Текст книги "Велик (СИ)"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Эй, – равнодушным эхом отозвался тот.
– Где у вас тут можно найти старуху-шептунью?
– Нету такой, – мазнув исподлобья оценивающим взглядом, отозвался старик.
– По важному делу!
– А ты из храма, что ли?
– Сам ты – из храма! Мы – забугорские купцы! Приплыли из… из самого Забугорья! Сегодня утром! – возмущенно вскинул голову Агафон.
Анчар гыгыкнул.
– Жену насмешил, – укоризненно покачал головой узамбарец.
Возмущение и гыгыканье поменялись ролями.
– Слушай, нгози, – вспомнив соирское обращение к небогатому, но достойному человеку, проговорил атлан. – Нам нужна шептунья, чтобы навести порчу на одного человека, который нехорошо обошелся с нами в порту.
– И чё? – апатично пошевелил бровями старик.
– И мы готовы оценить помощь… если ты покажешь, где ее искать… или его… в несколько экинов.
– В сколько? – вспыхнула первая искорка интереса за весь разговор, и взгляд узамбарца с новым интересом обежал новые с иголочки наряды чужаков, кошельки у пояса и сумки в руках.
– В несколько, – твердо вмешался Агафон. – Когда проводишь.
Старик отогнал с носа муху, пожевал губами, потер кулаком скулу – и кивнул:
– Пошли.
«А я тебе что говорил!» – Мельников бросил на товарища снисходительный взгляд.
Пропетляв по переулкам, узамбарец вывел клиентов в узкий, заваленный отбросами тупик: стены покосившихся домов встречались под острым углом, перегораживая улицу. Одна из них была глухой, без окон и дверей. Вторая могла похвастать одной дверью и втрое большим количеством окошек под самой крышей.
– Здесь подождите, – бросил проводник и, не оглядываясь, нырнул в полуоткрытую дверь из темного от времени бамбука.
– Что заказывать будем? – спохватился атлан.
– Легкое расстройство здоровья, – уверенно проговорил Агафон. – На пару фирунов. До вечера.
– На две серебряных монеты? А не мало?
– Хватит. Нечего баловать всяких шарлатанов.
– А…
Дверь беззвучно приоткрылась на кожаных петлях и из проема высунулась голова их провожатого. Стрельнув глазами по сторонам и не найдя больше никого, она удовлетворенно кивнула:
– Заходите. Возьмитесь за руки – обеими руками! – скажите «Абена абангу абени» и переступите порог одновременно обеими ногами.
– Это как? – не понял атлан.
– Перепрыгните, – терпеливо, как разговаривают с умственно отсталыми и с иностранцами, произнес старик. – Оба в раз. И не отпуская рук. Чтобы не заносить на подошвах в чистое место диких тафари.
– Домашние возмутятся? – покривил губы Агафон, но узамбарец шутки не понял или не расслышал.
– Ну что, поскакали? – не оцененный, подмигнул его премудрие атлану, взял за руки и вывел на стартовую линию порога.
Где-то в глубине дома горел чахлый огонек свечи, и кто-то приговаривал что-то сухим скрипучим речитативом.
– Абена абангу абени, – хмыкнул Анчар и прыгнул одновременно с товарищем на счет «три» в темный проем, казавшийся после яркого солнца ослепительно-черным.
Тусклый свет перед его глазами взорвался искрами и померк.
Бумммм. Бумммм. Бумммм. Бумммм.
Каменный монстр мерно шагал по брусчатке, и эхо его шагов отражалось от стен и летало по огромному храмовому двору, именовавшемуся площадью, словно эхо исполинского часового механизма.
Бумммм. Бумммм. Бумммм. Бумммм.
Узэмик, устроившись с рупором на стене, контролировал приготовления в центре площади и одним глазом удовлетворенно косился на голема. Патрулирование не прекращалось ни днем, ни ночью: даже когда территория храма пустела с наступлением темноты и ворота закрывались, за стенами всё равно можно было слышать ритмичную поступь гранитного чудища. Шпионы Просветленной доносили, что реноме храма со дня появления голема выросло неописуемо, что выразилось в существенном притоке прихожан и, соответственно, материальных и денежных средств в виде пожертвований. Конечно, слова, использованные ими, были гораздо проще и грубее, но Узэмик в самом начале своей жреческой карьеры понял: оценка Верховными твоих усилий было прямо пропорциональна заковыристости сказанных при докладе фраз. И поэтому сейчас он стоял, наблюдая суету послушников, и подбирал выражения и обороты, способные внушить Кокодло – и Просветленной, если она вдруг окажется в кабинете Главного жреца в момент доклада – какого ценного кадра они приобрели в его лице. А может, даже намекнуть, что совершенно незаслуженно этот проницательный энергичный человек получает в неделю всего…
– Мулумба! Эй! Тебе говорю! Влево тащи, влево! – прервав ход приятных мыслей, гаркнул Узэмик и замахал рукой, указывая в какое именно лево Мулумбе надо было тащить его ношу. – Чтобы всё под руками было! Бестолковый!
Послушник кивнул, оптом соглашаясь со всем, и изменил направление бега.
Из-за закрытых ворот храма доносился глухой низкий гул, словно водопад разбивался о скалы. Сегодня народу должно быть особенно много.
До начала оставалось несколько минут.
Велик мерил шагами пространство у сверкавшей позолотой статуи[42]. Десять шагов вперед. Поворот. Десять шагов назад. Поворот. Бумммм. Бумммм. Бумммм. Бумммм… И так – вторую неделю. Если бы он был человеком, подозревал голем, ему бы уже, наверное, стало скучно. Пока же Каменный Великан развлекал себя тем, что прислушивался к разговорам богомольцев и смотрел по сторонам на жизнь, протекавшую вокруг него, хотя и мимо. Иногда по вечерам к нему прибегал Делмар, приносил что-нибудь вкусненькое из столовой[43] и, получив неизменный отказ попробовать, съедал сам, торопливо делясь новостями. Впрочем, его новости тоже были, в основном, о прихожанах, храме и его жизни и изредка – об отце, его знакомой торговке и друге, с которым он познакомился на корабле.
По отцу Великан скучал. До остальных людей ему дела не было, но выслушивал он про них отчасти потому, что боялся, что если откажется, то Делмар больше не придет, отчасти потому, что люди эти были близки к Анчару, и голем полагал себя обязанным знать про них, чтобы хоть так стать ближе к своему неласковому создателю.
Но главным образом оттого, что отец запретил ему говорить.
Ведь в первые же минуты после того, как они ступили на берег, чародей строго-настрого приказал ему ходить, куда скажут, смотреть в оба, всё запоминать и молчать, как камень. И хотя первые три наказа выполнялись гораздо проще, чем последний, Каменный Великан, чувствуя себя виноватым в их злоключениях, ходил, смотрел, запоминал – и мужественно молчал.
Бумммм. Бумммм. Бумммм. Бумммм…
На левом плече Велика покоилось бревноподобное копье с бунчуком из малиновых и синих перьев – цветов Уагаду. И что бы ни подумали непосвященные, сей атрибут был не жутко дорогим осадным орудием из жутко дорогих сортов дерева, на кой-то пень усаженным перьями жутко дорогой породы страусов, а сакральным символом прямого и непрерывного пути к процветанию под эгидой Просветленной и Всемилостивой богини. Так объяснял при нем кому-то жрец Узэмик[44]. И хотя сравнение это голем находил нелепым, ведь если продолжить логический ряд, то путь к процветанию под руководством Уагаду заканчивался или здоровенной острой железякой, крайне вредной для здоровья людей, или внезапным обрывом, спорить и уточнять он не стал.
Бумммм. Бумммм. Бумммм. Бумммм…
Синий взгляд исподлобья раз за разом возвращался к странным приготовлениям в центре площади – но остановиться, чтобы рассмотреть поподробнее, голем не смел. «Поживем – увидим, как сказала бабочка-однодневка», – приговаривал в похожих случаях Делмар, и Велику тоже оставалось только жить, ждать, пока всё выяснится само по себе, и размышлять над тем, отчего он до сих пор не слышал, как разговаривают бабочки. Может, говорящие бабочки в городе не водились? А где тогда? На море он тоже их не заметил. Хотя, может, не до этого было? Вот бы увидеть таких… Интересно, с големами они тоже разговаривают, или только с людьми?..
Ждать развития событий Каменному Великану пришлось недолго. С первым перезвоном храмовых часов, возвестивших о полдне, Узэмик, Кокодло и старая жрица в белом одеянии, имени которой Велик не знал, поднялись на помост и замерли посредине в чрезвычайно неудобных позах, обратившись лицами к воротам. У старухи было такое выражение лица, словно кто-то принес ей из столовой что-то очень вкусное, и она не отказалась. У Узэмика – будто такую же вкуснятину пообещали и ему. У Кокодло – точно вместо обещанной вкусности ему подсунули половую тряпку, политую чернилами.
Послушники ухватились за лебедки, приводящие в действие механизм ворот и подъемный мост. Едва дождавшись, пока мост опустится на край рва, толпа взорвалась возбужденным гомоном и хлынула на площадь. Глухо, в такт шагам голема, ударили со стен гигантские барабаны, точно забилось сердце разбуженного храма.
Бумммм. Бумммм. Бумммм. Бумммм…
Велик, заслышав звук, недоуменно нахмурился: «Странно. Похоже, сегодня какой-то особенный день. Праздник для всех? Но тогда послушники не работали бы. Праздник для одного? Который люди зовут «День рождения»? Но чей? Непонятно…»
Вокруг помоста со странными сооружениями, похожими на столы, стояли желтые тумбы с растянутыми между ними цепями, а рядом, точно пограничные столбики, синели балахоны жрецов и послушников. Такой же желто-синий тумбочно-жреческий коридор соединял таинственный остров с церемониальными вратами храма в глубине площади. Голем обвел взглядом служителей храма и удивился: из малиновых – то есть, обладавших магией – был один Узэмик.
Когда все свободное пространство было занято народом, Кокодло воздел руки к небу и что-то выкрикнул. Барабаны и толпа моментально стихли. Все взгляды устремились на Верховного.
«Сегодня день рождения Кокодло?» – предположил Великан.
Из своего недолгого опыта жизни среди людей он уже знал, что у людей имеются простые дни, когда они работают – или заставляют работать других, выходные дни – когда люди бродят бесцельно туда-сюда, потому что работать нельзя, а чем еще заняться – не знают, и дни праздничные. Все праздники у людей делились на две категории – день рождения и все остальные. Первый людям нравился больше всего, потому что в остальные праздники подарками надо было обмениваться, а в день рождения – только принимать, что для людей было очень приятно, так как можно было накопить вещи, чтобы передаривать их другим людям в остальные праздники, и не тратиться при этом.
Если он предположил верно, и сегодня и впрямь был день рождения Кокодло, то судя по количеству гостей, подарками жрец будет обеспечен лет на пятьдесят вперед. Или сорок девять с половиною? Предположим, длина площади…
Но не успел Велик вычислить приблизительное количество собравшихся людей на квадратный метр, чтобы высчитать, сколько ненужных предметов получит сегодня верховный жрец, как барабаны ударили снова, церемониальные врата храма, повинуясь жесту Кокодло, медленно растворились, и в коридор ступила сначала храмовая стража, потом шесть пар послушников шеренгой по двое, каждая пара с прижатым к груди шестом, как быки в ярме, а между ними…
Голем с любопытством повернул голову и едва не сбился с шага.
Между парами послушников шли три человека в бесформенных полосатых малиново-синих рубахах с малиново-синими же цветочными гирляндами на шеях. Кроме гирлянд, на их шеи были надеты веревки, одним концом привязанные к переднему шесту. Заведенные за спину руки такими же жизнерадостными веревками цвета развития и процветания крепились к шесту задней пары жрецов.
«Может, это они – именинники?.. А привязывать их зачем? Чтобы не убежали? А зачем им убегать от жрецов? Поискать вместо себя кого-нибудь другого? Потому что скромные?»
Голем знал, что скромность – это такое качество человеческого характера, при котором, вместо того, чтобы честно рассказать о происшедшем или о себе, человек ждал, пока за него это сделает кто-то другой. Наверное, потому что не умел расписать как следует все свои достоинства и успехи.
Эту причину Каменный Великан понимал очень хорошо: очень часто ему самому не хватало слов, чтобы понять речь людей, особенно жрецов во время ритуалов, и он грустно гадал, один ли он среди всех такой бестолковый, или прихожане и сама Уагаду тоже не всегда понимают своих велеречивых служителей.
То ли торжественной, то ли просто ленивой поступью процессия через пять минут доплелась до помоста. Под рокот барабанов жрецы взошли на полутораметровую конструкцию из священной синь-малины[45], увлекая за собой связанных узамбарцев. Кокодло театрально повел рукой, и барабаны смолкли – точно отрезало. Над площадью на мгновения повисла тишина, нарушаемая лишь нервным шарканьем ног по мостовой, шиканьем и покашливанием. Верховный жрец подошел к жаровне с догорающими ветками священного древа, вдохнул полной грудью дым, прикрыл глаза, воздел руки горе и нараспев заговорил про Уагаду, ее мудрость, сочувствие и готовность помочь обожаемым ею людям, стоило лишь тем подробно объяснить, в чем заключались их трудности.
Но не успел голем придти к новому выводу, что трое полосатых не именинники, а виновники, и виноваты в том, что неправильно объяснили что-то Уагаду, как Кокодло возгласил, что эта троица и есть самые главные и самые умелые объясняльщики Мангангедолы. И сейчас, прямо при всех, они отправятся в обитель Уагаду, чтобы всё ей растолковать, как следует.
Велик удивленно глянул по сторонам, потом вверх… Ни лестниц, ни иных способов попасть на небо, где, по словам жрецов, проживала богиня, видно не было. И вдобавок, вместо того, чтобы отпустить объясняльщиков искать средства перемещения, если уж не позаботились об этом сами, жрецы положили их на медные столы и стали привязывать.
Люди привязывают кого-либо только в одном случае, знал Великан: чтобы не убежали. Но зачем объясняльщикам убегать? Может, они не очень хотели отправляться к Уагаду? Или жрецы опасались, что пока они найдут достаточно длинные лестницы, им надоест ждать? Но зачем их класть? Из заботы, чтобы не устали стоять, пока им ищут лестницы? Но отчего укладывать их не на кровать или на скамейки, на худой конец, а на столы? Конечно, голем о человеческих обычаях знал не слишком много, но для чего предназначены – а самое главное, для чего не предназначены столы, ему известно было.
Тем временем Кокодло достал из жаровни две дымящиеся ветки синь-малины и под громкий, но неразборчивый речитатив жрецов стал обходить помост, помахивая в сторону оцепления и толпы, точно отгонял мух. Не прекращавшие тлеть листья при каждом взмахе осыпали стражников крупными синими и малиновыми искрами. Толпа заколыхалась: кто-то потянулся, пытаясь поймать священные огоньки. Зрелище же стражников, старавшихся увернуться, погасить тлеющую одежду и сказать не для храма придуманные слова – и всё это не нарушая стойку «смирно», завораживало даже Верховную жрицу.
«Столько жрецов вокруг! Отчего никто не поможет старику потушить свои палки?» – подумал Велик. Словно повинуясь его мысли, три жреца, доселе стоявшие по углам помоста, враз шагнули к Кокодло. Верховный, видно решив, что это была какая-то игра, бросил ветки в толпу[46] и стал вертеть руками перед лицами и над головами помощников, будто показывая: «Ничего нету, ничего нету, ищите в другом месте!»
В руках жрецов блеснули ножи, но не успел Велик испугаться, как выяснилось, что ни Кокодло, ни остальным ничего не угрожало: троица развернулась, на краткий миг преклонила колени перед Просветленной, встала – и направилась к привязанным.
Каменный Великан недоуменно прищурился: век живи – век учись обычаям людей, чего только ни придумают, чтобы ясно и просто не выражать свои мысли…
По взмаху руки Кокодло зарокотали барабаны – часто, отчаянно, как сердце человека, загнанного в угол преследователями. Площадь захлестнуло ощущение опасности, растерянности и чего-то тошнотворного и непоправимого, что вот-вот должно было случиться. Толпа замерла. Голем, настороженный внезапной тишиной неумолчного доселе человеческого моря, обернулся, бросил тревожный взгляд на помост – и сбился с шага.
Над привязанными к столам людьми стояли жрецы. Губы их беззвучно шевелились, глаза были полуприкрыты, а руки с ножами взметнулись к небу и застыли, делая служителей богини похожими на какие-то нелепые громоотводы.
– Во славу и могущество Уагаду, и да придет в Слоновье королевство процветание и развитие! – выкрикнул Кокодло и взмахнул новой порцией дымящихся синь-малиновых ветвей, как дирижер, подающий сигнал оркестру.
И оркестр вступил.
Толпа охнула, застонала… ножи жрецов начали опускаться… старуха Просветленная с закрытыми глазами и блаженной улыбкой подалась вперед… над головами людей просвистело нечто огромное и пестрое… между двумя алтарями с грохотом выросла синь-малина… Барабаны подавились собственным грохотом… Помост хрустнул, скрипнул…
И развалился с могучим треском, роняя на плиты двора вперемешку с драгоценной древесиной жрецов, послушников, жаровни и алтари с привязанными жертвами.
Народ ахнул и закрутил головами то вверх, выглядывая богиню, чье знамение они только что узрели, то на руины помоста с копошащимися меж обломков жрецами и их жертвами. Под каким бы внушением или дурманом они ни находились, падение привело объясняльщиков в себя. И первым делом, осознав свое положение, они захотели срочно попасть в какое-нибудь другое. Желательно в такое, где не было ни богов, ни их прислужников, ни, прежде всего, храмов.
Как и следовало ожидать, их намерения были диаметрально противоположны жреческим, что и выяснилось после первого же выкрика Кокодло:
– Продолжать ритуал!
– Но знамение… дерево… – донесся нерешительный голос Узэмика.
– Жирафу в задницу!!! Продолжать, я сказал!!! Стража, на место! Расчистить пространство перед помостом в сторону храма!
Караульные, рванувшиеся на спасательную операцию, развернулись и медленно поперли в другую сторону, отвоевывая у запруженной паломниками площади метра три. Толпа нервно гудела, но пятилась.
– Богиня…
– Дерево Уагаду…
– Уагаду не хочет, чтобы…
– Тс-с-с!!!
– А я тебе говорю, что это знамение!
– Да не знамение, а сток! На знамении большая тряпка должна быть!
– Сам ты – сток! В канаву!
– Не сток, а синь-малина!
– Сток!
– Синь-малина!
– Знамение!..
– Барабаны! – прорычал Узэмик так, что рядом стоящие послушники прикусили языки.
Из-под балки выползла Просветленная и впилась хищным взором в Кокодло. Если бы взглядом можно было убить, очень маленькие кусочки верховного служителя богини разлетались бы сейчас по всей площади.
– Барабаны!!! – взревел Верховный жрец.
Барабаны на стенах ударили, дружно, но не в такт и не в тон, словно катились по бесконечно длинной лестницы без половины ступенек.
– Во славу и могущество Уагаду, и да придет в Слоновье королевство процветание и развитие! – не дожидаясь синхронизации, сделал вторую попытку Верховный и на всякий случай объяснил простым языком растерянно застывшим жрецам с ритуальными ножами: – Синь-малина вам всем в глотку до задницы!!! Начинайте, чего встали, болваны!!!
– Нет. Стоять.
Приказ, подобный рокоту камнепада, прокатился над головами людей, отразился от дальней стены и вернулся к источнику вместе со взглядами всех людей на площади.
К голему.
Голему, который за две недели успел примелькаться и стать невидимым для храмового братства, вроде стула в комнате или цветка на окне.
Голему, остановившемуся без приказа.
Голему без своего огромного копья.
Оламайд и Делмар наблюдали ритуал, присев за невысоким парапетом стены вместе с остальной храмовой прислугой. Слух о том, что сегодня в жертву будут принесены отнюдь не бараны, пронесся среди слуг еще вечером, но соирцы до последнего не верили, что это – не шутка над новичками. И теперь, глядя с высоты в двадцать метров на зловещую процессию, торговка и ловец жемчуга мрачнели с каждой минутой. Глаза их то и дело перебегали с лица на лицо присоединившихся к ним слуг, но кроме боязливого ожидания, страха или такого же отвращения других эмоций они не находили.
– Они в самом деле будут их убивать? – не выдержал Делмар.
– Тс-с-с!
– Тихо, болван!
– Не убивать, а отправлять на поклон к богине! – испуганно зашикали на него со всех сторон, будто слова его могла услышать сама Уагаду.
– Но чтобы отправить на поклон к богине, они их сначала… – упрямо нахмурился мальчик, но продолжение фразы заглушило коллективно-яростное «Цыц, тебе говорят!».
Оламайд зыркнула по сторонам, закусила губу и дернула земляка за рукав:
– Пойдем.
Тот молча поднялся и, согнувшись в три погибели – чтобы из-за парапета не было видно внизу – потащился к лестнице, протискиваясь сквозь толпу любопытных слуг и огибая барабанщиков. Матрона последовала за ним. Густой рокот литавров словно пронизывал их насквозь, заставляя вибрировать кости, а мозги – гудеть, будто музыканты со своими огромными инструментами засели у них в голове и лупили палочками по черепу изнутри. Внизу сводный хор жрецов и послушников затянул гнусавую литанию.
– Успеем уйти до?.. – нервно оглянулся мальчик.
– Быстрее шевелись – и успеем, – сердито буркнула торговка.
Делмар ускорил шаг, не забывая пригибаться. Барабаны неожиданно замолчали, но потом вступили снова – быстро, лихорадочно, с дробью рассыпая по площади чувство неотвратимости чего-то нехорошего…
– Не успе…
…и вдруг умолкли вразнобой под аккомпанемент уже другой музыки – треска и грохота ломающегося дерева и падающих с высоты медных алтарей. Толпа вскрикнула, соирцы, забыв о приказе слугам не высовываться, выпрямились… И пока, ошалело моргая, они соображали, что произошло и откуда посреди площади – и, самое важное – посреди помоста взялось дерево и что с ним будут делать жрецы, Каменный Великан пророкотал, заглушая вступившие было вновь литавры:
– Нет. Стоять.
– Сто лишайных бабуинов!.. – всплеснула руками матрона, поняв всё. – Это не дерево! Это его копье!
– Он же говорил! – растерянно и изумленно расширились глаза парнишки.
– Что он говорил? – набросилась на него Оламайд.
– Про законы големостроения! Голем не может повредить человеку или допустить, чтобы человеку было плохо, как-то так!
– Тогда он влип, как крокодил в асфальтовое озеро, – вытянулось лицо матроны. – Потому что жрецы… которые маги…
– Что? Что маги? – встревожился Делмар.
– На сто кусочков его сейчас разнесут, вот что!
– Мы должны его защитить! – выпалил Делмар и метнулся к лестнице, задев на ходу барабанщика. Покачнувшись, тот плюхнулся на пол и сбил с подставки барабан. Освобожденный инструмент докатился до ступенек и радостно поскакал вниз.
– Ах ты, павиан плешивый! – взвыл музыкант, вскочил и рванул вслед за беглецами.
Матрона, молча воззвав к Большому Жирафу, кинулась за ним – спасать то ли Велика, то ли Делмара, то ли барабанщика – если голем увидит, как тот лупит пацана.
Гонка преследования закончилась у подножия стены. Делмар пришел к финишу первым. Половиной секунды позже финишировал барабан, с победным грохотом припечатав его к мостовой. Несколько мгновений спустя, пересчитывая боками неровные ступеньки, прибыл барабанщик. Самой последней, тщательно придерживая юбки и подъюбники, прибежала Оламайд. Обогнув кучу-малу, она по окраине толпы бросилась туда, где видела голема в последний раз, у подножия статуи Уагаду под парчовым балдахином – но свято место было пусто. Похоже, события успели переместиться вместе с главным действующим лицом.
Лихорадочно обежав взглядом площадь в поисках Великана, матрона нашла его почти у помоста. В напряженной тишине, казалось, был слышен каждый звук громче дыхания – и каждое слово.
– …Забери свою деревяшку и убирайся отсюда! – брызжущий яростью как ядом, долетел до нее рык Кокодло.
– Людей. Убивать. Нельзя, – ровный, как каменистая пустыня, ответил ему голос Велика.
– Их никто не убивает! Это… – голос Верховного жреца сорвался. – Скоро мы начнем уговаривать табуретки и заборы! Где этот паршивый мальчишка?! Скажите ему кто-нибудь, чтобы он убрал своего истукана, а не то…
Оламайд, предчувствуя недоброе, изо всех сил заработала локтями, пробиваясь к месту спора и не выпуская каменного гиганта из виду, как маяк:
– Отойди… Подвинься… Пропусти… По важному делу… Посторонитесь… Быстрее… В сторону отойдите, пожал… Руки убери, макак!.. Сто лишайных бабуинов!!!.. Дорогу любимой ученице Просветленной – а то прокляну!.. Кабуча габата апача… Эй, вы куда все?! Мне же только пройти, не на телеге проехать!..
– …Это идиотизм! – Верховный тем временем рвал и метал. – Узэмик, баобаб тебе в печенку! Чего вытаращился! Убери отсюда этого болванчика, чтоб глаза мои его не видели!
Что ответил старший жрец, Оламайд не расслышала, но внезапно над помостом вспыхнул розоватый свет, посыпались искры, воздух сухо затрещал – и вдруг в небе закрутился, с каждой секундой увеличиваясь и перемещаясь к голему, клубок алых молний. Богомольцы испуганно охнули, шарахнулись, закрывая головы и глаза руками, пригнулись – и Оламайд без помех смогла увидеть, как по мановению руки Узэмика комок волшебного электричества, выросший до размеров небольшого дома, обрушился на Каменного Великана. Раздался грохот, от которого ворон смело с окрестных крыш и расшвыряло над городом. Люди попадали на колени, в панике зажимая теперь еще и уши и отчаянно жалея, что рук у них только две. От вспышки померк дневной свет. Брызнули в стороны осколки камня и комья земли, и взрывная волна швырнула людей наземь, словно кукол.
Когда последние мелкие камушки отбарабанили по спине, торговка вскинула голову, открыла глаза, мысленно рисуя самые ужасные сцены.
И была права.
На всей площади остались стоять только пара столбов от помоста… и голем.
Причем голем даже не стоял – осторожно раздвигая распростертых паломников, стражников и послушников, он двигался к руинам. За спиной его зияла огромная дымящаяся воронка с оплавленными краями.
Несколько шагов – и каменные пальцы сомкнулись на копье. С легкостью вырвав его из земли, Велик другой рукой поднял несостоявшуюся жертву и с ювелирной точностью рассек веревки острой кромкой наконечника.
– Иди. Домой, – пророкотал он в напутствие и потянулся за вторым кандидатом в ходоки к Уагаду.
– Стой! Ты не можешь! – оглушенный, присыпанный землей и мусором, Кокодло шатко приподнялся на колени. – Где этот мальчишка!? Как там его?.. Пусть прикажет своему болванчику убираться! Если он немедленно тут не появится, я его… я с него… я ему… я об него…
Не дожидаясь, пока у Верховного кончатся падежи и идеи, мальчик рванул к Оламайд, перескакивая через контуженных, ошалевших паломников.
– Каменный Великан, уходи! – выкрикнул он на ходу. – Но если ты поступаешь по воле Уагаду, не слушай меня! Ты не можешь меня послушаться, если это воля самой Уагаду, величайшей из великих богинь Белого Света!
Велик дружелюбным тычком отправил вторую освобожденную жертву в свободное плавание[47], оглянулся на своего друга и уточнил:
– Да?
– Да-да-да! Потому что она самая великая повелительница всего! – торопливо подтвердила матрона. – Разве ты можешь ослушаться воли самой Уагаду?! Никто не может!
Голем помолчал, словно соображая что-то, перевел взгляд на Кокодло и развел руками:
– Не. Могу. Ослушаться. Воли. Уагаду.
– Да… ты… Ты… Как… – опешив, разинул рот Верховный.
– Все слышали? Все?! Голем сказал, что это Уагаду его попут… то есть надоумила! – гаркнула Оламайд самым громоподобным своим голосом, каким не раз кричала на рынке «Держи вора!» или «Отвали отсюда, хабалка, я первая этих тунцов заметила!», перекрывая жалкие попытки Кокодло возразить голему, не возражая при этом своей богине. – Если бы Уагаду была недовольна, магия старшего жреца поразила бы его! Значит, Уагаду его защитила! Люди! Мы видели волю Уагаду! Голем заговорил! Голем остался невредимым! Это чудо! Это воля Уагаду! Она отпустила этих троих! Это ее чудо! Слава Уагаду! Воля Уагаду!
– Воля Уагаду!!! – возопил Делмар, самозабвенно вздымая тощие руки к небесам. – Чудо!!! Големы говорить не умеют, а этот болтает, как попугай! О, я не верю своим ушам!!! Чудо-юдо расчудесное!!!
– Попугаи. Болтать. Не…
– Воля!.. Чудо!.. Юдо!.. Уагаду!.. – хоть и слегка неуверенно, но поддержала ее контуженная толпа.
Кокодло стоял, беззвучно открывая и закрывая рот, как будто позабыл все слова, кроме богохульных. Багровый в тон своему балахону Узэмик ссутулился за его плечом, злобно буравя взглядом мятежного и – самое главное – неуязвимого голема. Жрецы в синем то растерянно переглядывались, то бросали робкие взоры на начальство, пытаясь узнать свое мнение. Чудо или не чудо? Воля или не воля? Уагаду или не Уагаду? Может, Просветленная скажет?.. Но Верховная жрица обвела всех расфокусированным взором и медленно осела наземь. Навалившись спиной на столб помоста, она сложила руки на коленях, сделала глубокий выдох и закрыла глаза.
– Уснула, что ли? – недоверчиво прошептал низкорослый послушник.
– Тихо, услышит!!! – зашикали на него.
Но Просветленная, обладавшая неестественно острым слухом[48], даже не шелохнулась.
– Точно ведь спит!..
– А может, зашибло?
– Премудрая Уагаду учит, что выдавать желаемое за действительное – дурно, – не удержался и ханжески поджал губы коротышка, но даже это не пробудило всеведущую и вездесущую жрицу.
– А может, точно заши…
– Пресвятые титьки Уагаду!..
Один из стражников, на секунду отвлекшийся от происходящего у него под носом, посмотрел на дальнюю стену и вытаращил глаза. Его товарищи изумленно глянули, куда указывал грязный дрожащий палец – и лексикон нецензурной лексики Мангангедолы обогатился тремя десятками кучерявых новинок.
Толпа взволнованно оглянулась тоже и с визгом бросилась врассыпную. Потому что со своего золоченого трона, опираясь руками на колени, тяжело поднималась пятиметровая статуя Уагаду.
– Вот и оставь заразу без охраны! – ругнулась Оламайд, схватила Делмара за руку и потащила к дальней стене – туда, куда отхлынуло людское море[49]. Самые разумные кинулись не к стене, а к воротам[50].
Статуя выпрямилась и обвела площадь золотыми глазами без зрачков, словно отыскивая что-то.
Или кого-то.
Слепые очи остановились на големе, и лицо ее перекосило. Возможно, это была улыбка. Более добродушное и обаятельное выражение можно было увидеть лишь на морде крокодила.
Не отводя взора от цели, статуя одной рукой выдернула из земли поддерживавший навес столб толщиной с человека. Второй, от избытка сил или для психологического воздействия, она разнесла в щепки одним ударом кулака. Возможно, воздействие получилось бы более психологическим, если бы полотнище навеса, оставшись без опоры, не осело ей на голову. Внезапно лишившись обзора, монумент поднял руку и затряс головой. Каменные пальцы неуклюже складывались то в кулак, то в «козу», то в иную популярную комбинацию, но текучий шелк проходил меж ними не хуже воды и оставался на месте. Одна из попыток закончилась тем, что край полотна замотался вокруг шеи, и покрывало съехало чуть на бок, кокетливо приоткрывая левый глаз.
