Текст книги "Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Глава 14.
Арбенин был не в своей тарелке. В тот день, когда в его комнате обнаружили пропавший камень, ему показалось, что он находится уже на грани жизни и смерти. Кстати, специалист по минералам без труда определил, что это именно он – амазонит, но... от этого Арбенину стало еще тяжелее. Уже несколько дней он воображал, что участники экспедиции только и заняты тем, что обсуждают его. Если кто-то тихонько переговаривался, Николай Петрович непременно думал, что о нем, а если где-то слышен был смех, то тем более – мол, над ним потешаются.
Поэтому он старался меньше общаться, по крайней мере, не начинать разговор первым, держаться чуть в стороне, чтобы реже попадаться на глаза Кондратьеву и конечно же, не вставлять свои комментарии в его разговор с кем-либо. Первый день в Чердыне прошел тихо. Никто его не попрекнул и даже не «наградил» колким взглядом. И Арбенин немного окрылился: не все еще потеряно, можно будет доказать свою непричастность к пропаже амазонита, а если это... трудно будет сделать, то... проявить благородство в других ситуациях, они наверняка возникнут.
Вчера в музее обратил внимание на герб Чердыни. В серебряном поле стоял черный, с золотыми рогами и копытами, лось. На предыдущем гербе, утвержденном еще в семьсот восемьдесят третьем году (там внизу стояла такая дата), тоже был лось. Возникает конкретный вопрос: почему именно лось? Тот самый образ, который привиделся ему во сне... Почему именно лосиные головы окаймляют личину на груди – «шаманский дух» той фантастической птицы? И почему даже ее крылья тоже стали превращаться в лосиные головы?
И второй вопрос. Странно, что даже в геральдике трактуется вечность бытия. В описании герба говорилось, что серебряное поле – это символ благородства жителей города, их патриотический дух, их чаяния о процветании родного края, а черный цвет лося – это мудрость и благоразумие, честность и... вечность бытия. Так о какой же «вечности бытия» говорит черный цвет лося? Не о той ли самой, в которую уносится «шаманский дух» и поднимает шамана на небо? И не о той ли, в которую едва не взлетел он, Арбенин, вместе с химерической птицей, зацепившей его когтем?
«Диковинное место, Чердынь... – подумал Николай Петрович, – отхлебывая утренний кофе. – А писаки-то малость приуменьшили... Информировали, что „Чердынь“ с коми-пермяцкого будто бы переводится как „поселение около устья ручья“. Какой ручей? Да это... Ниагарский водопад! Нет! Больше! Перекресток миров! Устье... Вечности...»
***
На эту поездку местный краевед Потапенко возлагал особые надежды. Он долго говорил по телефону с губернским географом Старожиловым, который и встретил исследователей в Перми, дискутировал с ним о чем-то, скорее, о сроках вояжа, потому что сам факт его необходимости никто бы и не смог оспорить. Чувствовалась некоторая озабоченность Федора Алексеевича по его привычке в таких случаях потирать высокий открытый лоб, отчего залысины зрительно увеличивались и если попадало солнце, начинали блестеть. После этого он обсуждал, видимо, уже детали поездки, с руководителем группы Кондратьевым, закрывшись с ним наедине не меньше чем на час.
Особая атмосфера важности надвигающихся событий витала вокруг Арбенина. Он воспринимал разрешение на поездку в Чердынь как дополнительное вознаграждение за то, что основательно подготовился к экспедиции, может быть, хорошо, как никто другой. И как аванс за то, чтобы потом «помочь написать» отчет Кондратьеву. Конечно же, с самого начала он не питал иллюзий насчет «помочь написать», ясно, как день, что нужно читать это как «написать отчет» за руководителя группы. И потому даже вначале подумал, что именно Павел Ильич и подстроил ради этого такую курьезную ситуацию с амазонитом, но... Потом начал склоняться к другой версии...
Впрочем, к этому я еще вернусь – участники экспедиции уже выехали в очень важный вояж, а значит, нужно поторопиться за ними.
От Чердыни до небольшого поселения Ныроб верст сорок пять, а то и меньше, поэтому двинулись на подводах. Арбенин опять оказался во «втором эшелоне», вместе с геоморфологом Сибирцевым и практикантом Сиротиным. Возчего звали Прохором, без него никак, ведь по приезду в село нужно будет идти пешком со снаряжением, а это займет два-три дня. Вот и будут возчие их дожидаться да за лошадьми смотреть.
Кроме личных вещей и инвентаря, необходимого для полевых работ, на сей раз взяли и... сапоги. Потапенко просто настаивал на этом, говорил, что придется и по щиколотку в воде ходить, и по пояс, а может, и вплавь пускаться. Сапоги были нелепыми, довольно большого размера, но пришлось смириться, так как дареному коню в зубы не смотрят... На их повозке разместили еще и три палатки (одна про запас, а может, и для возчих), ведь предстояли ночевки.
Но самой боьшой ценностью стали металлические ручные фонарики на плоской батарейке с ползунковым переключателем. Изобрели их совсем недавно – где-то года назад, и не везде еще они были в свободной продаже, но руководство института успело их закупить специально к экспедиции. Фонарики были гораздо удобнее, чем те, которыми пользовались в конце девятнадцатого века: нажав на кнопку включения, не нужно было держать на ней палец, а просто зафиксировать ее в этом положении.
***
Дорога из Чердыни выходила на старинный Печорский тракт, по обе стороны которого притулились небольшие деревеньки – с простыми избами, среди них нет-нет да промелькнет роскошный сруб какого-нибудь баржестроителя или купца, сумевшего сколотить богатство на вывозе пушнины, драгоценных каменьев и других ценностей северного края. Но особенно торжественно выглядели величавые церкви с златоглавыми или ярко-голубыми – любимого цвета Царя Небесного главами и высокие каменные часовни, с которых просматривались окрестности аж до горизонта. И такие Божии дома, необычайно красивые, отделанные причудливыми резными украшениями, вдоль Печорского тракта встречались через каждые пять, а то и три версты.
Равнина, застеленная словно из меха, зеленым пушистым покрывалом, с косогорами да впадинами, все больше и больше обрастала хвойными деревьями. Они поддерживали своими мохнатыми шапками купол бирюзового ясного неба с легкими кучерявыми облаками и словно приветствовали путников. От порывов ветра вечнозеленые шапки гордых красавцев слегка наклонялись, совсем немного, как и положено по статусу – ведь не простолюдины. От леса тянуло не только горьковатой свежестью вечно зеленых веток, но и особой надменностью, присущей не тем деревцам, что посажены человеком, а тем, что испокон веков живут здесь и здравствуют, еще до прихода этого самого человека.
Лес становился все более угрюмым и почти вплотную подступал к повозкам, когда предстали, словно на гигантской ладони, деревянные постройки – избы и бараки, частоколы заборов, местами покосившиеся или щербатые. Хорошо на такие колья вешать чугунки, промыв их от сажи и пригоревшей каши, чтобы прокалились на солнцепеке, а также пуховые подушки, сбившиеся за длинную зиму. И того, и другого в каждой избе было в избытке. Так что не мальчишки оторвали кое-где по дощечке от городьбы... Хотя, где-то, может, и не обошлось без их страсти перевоплощаться в Соловья-Разбойника, или... потихоньку делать потайные лазы, чтобы пробежать напрямки, играя в прятки.
Ныроб стоял на открытом поле, но зажатый хвойным лесом со всех сторон, словно пойманный зверь – такой же необузданный, как сама природа, и для чего-то нужный людям. Он словно держал в себе вековую тайну, которую мог раскрыть только через много лет, другим поколениям, готовым ее принять. Даже в самом названии поселения чувствовалась скорбь, скорее, из-за неоправданной жестокости: так похоже это долгое «ы-ы-ы» на человеческие стоны...
Расположились в одном из свободных бараков, так как было уже не до удобств: передохнуть-перекусить да идти пешим ходом дальше, здесь и всего-то меньше десяти верст, но с лошадьми не получится – маршрут проходит по камням и оврагам. А вот возчие пусть отдыхают, поят-кормят лошадей, да и ночевать им не в чистом поле – есть крыша над головой.
– Ну и угрюмое местечко вы выбрали, Федор Алексеевич! – заметил Скорожитовский, зам Кондратьева, осматривая просторную комнату с обеденным столом, двумя деревянными лавками, табуретками и полатями у печки.
На столе стояло лукошко, от которого исходил аромат лесных ягод. Он щекотал ноздри запахами леса и луговой травы, какими-то экзотическими сортами папоротника, влажного от росы, излучающего прохладу. Запах был ярким, сочным, скорее, зимним, чем летним.
– Ба! Голубика! – воскликнул зам Кондратьева и резко изменил тему. – Небось, дед Тимофей постарался с угощением, по росе набрал...
В лукошке лежали синевато-черные ягоды, покрытые голубовато-сизым налетом, словно сбрызнутые утренней росой. К некоторым из них приклеились закругленные и чуть вытянутые крепкие листочки, насыщая экспозицию особым шармом.
– Угощайтесь, Леонтий Иванович, – добродушно произнес публицист Потапенко. – Так что вы там говорили об угрюмом местечке?
– Говорю, здесь только волки не воют... а так... одна жуть... – произнес тот, положив в рот ягоду.
– Зато ягоды тут водятся! А волки... Ничего, их тоже услышите, – усмехнулся Федор Алексеевич, – есть хорошая поговорка на этот счет...
– Волков бояться – в лес не ходить! – весело вставил Богдан Сиротин, занятый распаковкой багажа.
– А насчет «выбрали» – это не мне было решать, а матушке-природе, – заметил Потапенко. – Именно в этих местах и соорудила она такое двухъярусное великолепие, что, попомните мое слово, на сто веков вперед обеспечен сюда приток не коммивояжёров, а паломников да скитальцев. Много на Урале чудских древностей, много диковинных вещей и явлений, но вот такая гигантская пещера, как здесь – единственная... И уникальна она не только по внешним параметрам... но и богатством, красотой и изяществом внутреннего убранства... Как церковь наша православная...
– Потому и назвали эту пещеру Дивьей? – вопрос Скорожитовского, по всему, был риторическим, поэтому остался без внимания.
– А приехали мы сюда не для того, чтобы как простые путешественники, смотреть на красоту да восторгаться! Сдается мне, есть какая-то тайна в этих местах, и может быть, разгадка ее кроется именно в этой древней пещере, как в родной жемчужине... Думаю, в вашей университетской библиотеке нашлось место для трудов знаменитого русского исследователя и путешественника Петра Ивановича Рычкова, который еще сто сорок лет назад описал эту пещеру?
– Конечно, конечно, Федор Алексеевич, у нас, как вам известно, очень богатая библиотека! – поторопился вставить свое слово Кондратьев. – Да и вообще... Мне вот, как историку, стыдно было бы не знать об этом...
– А может быть, есть и те, кто побывал еще раньше, – задумчиво продолжал местный краевед, словно пропустив мимо ушей хвастовство руководителя экспедиции, – да не дошли до нас эти письмена. – А если в этой пещере была стоянка древних людей? Или она... является... порталом в... неизведанные миры?
Он оглядел исследователей задумчивым, чуть отрешенным взглядом и, словно неудовлетворенный серостью, обыденностью той жизни, в которой сейчас находился вместе со всеми, тяжело вздохнул.
– Ну уж... Вы... словно начитались... фантастической литературы! – руководитель экспедиции, развязывая веревку на своем вещмешке, от неожиданности выронил ее из рук и присел на краешек табуретки. – Уж не на роман ли Жюля Верна намекаете?
– Если вы имеете в виду «Путешествие к центру Земли», да... Есть там одна пещера... Действительно, чУдная, с гигантскими кристаллами... Скажу по правде, такой диковины в мире не существует! (От автора: первую в мире пещеру с кристаллами, а это был селенит, открыли гораздо позже, только в 1999 году в Мексике.)
– Про весь мир мы можем и не знать, – осторожно вставил Скорожитовский.
– Почему ж «не знать», когда читаем заграничные газеты! – аргумент местного краеведа был действительно веским. – Такую сенсацию я бы не пропустил!
Он замолчал и вышел в сенцы, не закрыв за собой дверь. Слышно было, как отхлебнул из деревянного черпака, что плавал в бадье с чистой водой – буквально перед их приходом дед Тимофей набрал из студеного колодца. Потом вернулся и закончил мысль:
– Кстати, наша пещера совсем другая – карстовая известняковая... Но дело вовсе не в этом... Я говорю не о внешнем сходстве, а о том, что Дивья пещера может быть точкой, связанной как с древним миром, так и с будущим...
Стояла тишина. Каждый был занят своим делом – кто распаковывал багаж, кто перекладывал снаряжение, а кто переобувался. Времени оставалось мало – через полчаса дед Тимофей обещал накормить обедом, после чего нужно отправляться в путь. Наконец, Кондратьев, а он продолжал сидеть на табурете, прыснул от смеха, видно, долго терпел. Хорошо, вовремя достал из нагрудного кармана носовой платок. Арбенин и Сибирцев переглянулись, но не произнесли ни слова. А Скорожитовский, он стоял рядом, тихо одернул руководителя за полу дорожного пиджака из холстины.
– Ладно, я тут рассуждаю вслух, а вы уже... А если говорить серьезно, ожидаю интересного результата с проб грунта, может, посчастливится и безделушку какую найти.
Публицист Потапенко замолчал и уже после паузы добавил:
– Бывал там неоднократно, и каждый раз – как впервые. Так что диво... в Дивьей или нет – вам решать...
***
Курс взяли на север, а точнее, на северо-запад, чтобы попасть на западный склон Северного Урала, в долину реки Колвы. Водный поток широкой лентой перерезал равнину, поросшую лесом и на правах северной владычицы проявлял спокойствие и высокомерие. Река словно понимала, что нет здесь ей равных, разве что царица Вишера, в которую поэтому и не торопилась впадать – чтобы не потерять свою индивидуальность. И текла здесь неторопливо, спокойно созерцая окрестности, огибая возвышенности и болота и кое-где обнажая отложения сланца, известняка и песчаника на небольших обрывах. Однако, правый ее берег поднимался довольно высоко, видимо, чтобы люди разбивали здесь поселения с белокаменными церквями и любовались родными просторами.
Излучая царское величие, Колва не проявляла крутого нрава, как упрямая и даже воинственная Чусовая со своими многочисленными бойцами – скалами, разбивающими сплавляемые баржи. На ней почти не было таких скал, разве что один камень, за то и названный Бойцом, чуть выше дивьев мест, рядом с одноименной деревенькой. Отсюда отлично просматривалась змеевидная синяя лента реки, особенно выделяющаяся на темно-зеленом хвойном фоне. И возвышался этот Боец как страж порядка, саженей на тридцать (от автора: более шестидесяти метров), подняв указующий перст, заросший вечнозеленым лесом, в небесный купол. Словно напоминая о том, что почти четыре с половиной тысячелетия назад именно в этих местах московская рать одержала победу над войском Великопермского княжества.
– Вон он и есть, Дивий камень, – махнул рукой в сторону крутого берегового склона местный краевед Потапенко. – Полюбуйтесь на него!
С пологого берега, заросшего лесом, почти вертикально поднималась скала, похожая срезом на пирог из слоеного теста. Словно незримый великан вручную соорудил такое великолепие, слегка промазав каждый слой кремом. За многие века «крем» высох, выветрился, и появились между слоями небольшие просветы, которые заметны даже издалека. Ну, а верхушку «пирога», закругленный холм – украсил словно свечами, высокими соснами. На их фоне особенно бросались в глаза причудливые кедры с толстыми кривыми стволами и корнями, крепко вросшими в скалы. В некоторых местах эти корни обхватывали каменистую почву снаружи, словно обнимали ее.
– Э-ге-гей! – громко прокричал Кондратьев, сложив ладони рупором.
– Эй-эй-эй... – прокатилось по окрестностям эхо.
– Дивий край! – продолжил диалог с невидимым собеседником Павел Ильич.
– Ай-яй-яй.... – потянул тот заунывную песню.
Под ногами зашуршали камни, значит, пошло предгорье. И если еще немного подняться вон по тому склону...
Участники экспедиции все ближе и ближе приближались к конечной точке своего маршрута – пещере, о которой были столько наслышаны... Кое-кто из них даже успел почитать литературу, и в первую очередь, конечно, публикации Рычкова, так ладно описывающие щедрые, но очень редкостные творения «натуры». Поэтому санкт-петербургские исследователи, еще не увидев это чудо природы, воспринимали его не просто как обычный геологический объект, который нужно осмотреть с профессиональной точки зрения, взять пробы грунта и воды и потом составить сухой отчет. Нет! Они готовились к встрече с чем-то необычным, не укладывающимся в общие представления о традиционных гротах и подземных ходах, образовавшихся в горных породах благодаря матушке-природе, а не умелым рукам человека.
Да, они готовились к встрече с чем-то немного загадочным, окутанным вековой тайной. Но – не настолько ирреальным, сверхъестественным, как это оказалось на самом деле.
Глава 15.
Под ногами шуршал песок, переходящий в мелкие камешки. Иногда кусочки горной породы срывались вниз, значит, склон становился все круче. Кое-где приходилось раздвигать разросшиеся ветви деревьев, чтобы сделать несколько шагов. Несмотря на то, что пещера пользовалась популярностью среди путешественников, к ней пока еще никто не прорубил удобную дорогу. В некоторых местах, где корни деревьев выходили наружу, словно пытаясь убежать от плена каменной породы, приходилось цепляться за них. Пожалуй, это были более надежные «поручни», чем камни, которые в самый неподходящий момент могут рухнуть в пропасть.
Сквозь хвойные лапы отлично просматривался синий купол неба с солнцем, застывшим на его вершине. Однако, оно совершенно не жалило своими лучами, а светило ласково, словно благословляя путников. Монотонный звук природы – с шелестом листьев, журчанием воды, жужжанием насекомых – расслаблял, но не усыплял. А вот где-то справа ухнула птица, потом повторила свой крик – наверное, тоже желала нашим исследователям только добра.
– Вход в пещеру во-о-он там, чуть выше... в лесу! – показал рукой местный краевед Потапенко. – Здесь довольно крутой береговой склон... А дальше он переходит в водораздельное плато... и от реки расчленяется карстовым логом...
– Я так понял, Федор Алексеевич, что от реки до самого Дивьего камня и проходит карстовый лог? Вот почему природа-матушка наделала здесь подземные ходы!
– Постаралась на славу! – ответил тот. – Даже пока и сами не представляете, как... постаралась!
– Мы в курсе! – весело отозвался Кондратьев. – Уже почитали кой-какую литературу... Неужели такая большая, аж до десяти верст длиной?
– А то и больше! – отозвался тот. – А вот глубиной чуть ли не до сердца Земли доходит – саженей до... тридцати... Но, думаю, и глубже есть неизученные места. Да... А вот уже и вход!
Потапенко остановился, достал из кармана платок и вытер лоб, на котором поблескивали капельки пота:
– Передохнем немного...
В почти отвесной скале зияла небольшая дыра неправильной формы, особенно ничем не выделяясь на фоне каменной породы. Если бы не подсказал краевед, могли бы и не заметить издалека.
– Однако... – разочарованно произнес географ Скорожитовский, зам Кондратьева. Он еще что-то хотел сказать, но вовремя остановился, чтобы не огорчить «чичероне», уж так усиленно тот готовился к этому походу, да еще столько понарассказывал...
– Главное богатство – внутри! – резонно заметил Потапенко. – Как в нашем православном храме...
– Не хотел вас обидеть... – Леонтий Иванович снял кепку, обнажив копну темных волос, и обмахнулся ею, явно смущенный своей несдержанностью.
– Надеюсь, что посещение пещеры не опасно? – решил перевести тему разговора Кондратьев. – Как руководитель, я отвечаю за жизнь и здоровье каждого члена экспедиции!
– Да что вы, Павел Ильич, конечно нет! – улыбнулся Потапенко. – Для этого не нужно никакое специальное снаряжение... Любой человек, даже нетренированный, легко преодолеет переход.
– А сколько это займет времени? – поинтересовался Скорожитовский, довольный тем, что внимание с его персоны переместилось.
– Примерно шесть-восемь часов, так что успеем засветло. Но... – Потапенко сделал многозначительную паузу и пробежал взглядом по лицам ученых. – Но в отдаленных местах есть тоже проходы, и если надумаете и туда заглянуть, тогда надо будет разбить лагерь под землей и продолжить осмотр завтра... Это займет еще часов пятнадцать – двадцать.
– Да что вы говорите? А я-то думал... – Скорожитовский бросил взгляд на вход в пещеру уже с бОльшим интересом.
– Именно так, уважаемый Леонтий Иванович! – воскликнул Потапенко. – Причем, если следовать строго по карте, несколько экземпляров которой я вам дал...
– Ах, да, что-то я и не придал этому значение! – Кондратьев достал бумажные листы и быстро раздал их тем, кто стоял поближе к нему – Скорожитовскому и Сибирцеву, оставив один экземпляр себе.
Арбенин стоял чуть в стороне, прислонившись к пихте, которая поднималась прямо из-под скалы, и молча наблюдал за коллегами, потому что дал себе слово не вмешиваться попусту в их дебаты. На фоне крепкого дерева он казался не таким высоким, но еще более худощавым. Ветерок играл каштановой прядью волос, выбившейся из-под шляпы, и он ее поправил. Затем взял в руки мягкую пихтовую лапу и, оторвав несколько хвоинок, растер их в ладони, с наслаждением понюхал. Его прямой профиль с небольшой горбинкой, немного хищнический, совершенно не соответствовал выражению лица – мягкому, несколько одухотворенному. Может, потому что нахлынули детские воспоминания? О том, как однажды любовался посаженными вдоль дорожки к их имению елками, они тоже пахли хвоей, но иголки оказались колючими... Или о том, как бродил с матушкой по подмосковному лесу в поисках грибов и наслаждался ягодным ароматом...
– Николай Петрович, – донесся до него голос Кондратьева. – Хватит витать в облаках, двигаемся дальше! Еще раз для тех, кто не понял или прослушал. Сначала идем все вместе до большого грота, он у вас помечен крестиком на карте. Там передохнем и разобьемся на две группы, потому что от него идет две галереи. Понятно?
***
Первый шаг в каменную расщелину Арбенин сделал осторожно, даже с опаской – в подобных местах он раньше не бывал, но, приглядевшись и привыкнув к полумраку, понял, что бояться нечего. Под ногами оставалась такая же твердая каменистая поверхность, как и снаружи, конечно, не каменная мостовая, но все же... Высокие потолки позволяли шагать в полный рост, не пригибаясь, что и стало главным преимуществом этого подземного вертепа. Правда, воздух, особенно поначалу, показался немного спертым, видимо, из-за влажности, однако, не настолько, чтобы создавать полный дискомфорт.
По мере продвижения вперед дневной свет начал бледнеть, пока не исчез совсем, когда подземный ход сделал небольшой изгиб, а затем еще и еще... Так что пришлось достать фонарики. Арбенин шел рядом с Сибирцевым практически в конце процессии, поэтому лучи от фонарей своих коллег иногда ослепляли, не давая разглядеть убранство галереи. За его спиной висел вещмешок с самым необходимым для коротких походов, а в руках – тоже фонарик.
Минут через десять мысль о несвежем воздухе ушла на задний план, куда ее отодвинули визуальные восприятия, играющие первую скрипку. И эта скрипка сначала издала дрожащие, несмелые звуки, а потом заиграла в полную силу, рождая кристальную, звонкую мелодию, с легкими переливами, серебристую и даже почти прозрачную, печальную и в то же время радостную. Эти звуки нарастали, пока не разрезали подземное пространство головокружительной, сбивающей с ног красотой.
–У-у-ух ты! – выдохнул Сибирцев, когда подземный переход вывел в небольшой грот, где можно было оглядеться как следует.
– Красота! – поддержал его Арбенин.
Он только сейчас и понял, что до этого ничего не видел! Глазам открывалась удивительная картина, которую можно было не только лицезреть, но и осязать, чтобы убедиться в подлинности экспоната.
На полу «зала» размером с хорошую гостиную в творческом беспорядке валялись каменные белесые глыбы, словно неизвестный скульптор только что работал здесь и вышел из своей мастерской всего лишь на минутку. А его стены... Разукрашенные редкими по красоте и изяществу натеками, которые неизвестный мастер хаотично разбросал своей легкой рукой – только так и добьешься гармонии. Местами они походили на тяжелые занавесы с узорчатой бахромой, местами – щетинились острыми кристаллами, напоминающими грозди винограда, а где-то и переходили в каскады натеков, будто застывших по мановению волшебника.
– Вот они – кальциты! Я читал о них, но представлял... чуть иначе... – Арбенин осторожно провел рукой по шершавой стене, будто опасаясь, что видение исчезнет. – В учебнике их называют натечными и кристаллическими кальцитовыми образованиями... Но это, Иван Викторович, так скучно! Могли бы ученые и более поэтическое название дать...
– Смотрите, смотрите, Николай Петрович, а здесь – толстая колонна! Даже не верится, что к ней не приложилась рука человека! Такая... точеная... Словно враз вылилась масса и застыла... А рядом – многоярусная пагода... Как будто вытекала масса порциями... И затвердевала постепенно...
– Поторопимся? Кажется, наши уже ушли далеко вперед. – Арбенин прислушался к звукам, да, где-то впереди раздавались приглушенные голоса. И все же не выдержал, нагнулся и подобрал с пола несколько ажурных кусочков и пару «сосулек», положил их в пакет. – Да, не знаю, взяли ли они пробы грунта... На всякий случай, поскребем пару минут? Здесь все равно один подземный ход... до большого грота...
– Опять Кондратьев будет ворчать... – недовольно процедил сквозь зубы Сибирцев, но тут же замолчал и достал скребок.
Из глубины пещеры вылетела крупная летучая мышь и пронеслась у них над головой, едва не сбив с ног. Уже в последний момент резко изменила траекторию... Как все-таки умеют они не натыкаться на препятствия!
– Разлетались тут... рукокрылые... – Сибирцев присел, чтобы было удобно взять образец с пола, если можно назвать так каменное дно пустоты в горном массиве.
Через несколько минут они догнали коллег – те уже расположились на камнях, разбросанных по большому гроту, тому самому, что помечен крестиком на картах.
Арбенин сделал шаг в это подземное помещение и замер. Оно поражало своим размахом, словно было подготовлено не для человека, а для сказочного великана: уж точно, что более десяти квадратных саженей (от автора: примерно 50 кв. метров), а в высоту – примерно саженей семь (грубо 15 метров). Такой масштаб впечатлял вдвойне, потому что интерьер гигантского грота был тоже фантастическим. Может быть, и фонари сослужили такую службу, но казалось, что все поверхности отделаны красным камнем и слегка мерцают при движении огня.
«Да это же ярко-красная глина, покрытая тонким слоем кальцита! – осенило Арбенина. – А если глина, то она рыхлая». Он подошел к ближайшему сталагмиту, тоже из «великанского набора» – в обхват примерно около сажени (более двух метров), а в высоту еще почти в два раза больше, и дотронулся до него рукой. Так и есть! А рядом, в углублении в стене, между двумя сталагмитами, мерцал в таком же красноватом цвете бюст длинноволосой девы! Казалось, что фигура когда-то стояла здесь во весь рост, а сейчас ее затянуло наростами из кристаллических кальцитных образований – если приглядеться, можно было распознать закругленные женские формы.
– Вот это да! Что это? – удивлению Арбенина не было предела, его словно магнитом тянуло к стене и он уже сделал шаг, чтобы улететь в неизвестность...
– Отстаете, господа! – вернуло его «на землю» сухое замечание Кондратьева.
Арбенин с Сибирцевым загадочно переглянулись: надо же, как в воду глядели!
– Присаживайтесь! – махнул рукой на камни поближе к себе краевед Потапенко. – Не удивляйтесь, такие скульптуры здесь на каждом шагу! Это природа-матушка...
– Да, мы тут решили разбиться на две группы, – изменил тему разговора Кондратьев. – Видите, из грота ведет два коридора, но они потом встречаются у водопада... Оба пути безопасны, Федор Алексеевич только что нас заверил в этом... По правому пойдем мы, ну, а по левому – наши... опоздальщики. Кто хочет присоединиться к ним?
Все молчали. И только практикант Сиротин несмело, видимо, без особого оптимизма, произнес:
– Тогда я пойду?
– Хорошо, Богдан. Н-да...
И после маленькой паузы Кондратьев добавал:
– Кстати, проверьте карты! Никаких ответвлений в этих коридорах нет, так что никто не заблудится. Встречаемся у водопада!
Арбенин еще раз подошел к гигантскому сталагмиту, чтобы разглядеть его. Тот был покрыт поперечными трещинами, которые, казалось, вот-вот рассыпят сооружение на отдельные части, а рядом уже валялось несколько отвалившихся кусков. «Да, недолог их век... – подумал он – А если и еще варварски отнестись к чуду природы... Кто его знает, может, уже человек нарушил вековой покой этой стоячей сосульки?».
«Розовая дева» по левую сторону сталагмита смотрела на него пустыми глазами, а на лице застыла улыбка, как и положено всем глиняным истуканам. И эта гримаса так походила на замысловатую насмешку Джаконды... Странно... Все так странно... Изваяние напоминало ему Веру! В тот день перед отъездом, когда он пришел к ней, сидела в своем любимом кресле-качалке вот такой застывшей девой, в необычайно воздушном, ослепительном розовом платье!
***
Подземный ход, по которому двинулась наша троица, был довольно просторным, с высокими потолками. Правда, минут через десять под ногами начало хлюпать – вот для чего Потапенко велел всем взять сапоги! А вскоре показался ручеек, он протекал по правому «борту» и вроде бы не мешал, но... вызывал чувство тревоги: уж не оттуда ли, с водопада, о котором говорил Потапенко, и просочилась вода? А вдруг она рекой хлынет?
Вскоре сомнения развеялись, как только ступили в небольшой грот, где и обнаружили виновника: небольшое озерцо. Скорее всего, вода текла отсюда, хотя... На первый взгляд, озеро казалось совершенно спокойным, и на его поверхности серебрились матовые «льдинки» кальцита.
– Постойте! – Воскликнул Сибирцев. На моей карте такого грота нет, галерея идет прямо, никуда не сворачивая, и упирается в водопад... Посмотрите, а что там у вас?
– У меня карты нет! – вздохнул Сиротин.
Арбенин же просто промолчал.
– Ладно! – успокаивал себя Иван Викторович. – Нам и одной карты хватит... Надо двигаться, а там... посмотрим...
Подземный коридор продолжал вести их дальше и пока не освободился от небольшого ручейка, который продолжал журчать, а значит, не имел связи с озером. По бокам – стенам коридора становилось все больше щетинящихся кристаллов, скорее всего, здесь сильнее чувствовалась близость к воде. Стало и гораздо прохладнее, хорошо, под холстиновые куртки надели шерстяные свитеры. Да и сапоги пока выручали, иначе если промочишь ноги...
