Текст книги "Туман пророчеств"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

«Лекарство, которое наверняка убьёт пациента! Гладиаторов учат убивать, а не подчиняться приказам. Вы играете с Пандорой, если выпускаете их на волю».

Ни Целий, ни Милон не ответили. Они долго смотрели на меня, а затем обменялись взглядами: Милон выглядел оправдавшим свои слова, Целий разочарованным. Я отреагировал именно так, как и ожидал Милон, но Целий надеялся на другую реакцию.

«Чего ты от меня хочешь?» – спросил я.

Целий вздохнул: «Только для того, чтобы ты действовал в своих собственных интересах, Гордиан. Ты отравил свои отношения с Помпеем. Я не знаю точно, что между вами произошло, но знаю, что он пытался задушить тебя голыми руками, когда бежал на корабле из Брундизия. Ты едва спасся! Что ты будешь делать, если Помпей вернётся в Рим с триумфом? И твои отношения с Цезарем, похоже, не улучшились. Твой приёмный сын Метон всё ещё близок к Цезарю, но ты отрёкся от Метона и тем самым оскорбил Цезаря. Что ты будешь делать, если Цезарь победит и станет царём Рима? Я был предан Цезарю, как никто другой – я бежал из Рима с Курионом, чтобы присоединиться к нему у Рубикона; я сражался рядом с ним в Испании – и ты видишь, как он меня наградил – крохами! Какой награды ты можешь ожидать от Цезаря?»

Но забудь Помпея, забудь Цезаря и тьму, которая опустится на этот город, если кто-то из них одержит победу. Думаю, Гордиан, мои недавние речи на Форуме задели бы тебя за живое. Я ведь кое-что знаю о твоих финансах. Ты по уши в долгах у этого людоеда Волумния. Он никогда не прощает долгов. Он ненасытен! Он высосет из тебя жизнь, как человек высасывает мозг из кости. Твоя семья превратится в нищих, возможно, даже в рабов. Помпей ничего не сделает, чтобы остановить его. Как и Цезарь; это вина Цезаря, что такие люди, как Волумний, наслаждаются жизнью, жирея на чужом несчастье. Только я могу спасти тебя от Волумния, Гордиан. Только я могу обещать тебе справедливость. Свяжи свою судьбу со мной.

Это ваш единственный выбор».

«Почему я, Целий? У меня нет власти. У меня нет денег. У меня нет семейных связей. Какое тебе дело, присоединюсь я к твоему делу или нет?»

«Ах, но у тебя есть для нас нечто гораздо более важное, чем всё это, Гордиан», – Целий постучал себя по голове. «Ты умён! Ты видишь мир таким, какой он есть. Ты знаешь человеческие обычаи.

Ты вращался среди великих и маленьких людей. Но самое главное, ты ценишь правду и жаждешь справедливости. «Последний честный человек в Риме», как однажды назвал тебя Цицерон. Ты именно тот человек, который будет иметь значение, когда всё перевернётся с ног на голову. Твой день наконец настанет; нет предела твоим стремлениям. Ты нуждаешься в нас, Гордиан.

Но вы нам тоже нужны.

Он говорил так искренне – смотрел мне прямо в глаза, точно понизив голос, – что я почувствовал непреодолимое желание слушать. Я узнал ораторский приём, которому он научился у Цицерона: сначала вселить страх (перед Помпеем, Цезарем, Волумнием), а затем пообещать надежду (освобождение от долгов, справедливость для всех, наконец-то признание и вознаграждение моих собственных добродетелей). Он пристально смотрел на меня, ожидая ответа.

Я глубоко вздохнул. «Мы не можем быть в безопасности, встречаясь вот так. В любой момент Исаврикус может послать людей на штурм этого здания. У вас двоих не будет ни единого шанса».

Майло издал резкий лающий звук, который принял за смех.

«Ха! Думаешь, мы не приняли мер предосторожности? Это здание тщательно охраняется. Ты не заметил вооружённых людей снаружи и на крыше? Хорошо. Значит, они выполняют свою работу и не высовываются. Но мне достаточно щелкнуть пальцами, и в мгновение ока ты будешь корчиться на полу с перерезанным горлом». Его глаза заблестели.

«А как же жильцы? Если я вас не слышал, то другие…»

«Это здание принадлежит другу Целия. Он постепенно выселил всех арендаторов, которым нельзя доверять, и заменил их убеждёнными сторонниками».

«Каждый обитатель здания – сторонник Целия?» Я подумал о Кассандре, пытаясь представить, какое место она занимает в их схеме.

«Включая, надеюсь, и пассажира, стоящего передо мной».

Целий улыбнулся. «Что скажешь, Гордиан? Ты с нами?

Путь труден, но награда будет выше всякого воображения».

"Чего ты хочешь от меня?"

«Пока ничего. Но придёт время, когда я призову на помощь твою хитрость, твою коварство, твою честность и мудрость – и когда это случится, я хочу иметь возможность безоговорочно положиться на твою преданность».

«Вы поверите, если я просто дам вам слово?»

«Нет». Он подошёл к шкафу у стены и вернулся с листом пергамента. «Я хочу, чтобы ты это подписал».

Я держал его на расстоянии вытянутой руки, потому что буквы были маленькими, и прочитал: В ЭТОТ ДАТУ, ЗА ДЕНЬ ДО НАСТУПЛЕНИЯ

СЕКСТИЛИС В ГОД РИМА DCCVI, Я ОБЕЩАЮ СВОЮ

ЖИЗНЬ И МОЁ СУДЬБА ДЕЛУ МАРКУСА

ЦЕЛИЙ РУФ И ТИТ АННИЙ МИЛО. Я ПРИНИМАЮ

ИХ ВЛАСТЬ, И Я БУДУ ПОДЧИНЯТЬСЯ ИХ ПРИКАЗАМ. Я ОТВЕРГАЮ ЛЕГИТИМНОСТЬ СЕНАТА И

МАГИСТРАТЫ РИМА, ИЗБРАННЫЕ ПО ПРИКАЗУ

ГАЙ ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ. ТАК ЖЕ Я ОТВЕРГАЮ

ЛЕГИТИМНОСТЬ ЭТИХ СЕНАТОРОВ И МАГИСТРАТОВ

КТО БЕЖАЛ ИЗ РИМА И СРАЖАЛСЯ ПОД

ЗНАМЯ ГНЕЯ ПОМПЕЯ ВЕЛИКОГО. ВСЕ

САМОЗВАНЦЫ, КОТОРЫЕ СВОИМИ ДЕЙСТВИЯМИ УСТУПИЛИ

ЛЮБОЕ ПРЕТЕНЗИОННОЕ ПРАВО НА УСТАНОВЛЕНИЕ ЗАКОННОСТИ

ПРАВИТЕЛЬСТВО РИМА. ПОД РУКОВОДСТВОМ

МАРК ЦЕЛИЙ РУФ И ТИТ АННИЙ МИЛО, РИМСКОЕ ГОСУДАРСТВО БУДЕТ ВОССТАНОВЛЕНО В

В СООТВЕТСТВИИ С ВОЛЕЮ РИМСКОЙ

ЛЮДИ. ТОЛЬКО ПРАВИТЕЛЬСТВО, СОЗДАННОЕ

ОНИ, И НИКТО ДРУГОЙ, НЕ ДОЛЖНЫ ИМЕТЬ ЛЕГИТИМНОСТЬ

Веди государственные дела. Моим именем.

НИЖЕ, ПОДПИСЬ РЯДОМ С ПОДПИСЬЮ МАРКА ЦЕЛИЯ

РУФ И ТИТ АННИУС МИЛОНСКИЙ, И ПО ТОМУ ЖЕ

ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОТ УСТРОЙСТВА НА КОЛЬЦЕ МОЕГО ГРАЖДАНИНА

СУРГУЧНАЯ ПЕЧАТЬ НА ЭТОМ ДОКУМЕНТЕ, Я СВОБОДНО ОБЯЗУЮСЬ

ОТДАЮ СЕБЯ ЭТОМУ ДЕЛУ И ОТКАЗЫВАЮСЬ ОТ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ.

Я поднял глаза. «Вы, должно быть, шутите. Договор о заговоре против государства? Я не Цицерон, но даже я знаю, что это не имеет юридической силы».

«Возможно, не при нынешнем режиме», – сказал Целий.

«Единственное возможное применение такого компрометирующего документа – шантаж», – сказал я.

«Вы называете это шантажом. Мы называем это страховкой», – сухо сказал Майло.

«Если вы хотите покинуть эту комнату, вы подпишете».

«А если я откажусь?»

Целий вздохнул: «Я надеялся, что ты подпишешь его с готовностью, даже с энтузиазмом.

Помпей хочет твоей смерти. Цезарь развратил твоего сына.

Волумний сделает из тебя нищего. Почему бы тебе не подписать?

Я уставился на пергамент. Убьют ли меня, если я откажусь подписать? Глядя на Милона, который злобно смотрел на меня, я не сомневался в этом. Подписать означало спастись. Но что произойдёт, когда Целий и Милон будут уничтожены, а Цезарь или Помпей вернутся в Рим? Моё имя на таком обещании могло означать уничтожение не только меня, но и всех моих близких. Конечно, в превратностях войны пергамент мог быть уничтожен или потерян, и его больше никто не увидит. А что, если…?

На мгновение я позволил себе подумать о немыслимом.

Что, если Целий и Милон в конечном итоге победят? В столь маловероятных обстоятельствах, подписав такую клятву, я мог бы достичь статуса, о котором и мечтать не мог. Из постоянного наблюдателя со стороны, наблюдающего за большой игрой со стороны, Гордианы могли бы оказаться в самом центре новой республики.

Сенатор Гордиан? Если это ничего не значит для меня, то что же тогда говорить о моей семье и её будущем? Почему бы Диане не возвыситься по счастливому стечению обстоятельств до положения Фаусты, Клодии или Фульвии?

Почему дети Эко не должны иметь возможности формировать мир по своему вкусу, а не подчиняться чужим планам?

Как еще создаются огромные состояния и великие семьи, если не в результате одного акта дикой отваги, безумной игры?

Целий и Милон обещали всеобщую революцию. Революция вдохновила людей, лишённых надежды, на немыслимое.

Но какое значение имело бы то, что Волумний был вынужден простить мне долги, если бы весь Рим, включая мой дом, сгорел в огромном пожаре? Какое значение имело бы то, что Сенат опустел, а его места были обещаны новым людям, таким, как я, если бы разъярённые гладиаторы были выпущены на свободу и могли делать с нашими дочерьми всё, что им вздумается? Целий обещал мир, возрождённый…

Справедливость, но в конечном счёте его волновала только власть. Его союз с Милоном и готовность атаковать Рим с гладиаторами тому доказательство.

Я скомкал пергамент в кулаке и швырнул его через комнату.

«Я же говорил!» – рявкнул Майло. «Я же говорил, что он никогда не подпишет».

Целий вздохнул. Он хлопнул в ладоши. Я услышал позади себя шум и, обернувшись, увидел, как в дверях появились двое крепких мужчин.

Должно быть, они ждали меня прямо у входа в комнату. У них был вид наёмных убийц.

«Парочка моих будущих коллег-сенаторов?» – спросил я.

Целий подошёл к шкафу. Через несколько мгновений он вернулся с чашкой и протянул её мне. «Возьми», – сказал он.

Я посмотрел в чашку. «Вино?»

«Дешёвка. Жаль, что вино не лучшего качества, но такие, как Волумний, высосали всё хорошее. Пей, Гордиан.

Глотайте всё до последней капли».

Я уставился в чашку. «Вино… и что ещё?»

«Выпей!» – сказал Майло.

Позади меня двое приспешников подошли так близко, что я слышал их дыхание, по одному в каждом ухе. Я слышал скольжение кинжалов, вынимаемых из ножен. «Делай, что он говорит», – прошептал один из них. «Пей!»

«Либо так, – сказал другой, – либо…» Я почувствовал укол кинжала в ребра, а затем укол его близнеца с другой стороны.

Зачем меня травить? Потому что человек моих лет, найденный мёртвым без единого следа, не вызовет никаких подозрений, не вызовет никаких вопросов. Моё тело можно было бы оставить на улице, и все подумали бы, что я умер естественной смертью.

Или они снесут меня вниз по лестнице и оставят в постели Кассандры? Играла ли она какую-то роль в их замысле – или тоже стала жертвой? Что, если они убьют и её, а наши тела оставят, чтобы их обнаружили вместе с ядом? Я представил себе стыд и ужас своей семьи. Чаша дрожала в моей руке.

«Кассандра», – сказал я.

«Заткнись и пей!» – крикнул Целий. В мгновение ока, словно сбросив маску, он полностью изменился в лице. В один миг он был обаятельным, невозмутимым оратором, а в следующий – жестоким, отчаянным беглецом, легко способным на убийство или преступления куда более серьёзные. Я боялся Милона, но Целия мне следовало бояться больше.

Кинжалы сильнее прижались к моей плоти. Целий и Милон подошли ближе.

«Ты же не хочешь умереть от кинжалов, – прорычал Майло. – Подумай только! Металл, вонзающийся в твою плоть, вырывающийся наружу и снова вонзающийся в тебя. Кровь, хлещущая из тебя. Холод, пронизывающий твои конечности. Долгое, мучительное ожидание смерти. Пей, дурак!»

Он схватил меня за запястье и заставил поднять кубок. Вино плескалось мне в губы, но я держал рот закрытым.

«Не обращайте внимания на кинжалы. Хватайте его за руки!» – крикнул Мило, отнимая у меня кубок. Мужчины позади меня заломили мне руки за спину. Целий схватил меня за челюсть и разжал её.

Вино хлынуло мне в рот и горло. Вкус был горьким. Я сглотнул, чтобы не всосать его в лёгкие.

«Всё!» – прошептал Майло. «До последней капли!» Я закашлялся и закашлялся. Вино струйками стекало по подбородку и щекам, но большая часть попала мне в живот. Он лил, пока чаша не опустела.

Целий и Милон отступили. Их приспешники отпустили меня.

Я пошатнулся вперёд, чувствуя головокружение. Я упал на колени. Целий и Милон кружились надо мной, то появляясь, то исчезая из виду при каждом моём моргании. В комнате стало темно, словно наступила ночь.

Их голоса разносились странным эхом и, казалось, доносились издалека. «Надо было добавить в вино болиголов вместо этой дряни», – сказал Майло. «Надо было отрубить ему голову, здесь и сейчас».

«Нет!» – сказал Целий. «Я дал ей слово. Я обещал, и ты согласилась…»

«Обещание, данное ведьме!»

«Называй её так, если хочешь, ведь ты недостоин произносить её имя! Я дал ей слово, и моё слово всё ещё что-то значит, Майло. А твоё?»

«Не дразни меня, Целий».

«Тогда не говори о его убийстве!»

«Это была твоя безумная идея – попытаться переманить его на свою сторону».

«На мгновение мне показалось, что я это сделал. Дурак! Неважно. К тому времени, как он проснётся…»

Голос Целия затих. Пол полетел мне в лицо.

Комната потемнела.

Словно во сне, я увидел Кассандру, стоящую на далёком горизонте. Её губы произносили слова, которые я не мог расслышать. Она протянула руки, маня меня, и в то же время всё дальше и дальше удалялась от меня, пока не исчезла совсем.

Я открыл глаза.

Голова стучала. Тело онемело. Малейшее движение вызывало стон. Во рту был странный, неприятный привкус.

Мой мочевой пузырь был неприятно полон. В животе урчало.

Я лежал на твёрдом голом полу. Я пошевелился и сумел сесть. Судя по углу падения солнечного света в окно, с момента моего падения на пол прошло совсем немного времени. Более того, свет, казалось, показывал, что время замедлилось на час или два. Я моргнул в недоумении.

Один из стульев был придвинут к стене. Другой лежал на боку на полу. Дверцы шкафа были открыты. С того места, где я сидел, я видел, что полки пусты.

Я уставился на карманную вазу на стене. Роза поникла. Половина её лепестков упала на пол.

Я был без сознания почти двадцать четыре часа.

Мне удалось встать. На мгновение мне показалось, что всё в порядке, но потом закружилась голова. Я пошатнулся и ухватился за шкаф, чтобы удержаться на ногах. Перед глазами поплыли маслянистые пятна. Головокружение постепенно прошло.

Я повернулся к двери и вздрогнул. Я был не один в комнате.

Прямо у входа, перед занавеской, задернутой для обеспечения конфиденциальности, на полу лицом вниз лежал мужчина. Это был крупный мужчина с массивными конечностями и шеей, похожей на ствол дерева.

По тому, как он лежал, с неестественно согнутой шеей, я был почти уверен, что он мертв.

Тем не менее, я осторожно приблизился к нему, неуверенно шагая. Я наклонился и приподнял его голову за прядь волос. Я услышал тошнотворный хруст. У него была сломана шея.

Я посмотрел на его лицо. Он не был одним из тех, кто держал меня, пока Целий и Милон вливали мне в горло отравленное вино.

Кто он был? Кто убил его, а меня оставил в живых?

Я переступил через тело и отодвинул занавеску. Коридор был пуст. Я добрался до верхней площадки лестницы и осторожно, неуверенно спустился. Достигнув низа, я прошёл по коридору и подошёл к занавеске, висевшей над дверью в комнату Кассандры.

Я прошептал её имя. Мой голос был хриплым и слабым. Я повторил её имя ещё раз, громче. Ответа не было.

Я отодвинула занавеску. Комната была совершенно пуста.

Даже поддона не осталось.

Я долго стоял, ничего не чувствуя, ожидая, пока прояснится голова. Внезапно меня отчаянно захотелось пить. Я подошёл к двери. Когда я уже переступал порог, моя нога наткнулась на что-то, спрятанное в складках занавески. Я остановился, чтобы поднять это. Это была кожаная палочка Кассандры.

Она ушла в большой спешке? Или кто-то другой убрал комнату? У Кассандры было так мало вещей, что она едва ли могла забыть такую личную вещь. Если бы она как-то проглядела её, то наверняка бы не нашла и вернулась за ней.

Где была Кассандра?

Я вышел из здания и пошёл по улице, прикрывая глаза от солнца. Меня охватило то чувство нереальности, которое возникает, когда долго спал и проснулся в неурочное время. Я шёл по улице Медных Горшков, морщась от лязга металла о металл. Я нашёл общественный туалет и опорожнил мочевой пузырь. Я нашёл общественный фонтан, ополоснул лицо и пил, пока не утолил жажду. Я был голоден, но это могло подождать.

Я выбрал кратчайший путь к дому, пересекая Форум. Среди парадных площадей и богато украшенных храмов моё чувство

Нереальность происходящего только усиливалась. Казалось, я хожу во сне.

«Гордиан!»

Я обернулся и столкнулся с одноруким Канининусом. Остальные болтуны сгрудились неподалёку. Один за другим они отрывались от бурного обсуждения и смотрели на меня.

«Значит, ты жив», – сказал Канинин, – «даже если выглядишь полумертвым».

Кроткий Манлий подошёл ближе, а за ним и остальные. «Гордиан! Твоя семья ужасно за тебя переживает. Твой зять и этот сумасшедший массилиец рыскали по всему городу. Говорят, ты вчера куда-то ушёл один и не явился к ужину. Они были здесь меньше часа назад вместе с этими двумя маленькими проказниками и спрашивали, не видел ли тебя кто-нибудь. Где ты был?»

Волкаций, старый помпеянин, одарил его похотливой ухмылкой. «Держу пари, что догадываюсь. Ты же знаешь старую этрусскую пословицу: если человек пропал, то это из-за его промаха. Прав ли я, Гордиан? Стоила ли она тех хлопот, с которыми ты столкнёшься по возвращении домой?» Он хихикнул.

«Тем временем, ты пропустил самую лучшую сплетню за всю историю», – сказал Канинин. «Милона и Целия видели вместе прямо здесь, в городе, только сегодня утром».

«Это факт!» – сказал Манлий. «Кто-то видел, как они направлялись из Субуры к Капенским воротам в сопровождении весьма суровых на вид парней – вероятно, некоторых из печально известных гладиаторов Милона. Они выдавали себя за господина и раба…»

«Целий, конечно, разыгрывает из себя хозяина, ведь у него мозги, – сказал Канинин. – Как только они выехали за ворота, они сели на поджидавших их коней и молниеносно помчались на юг. Что вы об этом думаете?»

Я пожал плечами. «Ещё один дикий слух?» – выдавил я из себя. Несмотря на выпитую воду, во рту у меня было сухо, как мёд.

«Не обращай внимания на Целия и Милона, – сказал Волкаций. – Гордиан так и не ответил на мой вопрос. Кто она была, Гордиан? Какая-нибудь дешёвая шлюха из Субуры? Или одна из тех знатных дам, к которым ты иногда обращаешься по работе? Должно быть, она…

Вы прошли настоящий марафон, если вы только сейчас, пошатываясь, возвращаетесь домой».

Я оттолкнул его и поспешил дальше. Споткнулся о неровный камень мостовой и услышал за спиной смех.

«Она его искалечила!» – воскликнул Волкатиус. «Я хочу познакомиться с этой амазонкой».

«Не надо грубить», – крикнул мне вслед Манлий.

«Гордиан думает, что он слишком хорош для таких, как мы», – сказал Канинин. «Он больше не появляется. Когда мы его видим, он уходит, разъярённый, как…»

Его голос затих позади меня. Я пошёл как можно быстрее, направляясь к крутой тропе на дальней стороне Форума, которая должна была привести меня домой. В складках туники я сжимал укус Кассандры.

«Где, во имя Аида, ты был?»

Этот тон – одновременно неистовый, яростный и облегчённый, недвусмысленно предупреждающий меня никогда больше так не делать – напомнил мне Бетесду. Сколько раз за эти годы я слышал этот тон, возвращаясь домой после какой-нибудь передряги, в которую сам вляпался? Но это не Бетесда бросилась ко мне в прихожую, словно её вот-вот повяжут. Это была Диана.

Я рассказал дочери правду – или её часть. Что накануне я неожиданно (для себя, если не для них) встретился в Субуре с Милоном и Целием, что они сделали мне предложение, от которого я отказался, что они заставили меня принять какое-то снотворное, что я только что проснулся и сразу же отправился домой.

«Что ты вообще делал в Субуре?» – спросила Диана, нахмурившись. «Как Майло и Целий смогли тебя найти? Они следили за тобой или просто случайно наткнулись? Какое снадобье они тебе дали?» Диана унаследовала мою любознательность, но ей ещё предстояло освоить правила успешного допроса. Задашь слишком много вопросов сразу – и ошеломлённый подопытный беспомощно пожмёт плечами и ничего не ответит. Именно так я и поступила.

«Все в доме ищут тебя», – сказала она.

«Давус на рыбном рынке. Иероним в Сениане.

Бани. Я послал Мопса и Андрокла к Эко, чтобы узнать, не нашёл ли он чего-нибудь. Мы все с ума сошли от беспокойства.

«А как же твоя мать? Ей, должно быть, было особенно тяжело».

Диана вздохнула. «Мне удалось скрыть это от неё. Вчера она ни разу не выходила из своей комнаты, поэтому не видела, как мы все были взволнованы и в панике, когда ты не пришла к ужину.

Но позже она всё же спросила о вас, и мне пришлось тут же что-то выдумать – солгать, что вы ночевали вдали от города, потому что одному старому клиенту нужно было вспомнить о судебном процессе много лет назад. Не думаю, что я смог бы её обмануть, если бы ей не было так плохо. А так она просто кивнула, отвернулась и накинула одеяло на шею. Как ей может быть холодно в такую жару? Но, по крайней мере, она не заметила вашего отсутствия, так что ей не пришлось беспокоиться ещё больше.

«Как она сегодня?»

«Лучше, наверное, потому что она твёрдо решила выйти. Недавно она послала за одной из рабынь помочь ей одеться. Она говорит, что хочет пойти на рынок. Она говорит, что придумала что-то, что может ей помочь – редис. Она говорит, что ей нужен редис».

Через несколько мгновений Давус вернулся домой. Он был так рад меня видеть, что издал вопль и поднял меня высоко в воздух, выжимая из меня все силы. Диана шикнула на него и велела немедленно поставить меня на землю, потому что скоро приедет Бетесда, и ей нельзя видеть, как он поднимает такой шум. Давус послушно поставил меня на землю, но не мог перестать улыбаться.

В комнату вошла Бетесда. В свежевыстиранной столе, с расчёсанными и заколотыми волосами, она выглядела слегка бледной, но лучше, чем я видел её уже давно. Она искоса взглянула на Давуса, но ничего не сказала и сокрушённо покачала головой, несомненно, снова удивляясь, как её дочь могла выйти замуж за такого ухмыляющегося простака.

«Редиски!» – объявила она. Голос у неё был хриплый, но на удивление сильный.

И вот мы двинулись дальше – медленно, чтобы угодить Bethesda

– на рынок, в поисках новейшего товара Bethesda

воображаемое могло бы стать лекарством от ее недуга.

Мы ходили от продавца к продавцу, тщетно пытаясь найти редиску, которая удовлетворила бы придирчивый взгляд Бетесды. Я предложил Бетесде поискать вместо неё морковь. Она же настаивала, что суп, который она задумала, не допускает никаких замен.

Наконец Бетесда воскликнула: «Эврика!» И действительно, в руках у нее оказался поистине восхитительный пучок редиски – твердый и красный, с хрустящими зелеными листьями и длинными стелющимися корешками.

Цена, названная продавцом, была непомерной.

«Возможно, мне хватит двух редисок», – сказала Бетесда. «Или, может быть, одной. Да, одной будет достаточно, я уверена. Думаю, мы можем себе позволить одну, правда, муж?»

Я посмотрел в ее карие глаза и почувствовал укол вины, думая о страданиях Бетесды, думая о Кассандре...

«Я куплю тебе не одну редиску, жена. Я куплю тебе целый пучок. Давус, ты несёшь мешок с деньгами.

Передайте его Диане, чтобы она могла заплатить этому человеку.

«Папа, ты уверен?» – спросила Диана. «Это так много».

«Конечно, я уверен. Заплати этому негодяю!»

Продавщица была в восторге. Бетесда, прижимая редиску к груди, бросила на меня взгляд, от которого у меня растаяло сердце. Затем по её лицу пробежала тень, и я понял, что ей вдруг стало плохо. Я коснулся её руки. «Пойдём домой, жена?»

В этот момент с другой стороны рынка раздался шум. Мужчина закричал. Женщина завизжала: «Это она! Сумасшедшая!»

Я обернулся и увидел, как Кассандра, шатаясь, идёт ко мне. Её голубая туника была разорвана на шее и растрёпана в разные стороны, золотистые волосы взъерошены. На её лице застыло безумное выражение, а в глазах – полная паника.

Она подбежала ко мне, протягивая руки вперёд, неровной походкой. «Гордиан, помоги мне!» Она упала мне на руки и на колени, потянув меня за собой.

«Кассандра!» – выдохнула я. Я понизила голос до шёпота. «Если это какое-то притворство…»

Она схватила меня за руки и закричала. Её тело сотрясалось.

Диана опустилась на колени рядом со мной. «Папа, что с ней?»

"Я не знаю."

«Это бог в ней, – сказала Бетесда. – Тот же бог, который заставляет её пророчествовать, должно быть, разрывает её изнутри».

Собралась толпа. «Отступайте все!» – крикнул я.

Кассандра снова вцепилась в меня, но хватка её слабела. Её веки дрогнули и опустились.

«Кассандра, что случилось? Что случилось?» – прошептала я.

«Яд, – сказала она. – Она меня отравила!»

«Кто? Что она тебе дала?» Наши лица были так близко, что я чувствовал её лёгкое дыхание на своих губах. Её глаза казались огромными, синие зрачки затмевали огромную черноту.

«Что-то в напитке…» – сказала Кассандра.

Через мгновение она была мертва.

OceanofPDF.com

Туман пророчеств

XVI

Мы с Давусом оставили Клодию на берегу Тибра, где она любовалась солнечными лучами, игравшими на воде, наедине с её воспоминаниями. Мы вернулись назад, мимо садов богачей на берегу реки, в город.

Давус освежился после купания, но дневная жара угнетала меня. Я был измотан душой и телом. К тому времени, как мы поднялись по склону Палатина к моему дому, мне хотелось лишь нескольких часов тихого отдыха в тенистом уголке сада.

Я уже поговорила со всеми ними – со всеми женщинами, которые пришли посмотреть, как Кассандра сгорит в огне, – кроме одной.

Соизволит ли жена Цезаря увидеть меня? Чем больше я об этом думал, тем менее вероятным это казалось. Кальпурния будет окружена целой армией советников, прислужников и телохранителей, которые будут защищать её как от тех, кто ищет благосклонности её мужа, так и от тех, кто стремится к его уничтожению. Возникала ещё одна проблема: она могла счесть меня врагом, поскольку я вместе с Метоном отвернулся от Цезаря в Массилии.

Насколько я знал Кэлпурнию, она не была из тех, кто действует под влиянием внезапной прихоти, сентиментального порыва или похотливого интереса. Она была рассудительной, сдержанной и совершенно порядочной…

именно те качества, которые убедили Цезаря жениться на ней.

Все знали его знаменитую шутку о предыдущей жене, с которой он тут же развелся после того, как она стала предметом сплетен: «Жена Цезаря должна быть вне подозрений». Говорили, что Кальпурния была настолько лишена даже мелких пороков, что с ней невозможно было связать ни один скандал; я подумал, что она не та женщина, которая допустит к себе таких, как я, даже на официальную аудиенцию.

Люди могут говорить.

И все же она пришла посмотреть, как сгорит Кассандра.

Я сел на свой складной стул в тени, прислонившись спиной к колонне. Прищурившись, я наблюдал, как колибри порхает с цветка на цветок. Я закрыл глаза и прислушался к жужжанию её крыльев, когда она кружила по саду и пролетала над моей головой. Должно быть, я задремал, потому что в следующее мгновение Андрокл схватил меня за руку и начал трясти, пытаясь разбудить.

«Хозяин, у двери стоит человек и спрашивает тебя, а на улице стоят огромные носилки, и телохранители, много-много телохранителей, и...»

«Что? О чём ты говоришь?»

«К вам гость, Мастер».

Я моргнула, откашлялась и провела пальцами по волосам. «Хорошо, впускайте его».

«Нет, он говорит, что вы должны подойти к двери».

Меня вдруг пробрал холод. Огромные носилки, армия телохранителей, властный вызов к моей парадной двери – кто бы это мог быть? Только один человек мог быть настолько самонадеянным, подумал я: тот, кто вскоре сам станет владельцем этого дома, как только придёт срок уплаты всех моих долгов и я окажусь без гроша. Почему Волумний пришёл беспокоить меня именно сейчас?

«Где Давус?» – спросил я.

«С Дианой, в их комнате», – сказал Андрокл.

«Дремлете?»

«Не думаю. Дверь закрыта, но я почти уверен, что они не спят».

«Как вы можете это сказать?»

«Сколько же они шумят! Удивляюсь, что их здесь не слышно. Он хрюкает и визжит, как кабан, которому в боку воткнули копьё, а потом она…»

«Довольно, Мопс! Не думай позвать Дава. Даже Волумний не посмеет избить римского гражданина на его собственном пороге», – заявил я; но, поднимаясь и разгибая затекшие колени, я всё же усомнился.

Я прошёл через сад и атриум, а Андрокл поспешил за мной. Человек в прихожей не походил на сборщика долгов; он был слишком стар и слишком мал. У него был тот самоуверенный, изысканный вид, который ассоциируется с рабами.

которые выполняют функции личных секретарей граждан с достатком и вкусом.

С облегчением я понял, что ко мне пришёл не Волумний. Кто же тогда? Что-то в поведении раба подсказывало, что он прислуживал госпоже, а не господину. Женщина в роскошных носилках, в сопровождении множества телохранителей…

По моему опыту, боги в своей прихоти так формируют мир, что порой то, что кажется самым невероятным, оказывается именно тем, что происходит. Я сразу и с абсолютной уверенностью понял, кого представлял этот раб.

«Не окажет ли мне ваша хозяйка честь войти?» – спросил я.

Раб поднял бровь. «Увы, как бы ей ни хотелось почтить ваш дом своим присутствием, её сегодняшний график не позволяет этого. Но она очень хочет поговорить с вами. Если вы последуете за мной, вас ждут носилки. Мы думаем, вам лучше прийти одному».

«Конечно. Андрокл, когда Дав и Диана… снова появятся…

Дай им знать, что я ушёл с женой Цезаря. И я вернусь?.. Я посмотрел на раба.

«Тебя не будет больше часа, – заверил он меня. – Это всё, что госпожа может уделить. Можно?» Он протянул руки, почти коснувшись меня, и я понял, что он собирается меня обыскать. Я кивнул и позволил ему провести руками по моей тунике. Убедившись, что у меня нет оружия, он отступил назад и позволил мне выйти за дверь первым.

На улице ждали двое одинаковых носилок, каждый с великолепным балдахином из шестов из слоновой кости и белыми драпировками, мерцающими золотыми нитями и отороченными пурпурной полосой. Шторы первых носилок были задернуты, скрывая покойника. Меня проводили в носилки, стоявшие за ними. Раб присоединился ко мне, задернул шторы и откинулся на кучу подушек напротив.

С неизменной грацией, делавшей честь носильщикам, носилки поднялись и начали двигаться вперед.

«Куда мы идем?» – спросил я.

Раб улыбнулся: «Мы скоро будем там».

Я чувствовал движение носилок каждый раз, когда мы резко поворачивали, но, казалось, мы ни разу не спускались с холма. Это означало, что мы всё ещё были где-то на Палатинском холме, когда носилки остановились. Я услышал звук тяжёлого засова, поднимаемого на петлях, и распахнувшихся ворот. Мы въехали на посыпанный гравием двор; я слышал хруст камней под ногами носильщиков. Носилки остановились. Ворота захлопнулись, и засов вернулся на место. Раб раздвинул шторы указательным пальцем и выглянул наружу, ожидая сигнала. Наконец он откинул штору и жестом пригласил меня выйти из носилок.

Как только мои ноги коснулись гравия, двое телохранителей сопроводили меня через узкий двор, поднялись по короткой лестнице и вошли в небольшой, но элегантно обставленный вестибюль. Белые стены были отделаны синим и золотым. В нише с фестончатым краем стояла небольшая бронзовая статуэтка Венеры. Пол украшала мозаика с изображением Венеры, обнажённой, выходящей из моря. Мне вспомнилось, что Цезарь считал Венеру своей прародительницей. Именно к Венере призывали его солдаты, чтобы одержать победу.