1987; «Природа и человек», 1988-89) содержат более или менее сокращенные варианты.

В «Изобретателе. Рационализаторе» текст назывался «„Прекрасный утенок“: выдержки из повести „Сезон дождей“» и был действительно сильно сокращен. Убран разговор с Лолой, убран весь-разговор с Бол-Кунацем (по дороге домой и в гостинице), вторая половина разговора в ресторане и вся первая поездка к Диане в санаторий, посещение Баневым гимназии и встреча с детьми, вторая поездка к Диане с Ирмой, вся линия шпиона Павора и его разоблачения Баневым, разговор Банева с Зурзмансором, работа Банева (сюжеты) и бегство вместе с Квадригой… Даже в оставшихся фрагментах были сокращения.

В журналах «Даугава» (Рига) и «Природа и человек» ГЛ назывались «Время дождя». В этих изданиях текст подвергся мелким, но частым сокращениям: изымались 1–2 слова, фраза, предложение. При просмотре этих сокращений можно сделать вывод, что ничего, кроме урезания объема (журналы часто страдают недостатком места при публикации крупных произведений), эти изменения в себе не несут. Специально, по каким-то мотивам, не удалялось ничего. Достаточно в этих изданиях и опечаток: журналы времени перестройки часто печатались небрежно для ускорения работы над изданием, и это, скорее, особенность того времени, чем нечто более существенное. Кое-что еще проскальзывало в них из варианта рукописи, позже (в другом издании – журнальном или книжном) уже убранное или измененное.

Первое книжное издание ГЛ (отдельное, без включения их в ХС) было в сборнике научной фантастики (Вып. 34, 1990), затем в 1991 году вышла книга «Гадкие лебеди» в Таллинне, в 1993 – вместе с ГО (издательство «Terra Fantastica»), с ЗМЛДКС и ПНО (совместное издание издательств «Альянс» и «Полисофт») и, наконец, в 1997 году в «Мирах братьев Стругацких».

Текст ГЛ был частично восстановлен по рукописям и исправлен в «Мирах братьев Стругацких» и окончательно – в собрании сочинений «Сталкера».

ХС, которая включала в себя ГЛ в качестве Синей Папки, была сначала дважды опубликована в 1989 году (Л.: «Советский писатель» и М.: «Орбита», серия «АЛЬФА фантастика»), а затем переиздавалась вместе с ГЛ, за исключением издания в «Мирах братьев Стругацких».

При внесении текста ГЛ в качестве Синей Папки в повествование ХС сам текст не изменился, но количество глав ГЛ сократилось (от двенадцати до пяти). Они приобрели собственные названия: главы 1–3 стали второй главой ХС с названием «Банев. В кругу семьи и друзей»; главы 4–6 – четвертой главой «Банев. Вундеркинды»; главы 7 и 8 – шестой главой «Банев. Возбуждение к активности»; главы 9—11 – восьмой главой «Банев. Гадкие лебеди»; глава двенадцатая стала десятой главой ХС с названием «Банев. Exodus».

«Сказка о Тройке»

Непростая судьба «Сказки о Тройке», едко-сатирического произведения, которое вроде бы должно было стать продолжением юмористически-оптимистического «Понедельника…», выразилась в очередности публикации ее вариантов. Первоначальный, нулевой, черновой вариант, написанный в марте 67-го года, публикуется здесь впервые. Окончательный чистовик (так называемая СОТ-1) написанный в мае 67-го, первый раз был опубликован в журнале «Смена» в 1987 году. Сокращенный вариант, а вернее, основательно переделанная в октябре 67-го года версия, СОТ-2,– в 68-м году в журнале «Ангара».

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

Работа над созданием СОТ протекала очень интенсивно. Сначала, как всегда, шла разработка сюжета и фабулы, реалий и особенностей описываемого места событий. Тогда был изображен Авторами и план Китежграда и окрестностей (см. рисунок); масштаб карты: в 1 см 200 м.

На плане можно видеть тайгу на севере и на юге; заколдованное болото и соединенное с ним озеро, также из болота вытекает ручей, впадающий в реку Китёжу; автомобильную дорогу, проходящую с юга до города, около которой расположена деревня Лопухи и справа от дороги – заколдованный холм; железную дорогу, проходящую через город с юго-востока на север; реку под названием Китёжа, также проходящую через город, но с северо-востока на юго-запад. Сам Китежград на плане расположен следующим образом: железная дорога отсекает завод маготехники от остального города, по другую сторону железной дороги от завода расположен вокзал. Река Китёжа отделяет Новый Китеж от Старого. На правом берегу реки обозначены (перечень по течению реки) завод маготехники, вокзал, пристань, гостиница, столовая, кафетерий, дом культуры; за безымянным ручьем, вытекающим из болота и впадающем в реку, расположены Черемушки, курган циклотации, городской сад и колония. По другую сторону реки напротив центральной части города расположен Старый Китеж с огородами и старой крепостью.

Курган циклотации, изображенный на карте, так и остался необъясненным явлением, Авторы о нем более нигде не пишут. Черновой же вариант СОТ, СОТ-0, полностью представлен ниже. В машинописном тексте изредка присутствует рукописная правка, Хлебовводов называется Хлебоедовым, а фамилия председателя Тройки еще не определилась окончательно: Вунюков – иногда Ванюков.

СКАЗКА О ТРОЙКЕ

Пролог

Мы сидели на ступеньках заводского клуба. Федя читал позавчерашний номер «Китежградских новостей», медленно ведя по строчке черным неразгибающимся пальцем, а я просто жмурился на солнышко и переваривал обед. Комаров и слепней поблизости не было, они тоже, вероятно, переваривали обед. Окна заводского управления были раскрыты, и слышно было, как пишущие машинки вяло и неубедительно отвечали на энергичные напористые очереди «рейнметаллов». Вообще, если зажмуриться, можно было представить себя в районе боев местного значения. В полуподвале управления, подчиняясь сложному ритму, сдвоенно и тяжело лязгали печатающие механизмы табуляторов. Пикирующими бомбардировщиками завывали и визжали на складе циркулярные пилы. По бомбардировщикам выпускали обойму за обоймой скорострельные пневматические молотки. В ремонтных мастерских за клубом, устрашающе гремя гусеницами, разворачивались танки, а где-то в цехах дальнобойно ухал паровой молот. И еще у ворот склада разгружали машину листового железа – звуки были сочные, впечатляющие, но я не мог подобрать для них военную аналогию.

– Саша, что такое детский сад? – осведомился Федя.

– Детский сад? Детский сад… – Я подумал. – Детским садом называется организация, которая заботится о детях дошкольного возраста, пока родители заняты на производстве.

– Спасибо, Саша, – сказал Федя, и по его тону я понял, что он не удовлетворен.

– А что там написано? – спросил я.

– «У меня аптека, а не детский сад…» – по слогам прочитал Федя.

– Ясно, – сказал я. – Заведующий китежградской аптекой подвергается принципиальной критике за то, что препятствует выдвижению молодых кадров. Так?

– Кажется, так, – сказал Федя неуверенно. – Но я все равно не понимаю… Аптека – это магазин, где продают лекарства… Вы знаете, Саша, я стал понимать даже хуже, чем раньше. Он что хотел сказать, что не хочет продавать лекарства детям дошкольного возраста, пока их родители заняты на производстве? Тогда он прав, они же маленькие, не понимают… А молодые кадры – это просто молодые люди… Да, правильно, здесь есть такое слово. Кад…ры. Вот оно. Нет, не понимаю.

– Заведующий хотел сказать, – пояснил я, – что ему в аптеке нужны опытные работники, а не молодые люди, которых он фигурально сравнивает с детьми дошкольного возраста.

– А, – сказал Федя. – Тогда другое дело. Как же можно сравнивать? Тогда он не прав. Молодые люди – скажем, вы, Саша, – это одно, а маленькие дети – это совсем другое. Правильно его критикуют. Я, знаете ли, тоже не люблю, когда человек хочет сказать одно, а говорит совсем другое. Помните, когда Говорун назвал Спиридона старой дубиной? Зачем? Ведь Говорун хотел сказать, что Спиридон недостаточно понятлив, и хотя это тоже совершенно неправильно, потому что Спиридон, по-моему, самый понятливый из нас, что, в общем, неудивительно, если учесть, сколько ему лет, но совсем уж непонятно, почему нельзя было именно так и выразиться, не прибегая к уподоблению такому совершенно постороннему, решительно не имеющему к делу никакого отношения веществу, как дерево. Или я ошибаюсь? – Он с некоторой тревогой наклонился и заглянул мне в глаза.

Я открыл было рот, но тут представил себе, в какие дебри нам придется забираться, как трудно будет объяснить, что такое метафоры, иносказания, гиперболы и просто ругань, и зачем все это нужно, и какую роль здесь играют воспитание, привычки, степень развитости языка, эмоции, вкус к слову, начитанность и общий культурный уровень, чувство юмора, такт, и что такое юмор, и что такое такт, и представив себе все это, я ужаснулся и горячо сказал:

– Вы совершенно правы, Федя.

Федя застенчиво улыбнулся и снова углубился в газету. Очень он мне нравился. Очень он был мягкий, добрый и деликатный. Он медленно вел палец по очередной строчке, подолгу задерживаясь на буквах «щ» и «ь», трудолюбиво сопел, добросовестно шевелил большими серыми губами, длинными и гибкими, а наткнувшись на точку с запятой, надолго замирал, собирал кожу на лбу в гармошку и судорожно подергивал далеко отставленными большими пальцами ног. Пока я смотрел на него, он добрался до слова «дезоксирибонуклеиновая», дважды попытался взять его с налету, не преуспел, применил слоговый метод, запутался, пересчитал буквы, испугался и наконец в полном смятении задрал правую ногу, осторожно снял пенсне и принялся тереть линзы о штанину левой. Потом он робко посмотрел на меня.

– Дезоксирибонуклеиновая, – сказал я. – Это такая кислота. Дезоксирибонуклеиновая.

Он снова водрузил пенсне на сморщенную переносицу.

– Кислота, – повторил он. – А зачем она такая?

– Иначе ее никак не назовешь, – сочувственно сказал я. – Разве что сокращенно: ДНК. Да вы это пропустите, Федя, читайте дальше.

– Нет, – сказал он, виновато улыбаясь. – Устал. Лучше я немножко так посижу.

Он отложил газету, обхватил колени руками и стал смотреть вдаль за реку, на поля, томящиеся сладко под солнцем. Там по желтой ровной насыпи, выбрасывая белые дымки, полз игрушечный поезд. Потом в небе над поездом возникло летающее блюдце, сверкнуло солнечными зайчиками, низко пронеслось над серыми башнями крепости, вновь ослепительно сверкнуло над «Черемушками» и пропало – нырнуло в туманное марево над Колонией.

– Сегодня утром, – сказал Федя, – к нам в мастерские приходил Константин, знаете, этот, несчастный, с Бетельгейзе. Плакал. Как это все-таки ужасно, когда не можешь вернуться домой!

– А зачем он приходил?

– Принес металлическую пластинку, просил просверлить два отверстия – не берет сверло. И он заплакал. Неужели никак нельзя ему помочь? Обратиться к специалистам, на специальный завод… Невозможно смотреть, как он мучается.

– Какие же у нас специалисты, – сказал я. – У нас такие специалисты лет через двести будут. Придется ему потерпеть.

Мы оба непроизвольно вздохнули.

– Я тоже домой хочу, – сказал Федя.

– И я хочу, – признался я.

– У меня дома клавесин есть, – сказал Федя мечтательно. – Стоит у меня там на горе клавесин, на леднике. Я люблю играть на нем в ясные лунные ночи, когда очень тихо и совершенно нет ветра. Тогда меня слышат собаки в долине и начинают мне подвывать. Право, Саша, у меня тогда слезы навертываются на глаза, так это получается хорошо и печально. Луна, звуки в просторе несутся, и далеко-далеко воют собаки.

– А как к этому относятся ваши соседи? – спросил я.

– Их в это время никого нет. Остается обычно один мальчик, но он мне не мешает. Он хроменький… Впрочем, это вам не интересно.

– Наоборот, очень интересно.

– Нет-нет. Вы, наверное, хотели бы узнать, откуда взялся на вершине клавесин? Его занесли альпинисты. Они ставили рекорд и обязались втащить на нашу гору клавесин. У нас на горе много неожиданных предметов. Задумает альпинист подняться на вершину на мотоцикле, и вот у нас мотоцикл, правда, испорченный. Попадаются гитары, велосипеды, бюсты,[36]36
  Намек в то время был прозрачным: незадолго до написания СОТ на какой-то пик (наверно, Ленина) взволокли бюст (естественно, Ленина). Дело шло к столетнему юбилею. Кстати, вот замечательный текст, прочитанный мной на соответствующей бронзовой доске: «Наградить Курганский машиностроительный завод им. Ленина орденом Ленина и впредь именовать: Курганский ордена Ленина машиностроительный завод им. Ленина»… – В. Д.


[Закрыть] зенитные пушки. Один рекордсмен хотел подняться на тракторе, но трактора ему не дали, а получил он асфальтовый каток. Если бы вы видели, как он мучился! Как старался! Но ничего не вышло. Не дотянул до снегов. Метров пятьдесят не дотянул, а то бы у нас был асфальтовый каток…

Федя замолчал. У меня не было клавесина, и, может быть, именно поэтому мне тоже ужасно захотелось домой. Я пригорюнился и, подперев подбородок ладонью, стал смотреть на груду бракованных волшебных палочек, сваленных у забора среди прочего металлолома.

Из столовой вышла компания молоденьких работниц. Завидя Федю, они принялись поправлять платочки и взбивать прически, размахивать ресницами, перехихикиваться и совершать прочие обыкновенные для их возраста действия. Федя дернулся, чтобы удрать, но сдержался и, потупившись, стал щипать рыжую шерсть у себя на левом предплечье. Девушки это сейчас же заметили и затянули частушку матримониального содержания. Федя жалобно улыбался. Девушки стали его окликать и приглашать вечером на танцы. Федя вспотел. Когда компания прошла, он судорожно перевел дыхание и сразу перестал улыбаться.

– Вы, Федя, пользуетесь успехом, – сказал я не без некоторой зависти.

– Да, это очень меня мучает, – произнес Федя, – Вы меня не поймете. У вас тут совсем иные порядки. А ведь у нас в горах матриархат… Я не привык… Это совершенно невыносимо, когда на тебя обращает внимание столько девушек сразу. У нас такое положение грозило бы многими бедами… Впрочем, у нас это невозможно.

– Ну, у нас это тоже бывает только в исключительных случаях, – возразил я. – И потом, они больше шутили, чем что-нибудь серьезно.

– Шалунишки! – вскричал Панург. – Симпомпончики! Между прочим, матриархат имеет свои преимущества. В московском городском бассейне некий гражданин повадился подныривать под купальщиц и хватать их за ноги. И вот одна из купальщиц, изловчившись, двинула его ногой по голове. – Панург захохотал во все горло. – Она попала ему по челюсти, вышла и отправилась одеваться. Проходит время, а гражданина нет и нет. Вытащили его… – Панург снова захохотал, – Вытащили они его… – Панург еле говорил от смеха. – Вытащили, понимаете ли, его, а он уже холодный. И челюсть сломана.

Мы с Федей тоже не могли удержаться от смеха, хотя я ощутил некий озноб, а по шерстистому загривку Феди прошла волна. Потом Федя тоскливо сказал:

– Домой хочу. У вас было сегодня заседание?

– Было, – сказал я. – И еще будет.

– А что было сегодня?

– Изобретатель вечного двигателя. Очень он понравился Вунюкову. А потом Вунюков рассказывал, как он был финдиректором Всесоюзного общества испытателей природы.[37]37
  Здесь, конечно, имеется в виду «Чудо в Бабьегородском переулке». Так с подачи журналистов называлась довольно темная история с созданием на заводе «Сантехника» в Москве устройства (теплового насоса), нарушающего второе начало термодинамики (а по размышлении – и первое). Не вдаваясь здесь в подробности, можно отметить, что последующие опыты проводило Московское общество испытателей природы – старинная организация, созданная еще в 1805 г. при МГУ. Это общество, между прочим, имеет биологическое и геологическое отделения, при чем тут термодинамика? (Кстати, АНС редактировал книгу Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Экипаж „Меконга“», где также упоминается это «чудо».) – В. Д.


[Закрыть]

– А меня когда вызовут? – спросил Федя.

– Ох, не знаю, – сказал я. – Ничего я не знаю, Федя. Застряли мы здесь с тобой… простите, с вами, конечно.

– Ничего, ничего, – сказал Федя. – Вы называйте меня на «ты», если вам хочется. Я понимаю, это смешно, мы уже давно знакомы и все на «вы», но я как-то не умею на «ты». А вам если хочется, пожалуйста…

Я почувствовал себя обязанным ободрить его.

– Ничего, Федя, – сказал я. – Всему бывает конец.

Мы встали. Обеденный перерыв кончился. Я отправился в КБ, а Федя – в свои мастерские. На крыльце осталась аккуратно сложенная газета и шапочка с бубенцами, которую час-го оставлял после себя Панург.

Глава первая

Ровно в пять часов я перешагнул порог комнаты заседаний. Как всегда, кроме коменданта, никого еще не было. Комендант сидел за своим столиком, держал перед собою открытое дело и весь подсигивал от нетерпеливого возбуждения. Глаза у него были как у античной статуи, а губы непрерывно двигались, словно он повторял в уме горячую защитительную речь. Я прошел на свое место, достал из стола тома «Малой Советской Энциклопедии», раскрыл тетрадку для стенографии и заточил карандаш.

– Всенепременнейше! – громко сказал комендант и победительно оглядел пустую комнату. Затем он очнулся.

– Я не понимаю, Александр Иванович, – заявил он, – что вам стоит? Это же смешно! А ведь вы мне казались не формалистом.

– А в чем дело? – спросил я.

– Вы меня гробите! – закричал комендант. – Вот в чем дело! Две недели заседаем, и только одно положительное решение! Я не понимаю, какого рожна вам нужно? Двигатель с КПД двести процентов! Йог с обратной перистальтикой! Эта самая… трисекция… этой… квадратуры! Я уже не говорю о пришельцах. Что за безобразное безобразие с этими пришельцами помучается? Что за бездушное отношение? Люди летели тыщи лет, можно сказать, жизни не пожалели… Вот что вы мне здесь написали? – Он стал торопливо рыться в бумагах. – Вот… «Неизвестное существо (возможно, вещество) с неизвестной планеты (возможно, не с планеты) невыясненного химического состава и с принципиально неопределяемым уровнем интеллекта…» Это же безобразие, а не краткая сущность необычности! Неизвестное… неизвестной… неопределяемым… Вы для кого это пишете? Вы для Фарфуркиса это пишете! Его хлебом не корми, только дай выяснять невыясненное и определять неопределяемое…[38]38
  Позже вставлено: «Опять же отложат до выяснения…» – С. Б.


[Закрыть] Саботаж! – заорал он вдруг. – Я жаловаться буду! В центр! Я до самого товарища Голого дойду!

– А как я, по-вашему, должен был написать? – спросил я раздраженно. – Ни рук, ни ног у него нет, головы тоже нет, ничего нет, кроме запаха… Даже Рабиновичев его фотографировать отказался, потому что не нашел, где у него фас.

– Вы разумный человек? – спросил комендант неожиданно спокойно.

– Более или менее, – ответил я.

– Вы хотите здесь сидеть год, два, три… Хотите?

– Не хочу и не буду, – сказал я. – Кончу свои дела на заводе, и только вы меня здесь и видели.

– Эгоист! – прошипел комендант. – А я? А мне что делать? Послушайте, Александр Иванович, – сказал он плачущим голосом. – Я же погибаю там, с этими змеями вонючими, с этими каракатицами… Я аппетит потерял, худею… И никакой же перспективы! Неужели нельзя посочувствовать? Сегодня вот еще один паразит прилетел, лопочет чего-то не по-русски, каши не жрет, мяса не жрет, а жрет он зубную пасту, видите ли… Бандитизм! – заорал он и вдруг затих, и глаза его снова сделались, как у статуи.

Вообще, я ему очень сочувствовал. Жил-был человек, ничего такого не делал, был комендантом рабочего общежития, достиг успехов, и вдруг вызвали его и перевели с повышением: комендантом колонии Необъяснимых Явлений. Будь он помоложе, поначитанней, он, возможно, и прижился бы там, на мой взгляд там было очень интересно, но комендант был не таков, комендант был служака, и к тому же человек повышенной брезгливости. И я охотно верил, что он погибает. Но я-то что мог сделать?

– Ну хорошо, товарищ Зубо, – сказал я примирительно. – Ну давайте посоветуемся. Ну чем я могу помочь?

– Вы научный консультант, – сказал комендант задушенным голосом. – Вы как сформулируете, так всё и будет. Ну написали бы… Космический, мол, пришелец с планеты… Знаете вы какие-нибудь планеты?

– Марс, – сказал я.

– Нет, Марс, говорят, близко очень, еще обнаружится. Какие-нибудь такие планеты знаете? Особой удаленности, куда еще не скоро доберутся. Ну, все равно. Космический, значит, пришелец, представляет огромный интерес для науки и, следовательно, для народного хозяйства. Опытом поделиться может или, скажем, пустыни орошать. Вам что – авторучкой только шевельнуть, а мне облегчение: одну глисту с плеч долой. Невозможно же, две недели заседаем, а Вунюков только один вечный двигатель принял, да и то, по-моему, по блату, видел я, как этот изобретатель с Фарфуркисом шептался…

Я хотел ему сказать, что именно этот случай с вечным двигателем и демонстрирует мою беспомощность, потому что именно я требовал гнать изобретателя в три шеи, но тут заявилась Тройка в полном составе – все четверо.

Лавр Федотович Вунюков, ни на кого не глядя, проследовал на председательское место, сел, водрузил перед собой огромный портфель, с лязгом распахнул его и принялся выкладывать на зеленое сукно предметы, необходимые для успешного председательствования: роскошный бювар крокодиловой кожи, набор шариковых авторучек в сафьяновом чехле,[39]39
  В то время шариковые ручки были предметом весьма престижным: они только-только вышли из состояния глухого дефицита. Их дарили, перезаряжали стержни пастой через пишущий узел, а над канцелярским ларьком в Главном здании МГУ висело гордое объявление: «Шариковые ручки». – В. Д.


[Закрыть] коробку «Герцеговины Флор», зажигалку в виде Триумфальной арки и театральный бинокль. Отставной полковник мотокавалерии, брякнув медалями, устроился справа от него, высоко задрал седые брови и, придав таким образом своему лицу выражение бесконечного изумления и неодобрения, мирно заснул. Рудольф же Архипович Хлебоедов, еще более пожелтевший и усохший за минувшие три часа, сел ошую Лавра Федотовича и принялся немедленно что-то шептать ему в ухо, бегая воспаленными, с желтизной глазами по углам комнаты. Фарфуркис устроился на жестком стуле напротив коменданта, вынул толстую дряхлую записную книжку и сразу же сделал в ней пометку.