Текст книги "Беспамятство"

Автор книги: Светлана Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 15

Мать Бачелиса, крупная некрасивая женщина, была дворником. Не теперь, разумеется, а когда растила Юрочку. В молодости – передовая комсомолка Зоя Сидорчук, ученица рабфака и участница художественной самодеятельности, тянулась к активной жизни. Она решительно оставила маленький тихий и славный городок, из которых и состоит по преимуществу Россия, и переехала в столицу, поступать на факультет культпросветработы Библиотечного института им. Надежды Константиновны Крупской (жена Ленина, среди прочих просветительских задач, одно время занималась и библиотеками, сочинив ряд незамысловатых инетрукций). Зоя рассчитывала вернуться в родные места директором фабричного клуба, в крайнем случае, кинотеатра – единственного в городе. Это ли не предел мечтаний провинциальной энтузиастки? Теперь бы сказали – хилые карьерные устремления, но нынче за окном другие времена. А тогда Зоя не без оснований чувствовала себя патриоткой.

Конкурс в столь малопрестижный московский вуз, к тому же располагавшийся в то время за городской чертой, на железнодорожной станции Левобережная, был невелик, и девушка поступила без проблем, заселилась в общежитие (комната на двенадцать человек), кое-как перебивалась с хлеба на воду, поскольку из дома ей помочь не могли. Через год престарелые родители умерли, а Зоя даже на похороны не поехала ввиду полного отсутствия денег. Она погоревала, но унывать себе не позволила, выдвинулась в старосты группы, летом организовала девчат на прополку овощей и окучивание картофеля в подмосковном колхозе – там кормили бесплатно, зимой подрабатывала в институтской канцелярии, а до начала лекций разносила но почтовым ящикам жителей Библиотечной улицы газеты и письма, В свободное время репетировала в театральном кружке и до самозабвения любила танцы, которые по выходным и в праздничные дни устраивались во всех московских вузах. В середине прошлого века, в отсутствие телевидения и компьютеров, танцевальные вечера были самым массовым и любимым развлечением молодёжи, попутно заменяя клуб знакомств.

Живая, энергичная, всегда весёлая, Зоя пользовалась успехом у парней, невзирая на грубую ленку непривлекательного лица. От женихов не было отбоя, в том числе перспективных, с отделения общественно-политической библиографии, среди них попадались даже партийные. А она выбрала щуплого, слабого здоровьем студента университетского юрфака Лёву Бачелиса, интеллигента в третьем поколении и интернационалиста по складу ума. Зое казалось, он больше других нуждается в сильной опоре, однако дальнейшая жизнь обнаружила в некрепком теле Лёвушки стоический характер. Он и без жёсткой пробы на доблесть мог счастливо пройти опасными земными тропами до самой старости, но не получилось. Его ожидала иная участь.

Когда Зоя забеременела, Лёва повёл сё в загс, а оттуда к родителям, старым московским юристам, честным, скромным и потому не слишком преуспевающим. Бачелисы были обескуражены – они ждали невестку-еврейку, а не здоровую, хоть и худющую курносую деваху, но вида не подали и приняли некрасивую русскую Зою как дочь. Прожили вместе недолго, но добра и любви, которыми в этой семье сё одарили, хватило Зое на целую жизнь. Юрочке исполнилось полтора года, когда мужа арестовали за участие в студенческой группе правозащитников, выступивших против подавления советскими войсками Пражского восстания. Следом забрали и его родителей, возможно, лишь для того, чтобы выбить из сына фамилии сообщников, которых он упорно отказывался называть. По прошествии некоторого промежутка времени – не слишком большого, но вполне заслуживающего определения «исторического» – поступок Левы Баче лиса называют героическим, а в те годы считали идеологически безобразным и предательским.

Через два года Лёва умер от туберкулёза в следственном изоляторе, родители куда-то сгинули без суда и следствия, а Зою с ребёнком вытряхнули из квартиры прямёхонько на улицу. Вот тогда-то она и устроилась в домоуправление дворником. Зарплата была маленькой, каморка под лестницей – без окна, но с батареей парового отопления. Именно это убогое жилище и явилось для бездомной матери островком спасения. Днём она старательно, как делала вообще все, что ей поручали, махала метлой из берёзовых прутьев, ночами, когда малыш спал, мыла в подъездах бесконечные лестничные марши. Она никогда не считала ступенек, чтобы не сойти с ума, а старательно протирая мокрой тряпкой углы и стены возле мусоропровода, читала вслух стихи: Свободы сеятель пустынный// Я вышел рано, до звезды... Шлёп, шлёп половой тряпкой. Рукою чистой и безвинной// В порабощённые бразды// Бросал живительное семя. Шлёп, шлёп.,. Но потерял я только время//Блате мысли и труды. За лестницы платили тоже мало, но дополнительно. Важно было сохранить, вырастить и дать юридическое образование единственному потомку Бачелисов, духовному наследнику Лёвушки. Так Зоя понимала свою миссию.

О новом замужестве она не мечтала, хотя претенденты нашлись быстро: слесарь-сантехник, от которого несло перегаром, разбавленным с утра свежей струёй алкогольного запаха, и пожилой счетовод жилконторы, сильно пьющий только по праздникам, а по будням – в меру. Счетовод один обладал двухкомнатной квартирой – дети выросли и разъехались, жена умерла, а стирать и готовить он не умел, поэтому намеревался жениться вторично. Жить под лестницей Зое было тяжело и тоскливо, но совершенно непонятно, как чужой грубый мужик может заменить нежного и стеснительного Лёвушку, да ещё оказаться хорошим отцом Юрочке. Так, напрягая жилы, и тащила Зоя в одиночестве воз забот и ответственности за жизнь сыночка, баловала его, как могла, во всём себе отказывая и думая только о главной цели – поставить Бачелиса-младшего на крепкие ноги юриста,

Чтобы мальчик не чувствовал себя ущербным, мать, отказывая себе в необходимом, покупала ему дорогие вещи и игрушки, без которых он вполне мог бы обойтись, но это позволяло ему хвастать перед теми, кто хвастался перед ним. Испортить ребёнка подарками Зоя не боялась: хорошего не испортишь, а Юрочка казался ей замечательным. Правда, по дому не помогал, иногда мусор вынесет, наморщив нос, так ведь мужчина. Да и откуда ему время взять? Учился он на одни пятерки, шахматный кружок посещал и делал успехи, потом, правда, бросил, променял на спортивную секцию.

На вопрос классного руководителя, где работает мама, юный Бачелис, не моргнув бархатным глазом, ответил: в бухгалтерии домоуправления – самая низкая должность, которую он мог придумать, чтобы не слишком кривить душой, но и не самая стыдная, а дворничиха – звучало отвратительно. Если бы Зоя и прослышала об этой лжи, то наверняка оправдала сына – ребёнок защищается от презрения сверстников, которым лишь бы за что-нибудь зацепиться. Сам обороняется, маму на помощь не зовёт – гордый и независимый. Это лучше, чем слабый и ябеда.

Мальчик рос некрасивым, за оттопыренные уши его дразнили зайцем, но недолго – Юра начал заниматься боксом и научился давать отпор даже старшеклассникам, причём бил ие до первой крови, как полагал неписаный кодекс школьной чести, а до до тех пор, пока противник не попросит прощения. Без унижения врага он не чувствовал себя победителем. На мелкие тычки и обидные слова сразу никогда не отвечал, напротив, делал вид, что не обращает внимания, он сам выбирал удачный для мести момент и тут уж старался расквитаться по полной, чтобы навсегда отбить у забияки охоту дразнить и задевать его, Юрия Бачелиса.

К наукам Зоин сынок оказался способным и окончил школу с медалью, а институт с красным дипломом. В выборе профессии уступил желанию матери, впрочем, его самого привлекала юридическая казуистика. Но из-за пятого пункта поступить оказалось проще в ленинградский вуз. Зоя в память о принципиальном Левушке записала сына евреем – в те годы в паспорте имелась графа «национальность», позволявшая не только более или менее грамотно вести статистику, но потомкам сохранять историко-культурную идентификацию с братьями по крови и гордиться предками. Заносчивый Юрочка, воспитанный на культе отца, ощущал себя скорее евреем, чем русским. Возможно, еврейская половинка подавляла русскую потому, что русская являлась обычной, ничем не примечательной, вполне уверенной в себе, а у еврейской были проблемы, и она нуждалась в защите. А может, это было нечто более сложное и высокое, и Юра, как представитель народа, рассеянного по миру, бессознательно испытывал давление исторической предопределённости.

После успешного окончания института новоиспечённый юрист несколько раз менял работу, не находя приложения своим талантам и амбициям. Чтобы вырваться вперёд, он, втайне от матери, провернул с институтскими приятелями аферу – создал небольшую недолговременную пирамидку, мифическую финанеовую группку «Полная чаша», юридически вполне законную в беззаконную эпоху первоначального накопления капитала на постсоветском пространстве.

Общество арендовало пару небольших комнатёнок в одной из почивших в бозс государственных контор, и занимало деньги у населения под огромные проценты, якобы для вложения в ценные бумаги и производство. Обыватели (можно назвать их глупыми и жадными, но правильнее – несчастными гражданами своей большой и безалаберной державы), которые прежде никогда ни о каких ценных бумагах, кроме государственных облигаций, не слыхали и банковских структур кроме сберкассы не видели, давились в очереди, чтобы отдать свои кровные в руки мошенников. Очень существенно, что проценты выплачивались ежемесячно. Из окошка во дворе, запруженном людьми, первые счастливчики уже получали реальные деньги, что действовало лучше всякой рекламы, создавая нездоровый ажиотаж. Получившие дивиденды как настоящие игроки не останавливались, не прятали деньги в карман, не уносили с собой, чтобы закрыть брешь в семейном бюджете, а тут же, не отходя от кассы, снова отдавали их в рост. За два года работы группа «Полная чаша» принесла устроителям баснословные суммы и растворилась в неконтролируемой массе подобных махинаторов, оставив разогретых вкладчиков с носом. Они взывали к любимым властям, но те лишь пожимали плечами: во-первых, вы не одни такие дурные, во-вторых, деньги отдавали добровольно.

Сколотив капиталец, Юрий Львович вернулся в столицу, где долго присматривался к обстановке, пока не встретил Большакова* Два честолюбца, целеустремлённые, мыслящие конструктивно и малощепетильные, быстро нашли общий язык* Однако Бачслис, более молодой, чем его начальник, лучше чувствовал возможности нового времени и смотрел дальше. Вместе с тем он хорошо понимал, что плод должен созреть и выдержка – важная составляющая успеха* Умение глубоко скрывать свои намерения, приобретенные ещё на школьной скамье, оказалось бесценным качеством.

Деньги и положение преобразили Юрия Львовича. Высокий, стройный, одетый дорого и красиво, он вёл себя легко и раскованно, руки держал в карманах брюк, небрежно зажав локтями иолы расстёгнутого пиджака и выставив на обозрение традиционную для еврейского костюма жилетку* Жилетки он заказывал у лучших портных, в больших количествах и самые разнообразные, а относился к ним, как английская леди к шляпкам. Ещё до выхода очередного номера мужского глянцевого журнала мог назвать, какой узел и рисунок галстука будут нынче в моде. Регулярно посещал фитнес-клуб, синагогу, слыл вегетарианцем и любителем русского бильярда.

Бачелис не был вовсе лишён чувств, чувственности, даже в какой-то мере чувствительности* Но над эмоциями всегда брал верх разум: его характер, очень цельный, лепился вокруг стержня рациональности. На поведение наложили отпечаток учёба и работа в городе на Неве. Народец там, что ни говори, особый – питерское интеллигентское чистоплюйство не тянет против столичной спеси. Юрий Львович был приверженцем правил, но верный подход применял с умом. Как на рентгене, видел конструкцию законов и дыры, оставленные в них депутатами под давлением лобби или собственных интересов. Использовать эти лазейки на благо компании считал делом чести. Блестящий профессионал, он свободно ориентировался в политических нюанеах и биржевых показателях. Казалось, нет вопроса, на который Бачелис не знал ответа, но в голове держал только то, что опасно хранить в компьютере. Он пользовался благосклонностью и полным доверием хозяина, который и себя-то проверял постоянно. Это исключение из правил отец объяснял дочери так: «Я могу надавить, прихлопнуть, заплатить, а он владеет более тонкими комбинационными схемами и великолепно их реализует.

Этот молодой человек для меня незаменим, поэтому получает самую высокую зарплату, чтобы не переманили».

На самом деле корни доверия к юрисконеульту лежали гораздо глубже. Его досье Большаков изучил вдоль и поперёк. Интересовался, откуда у молодого человека взялись огромные деньги, которые он вложил в корпорацию, но ничего компрометирующего не узнал, видно, грамотно зачистили концы, что тоже говорило в пользу юриста. Виталий Сергеевич перманентно устраивал Бачелису тайные испытания – и так и этак, и на взятки и на слухи – чист как стеклышко. Жизнью не избалован. Это хорошо. Крайне сдержан, при том что оживленное улыбчивое лицо всегда радостно устремлено навстречу собеседнику. Прочесть на нем что-либо, кроме благожелательности, ещё никому не удавалось. Физически крепок, как сам Большаков в молодости, всё-таки – минус двадцатка. Внешность запоминающаяся, но, к счастью, не красавец – красавцы и люди маленького роста интуитивно вызывали у Большакова подозрение. Небольшая круглая голова Бачелиса с глубокими залысинами и сильно оттопыренными ушами выглядела забавно, если бы не одно но – лицо, которое точнее было бы назвать обезьяньей мордочкой, украшали выразительные карие глаза, которые сделали бы честь любой женщине. Впрочем, всё это побочные атрибуты, главное – предан до печёнки и без лести. Если не ему верить, то кому же?

Со своей стороны, Бачелис видел, что Большаков относится к нему как к близкому человеку, но ничего трогательного или заслуживающего особой благодарности в этом не находил. Если бы в своё время жена родила боссу парня, а не девку, или зять не оказался упёртым глупцом, то ситуация могла выглядеть иначе. А так, преемник фактически отсутствовал. Значит, ему, наследнику диссидента и дворничихи, повезло. Нюх нюхом, но удача – категория намного выше, а она пока ни разу не изменяла. Оставалось только аккуратно, не делая резких движений, подхватить холдинг. Без крови. Крови Юрий Львович не любил – всё-таки юрист. К тому же грубые методы устарели. Кончилось Чикаго тридцатых годов. На дворе третье тысячелетие, и мозги ценятся выше силы. Так что, извините, уважаемый Виталий Сергеевич, мы, как сказал один картавый честолюбец, пойдём другим путём.

Для воплощения своих нехилых замыслов Бачелис выбрал инетрумент, испытанный веками, хотя и коварный – женщину, полагая, что в руках опытного настройщика она не подведёт. Возможно, кому-то Вероника казалась умной или хитрой, только не ему. Юрий Львович считал её «себе на уме», что указывает на определенную ограниченность, и собирался это качество выгодно использовать. Впрочем, заинтересованность оказалась взаимной, поэтому события развивались по восходящей.

Старая Бачелис доподлинно знала о сыне только одно: работа интересная, денег платят много. По её понятиям – слишком много. В глазах бедняков такие деньги всегда подозрительны, а она большую часть жизни считала копейки. Правда, настали иные времена, которые в голове бывшей комсомольской активистки не укладывались. За тяжелыми рабочими буднями и такими же трудовыми выходными она не заметила, как преображался мир, да и теперь не могла толком разглядеть результатов перемен из окна загородного особняка. Продукты привозил шофёр, дом убирала приходящая женщина, бывшая учительница младших классов, тоже немолодая, которая жила на одну пенсию, да ещё и дочке, бюджетнице, старалась помочь. Каждый месяц после оплаты квартирных счетов женщина, покрепче зажав оставшееся в кошельке, ездила на оптовый рынок за дешевыми продуктами, однако денег всё равно не хватало. Вот повезло – знакомые пристроили подрабатывать. Зоя Ивановна бывшую учительницу очень жалела, дарила свою одежду и сумки набивала продуктами для внуков – у домработницы их было трое.

Сама Бачелис о внуках только мечтала. Очень хотелось увидеть, как продолжится Лёвочка! Она рассказала бы внукам про деда, они – своим детям, те – своим. Зоя Ивановна чувствовала ответственность перед погибшим мужем за сохранение родовой памяти и тревожилась – скоро помирать, а она не успела связать живым узелком прошлое с будущим. Юрочка всё не женится и ничего о себе не рассказывает. Живет в Москве, в большой квартире, неизвестно с кем и неизвестно как. Правда, обижаться грех – очень к матери внимателен, ничего не жалеет. Говорит: «Ты обеспечена? Вот и отдыхай», А от чего отдыхать, от безделья? «Хочешь, спрашивает, я тебе путёвку на заграничный курорт куплю? Или собственный дом в Испании?» О, Господи! Зачем ей Испания? Лсвушкина-то могила в России. Лучше бы почаще к матери наведывался, а то не допросишься. Если б не учительша, которая ей по вечерам о своих детках рассказывает, и вовсе извелась бы с тоски.

Обычно Зоя Ивановна звонила Юрику по сотовой связи – дома или в конторе его не застать, всегда в бегах; «Волка, мама, ноги кормят». Какой он волк? Добрый, ласковый мальчик.

– Сына, приезжай, я очень скучаю.

– Прости, мама, некогда. Давай, пришлю шофера, он отвезёт тебя в магазины или в театр.

– Как я пойду в театр одна?

– Надо было тебе по молодости замуж выйти.

– Тогда бы ты не стал тем, кто есть.

– не преувеличивай. Мне никто не помеха. Я свое и раньше брал и теперь мимо меня не пролетит.

– Но тогда я изменила бы папе, – выдвинула старуха более весомый с ее точки зрения аргумент.

– Изменить можно живому, а не мертвому.

– Что ты такое говоришь, Юрочка?! Ты же умный! Стыдно слушать.

– Не слушай. Извини, ко мне пришли.

Старая Бачелис была уверена: если она плохо представляет, чем ее сын занимается, то уж точно в курсе, о чём думает. Стандартная ошибка воспитателей – видеть в воспитанниках себя. Поэтому мать всё прощала сыну, но многого попросту не знала. Да и откуда? Её мало кто навещал. Прошлая жизнь осталась на другой, суровой планете. Какие подруги могли быть у бывшей дворничихи? А новые соседи – за высокими заборами, всё больше молодые, занятые, богатые, у них и не принято ходить в гости без определённой цели, тем более к незнакомым людям. Поэтому, когда позвонила дочь главного Юрочкиного начальника (так, по-простому, она называла Большакова – начальник) и попросила разрешения приехать, Зоя Ивановна настолько обрадовалась, что позабыла спросить – зачем? А впрочем, какая разница, может, хочет посмотреть загородный дом или сад, чаю с земляничным вареньем попить. Она помнила высокую медноволосую девушку со смеющимися губами и шоколадными глазами,

Ольга к встрече подготовилась: надела английский костюм, синий в белую полоску, который ей шёл, и белоснежную блузку с отложным воротничком, захватила черничный торт – старики любят сладкое, даже если в детстве его ненавидели. Надо во что бы то ни стало понравиться матери Баче лиса. Как и какие слова будет говорить, визитёрша представляла смутно. Решит по обстановке.

Основательность и богатство загородного дома юрисконеульта, а также огромная территория, заросшая корабельными соснами, поразили даже много видавшую дочь Большакова. Недаром Бачелис принимал гостей в московской квартире – к чему лишние завистники? Видно, что в имение вложены не просто большие деньги, а огромное состояние. И при этом Юрий Львович много лет работает на отца, властного, порой строптивого, не жадного, но и не слишком щедрого. Трудно сходу решить, по средствам ли папе такой дворец?

С новой загадкой тревога Ольги только возросла. Но старая хозяйка дома покорила, и прежде всего тем, что ни одной черты сына гостья в её внешности не нашла. Лицо совершенно круглое, под седыми волосами на прямой пробор – добрые серые глазки со старческой слезинкой, широкий короткий нос копытцем и красноватая, пористая, навечно обветренная кожа. Натруженные руки с искривленными артритом суставами радостно пожимали ухоженные пальчики Ляли:

– Вот спасибо, что заехали навестить! У меня тут почти никто не бывает, только прислуга. Юрочка тоже редкий голубок, вечно занят. Я всю жизнь работала день и ночь за маленькие деньги, он – за большие, а результат один – лучшие годы пролетают в заботах, а потом уже многое неинтересно или физически недоступно, Я вас помню – такая милая барышня, замуж собирались. Вышли?

– Да, конечно. Недавно развелась.

– Как? – ахнула Зоя Ивановна. – Вы выглядели очень счастливой, я запомнила. Ах, простите за неуместные вопросы, тем более семейного опыта у меня никакого. Мы с мужем всего два года прожили, и уже скоро полвека, как я – вдова. Давайте лучше чай пить. Или клумбы посмотрите? Садовник первые цветы посадил, как только снег сошёл.

– Чай, – коротко ответила Ольга.

Кухня в нижнем этаже напоминала дорогой ресторан, с баром и стойками, несколькими столами и самой новейшей техникой. Видимо, Юрий Львович полагал провести в веселье и роскоши, возможно с Вероникой, ту часть жизни, о которой его мать сказала – неинтересно, и ей стоит верить, поскольку она в эту часть уже вступила.

В новомодном электрическом устройстве вода вскипела мгновенно, и Ляля предположила, что старой женщине это, наверное, скучно, гораздо приятнее ждать, когда чайник сначала начинает шуметь, потом рокотать и посвистывать паром, подавая знак, что сейчас закипит, а затем и крышка станет весело подпрыгивать.

Она задумчиво вертела в руках дорогую, японекого фарфора, чашку, почти не прикоснулась к варенью в тяжёлой розетке из баккара. Хозяйка забеспокоилась:

– Прошлогоднее, лесная земляника. не нравится?

– Я, Зоя Ивановна, к вам с неприятным разговором. Наверное, и с просьбой. не знаю, с чего начать.

Мать Бачелиса перестала улыбаться. Серые глазки смотрели остро, но доброжелательно.

– Да вы не стесняйтесь. Чем могу помогу, Если надо денег в долг – у сына попрошу, ои мне никогда не откажет. Заботливый мальчик, золотой. Теперь таких детей нет, я телевизор смотрю от скуки, вижу, как люди друг друга из-за денег убивают. Да вряд ли вам деньги нужны, Юрочка сам у вашего отца служит. Ума не приложу, чем вам может оказаться полезной одинокая старуха?

– Моя мама, – начала Ляля сразу с главного, – осенью умерла, и отец снова женился. На своей сотруднице. Очень красивая, молодая. Он влюблен в неё, как может влюбиться пожилой мужчина в последний раз. Папа честолюбив, и унижение может плохо сказаться на его здоровье. Просто погубить.

Ольга остановилась, надеясь на вопрос-подсказку. Между тем хозяйка молчала в напряженном ожидании. Похоже, на материальную подоплёку связи юрисконеульта с Вероникой даже намекать нельзя, и не только потому, что пока это только логические умозаключения и нет доказательств. Мать не готова к восприятию информации, меняющей облик сына с положительного на отрицательный. К тому же рано открывать карты перед Бачелисом, ведь интрига только в начале развития. Задача максимум – разрушить любовную связь. Ольга слабо надеялась, что старой женщине это под силу, но попытаться надо. Как ещё помочь отцу, она просто не знала. И, доверительно склонясь к собеседнице, сказала:

– Проблема в том, что жена отцу изменяет. Изменяет с вашим сыном.

Зоя Ивановна продолжала безмолвствовать, крепко сжав сухие губы, словно для того, чтобы не выпустить наружу необдуманные слова. А может вопль? Во всяком случае, лицо у неё сделалось страдальческим, но у Ольги не было другого выхода, как перейти к нравственному давлению.

– Я слышала, что вы воспитывали сына одна и имеете на него влияние. не знаю, что тут можно сделать, но не думаю, чтобы у Юрия Львовича были сильные чувства к моей мачехе – ведь он знает её давно и сам пригласил работать в холдинг. Почему вдруг теперь понадобилось отбирать женщину у пожилого человека, своего патрона, даже больше – партнёра и друга? Отец всегда тепло относился к вашему сыну. Конечно, страсти не прикажешь, она может вспыхнуть неожиданно. И всё-таки странно.

Бачелис сглотнула н промокнула пальцем старческую влагу в углу глаза. Ольга продолжила монолог;

– Поговорите с сыном. Если это случайная интрижка, пусть снизойдет к возрасту моего папы и прекратит встречи с Вероникой. Не исключаю, что она порочная женщина и это ее инициатива, тем Юрию Львовичу будет проще. Обещаю, что мой отец ничего не узнает.

Последняя фраза была заведомой ложью, но так подсказывала интуиция. Ещё вчера Ляля сообщила отцу о поцелуе в машине, после чего Вероника устроила скандал, обозвав её сплетницей, которая из зависти хочет разрушить такой удачный во всех отношениях брак. Отец, как Ольга и полагала, в измену новоиспеченной жены не поверил, слишком чудовищно, почти нелепо это выглядело, ио цель наверняка достигнута – к Веронике, а главное к Бачелису, пана станет относиться настороженно, что убережёт его от дальнейших посягательств гнусной парочки.

Зоя Ивановна так ничего, не спросила, и не ответила, лишь прощаясь, посоветовала не волноваться – всё, мол, будет хорошо.

Она вернулась на кухню, к шкафчику с лекарствами, накапала тридцать капель валокордина, позвякивая флаконом о край мензурки, выпила и немного полежала на шёлковом канапе, чтобы успокоиться. Потом позвонила Юрочке.

– Сынок, нам надо поговорить.

– Ну, говори, мама, у меня есть пять минут.

– Пять минут мне мало. Наспех о таких вещах не говорят.

– О каких таких?

Зоя Ивановна понимала, что телефон – не для душеспасительных бесед, и облекла свою мысль в общую форму:

– О твоей жизни.

– Я о ней сам все знаю.

– Вот ты мне и расскажешь, – упрямилась мать, но голос предательски завибрировал.

Бачелис насторожился.

– Как ты себя чувствуешь? Может, вызвать к тебе врача или массажистку?

Мать даже немного рассердилась:

– Да что ты мне все подсовываешь кого ни иопадя! Мне нужен ты! У меня была Ольга Большакова.

– Кто?!

– Боль-ша-ко-ва, – повторила мать по слогам и услышала в ответ короткое:

– ЕДУ-

Юрий Львович был взбешён. Об источнике материнекого беспокойства он догадывался: Вероника тут же ему доложила, что их засекли в машине. Дурная баба – обязательно надо целоваться на прощание, но кто же рассчитывал на такой казус? Однако причина – ерунда, главное смысл. Не будучи глупым, юрисконеульт и за другими оставлял право мыслить рационально. Появление любовника вскоре после замужества вполне может навести на соображение, что, скорее всего, связь существовала ранее и, значит, брак Вероники имеет какую-то скрытую задачу. Не исключено, что болынаковская также связала воедино его роман с секретаршей и пропажу Есаулова. Наверняка также ей известно место хранения акций. Хитрая бестия. Да, когда-то он имел на нес виды, но отказался от заманчивой перспективы, поскольку не привык плясать под чужую дудку. Теперь она сама вмешивалась в его личную жизнь, и этого он не потерпит. Жаль, нельзя применить к дочери те же методы, что и к зятю, впрочем, существует невероятное число способов добиться желаемого.

Когда Зоя Ивановна рассказала сыну содержание разговора с Ольгой, он не утерпел, бросил с досады:

– Курва!

Бывшая дворничиха вздрогнула. Левочка никогда бранных слов не употреблял, она тоже, даже когда работала в жэке и ежедневно слышала мат-перемат.

Увидев испуганные глаза матери, Юрий Львович осекся:

– Извини, сорвалось. Но это же нужно такое придумать! Какое она вообще имела право сюда являться? Здесь не холдинг её папочки, а частная территория! Ты веришь Большаковой?

Мать подумала и сказала решительно:

– Бесспорно верю. Ты слишком быстро приехал и очень хочешь замять дело.

Сын отдал должное такой проницательности и невольно отмстил, что унаследовал интеллект не только от папы-юриста, но и от мамы-дворника. Лучше покаяться.

– Всё правда.

– Тогда зачем?!

– По дурости.

Седая старушечья голова с ровным пробором несколько раз недоверчиво качнулась из стороны в сторону,

– Тебе не восемнадцать лет! И ты знал, что она жена человека, который дал тебе прекрасную работу и относится как к сыну.

– Да брошу я эту бабу, какие проблемы? А насчёт работы знай: половина того, что Большаков имеет, он получил благодаря мне, моему уму. Придёт время, я этого бывшего министра вместе со всей корпорацией в бараний рог согну. Вот он у меня где!

Бачслис вытянул руку и крепко сжал пальцы перед лицом матери. Она посмотрела на кулак сына и произнесла, обмирая от проблеска истины:

– Я впервые тебя не одобряю.

– Потому что не понимаешь: это нормальная конкуренция. В Россию наконец пришла долгожданная эпоха цивилизации потребления, позволяющая развернуться инициативным людям, и она диктует свои законы. Я тоже действую исключительно в рамках закона – честным путём приобрёл большую часть акций холдинга и знаю, как получить остальные. Тогда Большакову дадут отставку, а я займу его место. Рынок – вещь жёсткая, если не жестокая. не съем я, съедят меня. Ты же этого не хочешь?

– Я хочу, чтобы ты был достоин фамилии, которую носишь.

Зоя Ивановна была женщиной с сильным характером, иначе

она не вынесла бы полвека одиночества и не вырастила образованного сына. Но то, что приоткрылось в нём, показалось ей бездной.

Вспомнились десятки лет лишений, тупой борьбы за право жить – неужто всё брошено в пасть дьявола? Могла ли она думать, что жертвенная любовь к единственному чаду обернётся злом? Или это удел всех, кто любит сверх меры? Как же непрочен оказался её замкнутый мирок! Стоило вторгнуться в него несчастной женщине с заботами о старом отце и спокойная, даже скучная жизнь превратилась в адскую гримасу. Почему ей не дано умереть в счастливом неведении? Неужели Лёвочка, проживи он дольше, мог разлюбить ее и бросить или, ещё хуже, обмануть? Разве теперь узнаешь?

От такого неожиданного разворота мыслей старой Бачелис стало тошно. Душевные страдания невольно отразились на ее лице, и сын понял, что переборщил. Вот она, цена эмоций – слишком легко он сегодня теряет контроль над собой. Это всё из-за папенькиной дочки, которая пытается испортить ему такую интересную игру. не выйдет! Свой грандиозный замысел он доведёт до конца.

– Мама, ты витаешь в облаках, – сказал он примирительно. – Не вмешивайся в чужие дела. Мы всегда жили дружно, но каждый в своём мире.

– Поведение собственного ребенка – чужое? Ты весь пропитался делячеством, разучился любить людей. Как я раньше не замечала – глупая слепая старуха!