Текст книги "Туман пророчеств"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Из дома Клодии я направился прямиком к Кальпурнии. После короткой аудиенции у Кальпурнии я пришёл сюда.

«Я скажу хозяйке, что ты здесь», – сказал Биррия и ускользнул.

Чуть позже он вернулся и пригласил меня следовать за ним. Телохранители остались снаружи, но когда Биррия попытался закрыть за ними дверь, один из них загородил её ногой. Парень был ничуть не меньше Биррии, и его окружали ещё десять таких же. После короткой перепалки взглядов Биррия сдался и отступил назад. Дверь осталась открытой, а телохранители стояли по стойке смирно у входа.

Биррия привела меня в комнату, называемую комнатой Байи, затем вышла через коридор в сад, выглядя нервно.

Фауста стояла прямо в комнате, одетая в черное. Ее масса

Рыжие волосы были распущены и свободно спадали на плечи. Рядом с ней стоял небольшой трёхногий столик с небольшим кувшином вина и одной чашкой. Как и в прошлый раз, когда я к ней заходил, она указала мне сесть в дальнем конце комнаты.

«Я лучше постою», – сказала я. «И лучше останусь здесь, чтобы видеть тебя при свете. Чёрный цвет тебе идёт, Фауста. Он подходит к синяку под глазом».

Она поморщилась от моей грубости и смущённо коснулась лица. «Ты пришёл без своего красавца-зятя, Гордиан?»

«У меня не было времени за ним приехать. Я пришёл сюда прямо из дома Кэлпурнии. Ей было очень интересно услышать то, что я ей расскажу. Она прислала со мной нескольких своих людей».

«Так мне Биррия и сказала. Она что, пытается меня запугать? Не понимаю, зачем. Мой муж мёртв. Бедный Майло! Он, по крайней мере, никогда не представлял особой угрозы для государства».

Он подстрекал множество рабов к восстанию. Вместе с гладиаторами Милона они произвели опустошение в окрестностях Компсы.

«Да, это было печально. Но ведь все гладиаторы Милона теперь мертвы, как и все эти рабы, не так ли?»

«Да. Они либо погибли, сражаясь, либо были распяты благодаря Майло и ложной надежде, которую он им дал».

«Я уверен, что это колоссальная трата рабочей силы».

«Огромное количество страданий!»

«Неужели рабы страдают так же, как и мы? Не уверен, что философы согласны на этот счёт, Гордиан. Но Милону, конечно, пришлось за многое ответить – за ущерб имуществу, за потерянные жизни, за растраченных рабов, не говоря уже о том, как он всех напугал! Но он заплатил за это, не так ли? Он бросил кости, и выпали собаки, и теперь его лемур бродит по Аиду без головы. Но какое это имеет отношение ко мне? С каких это пор жена отвечает по римскому праву за действия мужа?»

«Вы вступили в сговор с Майло против государства».

"Ерунда!"

«Вы подтолкнули его к восстанию. Он бы, возможно, и отказался, если бы не ваше вмешательство».

Она холодно посмотрела на меня. «Вы не сможете этого доказать».

«Кэлпурнии не нужны были доказательства. Мне просто нужно было её убедить.

Я рассказал ей всё, что знал, и она настояла на том, чтобы отправить этих людей со мной, чтобы убедиться, что ты не попытаешься сбежать до того, как за тобой придут Исаврик и его ликторы. Заговор против римского государства – преступление, караемое смертью.

Фауста пронзительно рассмеялась. «Значит, меня будут судить?»

«Им не придётся этого делать. Указ остаётся в силе.

Консул Исаврик имеет право принимать любые меры, необходимые для защиты государства. В том числе казнить предателей без суда и следствия.

Она посмотрела на меня со страхом в глазах. «Чёрт тебя побери, Гордиан! За что ты так со мной?»

«Ты сама это сделала, Фауста. Почему ты не могла оставить Милона на произвол судьбы, не вмешиваясь?»

«Потому что он был безнадёжным растяпой, дураком и трусом!» – кричала она. «Предоставленный самому себе, он бы всё ещё прятался в какой-нибудь дыре в Субуре, ожидая подходящего знака. Ему нужен был толчок – нет, пинок под зад! – чтобы сдвинуться с места».

«И вы дали ему этот пинок, организовав так, чтобы Кассандра произнесла пророчество об успехе восстания».

«Да! И всё прошло просто замечательно. Какая она была актриса!

Она выдала такое выступление, что даже Целий был в восторге. Должно быть, это было поистине великолепно. Жаль только, что меня там не было, но я бы точно рассмеялся и выдал её.

«Где это произошло? Когда?»

В своей убогой каморке в Субуре. Она задержала их до наступления ночи – видения, которые она описывала, всегда были убедительнее при свете лампы, сказала она мне, – а затем устроила последнее представление в своей жизни. Пока ты был наверху, отсыпаясь после зелья, которое тебе дали, Кассандра ползала на земляном полу своей комнаты, пуская пену изо рта и произнося слова, которые Милон больше всего хотел услышать. Конечно, я подсказал ей, что сказать. Я знал образы, которые больше всего тронут грубую фантазию Милона. Опиши это так, сказал я ей: бесконечное триумфальное шествие с Милоном и Целием во главе, под ликование…

Народ словно гром в ушах, Требоний, Исаврик и все их прочие враги в цепях позади, а на Форуме установлены статуи из чистого золота, изображающие их, а где-то в серой пустоте мы видим Помпея и Цезаря, уменьшенных до размеров карликов, вспарывающих друг другу животы, пожирающих друг друга по бесконечному кругу, словно червь, пожирающий собственный хвост. Представьте себе, какие мечты это видение навеяло Милону! На следующее утро он с нетерпением ждал отъезда. Целий был не менее нетерпелив. Они встретились со своими ближайшими сторонниками, взяли одних с собой, других оставили управлять делами в их отсутствие, и отправились в путь, убеждённые, что Фортуна и Рок твёрдо на их стороне.

«Пока я еще спала», – прошептала я, – «одна в той комнате наверху».

– Не один. Перед тем, как уйти тем утром, Целий рассказал Кассандре, что с тобой стало. Она заглянула к тебе, а потом оставила Рупу присматривать за тобой.

«Куда она делась?»

«Конечно, она пришла в этот дом, чтобы забрать свои деньги».

«Деньги», – уныло ответил я. «Так ты убедил её пойти против воли Кэлпурнии? Всего-то немного золота?»

Нет. К тому же, это потребовало немалого уговора. Когда я сказал ей, чего хочу – подбодрить Милона и продолжить его безнадёжный мятеж, – она сопротивлялась. Какое-то время она продолжала притворяться настоящей провидицей. Я сказал ей, что бесполезно пытаться меня обмануть, и сколько бы Кальпурния ей ни платила – это было моё обоснованное предположение, что она была агентом Кальпурнии, – я заплачу ей больше. Я продолжал её донимать и предлагать всё больше золота, пока она наконец не сдалась. Поставь себя на её место, Гордиан.

Здесь, в Риме, благодаря всем этим военным махинациям, Кассандра оказалась в ситуации, когда могла заработать кучу денег – вероятно, единственный шанс в жизни для такой женщины заработать столько. Можно ли винить её за то, что она воспользовалась возможностью приумножить своё состояние? «В чём риск?» – спросил я её. «Если Мило победит, он осыплет тебя богатством и почестями».

Если он умрёт, он замолчит навсегда. Что бы ни случилось, ты получишь свою плату от нас обоих, и Кэлпурния ничего не узнает».

Я покачал головой. «Тогда всё именно так, как я и говорил: в конце концов, понадобилось всего лишь немного золота».

«Не мало золота, Гордиан, а очень много! Во всяком случае, я ей это обещал. И это было не только для неё. Она сказала, что деньги нужны ей… для тебя».

"Для меня?"

«Так она сказала. Когда она пришла сюда за деньгами, она, похоже, решила, что должна передо мной оправдываться, как будто меня заботит её чувство чести. «Я бы никогда этого не сделала, – сказала она, – если бы мне не понадобилось больше денег. Мне они нужны для мужчины, которого я люблю».

У него большие проблемы. Он накопил огромный долг. Это выматывает его. Если я смогу его от него освободить, я это сделаю.

Ты не знал, Гордиан? Кассандра думала о тебе.

У меня в голове вспыхнуло пламя. «Но вместо того, чтобы заплатить ей, ты отравила её. Зачем, Фауста?»

«Потому что у меня больше не было денег! Частичная плата, которую я дал ей авансом, была всем, что у меня было. Она пришла сюда за оставшейся суммой, но мне нечего было ей дать, даже символической. Я тянул её как мог; я сказал, что пошлю раба за деньгами. На самом деле я отправил этого парня в Субуру, чтобы тот прикончил Рупу. Раб, которого я послал, был крупным, крепким парнем, бывшим гладиатором, как Биррия. Я думал, что у него не возникнет проблем, но, похоже, Рупа был ему по плечу».

«Это был труп, который я нашла, когда проснулась! Рупа убил его – прямо здесь, в комнате, пока я лежала без сознания. Кассандра оставила Рупу присматривать за мной. Когда пришёл твой человек, должно быть, произошла борьба, и Рупа сломал ему шею. Потом Рупа, должно быть, запаниковал. Он собрал всё в комнате Кассандры и убежал». Всё, подумала я, кроме её кусачей палки, которую он, должно быть, уронил или не заметил.

«Насколько мне известно, немой все еще прячется», – сказала Фауста.

«И даже когда я проснулся, Кассандра была здесь, в этом доме...»

«Ждала со мной в саду. Когда один из рабов принёс холодную кашу на обед и раздал каждому из нас по порции, Кассандра ничего не заподозрила».

«Какой яд вы использовали?»

«Откуда мне знать? Я купил его у одного парня, который давно этим занимается; Майло к нему иногда ходил. Он спросил, больно или нет. Я сказал, что мне всё равно, лишь бы гарантированно быстро подействовало. Но это не помогло.

Яд действовал очень медленно. Мы оба доели кашу и отставили миски. Ничего не произошло. Я начал думать, что неправильно рассчитал дозу или, возможно, даже дал ей не ту порцию. Неужели я сам отравился? Я сидел, представляя, как у меня жжёт живот, и смотрел на неё, не в силах отвести глаз, ожидая первых признаков страдания на её лице. Наконец – наконец! – яд начал действовать. Сначала ей просто стало плохо. Она сказала, что ей показалось, будто что-то в каше ей не понравилось.

Затем на её лице отразился шок, паника, когда она поняла, что происходит. Она закричала, бросила в меня пустую миску и выбежала из сада. Я попытался её остановить. Мы боролись. Я порвал её тунику. Она вырвалась и выбежала из дома. Биррия бросился за ней, но она потеряла его. Он не знал, куда она убежала.

Я был в отчаянии от беспокойства. Кого она могла увидеть, прежде чем яд прикончит её? Что она могла им рассказать? Наконец, позже в тот же день, на рыночной площади, я услышал весть о её смерти. Мне сказали, что она умерла у тебя на руках. Сказала ли она тебе, что случилось? Конечно, нет, ведь прошли часы, затем дни, а ты ничего не сделал. И всё же меня терзали сомнения. Именно поэтому я осмелился прийти посмотреть на её погребальный костёр. Ты был там. Там были Кальпурния и некоторые другие женщины, знавшие Кассандру. Все меня видели, но никто не отреагировал. Тогда я точно знал, что никто не подозревает в её убийстве. Я смотрел, как она горит, и наконец убедился, что мне это сошло с рук. Наконец я мог обратиться мыслями к Майло и ждать радостной вести о его гибели.

Я покачал головой. «Я думал, это Клодия! Я думал, Клодия не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить Марка Целия, но в конце концов она отчаянно хотела спасти его – от него самого! И я думал, что ты сделаешь всё возможное, чтобы помешать Милону осуществить этот безумный замысел, но твоим единственным желанием было увидеть, как он погубит себя».

«Тебя забавляют парадоксы, правда, Искатель? Я же говорил, что не терплю драматургических приёмов, сравнений, метафор и тому подобного.

Ирония и загадки не нравятся мне ещё больше. Но я знаю, когда заканчивается финальный акт». Фауста потянулась к кувшину на столе рядом с собой и наполнила чашу до краёв. «Простите, если я не предложу вам чашу», – сказала она, поднося её к губам.

Я вздрогнул и потянулся за чашкой, но было поздно. Она выпила всё одним глотком.

Фауста поставила чашку. Глаза её заблестели. Она моргнула и слегка покачнулась. «Торговец ядом обещал мне, что этот подействует гораздо быстрее и без… слишком… боли».

Она поморщилась. «Лжец! Боль, как в аду!» Она схватилась за живот и, пошатываясь, вышла из комнаты в портик, ведущий в сад. «Люди скажут, что я сделала это от горя. Для вдовы покончить с собой – дело чести… после того, как муж погиб в бою. Дочь Суллы не опозорит его память!»

Фауста рухнула на пол. Биррия, расхаживавший по саду, вскрикнул и бросился к ней. Он опустился на колени и подхватил её на руки. Глаза её были открыты, но она лежала у него на руках безжизненной, как мешок с зерном, уже мёртвой. Он запрокинул голову и завыл.

Слёзы текли по его лицу. «Нет!» – закричал он. Он посмотрел на меня снизу вверх.

«Что ты с ней сделал?»

«Она сделала это сама», – сказал я, указывая на дверной проем и небольшой треножный столик внутри.

Биррия заметил кувшин и чашу. Он долго смотрел в безжизненные глаза Фаусты. Наконец он отпустил её. Я услышал лязг металла, когда он вытащил из ножен свой короткий меч. Я отшатнулся, но клинок был не для меня. Опустившись на колени над Фаустой, он прижал меч к животу и приготовился. На его лице появилось выражение, которое иногда можно увидеть на лице гладиатора на арене в конце боя – выражение одновременно смирения и неповиновения, презрения к самой жизни.

Биррия испустил последний вздох и упал на меч. Глаза его закатились, и он испустил хриплый вздох. Кровь хлынула из раны и сочилась с губ. Он содрогнулся и забился, затем застыл, а затем рухнул на тело своей госпожи.

OceanofPDF.com

Туман пророчеств

XIX

"Египет!"

Бетесда произнесла это заявление почти так же, как и в прошлый раз, когда объявляла о своих внезапных озарениях, касающихся лекарства от болезни. Как она пришла к этим откровениям, откуда взялось это знание и почему она ему доверяла, я понятия не имел. Я знал лишь, что если раньше она произносила «Редиска!», и вся семья отправлялась на поиски редиса, то теперь она произносила «Египет!»

Поездка в Египет могла бы ее вылечить – только это.

«Почему Египет?» – спросил я.

«Потому что я родом из Египта. Мы все родом из Египта. Египет – это место, где зародилась вся жизнь». Она сказала это так, словно это был неоспоримый факт, как если бы она сказала: «Всё падает вниз, а не вверх» или «Солнце светит днём, а не ночью».

Я думала, она скажет: «Потому что мы встретились в Египте, муж мой. В Египте ты нашёл меня и полюбил, и в Египте я намерена вернуть тебя и очистить от греха, совершённого тобой с другой женщиной». Но, конечно же, она сказала совсем другое. Знала ли она о Кассандре? Я так и думала; она была слишком поглощена своей болезнью.

Знала ли Диана? Возможно, не наверняка, но Диана наверняка что-то подозревала. Пока что она не говорила мне об этом и не расспрашивала. Если у неё и были подозрения, она держала их при себе – скорее ради своей матери, как я подозревал, чем ради меня. Что сделано, то сделано, и главное – сохранить мир в доме, по крайней мере, пока её матери не станет лучше.

«Я должна вернуться в Александрию», – объявила Бетесда однажды утром за завтраком, и не в первый раз. «Я должна ещё раз искупаться в Ниле, реке жизни. В Египте я либо найду исцеление, либо обрету вечный покой».

«Мама, не говори так!» Диана поставила миску с водянистой манкой и схватилась за живот. Неужели слова матери расстроили её пищеварение – или Диана тоже поддалась какой-то болезни? Её тошнило почти каждое утро. Мне казалось, что на всех женщин в моей жизни пало проклятие.

Это был первый случай, когда Вифезда прямо упомянула о возможности умереть в Египте. Была ли это истинная цель путешествия, на котором она настаивала, и не были ли все её разговоры об исцелении лишь притворством? Знала ли она, что умирает, и хотела ли она закончить свои дни в Александрии, где началась её жизнь?

«Мы не можем себе этого позволить», – прямо сказал я. «Хотел бы я, но…»

У входной двери раздался шум – не дружеский или почтительный стук, а громкий, настойчивый стук. Давус нахмурился, обменялся со мной настороженным взглядом и пошёл открывать.

Через мгновение он вернулся и прошептал мне на ухо: «Проблема».

сказал он.

«Оставайтесь здесь», – сказал я остальным и последовал за Давусом в прихожую. Я посмотрел в глазок. На пороге моего дома пара огромных гигантов стояла по бокам от маленького, похожего на хорька, человека в тоге. Хорек заметил мой взгляд в глазок и заговорил.

«Не стоит прятаться за этой дверью, Гордиан Искатель. Человек может избежать расплаты лишь на какое-то время».

«Кто ты и что делаешь на моём пороге?» – спросил я, хотя уже знал. После уничтожения Целия и Милона ростовщики и землевладельцы в Риме стали безраздельно властвовать. Всякое организованное сопротивление им сошло на нет.

Говорят, что Требоний теперь совершенно открыто отдавал предпочтение кредиторам в любых переговорах, которые он вел между ними и их должниками; те, кто искал помощи до мертворожденного восстания, получили гораздо более выгодные условия, чем те, кто искал помощи сейчас.

«Я представляю Волумния», – сказал хорек, – «которому вы должны сумму в размере...»

«Я точно знаю, скольким я обязан Волумнию», – сказал я.

«А вы? Большинству людей трудно рассчитать накапливающиеся проценты. Они почти всегда недооценивают сумму.

Они не понимают, что если они не сделают хотя бы один платеж...

«Я не пропустил ни одного платежа. Согласно договору, который я заключил с Волумнием, первый взнос ещё не внесён…»

«…до завтра. Да, это просто визит вежливости, чтобы напомнить вам. Полагаю, вы подготовите для меня первую часть прямо с утра?»

Я выглянул в глазок на лица двух приспешников хорька. У обоих были руки размером с небольшой окорок и маленькие глазки-бусинки. Для гладиаторов они выглядели слишком медлительными и глупыми.

Их тип годился только на одно: подавлять и запугивать жертв, меньших и слабых, чем они сами. Суммарный объём их интеллекта, вероятно, был ниже, чем у среднего мула, но они, вероятно, могли выполнять простые приказы хорька, например: «Сломай этому парню палец» или «Сломай ему руку».

или «Сломайте обе руки».

«Уйди», – сказал я. «Оплата должна быть произведена только завтра. Ты не имеешь права приставать ко мне сегодня».

«Приставать к вам?» – спросил хорёк, лукаво улыбнувшись. «Если вы называете это приставанием, гражданин, то просто подождите, пока…»

Я захлопнул дверцу над глазком. Звук, который она издала, был таким же слабым, как и мои ощущения в тот момент. «К черту!» – крикнул я через дверь.

Я услышал смех хорька, затем рявкнул, отдав своим приспешникам приказ уходить, а затем звук их удаляющихся шагов.

Давус нахмурился. «Что мы будем делать, если они вернутся завтра?»

«Если они вернутся, Давус? Не думаю, что в этом есть какие-либо сомнения».

Мы вернулись в столовую. Бетесда выжидающе посмотрела на меня. Диана, я заметил, сначала посмотрела на Давуса, чтобы оценить его выражение лица, а затем только на меня; это было ещё одним доказательством, если таковое требовалось, что теперь она была скорее его женой, чем моей дочерью. Это было вполне уместно, но всё же меня это раздражало. Иероним очень медленно доедал остатки своей манной крупы с мрачным видом. Андрокл и Мопс, встав и поев раньше всех, были в саду, где я дал им несколько заданий, чтобы они могли отработать…

Утренний прилив энергии. В окно я видела, как они ссорятся и бросаются друг в друга выдернутыми сорняками, не обращая внимания на кризис в доме.

Я открыл рот, чтобы заговорить, но что было сказать? Лживые слова утешения? Резкая смена темы? Или, может быть, возвращение к предыдущей теме, а именно к безнадежности требования Вифезды о поездке в Египет? В тот момент ничто не порадовало бы меня больше, чем перспектива поездки в Александрию или куда угодно ещё, лишь бы подальше от Рима.

Меня избавил от необходимости говорить резкий стук в дверь. «Только не это!» – пробормотал я, возвращаясь в прихожую. Я не стал возиться с глазком, а откинул засов и распахнул дверь. Даже хорёк и его приспешники не осмелились бы напасть на римского гражданина на пороге его дома накануне срока выплаты займа. Или осмелились бы? Я подумал, успею ли выколоть хорьку глаза, прежде чем эти два гиганта успеют меня обезвредить…

«Что ты здесь делаешь?» – крикнул я. «Я же тебе говорил…»

Мужчина на пороге смотрел на меня непонимающе. Я смотрел на него так же непонимающе, пока не узнал его. Это был личный секретарь Кэлпурнии, которая недавно заходила ко мне в дверь.

«Что ты здесь делаешь?» – спросил я совсем другим тоном.

«Меня прислала госпожа. Она хочет тебя видеть».

"Сейчас?"

«Как можно скорее. До того, как…»

«Перед чем?»

«Пожалуйста, следуйте за мной и не задавайте вопросов».

Я посмотрел на свою старую тунику. «Мне придётся переодеться».

«В этом нет необходимости. Пожалуйста, приходите сейчас же. И, возможно, вам захочется взять с собой телохранителя, на потом».

"Позже?"

«Чтобы безопасно проводить тебя домой. Улицы, скорее всего, будут… ну, увидишь». Он улыбнулся, и я мельком понял, что он пытался мне сказать, или, точнее, чего он пытался мне не сказать.

«Пойдем, Давус», – крикнул я через плечо. «Нас зовет первая женщина Рима».

Раб провёл нас через Палатинский холм к большому дому, где Кальпурния жила в отсутствие мужа. Ещё до того, как мы добрались до дома, я заметил, что на окрестных улицах было оживлённее обычного. Гонцы разбредались по домам, а люди в тогах приближались к нему. В воздухе царило возбуждение, словно молния пронзила воздух. Оно усилилось во дворе дома, где мужчины небольшими группами переговаривались приглушёнными голосами, а рабы сновали туда-сюда. Я узнал нескольких сенаторов и магистратов. Требоний и Исаврик стояли в стороне, окружённые ликторами. Произошло что-то важное. Глаза и уши всего Рима были прикованы к этому дому.

Раб провёл нас через передний двор, поднялся по ступенькам и в дом. Стражники узнали его и пропустили нас без вопросов.

Судя по шуму снаружи, я ожидал, что дом окажется настоящим ульем, но коридор, по которому нас вёл раб, оказался на удивление пустым и тихим. Мы вышли в залитый солнцем сад, где Кальпурния, сидя в кресле без спинки, тихо диктовала писцу. При нашем приближении она подняла глаза и жестом попросила писца удалиться. По очередному знаку исчезла и сопровождавшая нас рабыня.

«Гордиан, ты пришёл очень быстро». Подняв бровь, она отметила мою потрёпанную тунику, и я понял, что мне следовало бы потратить время на тогу, что бы ни говорил раб.

«Ваш человек сказал, что повестка срочная».

«Только потому, что через несколько мгновений об этом узнает весь Рим. Как только новость станет известна, невозможно предсказать, как отреагируют люди. Полагаю, большинство будут так же рады, как и я, – или сделают вид, что рады».

«Ты получила хорошие новости, Кэлпурния?»

Она вздохнула и на мгновение закрыла глаза. Она ещё не успела достаточно часто повторить эту новость, чтобы привыкнуть к ней. Когда она открыла глаза, они блестели от слёз. Голос её дрожал.

«Цезарь одержал победу! В Фессалии, близ Фарсала, произошла великая битва. Передовые линии Помпея дрогнули; затем его конница дрогнула и обратилась в бегство. Это был полный разгром. Сам Цезарь возглавил атаку, чтобы опустошить лагерь противника. Некоторым из их вождей удалось бежать, но битва была решающей. В тот день было убито почти пятнадцать тысяч врагов, и более двадцати четырёх тысяч сдались в плен. Войска Цезаря потеряли едва ли двести человек. Победа за нами!»

«А Помпей?»

Её лицо потемнело. «Когда Цезарь вёл своих людей через крепостные стены во вражеский лагерь, Помпей выбежал из палатки, сбросил алый плащ, чтобы быть менее заметным, сел на первого попавшегося коня и скрылся через задние ворота. Он добрался до побережья и сел на корабль. Похоже, он направился в Египет. Цезарь преследует его. Единственная плохая новость – то, что Цезарь пока не может вернуться в Рим. Но этого следовало ожидать. Цезарю придётся уладить дела Рима в Египте и других местах, прежде чем он наконец сможет вернуться домой и отдохнуть».

Я долго осознавал всю важность того, что только что сказала мне Кэлпурния. Меня охватили волны эмоций.

Как и она, я почувствовал дрожь в горле, и на глаза навернулись слёзы. Затем мои мысли захлестнули сомнения и вопросы.

Неужели всё действительно кончено? Неужели война действительно закончилась одним сражением? Что стало с флотом Помпея, который всегда превосходил флот Цезаря и, по-видимому, сохранился? Кто ещё, кроме Помпея, выжил, и насколько легко они могли отказаться от сражения? Что стало с другими врагами Рима, такими как царь Юба, уничтоживший Куриона и его экспедицию в Африку?

А как насчет Египта, в котором шла собственная династическая гражданская война?

Кальпурния говорила об урегулировании там дел так, словно для этого требовались инструменты не сложнее метлы и совок, но разве хоть что-то, связанное с Египтом, было настолько простым? Неужели выследить Помпея было такой тривиальной задачей, словно он был беглым рабом? Если Цезарь поймает его в ловушку, намеревался ли он хладнокровно убить Помпея? Или он вернёт его в Рим пленником, проведя в цепях за своей колесницей в триумфальном шествии, как он сделал с Верцингеториксом Галлом?

Сомнения омрачали новости, которые мне сообщила Кэлпурния, но я промолчал. Сколько мужчин у неё во дворе задавались теми же вопросами, а сколько изобразили ликование и оставили свои сомнения невысказанными – пока что?

«Замечательные новости», – наконец смог вымолвить я.

«Неужели вам не о чем спросить? Никого не хотите спросить?»

Я на мгновение задумался. – А что насчет Домиция Агенобарба?

Он был одним из самых ярых врагов Цезаря. В начале войны он уступил Цезарю итальянский город Корфиний, предпринял неудачную попытку самоубийства и попал в плен. Униженный прощением Цезаря, он отправился в Массилию – где его пути пересеклись с моими – и принял командование войсками, сопротивлявшимися осаде Цезаря.

Когда Цезарь и Требоний взяли Массилию, Домиций Агенобарб снова бежал и присоединился к Помпею.

«Рыжебородого больше нет», – сказала Кальпурния, и в её глазах блеснуло удовлетворение. «Когда лагерь был захвачен, Домиций бежал пешком и поднялся на склон горы. Конница Антония преследовала его, как оленя в лесу. Он упал от страха и изнеможения. Когда Антоний нашёл его, его тело было ещё тёплым. Он умер, не получив ни единой раны».

«Фауст Сулла?»

Брат Фаусты, по всей видимости, сбежал. Ходили слухи, что он может отправиться в Африку.

«Катон?»

«Он тоже избежал плена. Возможно, он тоже направляется в Африку».

"Цицерон?"

«Цицерон жив. Он полностью пропустил битву из-за расстройства желудка. Ходят слухи, что он возвращается в Рим. Мой муж славится своим милосердием. Кто знает? Возможно, он ещё простит Цицерону за то, что тот встал на сторону Помпея». Она долго смотрела на меня. «Почему бы тебе не спросить то, что тебя больше всего интересует, Искатель?»

В самом деле, почему бы и нет? Я склонил голову и вздохнул. Я старался сдержать дрожь в голосе. «Что слышно о Мето?»

Она кивнула и улыбнулась, чуть более самодовольно, чем следовало бы. «С Мето всё хорошо. По словам моего мужа, он…

Он блестяще проявил себя на протяжении всей кампании, и особенно в битве при Фарсале. Он остаётся рядом с Цезарем, путешествуя с ним в Египет».

Я закрыл глаза и держал их зажмуренными, чтобы сдержать слёзы. «Когда произошла эта битва?»

«Четыре дня после Нон Секстилия».

Я вздохнула. «В тот день, когда похоронили Кассандру!»

«Так оно и было. Я этого не осознавал».

В тот самый день, когда Кассандра обратилась в пепел на своём погребальном костре, судьба Рима была решена. Я думал обо всём, что произошло, и обо всём, что узнал за то время, пока новости из Фарсала доходили до Рима. Я думал о женщинах, которые поделились со мной своими тайнами, и никто из нас не подозревал, что пока мы перебирали прошлое и мучились о будущем, исход битвы между титанами уже был решён.

«Зачем ты позвала меня сюда, Кальпурния, и велела так быстро прийти? Мне кажется, каждый человек, нервно снующий по твоему двору, заслуживает того, чтобы быть в курсе последних новостей от Цезаря».

Она рассмеялась. «Пусть эти сенаторы и магистраты ещё немного поскрипят зубами, порассуждают и постоят на гвоздях. Я всё равно собиралась позвать вас сегодня по другому поводу.

Рупа, шагни вперед».

Он стоял в тени. Когда он появился, я увидел на его лице выражение, близкое к огорчению. Он положил руки мне на плечи и довольно крепко обнял.

«Так ты всё-таки жив», – сказал я. «Где ты был всё это время?»

Он прикрыл одну руку другой. Скрывался. Кто мог его винить? Фауста послала раба убить его. Узнав о смерти Кассандры, он, должно быть, был так же озадачен, как и я, не зная, кого винить и кого бояться.

«Конечно, ему следовало сразу прийти ко мне», – сказала Кальпурния. «Но, полагаю, он боялся меня, думая, что я могу быть как-то связана со смертью Кассандры. Но с тех пор, как умерла Фауста, о ней ходят самые разные слухи».

смерть и её роль в восстании, включая слух об отравлении Кассандры. Рупа услышал об этом и решил рискнуть и приехать сюда, чтобы узнать правду. Я рассказал ему обо всех ваших усилиях найти убийцу его сестры, не говоря уже о том, как вы позаботились о её надлежащей кремации.

Рупа посмотрела мне в глаза и снова обняла меня, уже не так натянуто.

В этот момент он был очень похож на Кассандру.

«Он также приезжал сюда забрать заработок Кассандры, который я хранил для неё в доверительном управлении. Сумма значительная. Но есть небольшая проблема. Она связана с тобой, Искатель».

«Пожалуйста, объясните».

В какой-то момент Кассандра дала Рупе письмо, адресованное мне, которое следовало доставить только в случае её исчезновения или смерти. Рупа не умеет читать, и, конечно же, он не осмелился показать письмо никому, кроме меня, поэтому до сегодняшнего дня, когда он передал его мне, он понятия не имел, что в нём. Я прочитал ему письмо и обсудил его смысл. Он согласился с его условиями, но не уверен, что вы согласитесь.

«Я не понимаю. В письме упоминается обо мне?»

«Да. Прочитать вам?» Не дожидаясь ответа, она достала клочок пергамента и прочитала вслух: КАЛЬПУРНИИ, ЖЕНЕ ГАЯ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ:

В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ Я ЗАСТАВИЛ СЕБЯ ДУМАТЬ

МНОГОЕ О МОЕЙ СМЕРТИ. БЫЛ ЛИ Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО

ОДАРЕННЫЙ СИЛОЙ ПРОРОЧЕСТВА, Я МОГУ

ПОЧТИ СКАЗАТЬ, ЧТО Я ИСПЫТАЛ

ПРЕДЧУВСТВИЕ СМЕРТИ. ВОЗМОЖНО, Я ТОЛЬКО

ИСПЫТЫВАЮ НОРМАЛЬНУЮ МЕРЕ ТРЕВОГИ, УЧИТЫВАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНУЮ ОПАСНОСТЬ МОЕЙ РАБОТЫ ДЛЯ ВАС.

НО ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТИ СЛОВА, ТО Я ДОЛЖЕН БЫТЬ МЕРТВ, ЧТОБЫ МОИ ИНСТРУКЦИИ

РУПА ДОЛЖНА ДОСТАВИТЬ ВАМ ЭТО ПИСЬМО ТОЛЬКО В

В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ ИЛИ ЕСЛИ Я ИСЧЕЗНУ

ПРИ ТАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, ЧТО МОЯ СМЕРТЬ МОЖЕТ

ПОЧТИ НАВЕРНЯКА МОЖНО ПРЕДПОЛАГАТЬ.

В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЭТО МОЕ ЖЕЛАНИЕ ОТНОСИТЕЛЬНО