Текст книги "Беспамятство"

Автор книги: Светлана Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Глава 8

Рационально объяснить любовь к Роме Брагинскому Семицветик не могла. Любовь эта многое в сё жизни определяла, но девочка росла сдержанной и никому не рассказывала о своих чувствах. Тем более что закадычная подружка по нелепому стечению обстоятельств оказалась счастливой соперницей. Если бы не Роман, Света никогда не дружила бы с Лялей, настолько они были разными по складу характера и мироощущению, у них прямо противоположные ценности и пристрастия, да и что за радость всё время находиться в чужой тени? Но это жуткое состояние влюблённости не оставляло выбора. И вопреки тому, что Роман и Ляля собирались пожениться, что подруга уже беременна, Света упрямо надеялась – когда-нибудь Роман достанется ей. Интуиция подсказывала – для Ольги это слишком скромная добыча, она ею не насытится.

Свою тайную любовь, болезненную, сладкую, но терзавшую сердце не хуже горького несчастья, Семицветик переживала в одиночестве. Ей и невдомек, что на самом деле никакой тайны не было. Все одноклассники, знакомые и приятели догадывались о влюблённости белобрысой веснушчатой Светки, но кого это могло интересовать на фоне открытого союза Романа с красавицей Лялей. Для Ляли, конечно, тоже секрета не существовало, однако приходилось делать отвлечённый вид, чтобы не испортить отношения с подругой. Теперь ситуация изменилась, и она со спокойной совестью поручала верного Ромку дружественной стороне, хотя в глубине души не верила, что он отважится на такую замену. Во всяком случае не так быстро и легко. И вот, после стольких лет преданности и горячих клятв он сдался на удивление скоро... В этой поспешности было что-то обидное.

Между тем Семицветик отсутствием сообразительности ие страдала. Ляля выходит замуж за другого и от зачатого от Ромки дитя избавилась. Надо спешить, пока объект се мечтаний находится в состоянии прострации. Как только у Светы оказались развязаны руки, она отбросила нюанеы этикета, забрала любимого мужчину из адвокатского дома и мгновенно пристроила на свой диван.

Сказала подруге, вес ещё стыдливо скрывая истинные намерения:

– Мне так жаль беднягу.

Ляля горячо поблагодарила – ведь беднягой Рома стал из-за нее.

– Предки его уродуют, – докладывала Света, – пытаются утешить деньгами, а он к деньгам равнодушен, он по-настоящему добрый, он из другого времени. Из будущего.

Рома из будущего? Ляля чуть не прыснула, но сдержалась, настроилась на серьёзный лад.

– Вся история цивилизации противоречит тому, что в будущем станет лучше.

– Можешь смеяться, но я верю в катарсис, – глубокомысленно произнесла Света.

– Научишь?

Та грустно покачала головой:

– Вряд ли. Это приходит само. Или не приходит. Почитай Библию.

Пока она не рисковала посвящать подругу в свои проблемы. Сначала надо разобраться самой и самой же попробовать их разрешить. Собственно, проблема была одна: брошенный жених демонстрировал полное безразличие к окружающему миру, поэтому и к Семицветику перебазировался без сопротивления. Здесь никто не мешал ему страдать, лежа на диване, и пить водку – бутылку за бутылкой. Водку без лишних слов приносила Светка по его просьбе, убедив своих родителей, что так се избранник выходит из стресса.

Папа-профессор и мама-машинистка считали дочь здравомыслящей и, несмотря на невзрачную внешность, способной практично устроиться в этом сложном мире без посторонней помощи. И она их не разочаровала: вместо юридического со смутными перспективами поступила на экономический, очень ныне востребованный, причем на вечерний, и устроилась работать, да ие куда-нибудь, а в Центральный банк, пока учится -на маленькую должность, но у таких упорных натур все совершается поступательно, по тщательно начертанному плану. Вот уже и мужчину себе приспособила – доброго, мягкого, и без претензий, а ведь, казалось бы, никаких шансов. Правда, у Романа ни специальности, ни желания работать, зато адвокаты щедро помогают деньгами, и ещё не известно, что лучше.

Роман пил непомерно много и бесконечно долго, но имел в организме тот самый хитрый ген, который оберегает от алкоголизма, а Светик-Семицветик, ко всем прочим достоинетвам, отличалась терпеливостью. Подхватив свою любовь на краю бездны, она вернула её к жизни с помощью частных врачей, проплаченных Брагинскими, и собственной неистощимой жертвенной силы. Когда заной кончился, обнаружилось, что постель у них общая. Выяснение отношений прошло сравнительно мягко, хотя каждый гнул свою линию.

– Тебе будет со мной хорошо, – твердила новая женщина.

Мужчина, прислонясь к тёплому податливому телу, философски размышлял:

– Очень может быть. Возле Ляли я чувствовал себя ничтожеством, с которым спит Венера Милосская, только с руками.

Женщина поджала губы:

– И тебя это устраивало?

– Да, Поскольку так и есть, Но не шепчи в ухо, что я необыкновенный – ложь меня унижает,

– Возможно, ты прав во всём, кроме одного – Ляля тебя не любила, она тобой пользовалась,

– Значит годен. Самое страшное – быть ненужным.

Света жестом отчаяния, как в театре пантомимы, прижала к груди сплетённые розовые пальцы с коротко остриженными ногтями и спросила плачущим голосом:

– А мне ты разве не нужен?!

– Только для того, чтобы повысить твой статус благодетельницы. А в принципе – ты самодостаточна.

Она разомкнула руки, высоко подняла их и изобразила жест отчаяния.

– Ужасно. Все понимают меня навыворот, и я ничего не могу сделать!

Но это было лукавством. Получив Романа, белобрысая Света обрела второе дыхание, крепко держа судьбу, если не за горло, то за талию, не оставляя ей ни малейшего шанса освободиться. Родители в жизнь дочери не вмешивались, иначе в семье творился бы ад, Света во всём соглашалась и с ними, и с мужем, пока гражданским. Фактическое это согласие или мнимое – роли не играло, потому что являлось самым коротким путём к семейной жизни, в которой ей уготована роль ведущего. Самоутверждение через противостояние – слишком затратный процесс, а она хотела быть независимой и счастливой одновременно. На этом пути сделан первый шаг – Света забеременела и предложила по такому случаю оформить брачный союз.

Роман не любил принимать решений, особенно теперь. Покинутый Лялей, он демонстрировал полное безразличие к окружающему. Зачем ему ответственность? Будущее прозреть невозможно, а значит, легко ошибиться. Но решение принимала Света, и это его вполне устраивало. Брак так брак. Главное, ему обеспечен покой и сон. Он даже придумал объяснение, которое трудно оспорить: самое позитивное занятие – спать, потому что во сне ты не вносишь в мир ничего отрицательного. Просыпался Роман с тоской – пока вчерашний хлам из головы вытряхнешь! Тоже работа, но необходимая. Прочистив мозги от обманной мишуры, если и не захочешь пламенно отдать жизнь за правое дело, то, по крайности, с удавкой можно повременить.

– Если бы я не был пьяницей, ты бы на мне не женилась – стимула нет, – говорил Рома, так и не догадавшись, что любим Светиком с первого класса. – Я невспаханное ноле для твоего добра.

Семицветик смеялась:

– не женилась, а вышла замуж!

– Боюсь, тут ты ошибаешься. Одно могу обещать – недостатки во мне никогда не переведутся. Засучивай рукава!

– Фу! Засучивай! Надо же придумать такую жуткую форму глагола. Недаром у тебя по русскому тройка была.

– Как и но остальным предметам. А как сказать?

– Никак. Помолчи лучше.

Он замолкал с удовольствием. Согласие с обстоятельствами в нём постепенно укреплялось. Правда, он очень не хотел первого ребенка, но Света не спрашивала: и беременная ходила, и родила как-то незаметно, без проблем, не требуя к себе повышенного внимания, возможно потому, что не рассчитывала его получить.

Всё не так плохо. Ляля постоянно от него чего-то хотела, а Светка так долго не трогала, что успела родить второго сына, не бросая работы. Однако этого ей было мало. На выходные она брала у жилищных кооперативов составление баланеа. Платили хорошо, а ей нужны дополнительные средства – родители Романа помогали уже не так щедро, как вначале, в основном обеспечивая внуков. Между тем Светик упорно стремилась к независимости. Она нуждалась в ощущении, что весь близкий круг держится на ней, и она – самое главное звено. Чтобы быть счастливой, требовалось собственноручно возвести себя на жертвенник, играющий бескровную роль пьедестала. Кому красота, а кому и честь.

В результате у Романа пробудилась так уютно спящая совесть, а может, пресытился бездельем. На первом этапе отрезвления он снова взялся за книги. Кроме привычных сочинений о животных и о путешествиях, пристрастился к чтению философов, но религиозные его не убеждали, поскольку истинной веры не было – так, общее увлечение сакральными символами, а светские философы, казалось, сами порой не понимали, о чём пишут. Среди беллетристов попадались авторы серьёзные, перед судьбой которых собственные переживания выглядели мелочно до неприличия, и это действовало, как лекарство. Так Рома Брагинский открыл для себя Шаламова,

Удивило, что он раньше даже фамилии такой не слышал, а путь писателя на лагерную голгофу без оговорок превосходит муки Христа. Эти рассказы нельзя читать несовершеннолетним, беременным и слабонервным. Православная Россия всегда останется Востоком, с его крайней жестокостью. Непристойная зависимость нравственного состояния от физического в обыденной жизни сильно смазана, а в крайних страданиях человек уже не отличает добра от зла. И если распятие Иисуса имело конкретный смысл, к тому же Сын знал, что через три дня будет сидеть в раю у престола Отца своего, то тут – чудовищное отсутствие цели! Возможно ли Богу любить человека и так его терзать? Жизнь в огромном городе тоже выглядела не иначе как наказанием за первородные грехи. Народу в мегаполисах стало много до противности. Множественность мешает убедиться, что каждый – отдельная драгоценная личность, люди даже сами себя забывают считать таковыми. На природе счастье не осознается в виде категории душевного комфорта, а добро становится сутью. Жизнь в толпе, колхозом, коммуной, в коммунальной квартире – всегда отвратительна: зависть, ненависть, драки как реакция на невозможность уединиться. Ежедневный бег по протоптанной дорожке рядом с такими же рабочими особями,

Рома не заметил, что мыслит вслух. Он положил книгу, которую читал, на живот и заложил страницу указательным пальцем.

– Не желаю делать то, что делают все, – сказал он жене, – носиться, как муравей, туда-сюда. Я сворачиваюсь, как прокисшее молоко, когда на меня смотрят и осуждают за остановку. Хочу, чтобы никто не мешал размышлять, кто мы и почему несчастны. Мне безумно жаль людей: каждый думает, что он главный герой в пьесе «Жизнь», а он не более чем пылинка во Вселенной. Вероятно, мы переступили роковую черту количества, и теперь спасение только в одиночестве.

– Но человек – существо общественное, – возразила жена.

– Враки. Наработки цивилизации.

– Но ты же любишь книги, а они без социального опыта не появились бы.

– Если жить в лесу и общаться с животными, не станет нужды читать Достоевского, Природа существует но чистым законам Бога.

– Там тоже полно жестокости.

– Это жестокость естества, без зависти, без ненависти, которые присущи лишь развращённому человеческому разуму.

Свете стало неуютно.

– не может быть, что те, кто ходит в церковь по потребности души, могут ненавидеть.

– Вера не есть церковь. Конфессий много, а ощущение веры едино. В непознаваемом мире альтернативы вере не существует. Хотя прямых доказательств присутствия Бога нет, но, заметь, нет и обратного – задачка не для слабого ума. Нас создала какая-то высшая сила, и она единственная знает, с какой целью. Церковь же только социальный институт, один из способов организации толпы, не во всем удачный. Я недавно зашел в храм, хотел по дурости, но магии общего поветрия исповедаться и причаститься, а там – очередь к духовнику, как в магазине. И как я должен говорить о сокровенном, когда слышно за версту и мне в спину дышат? Все равно, что оголиться на виду у толпы. Иисус был без одежды на кресте и то стыдился, но он сын Бога, а мы – люди. И облизывать ложку после других ртов, возможно с нечищеными, даже гнилыми зубами, я тоже не могу. Да и укрепляет ли веру ритуал, который выполняется механически? Не уверен.

– Почему же сегодня народ повалил в церковь? – лукаво спросила Света.

– Да потому, что его туда долго не пускали. Большинство ходит в церковь даже не осознавая до конца, что совершает сделку: они помолятся, свечечку поставят, а Бог отпустит грехи и осуществит желания. Я же бескорыстен, когда прошу Господа объяснить мне смысл пребывания на земле, потому что смысл страшен, оттого и сокрыт.

– Но зачем Всевышнему утаивать от людей их же собственное назначение?

– Из любви к своему творению – не всякий выдержит истину. А когда узнает, захочет ли жить так, как живёт?

Светик не относилась к религии отвлеченно. Она вообще была человеком практичным и основательным.

– Какая тогда вообще польза от веры?

– Польза! Вот жуткое словечко из лексикона современного человека!

Рома даже привстал на локте от раздражения, что жене присуща такая крайняя утилитарность мышления.

– А ты знаешь, что психоаналитики определяют религии человечества как массовые безумия? И они тоже по-своему правы, я видел интересные научные доказательства.

Рома опять улёгся и собрался читать, но снова опустил книгу – никак не мог закончить мысль, и она ему мешала.

– Бог нас любит. Разве? Позволить человеку насладиться красотами природы, нежностью, оргазмом творчества и быстренько все забрать назад вместе с жизнью? Всё равно, что показать ребенку конфетку и не дать съесть; когда-нибудь на небе тебе, детка, предстоит узнать более вкусные вещи. – Ромка взял паузу и поднял палец. – Это если Господь призовёт тебя к своему престолу. А вдруг не призовёт? В Библии прямо сказано, что завоевать сердце Господа добрыми делами нельзя, кого карать, а кого миловать Бог решает по своим, ему одному ведомым установлениям. Нехило. Так можно отвести любой вопрос. Мир) полон неразрешимых загадок и парадоксов, поэтому меня манят не храмы и христианские святыни, я хочу в Меса-Всрде, в Тунис, в Эль-Джем – пространство и древние римские камни. (Он вдруг вспомнил, как очень давно бабушка говорила ему; «Наша земля – камни».) Может, в пустыне меня осенит. Пока вместо этого мой плацдарм для размышлений – диван.

Света не мешала мужу философствовать. Поиски истины хотя и не совсем уж безопасны, но лучше пьянетва. На всякий случай вздохнула;

– Забиваешь голову избыточной ерундой, которая к реальности бытия отношения не имеет. Так и жизнь проспать недолго. Для разнообразия телевизор бы посмотрел. Новости. Ты же ничем не интересуешься!

– Очень даже интересуюсь, просто не даю засирать себе мозги. Наблюдать, как президент, всего лишь лучший из средних, делает то, что может, а не то, что надо? Сыт но горло. Даже известия подаются с гарниром из лапши для ушей, не говоря о разнообразных политических шоу. Политикой надо или заниматься профессионально, или отстраниться вообще. Усилия общественных энтузиастов только создают для политиков необходимый антураж. Декабристы, петрашевцы, социал-демократы, коммунисты, диссиденты – все внесли свою ложку дёгтя в российскую действительность, которую кто называет рынком, кто демократией. Но между ними нет разницы. По сути никакой демократии, то есть власти народа, нет и не может быть в принципе. Массы ничем управлять не способны, а выборы построены на соревновании лживых обещаний. Сначала тебе втемную подсовывают каких-то типов, рассказывая сказки про их замечательные способности и любовь к простому человеку, потом отработанными технологиями оставляют нужную властям фамилию. И, не краснея, сообщают, сколько процентов проголосовало за данного кандидата! «Эта зубная паста защищает ваши зубы на тридцать семь процентов!» Кучка ловкачей, пробившихся наверх, тасует одни и те же карты; сегодня ты король, а завтра – я, ловите миг удачи, пусть неудачник плачет. Вот мы и плачем от такой политики, которую лишь с большого бодуна можно назвать демократией. Радетели России пытаются спасти Отечество разными путями, но нельзя построить Православное Царство в одной отдельно взятой стране, если весь мир съезжает в пропасть.

Светик слушала мужа не без интереса, она вообще очень многое узнавала именно от него и в его оригинальной интерпретации – на свою не хватало времени. Но не забывала гнуть собственную линию, поэтому на длинный монолог ответила короткой фразой:

– Ну, не нравится политика, займись хотя бы йогой, зарядку делай.

– Ой, ты, как Ляля, которая считает спорт источником душевного равновесия. Для зарядки нужна цель. Не приставай, милая.

Однако милая упорно стремилась возродить в супруге интерес к жизни. Постепенно вовлекала в домашние заботы: забрать младшего из садика, проверить у старшего таблицу умножения, принести упаковку молока, сетку картошки, чтобы самой не таскать тяжести. Наломалась! Потом стала позволять себе шутки, похожие на правду:

– И долго будешь лежать, как медведь, дожидаясь с работы кормилицу?

Муж реагировал вяло.

– Меня эта роль не оскорбляет. Можешь послать меня на курсы повышения квалификации работников ритуальной службы, на уборку мусора, к любым чертям собачьим, и я пойду, чтобы потом иметь право вернуться и завалиться на диван, В деньгах мы не очень нуждаемся, так какая разница, что я делаю, пока тебя нет? Сплю, читаю, с детьми гуляю. Но таскаться каждый день на службу, когда в холодильнике есть продукты, системный идиотизм. Еще Фрейд писал, что неприязнь людей к труду является прирождённой.

– Значит, я в число этих счастливчиков не попала. Мы не нуждаемся, пока я, как лошадь, вкалываю в банке, – решилась Света на последний, как ей казалось не слишком этичный, аргумент. – Твои родители забывают индексировать свои подачки, а цены выросли в разы. Извини, я без упрёка, просто, чтобы ты был в курсе.

Лежебока глубокомысленно уставился в потолок. Наступил второй этап отрезвления. Под неявным, но вязким давлением жены он всё же оторвал свои телеса от пружинных подушек и поступил на работу. Должность инженера жилищного ремонтноэксплуатационного участка была сволочной и ответственной – коммуникации в домах давно отслужили по два срока, сами дома нуждались в капитальном ремонте, средства, милостиво отпущенные конторе чиновниками сверху, доходили уже настолько ощипанными предшествующими инстанциями, что их не хватало даже на латание текущих протечек. Сварщика приходилось нанимать со стороны, он ломил большие деньги, поэтому новых труб не клали, а ставили хомуты на старые. Когда-нибудь это хозяйство на соплях рванет всё сразу и будет катастрофа. Но не сейчас.

Сказать, что коммунальные проблемы Романа Брагинского не трогали, значит вообще ничего не сказать. Работа навевала на него скуку, такую томительную, что от зевоты сводило челюсти. Переложив свои обязанности на заместителя вместе с большей частью собственной зарплаты – а иначе стал бы тот вертеться, – Роман линял на полдня по каким-то «особо важным делам». Он сидел в библиотеке и читал любимые книги или уезжал в Сокольнический парк, забирался вглубь Лосиного острова, где слушал пение птиц, белки его узнавали и брали орехи с рук. Рома свободно общался с чужими псами и вступал в занимательные собачьи беседы с их владельцами. Ещё в школе он почти спас маленького Фсра Надежды Фёдоровны, но животное было уж очень экзотическим и слабым, а хозяйка не выполняла лечебных предписаний. Крохотная собачка тихо угасла, и они с Лялей тайно, при свете фонариков, похоронили несчастную в дворовом палисаднике. Оба плакали навзрыд. Это время душевного единения и полного взаимопонимания с любимой девочкой Роман старался вспоминать как можно реже, чтобы не тянуло выпить.

Муниципальное начальство, недовольное положением инженерного хозяйства на участке, понизило Брагинского до техника– смотрителя. Эта должность, хотя и не требовала ни высшего, ни среднего специального образования, а если честно – то вообще никакого, перманентно числилась вакантной из-за ничтожного размера зарплаты. Перемена служебной участи вовсе не унизила романтика водопроводно-канализационных сетей, напротив, у него стало больше свободного времени, а чтобы восполнить недостаток средств, он стал брать взятки за свою подпись под актами, которые не соответствовали действительности и нарушали строительные нормы и правила, начиная с перепланировок со сносом капитальных стен и заканчивая фиктивными справками о ремонте лестничных маршей – перечислять устанешь, в какой щели могут скопиться денежки.

Шелест левых купюр оказался приятным на слух. Глупо не брать, если дают. Система взяток оказала Роману плохую услугу. Пить он, к счастью, не возобновил, но подсел на игральные автоматы – азарт отключал сознание от реальности. Он мог дёргать за рычаги круглые сутки, пока не кончались монеты. Самоотверженная Света, беременная в третий раз – ей казалось это способом пробудить в Роме ответственность, – вытаскивала мужа из дорогих казино, из дешевых подвалов и полу подвальчиков, обняв, заталкивала в такси, а дома кормила вкусным ужином и, обласкав, укладывала спать. Ей казалось, так она вырабатывает в нем рефлекс на домашнее счастье. Она ошибалась. Рому привязывали к ней совсем не дети или котлеты, а то, что ему некуда идти: родители махнули на него рукой, Ляля разлюбила, другая женщина просто не стала бы его терпеть. Поэтому дрессировка давала неустойчивый результат. Иногда Роман срывался, и лечение добром начиналось по новой, пока Семицветик не догадалась устроить мужа на работу в зоопарк. Эврика! Он увлекся, а начальство не могло новым сотрудником нахвалиться.

Света взахлёб сообщила Ляле:

– Ты никогда не догадаешься, где сейчас трудится Ромка! Да, да! Занимается птицами! У нас дома вся лоджия заставлена клетками. Спозаранку щелкают, свиристят, щебечут. Детям так нравится!

Ляля подумала: дети, птицы,.. Какая глупость! Разве можно этим жить?

Еще как! Только немного подросли старшие, как появился на свет очередной младенец. Света взяла длительный отпуск по уходом за новорожденной дочкой (теперь многодетную мать не могли уволить из банка ни под каким предлогом). Рома к третьему ребенку отнёсся как к неизбежному злу, которое вознамерилось сопровождать его но жизни, и отправился спать в соседнюю комнату на диван. А он-то по наивности вообразил, что пытка сосунками закончилась. Маленькие дети ничего, кроме раздражения, у него не вызывали. Возможно, он полюбил бы обоссанных, обкаканных, требующих уйму внимания и терпения созданий, если бы их родила Ляля. Но не этих. Крики мешали ему думать.

– Чего орут? – спрашивал Роман жену.

– О, Господи! Да как же им ещё выражать свои чувства, когда они не умеют говорить?

В отсутствие Семицветика он с детьми не церемонился. Старшему сыну, хныкавшему в детской кроватке, так шлёпнул ладонью по затылку, что тот выбил передний зуб о деревянную спинку. Для жены Рома сочинил какую-то небылицу. Она не сокрушалась: зуб молочный, а дети часто падают. Рома рукоприкладством больше не занимался, но снисходил до общения с детьми лишь после того, как те начинали соображать. Однако тогда уже они его сторонились. В общем, каждый остался при своём интересе,

Когда двое пошли в школу, а младшая в садик, Светик вздохнула свободнее, только ненадолго: тяжело заболел отец. Дочь очень любила своего замечательного папу и была обречена за ним ухаживать, поскольку мама работой дорожила едва ли не более, чем собственной жизнью, жизнь мужа таких жертв не стоила. Но папа был и вправду чудесный. Изредка попадаются такие мужья и родители, которые умирают вовремя, вот и отец Семицветика тоже болел недолго. Какое облегчение! На всех – на детей, на папу и на Рому вместе с домашним хозяйством – Светика давно хватало с трудом. А тут и мама оказалась выше всяческих похвал – быстренько вышла замуж за своего сослуживца и переехала к нему, оставив дочери приличную квартиру. Наконец измордованная житейскими задачами женщина могла опомниться и вкусить от плода своих многолетних трудов.

Для Романа ничего не изменилось. Невозможность взаимной любви с Лялей он воспринимал за отсутствие иной любви как таковой. Любовь Светки казалась ему всего лишь привязанностью, лёгкой забавой но сравнению с тем беспредельным неутолимым чувством, которое он испытывал к Ляле. Рома ощущал себя сиротой, одиноко стоящим посреди толпы. Вокруг толкалось, ходило, пело, рассуждало, блевало и испражнялось множество подобных, но абсолютно чужих, иначе мыслящих и чувствующих существ. У них были свои радости и печали, не такие, как у него. Никто и не старался вникнуть в суть его горя, может, и к лучшему – значит, не мог коснуться грубыми руками незаживающей раны – любви к Ляле.

Он понимал всю нелепую театральность любви без взаимности, и это понимание своей неприкаянности тоже входило в нелепость бытия, в котором ответом на пламенную любовь почти никогда не бывает благо. Большего издевательства Создатель не мог и придумать. Всякое наслаждение предполагает наказание, как в физике – сила действия равна силе противодействия. Но какое удовольствие получил он? Земная жизнь принесла ему столько разочарований, что должна быть расценена как превентивная кара за грехи, которых он не совершал. Ну, ладно бы ад на земле сулил рай на небе – так и это не обещано. Так ни в философии, ни в религии Рома утешения не нашёл.

Годы бежали без остановок. У старшего сына начал ломаться голос и пробились мягкие усики. Света с изумлением сообщила мужу:

– Дети как выросли! Жизнь быстро проходит.

Нет, медленно, – возразил Рома, – но проходит, это ты удивительно точно подметила. И каждый день похож на другой. Вся наша жизнь – простое перемещение от того, что было, к тому, что будет.

Светик весело рассмеялась, вспомнив, как много успела за каких-то пятнадцать лет. Но мужу возражать не стала. Она снято верила, что добро когда-нибудь отзовётся. Ей в голову не приходило, что «когда-нибудь» – это не завтра и не послезавтра. В масштабе человеческого времени – скорее всего никогда.