Текст книги "Беспамятство"

Автор книги: Светлана Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 6

Первой мыслью, живой картинкой в прояснившемся поутру сознании Ляли было безграничное, невероятное блаженство, которое она испытала в объятиях мужчины, ненароком встреченного на дороге. Им обоим было хорошо, она уверена. Похоже, они нашли друг друга и не расстанутся. Но прежде чем к нему вернуться, нужно кое– что предпринять. Дитя Романа, уютно пристроившееся внутри, мешало физически: как будто она проглотила муху, и хотелось поскорее её вытошнить. Спасибо папе – заложил в любимую дочку потребность к свободе, ответственность за собственные поступки и смелость.

Взяв побольше денег, дочь Большакова отправилась в гинекологическую клинику и через сутки вышла оттуда вполне готовая к повой любви. Период неопределённое™ и смутного неудовлетворения интимной жизнью завершён. Теперь она точно знала, что не случайно откладывала свадьбу, хотя вопрос «почему?» ответа не имел. Кто-то вне сё, возможно, и вне зримого пространства направлял, подсказывал правильные решения. Она была атеисткой, но не агрессивной, а по образу бытия, поэтому улыбнулась: неважно, где есть добрый покровитель, видим он или нет, можно даже относиться к нему в меру скептически – важно, что он есть.

Любовники встретились на пустынном Алексеевской холме неподалеку от Финанеового института. Спрятавшись от глаз редких в этом месте прохожих на ступенях полуразрушенного храма Во имя Тихвинекой иконы Божьей Матери (табличка чудом уцелела), они целовались до потери сознания. Сбивчиво рассказывали о себе и снова млели в объятиях.

– Пусти, – сказала Ляля через час. – Мне надо идти, отменять собственную свадьбу.

– А наша когда?

– Это не обязательно, Я вчера просто так сказала.

Заметив, что Максим нахмурился, поспешила добавить:

– Впрочем, как хочешь.

– Хочу. Штамп в паспорте, по крайней мере, гарантирует, что ты не исчезнешь, как мираж в пустыне, – пояснил Максим. – Если честно, боялся – не придешь. Я ведь ничего про тебя не знаю, кроме номера машины, а люблю, как младенец мамку, и панически боюсь потерять.

Он говорил просто и очень искренне. Ляля подумала, что не способна передать словами то, что испытывает. Люблю – слишком общо. Люблю – было раньше, с Ромой, а сейчас это что-то грандиозное, неисчерпаемое, может быть, самое главное из того, что нам дано испытать. Оно отделяет жизнь от смерти. Звучит немного напыщенно, но невозможно выразить по-другому силу нового чувства. Мужчине об этом сообщать опасно, надо продержаться сколько получится, и если не быть, то хотя бы выглядеть независимой. Страсть уже и так крепко схватила ее за горло.

– Теперь не потеряешь. Я не позволю, – решительно объявила Ляля. – Будешь жить в столице и не вернёшься прозябать в провинцию. История России делается здесь. Так было во все времена. Москва даже из республик всегда высасывала лучших людей, а оставшиеся поставляли стране хлеб и солдат. Много ли москвичей служит? Тут все или студенты, или отмазаны. Столица – вполне самодостаточное государство.

– Да у нас на Дону всё как у всех, – обиделся Максим. – Девки тоже туфли на платформах носят.

– Барахла теперь везде хватает, главная беда – маргинальное сознание. Провинциал – агрессивно невежествен, он не знает о существовании большого мира за пределами своего ограниченного пространства, поэтому его мышление заужено.

– Теперь уже знает, поэтому терпеть не может москвичей.

– А как же я? – кокетливо задала Ляля провокационный вопрос.

– Ты не москвич, ты москвичка, – улыбнулся Максим. – И очень красивая, хоть и заносчивая.

Он прижал её к щербатой стене храма сильным телом, чтобы она почувствовала восставшую мужскую плоть, и на прощание крепко поцеловал в губы. Расставались, будто разрывали на две части сросшуюся живую ткань.

Роману неприятную новость Ляля сообщила по телефону:

– Извини, свадьбы не будет.

– В городе эпидемия бубонной чумы?

– Я люблю другого.

– А.

Пауза длилась, Ляля ждала. Хорошо, что она не видела собеседника.

Наконец он признался недрогнувшим голосом:

– Это для меня серьезная катастрофа. Почти глобальная,

– Для меня тоже.

– О! Тогда я почти счастлив.

И он как-то несерьёзно добавил:

– Этот... другой... Намного лучше меня?

– Откуда я знаю?

– Тоже обнадёживает. Какую искреннюю женщину мне довелось любить!

– Любовь многолика. Найдешь другую.

– Вряд ли. Настоящая любовь слишком иррациональна, чтобы поддаваться манипуляциям. Она – сила необоримая. Чёрная дыра обратно добычу не отдает. Но это уже не твои проблемы. По крайней мерс, мы останемся друзьями?

– Во всяком случае, я бы хотела. Ну, пока. Встретимся в аудитории .

– Ну, вот это вряд ли! – с облегчением воскликнул Роман, – Единственная польза от того, что ты меня бросила, – можно оставить ненавистный институт.

– С ума сошёл? До госэкзаменов месяц! II что ты будешь делать?

– А ничего. Я всегда мечтал ничего не делать. Сбылось. Не зря говорят: нет худа без добра. Сам бы не решился. Радикальные перемены всегда напрягают, по течению плыть удобнее. Считай, ты мне здорово помогла. И еще – спасибо, что не пришла, а позвонила. Я бы тебя не отпустил.

– Каким образом? – засмеялась Ляля. – Связал?

– Убил.

Смех оборвался.

– Ты глупо шутишь.

– Какие шутки. Но но телефону убить трудно. Так что, считай, пока обошлось. В общем, если понадоблюсь, звони в любое время.

– И ты не забывай.

– Ну! Разве такую женщину забудешь? – рассмеялся отвергнутый любовник.

Светку, которая по понятным соображениям свои чувства к жениху подруги тщательно, но безуспешно скрывала, Ляля навестила дома и рассказала о перемене судьбы во всех подробностях: раз хочет играть в прятки, пусть слушает. Та и слушала: внимательно, время от времени кивая, – то ли одобряла, то ли сочувствовала,

– Ты, представляешь, какой фатум? На шоссе, за три дня до свадьбы! А ведь могла и мимо проехать. Да почти проехала! Но нет. У Макса энергетическое поле сильнее, он меня притянул. Боже, какое счастье!

Семицветик задумчиво произнесла:

– Бедный Ромка.

– Ой, правда! Я даже видеть его побоялась, по телефону говорила. Ты утешь его, как можешь, – сказала Ляля безжалостно.

– Попробую. Если удастся – с тебя французский увлажняющий крем.

– Замётано.

Дома дочь Большакова тоже не стала скрывать своих намерений и сразу попала в атмосферу скандала.

– Свадьбы не будет, – повторила она уже в третий раз за день.

Надежда Фёдоровна открыла и закрыла рот, не сразу сообразив, как реагировать. Сам Рома волновал её несравнимо меньше, чем его родные, которых она рассчитывала заполучить в качестве сватов и которые ей нравились – состоятельные, лёгкие, незаносчи-вые. Но одно без другого не складывалось.

Наконец она выразила негодование:

– Но дата назначена и ресторан заказан! Родители уже купили Роме двухкомнатную квартиру, импортный холодильник, сервиз из небьющегося стекла на двенадцать персон.

– Господи! Ты рассуждаешь, как деревенская нищенка. У нас что, квартиры нет или посуды?

– Они не простые люди! Так нельзя. Мать Романа старалась...

– По-моему, это не она выходит замуж,

– Можешь хотя бы объяснить, что произошло?

– Могу. У меня другой мужчина.

Надя трагически всплеснула руками.

– И ты так легко об этом заявляешь, будто меняешь пару перчаток? Это безнравственно!

Ляля огрызнулась:

– Читаешь мне мораль, а сама сделала аборт до свадьбы!

– Откуда ты знаешь? – опешила Надежда Фёдоровна.

– Папа рассказал.

Жена Большакова почувствовала укол в сердце: сообщить такое дочери! Как он мог? А главное – зачем?! Она так расстроилась, что чуть не забыла спросить, откуда взялся новый ухажёр.

– Когда ты успела и кто он?

– Повстречала два дня назад, когда ехала по Ярославке из твоей глуши. Студент, будущий бухгалтер.

– Бухгалтер?! – большие глаза матери сделались ещё больше. – Ещё не хватало учителя или библиотекаря.

– В финанеовом оказался низкий проходной балл, как раз для провинциала с посредственным аттестатом. Но мозги у него отличные, просто так получилось.

– Час от часу не легче! Даже не москвич! Теперь понятно,

– Донекой казак. И какое имеет значение профессия, происхождение, география? Главное – он любит меня, а я его, и мы поженимся, раз это для тебя так важно.

Надежду Федоровну вдруг осенило:

– А он знает про подарочек? – поинтересовалась она вкрадчиво.

– Какой подарочек? – не поняла дочь.

– Про будущего ребёнка от Романа? Мы все ждём внука с нетерпением .

– Дарлинг, – язвительно сказала Ляля, зная, что мать коробит такое обращение. – Я вам сочувствую – всем вместе и каждому в отдельности. Внук испарился вместе с любовью к Роме.

– То есть как?

– Так. В прямом смысле слова. Как испаряются ненужные дети. Маленькие обреченные эмбрионы.

Надежда Фёдоровна долго не могла прийти в себя, хватала ртом воздух, громко пила воду.

– Трагедия! Какая трагедия!

Ляля фыркнула:

– Не произноси слов, значения которых не знаешь: трагедия с древнегреческого переводится как «песнь козла».

Надя заплакала:

– Лялечка, ты же знаешь, ранние аборты опасны. Тебе мало моего примера?

– Чужие примеры, мамочка, не играют никакой роли даже в исторической перспективе, а тем более в личной жизни. И чем плох твой, вообще непонятно. Папе одной меня – выше головы, при такой отдаче на других детей у него просто не хватило бы времени.

Надя призадумалась. Таяла надежда на новый стимул разъезжающейся по швам личной жизни. Виталий спать с нею практически перестал, но и выступить в почётной роли бабушки ей в ближайшее время не удастся. Правда, Ляля обещает нового зятя, но каким он окажется, что там за родственники, найдет ли она с ними общий язык, народят ли молодые детей – неизвестно. Посоветоваться, просто поговорить – не с кем. Кумушки для серьезных тем не годились, дочь же всегда была далека, мыслила непонятно, к тому же Ляля и есть невольная виновница всех ее несчастий, что постоянно подтверждалось ходом событий. Сегодня она отняла у матери, возможно, последний шаис найти общий интерес с мужем и стать ему нужной. Надя заплакала снова, но уже слезами не горькими, а злыми.

День был воскресный, и в три часа семья по традиции собралась на обед за большим столом, накрытым в соответствии с рекомендациями глянцевых журналов. Надя, педантично сверяясь с кулинарной книгой, сотворила украинекий борщ и, кажется, недурно* В ярком праздничном цвете душистого блюда доминировали протёртые сквозь сито помидоры, Испечь пампушки она не решилась, купила готовые, но щедро натерла их солёным салом и чесноком. Отдельно лежали в розетках длинный узкий стручок жгучего красного перца и сухие бутоны гвоздичного дерева, которыми Большаков отбивал чесночный запах изо рта – завтра на работу. А пока, для начала, он выпил рюмку можжевеловой водки – уважал настойки – и закусил белорыбицей.

Суровое лицо его смягчилось. Выросший в бедности, он любил и ценил хорошую еду, оттого и был несколько грузен. Но сейчас блаженствовал, и Надя решила, что лучшего момента не найти. Она первая, во всех подробностях, доложила о случившемся и в конце воскликнула с напором;

– Виталий, ты должен образумить свою любимую дочь! Кидается от одного мужчины к другому. Я просто не знаю, что делать. Главное, все так ждали внука! Ты тоже, не правда ли?

Ляля вспыхнула и поспешила опередить ответ отца:

– Внука поздно оплакивать. А со своими личными проблемами я разберусь сама. Вынуждена напомнить – я уже не школьница, которой можно запретить выйти замуж за собственного избранника. Мне двадцать три года.

– Она прибавила год! С ума сойти! – в радостном ужасе воскликнула Надя.

– Было бы с чего сходить, – разозлилась дочь.

Надю охватил гнев.

– Ты видишь, что эта хамка себе позволяет? Надо пресечь! Это только в твоих силах.

Она обращалась к мужу, но безрезультатно, он молча ел, недовольно наблюдая за женщинами. Похоже, известие его не обрадовало.

– Поменять сына известного адвоката на какого-то безродного казака! – не унималась супруга,

Ляля вспылила:

– Может, у тебя графский титул? На днях имела счастье лицезреть развалины замка твоих предков, откинувших лапти с перепоя.

Надежда Федоровна мгновенно схватила вилку и изо всей силы метнула через стол в сидящую напротив дочь. По счастью, острые железные зубья ударились о бусы из аметиста, висевшие на шее Ольги, и потому не вонзились глубоко в плоть, а лишь скользнули, оцарапав кожу. Вилка со звоном упала в супник и брызги борща, похожие на пятна крови, расплылись по белоснежной скатерти. Миг тишины – и комната наполнилась множеством звуков – падающих стульев, всхлипов растерянной хозяйки, утробного рычания Большакова, который кинулся к дочери.

Лялю трясло. Виктор Сергеевич, промокая салфеткой выступившие на открытой девичьей груди гранатовые капельки крови, взволнованно приговаривал:

– Ничего, ничего, все в порядке...

И обернувшись к жене, которая сжалась в комок, ни жива ни мертва, процедил сквозь зубы:

– Пошла вон, идиотка.

Отец долго обнимал дочь, гладил по голове, наконец, успокоил ее и успокоился сам. Потом повел в кабинет и начал доверительный разговор.

– Мать не в себе, ты поосторожней в выражениях. А с новым парнем – это серьёзно?

– Да! Я люблю, как сумасшедшая.

Большаков умилился: дорогая девочка, она даже чувственностью пошла в него! Убеждали не слова – слова можно придумать и покрасивее, а тон: так Ляля говорила впервые. Как всегда, самые важные вещи случаются неожиданно. Свершилось что-то, над чем люди не властны. Если он хочет сохранить дочь, то должен быть с нею заодно.

– Моя помощь нужна?

У Ляли отлегло от сердца: есть, есть человек, который её понимает! Отец просто чудо. Им нельзя не восхищаться, он единственный всегда поможет, что бы ни случилось. Она бросилась ему на шею. Она так боялась разговора с ним. Господи, какое облегчение! Сказала:

– Папуля, сделай нам с Максом на недельку путёвку в Барвиху, а свадьбы не надо, просто распишемся.

– Хорошо. Жить будете здесь?

– Если не возражаешь. У него общага.

– Живите.

Всю неделю молодые супруги почти не выходили из санаторного номера. Стоило мужу прикоснуться к ней, она обмирала, всякий раз, как в первый. Он словно нёс в себе электрический заряд, который прицельно взрывался в недрах её тела. Оно выгибалось и сладко содрогалось. Ляля была безмерно счастлива и верила – это неизменно.

Она позабыла о родителях, даже ие звонила им, а Большаков счёл психологически правильным не напоминать. Видно, дочерью завертел вихрь страсти. Сам был такой, пока не научился собой управлять. Девочка – в него, пройдёт время и тоже научится. Другие сферы жизни, с которыми она прочно связана, потребуют своих жертвенных коров.

За это время Виталий Сергеевич перебрался из квартиры в коттедж, чтобы не выслушивать каждый день покаянных речей жены. Совершив дикий поступок, который мог иметь ужасные последствия – а вдруг не было бы бус или вилка попала в глаз? – Надежда стала ему не просто безразлична, по и неприятна. Причин се поведения он даже не анализировал – она потеряла право на его сочувствие.

После медовых каникул Ляля вернулась домой в состоянии эйфории. Печальное, замкнутое лицо матери резко диссонировало с ес собственным приподнятым настроением и вызывало жалость, но более всего поразила почти седая мамина голова. Что нужно пережить, чтобы так ужасно выглядеть в сорок пять лет? Невольно вспомнился казус в коттедже. Отец и теперь живёт там, возможно, не один.

– Мама, мамулечка, прости меня! – бросилась к ней Ляля. – Это я виновата! Вилка была мис поделом.

– Ну, что ты, деточка моя единственная! Я, я должна каяться, хотя простить такое невозможно! Словно разум помутился! – плакала Надя, становясь на колени рядом с дочерью. – И скатерть никак не отстирывается.

– Да брось ты её!

– Новая.

– Тем более.

Надежда Фёдоровна удивлённо подняла заплаканные глаза.

– Ну да, – пояснила Ляля. – К старым вещам привыкаешь, как к давним знакомым, они чем-то нравятся. А с этой ещё не жаль расстаться. Выброси!

Мать и дочь обнимались с таким пылом, как никогда прежде. Казалось, непонимание окончательно утонуло в слезах, Ольга позвонила отцу и попросила вернуться домой, не задумываясь, что будет происходить за дверями родительской спальни. В своем безудержном счастье она хотела жить в счастливой семье среди счастливых близких.

С водворением мужа на старые позиции Надежда Фёдоровна вела себя тише воды, ниже травы, но медленно, очень медленно, почти незаметно забирала отнятое пространство для манёвра. Виталия, который держался несколько отчуждённо, она не тревожила, зато каждый разговор с дочерью заканчивался размолвкой – то маленькой, то большой.

– Мне так стыдно, – доверительно говорила она, – Все спрашивают: где Рома и кто этот чёрный мужлан? Неужели Лялечкин избранник?

Ольга сдерживалась изо всех сил, тупо повторяя про себя: не реагировать, не обращать внимания, любить или хотя бы жалеть. Получалось плохо, а часто не получалось совсем.

– Как ты надоела с твоими криво усвоенными политесами, – отвечала дочь. – Это мой выбор, понимаешь, мой! Он ни к кому не имеет отношения. Наплевать мне, что говорят твои приятельницы. Что б они все одновременно и насмерть подавились сплетнями!

– Ляля! Ты ужасна! Разве можно желать смерти!

– Я сказала гипотетически,

Надежду Фёдоровну раздражали неосвоенные слова.

– Я тебя злой не воспитывала.

– Меня вообще воспитывал папа. Смирись и не возникай.

Но Надя и так всю дорогу только и делала, что смирялась. В молодости терпится легче. Теперь же внутри неё всё кипело, замордованное «я» топорщилось и подчиняться приказам не хотело. Она сама стала относиться к себе с некоторой опаской. Мучительно металась в поисках точки опоры и неожиданно нашла ее в спиртном. Возможно, но этой причине или затем, чтобы не терзаться ночами, лежа рядом с бесстрастным мужем, супруга Большакова выбрала себе небольшую комнату с раскладным диваном и поселилась там. Закрывала дверь и проводила взаперти не только ночи, но иногда и целые дни, всё чаще прикладываясь к бутылке и всё реже выходя к ужину. Виталий Сергеевич вопросов не задавал. Выполняя обещание, данное дочери, он каждый день после работы возвращался на Кутузовский. Перед этим звонил Ляле, Если Максим ещё не явился, дочь с отцом шли ужинать в ресторан, а когда оказывался дома, то донекой казак сам кормил их, причем готовил отменно. Он вообще всё умел делать, не чурался никакой домашней работы и терпеть не мог, проснувшись, валяться в постели. Полное неведение и даже презрение молодой жены к практической повседневной жизни поначалу его сильно удивляло, потом возмущало, в конце концов он к такому положению вещей привык. Тёща готовила примитивно, а в обязанности новой домработницы входил только завтрак.

Прежнюю, Антонину, Надежда Фёдоровна недавно рассчитала. Заметила, как та, словно ошпаренная кошка, отскочила от Виталия Сергеевича. А что вдруг мужу могло понадобиться на кухне? Значит, тихоня домраба завела с хозяином шашни. Надя даже вспотела от мыслей, которые завертелись у неё в голове. Мало того, что мужик на стороне шкодит, так ещё и дом поганит! В тот же день Антонина была уволена, а вместо неё три раза в неделю стала являться немолодая женщина, рекомендованная соседкой. Она жила у себя дома, называлась приходящей и выполняла лишь оговоренный набор услуг. Большаков делал вид, что перемены его не трогают.

Накануне последних студенческих каникул перед летней сессией, за поздней семейной трапезой в полном составе, обсуждали, как лучше провести выходные.

– Может, слетаем на пару денечков в Сочи? – сказала Ляля, – И ты, пап, с нами. Поплаваем в бассейне, покатаемся на лыжах в Красной Поляне. У Макса по горным лыжам разряд!

Большаков поднял брови:

– Где научился?

– В Барнауле. Несколько лет ездил со студенческим стройотрядом. Потом даже на соревнования посылали.

– Хорошо. Сделаем.

Ляля захлопала в ладоши, а Надежда Фёдоровна произнесла недовольно:

– Опять в эти безнравственные Сочи! Чем вам собственный подмосковный дом нехорош? Детей заводить надо, вот что я вам скажу. Порхаете, как любовники!

– А ты завидуешь, – бездумно парировала Ляля и увидела, как побледнела мать.

– Любовь не может заменить семью.

– Смотря какая любовь, – ответила дочь, – Ты любишь папу пассивно, как рабыня. А я – личность, И потом – у нас страсть. Совсем другая материя. Страсть не угаснет никогда.

Виталия Сергеевича перепалка как будто не касалась – он старательно выскребал особой ложечкой мясо из огромной клешни краба и, элегантно причмокивая, всасывал в себя розовое мясо, запивая ледяным белым вином. Но, наконец, женщины его достали и он обронил:

– Что вы как две кошки!

Надежда Федоровна, посчитав замечание мужа за поддержку, спросила, со значением глядя на зятя:

– Может, ты уже не способна иметь детей? Я тебя предупреждала о печальных последствиях аборта.

Максим не поднимал глаз от тарелки. Какая неэтичная женщина – его тёща. Даже если его не волнует сексуальное прошлое жены, вряд ли такое приятно слушать.

Ляля мужу о Романе не рассказывала и теперь зло уставилась на мать:

– Да что ж ты ко мне пристала! Я давно пытаюсь тебе втолковать, что моя личная жизнь не твоего ума дело. У тебя трехклас– сиос образование, а я без пяти минут кандидат наук.

– Это ты в своем институте будешь кандидат. А здесь – моя дочь. От большого ума у вас и детей нет,

Надежда Федоровна искренне думала, что, лишь подчинив, можно удержать, заставить уважать и даже любить. Так диктовал ей опыт жизни.

Большаков покончил с крабом, вытер губы салфеткой и как-то между прочим обронил:

– Одна извилина, и та не в голове. Мужчины, которые говорят, что глупые жены предпочтительней умных, по-видимому, никогда не имели дела с настоящими дурами.

Жена сделалась пунцовой:

– Это что, намёк?

Она выскочила из-за стола и побежала в свою комнату. Но к сё выходкам уже привыкли и сострадать перестали.

– Кстати, мать права, – совершенно неожиданно для Ляли произнёс Большаков. – Почему бы не обзавестись потомством? Ты у меня одна, а я собираюсь оставить внукам крепкое наследство.

Максим с самого начала чувствовал себя не слишком уютно в доме высокого чиновника. Любовь увела его далеко от привычной среды, но он не видел причин, чтобы поступаться достоинетвом.

– Детей должен обеспечить отец, – твёрдо сказал будущий бухгалтер. – Я к этому пока не готов. Но только пока. А вы рассуждаете, как заправский магнат. Еще добавьте родовое имение и земли с водоёмами, – добавил он с почти неощутимой усмешкой.

Однако Большаков намёк понял.

– Уже добавил и не вижу в том ничего худого.

– Но па! – воскликнула испуганная Ляля. – Вы говорите обо мне, словно об отвлечённом детородном органе! А предстоит ещё закончить институт, потом аспирантуру, защититься, несколько лет поработать, чтобы укрепить авторитет, только тогда можно говорить о детях! Или ты хочешь превратить меня во вторую маму?

– Нет, конечно. Поступай, как считаешь нужным. Просто не терпится стать дедом. Ведь я далеко не молод, если уже не стар.

Большаков, который выглядел отлично, всегда слегка кокетничал возрастом, но главное, он умел убедительно говорить нужные вещи. Дочь чуть не расплакалась, обняла дорогого папку и наобещала ему целый выводок маленьких мальчиков и девочек.

– Они все будут похожи на тебя, обещаю! Я даже попрошу тебя их воспитывать.

Но Ляля была дочерью своего отца. Глупо менять Макса на какого-то маленького засранца. Дети отнимают много сил и требуют внимания. Пока она будет ходить беременной, а потом кормить грудью, что станет с их любовью? Сможет ли такое яркое чувство удержаться на прежнем уровне? Заранее ответ неизвестен, а испытывать судьбу опрометчиво. Да и кто ей дышит в затылок? Она молода, впереди целая жизнь, и ещё будет много возможностей родить, нужно только желание. Пока его точно не было и вряд ли оно возникнет в обозримом времени.

Оставшись вдвоём с мужем, Ляля прильнула к нему.

– Надеюсь, ты не принял мои слова о детях всерьез? Мне достаточно тебя и карьеры. Ребёнок – это домашние заботы, обыденность. Нормальная мать всегда жертвует мужчиной ради дитя, она так устроена, что будет любить своего ребёнка больше, чем мужа. Я этого не желаю. И не стремлюсь быть как все. Я хочу любить только тебя. Мы необычная, даже идеальная семья, не совсем традиционная; нам не нужен третий, который украдёт время, предназначенное для любви двоих. Жизнь слишком коротка! Если оголить смысл бытия, то всё-таки оно – удовольствие, причем сиюминутное, потому что дальше ничего не будет. Кто не получает удовольствия в настоящем времени, тот не живёт. Значит, позволительно все, что доставляет радость.

– Понятия о радости у людей разные, – коротко отозвался на этот гимн Максим.

– Вот и прекрасно! Есть из чего выбирать.

– Поэтому ты Брагинского заменила мной?

Ляля ахнула, но как-то легкомысленно:

– Ты знал про Рому? Что я с ним спала со школы?!

– Я всегда знаю то, что мне нужно. Но готов забыть, что было до меня, если ты простишь мои связи до твоей эры.

Ну конечно, только так могло разрешиться это маленькое недоразумение! Ляля чувствовала себя счастливой, как ребёнок, который даже не знает, что счастлив. Ей было просто бесконечно хорошо рядом с любимым.

Максим видел в полутьме спальни блеск сияющих глаз. Женщина выглядела завораживающе прекрасной в проявлениях своей страсти, он сам был слишком молод, чтобы взволноваться перспективой отцовства, которая замаячила было в разговоре дочери с отцом. Всему своё время, оно меняет не только обстоятельства, но и потребности. Пока же Ляля определённо не годилась для дома или кухни, а исключительно для магии любви. Хотеть от неё детей – все равно что желать потомства у античной копии со статуи Праксителя. Поэтому Максим не стал возражать, он вообще избегал лишних слов и бесплодных споров.