Текст книги "Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава 2.
Набережная вдоль Кронверкского пролива с некоторых пор стала его излюбленным местом для прогулок. Особенно доставляло удовольствие прохаживаться здесь одному и молча наблюдать за бегущей водой. Иногда синяя гладь волновалась и пенилась, иногда – оставалась ровной, и Арбенину всегда казалось, что вода читает его состояние души.
В этот раз вода была мутной, может, потому что перистые облака почти загораживали солнце, а впрочем, когда в такое время солнце светило ярко? Колкий апрельский ветер дул с севера, и Арбенин отвернулся от него, продолжая находиться в раздумье, уверенный в том, что на безлюдной набережной никто не сможет прочитать его мыслей.
– Николя! – прикосновение к щеке пушистой муфточки, которую он смог бы определить из тысячи других подобных, слегка вывело из забытья.
– Вера?
Он повернулся к ней и, поддаваясь ее игривому настроению, засмеялся.
– Как всегда, опаздываешь?
– А ты, как всегда, ждешь?
Рядом с ним стояла девушка лет двадцати пяти, миловидная, с тонкими чертами лица, на котором особенно выделялись глубокие задумчивые глаза цвета кофе. В укороченном плюшевом пальто, отороченном мехом, поверх прогулочного платья из репс-кашмира, из-под которого выглядывали красные сапожки на каблучках. Несколько светлых локонов выбились из-под небольшой меховой шапочки, смутно напоминающей вышедшие из моды собольи токи. Чтобы их поправить, девушка сняла небольшую муфточку. Эту руку, нежную и теплую, Николай тут же поймал и прижал к своим губам.
– Вера!
– Да отдай же руку!
Она весело смеялась, и оттого на его душе немного потеплело. Вроде бы и облака разредились и даже слегка посветлели.
– Ты чем-то огорчен? – она все же уловила его озабоченность и потому позволяла держать свою руку.
– Да так, сегодня день выпал не самый удачный, – отмахнулся было он, но не отвел глаза от ее проницательного взгляда.
– Расскажи, Николя! Тебе станет легче...
– Знаешь, Вера, все так странно... Сначала сон приснился, в котором я был испачкан... И платье... И душа... Да и вообще – полная катастрофа... А потом встретил одного знакомого... Лучше бы его и не видеть...
– А кто он? Преступник? Или нигилист? Я ведь вижу, что ты какой-то испуганный!
– Верочка, милая, какие сегодня могут быть нигилисты? Их уже давно нет!
– Ну... тогда – революционер?
– Да что ты говоришь? Те времена уже тоже прошли... Сейчас все тихо и спокойно...
– Да кто же тогда? Не мучай меня, пожалуйста!
– Ладно, так и быть. Ты тогда совсем еще юной была, может, и не осознавала перемен... Зимой девятьсот пятого почти во всех университетах империи прошли волнения. Студенты бунтовали... требовали свободы слова и собраний... Так вот, я был тогда молодым преподавателем, и вроде как тоже ветер в голове, ну... и...
– Ты стал революционером?! – не удержалась Вера. – Ты – Николя?
– Да нет же, Верочка, не совсем так. Седьмого февраля, как сейчас помню этот день, студенты получили, наконец, разрешение на общеуниверситетскую сходку. И так горячо они выступали, требуя наказывать полицейских, избивающих их.. Да и вообще – настаивали на неприкосновенности личности, что я тоже... ну вроде проникся их призывами. Короче, на сходке я выступил...
– Не может быть! – Верины щечки слегка разрумянились от волнения. – Ты же такой нерешительный, и мухи не обидишь...
– Причем здесь мухи, когда речь идет о жизненных принципах? – возмутился Арбенин.
И тут Вера внимательно посмотрела на молодого человека, чтобы на самом деле убедиться в том, что перед ней не мягкотелый юнец, а совершенно зрелый человек с присущим ему характером – достаточно твердым, принципиальным. И своими принципами он никогда не поступится в угоду чего-либо, а может, и кого-либо, даже любимого человека.
– И что же было дальше? – Вера, уловив момент, вырвала ладонь из его крепких рук и сунула ее вновь в муфточку.
– А дальше... Дальше на меня... один человек написал донос, он тоже преподавал в нашем университете. Разразился скандал... М-м-еня обвинили в разжигании революционных настроений, ну и... уволили. После этого инцидента даже университет закрыли... На какое-то время...
– А потом... Ну, тебя восстановили?
– Да, уже после принятия новой конституции... Когда многие требования и студентов, и профессоров приняли во внимание в этом государственном законе. Конечно же, и отец посодействовал...
– Ну вот видишь, Николя, все обошлось... А ты до сих пор не простил своего обидчика!
– Верочка, ты его совершенно не знаешь, он тогда не только меня предал... Его лучший друг вообще в застенки попал... Да так и сгнил там... Это очень страшный человек!
– Не будем о плохом, Николя! Договорились? – Вера тряхнула выбившимися из-под шапочки локонами и звонко засмеялась, сглаживая ситуацию. – А что скажешь о нас? Мы ведь собирались объявить о помолвке?
– Совсем скоро, моя родная, скоро! В мае нежелательно, и не потому, что я такой суеверный... Да и учебный год... А вот в июне – в самый раз. Давай в июне! А может, в начале июля..
Чувство смутной тревоги не отпускало Арбенина. Так не хотелось омрачать своим настроением счастливые страницы будущей семейной жизни, а значит, забирать в нее все, что было в прошлом. Точнее, все негативное и грязное (надо же, вспомнил об испачканных вином белых брюках!) или просто нелепое. Новая полоса судьбы должна быть светлой и радостной.
Вера же понимала, что ее любимый делает очень ответственный шаг, у многих это бывает один раз в жизни, поэтому не нужно торопиться.
***
Вечером он сел за письменный стол, чтобы хотя бы бегло просмотреть кое-какую литературу. Не давало покоя предложение об экспедиции на Урал. Скорее всего, его, как специалиста по ландшафтному планированию и геоморфологии, изучающей рельеф земной поверхности суши и моря, непременно задействуют.
«Арктида... Арктида...» – это слово било молоточком в виски, словно просило аргументации. «А может быть, стоит поискать связь между Арктидой и Атлантидой?». Странно, но такая мысль посетила его внезапно и неожиданно. Может быть, потому, что темой Атлантиды интересовался еще в ранней юности?
За последние годы Арбенин собрал несколько книг, в том числе и редких. Среди них были даже диалоги Платона Афинского, в которых тот утверждал, что мифический материк до катастрофы находился где-то на западе от Геркулесовых столбов, напротив гор Атланта, то есть, на северо-западе нынешней Африки. И в любом случае – в Атлантическом океане.
А это совершенно новая книга румынского исследователя Николая Денсушяну «Доисторическая Дакия», она только что вышла, вот и год обозначен – девятьсот тринадцатый. Горы Атлас в Африке автор отождествляет с южными Карпатами в районе Олтении, а Атлантиду в целом с Румынией, кстати, ссылаясь на описания Платона места расположения Атлантиды: «с одной стороны река-море-океан, с другой стороны остров-страна».
Ну и выскочка! Если каждый исследователь будет тянуть на себя одеяло, то разорвут его на клочки! Впрочем, оно уже и так трещит по швам... На земном шаре сегодня существует несколько десятков точек, где якобы и находилась Атлантида! А что будет завтра? Мнений много! А какому доверять? Или тоже изложить новую версию?
Пожалуй, за основу нужно принять рассуждения турецкого адмирала и большого любителя картографии Пири-реиса, создавшего ровно двести лет назад в Константинополе карту всего мира. На ней изображены очертания всех материков, причем, так точно, почти как и сейчас, в девятьсот тринадцатом! А главное – есть на ней Антарктида, а она, возможно, и есть погибшая Атлантида.
Арбенину понравилась эта мысль. Он даже почувствовал, что находится не просто на верном пути, а в двух шагах от разгадки. Может быть, эта гипотеза действительно самая достоверная? По крайней мере, так считают многие ученые.
Да-да, скорее всего, так и есть! Об этом утверждает и более древняя карта, составленная гораздо раньше, еще в тысяча пятьсот тридцать первом году, французским математиком и географом Оронцием Финеем. А ведь многие исследователи ему доверяют! Что удивительно – на этой карте Антарктида, покрытая сейчас льдом, изображена без него, будто этот зоркий француз, а может, ясновидящий, смог разглядеть сквозь толстое ледяное одеяние своими глазами, без каких-либо приборов, и горные пики, и низменности, и устья рек!
Николай Петрович приостановил ход своих мыслей и достал с полки старинную книгу. Перелистнув несколько страниц, открыл на нужной, чтобы как можно внимательней рассмотреть карту.
Именно в этот момент неприятно задребезжал телефон. Почему задребезжал, а не зазвенел? Может быть, потому, что Арбенину не хотелось прерывать поиски Атлантиды? Он нахмурился: кто это может быть? Сегодня вроде бы со всеми поговорил...
– Приветствую, Николай! – голос в трубке был тем же самым, что и восемь лет назад.
– Павел? – Арбенину трудно было скрыть удивление, впрочем, он и не собирался это делать. – Вот не ожидал!
– Предлагаю завтра встретиться наедине, только не в университете... Или ты хочешь афишировать наше знакомство?
– Да нет! То есть... Афишировать не хочу... Встретиться готов!
Кондратьев сделал небольшую паузу, а потом выплеснул свою проницательность:
– Думаешь об экспедиции?
– Да, немного, надеюсь, что меня отправят...
– Ну-ну, Брюсова почитай на посошок...
И рассмеялся. Павел Ильич словно прочитал мысли Арбенина об Атлантиде, а может, просто помнил о его юношеском увлечении. Конечно же, Кондратьев имел в виду эпопею «Атлантида», которую обработал гекзаметром Валерий Брюсов, и явно намекал на сумбурность высказываний поэта, впрочем, как и других авторов, повествующих о погибшем материке. Да он открыто выражал скептицизм в отношении современника, решившего взвалить на себя груз, который не потянул ни Соломон, ни Платон! Неужели у него, Кондратьева, была на этот счет совершенно другая, причем, надежная логическая система?
– Тьфу ты! – плюнул Арбенин, положив трубку. – Вот злыдень!
На душе остался неприятный осадок от разговора, и это еще больше обостряло ощущение приближающейся катастрофы.
Глава 3.
Верочка Арзамасцева проснулась утром с чувством неясной тревоги. Из головы не выходила фраза Николя: «При чем здесь мухи, когда речь идет о жизненных принципах?». Та самая фраза, которую он в сердцах бросил ей в лицо, все равно что перчатку – дуэлянту. Да, он такой – с виду сама скромность и уступчивость, а как упрется в какую-нибудь навязчивую идею – ничем не оторвать. Видимо, сейчас как раз и одержим каким-нибудь бредом, иначе, с чего бы так заводился!
Смутные воспоминания об эксцентричных выходках Арбенина все отчетливее вставали перед глазами, явно не забытые, как уколы тонкой иглой в самые болезненные точки. Вот однажды, например, они были в гостях у князя Горелова. И разве плохо, что зашел разговор о катастрофе «Титаника»? Обычная тема, которую можно растягивать как серу лиственницы и жевать до бесконечности. И главное – интересная всем гостям! Кажется, тогда Ларочка Куприна страстно поддержала разговор и плавно перешла к обсуждению другой трагедии, совсем недавней, когда во время снежного шторма в Мраморном море затонул английский пароход. Тогда на его борту тоже было немало пассажиров – человек двести. И только гости вошли в азарт, делясь впечатлениями, смакуя детали, как их словно облили ледяной водой... Конечно же, он, Николя: «Господа, давайте сменим тему, разве можно говорить о смерти во время поедания фаршированных поросят и заливной рыбы?».
Как сейчас, стояло перед глазами искаженное гримасой лицо Лизы Карамод, в общем-то, девушки миловидной и более того. И как же громко она шептала на ухо рядом сидящему Игорю Круселину: «Да он же... боится крови! Вы только посмотрите на него! Думаю, что именно его братец накинулся с ножом на Ивана Грозного в Третьяковке! (От автора: имеется в виду исторический факт, когда душевнобольной Абрам Балашов изрезал картину Репина „Иван Грозный и сын его Иван“). Конечно, брат, такой же сумасшедший...». Ее зловещий шепот нельзя было не услышать в самых дальних углах гостиной, поэтому многие повернулись, чтобы рассмотреть этого «ненавистника крови».
А вот в день венчания Михаила Булгакова и Татьяны Лаппа... «Стоп, да сколько же можно об этом? – остановила себя Вера. – Разве не учили меня в пансионате быть сдержанной?».
Слегка потянувшись, она словно пыталась стряхнуть с себя ненужный груз, невесть откуда свалившийся на хрупкое тело. Встала, набросила бледно-сиреневый матиме из сюра со сборчатыми передними полочками и нашитыми на них кружевами (от автора: домашняя утренняя полудлинная женская одежда типа пеньюара). Бесшумно погрузила ступни в мягкие домашние туфли с восточным орнаментом и решительно направилась в ванную.
Вера Арзамасцева, действительно, была девицей серьезного воспитания. Ее отец Валерий Петрович Арзамасцев, нетитулованный дворянин, известен как антиковед. Еще в годы юности он прослушал цикл лекций для русской эпиграфической школы самого профессора Соколова, преподававшего тогда в Императорском Санкт-Петербургском университете. А мама, мещанка Любовь Ильинична Бояркина, так неудержимо увлеклась еще с детства восточными языками, что не могла не передать эту страсть своей единственной дочери Верочке.
Конечно же, родители отдали свое чадо в частную женскую школу с усиленным обучением в сфере культурной и общественной жизни – в институт благородных девиц. Его программа включала курсы этикета, протокола, искусства гостеприимства, а также некоторые «ноу-хау», например, развитие способностей жить хорошо, с умными удовольствиями, проявляя редкое самообладание даже в экстремальных ситуациях, а также не забывая в оных об элегантности и хороших манерах. Ну, а после завершения этого обучения Верочка поступила в первое высшее педагогическое заведение для женщин – в Императорский Женский педагогический институт.
– Верусик! Ты не опоздаешь? – тихонько постучала в дверь ванной комнаты Любовь Ильинична.
– У меня нет первой пары, мамочка! – прозвучало оттуда, когда стихли звуки бегущей воды, – да и вообще – всего два урока.
– Ах, нет, думала, что приду к обеду... Мы сегодня собираемся у Лизаветы, так что задержусь, – Вера, прикрывая за собой дверь ванной, на ходу поцеловала Любовь Ильиничну и бесшумно прошла в свою комнату.
– Опять!? – изумленно воскликнула та, не скрывая неприязни к подруге дочери. А про себя подумала: «Что это я? Впрочем, ладно, Вера – девушка самостоятельная, ей и решать...».
Вера была действительно девушкой самостоятельной. С ранних лет впитывая атмосферу античного мира, просачивающуюся из кабинета отца, остановилась и не на Греции, и не на Риме – выбрала совершенно другую сферу – восточные языки. И вот, после окончания Императорского Женского педагогического института преподавала в частной школе персидский язык, отлично владея и арабским. Валерий Петрович поначалу не одобрял выбора своей дочери, ему хотелось, чтобы эта девочка, познавшая величественные произведения Византии, посвятила себя литературе и искусству именно этой империи. Ну, а со временем смирился.
***
После уроков Вера, как и обещала Лизе Карамод, направилась к ней. Подруг сближала любовь к искусству, а точнее, к русскому авангарду. Особенно увлекалась им Лизавета и, как ведущая в упряжке, тянула за собой и Веру. Что именно привлекало Лизу – его скандальная известность или же действительно талант, этот вопрос никто не обсуждал. Главное – девушки активно посещали выставки, поэтические чтения, спектакли и даже доклады и диспуты будетлян, а также тех, кто рифмуется со словом «скандалисты»: футуристов, кубофутуристов, супрематистов, лучистов и других. Порой входные билеты на такие мероприятия доходили до пяти рублей в то время, когда зарплата рабочего не превышала и двадцати, но и это не останавливало девушек. Одним результатом таких походов стало обилие в доме Карамод и Арзамасцевых картин, потому что выставки, как правило, заканчивались распродажами. Ну, а другим – частые посиделки девушек у Лизы с непременным чтением стихов любимых авторов, как им казалось, самых талантливых.
Вот и в этот день, когда Вера входила в гостиную, до нее донеслось Лизачкино декламирование стихов с присущим ей придыханием:
– Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,
Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,
Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —
Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне...
– О-о-о, у вас тут уже Валерий Брюсов хозяйничает! – весело прозвенели нотки Вериного голоса, показавшиеся особенно высокими на фоне низкого тембра ее подруги.
– А мы сегодня читаем его поэму «Антлантида», – поспешила сообщить Леночка Протасова, – уже начали, тебя же не дождешься...
– Да у меня сегодня было дополнительное занятие, – начала было Вера.
– Не нужно оправдываться! – резко осадила ее Лиза. – Ты никому ничего не должна!
И уже с теплыми нотами:
– Проходи, дорогая, на диван.
Тихо скрипнуло кресло-качалка, это Лена сделала резкое движение, чтобы освободить любимое Верино место, но тут же замолчало – его хозяйка почувствовала себя на голову выше в связи с предложением занять Вере место на диване.
– Это вы специально «Атлантиду» читаете, чтобы подколоть меня? – заметила Вера, расправляя пышные складки гобеленовой юбки и усаживаясь на диван.
– Мы не виноваты, что ты отдала предпочтение восточным языкам, – рассмеялась Лиза, – а сама... сама носишь одежду в византийском стиле, с кружевной тесьмой...
– Папе нравится! – похвасталась Вера. – Впрочем, и мне тоже... Давайте, читайте дальше!
– Нет, как-то все сбилось, – вставила свое словцо Лена, – может, лучше это... Велимира Хлебникова. Я его так люблю! – и начала с выражением читать:
– Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе – бег оленя
В каждом взоре – лет копья.
– Старье! – остановила ее Лиза. – Вот более свежее у Игоря Северянина:
– Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши...
Всё – душа, и ни души.
Всё – мечта, всё – божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
Лес – как сказочный камыш,
А камыш – как лес-малыш.
Тишь – как жизнь, и жизнь – как тишь.
Колыхается туман —
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман...
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша...
Ни души, и всё – душа!
Лиза читала так самозабвенно, что ее никто не остановил. И даже тогда, когда она закончила декламирование, а потом, после паузы, с особым надрывом произнесла последнюю строчку: «Ни души, и все – душа!», в гостиной стояла такая тишина, что слышно было шуршание Лизиной юбки из плотного шелка.
Хозяйка дома положила на стоявшую рядом тумбочку томик стихов, который все время держала в руках и прошелестела, двигаясь в сторону высокой этажерки, чтобы взять еще какую-то книгу, и в это время Вера заметила, что на тумбочке, рядом с Северянинским томиком, лежит тоненькая красная брошюрка. И стоило только дотянуться, как книжица оказалась в ее руках.
Лиза резко обернулась, словно увидев это спиной, и зловещим шепотом ужаленной змеи произнесла:
– Не трож-ж-жь! Полож-жь на место!
– И почему ж-ж-ж? – постаралась ей подражать Вера. – Это з-з-запретный плод?
– Это совсем другое, – спокойным, скорее, даже – отчужденным тоном произнесла Лиза. – Это от Вики Шторм...
И словно в завершение зловещей паузы задела плотной юбкой высокую, но очень узкую, а значит, неустойчивую, напольную вазу. Та резко поклонилась хозяйке и, падая на пол, не застланный ковром, издала многочисленные звуки дзинь-дзинь-дзинь...
– Всё – душа, и ни души! – вылетела запоздалая фраза из уст Леночки. – Неужели от самой Шторм?
Имя Виктории Шторм было, пожалуй, самым популярным в Санкт-Петербурге, да и не только. Слава о ней простиралась куда дальше территориальных границ города, потому что именно она держала самый модный салон и считалась, скорее, даже не мастером, а профессором проведения магических ритуалов, в том числе и спиритических сеансов.
У Веры дрогнула рука, и она чуть не выронила облаченную в гладкую красную кожу брошюру:
– Лизачка, ну пожалуйста... Давай посмотрим...
– Это нельзя просто смотреть! – заметила та. – Если уж открывать, то тогда идти до конца.
– Неужели сеанс? – ужаснулась Лена.
– А почему бы и нет? – ответила вопросом на вопрос хозяйка дома.
– Так нам же нужна спиритическая доска... – начала выискивать причины для того, чтобы отказаться от этой идеи, Лена.
– А я отлично помню, как она выглядит, – спокойно заметила Лиза. – Любой может нарисовать...
– Девочки, а давайте действительно попробуем, – окончательно развеяла сомнения Вера. – Пока еще не ночь на дворе... Вот и стол у вас круглый, как раз такой и нужен...
Вскоре подруги сидели за дубовым столом, посреди которого лежала наспех нарисованная Лизой «спиритическая доска»: в центре листа ватмана для рисовального альбома – пентаграмма в круге, по правую сторону которой – слово «нет», по левую – «да», сверху и снизу пентаграммы – буквы алфавита, слева и справа – цифры и неизменные справа вверху «Вход» и слева внизу «Прощай». Посередине листа Лиза поставила перевернутое блюдце.
– Чей дух выберем? – полушепотом спросила она, вглядываясь в центр стола, словно пытаясь запомнить творение своих рук.
– Наполеона! – не раздумывая, предложила Лена.
– Да ладно, причем здесь Наполеон, лучше кого-то из наших, да чтобы не так далеко был захоронен, – поправила ее Лиза.
– Например, Мамин-Сибиряк, всего несколько месяцев назад похоронили на Волковском... – продолжила рассуждение Лена.
– У него с головой что-то не так было, вроде – кровоизлияние в мозг, – возразила Вера. – Надо того, у кого и разум в порядке, и характер геройский, а натура авантюристическая, да и чтобы смог легко выйти из могилы...
– Ну тогда... генерала Василия Колчака! – осенило Лену. – Три дня назад похоронили... Свеженький... А какой герой! Кстати, а о чем мы его спросим?
– Как о чем? – удивилась Лиза. – Конечно же, о замужестве, кому из нас в этом году суждено будет замуж выйти и за кого!
На том и порешили.
– Дух генерала Василия Ивановича Колчака, вызываем тебя... – начала зловещим шепотом Лиза. – Дай знать, когда придешь!
На столе ничего не происходило. Блюдечко не двигалось, как бы ни напрягались пальцы девушек.
– Ты слышишь нас, дух генерала Колчака? – не сдавалась Лиза. – Ответь, если пришел!
И блюдечко сделало слабое движение по часовой стрелке, показывая первую букву имени – «в», явно, Веры.
– Скажи нам, дух Колчака, – продолжала Лиза, – и кто же будет мужем нашей Верочки?
Блюдечко продолжало двигаться, притормаживая на буквах, однако, общее слово так трудно было прочитать.
– Покой... – шептала Лиза, но ее было так слышно! – Аз... веди... есть... И что же это получилось? Паве... Девочки, неужели Павел?
– Т-с-с! – начала ерзать на стуле Вера и в это время... Блюдечко поехало дальше, словно передумало и решило выдать другой вариант.
– Мыслете! – продолжала почти беззвучно шевелить губами Лиза. – И-и-и... твердо...рцы... ну же, давай, давай остановись на «аз»...
– Девочки! Так это – Митра! – тоже шепотом, но каким-то зловещим, произнесла Леночка Протасова. – И кто среди знакомых носит такое имя? Давай, признавайся!
– Не знаю! – честно ответила Вера. Это слово стояло перед глазами, словно ослепляя разум. Даже первая указка на вроде бы Павла ушла на задний план, настолько показалось шокирующим именно Митра!
– Как не знаешь? – переспросила Лиза. – Или нет такого?
– Почему же нет? Есть... И знаю одного, правда, он – Бог Солнца...
– И где он живет? – прозвучал вопрос Лизы.
– В иранской и ведийской мифологии... – задумчиво ответила Вера.
– А-а-а, – разочарованно произнесла Лена, явно намекая, что их подруга настолько одержима «персидскими мотивами», что даже за спиритическим столом мысленно крутит блюдце в свою сторону. – Ой, смотрите, девочки! А блюдце остановилось на слове «Прощай»! Что бы это значило?
– То и означает, – задумчиво произнесла Вера, – расставание навеки. Или на века...
