Текст книги "Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Глава 20.
Кондратьев не очень-то спешил уходить. Он дождался, когда Вера откроет дверь, чтобы убедиться, в том, что пришла Лиза, а не кто-то другой. Нет, Веру он, конечно же, не ревновал, но ведь... считал пока своей невестой. А что? Предложение сделал – согласие получил! А капризы девушки, частая смена ее настроения... Это – второстепенно! Такие мелочи – не самое важное в облике женщины и присущи буквально всем обольстительницам, хоть и в разной степени. Главное – черты характера, манеры поведения, наконец, внешняя «упаковка»... Как же без нее?
Странно, но голоса Лизы он не услышал. Кто-то очень тихо разговаривал с Верой, а точнее, сказал ей всего пару слов. Их невозможно было разобрать, так как именно в это время в приоткрытое окно, выходившее на улицу, проник раздражающий звук клаксона автомобиля. «Фу-ты... – подумал Кондратьев, – угораздило кого-то!»
– Спасибо, что доставили! – ответила Вера.
«Интересно, что ей там принесли? Заказ от модистки? Книгу?» – вьющаяся вьюном мысль не давала покоя Павлу до тех пор, пока Вера не вернулась в гостиную.
– Лиза не пришла? – как можно беспечнее спросил Павел, не опускаясь до мужицкого «Кто там приходил?»
– Нет! Принесли корреспонденцию... А Лиза будет с минуты на минуту, так что...
– Да-да, я уже ухожу!
Он неторопливо поднялся с дивана и подошел к Вере, по-дружески обнял ее:
– Сегодня уезжаю. Скорее всего, до сентября... Так что не говорю «прощай», а только «до свидания»! До нашей счастливой встречи!
«Да-да, – подумала она. – Вот сейчас особенно четко слышится стекло в голосе... Вроде бы – искренность, но в то же время – безразличие...А ведь сказал примерно то, что и Николя!» И Вера в ответ на эту фразу лишь усмехнулась.
Он спешным шагом вышел из дома Арзамасцевых, не оглядываясь. Однако... не успел миновать арку перед парадным, как... увидел Лизавету. Она шла в воздушном небесном платье, складки которого развевались от легкого июльского ветерка, с раскинутым над головой таким же голубым зонтиком.
– Павел? – приостановилась и удивленно вскинула темно-коричневые дуги бровей. – А ты ведь... в экспедиции...
– Вот... приехал всего на денек!
– Проведать Веру?
– Конечно!
– О-о-о, истинный рыцарь! Не много найдется кавалеров, чтобы на свидание в такую даль приезжали! И как? Все нормально?
– Да!
– Тогда до встречи! Увидимся!
Они уже пошли каждый своей дорогой, когда Кондратьев, чуть замешкав, остановился.
– Лизанька!
– Да-да! – обернулась она.
– Подожди...
– Что, Павел?
– Мы с тобой друзья?
– Без спора!
– Можешь изменить свой маршрут? Думаю, с Верой у тебя сейчас не самые неотложные дела, а у меня вечером поезд...
– Ты что-то хотел?
– Да. Давай навестим Полину! Я ведь ее с тех пор ни разу не видел...
Лиза в растерянности остановилась, раскрытый зонт над ее головой сделал несколько вращательных движений то в одну, то в другую сторону, словно повторяя сбивчивые мысли своей хозяйки.
– Полину? – переспросила она. – А впрочем, почему бы и нет...
***
В больнице пахло чистотой и стерильностью. От белого цвета на стенах, на медперсонале и даже – на первом же букете цветов, который они увидели в приемном покое, в глазах рябило. Может быть, потому, что именно белый цвет состоит из всех цветов радуги? По крайней мере, так утверждают ученые. Кондратьев бросил взгляд на вихрастого паренька, державшего этот ослепительный букет. «Боже! А мы ведь даже цветы не купили! Как сели в машину возле Вериного дома, так и приехали сюда – с пустыми руками!» – пронзила острая мысль.
Парень сидел на жестком диванчике, понурив голову, какой-то вовсе не радостный.
– Что-то случилось? – участливо спросил его Павел, присаживаясь рядом.
– Бабушка умерла... А я вот пришел ее поздравить.. Сегодня именины у нее...
– Не Анной звали? Сегодня у них День Ангела.
– Анной... А вы к кому?
– К... девушке... – он чуть было не сказал «к невесте», но вовремя остановился.
– И – без цветов? Так возьмите мои! – и парень вложил свежий букет в руку Кондратьева.
– Как-то неудобно... – пробормотал тот, но с удовольствием принял несостоявшийся подарок для старушки.
Они дождались старшую медсестру, которая отлучалась буквально на пару минут со своего поста, и та проводила их в палату.
...Ее кровать стояла рядом с окном, а вплотную к ней – невысокая тумбочка, чтобы удобно было дотянуться, не вставая. Именно на тумбочку и бросил свой первый взгляд Кондратьев, переступив порог палаты. На ней стояло металлическое блюдечко, по которому бегали лучи солнца, создавая зайчиков.
– Ты? – удивленный голос Полины первым перерезал застоявшуюся тишину помещения. – Вот не ожидала!
Он не увидел своей Полины – с искрами веселья в бездонных голубых глазах, со счастливой улыбкой на ярких соблазнительных губах и в пурпурном золотистом наряде на точеном теле. На кровати, среди белого постельного белья, лежала такая же белая, с многочисленными бинтами на голове – незнакомая ему девушка. Повязки прикрывали и ее лицо, так что невозможно было уловить мимику, и только по интонации голоса можно было определить ее настроение. Скорее всего, жизни этой девушки уже ничто не угрожало. Находилась она в состоянии душевного равновесия, это бесспорно. И казалась не просто спокойной, а – даже уставшей от этой безмятежности.
– Как ты?
Первая фраза, слетевшая с губ Павла, показалась ему затертой до неприличия, и он тут же как можно естественнее сказал другую:
– Рад тебя видеть, Полина!
– Даже так? А ты, Лизавета? Тоже рада? – она устремила свой пронзительный пристальный взгляд в свою подругу, которую видела всего один раз после аварии.
– Конечно, Полиночка! Знаешь же, сколько у меня хлопот!
Он подошел поближе к ней и положил цветы на тумбочку:
– Это тебе! Выздоравливай! Да... А может быть, чем-то помочь? Лекарствами какими или еще чем...
– Все у меня есть, не беспокойся! А за цветы спасибо!
Она протянула руку, дотронулась до ближайшего длинного стебля с аккуратными зелеными листиками и бережно отделила от него один цветок:
– Люблю садовую ромашку! Она такая застенчивая...
И молча начала отрывать лепестки, видимо, гадая, «любит» – «не любит».
– Не любит! – с сожалением, по-театральному, объявила результат. – Так и думала! Другого и не ждала...
– Я ведь сейчас в экспедиции... – он не сводил взгляда с ее синих глаз, которые казались сейчас еще больше, но без того самого огня, что горел когда-то. – Вот сегодня заехал по делам, а так... до начала учебного года буду на Урале...
– Понятно! – Полина отвела глаза. Она смотрела уже не на цветы, а на металлическое блюдце, окантованное фантастическими животными, замершими в неестественных позах.
– Павел, ты не опоздаешь на поезд? – нашла выход из затянувшейся ситуации Лиза.
И он живо поддержал ее:
– О, да! Надо поспешить! Выздоравливай... дорогая! Вернусь из экспедиции – обязательно навещу!
Они вышли из здания больницы, из этого замкнутого, дущащего своей костлявой рукой пространства. В лицо ударил свежий бриз со стороны Екатерининского канала, с той самой стороны, где жил Кондратьев. Он наполнял безжизненные клеточки новыми силами и новым смыслом.
– Поедем ко мне! – он взял ее за руку, свободную от зонта. – Только прошу, не задавай мне никаких вопросов! И тем более – по поводу Веры или Полины... Просто скажи «да» или «нет». И я пойму.
Лиза опять покрутила зонтом, словно гадая на ромашке – «любит» – «не любит»:
– Хорошо. Я скажу «да»!
***
Когда ушел Павел, Вера достала из прорезного кармана, из складок платья, письмо. Его написал Арбенин еще в первую неделю экспедиции. Устроилась в кресле-качалке и начала читать.
«Не думал, милая Верочка, насколько ты станешь мне близкой именно сейчас, когда так далеко от меня... Всегда считал, что расстояние отдаляет людей, а оказалось наоборот: чем дальше дистанция, тем кажешься мне роднее и ближе... Вот сейчас вернулся в гостиницу после тряски на повозке, нескольких километров пешим ходом – по курганам, по лесу и вязкому берегу речки и нет бы отдохнуть – ноги не держат, а рука тянется к листку бумаги.
Мысли мои птицами летают над головой, трудно их собрать, потому что виноват перед тобой. И даже не один раз... Сейчас вот жалею о том, что отдалился от тебя перед поездкой – хотел подготовиться к экспедиции, чувствуя ответственность руководителя. Однако, грешен, сам, и без боя, сдал бразды правления Кондратьеву. Ты поймешь меня, когда приеду и подробно расскажу, почему я это сделал. А сейчас только скажу, что – ради тебя, точнее, ради продолжения наших отношений. Будь по-другому, ты начала бы меня презирать за то, что испортил себе карьеру...
Однако, потом об этом, потом, родная...
Да, я очень жалею о том, что не настоял на свадьбе в июне. Но... мне показалось, что и ты хотела взять тайм-аут...
Верочка! Может, из-за того, что мы в разлуке, снятся мне не самые приятные сны. На сердце – тревога, как будто впереди – что-то ужасное! Боюсь ли я этого? Не знаю. Но – чувствую приближение неизбежности... Да, если до тебя дойдут какие-то скверные слухи обо мне, не верь никому на слово! Есть люди, готовые облить меня грязью... Вот вчера пропал в экспедиции один камень, амазонит, и некто подбросил его мне. Думаю, что этот некто сделает еще какой-нибудь шаг, чтобы опорочить мое имя. Еще раз прошу: не верь никому, что бы ни случилось!
С надеждой на очень близкую встречу, твой Николай».
Она свернула листок бумаги и сунула его снова в карман. «Эх, Николя... – тоже птицей, только уже бескрылой, трепетались ее мысли. – Не повернуть время вспять, не изменить вчерашний день! Я вот тоже грешна перед тобой!»
В прихожей послышались голоса. Вера встала с кресла и подошла к двери. Так задумалась, что не заметила, как пришли родители.
– Верочка! – голос отца оторвал ее от тяжелых дум. – Ты где? Мы уже вернулись!
Она вышла в холл и бодрым голосом, словно ничего и не случилось, громко сказала:
– Чудесно, папочка! И как там, у Строгановых?
– О, у них все так же замечательно! Давно мы с мамой не выходили в свет!
– А почему? Да потому, что расколол свое сердце надвое: половинка – в Санкт-Петербурге, а вторая – в Афинах! – Любовь Ильинична произнесла эту фразу без ворчливости и чувства обиды, потому что давно с этим смирилась.
Вера совсем близко подошла к родителям:
– Как я счастлива, что у меня есть вы! А ты, мамочка, прости меня, что последнее время немного отдалилась... Конец учебного года... Нет, даже не это – я очень переживала за наши с Николаем отношения, а вот сегодня... получила от него письмо...
– Вера, милая, поздравляю! – Любовь Ильинична тепло обняла ее и прижала к себе.
Глава 21.
Старожилов прогуливался по перрону и нервно поглядывал на часы. До отправления поезда оставалось не больше десяти минут, а Кондратьева все еще не было. «Руководитель экспедиции – а ведет себя как мальчишка! А если опоздает? И куда же он мог еще зарулить, если не к даме? – размышлял пермский географ. – А еще меня приглашал к себе... А сам, поди, только и думал,чтоб я отказался...».
Он еще раз посмотрел на часы и подошел поближе к вагону. Что делать, если не придет? Ехать? Да, ехать в любом случае надо. Экспедиция перед дилеммой: почти как перед приговором «казнить нельзя помиловать»... Вот и сидят люди в ожидании: продолжать работу или возвращаться домой.
– Антон Федорович! – прервал его размышления Кондратьев. – Я уже здесь!
Он шел торопливым шагом, почти бежал, со стороны здания вокзала.
– Да что же это вы, милостивый Павел Ильич? Я тут испереживался... Думал, один поеду...
Его голос потонул в гудке паровоза, и географ только махнул рукой и вскочил на подножку, обхватив свободной рукой небольшой дорожный баул.
Кондратьев, запыхавшись от пробежки, последовал за ним.
Миловидная женщина в униформе только покачала головой, разглядывая двух разных по возрасту пассажиров – один уже степенный, в возрасте, с профессорской бородкой, другой – намного младше, скорее, ему нет и сорока, но оба такие благопристойные, видать, из ученых или депутатов.
– Поторопитесь, господа... Поезд уже тронулся... У вас какое купе?
Она проводила их на свои места и пожелала счастливого пути.
– Уф! Наконец-то! – Кондратьев плюхнулся на сиденье и на минуту закрыл глаза, наслаждаясь мерным стуком колес. «Тук-тук-тук» – издавали они короткие, отрывистые звуки, сначала – редкие, а потом все более учащающиеся.
– Говорят, поездки поездом – лучшее лекарство от стресса! – произнес он, не открывая глаз.
– Да-да, конечно! – поддержал его Старожилов. – Не знаю, излечусь ли от такого шока, который только что пережил, до прибытия в Пермь?
– Все проходит... – задумчиво произнес Кондратьев, и непонятно было, комментирует ли он слова коллеги или же размышляет о своем.
Повисла пауза. И пермский географ, чтобы заполнить ее, а заодно и подтвердить свои догадки, спросил:
– Так вы, Павел Ильич, видимо, с дамой встречались?
«И не с одной! А с тремя! – стучало в висках санкт-петербургского франта, но он сдержал эмоции:
– Да. Думаю, вернувшись из экспедиции, сыграем свадьбу!
– Даже так?
– А почему бы и нет? Я ведь в том возрасте, когда позади мальчишеские лихачества и... хочется стабильности...
Он открыл глаза и, устремив на своего собеседника пронзительный темный взгляд, задал бесцеремонный вопрос:
– Вот вы, Антон Федорович, в каком возрасте повели свою возлюбленную под венец?
– О, как театрально вы назвали наше простенькое бракосочетание... – скромно заметил тот. – Не скрою, что намного младше был вас.
– Вот видите! А я уже жених-переросток...
– Ну почему же... Есть и те, кто женятся гораздо позже...
Видимо, Старожилов не прочь был рассказать случай из жизни какого-то родственника или знакомого, но Кондратьев резко перевел тему разговора:
– Так вы сегодня весь день провели в тени музеев и библиотек, не правда ли? И есть ли какие успехи?
– Да, конечно... – Антон Федорович пригладил бородку, словно настраиваясь на новую волну разговора. – Мыслей много, даже теряюсь в их объеме...
– А мы ведь не торопимся, правда? Дорога дальняя, так что выкладывайте, дорогой коллега, все, что посчитали важным... А потом сообща подумаем над этим...
***
В купе постучали. Проводница решила узнать, не нужно ли чего господам, может, хотя бы чаю или чего более существенного из ресторана, тем более что давно пора и поужинать. Но ученые пока не собирались прерывать свой разговор и вежливо отказались.
– Я, вообще-то, к вашему сведению, Павел Ильич, специалист в области экономической географии. Изучал географию мирового хозяйства и Российской империи, естественно... А прикреплен к экспедиции, потому как тема народонаселения в зависимости от природной среды для нее тоже одна из насущных...
– Вы изъясняетесь, как на симпозиуме! – оборвал его Кондратьев. – Нельзя ли попроще? Что конкретно вы имеете в виду?
– А конкретно – то, что не являясь специалистом в области физической географии, я, тем не менее, пришел к довольно интересным выводам...
– Да не тяните же! И к каким же выводам? – Кондратьев горел нетерпением. В его глазах, до этого не выражавших эмоции, даже мелькнул огонек.
– Не торопите! Иначе собьете меня с мысли!
– Ну хорошо– хорошо...
– Так вот. Отгадку исчезновения людей в пещере нужно искать в области землеведения и ландшафтоведения... – Старожилов смотрел в глаза собеседнику, а тот не отводил взгляда.
– Вы опять за свое?
– Павел Ильич! Вы просили вывод – я его вам дал!
– Ладно... – Кондратьев, задумавшись, перевел взгляд в окно. Там мелькали лиственные деревца, приосанясь на косогоре. А вот вдали показалась деревенская церквушка, блеснув куполом в лучах заходящего солнца. За ней – выпасные луга... Пейзаж словно в тумане, едва проглядывался сквозь сумерки.
– Я ведь и сам бывал в этой пещере... – продолжал Старожилов. – Правда, давно, но ведь видел ее своими глазами, что очень важно. Так вот, подумайте... Там, под землей, есть и галереи, и внутренние залы, и гроты, и озера, и – реки... По сути, целый живой организм! Я внимательно изучил карту пещеры, которая, кстати, не очень-то и внушает мне доверие...
– А что в ней не так? – напрягся Кондратьев.
– А то, что эту карту делали специалисты не вчера! А если учесть, что в пещере столько ходов и источников воды, нетрудно представить себе, что текущая где-то там, далеко, река сегодня возьмет да повернет в другую сторону – сюда, если здесь почва осела или же стала мягкой... Так что подумал я – карта эта могла и устареть...
– А что особенно вас насторожило? – Кондратьев любил конкретику, а не общие рассуждения.
– Например, я обратил внимание на то, что рядом с водопадом возле камня, к которому вы и шли по двум галереям, находится целая карстовая речка. Это ведь столько воды! А если сезон дождей? Река может подняться и даже изменить русло...
– Сейчас – сухой месяц.
– Да. Но река могла повернуть свои воды три месяца назад! И еще! – Старожилов потрогал заросший подбородок. – Чуть выше водопада обозначен на карте маленький ручеек... Так ведь?
– Что-то не помню... .
– Да, конечно, на такую мелочь вы и не обратили внимание. А вдруг сегодня этот ручеек стал рекой? И стал притоком большой карстовой реки!
Теперь смотрел в окно Старожилов. Из сплошной темени появились столбы верстовые... Значит, скоро станция... Наконец, он оторвал взгляд от окна:
– Кстати, Павел Ильич! А вы не забыли главное? Пещера эта – карстовая известняковая и – двухъярусная... До сих пор вопрос совокупности явлений, благодаря которым... растворяются горные породы и появляются в них пустоты, не изучен в полной мере. Так что думаю... в таком сложном организме могут появляться и новые пустоты или...
– Неужели хотите сказать, что могут засыпаться породой – старые? – Кондратьев даже не произнес, а прошептал эту страшную догадку.
– Вот именно! – поднял палец в потолок Старожилов. – Чтобы разгадать причуды творца, нужно быть отличным почвоведом!
– Постойте, так у нас Арбенин – ландшафтник... А Сибирцев – вообще геоморфолог, он выступал в печати со статьями о происхождении и истории развития горных пород на примере...
– Тогда отлично! Они сами смогут выйти из лабиринта, если применят свои знания... Ведь разгадка находится у них под ногами!
– Вы так думаете?
– Я в этом уверен! Если...
– Что? – Кондратьев напрягся, пытаясь уловить, какое исключение имеет в виду Старожилов.
– Если, конечно, с ними не произошло самое страшное... – теперь уже прошептал пермский географ.
Да, действительно, подъезжали к станции, скорее, к полустанку. Значит, остановка не более трех минут, а может, и того не будет.
– Подождите, Антон Федорович, а вы ведь собирались в минералогический музей...
– Там я тоже был.
– И что же?
– В пещере есть сталагмиты, состоящие из рыхлой ярко-красной глины и покрытые сверху тонким слоем кальцита. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Пока нет... – Кондратьев положил кисти рук на столик, словно демонстрируя отполированные аккуратно подстриженные ногти.
– Такой же хрупкий кальцит может покрывать временно возникшие над нижним ярусом грунтовые площадки. И если наступить на такую – можно провалиться. Вот я о чем! Он сделал паузу, копаясь в своем саквояже.
– Вы что-то потеряли? – участливо поинтересовался Кондратьев.
– Нет. Хочу показать вам образец пещерного жемчуга. Приобрел по случаю... Точнее, ма-а-а-ленькую жемчужинку дал мне хранитель, когда я рассказал об экспедиции... короче, о том, что у нас потерялись люди...
– Давайте же!
Пермский географ, наконец, достал холщовый мешочек и осторожно выложил на столик камушек овальной формы размером с бусинку, мерцающий бледно-розовым светом.
– Розовая дева! – восторженно воскликнул Кондратьев. – Я ведь видел ее фигуру!
– Не торопитесь! Это обман зрения! – по-мальчишески задорно произнес Старожилов. – Жемчуг кремового цвета и кажется розовым именно под светом лампы. А в пещере дева действительно розовая, но... Вы ведь не думаете, что она жемчужная? Нет и нет! Из красной глины, покрытой тем самым кальцитом! Если недалеко от исчезновения людей была такая дева, то, значит, такой же состав почвы находится и рядом – в галерее, по которой и пошли они...
– Сколько, однако, загадок таится в этой пещере... – Кондратьев положил на ладонь пещерную жемчужину и внимательно разглядывал ее.
«Как же не заметил такое диво, когда шел по пещере? А может, красота дается в руки не каждому?» – рассуждал он, пока его мысли не перебил самый что ни на есть рядовой вопрос коллеги:
– Вы ужинать-то будете? Или сыты моими россказнями?
