Текст книги "Беспамятство"

Автор книги: Светлана Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 7

К началу лета, исключая вечно тоскующую хозяйку, у всех дел было невпроворот. Молодые заканчивали вуз и жили в доме тестя на полном обеспечении. Деньгами на личные расходы парочку щедро снабжал отец. Максим сохранил приятельство с двумя однокашниками, встречался с ними в компаниях, участвовал в студенческих вечерах, но жену с собой не брал: ребята малообеспеченные,

для них Ляля была чужой, существуя в параллельном мире. Она же лишь знала, что одного зовут Петя, а другого Эдик, и надо признаться, оба мало её интересовали. Казак продолжал ездить на разбитых «Жигулях», упорно отказываясь от новой машины.

– Папе ничего не стоит сделать тебе хотя бы «девятку», – настаивала Ляля, которая привыкла к красивым авто и сама колесила ио городу на иномарке.

– Заработаю – куплю. не терплю быть должником.

– Ты же мой муж!

– Тем более.

Ляля уважала мужскую гордость, и хотя в данном случае, с её точки зрения, это больше походило на фанаберию, заниматься воспитанием возлюбленного остерегалась после одного случая. Как-то за столом тихо, на ухо, она сделала ему замечание; «Когда режешь мясо, не держи вилку вертикально». Максим от унижения даже побледнел и потом долго хмурился, на вопросы отвечал дежурными фразами, отчуждённо. Между ними словно кошка пробежала. Примирила постель, и то не сразу. С тех пор Ляля твердо усвоила, что нельзя давать мужу советов, если не спрашивают, тем более поучать. В конце концов сам разберётся, освоится на Кутузовском, войдёт во вкус и отвыкнет от станичных замашек, В драматическую историю с метанием столовых приборов Максима не посвятили, казалось, о ней позабыли вообще, к тому же это сугубо семейное дело, совсем не простое, со стороны оно может быть понято неверно, возникнет неприязнь к тёще, а то и к тестю. Ляля ограждала свою новую любовь от любых ветров – бережёного бог бережёт.

Большаков вначале на зятя посматривал подозрительно – наверняка хочет получить московскую жилплощадь, дармовую жратву и помощь в устройстве на работу. Регистрировать его в своей министерской квартире он отказался под удобным предлогом.

– Надя стала неуправляемой и, боюсь, не даст вам спокойно существовать, – заявил Виталий Сергеевич дочери. – Я куплю на твоё имя кооператив но соседству, пропиши в нём мужа, и живите в своё удовольствие, где хотите,

– А ты останешься здесь?

– Да. Успокойся. Я обещал и никогда ис брошу твою мать, пока она жива. А тебя, если переедешь, буду навещать ежедневно.

– Конечно! Папка, как ты замечательно всё придумал! – воскликнула Ляля искренне, хотя фраза «пока жива» её сильно покоробила, словно узаконивала, что мама умрёт раньше всех.

Интуитивно она чувствовала – совершается какая-то несправедливость. Мама страдает невыносимо, в том нет секрета, но почему? Слоняется целыми днями но квартире с замкнутым лицом, не находя себе места. Ляля вспомнила любовницу в загородном доме и тайный договор с отцом, нарушить который ей в голову не приходило, значит, об измене мама не знает, и причина её терзаний в другом.

После эпизода с вилкой они помирились. Ее собственное поведение небезупречно, но не настолько, чтобы причинять маме такие мучения. Однако ощущение беды висело в воздухе, поселилось в щелях антикварной мебели, между шелковых штор н мягких ковров. Ляля старалась не реагировать слишком остро: мама сама изначально во всем виновата – неумная, нетерпимая, не способная увлечь отца, который на всё готов ради семьи.

Впрочем, гораздо больше, чем проблемы матери, ее теперь занимала судьба мужа. Пока отец только приглядывается к Максиму, но пришло время позаботиться о будущем.

– Я тебя никогда ни о чем не просила, – начала она издалека.

Большакова мало кому удавалось застать врасплох.

– Просто я опережал твои желания. Как насчёт «Фольксвагена» к семнадцатому дню рождения?

Ляля засмеялась и обняла отца:

– Прости, забыла.

Он не упустил момента:

– Зря. Я мог бы подарить тебе французские духи, но знал, что ты очень хочешь машину. Нельзя быть такой забывчивой. Добро, как и зло, нужно помнить крепко. Это лежит в основе человеческих отношений.

– Ну, па, хватит упражняться в воспитании, не маленькая уже! На карту поставлено моё счастье. Умоляю, устрой Макса в свой холдинг на хорошую ставку, чтобы, живя в нашей семье, он не чувствовал себя бедняком.

– За все надо платить. Что я получу взамен?

– Хорошего работника. Он очень трудоспособный и организованный. Используй его на всю катушку. Макса распределили в

Подмосковье, обещали угол в общежитии. И работа хреновая, и зарплата тем более. Оттуда в Москву не наездишься, а мы не можем жить врозь.

– Перебирайся к нему, поступись своей карьерой и удобствами, если такая любовь.

Ольга недоверчиво посмотрела на отца:

– Ты шутишь? Я – и в коммуналке! Вместо институтской кафедры – преподаватель математики в мытшцснекой школе. Ты хочешь от меня этой жертвы?

– Разумеется, нет. Тем более что любовь – дело хрупкое, не стоит лишний раз испытывать на прочность. Но человек обязан знать, что жизнь бывает разная и земные блага имеют цену.

– Догадываюсь,

– Уже хорошо. Красивую судьбу надо заслужить.

Ляля виду не показала, но, кажется, впервые разозлилась на отца: учит, словно школьницу. Потерял чувство меры и времени. Вот он, конфликт поколений! Никогда не верила, что это их коснётся. Придётся приспосабливаться.

Поцеловала родителя в нос н изобразила пуделя-попрошайку:

– Готова встать перед тобой па задние лапки.

Большаков растаял:

– Знаешь, плутовка, что я ни в чём не могу тебе отказать!

Он, действительно, не отказал бы ей ни в каком случае. Вопрос заключался в том, где и как лучше употребить нового члена семьи.

За воскресным обедом в ресторане по поводу завершения молодыми высшего образования Виталий Сергеевич, поднимая бокал сухого вина – он с юности носил в себе запрет на крепкое спиртное в общественных местах, несовместимое с карьерой важного чиновника, – проникновенно сказал:

– Поздравляю от всего сердца. А тебя, Максим, особо – надеюсь, нашего полку прибыло. Приглашаю работать к себе, на серьёзную должность. Кроме того, убедившись, что ваш союз с Лялей основан на серьёзном чувстве, делаю, несколько запоздало, свадебный подарок – двадцать процентов акций моей корпорации,

Ольга победно запищала. Ей было невдомёк, что щедрое предложение последовало не спонтанно и отнюдь не по сё просьбе, хотя Большаков позаботился, чтобы это выглядело именно так.

Случайностей в делах он не допускал. Целый год внимательно присматривался к зятю и параллельно велел своим клевретам собрать на него подробное досье,

«Потомственный донской казак, из большой семьи – родители, три сына и две дочери, живут в достатке, в двух соседних добротных сельских домах. Максим – младший. Школу окончил кое-как. Способный, но хромала дисциплина, уроки пропускал, зубрёжкой не утруждался, на экзаменах списывал. Посещал кружок вольной борьбы, где делал успехи. Женским полом избалован, до денег не жаден. В армии отслужил по призыву и еще два года оставался на сверхсрочной – никак не мог выбрать, чем заняться на гражданке. Слишком энергичный, чтобы сидеть в станице под Ростовом, его притягивала Москва. Но в престижный вуз не попал, подготовка подвела, поступил куда удалось, в финансовый, для тех времён непопулярный, на самый непрестижный факультет. В институте учился прилично, от общественной работы отлынивал, зато в стройотрядах участвовал с удовольствием. Продолжает увлекаться спортом.»

Большакова на работе окружали сокурсники, юристы, приятели но бильярду и сафари – люди проверенные временем и обстоятельствами. Обычно у крупных воротил в число приближенных входили многочисленные родственники, что при советской власти было строжайше запрещено законом. Но советская власть агонизировала, а у Большакова родственников не водилось, даже дальних. Дочь – не в счёт, он не собирался привлекать девочку к своему делу. Вообще, жёсткие вещи с сомнительной подноготной не для женщин, тем более любимых, хотя характера у Ляли хватило бы. Нет, это должен быть внук, а как промежуточное звено – отец внука, то есть зять. Он давно его ждал, именно такого, сдержанного, с внутренним стержнем, а не размазню Романа Брагинского.

Окончательное решение вопроса зависело от того, насколько сильно и искренне Максим любит Лялю и как долго это продлится. Показатель сложный и трудно измеримый, особенно в нынешние времена, когда в отношениях между полами царит легкость необыкновенная. Что дочь от казака без ума – сомнению не подлежит. Пока, насколько можно судить, он отвечает ей полной взаимностью. Как у любого достойного представителя сильного пола, у Есаулова сильно развито свободное мужское начало. Но то, что Большаков ценил и в принципе, и в себе самом в частности, не годилось для мужа дочери. Где-то глубоко в зяте застряли прямолинейность и безрассудное упрямство, когда порой элементарная справедливость становится дороже цели, В обиходе эти черты характера пока не проявлялись, но как опытный стратег Большаков предчувствовал их скрытую опасность для дела, которое со временем собирался поручить будущему отцу своих внуков, а значит, совладельцу быстро накапливаемых богатств. Акции должны повязать нового члена семьи по рукам и ногам, чтобы не дёргался. Деньги вкупе с властью и не таких непорочных лишали невинности.

Главная задача и задача решаемая – девочка должна быть счастлива. Охранять благоденствие дочери входило в отцовские обязанности, и всё, что бы Большаков ни делал, приобретало этот чётко выраженный смысл, А к своим шестидесяти годам сделать он успел много.

Пока другие ещё глотали пыль хаоса, пытаясь сообразить, откуда ветер дует, такие, как Большаков, уже перекладывали государственную собственность в личный карман. Метаморфоза была подготовлена усилиями всей его жизни. С падением советского строя и проведением ваучерной приватизации крупное государственное учреждение, имеющее сеть богатейших реальных производств, по отмашке сверху без всяких переходных фаз превратилось в акционерную компанию. Отныне на принятие решений влияли не директивы, а только грамотная промышленная политика и деньги, плюс напор и воля руководителя, умение везде и всегда опередить конкурента. Поэтому главой холдинга стал вечный зам, а не бывший министр, который только и умел, что брать под козырёк. Теперь Большаков ис был вторым, он был первым, даже первым над первыми. Весомая часть акций лежала у него в сейфе, государство пока владело для виду небольшим (не контрольным!) пакетом, но это лишь вопрос времени. Аппарату с его бесчисленными чиновниками нужны живые деньги, полученные за протекцию не всегда легальному бизнесу. Очень скоро распоряжение многомиллионным имуществом крупной строительной корпорации полностью перейдет в руки Виталия Сергеевича и – для проформы – к небольшой кучке акционеров, поспешивших доказать личную преданность.

Большаков выходил в тяжеловесы. Он сосредоточил в одних руках все нити управления, а значит, и власть. Власть – вот истинное упоение, сладость и кровь жизни! Привычка держаться в тени обернулась большим удобством. Ах, это несравненное умение находиться за спиной тех, кому назначено отдуваться! Разумеется, для подчиненных он олицетворял вершителя судеб, Вседержителя, но перед соперниками и клиентами бесцеремонно выставлял своих помощников, что позволяло увернуться от скользких предложений, откреститься от некрасивых поступков, якобы совершённых без его ведома. Демократия! Сами же за неё боролись.

Мысленный обзор Большаковым собственных достижений и тактик прервал Максим:

– Работать на вас? – спросил он, поднимая голову от тарелки. – Не понял. Я вроде бы бухгалтер, а вы – строитель.

Ляля толкнула его коленкой под столом, а Большаков, проглотив «на вас» вместо почтительного «с вами», пояснил:

– Ну, во-первых, у тебя есть студенческий опыт строительной площадки, хотя подучиться и придётся, А потом – свои люди мне нужны независимо от профессии. Не могу сказать, что ты мне нравишься безоговорочно, есть у тебя общественная дурь в башке. Но есть и то, что мне импонирует: упрямство, сила воли, мужественность. Успех воспитывается жесткостью и презрением к слабости побежденных. Раздавишь парочку конкурентов и почувствуешь кайф,

– Я не умею быть подлецом.

– Научишься. Это гораздо проще, чем быть законопослушным гражданином с дырой в кармане. Говорю как есть только потому, что ты муж моей дочери, и она тебя любит. С чужими я не откровенничаю, имей в виду.

– Глубоко тронут, – сказал Максим безо всякого выражения, но Большаков иронию уловил: «Хам трамвайный. Ну, молись, чтобы Ляля тебя не разлюбила!»

А зять задал очередной вопрос:

– Можно уточнить, что значит «свои»?

Виталий Сергеевич медленно осушил бокал и задумался, как выразить сложную мысль, чтобы выглядело внушительно, красиво и похоже на правду,

– Видишь ли, чтобы хорошо вести большое дело, среди массы служащих огромной корпорации, пекущихся – по недостатку ума или переизбытку жадности – в первую очередь о шкурном интересе, необходимо иметь верных людей, способных защитить любые корпоративные сделки, даже сомнительные, и если надо – уметь поступаться любимыми принципами. Когда пообвыкнешься, войдешь в дело, тоже получишь право на секреты фирмы. Уж если я доверил тебе свою дочь...

– Маленькое техническое уточнение, – перебил Максим со сдержанной улыбкой, – я вашего доверия не спрашивал, за что приношу запоздалые извинения.

– Извиняю.

Большаков не любил, когда его прерывали. Недаром казак интуитивно ему не нравился. Интуиции он привык доверять, но мужа выбрала Ляля, и с этим приходилось считаться. «И не таких объезжали», – рассудил Виталий Сергеевич, потому что ничего иного придумать не мог. Он пожевал тёмными старческими губами и продолжил:

– Свои являются держателями акций, заботятся о холдинге ретивее, чем о собственном здоровье, и относятся к нему, как к любимой женщине. Среди этих своих людей родственники – свои в квадрате. Они выгодно отличаются от остальных существенным качеством – их нельзя перекупить ни за какую, самую заоблачную сумму. Но работа у меня не для слабонервных. Тяжело и физически, и морально, потому что со временем тебе самому на своём уровне придётся принимать решения. Иногда они касаются людей, которые совершили ошибки. От таких надо избавляться. Мы не учреждение по перевоспитанию. Слишком велика плата за промахи. Поэтому завтра же начнёшь учиться – полгода минимум, затем поболтаешься в главном офисе, ознакомишься со структурой, системой внутренних и внешних связей и противовесов, а потом пойдёшь на строительство крупного торгового комплекса на севере столицы – я недавно выиграл тендер. Будешь главным.

– Квалификации не хватит.

– Чтобы быть моими глазами – хватит. Специалистов без тебя там достаточно: конструктор, архитектор, инженеры, прорабы. Твоё дело смотреть за людьми и процессом, за соблюдением законности, вникать в конфликты, о непорядках на первых порах докладывать мне, пока не будешь готов распоряжаться сам. Ну как?

Большаков пристально, не мигая, смотрел зятю в глаза. Тот взгляда не отвёл:

– Пойдет.

Ляля сияла. Максим выдержал первый экзамен у отца, что совсем не просто, И при этом не утратил благородства. Её любовь к мужу не стала больше, поскольку не поддавалась количественному измерению. Но неожиданно это чувство по силе оказалось сравнимым с чувством к отцу, только другого качества. Прежде чего-либо подобного она даже предположить не могла.

На следующее утро, в половине седьмого, мужчины уже были на ногах. Выбритые, с влажными от душа волосами и запахом крепкого дорогого парфюма, они съели по яйцу всмятку и выпили кофе. Затем каждый на собственной машине отправился в офис, где Есаулова подхватила деловая дама, ведающая повышением квалификации сотрудников. Получив устное распоряжение шефа, она закрутила новеньким, как веретеном. Казалось, не существовало таких дельных курсов, самых дорогих, с самыми классными преподавателями, в основном зарубежными, куда бы Большаков не посылал зятя за опытом и знаниями, возможно такими, каким и сам не обладал. Он отдавал себе ясный отчет, что уже не может быть так восприимчив к новому, как молодой мужчина. Именно способность к критическому самосознанию делала из Виталия Сергеевича блестящего руководителя.

Максим диву давался, как много практических знаний и уникальных сведений можно получить за минимальный срок, хотя но объему и важности они соперничали со всеми предыдущими. Он легко учился по пятнадцать часов в сутки, благо ещё не утратил студенческих навыков. Оставшиеся минуты, секунды властно присваивала Ляля, которая, казалось, никогда не насытится.

Она словно переживала второе рождение. Жизнь стала праздником. Никогда прежде она вообразить не могла такую всеобъемлющую страсть. Объятия приносили не только томление и тягучую сладость, но и напряженное ожидание потрясения, болезненного, как удар электрического тока. Максим превращал её в сгусток яростной силы, вырывавшейся в безразмерное пространство. Когда полёт заканчивался, оставалось отчётливое, благостное чувство полноты.

Её друзья, любовники, родители – она и они – жили вместе, заботились друг о друге, но суть каждого существовала в отдельности. Хотя по молодости лет Ляля не успела до конца осмыслить обреченность человека на одиночество, этот страх существовал генетически. Отныне она уверилась, что никогда не будет одна. Душа и плоть, которые в человеке не просто разобщены, но противостоят друг другу, сошлись вместе в любви к Максу. Это важнее и удивительнее всего – он внутри тебя, а ты вокруг него. Нет одиночества, и значит, нет страха смерти. Даже смысл жизни начинает проясняться, а может, когда-нибудь и откроется. Только бы длилось это счастье.

Природа не дала Ляле таланта писателя, живописца или музыканта, чтобы выразить себя и насладиться миражом бессмертия. Только чувство. Страсть рождала гармонию с окружающим миром. В любви тоже можно быть художником – эта мысль её занимала. Она вдруг поняла, что значит «Блаженны нищие духом» – отдай всего себя без остатка и взамен получишь благодать.

Ляля так любила, что заранее готова была простить мужу мимолетные увлечения. Он же мужчина! И какой! Пусть чувствует себя свободным, тогда их любовь нельзя будет разрушить. Напрасно они официально зарегистрировали брак.

Максим, который в сложившейся ситуации ни о каких других женщинах даже не думал, очень удивился такой мысли:

– Ты и сама хочешь получить полную свободу?

Ляля рассмеялась:

– Я её давно имею, И даже пользуюсь вовсю, – Она обняла мужа за шею и прильнула щекой к щеке. – Кроме тебя мне никто не нужен. Такие вещи обычно говорить не принято, но я не боюсь признаться – ты заменил мне целый мир. Свобода – это любить тебя без ограничений сегодня и всегда.

– Никто из нас не свободен и никогда таким не был. Прежде мы жили в рабстве идеологическом, теперь в рабстве денег. Но рабство денег более жестокое. Для него даже подполья не предусмотрено, не говоря об оппозиции. Только отстрел инакомыслящих.

Ляля с недовольной гримаской откинулась на подушки:

– Почему тебя всё время ведёт в сторону? Какие деньги? Тебе что, денег не хватает? Какая политика? Я говорю только о нашей любви, которая для меня выше всех других жизненных смыслов. Ты разделяешь мои ощущения?

– Да, – ответил Максим, почти не кривя душой, хотя уже начинал подспудно чувствовать себя невольником. Кто-то из известных сказал для красного словца: при определенных условиях рабство тоже может быть приятным. Вот уж неправда!

Они так часто и неуемно занимались любовью, что Максим опасался однажды предстать голым перед глазами тёщи, часто нетрезвой, со скуки нарезающей бесконечные, бессмысленные круги но огромной квартире и толкающейся во все двери. Поэтому он приспособил в Лялиной комнате аккуратную, маленькую, но крепкую задвижку. И не зря.

Как-то в выходной Надежда Федоровна ткнулась в комнату дочери и очень рассердилась, что дверь заперта.

– Что за новости в моей квартире? – крикнула она строго. – Вы там случайно не любовью среди бела дня занимаетесь?

– Любовью, любовью, как бы это ни было вам противно, – ответил Максим, которого достали тещины выходки.

Неприязненный тон Лялю покоробил:

– Ты не любишь мою мать.

– Подскажи, за что я мог бы её любить.

– Хотя бы за то, что она меня родила.

– Не думаю, что это тянет на побудительную причину. Ты сама к ней отвратительно относишься.

Ляля не ожидала такого поворота, но нашлась быстро:

– Скажем так: я к ней равнодушна.

– Обманывать мужа нехорошо, а себя – глупо.

Она вздохнула:

– Ты прав. С матерью мне не повезло. Зато всё компенсирует отец.

– Не знаю, не знаю. Виталий Сергеевич меня настораживает. Строительная корпорация в его понимании очень близка к мафиозной семье.

– Большей глупости выдумать трудно, – возмутилась Ляля. – Они же не убивают!

– Мафия тоже не стремится убивать. Только по необходимости. А завтрашняя необходимость непредсказуема.

– В отношении отца ты заблуждаешься. Скоро увидишь сам, что он достоин пс просто уважения и поклонения, а любви.

Максим сумел ответить так, что не придерёшься:

– Он мой босс, а любить босса против правил.

– Тебя пугает, что он сильный.

– А ты отдаёшь себе отчёт – сильный в чём?

– Во всём. У него власть.

– К сожалению, власть несовместима с нравственностью и моралью* А если вдруг где-то пересекутся, это кончится трагедией.

– Не надо меня стращать. Я знаю своего отца. Он самый добрый и порядочный человек. Знаешь, в конце концов мне истина не интересна, меня устроит счастье. И давай договоримся, – произнесла Ляля решительно. – Впредь ты никогда ничего плохого не будешь говорить о моём отце. Лучше вообще молчи.

– Согласен, – кивнул Максим.

Неплохой выход. Он и так сказал больше, чем хотел. Его многое смущало, а с началом практической работы на объекте вопросов появлялось всё больше. Они его терзали, лишали сна. Но с женой обсуждать эту тему невозможно, она слепо верит отцу. И что делать? Бросить любимую женщину потому, что ее папочка крупный воротила? Щелкать калькулятором в какой-нибудь конторе, получая нищенекую зарплату из принципа? Глупее не придумаешь. Чистенький и одинокий. Но разве лучше жить так, словно он наемник в богатом доме для оказания интимных услуг молодой госпоже?

Как ни поворачивай – всё плохо, а ложь неизбежна. В конце концов он участвует в семейном деле, не более того. Всё равно придётся добывать деньги – не этим способом, так другим, и в тех же реалиях. Эпоха диктует правила. Они могут не нравиться, но уже действуют. Понятия греха в общественном сознании более не существует. Разрешено всё, что не запрещено, а что запрещено, можно купить.