Текст книги "Велик (СИ)"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Багдерина Светлана Анатольевна
ВЕЛИК
Часть первая. Дебют
Анчар не слышал шагов, и поэтому когда чуть хриплый голос за его спиной спросил нетерпеливо: «Ну, все готово?» – он вздрогнул от неожиданности и выронил отвертку.
– Если ты так будешь ко мне подкрадываться, Мбембе, то готов буду я… – прогудел он нервно сквозь стиснутые губы.
Зажатые между ними крошечные винтики завибрировали в такт, заставляя губы противно чесаться – что тоже благодушия волшебнику не добавило.
– Полагаешь, для твоего удовольствия, бледнолицый брат мой, я должен топать, как пьяный буйвол по железной крыше? – театрально вскинул руки к сводам «конюшни» Мокеле Мбембе, заведующий кафедрой бойцового големостроения Узамбарского училища профессиональной магии, показывая, что обиделся – то ли так же театрально, то ли по-настоящему.
Анчар не ответил ничего. Нетерпеливым пассом призвал он к себе отвертку и торопливо продолжил закреплять пластину размером с ладонь к виску сидящего перед ним на корточках каменного исполина.
Обижается его начальник, он же друг, он же бессменный противник за шахматной доской или притворяется – атлан никогда не мог сказать точно. Чувства экспрессивного, эмоционального и переменчивого, как ветер пустыни, узамбарца всегда были для него загадкой – впрочем, как и чувства подавляющего большинства людей вообще. Когда от расчетов, вычислений, планирования и проектирования – неотъемлемой и огромной части работы любого исследователя – дело переходило к переживаниям, особенно чужим, он ощущал себя слоном, стоящим на тонком льду, подогреваемом снизу просыпающимся вулканом. Поэтому и сейчас он предпочел молча закручивать последние винтики, ожидая продолжения.
Которое не замедлило последовать.
– Еще две схватки, и дальше пойдут твои молодцы, – посерьезнев и нахмурившись, скрестил руки на узкой груди Мокеле.
Толстые песчаниковые стены «конюшни» – полуподвального помещения, в котором бойцовые големы готовились к боям и ремонтировались после них – не пропускали снаружи ни единого звука. И даже по коридору, соединяющему ее с Ареной, докатывался лишь приглушенный гул, похожий, скорее, на шум далекого прибоя, чем на крики разгоряченной сражениями толпы.
Толпы, которая через десять минут будет кричать от восторга – или разочарования – при виде его големов. Новых големов. Големов, о каких до него никому в голову не приходила идея, хотя Узамбар, как столица големостроения Белого Света, за сотню лет повидал всяких.
Но это будет через десять минут, или пятнадцать, или даже двадцать, а пока ему было нужно всё остававшееся время – и тишина пустеющих «стойл» – чтобы наложить последние штрихи заклинаний короткого действия и зафиксировать схемы, на которых они хранились.
– Я готов, – промычал сквозь винты Анчар и, немного подумав, уточнил: – Они готовы.
Узамбарец нервно пригладил седую шевелюру, торчащую из-под красной цилиндрической шапочки с львиной кисточкой – отличительного признака ученого мужа Соиры – и коротко кивнул.
– Надеюсь. Потому что пятнадцать минут назад в Арену прибыл его непревзойденное величество негус.
– Что?..
Если бы к этому времени последний винт не перекочевал в его пальцы, волшебник проглотил бы его – и, скорее всего, не заметил.
– Не знаю, как директор его залучил – всем известно ведь, что его великолепие относится к боям големов чуть лучше, чем к пьяной поножовщине, – верно истолковав вопрос, развел руками Мокеле Мбембе, – но наверное, это судьба. Твои ребятишки выступят во всей своей новоявленной красе и фейерверке эмоций, император впечатлится, забросит свои шахматы, станет завсегдатаем Арены, и государственные денежки рекой потекут на кафедру и в училище, не говоря уже про деньги восхищенных клиентов. Наладим поточное производство новых изделий, назовем их «Голем Э», от «эмоциональный», и все Арены Белого Света поспешат сделать заказы.
– Конечно, это ведь прогресс, – скупо буркнул Анчар, точно пытаясь ускользнуть от некомфортной для него темы, но товарищ его не слышал – или не слушал.
– Э-э-э, бвана!.. Да ты сам не понимаешь, голова кокосовая, что ты придумал! А если это еще и понравится его непревзойденному величеству негусу!.. – ухмыляясь, как сытый лев, мечтательно прищурился он. – Это уже будет пахнуть субсидиями и кредитами – причем беспроцентными и даже безвозвратными, помяни мое слово, ведь и шахматами он увлекся внезапно, после верблюжьих бегов, так кто его непредсказуемое великолепие знает! И если ему твои големы придутся по вкусу и он даст деньги, то мы сможем построить новые мастерские, новые лаборатории, нанять новых рабочих, магов-исследователей, принять – за плату, конечно! – новых студентов и аспирантов… Ты станешь знаменитым или просто богатым, ну и твои коллеги тоже… кхм… не обеднеют. Будем купаться в роскоши, а еще лучше – в слоновьем молоке, для поддержания жизненного тонуса и гладкости кожи, раскатывать в каретах, запряженных четверкой зебрафов, жить в особняках, и какао в постель по утрам нам будут приносить хорошенькие девчонки с во-о-от такими…
Перехватив взгляд атлана, Мокеле скромно опустил глаза, пряча ухмылку:
– …подносами. Что ты на это скажешь, бвана, а?
– Может, отложим на завтра? Если негус? – отчаянно глянул на друга Анчар. – Всё-таки, это эксперимент. Алгоритмы не до конца отработаны. Заклинания новые. И я не уверен, что…
– А-а, не будь такой холоднокровной треской, бледнолицый! – шутливо ударил его кулаком в плечо узамбарец. – Всё пройдет хорошо, как при опытах – должно пройти, если ты не хочешь быть выгнанным из училища без выходного пособия!
Снова не понимая, шутит его начальник или нет, Анчар надавил на скулах голема на одному ему известные точки, и тот открыл рот и издал яростный утробный рев, способный, наверное, обратить в бегство стадо бешеных носорогов.
И, как оказалось, заставить одного заведующего кафедрой шарахнуться и прикусить на полуслове язык.
– П-пведупв-вештать н-нато, – брюзгливо прошепелявил Мокеле, придя в себя.
– А, извини, – рассеянно пожал плечами атлан. – Я думал, раз ты уже слышал…
– То захочу без предупреждения услышать еще раз?
– Это простая проверка функционирования звукового сигнала «А», – маг поспешил спрятаться от ехидства, на которое непонятно как было нужно отвечать, за привычной терминологией.
– Сказал «А» – скажи и «Б»? – вспомнил лукоморскую поговорку старик.
– Именно, – довольный догадливостью друга, кивнул атлан, нажал на пару других точек, и под сводами «конюшни» прокатился новый вопль, роняя на пол и головы пыль и застигнутых врасплох менуэтцев[1] – на этот раз торжествующий.
– …и коронная схватка этого вечера, – вещал арбитр, широко расставив руки и запрокинув голову, будто сам готовился встать грудью на пути последних бойцов, – Каменный Великан против Железного Проклятия! Такого еще не видел никто и никогда! Непримиримое сражение не только силы против силы и искусства против искусства, но нечто большее и неожиданное! Делайте ваши ставки, господа! Железное Проклятие и Каменный Великан! Свирепость против ярости! Неистовство против гнева! Отчаяние проигравшего и ликование победителя! Делайте ваши ставки! Железное Проклятие и Каменный Великан!..
Зрители партера и галерки возбужденно загомонили, вскочили на ноги, и даже ложи для знати и богачей всколыхнулись в предвкушении необычного. Кто-то силился разглядеть в темном пространстве между занавесями застывших в ожидании бойцов, кто-то тянул вверх руку с программкой, подзывая букмекера, кто-то просто не мог усидеть на скамье, поддавшись всеобщему настроению… Людские массы колыхались над трибунами тяжелыми волнами, а взметнувшиеся белые листья бумажного дерева[2] метались над головами, словно буревестники.
– Успокойся, все будет хорошо, – положил сухонькую ручку на плечо друга Мокеле.
Анчар поджал губы.
– Слишком сырая технология… Еще бы месяца два поработать…
– Угомонись, – отмахнулся узамбарец. – Ты же знаешь, что не согласись ты на открытый бой сегодня, директор не дал бы тебе больше ни дня возиться с ними. И так ты убил на них полгода!
– И три недели, – машинально пробормотал атлан, не отводя взгляда от ложи его непревзойденного величества.
Негус Соиры Абимбола Абиой Нкозана Тафари Мози Квеку – невысокий упитанный человечек лет пятидесяти в парадной накидке из птичьих перьев и в головном уборе из перьев золотых – бросал нетерпеливые взгляды то на заливающегося соловьем арбитра, то на директора училища, посаженного на почетное место по правую руку[3], то в их сторону, словно мог видеть двух притулившихся за портьерой магов. И с каждым его взглядом щеки атлана бледнели все больше.
– А сколько денег на тебя ушло. И материалов, – тем временем дотошно перечислял узамбарец. – И ты единолично занял самую лучшую мастерскую, в которой раньше проводили исследования пять профессоров!
– Но моя идея всего этого стоит! – жарко вспыхнуло белое, как мрамор арки, лицо атлана.
– Вот и Совет попечителей захотел убедиться в этом воочию, – вздохнул Мокеле. – Потому что на деревьях растет пока только бумага, но не золото. Молись Большому Полуденному Жирафу, чтобы все прошло как надо.
– Чем заниматься ерундой, я бы лучше проверил еще раз… – насупился Анчар – махровый атеист с некоторых пор – но договорить не успел.
Речь арбитра закончилась, ставки тоже, и рабочие отдернули портьеры – тяжелые и красные, как усеивавший арену песок. Арбитр взмахнул жезлом будто волшебной палочкой[4], и големы, повинуясь сигналу, ожили. 
Стальной гигант в усеянных шипами доспехах расправил плечи, глаза его вспыхнули зеленым огнем, огромная лапа, похожая на наконечник тарана, отвела в сторону портьеру, и голем под возбужденные выкрики зрителей шагнул на арену.
Помахивая мечом размером с крыло ветряной мельницы так, что ветерок колыхал волосы отпрянувших в восхищенном ужасе людей, он прошел полкруга, остановился, развернулся лицом к проходу и запрокинул голову.
Вой – вызывающий, яростный, долгий и, что самое главное, неожиданный – оказал на аудиторию почти такое же воздействие, что и на завкафедры бойцового големостроения чуть раньше.
Только раз в несколько сильнее.
Но не успели передние ряды вылезти из-под скамей[5], как из-за кулис раздался ответный рев, словно стая голодных пещерных львов завидела стадо антилоп.
На этот раз его подхватил восторженный вопль сотен глоток со всей Арены: кажется, идея Анчара стала находить поддержку в народных массах.
Стальной голем ударил себя кулаком в грудь и утробно зарычал в ответ, словно торопя противника.
Тот не заставил себя долго ждать.
Занавес угрожающе затрещал, поддерживающая его гардина заскрежетала о мрамор арки – и на всеобщее обозрение выступил каменный исполин. Хотя про его каменность пока приходилось верить исключительно на слово арбитру: малиновая портьера, зацепившись за шлем, окутывала двухсполовинойметрового голема словно памятник, который забыли открыть.
Нерешительно поводя перед собой руками, в одной из которых была зажата чугунная дубина, он сделал несколько шагов вправо, и первые ряды как ветром сдуло с только что занятых мест. Наткнувшись на барьер, голем потерял равновесие, рухнул в партер, сея смерть и разрушения среди обтянутых бархатом кресел, и едва не зашиб ногами подскочившего было арбитра и рабочих.
Среди зрителей рядов и секторов подальше от места представления залетали смешки и ехидные выкрики.
Анчар закусил губу, подался вперед, готовый собственноручно наброситься на коварную занавесь, но не успел: общими усилиями портьера, наконец-то, была отделена от бойца. Тот поднялся и растерянно закрутил маленькой бесформенной головой, словно вспоминая, кто он и что тут делает. 
Его железный противник при виде восставшего из пыли соперника снова зарычал – презрительно и вызывающе – и рев его был подхвачен залом.
Каменный, словно спохватившись, рявкнул в ответ нечто оскорбительное и двинулся вдоль барьера против часовой стрелки к железному, потрясая дубиной и периодически рыча.
Железный грохнул себе в грудь кулаком и тоже зашагал к противнику – вдоль барьера и против часовой стрелки и с точно такой же скоростью, как его соперник, не забывая реветь контрапунктом к каменному.
После первого законченного круга, видя, что противники не стали ближе друг к другу ни на шаг, зрители загоготали. После второго – засвистели и заулюлюкали.
– Негус подумает, что его пригласили в оперу… или в цирк… – полным тоски и страдания голосом провыл Мокеле и почти успешно попытался вырвать клок волос[6]. – Бвана, ты это специально?
– Сценарий сбился из-за падения! – потерянно оправдывался атлан. – Они должны были гоняться друг за другом вдоль бортика позже! И не так!
– Погнался бы кто-нибудь сейчас за мной – большой и злобный – и догнал… – простонал узамбарец. – Потому что когда меня догонит директор…
– Но что я могу сделать?! – отчаянно стукнул кулаками по косяку Анчар.
– Что-нибудь!!! – рявкнул почище голема завкафедры. – Потому что когда догоню я тебя!..
– Но по правилам я не могу выйти во время схватки на арену!
– Во время… ЧЕГО?!
– И что я там сделаю?! – увидев всю нелепость своей сентенции, сдался без боя Анчар.
– Да хоть сам с ними дерись!!!
Атлан выругался сквозь стиснутые зубы, перемахнул через бортик, догнал и обогнал ближайшего голема – Железное Проклятие – и встал перед ним, растопырив руки.
Проклятие остановился, сделал шаг влево, пытаясь обойти своего создателя, но тот не отступал и не уступал. Голем снова шагнул влево – и снова наткнулся на живую стену из Анчара.
Зал уже не гоготал – он стонал от хохота.
Железное Проклятье остановился опять, словно задумавшись – и вдруг повернул вправо. Анчар метнулся было за ним, чтобы не дать проскочить вдоль бортика – и голем взмахнул мечом. Маг бросился на песок, закрывая голову руками – но бесполезно.
Настоящей цели это не помогло.
Куски багровой ткани, щепки и гвозди, мгновение назад бывшие секцией барьера, брызнули в разные стороны, и Железное Проклятие с чистой совестью ступил в образовавшийся проем, обходя неприкосновенную персону – человека и продолжая схемом заложенный в его голове путь – вдоль бортика.
Но теперь другого. Ведущего вдоль лестницы вверх – и к выходу.
Зрители по обеим сторонам прохода настороженно завозились, отодвигаясь на всякий случай подальше от неторопливо шествующего гиганта.
Негус на балконе привстал, навалился грудью на край и вытянул шею, с опасливым любопытством рассматривая боевого исполина, до которого оставалось метров семь от силы.
И с каждым шагом становилось все меньше.
Голем тоже остановился, поднял голову – совершенно случайно встречаясь взглядами с негусом – и грозно рявкнул.
Абимбола Абиой Нкозана Тафари Мози Квеку шарахнулся и плюхнулся в кресло.
– Мы никогда не видели големов так близко, – качая головой, разукрашенной перьями, как павлиний зад, сердито изрек в пространство верховный правитель Соиры. – Опасная игрушка, нам кажется, что бы вы ни говорили, любезный директор Бокари. А кстати, куда он у вас направляется? На улицу? И зачем? Мы не помним, чтобы разрешали проводить бои на улице.
Усаженная перьями голова повернулась к бледному, как узамбарский мрамор[7], директору училища профессиональной магии.
– Нет… не на улицу… что вы… ваша ослепительность… Он идет… идет… сюда… специально… чтобы показать себя вашей непревзойденности… – выдавил и даже ни разу не заикнулся тот, хотя все его существо раздиралось между двумя желаниями: немедленно спрыгнуть и пинками выпроводить проклятого истукана обратно на арену – и столь же немедленно и пинками выпроводить из училища двух авантюристов – Анчара и Мокеле Мбембе.
До арки выхода оставалось всего метра три, и голем уже почти скрылся под балконом, когда самый сообразительный рабочий опрокинул тележку продавца засахаренной саранчи поперек ступеней.
Железное Проклятье, наткнувшись на неожиданное препятствие, остановился на несколько секунд, снова проревел, ударил себя кулаком в грудь – как велел ему схем, развернулся и направился вниз.
Навстречу размеренно поднимавшемуся по тем же ступеням Каменному Великану…
– Ничего, бвана. Всё могло быть гораздо хуже.
Мокеле вздохнул, икнул, утер кулаком увлажнившиеся глаза и похлопал Анчара по руке, безвольно сжимавшей кружку.
Кокосовое пиво – с цветом березового сока и запахом подпорченных конфет – выплеснулось на стол, щедро омывая кусок холодной вареной слонятины и полбуханки хлеба. Южным своим берегом пивное море стало медленно капать владельцу на штаны, но атлан, погруженный в глубокую фиолетовую безнадежность и отчаяние, этого даже не заметил.
– Ты хочешь сказать, хуже, чем десятиминутная схватка двух големов посреди зрительного зала?
– Да.
– И хуже, чем половина этого зала, разнесенная в щепы?
– Да.
– И еще хуже, чем подрубленные столбы и уроненный балкон?
– Да.
– И гораздо хуже, чем негус, его свита, прочая знать и наш директор, свалившиеся под ноги бойцам? И хохотавшие над ними простолюдины?
Мокеле задумался.
– Да. Тем более что последнее было не так уж и плохо: я приказал на выходе собрать с людей по три серебряных бегемота за дополнительное зрелище.
Унылая физиономия Анчара скривилась:
– В такой момент подумать об этом мог только ты.
– Это точно, – скромно потупился перед лицом комплимента завкафедры. – И моя идея дала училищу тысячу пятьсот серебряных бегемотов – половину незапланированной прибыли Арены.
– И сохранила ему завкафедры бойцового големостроения, – кисло договорил Анчар.
– Таков наш директор, бвана, – шумно отхлебнул из кружки пиво и развел руками узамбарец. – Не может расстаться со страусом, несущим золотые яйца.
– Но моя идея – тоже золотое яйцо! – глаза чародея сверкнули пьяным возмущением.
– Золотое. Согласен. При некоторых доработках. Обработках. Наработках. А лучше – переработках. Но золотое, – истово закивал его приятель. – И если бы ты не смешал старину Бокари с носорожьим гуано… мягко говоря… перед его великолепием…
– Но никто ведь не пострадал… почти… значительно… Только наряды… драгоценности… – понимая смехотворность сего аргумента, все же выдавил атлан. 
– И гордость, – поучительно договорил Мбембе. – Гордость одного соирского аристократа подобна слону. Гордость соирского негуса подобна стаду слонов. А теперь сложи гордость одного негуса и гордость пяти десятков соирских аристократов, низвергнутых на глазах всего города под ноги сражающимся големам…
– Почему слону? – прервал речь друга Анчар.
– По размеру, – коротко ответил тот. – И по последствиям – когда она над тобой пронесется.
– Да уж… – понурился маг, искоса оглядывая свое новое жилище на окраине[8]: глиняные стены без таких излишеств как обои или побелка, земляной пол, высокая крыша из пальмовых листьев с отверстием в центре и железным поддоном под ним – для разжигания костра в хорошую погоду и для сбора дождевой воды – в плохую. Унылую картину дополняли грубо сколоченный стол под единственным окном, две табуретки, стул, узкая койка, сундук, бамбуковый шкаф без дверки…
И голем.
– Так каким образом, ты говоришь, все могло быть хуже? – Анчар перевел слегка расфокусированный и более чем слегка озадаченный взгляд на коллегу.
– Тебя могли выгнать без выходного пособия, – посмотрел на него как на слабоумного Мокеле.
– Без?.. Ах, да… как я мог забыть… – с пьяным сарказмом ухмыльнулся атлан. – Пособие… выходное… от щедрот души директора Бокари…
Он поднялся и, покачиваясь, как под порывами шквала, подошел к неподвижно стоявшему в углу каменному великану.
Вернее, к Каменному Великану.
– Ты знаешь, сколько он стоит? – откинулся на спинку стула Мбебме. – Клиенты выложили бы за него пятьсот золотых жирафов. Если бы удалось достать из него схем, и эта зеленая трубочка бы все еще была рабочей, то ты выручил бы за нее в половину меньше – но все же предостаточно. Если бы удалось достать схем, не повредив голову изделия…
– … мне бы его никто не отдал, – усмехнулся волшебник. – А так… куча гранита, не отзывающийся ни на какую диагностику схем внутри… И никто не узнает, расплавился он или рассыпался, потому что после того, как я остановил этот треклятый бой «Вспышкой Джеро», вскрыть его череп можно только молотом… А после этого он будет стоить ровно столько, сколько потребуется заплатить мусорщикам за вывоз битого камня. А так – давайте отдадим его Анчару. На добрую и долгую память, так сказать. И в качестве выходного пособия. Совместим приятное с бесплатной вывозкой щебенки и отходов.
Профессор Мбембе хотел возразить, но не нашел, что, заглянул в погасшие навечно глаза Каменного Великана, в едва ли более жизнерадостные очи старого товарища, сделал глоток из почти опустевшей кружки и пожал плечами.
– Что бы ты ни говорил, бвана, а мертвый голем – вещь в хозяйстве полезная. Ты можешь вешать на него одежду… разбивать об него яйца… отмечать на нем дни недели… быть уверенным, что если тебя обкрадут, то это – единственный предмет, который останется в доме… и… и… Ну придумаешь еще что-нибудь. У тебя ведь это хорошо получается. И если займешься частной практикой, то сэкономишь на чучеле крокодила и черепе. И может, даже на сушеных летучих мышах и змеях. Клиенты будут впечатлены и настроены должным образом и без этой мишуры.
– Анчар – продавец средств от поноса и несчастной любви… Часы приема не лимитированы… Оплата – яйцами, потому что их есть, обо что разбить…
Атлан горько усмехнулся, достал из шкафа шахматную доску и высыпал фигуры на залитый пивом стол.
– Ну что, сыграем… на прощанье. Господин заведующий кафедрой.
– Прощанье? – узамбарец в пьяной обиде вскинул брови домиком. – Уж не думаешь ли ты, что я тебя оставлю и забуду?!
Анчар покривил губы в подобии улыбки.
– Конечно.
Настало утро.
После вчерашнего во рту было гадко, в голове – мутно, во всем теле – такое ощущение, будто вчера не Каменный Великан сражался с Железным Проклятьем, а он сам, а глаза просто не открывались, возможно, атрофировавшись за ночь.
И он их не винил.
Оставив мучительные и бесплодные попытки разлепить веки, Анчар откинулся на странно жесткую подушку и проклял по очереди кокосовое пиво, банановый ликер, гуайявное вино, кофейный бейлис, авокадовую водку, маракуйный аперитив, персиковое бренди, манговое шампанское и самогон из ананасов – то, что мог вспомнить из карты вин вчерашнего вечера, а заодно – своего собутыльника, потому что добровольно и в трезвом уме сам волшебник не стал бы пить и десятой части того, что было поглощено в честь… в честь… триумфа новых технологий?.. выделения государственных субсидий?.. продвижения по служебной лестнице?.. наверное, далеко продвинули… увеличения жалованья?.. или успеха у зри…те…ле…й?..
Й…ё…мо…й…ё…
Кабу-у-у-уча-а-а-а…
Воспоминания о событиях прошедшего дня обрушились на бедный, застигнутый врасплох мозг атлана подобно тропическому ливню на прилавок продавца сахара, смывая в один момент все приятное и оставляя одну-единственную истину, жесткую и неудобоваримую, как доска.
Не веря себе, Анчар протянул руку туда, где на прикроватной тумбочке обычно дежурил графин с водой – и пальцы его пребольно ткнулись во что-то большое и каменное.
Сердце волшебника тоскливо сжалось и защемило.
Первым, что он увидел, с трудом разлепив один глаз, была нога Каменного Великана.
Значит, правда…
Но ведь его идея была так проста и элегантна! Она не могла не понравиться публике! Она ведь встретила появление экспериментальных изделий с таким энтузиазмом, он же помнит, он же видел, он же слышал!.. А то, что нравится публике, получает финансирование. А значит, будущее. И что с того, что произошел маленький сбой – он же говорил, что схем немного недоработан, но если бы ему дали еще… ну хорошо, не два месяца, но хотя бы недели три, или даже две!.. Неужели из-за какой-то нелепой случайности все должно пойти бегемоту под хвост?! Но это ведь несправедливо! Директор не имел права его выгнать – вот так, за несколько минут, да еще отобрав все жалованье за полгода в уплату за загубленного каменного голема! Хорошо еще, что железного удалось вскрыть… Схем, конечно, спекся в комочек шлака, но хоть корпус в порядке… А иначе директор его самого продал бы… хоть на корм львам в зверинец… или отдал бы безвозмездно… и сам приплатил бы еще, чтобы взяли…
Но ведь это несправедливо!!!..
Последние слова Анчар невольно попытался проговорить вслух, но из пересохшего горла и спекшихся губ вырвался лишь невнятный хрип. Маг упрямо попытался приподняться, но тут в голове словно взорвалась лаборатория алхимика, перед так и не открывшимися глазами все закрутилось, закачалось, к горлу подступила тошнота, и многострадальная головушка снова обрушилась на неприлично твердую подушку. Рука волшебника возмущенно метнулась в район изголовья, после третьей попытки нащупала спинку кровати, после шестой – голову, а после двенадцатой – виновницу тихо вспухавшей на затылке шишки.
Продолговатая и толстая. Деревянная. С тонкой выпуклой каймой. Разграфленная. На геометрические фигурки. Нет, не разграфленная… Выложенная чем-то гладким…
Шахматная доска?!
Быстрое, хоть и бессистемное обследование показало, что кроме подушки, на кровати не было матраса, простыни и одеяла, но имелось неторопливое сытое стадо клопов.
Непонятно, почему, но это оказалось последней соломинкой, раздавившей грузового верблюда.
Если бы Анчар смог, он бы заплакал.
Минут черед двадцать волшебник взял себя в руки и, так и не открывая глаз, мужественно поднялся с кровати. Не последнюю роль в подобной решимости сыграло сознание того, что на ней исполняло роль матраса.
Гадливо отряхнув себя одной рукой, так и не решаясь отнять вторую от головы – чтобы не развалилась на куски, и отчаянно жалея, что у него нет третьей, чтобы прижать ко рту – просто на всякий случай – Анчар разлепил веко и выглянул в окружающий мир. Не содержал ли он, вопреки обычной в последнее время к нему враждебности, что-нибудь хорошее, вроде недопитого алкоголя и большого количества холодной воды?
Мир милосердно содержал, и через полчаса маг с изнеможением откинулся на спинку единственного стула и выдохнул, чувствуя себя человеком[9]. Правда, человеком, которого выгнали с работы, с квартиры, оставили без гроша – и даже без подушки, но ведь не в подушке счастье?..
А в чем тогда?
И что теперь делать?
Конечно, он помнил, что предлагал ему старина Мокеле, но это ведь он не всерьез! Кто и когда мог представить себе Анчара Атландского, исследователя, фанатика големостроения, адепта фундаментальной магии, в честь которого было названо несколько алгоритмов и даже один тип схема, в роли…
– Да пребудет на белом шамане благословение Большого Полуденного Жирафа?..
Дверь приоткрылась беззвучно, и в образовавшуюся щель – сантиметров пять – просунулся фрагмент лица с испуганно вытаращенным глазом.
Почти немедленно встретившимся с точно такой же парой глаз.
– Что? – тупо уставился на визитера атлан.
– Белый шаман принимает? – так же благоговейно вопросил посетитель.
Первой реакцией волшебника было сказать, что белый шаман напринимался вчера на месяц вперед, но тут в его голову пришло, что гость может иметь в виду нечто другое – и осторожно кивнул[10].
– Да. Заходи.
– Да пребудет на белом шамане… – повторили подрагивающие губы, и визитер, оглянувшись воровато, почти вбежал в дом – и оказался визитершей, матроной лет сорока и килограммов на сто больше.
– Садись, – предложил Анчар.
Женщина послушно плюхнулась на табуретку, вздымая облако пыли с земляного пола кучей юбок и подъюбников, и прижала к себе прикрытую белой тканью корзину.
Табуретка под весом гостьи отчаянно заскрипела.
В комнате распространился запах сырой рыбы, желудок, содержавший исключительно пары алкоголя, попытался выскочить наружу, и рука атлана метнулась ко рту.
– Да пребудет… на белом шамане… – неуверенно проговорила матрона и вопросительно уставилась на хозяина.
– Чем… могу помочь? – чародей судорожно сглотнул и лихорадочно принялся думать про что угодно, только не про еду.
Например, про головную боль.
В какой-то степени это помогло.
– Э-э-э… – протянула та, нервно дергая за край огромного цветастого платка, превратившего ее голову в шар. – Оламайд меня зовут. Я тут недалеко живу. Меня все знают. Я рыбой торгую на Китовом базаре, и у меня всегда только самая лучшая рыба, самая свежая, и креветки, и мидии, и крабы, и кальмары, и мясо кита, само собой, а тунец – так вообще самый крупный на всем побережье, потому что привозит мне его Нсия Звездорукий, это у которого жена в прошлом году тонула, но ее откачали, и теперь она жива-живехонька, но не в себе, как кукушка без часов, бедняжка… Но мы ее приглашаем к нам посидеть вечерами – вместе с семьей, конечно, потому что у Нсии всегда самый крупный тунец на всем побережье, и еще не хватало, чтобы он его отдавал этой вертихвостке Тапиве или мошеннице Эфуа! Я-то покупателей не обманываю, и рыбаков тоже, я честная торговка, кто бы что ни говорил, вроде этой дуры Абангу из дома за пекарней, или старой сплетницы Маньяры, или зазнайки Удо, которая думает, что если у нее в саду растут личи, то она самая лучшая хозяйка квартала! У меня, вон, персики в саду растут, и карамболь, и нойна, а я одна за ними ухаживаю, и с соседями лажу…
– Куда? – чувствуя, что нить разговора как-то странно сплетается то ли в кружево, то ли в силок, потерянно сморгнул атлан.
– Что? – гостья удивленно прервала пересказ семейно-фруктово-рыбных новостей.
– А, да… Ладно. Хорошо. Давай дальше, – сообразил и конфузливо прикусил губу маг.
Недоуменно глянув на хозяина, женщина, тем не менее, продолжила с тем же вдохновением:
– И мужа моего тоже все здесь знают! Он китобой известный, и у него есть шхуна и команда, свои, а вот наш дом ему от отца достался, большой, из настоящего камня, черепицей крытый. Его отец был китобоем, тоже известным, конечно, и у него тоже была шхуна и команда, а дом ему пришел в наследство от деда, в смысле, не его деда, а деда моего мужа, который тогда еще не был моим мужем, и дед вообще не знал, что у его сына, отца моего мужа, будет сын, мой муж, и про меня он, конечно, не знал, потому что кит его уволок в океан вместе с гарпуном и половиной шхуны, но перед тем, как утонуть, он завел восемь сыновей, и отец моего мужа – старший, а так как его дед – тоже известный китобой…
Анчар ощутил, что его размягченные вечерней дозой алкоголя мозги медленно плавятся, превращаясь в манную кашу, и что если он хотя бы на мгновение задумается, про какого сына отца деда мужа сейчас говорит эта ужасная женщина, то превращение станет окончательным и необратимым.
– Послушай… – с выражением высшей степени страдания на лице выдавил атлан. – А можешь ты просто сказать, что тебе от меня надо?
