Текст книги "Беспамятство"

Автор книги: Светлана Петрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 14

С помощью Ромы Брагинского дела Валентины устроились в несколько дней, малышей вернули, и вместе с матерью он отвёз их на квартиру. Ему же досталось приводить несчастную женщину в чувство. Она выглядела совершенно помешанной, всё время плакала и казнилась:

– Это Господь меня покарал за то, что жила без родительского благословения, в грехе прелюбодеяния, что за милостыней и в магазин ходила в субботу!

– Я её успокоил, – докладывал Роман Ляле. – Напомнил, что Иисус в Новом Завете сказал, что суббота для человека, а не человек для субботы. А она мне – да что вы такое говорите? Это Сын Божий сказал фарисеям, которые исказили смысл заповеди и не помогли умирающему, поскольку дело происходило в субботу, то есть всего лишь послабление на экстренный случай. А я ей – а думала ли ты, моя дорогая, почему Евангельские тексты написаны в форме притчи? Она только глазами хлопает. Я ей поясняю, что притча не фиксирует конкретный случай, а является примером, который можно распространить на другие события в пространстве и времени. В притче, как и в соблюдении законов, важна не форма, не буква, а суть. А суть есть любовь. Ты из любви к своим детям нарушила субботу, поэтому и греха на тебе нет.

– Ну, ты даешь! – поразилась Ольга. – И откуда только всё знаешь?

– не всё. Мало. Но кое-что читал и способен мыслить логически, – скромно потупился Рома.

– А на мне есть грех?

Ляля спросила очень серьёзно, с искренней печалью. От неожиданности и сложности не вопроса, но ответа, Рома смутился.

– С моей точки зрения, ты просто святая.

– А вообще?

– А вообще – вопрос не ко мне. У каждого своя правда. Я необъективен.

Ляля медленно подошла к тёмному окну и стала смотреть на улицу, сплошь запруженную машинами. В одну сторону светляками летели белые огоньки подфарников, а в другую – красные дьявольские глаза задних фонарей.

– Правда, правда... Что есть правда? – задумчиво вопрошала она стекло.

Рома обнял её сзади за плечи. Она не пошевелилась. Тогда он стал целовать тяжёлые волосы. Ляля продолжала молчать, по он не решился на большее, только спросил:

– Неужели в тебе ничего не отзывается?

Она снова не ответила, и он подумал, что женщина прислушивается к себе.

– Что мне сделать, чтобы вернуть прежнее? – спросил он с робкой надеждой.

Бедный, бедный Рома...

– Вернуть ничего нельзя, а что можно – не принесёт прежней радости.

– Почему вы не разминулись с ним там, на шоссе? – сказал он с недоумением. – Ведь ваша встреча – случайность.

– Ах, Рома! Всё видимое и невидимое есть одна великая случайность, И ты, и я тоже явились в мир случайно, тебя и меня могло просто не быть.

– Но ты есть, и я умираю – хочу тебя, – сказал он.

Ляля прочла его мысли: Макс пропал, исчез, он больше никогда не встанет между ними. И, не оборачиваясь, ответила громко и недвусмысленно:

– А я умираю – хочу другого. И это не важно, жив он пли нет.

Больше Роман не пытался возобновить близость.

Ольга сняла со счёта Максима большую сумму, полагая, что именно его дети имеют право на эти средства, и даже посоветовала растерявшейся женщине, в каком надёжном банке их разместить. Сказала:

– На твой век хватит. Детей вырастишь, а там они уже сами заработают на прокорм. Это будет другая жизнь, и они в ней худо-бедно разберутся. Тут мы им не помощники.

К собственному удивлению, Ольга не испытывала к Валентине неприязни, хотя именно она являлась причиной всех несчастий. Но

сейчас не время искать виноватых – от Макса по-прежнему не было вестей, и это выглядело пугающе. Вопреки детективной ситуации, Ляля надеялась, что он жив, поэтому оставила немного денег на счету – вдруг ему понадобятся.

От друга она ничего не скрыла, но просила не сообщать подробностей Светику. Увидев, какую сумму хранил пропавший муж Ляли, Рома покачал головой:

– Всё-таки надо заявить в милицию. Просто так люди ие исчезают. Чем дальше, тем подозрительнее выглядит молчание твоего папаши. С трудом верится, что он ничего не знает. Тут наверняка замешаны очень большие деньги. Знаешь, ничего нет страшнее больших денег, потому что они всегда есть производное большой несправедливости по отношению к тем, у кого их отняли. И пусть победитель умнее и ловчее, это не меняет нравственной оценки. Никакое оружие с ними не сравнится, потому что оружие тоже имеет стоимость. У денег нет ни запаха, ни морали, ни жалости. Они самодостаточны и владеют теми, кто ими владеет. не власть имеет деньги, а деньги имеют власть, как блудливую бабенку.

– Ромка, да ты оппозиционер!

– Ага. На диване,

– И откуда это у тебя, никогда не добывавшего в поте лица хлеб свой?

Он пожал плечами и показал пальцем на потолок:

– Оттуда.

Ляля почувствовала, как со скрипом провернулись жернова совести. Надо забыть обиды и использовать все возможности, чтобы выяснить судьбу Макса.

– Хорошо, я попробую поговорить с отцом.

Она дождалась вечера и позвонила в коттедж, Большаков сам снял трубку и, конечно, был недоволен вопросами:

– Не понимаю твоего настырного интереса к отыгранной фигуре, – откликнулся он раздражённо, – Чтобы ты наконец успокоилась, могу сообщить: есть данные, что Есаулов смотался за бугор – пропали его загранпаспорт и принадлежавшие вам акции холдинга. Странно, что после развода ты их у него не отобрала. Непростительное легкомыслие. Если твой бывший муж продаст акции на бирже, а сделать это можно через подставное лицо, получится огромная сумма, но главное – но целостности корпорации будет нанесен серьёзный удар.

– Уверена, он никуда не уехал, – сказала Ляля благоразумно промолчав о тайнике. – Макс не бросит меня.

– Ну, дорогая, ты слишком высокого мнения о своей особе. По-моему, вы и развелись потому, что у твоего хваленого казака оказалась вторая семья.

– Это не имеет значения.

– Вот как? – насмешливо заметил Большаков. – Теперь уже не имеет?

– Да, – повторила Ляля. – Он любит меня, а я его.

– Ты неизлечима!

– И очень рада. А ты излечим, и мне безумно жаль.

Разговор, кроме новых загадок, ничего не принёс. Она испытывала всё нарастающее беспокойство. Акции и паспорт искали, поэтому и обшаривали квартиру. Действительно ли сыщики Ба– чслиса думают, что Макс сбежал с ними за границу, или что-то скрывают? Что совершил Макс – преступление, предательство? Или стал жертвой случайности – роковой, а может быть, рассчитанной? Вопросы, вопросы и ни одной догадки. Где найти ответ, она не знала, но идти в милицию или в прокуратуру не хотела. Эти органы вышли из доверия. Слишком много примеров, когда они не защищали жертву, а прикрывали правонарушителя, а то и сами совершали преступление. Советский слоган «Моя милиция меня бережёт» давно выглядел, если не издевательством, то насмешкой.

В воскресенье забежала Светка, как обычно решительная, а на этот раз ещё и оживленная. У нес всегда был нюх на чужие несчастья, но возможно, Рома доложил о злоключениях Валентины.

– Возьму над нею шефство, – сказала добрая самаритянка.

Ляля попробовала охладить её пыл.

– Не нужно, я дала ей денег.

– Ой, всегда только деньги! А душа? Ты только подумай: отец её детей пропал! Непонятно, почему Виталий Сергеевич не займётся этим вопросом? Они же столько лет вместе работали.

Отец Валиных детей! Почему дети важнее любви? И Ляля сказала, меняя тему:

– не понимаю, почему ты счастлива, а я нет?

Свету не собьёшь, Света умела быстро переключаться.

– Потому что я просто живу, а ты постоянно чего-то хочешь.

– Ничего особенного я не хочу. Даже детей от Макса не хотела, чтобы они не мешали его любить.

Подруга радостно вскрикнула, словно любимая футбольная команда мужа забила гол:

– Вот! Это неестественно! Нельзя нарушать порядок вещей! Поэтому ты, красивая, с детства благополучная, подыхаешь от тоски и одиночества, а я, замотанная бизнесвумен – а некрасивой была всегда, даю тебе попользоваться своим мужем.

– Как ты похожа на мою мать! – с горечью сказала Ляля. – Мама тоже считала, что порядок всему голова. Порядок нарушился, и она повесилась. А жить надо до конца.

– Почему?

– Для того кто умирает, смерть ничего не решает, она просто снимает вопрос с повестки дня. Я уже умирала: как будто заснула и не проснулась.

– Так просто?

– Да. не страшно, но очень неприятно.

– А я к смерти отношусь с трепетом. Что-то там, за гранью, еще должно быть. Нельзя примириться с тем, что мы все только простейшие организмы на теле планеты, лишайники, которые воображают, что думают. Нами руководит высшая сила.

– Если бы руководила, ещё полбеды, а то дела вершатся несправедливо, неразумно, в непонятной последовательности,

– Не знаю, не знаю, – хитро прищурилась Светик, – по-моему, все нормально. Каждому по делам его.

– Ты говоришь словами из Библии.

– Кстати, полезное чтение. Там много мудрости. Мы голову ломаем, а две тысячи лет назад уже всё было сказано. Я тебе пришлю.

Ольга отмахнулась, но от Светика так просто не отделаешься. На другой день с книгой явился Дима, старший сын Брагинских, и, поедая тирольский пирог с ежевикой – единственную сладость, которую Ляля себе позволяла, – безапелляционно заявил:

– Мама сказала, чтобы я тут у вас пока пожил. Она от меня устала.

– Вот здорово, – фальшиво обрадовался Рома, а Ольга подумала, что окончание сеанеа врачевания её души старым другом гораздо ближе, чем можно было полагать.

Светику с самого начала элементарно не хватало на сына времени, приходилось его просто баловать, благо зарплата позволяла, Муж жил своими собственными потерями и обретениями, мало интересуясь жизнью вокруг, кроме того, он считал принципиально вредными все системы воспитания детей. Теперь Рома с удивлением и даже с некоторой опаской смотрел на шестнадцатилетнего оболтуса: тот был выше па голову, говорил басом и называл его палаткой. Пушистый котёнок вымахал в молодого зверя, а что это за представитель фауны и как с ним обращаться, папашка не знал, поэтому иногда покрикивал и даже отвешивал подзатыльники. Из класса в класс мальчика переводили за взятки, которые так ловко умела давать Светик – это было проще, чем проверять тетрадки, и существенно экономило дефицитное время. Теперь предстояло спасти великовозрастного ребёнка от армии. И спасут, кто бы в этом сомневался. Во всяком случае, не Дима. Он являл собой ярчайший пример эмоциональной глухослспоты. Диму ничего не смущало, не трогало, жалость была ему так же чужда, как и ответственность, он с детства привык тратить деньги, не утруждаясь вопросом, откуда они взялись. Он знал, что булки и ассигнации не растут на деревьях, но это было непринципиально. Жил, не напрягаясь, по живому примеру отца, с упоением смотрел по телевизору спортивные передачи и часами разговаривал по мобильному телефону, щедро оплачиваемому матерью.

Этот постоянный бубнеж Лялю раздражал. Как-то она не выдержала, спросила, перефразируя Лермонтова:

– Рука бойца держать мобильник не устала?

– Замри, – сказал Дима кому-то в трубку. – Тут отцовская зануда топорщится.

Он лениво повернул голову.

– Ну, чего опять? Ой, ой, только не гневайтесь и не командуйте. Вы же папашке не жена, а любовница. Пока он здесь, я имею право находиться рядом.

В его словах, кроме хамства, присутствовала логика.

– Это не твоего ума дело, – сухо парировала Ляля. – Если живешь в моём доме, изволь вести себя прилично.

– А я что, голый зад показываю?

– К экзаменам надо готовиться, а то в армию загремишь.

– А мать для чего? Надеюсь, кошель у неё не треснет.

– Твоя мать вкалывает за троих, а дед погиб на войне не для того, чтобы ты стал лоботрясом.

– На какой войне?

Ляля не сразу поняла вопрос.

– На Отечественной.

Дима ухмыльнулся:

– Двенадцатого года? А то еще был Афган, Чеченекая, ну, там Япония, Вьетнам, много всего. И чего вы всё воюете? Я вот точно – пушечным мясом быть не хочу. Отстаньте от меня со своей вшивой политикой и моралью! Дайте жить свободно!

– И что ты подразумеваешь под свободой?

– Да отвязку от вас! В другой плоскости, в параллельном мире. Математичка учила: параллельные прямые никогда не пересекаются, Значит, и нам не грозит.

– Школьного курса геометрии не усвоил, а берешься философствовать.

– А вы усвоили. И что, легче жить стало?

– По-крайней мере, я существую осмысленно.

– Да не врите! Все вы – хлам из отживших слов, который хламом себя признать стесняется. Согласен: в нашем мире вам неуютно, непонятно, но не я виноват, что ваше время кончилось. Когда-нибудь, уплывёт и моё – если вас это утешает. Только скоро не ждите.

– От таких, как ты, ждать нечего.

– А мы деток наплодим, свободных от дурацких традиций, без границ в голове. Житуха, обещаю, будет стильная. И кто нам помешает? Старые умники? Ваши детки-то, тётя Оля, где?

Она вздрогнула, резко повернулась и вышла. Дима дунул в трубку:

– Ты здесь? Ага. Правды в глаза никто не любит. Да, ушла, распалась, как античастица. Да, богатенькая. В девяностые се панаша хапанул по-крупному. Квартира в два этажа, а она со скуки мается, пытается меня воспитывать. Совсем не шарит! Меня. Воспитывать. Как будто я на горшке сижу!

С тех пор с младшим Брагинским Ляля разговаривать перестала, но поскольку общие темы для бесед отсутствовали, то Рома ничего не замечал. Однажды она застала парня в странном состоянии: глаза закатились, мышцы расслабились, он съехал со стула и распластался на ковре. Ольга всполошилась, сильно тряхнула Диму за плечи.

– Ты чего нанюхался?

– Колёса выпил, – просипел он, с трудом ворочая языком.

– Вот дурак!

Ольга с трудом оттащила подростка в ванную и засунула ему два пальца в рот, чтобы вызвать рвотный рефлекс. Он чуть не откусил ей руку. К счастью, таблетки не успели полностью всосаться. Закончив процедуру, Ляля смыла сопли и слёзы с лица бедолаги, потом напоила крепким чаем с лимоном.

– Я только попробовать хотел.

– Ну и как?

– Вы паиашке не говорите, – шмыгая носом, жалобно попросил герой нашего времени. – Он меня прибьёт.

– Откуда такая уверенность?

– Странный он. Я его не понимаю.

– А ты пытался?

Дима не ответил, а на другой день вернулся домой, поближе к маме.

Ляля долго колебалась, но всё-таки решила, что не имеет права утаивать происшествие от отца мальчика – мало ли как будут развиваться события. Рома разволновался не на шутку и прямиком направился к холодильнику. Произнёс извиняющимся тоном:

– Универсальное средство от тоски и чувства вины. Бутерброд с колбаской съешь – и полегчает, можно жить дальше,

– Счастливчик.

Уже успевший проглотить несколько крупных кусков, счастливчик откинулся па стуле и сказал грустно:

– Нет, Лялечка, я человек пропащий. Бесплодная смоква. Дети – Светкины, я к ним равнодушен, и они это знают. Да и какой из меня отец – без идеи, без интереса к бытию. Повзрослевшие дети вообще хорошо обходятся без взрослых. Мы только мешаем им, навязывая своё представление о мире, который, пока мы старели, уже успел измениться.

– Откуда такой пессимизм? По-моему, ты сильная личность,

– Среди жертв безответной любви – сильных нет. Сильные или её не допускают, или способны стереть из памяти, Я тебя забыть не могу, а ты меня не любишь.

– Да, Рома. не люблю.

– И я тебе больше не нужен.

У Ляли сжалось сердце: кто кому должен помогать?

– Очень нужен* Не уходи.

Зачем она солгала? Зачем мы вообще лжём, ищем для выражения чувств окольные пути, отодвигаем момент истины? Неужели правда так ужасна и разрушительна? Тут надо решить, что важнее: не лгать из нравственного принципа, умиляясь собственным стоицизмом, или пожалеть другого? Но разве не фарисейство – все понимать, мучиться мерзостью вранья и поступать вопреки? Да и шильце всегда найдёт в мешке дырочку. Макс так гордился прямотой, а запутался в обмане. А ещё, может быть, правда потому опасна, что мы владеем только её маленьким кусочком, отражением в кривом зеркале собственного сознания, но как узнать всю правду, и такая, вся, по силам ли каждому?

Ляля вздохнула, не находя в себе согласия, и повторила:

– Очень нужен.

Рома остался, и скоро она пожалела о своей слабости – из коттеджа на городское житье вернулись «молодожены», С какой стати? С бьющимся сердцем она наблюдала, как шофёр, понукаемый Баче лисом, таскает чемоданы, бесконечные коробки с туфлями и пластиковые мешки с одеждой. Юрисконеульт довольно долго находился в комнатах начальственной четы, потом прошел мимо дочери шефа и откланялся, не вступая в разговор. «Он всё ближе к отцу, – подумала Ляля, чувствуя в этом факте ускользавший от формулировки негатив, – и к его хитрой мерзавке с непроницаемым лицом, что тоже не выглядит случайностью – они вместе работают, и, помнится, папа говорил, что именно Бачслис ее рекомендовал.»

Обитатели квартиры на Кутузовском старались избегать прямых контактов, что получалось не всегда. Виктор Сергеевич с женой заняли верхний этаж, но кухня-то, хоть и просторная, была одна. В семье, где все кормятся кое-как готовыми продуктами, а не сидят чинно за обеденным столом в ожидании, если не лакея, то кухарки или домработницы, кухонное пространство оставалось неизбежным местом пересечения, К тому же надо учесть, что угловой диван под торшером напротив телевизора и по соседству с холодильником давно облюбовал Роман. Несмотря на большой физический объём, он никому мешать не мог, но, как оказалось, раздражал. Скорее всего, не отца, а его жену, и выяснилось это очень скоро.

В тот вечер старшие жильцы застали младших за ужином на общей кухне. Роман трудился над птичьей ногой, смахивавшей внушительностью на мускул страуса, Ляля пила зелёный чай с сухим печеньем. Пары обменялись невнятным приветствием, после чего Виталий Сергеевич занял свое место у торца стола, а Вероника стала доставать из холодильного шкафа разную снедь. Она долго шуршала упаковками, пока не захлопнула дверцу с громким возгласом:

– Так и знала, что обезжиренного французского сыра опять нет! В конце концов, мне это надоело! Придётся завести второй холодильник и вешать на него замок.

Ольга нобледнела.

– Я не употребляю такой дряни.

– Зато ваш приятель, кажется, отсутствием аппетита не страдает. Не сомневаюсь, что он метет мой сыр заодно со всем остальным. Кстати, вчера исчезла целая упаковка ананасного йогурта, который я употребляю на ночь для сжигания калорий.

Отец опустил глаза, Рома молчал, поскольку сыра не любил с детства, а йогурт к разряду еды не относил. Стул с грохотом вылетел из-под Ляли – сравнявшись рослом с Вероникой, она почувствовала больше уверенности.

– Вы вошли в приличную семью, так извольте соблюдать элементарный этикет!

– Милая, очнитесь! – воскликнула референтша с явным удовольствием в голосе, при этом ни один мускул не дрогнул на её лице. – Какая вы семья? У вас нет ни матери, ни мужа, ни детей. Теперь мы с Виталием Сергеевичем семья, а вы жалкая иждивенка, которая ест наши продукты.

В тот же вечер Роман засобирался домой.

– Не обращай внимания, она обычная сволочь, – сказала Ляля.

– Что это меняет?

– Ничего. А мне куда бежать? В Филькино?

– Почему бы и нет?

Он уехал, и Ольга осталась одна, но Вероника войны не прекратила. Она давно строила обходные, долговременные проекты отторжения дочери Большакова от семейных владений. Развод падчерицы с Есауловым очень облегчил ей манёвры, которые были только частью грандиозного плана, созревшего в её не слишком красивой для большого ума головке – дирижёрской палочкой размахивал всё тот же Бачелис.

Во избежание мимических морщин, выразителем своих претензий к Ольге Вероника сделала супруга,

Виталий Сергеевич перед сном явился в спальню дочери, чему та вначале обрадовалась, но, как выяснилось, напрасно.

– Я тут подумал и решил, – начал отец, – что пора тебе обрести самостоятельность. Квартиру я буду оплачивать, по праздникам подбрасывать тебе па булавки. Думаю, этого более чем достаточно, чтобы ты могла найти достойного мужа. На хлеб заработаешь сама.

– Хлеба я не ем. Но как в твоей голове могла родиться подобная идея? Ты же богат.

– Ну, в «Форбсе» моя фамилия пока не фигурирует, а вопрос с двадцатью процентами акций так и остался открытым. Если они всплывут, мне придётся несладко, И потом, средства лежат не в кармане, а в деле, и расходы соответствуют положению. Недавно Вероника захотела виллу на Кипре и небольшую яхту – игрушки дорогие, а содержание и того дороже. Ещё я прикупил очень нужный завод железобетонных изделий, недорого, но там нужна реконструкция и обнаружились долги,

– Куда же смотрел юрисконеульт? – язвительно спросила Ляля.

Но Большаков не удостоил замечание вниманием.

– Предстоит большая работа по переоборудованию и подготовке персонала. Пока предприятие начнёт давать ощутимую прибыль, не один год пройдёт. Да и конкуренты серьёзные подрастают.

– И на чьё имя оформлены новые покупки, в том числе заводик? На Веронику? Я так и подумала. Молчишь. Да что с тобой случилось, папа? Такой опытный психолог – ты ослеп?

Большаков нервно сглотнул.

– Я её люблю.

Дочь обняла отца и грустно сказала:

– Ах, как это знакомо! Бедный папка. Мы с тобой – два сапога пара.

Но Виталий Сергеевич сочувствию не поддался и от объятий отстранился – его миссия ещё не завершилась.

– Занятия серьезным делом отучили меня демонстрировать чувства* Я рационалист* Соблюдая этикет и правила общежития, мы можем по-прежнему мирно обитать в этой квартире, места хватит, но если твой никчёмный любовник не вернётся, будет лучше*

– Он не любовник, а друг.

– Верится с трудом. Кстати, машину я тебе оставляю, впрочем, она и так оформлена на твоё имя, как и солидный банковский вклад, который мы с мамой сделали, когда ты пошла в школу. Правда, его съел дефолт, но государство что-то там обещало возместить.

– Ну, если это государство – наше, то вряд ли даже твои правнуки получат на молочишко. А как коттедж?

– Коттедж подарен Веронике на свадьбу. Разве я тебе не говорил? Пока она там жить не хочет, и мы его сдали в доверительное управление своему же холдингу. Никаких расходов, только чистая прибыль* Вот, кажется, и всё.

– Нет не всё, – сказала Ляля горько* – А наша любовь? Её ты кому сдал в аренду и под какие проценты?

Большаков взглянул растеряно.

– Разве я не люблю? Просто уже не тебя одну. Произошла короткая рокировка.

Память Ольги зацепилась за то, что когда-то их объединяло:

– Мы давно не играли в шахматы.**

Но Виталий Сергеевич и на этот раз не сбился:

– Да что ты? Играем каждый день и всегда новую партию. Вся жизнь, – он новел рукой, – большая шахматная доска* Раньше ты это понимала.

– Раньше и ты меня понимал.

Он пожал плечами. Их духовная близость истаивала.

– Выходи за Бачелиса, – вдруг сказал отец. – По-настоящему свой человек. Его воспитывала мать и хорошо преуспела. Помнишь, на десятилетии холдинга я вас знакомил? Такая крепкая старушенция.

– Смутно. Но вряд ли меня увлечёт франт с ушами Чебурашки.

– Напрасно, напрасно. Внешность имеет значение для любовника, и то не всегда, а никак не для мужа. Семья – это островок, на котором можно защититься от бурь и встретить старость.

– Мне рано думать о старости. И что мне острова? Мне нужен целый мир, который больше не существует!

– Вот как раз Б а челне может положить к твоим ногам все прелести Вселенной, Несмотря на должность, он почти такой же акционер, как я. Объединить капиталы – мудрый шаг,

– И сколько у него процентов?

– Секрет, Много, Он пришел ко мне в трудную минуту с большими деньгами. Где-то нарыл. Пришлось уступить, не жадничая.

– Какой ты щедрый. Ещё Тацит сказал: у кого нет врагов, того погубят друзья. Не опасаешься?

– Его? Нет. Бачелис свою пользу знает – пока я жив, он на коне.

– Боюсь, он и жену подбирает по принципу выгоды, потому до сих пор холост.

Жены у Юрия Львовича, действительно, никогда не было, даже о любовницах сплетни не доходили, словно он дал обет целомудрия или, как холодная женщина, терпеливо ожидал выигрышной партии. При его-то капитале? Это невольно вызывало недоверие: не мог такой тщательно отлаженный механизм служить простым целям. Но если не простым, то каким?

Ляля вспомнила, как много лет назад Бачелис ловко скрыл разочарование, услышав от босса, что дочь выходит замуж. Неужели сам рассчитывал оказаться на месте жениха? Но, может, и померещилось, – тогда казалось, все окружающие в неё влюблены. С тех нор взгляд Бачелиса затвердел, словно под бархатом густых ресниц скрывается нож. Впрочем, возможно, она судит предвзято – ей не нравились люди, которые имеют влияние на отца.

Сказала невесело:

– не узнаю своего замечательного папку в роли свахи.

– Что делать, если ты не знаешь, что для тебя лучше.

– Может, это и правильно? По-крайней мере, душу не надо насиловать. Лучше для меня – значит хуже для другого. Ты же знаешь закон сохранения веществ: если в одном месте прибыло, то в другом убыло.

– Кому нужна твоя девственная душа? Что-то не вижу охотников.

Ляля отшатнулась, словно получила пощёчину.

– Мне нужна. Мне,

Странно и неприятно было видеть отца жестоким и не вообще, а к ней. Ольга почувствовала отчуждение и испугалась. Как она раньше не замечала? Под ногами неожиданно разверзлась земля и образовался овраг, который не перейти. Теперь они но разные стороны, и на том берету вместе с отцом осталась часть её души. Но как и когда всё изменилось? Неужели манерная Вероника способна так исказить личность мужчины – не простого, а властного, независимого, самоуверенного. Нет, не то. Но что? Ольга не находила ответа.

Вспыхнула безумная мысль – а сама она любит ли отца, как любила прежде? Она ведь считала, что истинная любовь не умирает. Романтические бредни, аксиомы воображения! Любовь слишком нежная субстанция, сё даже подвергать испытанию опасно, а уж убить – ничего не стоит, требуется только одно условие для палача – не иметь сердца. Но ведь сердце у отца было, было! И очень большое! Она слышала его биение, когда папа маленькой носил её на руках. Как оно катастрофически съёжилось, вынужденное переживать двуличие необходимости!

Но пуповина родовой связи ещё держалась. Чтобы оборвать се окончательно, понадобится потрясение недюжинный силы. Да разве ж за этим дело станет? Судьба уже замахнулась и замерла в ожидании удобного момента.

Ольга возвращалась из института домой поздно, на метро. Машину ещё вчера загнала на техосмотр, должны были вернуть, но как всегда задержали. Вечер стоял тёплый, пахло мокрым снегом и приближающейся весной. От метро до дома хорошим шагом минут десять. Тротуары Кутузовского проспекта, где с лёгкой руки партийной верхушки всегда обитали важные столичные чиновники, рабочие хозяйственной службы выскребали тщательно, до асфальта, но с утра, и к концу дня легко поскользнуться на тонкой ледяной корочке. В сапогах с высокими каблуками Ляля шла медленно. Она мысленно перебирала несчастья последнего года и удивлялась, какой густой полосой они повалили: смерть мамы, женитьба отца на жуткой женщине с маской вместо лица, измена Макса и развод, ето загадочное исчезновение, В довершение – эти головные боли, которые продолжались и с каждым разом длились всё дольше. После очередного приступа из мозаики сознания стал напрочь вываливаться больший или меньший кусок. Сначала она напряглась, пытаясь восстановить провалы, но потом пришла к выводу, что так даже лучше. Вместе с памятью уходили боль и желания. В конце концов, может она забудет прошлое и останется наедине лишь с безразличным настоящим. Поскорей бы.

Она уже была недалеко от дома, всего за квартал, когда увидела у тротуара темно-синий «Лексус», очень приметный, чтобы не признать автомобиль Юрия Львовича Бачелиса. Почему он здесь? Ляля умерила шаг, не желая встречаться с юрисконсультом, и невольно заметила внутри силуэты целующихся. Слишком надолго они приникли друг к другу, чтобы считать поцелуй дружеским. Несомненно, любовный. Ольга невольно отступила назад, к подворотне, и замерла. Вскоре дверца распахнулась и выпустила даму в собольей шубе, а автомобиль поехал дальше.

«Вероника! Подлая тварь», – подумала Ляля. Теперь многое встало на свои места, в том числе охота за семейными акциями, преподнесенными ей и Максу отцом. Если сложить их с долей Бачелиса, получится решающий пакет. К тому же папа мог свою часть завещать, а еще хуже – подарить Веронике. Тогда его просто вышвырнут из кресла генерального директора.

Лялю бросило в жар. Отцу, единственно близкому человеку, любимому несмотря ни на что, грозила опасность.