Текст книги "Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ)"
Автор книги: Стелла Странник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Глава 27.
После того, как нележачего публициста Потапенко в сопровождении биолога Борисова отправили на подводе в Ныроб, в лагере осталось людей всего ничего. А как еще можно охарактеризовать экспедицию, в которой всего лишь ее руководитель да зам? Конечно, если брать во внимание только тех, кто приехал в эти края из Санкт-Петербурга! Профессор Старожилов – из губернского города, он – куратор, но никак не член экспедиции. Так что если случись что – отвечать не ему. Кому тогда? Только Кондратьеву!
– Павел Ильич! – перебил его мысли профессор Старожилов. – Надо бы поторапливаться... пока солнце не жарит, начать поиски... арбенинцев.
– Да, действительно, что тянуть? Только что позавтракали... Кстати, как вы, Антон Федорович, чувствуете себя? Не устали?
– Прекрасно! – ответил с улыбкой тот. – Вот и годы студенческие вспомнил...
Скорожитовский нахмурился. Может, тоже чего вспомнил, а может, его уже не на шутку раздражают местные «сусанины», от которых толку как от козла молока? Но Кондратьев все же бросил на коллегу острый взгляд, давая понять, что куратору много чего дозволено, вот и надо терпеть, пока он рядом.
– Павел Ильич, я человек бывалый, эти места отлично знаю... А вы с Леонтием Ивановичем впервые в наших краях...
– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Скорожитовский. – Вообще-то в губернии я не впервые... – и резко прервал свою речь, вспомнив о негласном предостережении начальства.
– Да не хотел я вас обидеть, милейший, – поправился профессор. – Хотел лишь сказать, что здесь есть тропинка вокруг кургана, где и находится вход в пещеру. Так вот... Нас трое. И потому предлагаю осмотреть окрестности таким образом: я пойду по тропе в одну сторону, а вы вдвоем – в другую. Через пару часов мы встретимся. Только... Дорогие мои.... ну очень попрошу – не сбиваться с маршрута! Иначе...
– А-а-а... вот вы о чем, – буркнул под нос зам Кондратьева.
– Вот именно! Нас ведь трое! В любом случае кто-то должен идти один...
– Хорошо! – с готовностью произнес глава экспедиции. – А какие есть у нас шансы?
– Шансы, конечно, есть... Например, ваши... – он замолчал и тут же поправился, – не так сказал, простите, наши люди могли выйти из пещеры через какое-то ответвление... могли попасть в подводную реку, а она тоже вынесет их сюда – столько здесь всяких запруд... А может, какой предмет увидим? Я имею в виду из обмундирования...
– Не приведи Господь... – не сдержался Кондратьев.
– Да не это я хотел сказать! Вдруг кто обронил фонарь или бросил вещмешок...
– А-а-а, ну это другое дело! – облегченно вздохнул тот.
Так и порешили.
***
Вступала в свои права третья декада июля. Макушка лета, но уже с уклоном на развязку. И эта развязка заключалась не только в завершении срединного летнего месяца, но и в приближении финала экспедиции. А он уже маячил на горизонте... И что? Что сделали? Что нашли? Одни потери... Разве что – амазонит, но это ведь – не открытие. И есть он в минералогическом кабинете университета! Вот если бы не было – то да! Арбенин сказал, что впервые в империи откопали его именно... на Урале! Очень интересно! Но – не ново! А публицист Потапенко, тот вообще считает, что об этом камне упоминали еще и Геродот, и Птолемей, и Плиний... То есть, эта находка и не такая ценная?
Размышляя об экспедиции, Кондратьев не заметил, как остановился на этой едва заметной тропе. Скорожитовский шел за ним, в паре шагов, и потому тоже замер:
– Что-то заметили, Павел Ильич?
– Да нет... Просто думаю... Жалко будет, если закроют экспедицию. И что мы нарыли? Только амазонит? И тот – не раритет!
– Как? А древний чоппер?
– Это вы о чем?
– Разве не знаете? А, да, вас там не было... Короче, Потапенко нашел в пещере и сказал, что это свидетельство того, что здесь жил человек аж триста тысяч лет назад... и сточил камнем такое орудие труда из яшмовой гальки...
– Понятно. И где этот камень?
– Был у Потапенко. Он его в тряпку завернул и положил в карман.
– Н-да-а... Уехал чоппер в Ныроб, а оттуда – в Чердынь. А мы ведь можем и напрямую в Пермь двинуться... Так что... Эх! – Кондратьев вздохнул и, нагнувшись, поднял палку, что лежала под ногами. – Смотрю, лес кончается... впереди – одни камни, может и не быть такой трости.
Он пристально посмотрел на Скорожитовского:
– Вот смотрю я на вас, Леонтий Иванович, и думаю: когда ж начнете разговор?
– Вы о чем?
– Как о чем? Об амазоните! – Кондратьев буквально простреливал его всепроникающим взглядом. – Ну, хорошо, до этого мы с вами не оставались наедине – то народ толпился вокруг, то я уезжал... А вот сейчас, когда нет свидетелей... вы молчите...
– А что говорить? Вы и так все знаете!
– Знать самому – это просто догадки! А вот услышать их подтверждение...
– Простите, Павел Ильич! Но я не мог по-другому!
– Почему? Руки чесались схватить амазонит, когда я выходил отбить телеграмму? А потом подбросить его Арбенину? Думаете, не догадаюсь? Да... не сразу, конечно, но... понял, что это вы... Да говорите! Если я вас не выдал до этого, то и сейчас не выдам тем более.
– Вы ведь знаете, Павел Ильич, – начал тот заискивающим тоном, – как я вас уважаю... А тут...
Он прищурился и, сделав заговорщический вид, на всякий случай огляделся по сторонам и все равно перешел на шепот :
– Я ведь не хотел Арбенина подставлять...
– А кого ж тогда?
– Хотел отомстить... Сибирцеву... да у него комната была закрыта, не смог в нее попасть...
– Это что ж, между вами черная кошка пробежала?
– Не чернее той, что меж вами и Арбениным!
– Ах, вот оно что? Значит, вы в курсе наших с ним отношений?
– Да. И еще в курсе того, что Арбенин с Сибирцевым удумали писать исследование по звериному стилю.
– Как? – насторожился Кондратьев. – Это вы не привираете?
– Нет. Я видел в руках Николая Петровича книгу Спицына об этом... шаманстве... А потом слышал их разговор, когда проходил по коридору мимо комнаты... И ведь если напишут – могут издать и без вас – сейчас столько журналов... А если в заграничном? Что тогда? Напишут и прославятся... А мы с вами будем локти кусать...
– Н-да-а... Значит, через мою голову хотят прыгнуть? – Кондратьев словно не заметил скорожитовского «мы с вами».
– Получается, так.
Возникла пауза. И только слышно было, как жужжат осы, а может, пчелы, кто их разберет, да со стороны леса доносился веселый птичий щебет.
– Ну-ну! Говорите! – глава экспедиции, задетый за самолюбие, едва сдерживал приступ гнева. – Не испытывайте мое терпение... иначе...
А что иначе – он опять не знал.
И Скорожитовский начал рассказывать ту самую историю, которую вот уж столько лет хранил за пазухой до поры до времени... пока не представится случай:
– В студенческие годы это было еще... но осадок до сих пор... Короче, мы с Сибирцевым оказались на севере Пермской губернии, близ Печоры...
– За Золотухой? Я ведь знаю эти места, хоть и по карте...
– Да нет, за Камнем Канин Нос!
– Ну и...
– Да я ж рассказываю! И случилось там это самое происшествие... Послали нас двоих за провиантом в деревню, а мы возьми да заблудись в еловом лесу.. да и пихты там тоже были, как помню...
– Хватит о лесе! Что произошло?
– Короче, мы с ним разминулись и я потерял его из виду... ну, а потом сам пошел в деревню... Через три дня Сибирцев нашелся и обвинил меня... мол, я его бросил. В деканат меня вызывали, нервы трепали... Мол, почему продукты забрал, а одного в дремучем лесу оставил?
– Так подождите? И почему же оставил?
– Да... Я сказал Сибирцеву, чтоб он меня дожидался... Он ногу не то подвернул, не то натер...
– Понятно... Так это он на вас должен обижаться, уважаемый Леонтий Иванович...
– Да я вовсе не хотел! Сам виноват! Что я, на своем горбу его должен тащить? Вы только посмотрите, какой он отъевшийся боров! И тогда был таким же! Так что не умер с голоду за три дня-то!
– Ладно, ладно, не кипятитесь! Я понял, что у вас к Сибирцеву не любовь...
– Как и у вас – к Арбенину! – добавил тот, ничуть не смутившись столь резкого заключения. – Так что мы с вами, дорогой Павел Ильич, сейчас в одной лодке.
***
На исходе был третий день активного поиска пропавших ученых. Обход территории вокруг курганов ничего не дал. Хоть бы какую кепку или... пуговицу найти! Ни-че-го!
– Придется в Чердынь возвращаться... – вздохнул Кондратьев, задумчиво помешивая в котелке кашу. – Я давно уже должен звонить Иностранцеву...
Они сидели у костра и наблюдали, как его языки колышутся на ветру, согревая алюминиевый чайник. Вода еще не закипела – поставили позже. А вот каша – готова. Но радости от этого – никакой. Да и особого аппетита нет.
– Да, вы правы, Павел Ильич! – откликнулся местный географ Старожилов. – Пора возвращаться. Что ожидать от Иностранцева – только предполагаю... И ведь прав он! Вы и сами бы на его месте...
– Спасибо за мед, Антон Федорович! – перебил его Кондратьев. – Я теперь не знаю, на чьем месте буду. Но только – не на своем...
Он бросил пронзительный взгляд на Скорожитовского и словно прочитал в них какую-то подсказку:
– А впрочем, еще неизвестно, как карты лягут...
– Какие карты? – вскинул брови пермский профессор. – Вы говорите загадками...
– Да я и сам ничего не понимаю сейчас, – тихо произнес тот. – Иногда кажется, что цепь этих событий не просто так выстроилась... Вот и вспомнил про карты... хоть сам я – не игрок.
Скорожитовский через огромные линзы продолжал смотреть ему прямо в глаза, он не отводил взгляд, и это начало напрягать Кондратьева. «Никак, географ со странностями, – подумал он. – Но вообще-то не хотелось бы надолго оставаться с таким типом в одной лодке. Не то что страшно, нет... Иногда ведь кажется, что случись что – он выбросит меня за борт и глазом не моргнет».
*
Ученые решили еще одну ночь – уже последнюю, провести в лагере. Кто его знает, может, еще... Хотя надежды найти троих пропавших оставалось все меньше и меньше... Так что на следующий день они уже прибыли в Чердынь, уездный город этой глухомани. Единственно ценную находку – чоппер из яшмовой, будь она проклята, гальки – все же забрали у Потапенко. Слава Богу, местных публицистов не стало на одного меньше – Федор Алексеевич был жив-здоров, правда, чуть прихрамывал. Но кто его знает, может, и до этого хромал? Забрали своего щуплого Борисова... да нет, уже и не такого щуплого – отъелся на дармовых харчах. Короче, забрали чоппер, а с ним и справного биолога – и двинулись дальше – не оставлять же последнего в этих жутких местах.
Почему Кондратьев считал эти места жуткими? Не потому, что пропали здесь люди. Хотя... событие, конечно, катастрофическое, но... согласитесь, в то же время и нонсенс. Как это можно – на ровном месте взять и... исчезнуть? Ну... конечно, не совсем там и ровно, в этой зловещей, будь она неладна, пещере! Где-то с потолка спускаются бахромой сталактиты, только успевай обходить их, чтобы, не дай Бог, лицом наткнуться, а то – и глазами. Где-то прям из-под ног тянутся вверх толстые сосульки-сталагмиты – не ленись перешагивать через короткие – «пенечки», да обходи стороной те, что в рост человеческий! А еще то там, то сям – ручьи, озера и запруды... И вся эта влажная грязь цепляется за подошвы сапог! А розовые девы? Стоят, как сфинксы! И – улыбаются вроде... Эти опознавательные знаки явно что-то таят в себе! А может, в них и заключается ключ к отгадке? Скажем, это пришельцы из другого мира? Или мистические герои древней цивилизации?
В голову Кондратьева начали лезть самые фантастические мысли. Он понимал, что все это – бред, но ведь разве можно остановить бег мыслей, навеянных не самыми радужными событиями?
Нет, все же главная «жуть» в другом! Места эти какие-то угрюмые, словно пропитанные скорбным трауром. Особенно там, в Ныробе... И стоит он, такой неказистый, лишь колокольнями церквей подпирая небо. А оно, кажется, здесь тоже не такое уж и высокое. Давит... да, давит на голову... И лес зажимает, затягивая в зловещее кольцо этот Ныроб, не дай Бог, сюда еще когда по делам приехать! Селение как в обруче! А стоит – на открытой ладони лешего – все на виду. И в чем такой секрет? Видно, неспроста кто-то тут обосновался. Именно тут, где водится нечистый дух, будь он неладен!
***
Санкт-Петербург Кондратьева и радовал, и огорчал. Огромным счастьем было отлежаться в глубокой ванне с теплой водой, слегка сдобренной душистой солью. Так хотелось смыть с себя всю эту грязь! И не только ту, что засорила поры на коже, но и ту, что легла тяжелым осадком на душе. Так хотелось почистить ногти! После такой поездки даже не видно, что когда-то были отполированными. Какой там! Когда под ними – грязь! Так что великим счастьем стало для него долгое отпаривание и тщательная «чистка перышек».
О плохом – пока не думать! Так он настраивал себя, чтобы стать прежним франтом и произвести на Веру... да, волнующее впечатление. И только потом, да, пусть это будет гораздо позже – встреча с профессором Иностранцевым. Тем более, что тому все уже давно известно, Павел ему уже пару раз позвонил. Так что никаких неожиданностей не будет – типа инфаркта или же онемения челюсти в лучшем случае. Профессор уже перебесился, небось, так что молний гнева не должен извергать.
Павел долго разглядывал себя в настенном зеркале. Не появились ли сединки на висках? Кажется, пока нет. А как насчет волосинок в ноздрях? Эта тема всегда его волновала. Часто казалось, что они у него особенно длинные. Чтобы увидеть себя со стороны, специально очень близко подходил к знакомым и чуть ли не заглядывал в ноздри. Вроде бы не так уж и заметно. И тогда успокаивался.
После теплой ванны кожа лица разгладилась, посвежела, а на щеках появился румянец.
Оставшись довольным своим отражением, он прошел в гостиную и сел в кресло возле телефонного аппарата. Да, нужно позвонить Вере. Она ведь еще не знает о его приезде.
К телефону долго никто не подходил, и Павел уж подумал, что в доме никого нет, когда услышал ее чуть взволнованный голос:
– Слушаю!
– Верочка! Это я! – он старался говорить как можно беззаботнее, чтобы не вызвать у нее подозрения о каких-либо неприятностях.
– Павел? Вот не ожидала!
– Чего именно? Что это я позвоню?
– Не ожидала тебя услышать так быстро, – поправилась она. – Я ведь думала, что ты еще в экспедиции... Мы попрощались до начала учебного года...
– Да, нас отозвали... Так что вернулся раньше. Ты ведь знаешь, сколько у меня еще будет бумажной работы! На весь август хватит! А сколько всяких лабораторных исследований!
– Да, поняла! – ее звонкий голосок на другом конце провода показался ему беспечным и даже... немного раскованным. Созвучным с первыми аккордами «Весны священной». И в голову ударил хмель.
– Вера! Дорогая! Я ведь к тебе в гости собрался...
– Павел! – перебила его она. – Я не готова с тобой сегодня встретиться! И... вообще – в ближайшее время!
– Нет! Ты не так поняла меня, Вера! Я ведь не просто встретиться, я... короче, я уже сделал тебе предложение, и ты ведь согласилась!
– Это было в каком-то сне, Павел! Я была сама не своя, понимаешь?
– Теперь – не понимаю! То вешаешься на шею...
– Как это?
– Ты ведь сама ко мне пришла, помнишь? И сама...
– А-а-а... ты об этом... – Вера замолчала. – Забудь, Павел!
– Как это «забудь»? У нас с тобой самые серьезные отношения!
– Нет, Павел, ну нет же!
– Подожди! – его осенило. – Так у тебя серьезные отношения с другим?
– Да.
– Не с ним ли?
– С ним...
Теперь замолчал Павел. Сказать ей или повременить? Нет, лучше сейчас. Нужно увидеть ее реакцию.
– А ты знаешь, Верочка... Арбенин до сих пор не нашелся?
– Как? – насторожилась она.
– Все трое не вернулись. И знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что сбежали из экспедиции! И что, думаешь, предшествовало такому поступку? Он украл у меня ценный камень!
– Как украл?
– Этот камень мы нашли в его комнате, так что все свидетели...
Вера молчала. Не слышно было даже ее дыхания.
– Верочка! Ты мне веришь?
– Нет! – решительно произнесла она и положила трубку.
Павел стиснул зубы. Такого плевка он не ожидал. Может, действительно вернулся раньше положенного? Но... разве любовь подчиняется регламентам? Тогда... что? Тогда – этот Арбенин должен сполна получить от него!
Глава 28.
Письмо от Николая Вера перечитывала каждый день. Она отлично помнила о том, что провожала его в розовом платье, поэтому вечерами надевала именно его, садилась в кресло-качалку и закрывала глаза... разглаживала мягкие складки на коленях и представляла, как его ладонь ложится на ее плечо...
Вот эти строчки: «На сердце – тревога, как будто впереди – что-то ужасное! Боюсь ли я этого? Не знаю. Но – чувствую приближение неизбежности...» она шептала наизусть, а когда открывала глаза, то видела перед собой все ту же красную розу с капельками крови на кинжале. Ее взгляд натыкался на острие холодного оружия и по спине пробегали мурашки. И почему именно эту картину повесила она в своей спальне, когда в доме еще их пять, нет, шесть?
Диковинные видения перестали посещать, но иногда так хотелось вновь наблюдать, как ромбы и квадраты натюрморта выстраиваются в отвесную скалу, а потом с шумом падают. Она даже тосковала по этим видениям, как озорная девочка, не наигравшаяся в прятки. Кто его знает, может, в рухнувшей скале на картине и заключался какой-то знак? Или... или событие, о котором ее информировали, уже случилось?
Странно, что Николя предупредил о том, чтобы не верила она никому. А кому, например? Может, Павлу? И в сердце кольнуло, будто в ожидании неприятности. «Да ладно, – успокаивала она себя. – Что может сделать плохого Павел?»
В этот вечер она также сидела розовой дивой, перечитывая письмо от Николая. И вдруг... в голову пришла странная мысль: «А почему вот уже несколько дней не заходит Лизавета? Да и в тот день, когда был Павел, она ведь тоже не пришла, хотя... обещала. А если? А если Павел встретил Лизу?» Эта догадка так закралась в ее душу, что невозможно было от нее отделаться. И начала буравить мозги, рождая одну фантазию за другой.
А если они столкнулись лоб в лоб? Кстати, ничего в этом странного и нет – дорога к парадному одна – от центральной дороги через арку. И еще... А знакомы они лет несколько, это Вера узнала Павла совсем недавно... И что если... «Боже! О чем это я? – проснулся разум. – Я что? Ревную Павла?» От этой мысли она вздрогнула, но... Тут же стремительно поднялась с кресла и вышла в гостиную. Ноги сами несли, она всего лишь подчинялась им. «Для чего я сюда иду? Неужели – позвонить?» – билась загнанной птицей мысль.
– Алё! – прозвенел на другом конце провода ее заливистый голосок.
– Лизачка! Добрый вечер!
– А... Вера? Как-то не ожидала...
– Почему?
– Ну, ты последнее время делами какими-то занималась...
– Нет у меня никаких дел! – резковато для дружеского разговора ответила она и тут же поправилась. – Ох, извини... Отец приехал... Да и с мамой мы не очень-то были, сама знаешь... Короче, Лиза, у меня возникло желание насчет спиритического сеанса...
– А-а-а... – задумчиво произнесла та. – Кстати, у меня теперь и настоящая спиритическая доска появилась! Приобрела по случаю... так что не придется рисовать... Хорошо, приходи! Когда сможешь?
– Да хоть сегодня!
***
Лизавета встретила ее вполне радушно. Разве что... ее острый носик как-будто еще больше вытянулся. Может, подруга немного похудела – женщины обычно худеют летом. Или какие-то хлопоты навалились? Бывает же, что увлечешься чем-то да и не заметишь, как переутомился. А результат – недосып! Поэтому Вера не стала акцентировать на этом внимание. Тем более – знала Лизу: вот сейчас спросит ее о самочувствии и начнется лекция минут на десять, не меньше.. Лучше уж помолчать, тем более перед таким важным делом как спиритический сеанс.
– Ты где сядешь? – перебила ее мысли хозяйка.
– А почему ты спрашиваешь? Это что, очень важно?
– Важно – не важно, не знаю, но... думаю, что если сядешь на то же место, где и сидела раньше...
– Лизанька! Ты – гений! Да-да! Я хочу сесть именно на тот стул! Может, дух генерала Василия Ивановича Колчака договорит то, что не успел сказать? Или нужно обязательно менять духов?
– Нет! Можно и прежнего оставить... Все же авторитет, а то какому-нибудь проходимцу доверимся, а он посмеется над нами!
Лиза тараторила, ловкими движениями убирая с круглого стола, стоявшего в центре гостиной, лишние предметы – вазу с цветами, пару книг, альбом – скорее, с фотографиями. Потом она вытащила из ящика столика, стоявшего в углу, самое ценное на сегодняшний момент:
– Полюбуйся, какая у меня говорящая доска! Видишь?
– Деревянная?
– Конечно! И самое главное – в центре стоит пентаграмма – самый магический знак! Слово «вход» – как и положено – вверху справа, а слово «прощай» – внизу слева.
При слове «прощай» Вера стиснула зубы. Сердце забилось учащенно, ведь в прошлый раз на этом секторе блюдце тоже постояло.
– Помнишь, мы тогда немного криво нарисовали вертикальные линии, поэтому и буквы чуть разъехались? Может, из-за этого сеанс был какой-то... ну, как бы не до конца? А здесь – смотри, какие ровненькие линии, таким... мягким полукругом идут, – не умолкала Лиза.
Вера, зная уже, что мебель в этом доме дубовая, обеими руками взялась за высокую спинку мягкого стула, обитого ярко-красным бархатом, и осторожно выдвинула его из-под стола.
– Ладно... – улыбнулась она. – Хватит об этой доске рассказывать! Давай уж к делу приступим! Мне так не терпится...
– Ну хорошо! – Лиза вышла из комнаты и тут же вернулась с блюдцем в руках. Плотно закрыла за собой дверь и выключила свет.
– Что-то совсем у нас темно, – заметила Вера. – Прошлый раз было не так.
– Ладно, я тогда приоткрою дверь, самую маленькую щелочку оставлю...
Наконец, все эти приготовления закончились. Блюдце лежало в центре спиритической доски, а пальцы девушек – на нем.
– Да, пока я не начала... – Лиза , чтобы не отрывать пальцы от блюдца, сдунула тонкую прядь непослушных волос со лба. – Пойми, что это – мистический ритуал! Не в театре мы... Да... и дух – он не слуга нам и... не клоун какой... Поняла? Лучше глаза закрыть... ну... пока настраиваешься...
– Дух Василия Колчака! – ее приглушенный шепот звучал по-театральному наигранно.
Вера чуть не прыснула от смеха, но вовремя взяла себя в руки.
– Дух генерала Колчака! Мы вызываем тебя! Приди! Приди! Приди!
Блюдце шевельнулось под пальцами. Значит, он тут.
– Явился ли ты без принуждения? – продолжала свой зловещий шепот Лиза.
Опять шевеление. Значит, сеанс можно начинать.
– Ну, коль по своей воле пришел, тогда и ответь нам: есть ли у Веры жених?
Блюдце сделало движение в сторону сектора «да», но потом остановилось и повернуло назад. Неужели к слову «нет»? Да оно задвигалось, как маятник, туда-сюда!
Боже! Вера не сводила с него взгляда, мысленно задавая тот же вопрос. В висках застучало, словно кровь начала бегать по сосудам все быстрее и быстрее – в такт движениям блюдца. Жилки возле глаз опять запульсировали, как тогда, после... ну, после того, как была у Павла...
– Хорошо! – прошуршал тихий голос Лизы. – Если ты не хочешь... а может, не можешь ответить на этот вопрос, то назови причину этого. Кто или что тебе мешает?
Блюдце опять задвигалось, но уже в одну сторону, останавливаясь рядом с буквами.
– Мыслете... – опять повторяла за ним «медиум». – И-и-и... твердо... рцы...
Она замолчала, а потом чуть не взвизгнула:
– Аз! Опять твой Митра! – она оторвала взгляд малахитовых глаз от стола и вонзила его в карие Верины бездонные озера. – Дорогая! Хорошо подумай о своем Митре! Может, это и не Бог Солнца, а? Может, человек? А вдруг его имя исковеркано... или еще что...
Вера молчала. Она думала.
– Ну... ты же – персиянка... – Лиза сделала страдальческое выражение лица. – Прошлый раз говорила об иранской и ведийской мифологии...
– Может быть... – задумчиво произнесла Вера, и на лбу появились продольные морщинки. – Действительно, Митра есть и Ригведе, и в Авесте. Ты знаешь, эти священные книги настолько разные! В одной – о ведийской религии, то есть, индоариев, в другой – зороастризма, его почитают иранские народы... Но вот что интересно: и там, и здесь Митра – это мужское имя божества и... обозначает одно и то же...
– Подожди! Ты ж говорила, он – Бог Солнца!
– Да, это уже позже... А до этого, в праиндоиранской религии, то есть, у ариев... был вершителем загробного правосудия...
– Ну... загробного – это уж слишком! – недовольная Лиза сморщила носик. – И что тогда генерал Колчак голову нам морочит? Сам в загробной жизни находится и нас туда же зовет?
– Да не зовет он нас никуда! А вершитель правосудия – это потому, что его имя так переводится: верность, клятва, согласие, договор... Перебиваешь меня и не даешь сказать! Какая ж мысль витала?
Вера сосредоточенно посмотрела на спиритические премудрости и словно прочитала на них ответ:
– О, да! А если Митра у Колчака – имя нарицательное? Может, дух генерала говорит не о боге, а о каком-то проступке людей из моего окружения, а может, и моем... о нарушении... клятвы?
– Не знаю... – Лиза смущенно отвела глаза в сторону.
И этот скользкий взгляд еще раз подтолкнул Веру к мысли: «Да, скорее, так и было – Павел ушел от меня именно тогда, когда она собиралась ко мне. Вот и встретились... Боже! Опять я об этом!»
– Лизачка (Господи, и что же я так сладко ее после этого называю?)... Да ты не переживай! Это же просто... гадание! – Вера взяла в руки блюдце и покрутила его на пальце. – Вот видишь? А сейчас я его положу на твою говорящую доску и посмотрю, что такого умного она скажет?
Подруга в ответ улыбнулась:
– Ладно... я и не переживаю... Все идет так, как идет...
***
Такой феерии она еще никогда не видела! Это походило на театральное представление, нет, скорее, даже – на оперу, там гораздо больше света и красок! Лучи прожекторов неистово били по подмосткам, разбегались в разные стороны, а потом снова соединялись, как заждавшиеся встречи влюбленные. Сливались воедино в страстном поцелуе, а затем, словно устав от обязательств, резко отталкивали партнера и устремлялись на свободу. Юные розовые лучи на глазах краснели, достигая жгуче-бордового бархата, затем начинали чернеть. Веселились посреди сцены голубыми всполохами и тут же превращались в темно-синее облако, нависшее над потолком. Струились тонкими зелеными побегами молодой поросли и – вырастали в тяжелые шапки вековых деревьев, вытянувших из-под земли свои корявые корни...
А оркестр? О! Он не просто играл – а вонзался своими смычками скрипок в самую глубину души! Но сначала эти звуки нежно гладили открытые запястья, играя широким браслетом из слоновой кости, затем незаметно стекали по плечам в декольте, отчего по спине и рукам пробегали мурашки. И, только насладившись холмистой неровностью женской груди, останавливались в своем беге у сердца, заставляя его биться еще более учащенно.
На сцене танцевала балерина. Одна! В белом платье, очень похожем на то, королевское – матовое, в котором Вера... ну, в тот день, в день «Весны священной»... у Павла... Тонкий бархат, обволакивающий фигурку танцовщицы во время ее ритмичных движений, как губка впитывал разноцветные лучи прожекторов и казался то ярко-зеленым, а то – пунцовым! Легкие, кокетливые па перемежались с резкими, надрывными. Затем замирали в самой неожиданной позе, снова покоряли пластикой и снова пускались в смертельную пляску. А как еще можно назвать танец жертвы Богу Солнца?
Балерина резко остановилась и развернулась лицом к Вере. Боже! Так это – ее, Верино лицо! Как в зеркале! Разве что... А что их отличает? Ах, да! Лицо актрисы густо покрыто гримом, и потому кажется более выразительным.
Высокий переливчатый тон скрипки уступил место гораздо низкому, добавляя экспрессии – начали свою партию духовые и ударные. И тогда по голове прошлись молоточки, забивая невидимые гвоздики в мозги. Вот тебе! Вот тебе! За то, что воскрешала в доме Павла всю языческую Русь – ее природу и игрища предков, охваченных инстинктом продолжения рода! За то, что после «Поцелуя Земли» ради жизни, весеннего ее обновления так легко поддалась неукрощенной стихии и, доведя себя до предела исступления, пустилась в «Великую священную пляску» – с динамикой и ритмом, не меняющимся со времен первобытно-общинного строя!
Лучи прожектора устремились вверх, и Вера увидела вместо потолка... темно-синее небо, а на нем – золотую двухколесную колесницу, запряженную четверкой коней. Круглолицый мужчина с небольшой бородкой и в светлом платье чуть ниже колен, из-под которого выглядывали легкие красные сафьяновые сапоги, потянул за узду и квадрига остановилась. На Веру смотрели темно-коричневые, почти черные – глаза, во внешних уголках которых собрались лучики-морщинки. Человек улыбался.
– Кто ты? – выдохнула она, испытывая боль от продолжающихся вбиваться в мозги гвоздей.
– Ты меня отлично знаешь! – ответил незнакомец. – И даже недавно вспоминала... Я – Митра!
– Митра? – Вера замолчала, раздумывая, как же технично спросить его, чтобы не обиделся, если что не так. – А какой именно? Из иранской мифологии?
– Нет! – рассмеялся он. – Я родился еще раньше. И знаешь где?
Вера молчала. Она была в замешательстве. Вот сейчас скажет слово – да опять попадет впросак.
– На Южном Урале! – отчетливо произнес он, и этот громовой голос перебил все самые громкие звуки, извергавшиеся из оркестровой ямы. – Ты веришь мне? Я – индоарийское божество! И только позже пришлось мне раздвоиться... Спросишь, почему? Меня хотели видеть и в персидской Авесте, и в индийской Ригведе...
– А я однажды заметила тебя на одной фреске с сасанидским царем Шапурой Вторым и самим Ахурой-Маздой...
– Знаю, что преподаешь восточные языки... Многое о тебе знаю, – задумчиво произнес он, проигнорировав ее хвастовство по поводу увиденного где-то изображения самого авестийского Творца.
– А для чего ты здесь? – спросила она.
– Чтобы предупредить тебя о том, что с твоими близкими беда. Знаешь значение моего имени?
– Да, конечно, – полушепотом произнесла она, только сейчас заметив, что музыкальный грохот, наконец, смолк. – Верность...
– А своего имени?
– Мое – вера.
– Вот именно! Так что должна быть верной тому, кто дорог тебе, и верить тому, кто тебя любит. Да... – наездник чуть тронул узду, давая понять коням, что нужно двигаться дальше. – Мы с тобой еще встретимся, Вера! А пока – прощай!
– Как это – «прощай»? – успела крикнуть она, – если прощаются, то никогда не встретятся!
Но колесница уже пропала. И только золотые светлячки звезд, словно искры от колес, светились на темном небе.
