Текст книги "Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава 29.
После разговора с Верой Павел положил трубку и в сердцах стукнул кулаком по столу. Фарфоровая статуэтка придворной дамы в пышных нарядах еще прошлого века тихонько дзинькнула, предупреждая о своей хрупкости. Тьфу ты! Бить безделушки, как и посуду – признак плохого тона! Но как? Как можно сдержаться, когда в жилах так и играет яростная злость? Вот сейчас бы сгрести в охапку весь этот фарфор да запульнуть его во-о-н в то зеркало! То самое, в котором любовался своими румяными щечками! Да, если б не знать, что этот фарфор – старинный!
Он быстрым шагом прошел в спальню и завалился поверх темно-коричневого покрывала из плотного шелка. Вот так, в чем был: в длинном банном халате, под который еще ничего не успел надеть. Вытянув ноги, тупо смотрел на потолок, словно пытаясь там, как на белом листе бумаги, что-то прочитать.
Мысли судорожно бегали туда-сюда. Если Вера любит Николая, зачем тогда приходила к нему, Павлу? Да и ведь никто не тянул ее тогда за язык – дать согласие на брак! Могла бы пожеманничать немного, как это обычно делают другие, мол, нужно подумать... так нет – с ходу согласилась! И что? Сейчас говорит, что это был сон. Какой сон, когда он в тот момент обнимал ее? И еще чувствует теплоту ее тела...
Больше всего напрягало даже не то, что произошел вот такой казус. Нет! А то, что он случился именно сейчас, когда Кондратьев особенно нуждается в поддержке. Не в мужском плече, хотя... и от него бы тоже не отказался, а в нежной женской ручке, которая бы приласкала его. Как нужна женская теплота! Именно сейчас! И как же это не повезло ему с Полиной? Если б не попала в аварию, глядишь, и не возникло бы сейчас вот такого нонсенса. Лизавета? Нет, она не для брака. И зря он тогда ее... нужно было оставить дружеские отношения, а то ведь еще представит себя в супружеской спальне...
Ну почему? Почему именно сейчас отказала Вера? Когда на горизонте появилась какая-то... неопределенность! И эта злодейка испытывала его нервы, напрягала как только могла! Что будет завтра в университете? По головке точно не погладят! А если уволят? Да еще и не дадут хорошей рекомендации в другие учебные заведения?
Постепенно мысли о Вере начали уходить на второй план. А на переднем фланге стояли, ощетинясь остриями копий, думы о карьере. Иностранцев требует подробности. Его не удовлетворят ответы «да» и «нет». Надо же, как в детской игре-считалочке – «да» и «нет» не говорить! Значит, нужно тщательно продумать каждое слово, ведь сейчас даже один звук, ненароком оброненный, может выступить против.
Павел резко встал с кровати. Надо же – в голову пришла гениальная мысль. Вот что значит получить встряску! Обычно это и дает волю дремавшим намерениям. Он прошел в кабинет и начал рыться на полке книжного шкафа. Да где же это? А, вот! Взял старинную книгу и журнал, слегка потертый, но вполне читаемый и... завалился на кровать. Есть время подумать. И его надо использовать.
***
Кондратьев и Скорожитовский не сводили глаз с профессора Иностранцева. Тот жестикулировал указкой, то пытаясь проткнуть географическую карту – ее повесил специально на доску для этого случая, то направляя ее в ученых. Да он ею размахивал как заядлый фехтовальщик! Еще немного – и будут вместо незадачливых путешественников лежать два трупика!
– Я, братцы – геолог, и спелеологию тоже учил! Но и вы ведь – не гимназисты! Историки, географы, ландшафтники... Скажите-ка мне на милость, вот получили на руки карты пещеры и... что? Не изучили как следует? Сразу пошли на амбразуру? Кто-нибудь обратил внимание на то, что пещера – кар-сто-вая? Еще раз повторяю: карстовая! Значит, зыбкая как холодец! Значит, идти нужно в связке!
– Да туда даже туристы захаживают, и... без снаряжения... – вставил оправдание в образовавшуюся паузу Кондратьев. – Не было там никогда такого...
– А это, понимаете ли, такая особенность стихийных бедствий! – перебил его профессор. – Вчера не было землетрясения, а сегодня так тряханет, что похоронит целый город! Спал вулкан тысячу лет, а сегодня – проснулся!
Он замолчал и, положив указку на стол, еще раз посмотрел на карту.
– Обратили внимание, с какой стороны входа в пещеру... река протекает? Может, подземные воды впадают в наземные? Или... где-то есть еще один выход из подземелья?
– Мы ведь, Александр Александрович, всю округу прочесали... Ничего такого и в помине нет. – Кондратьев пытался смягчить удары, а сам лихорадочно продумывал, когда же наступит благоприятный момент для его удара.
– Хорошо! Людей вы не нашли! Ни живых, ни... Боже, нельзя так даже думать, не то что – говорить... Как такое может быть? Или – людей засыпало? Не видели где оползня?
– Да все там без изменений! – в голосе Кондратьева проскользнула нотка раздражения. Слабенькая такая... но все же.
– Думаю, если бы что плохое случилось – нашли бы вы какой-то предмет... кепку, вещмешок... так ведь? – Иностранцев вопросительно смотрел на Скорожитовского, и тот живо продолжил мысль..
– Вот именно! Могли они тогда фонарь обронить или... сапог... я помню, у этого... Сиротина... сапоги были велики. Так что вполне мог потерять... но ведь, поверьте, даже пуговицы не нашли...
– Да, меня тоже это настораживает, – профессор резко поднялся со стула и начал ритмично прохаживаться перед столом. Затем он так же резко остановился и выдавил из себя тот самый злополучный вопрос, на который у Кондратьева ответ был уже заготовлен:
– Ваши заключения!
– Я вот подумал, Александр Александрович, и пришел к мнению, что... преподаватели... сбежали!
Кондратьев бросил взгляд на Скорожитовского и в легком кивке прочитал поддержку.
– Как это? – переспросил Иностранцев.
– Очень просто! Когда мы из зала с розовой девой пошли по разным разветвлениям – мы – по правому, а Арбенин – по левому, никто из нас ведь уже не возвращался назад... Так что... арбенинцы могли сделать вид, что пошли по галерее, а сами... спокойно вернулись в розовый зал и вышли из пещеры... там же, где и вошли... Ну, а потом... День только начинался. До ночи – далеко! Могли спокойно дойти до Ныроба, а оттуда – на подводе – дальше...
– Вы о чем говорите, Павел Ильич? Зачем этим людям нужно было куда-то бежать? Они что, преступники?
– В какой-то степени – да!
– Это вы о чем?
– О том, что Арбенин – вор! Любой сотрудник экспедиции может подтвердить, так ведь, Леонтий Иванович? – и посмотрел на него своим испепеляюще-черным взглядом.
– Да-да! Я свидетель кражи амазонита. Его в Ельниках нашел биолог Борисов и вручил Кондратьеву, как начальнику экспедиции. Так он его... украл! На следующий день мы обыскали...
– Ну вот, до чего дошли сегодня ученые... – Иностранцев сокрушенно покачал головой. – Ладно... и что?
– Все видели, что камень лежал на полочке... в его комнате...
– И Сибирцев с Сиротиным тоже видели? – лицо профессора помрачнело.
– Да. И они – тоже.
– Так на кой ляд тогда эти двое побегут с вором? Не вижу логики.
– А Сибирцев еще там его выгораживал, говорил, что доверяет ему... Но мы ведь изобличили их тайный союз...
– Союз? Опять загадками говорите! Давайте уж лучше аргументировать! Что там за союз такой?
– Арбенин с Сибирцевым решили вдвоем провести иследование по фигуркам звериного стиля, ну... по Спицынской методике... и... – Кондратьев сделал паузу, чтобы глотнуть свежего воздуха – так все сперло в груди от волнения. – И опубликовать эту работу, минуя наш университет.
– Вот оно что! – Иностранцев совсем помрачнел. – Допустим, эти двое спелись. А Сиротин при чем? Его карьера незапятнанная, да еще и вся впереди... Ему-то зачем беглецом становиться?
– Думаю, что он стал свидетелем какого разговора, так что пришлось его и с собой потянуть. А может, пряником поманили, мол, в Германии столько возможностей для молодых специалистов.
– В Германии?
– Ну да! Я думаю, что они в Германию бежали!
– Позвольте, Павел Ильич, что-то ваши доводы... пишете как вилами на воде... Германия-то тут при чем?
– Я вот с собой кое-что прихватил... – Кондратьев положил на стол журнал – его он купил в прошлой поездке, когда стажировался. – Вот, видите, здесь огромная статья о находках в Российской империи – в Сибири и на Урале... Так что ученый оттуда, да еще и с ценным материалом за пазухой... может в Германии пригодиться.
– Странно... Иностранцев даже замолчал. – Такого поворота я вообще не ожидал. И что, у них есть что-то ценное?
– Да. Есть. Я, как руководитель экспедиции, тщательно готовился к ней и вот на что обратил внимание... Арбенин проявил какую-то... одержимость... он с утра до вечера проводил время то в читальном зале, то в минералогическом кабинете... Я уже тогда подумал, что он затеял что-то... может, и аферу какую...
– Это что же – преступление – получать знания? —усмехнулся профессор.
– Конечно нет! Но если представить, что с кем-то из заграничных сообществ была у него договоренность...
– Шпионить? – прыснул Иностранцев.
– А почему бы и нет! И вообще... – Кондратьев поправил острые уголки белого ворота рубашки. – Это я о теоретических знаниях. Он очень хотел быть подкованным, думаю, потому, чтобы выступить на симпозиуме, а может, и в журнале...
– Мы много чего и не видели! – поддержал разговор Скорожитовский. – Например, в пещере они могли найти жемчуг или... зуб мамонта, но вот книга Спицына... эти... «Шаманские изображения»... Лично я ее видел! И слышал, как он хвастался перед Сибирцевым, что приобрел ее по случаю... А после этого... Они вдвоем с Сибирцевым обсуждали тайный план...
– Нет... – профессор вскинул густые широкие брови, и на его лбу появились продольные морщинки. – Не верю, что такой тихий, уравновешенный преподаватель...
Вот он, вот он – этот момент, когда можно грести в свою сторону! Кондратьев чуть не поперхнулся, поспешив выдавить из себя:
– Это вы о нем говорите – «тихий»? Да он же – революционер?
– Что? – профессорские брови вытянулись в единую линию – настолько глубокими стали поперечные складки между ними. – Это вы о чем?
– Мы ведь вместе с ним работали в девятьсот пятом в этом университете, – спокойным театральным голосом начал Кондратьев свой рассказ, отложенный на «черный день». – Так вот, он проявил себя как бунтарь и даже выступал на студенческой общеуниверситетской сходке. После чего, конечно, уволили... за разжигание революционных настроений...
– Восстановили?
– Да. Уже после принятия новой конституции...
Кондратьев выдохнул. Фу! Кажется, все сказал! Сердце билось учащенно – на кону стояла его судьба.
– Вы, Павел Ильич, конечно, понимаете, насколько серьезны выложенные вами факты? Все, что касается девятьсот пятого года, конечно ж, могу проверить... и не дай Бог – оговорили человека! А вот что насчет тайных планов...
Он пристально посмотрел в глаза, спрятавшиеся за огромными линзами очков:
– Леонтий Иванович, – вы человек серьезный и... уважаемый в университете. Да и старше Кондратьева. Негоже в вашем возрасте было бы плести паутину...
– Что вы, Александр Александрович! Я ведь и поклясться могу, что на самом деле слышал их разговор. Они собирались сами провести это исследование... по шаманизму...
– Н-да-а... какое пятно на репутацию университета!
***
Этот нелицеприятный диалог с профессором воспроизвести сейчас слово в слово, конечно же, невозможно. Некоторые выражения, нет, не матерные, Боже упаси, Кондратьев просто-напросто пропускал мимо ушей. К чему лишние эмоции, когда в голове созрел грандиозный план? Он и сам уже начал верить в то, что Арбенин направил свой взор в Германию. Почему именно туда? На этот вопрос он сам себе и отвечал: во-первых, зависть заела по поводу того, что Кондратьев именно там и стажировался... Ну, а во-вторых – в этой стране было как-то последнее время неспокойно. В печати появлялись статьи о том, что немцы... нет, в своей стране они навряд ли революцию совершат... хотя, кто их знает – народ горячий. А вот вмешаться в дела какой другой страны – это вполне возможно. Так что Арбенину со своими революционными взглядами самое место – там.
Они вышли из университетского холла с застоявшимся запахом краски – видимо, где-то в аудитории наводили лоск к началу учебного года и шагнули под горячие солнечные лучи – оно стояло в зените. И – жарило, словно вкручивало в мозги шурупы.
– Леонтий Иванович, давайте-ка посидим где-нибудь в маленьком ресторанчике, подумаем, что к чему, ведь мы с вами теперь... – у Кондратьева так и вертелось на языке то самое выражение, когда-то оброненное Скорожитовским – «в одной лодке», но оно ему не нравилось с самого начала.
– С удовольствием!
– Кстати, как Наталья поживает? Привет от меня ей передавайте!
– Спасибо! Передам, когда вернется.
– А что, она в отъезде?
– На термальных водах.
– И где, интересно?
– В Бад Эмсе! Что ей одной сидеть? Я ж в экспедиции...
– Да, мы с вами сейчас... в экспедиции...
Кондратьев поморщился. Надо же, каждую минуту напоминает ему об этом, давит на больное место. Сделал небольшую паузу и выдал:
– Так в Германии сейчас неспокойно!
– Это вы, Павел Ильич, такую легенду придумали! На самом деле там вполне... благопристойно...
Его собеседник подтянул к глазам слегка сдвинувшиеся на нос очки и посмотрел на Кондратьева через свои мощные линзы:
– Да... а вы ведь вроде бы тоже жениться собирались?
– Вот именно! Собирался... до экспедиции. А сейчас – раздумываю... С этим делом спешить не нужно!
Н-да-а, не рассказывать же сейчас этому бурундуку, что невеста выставила вон! У нее, понимаешь ли, настроение изменилось, пока жених уральские земли сапогами мерил!
***
Они зашли в ближайший ресторанчик и устроились за столиком рядом с окном. Надо ж, не подумал... Именно здесь сидел он тогда с Арбениным, «покупая» у него возможность возглавить экспедицию. Эх, если бы этого не произошло, сейчас бы беззаботно гулял... да и с Верой бы все сложилось по-другому. А кто знает заранее, что произойдет с ним завтра? Говорят же о какой-то там соломке, чтобы подостлать...
Аппетит отсутствовал у обоих. Но чтобы официанты, да и харчующиеся – не пялили глаза на двоих посетителей, одетых как на международный симпозиум, но попивающих постный чай, пришлось кое-что заказать. Вон тот, напротив, с пышными усами и рыжей шевелюрой, так и стреляет в их сторону своими зенками. И что у него на уме? Сам, поди, в театре работает, а может – клоун, усы как будто приклеенные...
– Так вы отбивную телятину будете или нет? – официант никак не мог записать заказ.
Думает, небось, вот странные господа, пришли вместе, а сами друг с другом не разговаривают и только с интересом разглядывают посторонних. И Кондратьев перевел рассеянный взгляд на меню:
– Нет, пожалуй, нам что-то полегче... Вот если... жульен из кролика с опятами...
Пока там кролика будут забивать, разделывать и варить, можно любой план составить, в том числе – и наполеоновский.
– Леонтий Иванович, – начал разговор Кондратьев, – надеюсь, вы понимаете, насколько серьезен вопрос? На кону – не только моя репутация, но и ваша!
Он положил кисти рук на край стола, застеленного белой скатертью, и бросил взгляд на свои ногти. Вот теперь кажется, что ничего не изменилось, что все было так, как... до этой чертовой экспедиции! Отполированные ногти блестели даже под тусклым освещением зала.
– Пусть не смущает вас, что Иностранцев взял паузу! Должен же он проверить некоторые факты... да обдумать вопрос. Куда денется? Наши... аргументированные доводы примет как миленький! Или вы с этим не согласны?
– Нет-нет, что вы! Мое мнение вам давно известно! Лишь бы...
– Что-то все-таки беспокоит?
– Да говорю, лишь бы арбенинцев не нашли раньше времени?
– Ну, время-то у нас есть, и оно играет на нас... Думаю, с каждым днем все меньше шансов найти... этих... беглецов... А о каком времени вы сейчас сказали?
– О том самом, когда... результаты наших исследований будут опубликованы и... наши имена озвучены на международном уровне...
– Даже так?
– А почему бы и нет? Полагаю, скоро мы получим химические результаты проб грунта и воды везде, где побывали. И обязательно будет что-нибудь интересненькое... Да и приложить к ним тоже кое-что есть: тот же яшмовый чоппер, да и камень этот, ну... амазонит, будь он неладен! А еще ведь есть и много фотографий фигурок зверья всякого! Короче – наберем фактов, а будет мало – добавим...
– Прыткий вы, однако, Леонтий Иванович! Но... замечу, истину говорите! Если так гладко рассуждаете, то не менее гладко и сочините на бумаге! Да-да, я вам доверяю. И... не откладывая в долгий ящик, ну... прямо завтра и начнете писать. Что тянуть-то?
– Да ведь нет еще лабораторных данных!
– Хорошо, действительно! Неделя вам на изучение материала, а там как раз и данные из лаборатории подоспеют... Глядишь, к сентябрю и будет лежать на столе Иностранцева отчет об экспедиции!
– Вы что, Павел Ильич, на меня всю эту работу валите? Вообще-то... я вам напомню, что кроме обязанностей в Русском антропологическом обществе я еще являюсь и сотрудником музея изящных искусств и древностей нашего университета! А там... столько работы!
– Нет, что вы? Я тоже не собираюсь бездельничать! Начну писать статью в иностранный журнал... У меня ведь после поездки в Германию связи остались не только с учеными, но и с издателями...
– А-а-а... тогда понятно! Надеюсь, в соавторстве со мной?
– Да.
– И вот еще о чем я подумал, Леонтий Иванович... – Кондратьев облокотился о стол и подтянулся к Скорожитовскому совсем близко, чтобы тот смог услышать его голос, перешедший на шепот, – я планирую опередить Арбенина и написать статью с его... изобличением. Представьте, приедет он в Германию, а там ему скажут: уважаемый господин Арбенин, мы не сотрудничаем с псевдоучеными, которые, к тому же – и воры!
– Так вы действительно считаете, что он... удрал именно туда? Я-то думал, что это – легенда!
– Действительно или нет, но надо его опередить!
Официант подал салаты и разлил по бокалам фруктовый напиток из стеклянного кувшина. Кондратьев пригубил ярко-красное содержимое и остался доволен:
– Люблю лесные ягоды! А вы!
– А я все люблю... – задумчиво произнес его помощник, – и ягоды, и фрукты...
Не поднимая глаз на собеседника, он вонзил вилку в горку свежих овощей на небольшой салатнице.
– Я ведь не голословен в своих намерениях... – продолжал Кондратьев. – И могу связаться с последователями Генриха Шлимана, точнее – его внука Павла... Вы в курсе, что в нем течет наша кровь – от своей русской бабушки? Так что... думаю, мы сможем сообща найти... сами знаете что...
– Атлантиду?
– Нет... страну ариев... она ведь где-то там, на Урале... – он зашептал еще тише и даже оглянулся на рыжего клоуна. Но тот уже не обращал на них внимание и с удовольствием поедал что-то из своей гигантской тарелки.
– Даже так? – очки уже не молодого географа начали съезжать с переносицы, так что их пришлось водворять на место.
– Именно! Вы предоставите мне такую возможность? Для этого мне нужно чуть освободиться от рутины по отчету...
– Теперь я понял! А то думал – хотите спихнуть на кого-нибудь сей труд...
– Не на кого попало... Хочу поручить... доверяя, вам, Леонтий Иванович!
Тот поднял опущенный в тарелку взгляд и посмотрел через линзы очков:
– Солидарен с вами, Павел Ильич! Ох, как солидарен...
Они еще долго обсуждали детали такого плана, когда подали, наконец, и кролика. И хорошо, кстати, что заказали его! От усиленного напряжения мыслительных способностей, да еще и в прохладном помещении, аппетит усилился. Так что пришлось попросить десерт – кофе со сладким слоеным клюквенным пирогом на маковом масле.
Глава 30.
Сибирцев открыл глаза и увидел все тот же потолок из жердей, что был и вчера, и позавчера, и три недели назад. До боли знакомые корявые сучки наблюдали за ним с высоты. Одни – прищуренным застывшим взглядом, другие – распахнутым, проницательным. Кто его знает, сколько лет эти глаза подсматривают за жильцами хибары? Жильцами? Н-да-а-а... а если здесь из жильцов-то один дед Архип? Вот ведь, опять с утра промышляет! Пока рыба хорошо идет – и на костре ее жарит, и сушит на солнце, благо, соль еще есть.
Сжал от напряжения губы. Нет, ноги не болят. Но от долгого постельного режима могли и отучиться от основного своего предназначения – ходить и бегать. Сибирцев подтянулся к краю лежанки и свесил ступни. Доски стояли на коротких чурбачках, так что сразу же и уперся в пол, если можно так назвать землю, едва прикрытую жердочками да сухими ветками. Рядом ничего сподручного не было, тогда подтянул одну жердину, ровную такую и крепенькую, облокотился на нее. Чуть оттолкнувшись, как лыжной палкой, подался торсом вперед и... почувствовал, что сможет сделать шаг.
Ноги, однако, плохо слушались. И... почти не чувствовал их. А впрочем, в слове «почти» есть еще и шансы. Может, если потренироваться, то ходули и разработаются?
– Ай да Ванек! Уже встал?
Надо же, не заметил, как старик отодвинул полог и с солнца щурил глаза. Что-то быстро он сегодня обернулся? А может, и не быстро, если сам провозился с клюкой этой чертовой Бог знает сколько времени!
– Ты только, Ваня, не переусердствуй! Потихоньку... потихоньку... да дай я помогу... мое плечо-то пока еще крепкое!
В уголках глаз появились слезы. Не сказать, что от боли! Скорее – от страха. От ожидания этой боли. А ведь ее-то и нет. Знать, старый мазями да припарками извел ее... Хорошо, сейчас лицо его не видит – подпирает плечом справа и глаз не сводит с ног постояльца. А этот постоялец так здесь засиделся, то бишь, залежался, что и разучился ходить.
– Все, дружок! Хватит на сёдни-то, а то... – не успел старик со своим прогнозом, как Сибирцев резко завалился влево и едва не упал, благо, дед Архип тотчас же среагировал и подхватил его под руки.
– Говорю тебе – не поспешай!
– О-о-ох! – выдохнул он, высвобождаясь из крепких объятий старика и подтягиваясь на лежанку. – Передохну немного! Устал...
– Да ты молодец, Ванек! Даже не ожидал, что сегодня поднимешься! Ну, а раз так – сейчас ухи похлебаешь, а там будем думать...
На лице отшельника особой радости не было. Скорее, даже – печаль. Видно, не хотел так быстро отпускать своего постояльца. Поэтому Сибирцев успокоил его:
– Дед Архип! Ты ж сам меня лечил, чтоб быстрее на ноги поднять. А сейчас что? Загрустил, подумав, что могу скоро и уйти от тебя?
– Привязался я к тебе, Ванёк! Так, что не мыслю, как один-то буду зимовать... А ведь столько лет зимовал – и ничё!
– Так давай вместе пойдем! В Ныроб! Там и останешься! А я – домой поеду...
– Не-е-е, в Ныроб не пойду! – резко ответил тот. – Даже и не проси! Один не пойду и с тобой – тоже!
– Ну вот... – Сибирцев уже и не знал, как можно уговорить деда, поэтому перевел разговор. – Да, ты говорил, уха там славная? Давай отведаем твоей ушицы!
***
Через три дня Архип Пантелеевич принес ему другую палку. Так что неотесанную жердину Сибирцев положил опять на пол, а эту, похожую на трость, стал испытывать на прочность. Выдержала, однако, его солидный вес! С новой палкой передвигаться было совсем легко, так что он уже самостоятельно вставал и выходил по нужде. А как хорошо подышать с утра пораньше воздухом, чистым и свежим, как младенец! Когда солнце начинает уже выкатываться, а на травах еще держится роса! Или вечером – когда смотришь на небо и в горле ком стоит от буйства красок, от фантазий незримого художника, сумевшего выдать в нескольких мазках столько экспрессии! Вот так вот! Когда каждый день наблюдаешь все это – привыкаешь и перестаешь замечать красоту. А стоит лишь стать ненадолго лежачим... Э-э-эх!
Сибирцев сидел на пенечке возле хибарки и любовался вечерним небом. Опираясь на палку, он вытянул ноги – пусть отдохнут немного, и наблюдал, как старик суетится возле костра. В подобии чайничка закипала ключевая вода, и «шеф-повар» достал из кармана коробушку с сушеными травами и зацепил из нее хорошую щепоть своими богатырскими пальцами.
– Эх, какой у нас будет чаёк, Ванюша! Мой любимый – с чабрецом! Да и ты, смотрю, его тоже полюбил! Небось, в своем... этом... Петербурге такого никогда не пивал? – спросил он и тут же осекся, видно, пожалел, что напомнил постояльцу о родных местах. – Ладно, Ваня... Лучше поведай мне о планах своих... строишь ведь их, смотрю по твоим глазам...
– Да, дед Архип! Я ведь тоже к тебе привязался! Но – не могу свою жизнь останавливать в этих местах дремучих. Мне ведь нужно домой выбираться... да и в университете меня тоже ждут...
– Ладно, ладно... не оправдывайся! Эт я на старости лет здесь отшельничаю... озлобился на людей-то, Ваня... вот и не хочу их видеть... Ну, а ты... Да... и когда ж собрался?
– Хотел, дед, с тобой посоветоваться. Знаю, не пойдешь, потому уговаривать не буду. Но ты хоть дорогу мне покажи до Ныроба-то! Или еще ближе какие селения есть?
– Ничё, до Ныроба дойдешь... верст десять до него, а то и меньше...
– Так это недалеко?
– Недалеко для ходячих! А для таких как ты – полдня пути! Так что как настроишься – скажешь заранее, что б я тебе из погребка какого провианта достал... да... там еще и консервы в вещмешках остались... короче, скажешь, Ванёк...
– Посоветуй, дед, куда там пойти? Что б помогли люди добраться до Чердыни или сразу – до Перми. А там уж зайду к знакомым – есть там знакомые – местные географы...
– Тебе, Ваня, сейчас не на людей надо уповать, а на Бога! И потому идти прямиком в церковь Никольскую...
– Ту, что люди Божии строили? Где настенная роспись со Святым Христофором?
– Она самая!
– А почему? Ты же сам-то и не особенно веруешь?
– Да кто ж тебе такое сказал? Иль ты думаешь, что если веруешь, то надо по сто раз на дню креститься да молитвы читать? Есть и другая вера, Ваня! Она тоже сильная! А может, еще сильнее... Я тебе все сказал, дружок, дойдешь до Ныроба – зайди в церковь и поклонись в ноги заступнику сваму – Святому Христофору с пёсьей головой!
– Да ты дед, заладил о своем Христофоре! И почему? Сходство с собой увидел? Он перетаскивал на своем горбу людей через воду, да? И ты меня тащил из запруды?
– Может, и поэтому! Но, Ваня, не только...
Старик хитро улыбнулся и добавил:
– Его наши охотники почитают!
– Охотники? А я тогда при чем?
– Так ты, мил друг, думаешь, охотник – эт тот, кто за живой тварью мышкует? Не-е-т, Ванек! Любой, кто промышляет чем-то! Вот ты сейчас... чем промышляешь? А? Хочешь найти здесь какие богатства или земли древние, да? Рыщещь как пес охотничий... А знаешь, что перед любой вылазкой чердынских охотников священник кропил святой водой... кого? Охотничьих собак! Вот кого! И тебя бы не мешало... окропить...
– Хорошо, хорошо! Я не спорю! – Сибирцев почувствовал, что старик разошелся не на шутку.
– Да, кстати, сегодня как раз и день почитания Христофора Псеглавца!
– Сегодня? – удивился Сибирцев.
– А почему нет? Конечно... если не запамятовал...
– И в чем суть такого дня?
– Ну... – старик задумался. – Много не скажу, сам плохо помню... Но вроде бы в этот день переходят с одной дороги на другую...Или в другое время... Короче, куда-то переходят, и все!
Он смутился, что не смог внятно ответить на этот каверзный вопрос и закончил свою речь той же фразой, которая уже и поднадоела его постояльцу:
– Так что мой тебе совет: придешь в Ныроб – поклонись Христофору!
Пока они вот так рассуждали, травяной напиток настоялся и распространял аромат скошенного луга. Сибирцев с наслаждением вдыхал его и вглядывался в темнеющее небо. Долго ли еще он будет гостить в этом медвежьем углу?
***
Этой ночью приснился Сибирцеву сам Святой Христофор. Видимо, вечером было много разговоров о нем с Архипом Пантелеевичем, а может, потому, что день его почитания выпал.
Будто он, Сибирцев, идет через густой хвойный лес, подпирающий высоченными стволами купол неба. Куда идет – непонятно! Кругом – полумрак и влага, да и разве могут попасть лучи солнца сквозь такие заросли? А угрюмые великаны перешептываются друг с другом, какие-то козни задумывают. И словно насмехаются над маленьким человечком, оказавшимся в их западне. То подкинут под ноги отросток выбившегося из-под земли корня, чтобы споткнулся он и плюхнулся лицом в гнилые листья, то бросят в лицо гирлянду бородатого лишайника, чтобы побольнее хлестнуть по глазам.
И что, скажете, можно чувствовать, окажись в такой глухомани? Только безумный страх! Только холод, сковавший сердце в кусок льда!
Идет он и идет, пробираясь сквозь ветки, обнимающие друг друга, и протискиваясь между стволами, породнившимися общей мохнатой кроной. Уже и надежду потерял выбраться на волю, когда видит... залитую солнцем поляну, покрытую крупными ромашками. Только и успел подумать: откуда их так много? Колышутся белым покрывалом с желтыми горошинами, как будто дышат: вдох – выдох.
И скользит над этим покрывалом, вроде наступает на него, но не проваливается – неужели такой легкий – не то какой святой, не то сам Бог. А как еще думать, если в одной руке у него – крест, а в другой – скипетр? И платье на праведнике синее бархатное, а поверх него – красный шелковый плащ. Сам статный такой, ноги и руки, как и положено благородному человеку, но вот голова – собачья.
– Что ж ты, мил человек, забрел в такую глухомань? – спросил он Сибирцева.
А тот и ответил:
– Я и сам не знаю, почему здесь оказался. Тем более не знаю, как мне отсюда выбраться. А ты, я вижу, не сам ли Христофор будешь, или есть с песьей головой другие святые?
– Нет в этих местах других святых, да и вообще никого нет! – прогремел голос над округой. – И тебе надо бы уходить...
И тут Сибирцев вспомнил, что не очень-то пока из него ходок хороший:
– А как уходить мне, когда ноги не слушаются?
– Вижу, что слушаются, раз через такую чащу пробрался на свет божий!
– Так то я – во сне... А наяву-то не сумею...
– Все ты сумеешь! Отсчитай восемь вечеров и приходи ко мне!
Сказал он эту фразу и словно растворился, только отсвет красного плаща колыхался недолго на ромашковом поле. А Сибирцев остановился и призадумался. Куда ж это идти к нему, Христофору? Где его дворец иль терем?
