Текст книги "Боец тишины (СИ)"

Автор книги: Стас Северский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Поляк тайно торгует оружием не только на территориях Дойчланда, но оружие он толкает только определенным запрещенным экстремистским организациям. Пан вооружает всех, кого требуют вооружить британцы. А британцы – близкие друзья основного и главного врага, общего для всех остальных стран. Объединенными силами враг старается рассорить и разрушить Россию, Китай и остатки ЕС. Точнее, – Дойчланд. Германия осталась последней сильной страной ЕС – его последней опорой. Она одна продолжает стоять на ногах, вопреки всем стараниям врага. Так что враг стремится ослабить ее всеми силами, собираясь в скором времени подчинить ее своей власти и взять себе всю с головой – и с душой, и с телом. А Мсцишевский врагу способствует.

Он вредит не только германским властям, но и российскому правительству, и вызывает на противостояние не только германские спецслужбы и вооруженные силы, но и наши – и нашу службу госбезопасности, и наше главное разведуправление. Но с ним все не просто. Он такой же “волк”, как и все мы, – жестокий, рассудочный и осторожный. К пану не подступишься и не подкопаешься. Жизнь здесь, на германской земле, он ведет крайне скромную и с вида спокойную – будто у него и нет огромного состояния, сохраняемого Британией и Бельгией, будто он и не посягает на покой земли германской. Пан тщательно скрывает свой преступный промысел и свои прочные связи с врагом. Действует вне закона он часто чужими руками и через подставных лиц. Ничтожные послабления позволяет себе редко и только в своей тесной среде. А окружает себя пан одними поляками – в его круг человеку чужой крови пути нет. Его люди не просто покупаются и продаются – они проходят тщательный отбор. Пан требует от них личной преданности и получает ее сполна. Он огражден от беды и горя дружбой с британцами и вызванным ими беспределом в Германии. Германские власти, с головой втянутые во вражду друг с другом, с трудом сдерживают беспорядки в стране. С поляком, покупающим не простые предметы, а преданность людей, им пока никак не справиться. Пока расправиться с ним можем только мы.

Повинуясь приказу руководства, я внедрился в его окружение и завоевал его доверие. Задачей передо мной стояло – не позволить ему вторгнуться на территории России и тени российской. Мы ведь тоже торгуем оружием на чужих территориях в своих целях – часто руками таких же темных людей… вернее, – личностей, как Мсцишевский. Я исполнил задачу – сорвал ряд операций поляка, срубил на корню его планы и заполучил нужные начальству сведения о нем. Мы властны над ним – можем давить на него, диктовать ему и управлять им. Но пока мы его не трогаем, а ждем, когда германские власти сообразят, что их внутренней вражде конца не видать, а внешний враг совсем не за горами, – тогда они согласятся на безоговорочную дружбу с нами и на условия нашей дружбы. Тогда Мсцишевский будет убран нами с поля боя или просто устранен мной из жизни. А пока я, особо не встревая в его дела, держу с ним связь. Контакт и контроль – все, что требует от меня ныне начальник. Оружие и машины – все, что мне ныне нужно от Мсцишевского. С оружием вопрос исчерпан, а с машинами… К машинам поляк просто тяготеет душой.

Начал загружать в голову польский – мне на нем нужно говорить чисто и мысли излагать четко, а я изрядное время на нем не изъяснялся. Только перед тем, как явиться к полякам, я должен… Засветил экран, запустил “отмычку”, открыл линию связи.

– Швед, давай открывалку.

– Не готово еще.

– Мне и простая сперва подойдет. Пока и крючок заточенный сгодится пробку пивной бутылки подцепить.

– Понял. Оставлю, где обычно. Главная открывалка тоже с часу на час будет.

– Швед, так вышло, что все главное только впереди. Третья открывалка должна быть другой – сложной. Действительно сложной.

– Что, градус повышаешь?

– Повышаю, Швед, – сильно. Мне не водку, а чистый спирт пить предстоит.

– Запой, Охотник?

– Без вопросов.

– Точно запой…

– Швед, выручай! Дело серьезно! А время торопит!

– Данные оставь – я все сделаю. А ты не надумал с нами – в Карелию?

– Какая Карелия?!

– Ты взвинченный что-то…

– Оставь первую открывалку – я возьму. Готовь вторую. А к вечеру – третью.

– Я один к вечеру никак не закончу. Надо Вейкко подключить.

– Никаких чужих, Швед!

– Вейкко не чужой.

– В курсе дела только ты. Понял?

– Понял. Но мне времени никак не…

– Швед, шкурой своей тебе обязан буду! Не останусь я в долгу!

– Да не думай ты про долг. Я просто не уверен, что так быстро управлюсь.

– Уровень твой. А как тебе со временем быть… Я тебе образец дам – ты его обработаешь только, как требуется.

– Ты не шутишь? Такую штуку мне через сеть перешлешь? Охотник, рискуешь ты сильно…

– Без ответа.

– Руководство ведь не в курсе…

– Без ответа.

– Трудный выбор ты мне даешь, друг…

– Не втяну я тебя – сухим из воды выйдешь.

– Я не о своей шкуре тревожусь…

– За дело не бойся – оно всех стороной обойдет. Слово даю. Как голову на отсечение.

– Я твоему слову верю.

– Я доверяю тебе так, что вверяю себя всего, Швед! Как товарищу боевому тебе доверяю! Одному тебе, Швед! Велик мой долг! Но я про него вспомню и верну сполна, когда время придет! Я тебе отныне и до гроба такой верный друг, каких у тебя не было и не будет! Берись за дело! Да про тишину не забывай! Конец связи.

Перекачал программу. Поковырялся в базе данных, подыскивая себе для дела подходящий транспорт. Мне же теперь от государства ни людей, ни техники. Даже денег нет. Гол, как сокол. Только сокол – хищник, он долго голым не останется. Придется все своей головой и своими руками добывать… а может, и – своими острыми зубами.

Глава 14

Адреналин и эндорфин! Напряженно и радостно! Эх, Игорь Иванович, неужто мной одни химикаты правят?! Я же всегда у вас таким рассудочным и расчетливым офицером слыл! Я же всегда себя таким отстраненным и холодным насмешником считал! А теперь злюсь и смеюсь! А хуже всего – все сразу и сильно! А у меня ведь и уровень другого вредоносного гормона – тестостерона поднимается! Страсть голову кружит и дыхание крадет! У меня! У того, кто за всю жизнь только одну девицу в постель положил, не думая о стране и о ваших приказах, Игорь Иванович! А главное, – о стране и приказах ваших не думал я тогда только из-за того, что еще пацаном был, еще погон на плечах не носил!

Поймал себя на мысли, что напеваю немецкую песенку, – напористую и задающую ритм моему скорому и жесткому шагу. Немецкие песенки мне как нельзя кстати! В них про страсть поют, как про войну, а про войну, как про страсть!

Радостное нетерпение поднимает меня над землей. С трудом сдерживаюсь, чтобы не пристать к первой попавшейся девушке, чтобы не заговорить с первым встречным. Со мной такого и после бутылки водки не было. Мне просто нельзя терять голову – даже, когда нужно пить, напаивая противника… и я никогда головы не терял – даже, когда пил черт знает что и черт знает с кем. Я обязан мыслить ясно, как бы тяжело это ни было, какой бы сложной ни была ситуация. А теперь… Надо мне скорей находить вконец потерянный рассудок. Пора мне, пусть и будучи не в ясном разуме, браться за ум.

Остановился в подворотне, осмотрелся и проник в подвал. Скинул потертую куртку Вольфа и спустил штаны… только запамятовал выправить их из тугих голенищ. Черт… Игорь Иванович, совсем скверная да дырявая у меня голова стала! Смеюсь над собой молча, смотря на себя в зеркальном осколке! Прискорбное зрелище!

Сосредоточиться надо. Натянул кожаные штаны и накинул на плечи, поверх борцовской майки, кожаный пиджак. Пригладил вздыбленные волосы и втер тонирующий бальзам, чуть затемняя и золотя их. Стер с лица напряженную жесткость и нарисовал спокойную высокомерность. Открыл во всю ширину прищуренные глаза и расправил сведенные плечи, выкидывая из головы резкие рывки Вольфа. Нацепил на руку не в меру дорогие часы и вышел на свет. Взглянул на мир “волчьим взглядом” напоследок и прикрыл глаза темными очками – серыми стеклами, вставленными в оправу не дешевле всех остальных вещей Яна.

Мой Ян рассчитан на одного пана Мсцишевского. Я сотворил его, собираясь вызвать не только доверие и уважение сурового поляка, но и его привязанность. Мой Ян – поляк простого происхождения, но чистой крови. Он умен и горд, с вида уравновешен, но в глубине души – горяч до безрассудства. Он человек, обладающий всеми качествами, присущими пану Мсцишевскому. Только Ян малость выставляется по молодости и тяготеет к грубому блеску по бескультурью, но все – по мелочам. Такие недостатки несущественны и простительны, а главное, – они убедительны. Когда человек не совсем правилен – он всегда живее. А когда образ похож на объект в целом, но отличен в ерунде – он не только правдоподобнее, но и притягательнее. Такой образ цепляет объект, как крючком, – останавливает на себе его взгляд, обращает на себя его внимание, заставляет его над собой задуматься. Неточности нужны. Видя Яна, пан Мсцишевский видит свое подобие, но не себя. Вот поляк и старается сделать из него себя, вникая в его судьбу, как в свою. Он видит в молодости Яна не свою молодость, но нечто близкое. Вот и старается задать его будущему свое направление, беспокоясь о нем, как о себе. Я Мсцишевского крепко подцепил. Он верит мне… моему Яну. Он верит мне с готовностью, не проводя серьезных проверок и не замечая подвоха. А ведь связь Яна с провальными операциями, пусть не очевидна, но просматривается. Только Мсцишевский продолжает полагать, что я помогаю, а не мешаю ему вести дела с британцами – с друзьями врага, общего для всех остальных.

Глава 15

В пределах видимости один Войцех – рослый и мощный боевик бандитской группировки, отслуживший в польском десанте и подавшийся на чужбину искать… Не знаю, что он здесь искал. Знаю, что нашел его пан Мсцишевский. Войцех не всегда при нем, но входит в его ближний круг – вот я с бойцом контакт и держу твердой рукой. Он считает меня товарищем. А напрасно.

Правда, я считаю, что он мог бы стать неплохим парнем, но – не стал ведь. Просто, Войцех – боец, выделяющийся из всех остальных. С его могучей силой и скромным умом он послушен и предан. Я бы сказал, что таким солдат быть и должен, да внутренний стержень у него слабоват. Подчиняется он не всем подряд, но разница между армейским командиром и паном Мсцишевским по его мнению невелика. Он служит преступнику, связанному с врагом Польши, так же верно, как служил своей стране. Такой он – Войцех – вольный вояка. Только, в итоге, при командире всегда и везде, а один – никуда и никак. Наемник чистой воды – с принципами, но – с простыми. Вот я и думаю его подчинить и перекупить со временем – положил я на него глаз и намерен на свою сторону перетянуть. Только мне в него придирчивее всмотреться надо – не такой он простой и прямой, каким кажется. Вроде туповат, а не совсем. Да не беда. Я могу переманить и не такого – было бы только нужно.

Прошел во двор и окликнул Войцеха, сидящего на стертой лестнице и рассеяно перекидывающего в руке выкидной нож.

– Войцех, что не при деле?!

– Ян, ты?!

– Я!

Поляк поднял на меня разморенный взгляд и прищурился на солнце.

– А что ты веселый такой?

– Рад тебя видеть, Войцех!

– Снова ты за свое, Ян… все у тебя с издевками всегда.

– Да какие ж издевки?! Давно не виделись – вот и все!

– Да, давно тебя не видно было…

Подошел к нему, опустился на ступеньку рядом, перехватил взлетевший нож, перекинул пару раз и вернул Войцеху.

– Да дела. Я и к вам с делом пришел.

– К пану нашему пришел?

– Да, Войцех.

– Он тебя давно ждал… У него к тебе тоже дело. Похоже, серьезное что-то сказать хочет.

– Насчет?

– Не знаю, Ян… Наверное, насчет дальнейших ваших с ним дел.

– Еще партия приходит?

Войцех лениво подкинул нож и повернулся ко мне, щурясь еще сильнее.

– Нет. Думаю, другое дело…

– А что еще?

Войцех повел широченными плечами – видно намеревался плечами пожать, но поленился.

– Я не знаю, Ян… Я только так – догадку имею.

– Так скажи, что думаешь?

– Знаешь же, что у него сын погиб?

– Три года прошло.

– Для нас прошло, а для него нет, Ян.

– Ясно. Сын же.

– Да… Только важнее, что стареет пан… Сдает он сильно, Ян, в последнее время. Нас же власти прижимать стали – по его нервам все это бьет. А дело пану передать некому. Думаю, тебе он все свои дела доверить решил.

– Мне? Все дела? Войцех, да как ты до такого додумался?

– Многое у нас изменилось, Ян, с тех пор, как ты в последний раз приезжал. Не осталось у нас никого из тех, кто на тебя хоть раз косо посмотрел или хоть слово насчет тебя поперек пану сказал. Всех таких устранил пан. Порядок он твердой рукой наводит. Он и из личной охраны трех людей поменял. Думаю, хочет пан тебя с этих пор своим сыном считать. Думаю, при встрече он тебя назвать сыном намерен.

– Ты же вроде не пьян, Войцех?

– Ян, я ведь не просто так… Он же только и твердит нам всем, что ты всегда все знаешь, всегда все можешь… Как сын, ты пану стал, Ян.

– Вот как… Я не в курсе.

– Да ты пропадаешь все… вот все и пропускаешь.

– Верно, пропустил такие дела…

Я хватанул хищной рукой воздух. Войцех ухмыльнулся.

– Да ты на него похож, Ян. Он тоже так вот воздух хватает, как кот крысу, когда дело идет.

– Нет, Войцех, я другой.

– Даже его сын так на него похож не был, как ты, Ян. Мне вот все думается, что твой отец такой же, как наш пан.

– Не такой, но мы все одного рода-племени, Войцех, – “волчьего” племени.

– Это как, Ян?

– Мы не люди и не “псы”, а – “волки”.

– Не знал такого разделения.

– А ты не такой, Войцех. Ты – особенный. Ты – “медведь”. Просто, “медведей” меньше и они к меньшему подразделению приписаны.

– Ты же не серьезно, да?

– И да, и нет. Я же всегда так – отчасти серьезно, а отчасти…

– А “медведь” – это хорошо?

– “Волкам” “медведи” по душе, Войцех. Мы с вами охотно дело имеем.

Я навел на поляка хищные глаза, спрятанные за темными стеклами. Нет, не лжет он. Правду говорит. А Войцех на домыслы не силен – он сложные мысленные конструкции не строит, а только достраивает готовые, стоящие у него перед глазами. Видно, Мсцишевский, и правда, меня сыном назовет в скором времени. Вот так дела! Эх, ждет меня награда! Да не дождется… Мои хищные глаза затягивает страстной мутью и… Моя красавица является ко мне из солнечных лучей… встает перед глазами и слепит, и жжет.

Я снял темные очки, опуская глаза на пыльную лестницу. Войцех рассеяно взглянул на меня.

– Ян, да ты бледный… и глаза у тебя болезнью блестят. Ты болен, да?

– Нет, не болен… А вообще, нет… вернее, да. Да, я – болен, Войцех.

– Тебе, может, антибиотики нужны?

– Нет, Войцех… Мне не антибиотики, а транквилизаторы нужны – в убойных дозировках.

– Нет у меня их, Ян… спокойный я просто – не принимаю.

Я столько времени к Мсцишевскому в окружение внедрялся! Я с таким трудом втирался ему в доверие! А главное, – не пропали труды мои даром! Он готов отдать мне все! А я готов все у него взять! Только я не могу! Не могу я не думать о ней – о зараженной девушке, запертой в клетке, как последняя подопытная крыса! Вашу ж!..

Рою я себе яму, раскидывая во все стороны генеральские звезды, как комья грязи! Разрою я пропасть от небес до земли, подрывая под собой опору! Паду с небес на землю и могилу себе рыть начну! Начну и кончу! Вырою я себе могилу, раскидывая вокруг себя комья грязи, зарываясь все глубже и опускаясь все ниже! Конец мне! Мне и делу моему! А не беда! Земля круглая! Прокопаю я всю землю насквозь и снова поднимусь, и снова – в небо! И не один, а с ней – с красавицей моей!

Я поднялся и покачнулся, будто бутылку в глотку опрокинул и глотнул лишку… голова совсем кругом пошла. Войцех было сделал вялую попытку встать, но я поднял руку, останавливая его.

– Ничего страшного. Так только – голову повело.

– Ян, да ты садись, а то свалишься. Тебе совсем худо, как я вижу, стало. Ты из-за того, что я сказал, да? Ты не тревожься, Ян. Пан на тебя, конечно, ответственность возложить решил тяжкую, но он же тебя принуждать не будет. Даст он тебе время – обдумаешь все.

– Войцех, я… У меня образ девушки перед глазами все время стоит… и она меня зовет и манит. Я до нее все время мысленно дотронуться стараюсь, а мне ее никак не достать… никак не дотянуться. Хватаю ее, а она… как воздух. Бывает у тебя такое, Войцех?

– Бывает.

– А как ты так спокойно об этом говоришь?

– А что беспокоиться? Так вроде и должно быть, когда девушку хорошую встречаешь…

– Нет, не думаю…

– Я что-то не пойму никак, Ян, что не так? Хочешь ты ее – и все дела.

– Это такое сильное желание, что на патологию похоже. Оно рассудок разъедает, как зараза. Мыслить мне это не дает. Мучает меня это, Войцех.

– Мучает? Нет, Ян, не знаю я такого. Не знаю я, что тебе с этим делать.

– Никак я с этим наваждением совладать не могу. Не понимаю я, что со мной происходит. Никогда у меня ничего подобного не было.

– Ты у пана Мсцишевского спроси – он, может, подскажет что.

– Он здесь?

– Нет, в автосервисе… как всегда. Знаешь же – его крепость. Вопросы он человеку задает… вернее, Вацлав с человека ответы спрашивает.

– Пан при допросе присутствует?

– Серьезно дело, Ян… Занят он сильно… Подождать тебе придется, пока он закончит и ответы получит.

– Не могу я ждать, Войцех. Подвези меня. Вставай. Поехали. Надо будет, я Вацлава подменю и будут у пана все ответы.

– Вацлав справится… он всегда справляется.

– Ты все равно подвези. Важное у меня дело. Вставай давай.

– Ян, а Вацлав “волк”?

– Да ты что? Нелюдь он, неизвестного науке происхождения. Давай, вставай. Расселся! Поднимай зад!

Войцех ухмыльнулся, метнул нож в клочок незабетонированной земли и подкинул в воздух ключ от машины.

– Что ж, раз тебе так не терпится… Поехали.

Немецкие машины – пунктик пана. У него их много, но ему их мало. Вот он и проводит все свободное время в автосервисе, пропуская через свои руки все проходящие через него машины, – прямо, как закоренелый развратник с девками в борделе. Страстный он человек – Мсцишевский.

Глава 16

Войцех подвез меня к автосервису – вернее, к крепости Мсцишевского. Это место похоже на меня – оно совсем не такое, каким кажется с вида. Оно, как айсберг, торчащий над водой только краем, оно, как океан, спокойный только на поверхности. Наземные строения весьма невзрачны – в них тихо трудятся автомеханики. Но подземелья… Под землей, ниже гаражей, размещены оружейные склады и целые цеха по перестройке машин. Здесь, под охраной натасканных солдат, поляк хранит личное оружие и личные машины. Здесь пан проводит столько времени, что можно считать – он здесь живет. Территории его автосервиса постоянно просматривает и патрулирует его личная охрана. С ним всегда два телохранителя. При нем часто двое солдат. Войцех с Вацлавом нередко и ночуют в крепости пана. Так что поляк никогда не остается без верных и вооруженных бойцов.

Крепость пана скрывает много леденящих душу секретов – в ней, не оставив следа, исчезают не одни машины, но и люди. За ее стенами слышны крики, но ее стены заглушают их. Сейчас это жуткое место окружено зловещей тишиной. На территории не видать ни души. Мсцишевский отпустил всех. Он оставил при себе только свое ненаглядное чудовище – Вацлава.

Глава 17

Стареющий поляк внимательно выслушал мой ответ и отрицательно покачал седой головой.

– Откажись совсем или оставайся со мной.

– Я не откажусь. А остаться с вами я не могу. Мои задачи, не решенные, в воздухе весят. Не могу я не закончить своих дел и за ваши дела взяться.

– Параллельно свои дела завершишь.

– Нет, пан, не получится. Считанные сутки, – и я у вас. Но не раньше.

– Я не могу ждать, Ян. Ты нужен мне сейчас.

Я отер руки от оружейной смазки и положил сжатые кулаки на стол, поднял голову и посмотрел пану прямо в глаза.

– Настаивая на срочности, вы вынуждаете меня отказать вам. Пан, вы действительно готовы к такому ответу? Или вы все же готовы ждать моего возвращения?

– Я не могу ждать. Отвечай да или нет.

– Вы же не допускаете моего отказа, не отягощенного нашей враждой, пан. Вы понимаете, что отказывать вам и враждовать с вами я не намерен. Но вы принуждаете меня отказать вам и стать вашим врагом.

– Достаточно.

– Выслушайте меня, пан. Вы просто стараетесь меня подавить, пытаетесь подчинить целиком и сейчас. Вы всегда помните, что вы – “волк”, вспомните, что и я – не “пес”. Я могу стать вашим сыном, но никогда не стану вашим “псом”. Просто, “пес” не может считать отцом “волка” и не может “волк” считать сыном “пса”. Мы должны или давить друг на друга, или договариваться друг с другом, пан. Мы или уступаем друг другу, объединяясь в стаю, или грызем друг друга, убирая врага с территории. Я вашим врагом стать не намерен, но и ваших угроз я не стану терпеть.

Серые глаза поляка сверкнули чуть ни красным углем, но он растянул прямой рот на сухом лице, усмехаясь.

– Мы всегда считаемся с теми, кто сопротивляется и противостоит нам, хоть это нам и не по нраву, Ян. Хорошо, не станем скалить клыки и решим все спокойно и рассудительно.

Седой поляк строго свел кустистые брови, когда надсадный крик прорвался через неплотно запертую дверь, ведущую на лестницу к подземным уровням и к гаражам. Вацлав старается… Я так и вижу, как встаю, беру автомат, вышибаю дверь и открываю огонь. Только я не встану, не возьму автомат и не пристрелю Вацлава. Я положил на исцарапанный стол тщательно проверенную ствольную коробку автомата и вытер руки от заводской смазки – на этот раз не о грязную, а о чистую тряпку.

– Хорош, ничего не скажешь.

– Французы в последнее время стали вырываться вперед.

– Верно, пан. Но я пока немецким ограничусь.

– Не будешь брать? Ян, мы люди свои. Я тебе его, как сыну, советую.

– Он, и правда, совсем неплох. Но мне немецкий автомат нужен. И еще… Мне машина нужна – “призрак” с чистыми правами. Но не старый отъезженный вариант, а новый – “призрак”, созданный под заказ.

Поляк молча кивнул, задумчиво постукивая пальцами по крышке потертого стола. Он все, что может, старой мебелью обставляет. Думаю, молодость вспоминает. Ведь ему до внутренней, а не внешней, скандинавской скромности далеко. Нет, он не такой, как немцы, пану чужд дух обыденной сдержанности и беспредельно выставленной на вид государственности. Ближе ему, думаю, англичане, берегущие свое внутренне пространство от всего внешнего, замыкаясь в себе и закрывая двери. Ему никак не понятен раздольный русский размах и тяга к неслыханной роскоши, как каждого отдельного человека, так и всего государства.

– Говори, какая машина, какие документы? Когда и куда подогнать?

Я передал пану бумажку со сведениями из вскрытой базы данных. Пан прочел, кивнул мне, скомкал бумажку в кулаке и бросил в пепельницу с моим догорающим окурком.

– К вечеру мне нужна точная копия одной – на выбор. Главное, – с соответственными документами.

Поляк нахмурился, качая головой.

– К вечеру не получится. Машину, может, и найдем. И номера перебьем. А документы не справим.

Так и знал! Отомстит он мне за непокорность! Он высоко ценит мою непокорность, но всегда мне мстит! Просто, показывает, что может ограничить меня и надо мной контроль имеет. Такой он – властный.

– Постарайтесь, пан. Я вам за такого “призрака”…

Написал на бумажке цену и передал бумажку пану. Он так же скомкал ее, так же бросил в пепельницу.

– Ян, у меня сейчас сложный период. Мне непросто стало справляться со всеми делами одному. Мои люди заняты, решением моих задач. Я не могу переключить их со своих задач на твои так просто и так сразу.

– Я понимаю, пан.

Написал другую цену, приписал до черта нулей с замиранием сердца. Поляк посмотрел и откинулся в потертом кресле. Он склонил голову на грудь, сложил пальцы замком и рассмеялся – одним ртом.

– Не отступишь?

– Нет, пан. Мне к вечеру нужен “призрак”.

Он поднял на меня сверкающие жадностью глаза, расправил костлявые пальцы и сжал кулак, хищно хватая воздух.

– Ты такой же, как я, Ян. Ты всегда добиваешься своего, какими бы безрассудными и безумными ни казались другим твои цели и средства их достижения. Ты должен закончить свои дела и сразу вернуться ко мне. Я введу тебя в курс своих дел. Ты должен войти в курс скорее.

Я поставил пустую стопку на стол.

– Я похож на вас, но я не такой, как вы, пан.

– Такой же, Ян. Ты даже не знаешь, как ты жаден.

Я скинул с плеч пиджак с позорно дорого оцененным ярлыком.

– Все только – видимость. Вещи служат мне, а не я им. Мне нужны машины и оружие, но они служат не мне, а моей цели.

– Ты жаден не до вещей, а до людей, Ян. Мы с тобой берем себе людей, а не простые предметы. Мы не желаем никаких вещей, мы желаем одних людей, Ян.

Я молча кивнул – что правда, то правда.

– Насчет меня вы верно подметили, пан. Но ваше пристрастие к машинам выглядит искренним.

– Мы можем править людьми, можем вершить их судьбы и будущее, Ян. Но мы обречены на вечные мучения. Наша жажда власти всегда неутолима. Ведь мы никогда не становимся всевластными. Отсутствие лишь одной вещи лишает нас всевластия, но она – недостижима, Ян.

– Что за вещь, пан?

– Никто никогда не любит нас.

– Я с вами не согласен.

– Люди могут любить наш разум, наше тело, но душу – никогда. Ни честный человек, ни подлый “пес” никогда не полюбит жестокого “волка” – его холодную и жадную душу. Ты молод, Ян, но ты поймешь с годами, как желаем мы недоступной нам добычи, как жестоко гложет нас голод, как беспощадно жажда душит наши “волчьи” души. С годами ты иссохнешь, как я, Ян. Ты останешься один, спрячешься в глуши и окружишь себя безмолвными тварями или вещами, как я, как все мы.

– Я знаю, пан, что рано или поздно окажусь в одиночной ссылке. Знаю, что сошлю себя, коль меня никто иной не сошлет. Просто, вы старый “волк”, покидающий стаю, а я – молодой одинокий “волк”. Я с молода мечтаю о тайной тихой жизни. Но пока не пришло время покоя, пан. Надо нам доделать наши дела, не думая о людях и “собаках”. Обойдемся мы одной нашей дружбой, ожидая должного времени одинокой тишины. Мы “волки”, мы охотимся в “волчьих стаях”, сторонясь людей и “собак”.

– Запомни, Ян, у нас нет никого, кроме нас, – ничего, кроме нашей “стаи”.

– Не думаю, что об этом можно забыть, пан.

Я рассмеялся мысленно – молча, но громко, будто в голос, будто во все горло. Пан забыл про осторожность и попал в мои зубы! Он открыт передо мной! Стоит один, как в чистом поле! А я же – снайпер, ходящий тихонько вокруг него притененными пролесками!

Пан мой – он у меня под прицелом. Поляк показал мне изъян в броне. А я заметил и запомнил. Главное, – пан признал меня. Мой клинок нацелен ему в грудь, мои клыки клацают у его горла, а он не закрыт и щитом подозрений. Но важнее, – он признался мне, что нуждается в моей поддержке. Верный знак слабости – худшей из всех, слабости духа. Он беззащитен предо мной, прося моей помощи. Пану нужна моя забота – что ж, я позабочусь о нем. Только не, как о друге, а, как о враге. Ведь он мой враг – враг моей страны. Игорь Иванович прокрадется следом за мной на все секретные склады старого поляка, проследит моими глазами все его опасные связи и проникнет моими стараниями во все его планы. Но все позже… Позже или никогда… Ведь пока я только и делаю, что поедаю “волчьим взглядом” чудесное видение девушки, стоящей у меня перед глазами то в прохладном тумане, то в знойном маре! Только и думаю о красавице моей!

Тяжкий выбор! Ужасно тяжкий выбор! Я еще не сделал его! Я еще только собираюсь его сделать! Но я не могу не сделать его! Я знаю, что собираюсь ступить на дорогу в одну строну! Обратного пути у меня не будет! Пойду – так только до конца, не тормозя и перед бесчисленными преградами! Только я не могу не ступить на гиблую дорогу! Не могу я преодолеть тягу к моей чаровнице! К красавице моей! Я рвусь всей силой к командиру, но меня сносит к ней – к моей замученной военными и учеными извергами девушке! Эх, Игорь Иванович, объединились, видно, в моей борьбе с собой и зверь, и человек! Набросились общими силами на бойца вашего верного! Не выстоять мне, “оборотню”, под напором зверя, под натиском человека в обличье моем воинском, Игорь Иванович! Скину я на время форму офицера вашего! Облачусь в “волчью шкуру”, человечьей кожей обернусь да полечу вольным ветром! Не совладать мне с собой, со службой не справиться! Ухожу я с вашей шахматной доски и иду к своему черту! А вам, Мсцишевский, в нашей партии ничью предлагаю!

Я оставил Мсцишевскому задаток и подозвал Войцеха. Пан посмотрел на бойца, как британский лорд на чистокровного коня, и перевел выжидающий взгляд на меня. Я молча согласился с паном – подтвердил коротким кивком его невысказанный восторг перед бойцом, считаемым вещью. Нет, для меня Войцех не вещь, для меня он просто – объект. Какая разница? А такая – вещь твоя собственность, а объект – собственность твоего государства, отданная в твои руки временно и не совсем.

Войцех ждет, а я ломаю голову, как расплатиться с паном. Я не задействую основной счет Яна – начальник прознает. А на другом счете Яна денег не достаточно для такой сделки. Вольф беден. Так что с ним вопрос не стоит. Вебер достаточно обеспечен. Но его денег достанет только на дорогу и документы. А деньги Вебера все только для таких трат. Мне ведь девушку через границу переправить трудно будет. Надо будет ей документы достойные справить, найти транспорт, подыскать прибежище, приставить к ней надежного бойца. Ларсена и Вайнера я впутывать не должен. Так что ничего у них брать не буду. Придется добыть деньги на стороне – начать с нуля, с чистого счета.

– Войцех, подбрось меня к Франкфурту.

– Некогда мне, Ян… Дела у меня еще…

– Знаю я твои дела – подождут они тебя. Не так уж далеко. Давай, Войцех. К ближайшему входу в подземку. Поехали.

Пан окинул своего бойца повелительным взглядом, приказывая подчиниться мне. Вот и все – Войцех передан в мое распоряжение. Правда, пока на определенное время. Но скоро он весь станет моим – станет служить мне одному.

Глава 18

Поднял голову, прикрывая глаза от противной мороси. Ненадолго солнце проглянуло, а вот дождь зарядил, видно, на весь день. Направил “волчий взгляд” на муравейник – только не на лесной и не на подземный, а на городской. Высотная стекляшка не просто вздымается в хмурое небо, но и отражает его, сливаясь с ним. Это здание похоже на меня – оно подделывается под окружающее пространство и исчезает в нем. Оно не невидимо, но незаметно. Небоскребы – подобные мне безликие охотники, пожирающие безымянные жертвы, проходящие через них в никуда из ниоткуда несчетными полками.

В здание вползает столько же серых теней, сколько и выползает. Люди с серьезными лицами, одетые в строгие костюмы, выходят из машин, переключают линии связи, показывают пропуски – сотни людей… одинаковых людей.