Текст книги "Боец тишины (СИ)"
Автор книги: Стас Северский
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Начальник через силу поднял углы рта, стараясь рассмеяться.
– Верно все, Слава… Всем бы такими умными, как мы быть, не тратили бы мы столько времени на войны… вернее, воин никаких и не было бы…
– Не было бы войн, не было бы и людей – мы друг другу, как лебеди, верны вовек, а в одиночестве оставшись гибелью обречены.
– Вели бы войны умные люди, и людей никаких бы не было…
– Была бы одна война – настолько простая, что веселая, настолько короткая, что не скучная. Такая война, что – всех и все одним ударом и к черту! Такая, что со всем и всеми покончила бы и, не начинаясь, кончилась бы! Только не время мечтать и в отчаянье впадать! Время на нас, подчиненных, как немец, четко рассчитанные планы строит – скупые отчеты про нас пишет, с точностью наши растраченные секунды считает и отмечает их нашими промахами. Время над нами, подчиненными, как англичанин, надзирает зорко – задачи задает сложные и их решения к скорому сроку просит приказным порядком, кнутом махая, напоминая о наказании за неисполнение. Тяжела у времени служба – требует оно все наши силы, всю скорость. Так что останавливаться и отставать нам никак, Игорь Иванович.
– Верно, Слава, верно, но не кончил я еще про Снегирева нашего строгого… Не трогай ты его, ему не только твое – ему все веселье в тягость.
– Не с сильной я злости, Игорь Иванович, над ним смеюсь. Подкалываю, просто, порой. Напоминаю иногда ему, ездоку, что на ежа не сядешь и не поедешь.
Игорь Иванович напряженно растянул рот, пытаясь рассмеяться настойчивее прежнего, но сосредоточенность все же взяла свое.
– Одни насмешки у тебя на уме.
– Никак нет, не одни. Они у меня только так – в нагрузку к запредельно серьезным мыслям о наших сложных, опасных и секретных операциях… в разгрузку, вернее.
Глаза начальника сверкнули смехом, но отсветы потускнели, глаза его снова потухли. Сдает он, Игорь Иванович. Сильно сдает.
– Пришло же тебе в голову такое решение… Ежом перед нашим строгим Снегиревым предстать…
– Не мог я с ним серьезно задачи наши решить. Не обернулся бы я при нем ежом – мы бы с ним еще раньше рассорились… а вскоре перессорились бы насмерть и расстались бы под конец, ненавидя навек друг друга, как враг врага. Я моими насмешками ему хмурые мысли в голову вбил, а мрачные – выбил. Согласитесь, веселая вражда, все ж не жестокая. Я ж его другом, а не недругом стать собираюсь, пусть нам и не всегда просто дается общество друг друга терпеть. А что ежа образ выбрал… Согласитесь, не худший же вариант – под колючками почти пушистый зверек.
– Слава, сколько же зверей ты в свою голову запустил?
– Столько, сколько для дела нужно. Я же у вас не простой “волк”, а – волшебный. “Оборотень” я у вас, Игорь Иванович.
Начальник, наконец, запамятовал о наших невзгодах и рассмеялся, хоть краем рта, но радостно и искренно. Я рад, что он смеется. Так всегда – когда грустен мой начальник, тогда и меня тоска берет, а когда радостен Игорь Иванович, и я радость беру. Из одного мы с ним всегда кубка пьем – что брагу горькую, что вино кислое, что мед сладкий – все… и всегда до дна. И не в одном старом дело. Многим я ему обязан был, он мне немалым обязан стал. Только дело в другом. Он мне не просто начальник, а я ему – подчиненный. Мы друг другу не просто соратники. Он, командир мой, как отец мне, а я, боец его, как его сын. Он один обо мне все время думает, всеми силами оберегает, как и я – его. Все я за него отдам, за Игоря Ивановича Загоройко, как за страну свою великую.
– Сказочник ты у меня, Слава.
– А как же? Служба такая – сказки да легенды для людей сочинять.
– Немудрено, что ты Снегирева замучил.
– Виноват, Игорь Иванович. Он меня, просто, раззадорить старается, а я и так задорный – вот и выходит, что у него только разозлить меня получается.
– Вижу, долго вы с ним вдвоем не выдержите.
– Трудно нам с ним – особенно последнюю неделю тяжело стало. Он, просто, к стае привык, а я – к одиночеству.
– Ничего, не долго вам осталось общество друг друга терпеть. Время подходит.
– Понял я, что подходит.
Игорь Иванович стряхнул с кителя только ему заметную пылинку, кивнул головой, оглянулся на одиноко стоящее дерево.
– Наш человек еще не попал под подозрение. Но они подозревают, что среди них чужой.
– Понял.
– Через шесть суток ты в ночь выезжаешь.
– Шесть суток?
– Время не ждет. Заканчиваешь подготовку, возвращаешься и – вылетаешь.
Я мысленно пронесся по маршруту, проехал на поезде по рельсам, проплыл на пароме по морю, промчался на машине по дороге и пролетел на самолете по воздуху. Черт… Из Москвы – в Петербург, из Петербурга – в Осло, из Осло – в Берлин, а из Берлина… Стоп. Дело осложнилось. Мне придется поехать и в Тронхайм. Я в таком деле без страховки никак не обойдусь. А свои страховочные документы и деньги я оставил в Тронхайме. А главное, – я оставил там свою технику, о которой командир не гадает не ведает.
– Понял. А вы мне сутки в одном глухом и тихом городке на ваше решение в качестве кости подкинете?
– В тихом и глухом, нет, а… Ты через обе столицы поедешь.
– А в одной из столиц на ваш выбор сутки подкинете?
– А что ты в них не видел?
– Ничего из того, что за последние годы перестроилось.
Игорь Иванович разом поник и посуровел.
– Старайся, Слава. Выбейся из сил, только сделай все, как следует…
– Сделаю.
– Я так устал, Слава.
– Я тоже.
– Ничего, на кладбище отдохнем.
– Мне и на кладбище особо отдыхать не придется, Игорь Иванович… Меня ведь даже похоронят под чужим лицом, под чужим именем… Так что служба моя и после смерти пойдет своим чередом – отставки мне и посмертной не видать вовек.
– Прилетишь – проверишь все подходы.
– Так точно.
– Ты поосторожнее только, потише.
– Так точно, Игорь Иванович, – ниже травы, тише воды.
– И нервы в порядок приводи срочно. Сорвешься – так только в пропасть. Сорвешь ты операцию, я тебя… Ясно тебе?
– Ясно.
Игорь Иванович – единственный человек, которому я подчиняюсь, и единственный человек, который обладает связными сведениями обо мне. Зато по его приказу я исполняю все задачи – просто все. Я у начальника и следопыт, прослеживающий скрывающихся, и следователь, выпытывающий скрываемое. У него я и оборотень, меняющий обличья, и волшебник, обращающий свою слабость в силу, а чужую силу в слабость. Сильных я – совращаю и подавляю, а слабых – освобождаю и соблазняю. Я убеждаю умных и задуряю глупых. Так ведь у людей заведено – умные готовы противостоять только глупости, а глупые – только уму. Добрые – сражаться с одним злом, а злые – с добром. Я просто применяю против противника его же оружие, всегда помня, что в вооруженной мечом руке щита нет. На готовую к нападению, а не к защите, руку я обычно и нацеливаюсь, и набрасываюсь. Я знаю людей. Мне известны их страхи и желания – и явные, и скрытые. Мне неведомы их страхи и желания – они изучены мной. Так что я, “волк”, вижу их, людей, всегда четко и ясно – как снаружи, так и изнутри. И, как серый волк, я вербую друзей и убиваю врагов, ворую чужое и возвращаю свое, повинуясь Ивану царевичу, – точнее, Игорю Ивановичу. Я пускаю в ход все силы и все оружие. Кладу в могилу или в постель всех, на кого мне начальник пальцем покажет, и терзаю волчьими клыками все страны, в которые он ткнет пальцем на карте. У меня есть лишь один принцип – служить Отечеству. Других – нет. Никаких. И пусть некоторые несведущие меня презирают, – мне плевать. Самураи всегда смотрели свысока на ниндзя. Но еще ни один правитель не обходился одними самураями – все властители обращались при нужде к таким, как я.
Я начал загружать в голову мысли Ульриха Ларсена, готовясь надеть его лицо и стать им, – человеком, в обличии которого я обычно брожу по белу свету за пределами наших секретных частей, в которых я появляюсь под другими именами и лицами.
Глава 7
По воде, по земле, по воздуху… Петербург оставил в памяти такой же серый след, как Тронхайм. Будто везде теперь так промозгло и сумрачно. Пока плыл – штормило, и я не выспался. Из-за дорожных передряг не выспался и в Тронхайме. Хмурое предгрозовое небо подсказывает, что будет турбулентность, и я снова не высплюсь, вылетев из Осло и прилетев в Берлин. Сижу в ожидании крыльев уже с час и слепо смотрю в потолок – скучаю. А от скуки и нервничать начинаю сильнее – вида не показываю, а неспокойно становится.
Есть хочется жутко. Такой голодный, что проглотил бы… Но Степан Петрович не одобрил бы такой прожорливости перед ответственным делом. Остается только тихонько радоваться, что в стране с мясом трудно и меня ничто особо не искушает. Разве что рыба. А рыба тоже вообще неплохо… Привык я к ней – за семь лет трудно не привыкнуть. И к стране этой – привык. С годами мне ее даже покидать тяжело стало. Нравится она мне – норвежцы. И страна их нравится – Норвегия. Я и к шведам притерпелся, и к немцам притерся, и к англичанам подход нашел, но только с русскими и норвежцами я на одном языке разговариваю. Не в смысле, что я не знаю шведского, немецкого и английского, – имею в виду, что одних норвежцев я понимаю почти так же хорошо, как наших – русских.
Немец в строгом облачении кабинетной крысы оторвал меня от размышлений – обратился ко мне на английском с банальным вопросом и видимой охотой поговорить со мной на английском. Ответил ему на норвежском, что не понимаю, и погрузился обратно в мысли, не обращая на него больше никакого внимания. Надо мне подумать о страховке. У меня память ясная – на корке четко записано, что, кроме себя, никому доверять нельзя… не положено по приказу рассудка, а его приказы не положено оспаривать. Я воробей стрелянный – и стреляли в меня не только враги. Ведь в нашем деле всякое бывает – я во все планы начальства не посвящен, не все замыслы противника мне известны. Одни могут меня схватить, другие – от меня отречься в скверном случае или свалить все на меня в отвратной ситуации.
Смотрю на засвеченный экран компьютера так же отрешенно, как всегда – в пустой патронник. Захожу на неизвестную территорию и запускаю “отмычку”. По серьезным личным делам я вынужден выходить на связь по незащищенным линиям, защищаясь лишь выходом через линии третьих лиц. Что ж… Чужая открытая мне система, чужое соединение – моя связь. Код моего подключения непросто отследить и мое местонахождение определить сложно. Сигнал пойдет из незнакомого мне места, из Финляндии. Подключаюсь, пишу на шведском непростым шифром.
– Как дела, Швед? Не затосковал на чужой земле, не заскучал с нашими русскими?
– Скучать с нашими русскими на воле не то, что с нашими шведами – в тюрьме.
– Это точно.
– Я в Карелию через неделю рвану.
– Отпустили?
– Отпуск все же.
– Вперед в поход?
– Точно, Охотник. Не все же мне на экран смотреть. А главное, – Вейкко приедет.
– Это финн экстремальный, старый походный приятель?
– Финн – я про него писал.
Право, смешно думать об их сложной дружбе, граничащей с враждой. Не попали бы они оба волей судьбы на чужбину – никогда бы им и в голову не пришло так в поход пойти. А на чужой земле они, как чужие для других, приноровились друг к другу и привязались с годами так, что друзьями стали, – не разлей вода. Мне и вспомнить трудно, когда швед и финн в одиночку что-то на нашей земле вытворяли.
– Помню. Тайное веселье затеваете?
– Не то, что тайное, но не все в курсе, что Вейкко в пограничную зону поедет. Понимаешь?
– Я все понимаю, Швед.
– Мы ведь все люди. Верно?
– Все не все – не важно. Важно, что я всех людей понимаю.
– Присоединяйся, Охотник. С нами не заскучаешь.
– Нет, никак. Мне пока скучать некогда, Швед.
– Давай к нам, как надумаешь. Ты недалеко – тебе наш костер виден будет.
Конечно, сейчас так ему и скажу, что в Норвегии. Не хватало мне только моего норвежца к шведской истории приплести. Шведы ведь к норвежцам подходят насторожено и недоверчиво, как датчане к шведам. Так уж повелось – все скандинавы друг друга с трудом терпят. Рядом они все вроде, а все старое поминают, как мы с поляками и немцами. Один я меж всеми ними хожу спокойно не другом, не недругом.
– Не пытайся меня проследить – не получится.
– Постараюсь – получится.
– А ты не старайся.
– Решил? Не идешь с нами?
– Нет. У меня иной поход в планах намечен – повеселее вашего.
– Давно ты не объявлялся вообще.
– Да, дела были. А теперь к тебе дело появилось. Не в службу, а в дружбу. Только в дружбу так же сложно, как в службу.
– Попал в очередную передрягу?
– По канату иду под куполом высоким – страховка мне нужна. Выручишь?
– Не вопрос.
– Вижу, ты готов из виртуального пространства выйти на время. А войти, готов?
– Как у наших русских говорят, – “Всегда готов!”.
– Рад, что ты так к делу подходишь. Открывалка мне нужна надежная, Швед.
– Для пивных бутылок?
– Нет, крепкие напитки в плане предстоит распить. Такие крепкие, что бутылки с тремя пробками.
– Да ты, вижу, всерьез веселиться собираешься.
– Тебе тоже весело будет. Так что времени не теряй.
– Не терпит?
– Терпит время, только ты его не тяни. Оно, как кошка, – за хвост потянешь, оцарапает. Требования к открывалке чуть позже получишь.
– На старом складе оставишь?
– На прежнем хранилище хлама. Позже посмотришь. Поищешь – найдешь. Получишь – отпишешься. Я на связи завтра вечером буду.
– Вопросов нет – ответ будет.
– Отлично, Швед. Сообщишь, как только будет готово.
– Как только, так сразу.
– Конец связи.
Неплохой он хакер – Швед, хоть звезд с неба и не хватает. Правда, хакеры, хватающие звезды, часто не способны понять, что не всегда находятся в виртуальном пространстве. И звезды, схваченные ими, как правило, – виртуальны. А Швед – понимает. Он на реальные звезды крючки точит – на рыбалку, как я на охоту, выходит регулярно и цепляет звезды к крючкам исправно, как я к погонам. Он серьезный специалист – Мартин. И просто – парень хороший. Никаких сложностей с ним никогда не возникает. И сотрудничать он согласился просто – из-за своих соображений. Ни пугать его не пришлось, ни покупать. Мне и подход к нему не пришлось искать – похожи мы с ним, хоть с вида и не скажешь. Я человек с внешней прохладцей, смеющийся надо всем и всеми молча, а он… Я мысленно рассмеялся, вспоминая его тонкий рот, вечно растянутый от уха до уха веселой ухмылкой. По лицу этого белобрысого, долговязого и костлявого, как смерть, взломщика виртуальных дверей сразу видно, что он – добрейшей души человек. А по моему лицу этого никогда не скажешь… по моему лицу никто ничего никогда сказать не может. А, может, просто и сказать нечего? Посещают меня такие мысли порой. Может, у меня не только лица нет, но и – души? Может, у меня не только зеркало души мутно, но и – душа смутна? Это все из-за Шлегеля. Так и не идет из головы. Нет, не пойдет так. Запущу я лучше в голову шведского товарища.
Хотел бы я вообще его другом быть. Сражаемся мы с ним по одну сторону – у нас с ним один враг и одно правое дело. Я для своей страны стараюсь, он – для своей. Правда, шведы пока считают его предателем, и ему после провала приходится прятаться на наших территориях. А я его предателем не считаю – он понимает, что происходит, и поступает, как преданный своей стране и народу неглупый человек. Обычно я призираю тех, кого вербую, а его – уважаю. Только не судьба нам с ним общаться друг с другом, как человек с человеком, – под своим именем, под своим лицом. Точнее, я его знаю, а он меня… Он, считая, что я его соотечественник, знает меня в одном из служебных обличий и под одним из служебных имен, как и все остальные… кроме Игоря Ивановича, который знает обо мне больше всех других, да и то – далеко не все. Мое дело находить друзей не для себя, а для – страны. Мое дело – выискивать и друзей, и врагов… выслеживать их и выведывать у них тайны, убеждать их или давить на них и, при нужде, убирать их. Я – охотник. И охочусь я в стае, как волк… только и одинок я, как волк.
Глава 8
Осло, Берлин – и дождь… Морось встречает меня везде, словно следует за мной хвостом, словно отслеживает. Действует на нервы. Меня тошнит от нее – и от аэропортов, от вокзалов, дорог и улиц, лиц людей… Им нет счета, нет конца…
Берлин – широкие дороги, просторные площади… все притушено, приглушено – серо и тускло, только ветер гуляет. Не похож город на Петербург, а напоминает порой… определенной бесприютностью, наверное.
Заехал на квартиру кинуть вещи и написать несколько писем. Ларсен – человек деловой. Прорвавшись в короткое время в свет скромной Скандинавии, он вошел в высшие круги других стран – далеко не таких тихих и спокойных. Делец он не простой – дела Ларсен ведет не на виду. Подставляет он плечо государственным деятелям, главам крупных организаций или промышленных предприятий, когда они – люди, стоящие на свету, не могущие войти в тень и не имеющие выхода на других таких людей, – действуют в личных целях и в качестве частных лиц. Ларсен – мост, соединяющий темнотой и тишиной с вида не связанные освещенные точки. Посредником он выступает в делах важных. Через его руки проходят применимые к военной промышленности технологии, тайно толкаемые в странах его территории и через их границы. Ларсен торгует и простым оружием, и чертежами да схемами. Он точит острые клыки и на химикаты, и на микроорганизмы, и на микросхемы. Занимается он решением таких задач довольно давно и всегда в курсе ответа на вопрос. Он заслужил доверие, исправно запуская в ход все свои связи и строго сохраняя все чужие секреты. Так что дела его с годами идут только в гору. Мои мосты темноты и тишины со временем стали прочной паутиной, протянутой мной от севера до запада и востока… Так что обязанностями Ларсена я пренебрегать никак не могу, пусть и будучи при исполнении более трудных заданий. О задаче буду думать после того, как пошлю, кому следует, письма. А главное, – после того, как стану другим человеком и встречусь с Эрихом Шлегелем.
Глава 9
Одно дело сделано. Пора покинуть Берлин, перекроить лицо, перестроить личность, надеть иную одежду и под чужой личиной пуститься в последующий путь. На место мне тащиться чуть ни через всю страну, только все не беда – обычное дело.
Судьба одарила меня внешностью правильной, но неприметной. Так что мне не трудно ее изменить. Северяне могут сказать про меня только, что я – красив, а другие – и того сказать не могут. Я пользуюсь этим так же активно и агрессивно, как и всем остальным. Скоро из скромного скандинава стану сдержанным немцем – сменю машину, сменю лицо.
Эх, дайте мне свободу, дайте мне коня! “Коней” у меня, правда, предостаточно – и крылатых, и колесных. А свободы… Государство предоставляет мне только “коней”. Ношусь я на них по всей земле с вида вольный, как ветер. Я, в общем, на такой уровень с довольно давних времен вышел, что, и правда, – почти волен в решениях и в перемещениях. Только я связан долгом перед Отечеством по рукам и ногам… связан той привязью, что струной у меня в голове натянута.
Глава 10
Отнял руку от послушного руля, разогнул закостенелые пальцы и закурил. На ровной прямой дороге и газ держу ровно. Дорожные указатели, номерные знаки – все вижу краем глаза, все отмечаю на границе сознания, не концентрируясь. Не зарегистрировано по привычке ничего подозрительного – и нечего останавливаться, осматриваться. Стараюсь не смотреть по сторонам – я перемен переел, как кислых ягод, и теперь – оскомина в горле застряла… давлюсь ей который год, проклиная длительные переезды.
Потянулись чередой промышленные зоны – с вида пустынные и притихшие города, напоминающие страшные сны. Эти города – не лицо этой страны. Лицо – города старые, с узкими улицами, с готическими соборами, возвышающимися над низкими постройками… или новые – с вздымающимися к небу стеклянными высотками. А здесь – над скудными строениями торчат заводские трубы. Да и обитатели этих зон далеко не так общительны и добродушны, как остальные люди этой области. Среди них полно отчаянного и опасного сброда. Здесь затаились и закаленные жесткой жизнью бойцы подпольных организаций, и озлобленные бедняки, и бесприютные бродяги. И нищие поляки, не гнушающиеся грязных дел, здесь встречаются нередко. Немцы терпимы к ним в крупных городах, но в городах поскромнее их не привечают. Они стараются скрываться на окраинах и вести замкнутую, изолированную жизнь, часто совершая преступления, невидимые немцам.
Глава 11
Франкфурт стер Ларсена, как ластиком, и обрисовал Вебера, как серым карандашом. Отто Вебер – тоже человек деловой, но занимается он исключительно моими личными делами. Гер Вебер выглядит в высшей степени внушающим доверие гражданином Германии, только он тот еще махинатор. В общем, благодаря ему, я не останусь голодным никогда и нигде. Явившись на его съемную квартиру, я и от его имени отправил несколько писем.
Через левую линию вышел на связь с Игорем Ивановичем. Прочел его послание и покривился. Что ж… Видно, мне в ближайшее время выспаться не судьба – снова в дорогу. Я откинулся в кресле, снял очки с прозрачными стеклами, посмотрел в потолок, как в пустой патронник… встал и пошел.
Обменял солидную машину на видавшего виды “железного коня”, с изношенной курткой застегнул под горло шкуру Вольфганга и понесся навстречу ветру. Вольфганг – парень не из везучих. Он старается выбраться из трущоб, но всегда – возвращается. И сейчас, пусть и после достаточно длительного отсутствия, он – вернется в индустриальный город с ветшающими зданиями и знающими зло людьми.
Глава 12
Проверяю подходы к объекту, размещенному под больничным корпусом в качестве секретного исследовательского центра, испытывающего на людях новую аппаратуру и препараты. На деле и на другом, на высшем, уровне секретности сотрудники лаборатории заняты изучением не только лекарственных средств и заразу они здесь разводят не только в поисках лечения. Поэтому путь и привел Вольфа в эти подземелья.
Вольф, травильщик крыс, как нельзя лучше подходит для дела и вписывается в окружающую среду. Он то, что надо, для поиска подземных подходов и получения необходимых сведений от низших слоев общества. К этому всему его здесь еще и знают. Его образ – мой задел с прежних времен. Так что никаких новых лиц и никаких подозрений.
Часть II
Эх, подвела подкорка
Глава 1
Не зря Степан Петрович меня худеть заставил – теперь мне, и правда, раз плюнуть протиснуться хоть в сливную трубу. А в сточном канале – мне теперь вообще раздолье. Есть, где разгуляться. Передо мной открываются новые возможности, и я их задействую.
От достаточно долгого голода энергия, выделенная на добычу пропитания, так и прет. Все реакции обострены – их не притупляют даже последствия бессонной ночи. Во мне проснулось хищное чутье, и, пока я не начну слабеть от голода, оно будет верно вести меня вперед.
Остановился в тоннеле, возле еще не встречавшейся мне дыры в стене. Слушаю усиленную темнотой тишину – она отворяет передо мной тесное помещение и… Похоже, чье-то хриплое дыхание. Проверить надо. Не стоит так сразу доверять подсказкам нового и непривычного для меня нюха. Думаю, “волчий взгляд”, видящий в темноте, не подведет. Посмотрим…
Прокрался через завал крошеного бетона и шагнул во мрак подвала. Встал во весь рост, всматриваясь в окружающую меня мглу. Кажется, кто-то шевелится в углу. В моей руке вспыхнул холодный луч фонаря. Выхватил светом, копошащегося в тряпье, вяло вылезающего из ветоши, человека. Черт… Угораздило же на бродягу нарваться.
Человек закашлялся и закрыл лицо от света скрюченной рукой. Он молчит, а я думаю, что с ним делать. Убрать его как-то надо с дороги. Не должен я был здесь со всяким сбродом встречаться.
– Детерминатор?
Он перевел дух, отнял от привыкших к свету глаз руку, поднялся, что-то прохрипел. Я подошел к нему.
– Вольф, ты?
Я всмотрелся в перепачканное лицо внимательнее. Черт… Старик Клаус Крюгер…
– Я!
– Охотник на крыс…
– Клаус, это ты!
– А кто же еще? Не сразу узнал тебя, Вольф. Выглядишь ты что-то неважно.
– Да в последнее время как-то так дела идут.
– Я уж вижу. Вечер поздний, а ты все крыс травишь.
– Развелись заразы – вот и извожу. Клаус, а ты что здесь, на окраине, делаешь?
– Скрываюсь. Глухое место, да не такое гиблое, как прежнее.
– Скрываешься? Это от кого?
Старик, мрачно ухмыляясь беззубым ртом, стукнул трясущейся рукой по сваленному в кучу тряпью.
– Садись, Вольф, я тебе расскажу. Только это страшная тайна.
Усмехнулся ему в ответ, стягивая перчатку и прикуривая сигарету.
– Такая уж страшная?
– Ужасная, Вольф.
Водрузился на груду барахла, устраиваясь удобнее.
– Давай. Выкладывай.
– У тебя есть что-нибудь поесть?
– Нет. Я ж здесь крыс травлю жуткими химикатами. Не положено мне с этой отравой снедь таскать. Я тебе сигареты отдам, старик.
– Годится. Когда есть и курить нечего – совсем тоскливо становится.
– Это точно.
– Смотри, Вольф…
Грязная тряпица, протянутая мне старческой рукой, задрожала в зыбком свете. Взял обрывок тряпки, осматривая.
– Это что еще такое?
– Моя тайна, Вольф… Ты с другой стороны посмотри. Поднеси к свету.
Я перевернул обрывок, посветил на него и… Едва удержался, чтобы не задохнуться дымом, чтобы не закашляться и не выдать себя с головой. Знакомый код на грязном клочке кожи – человеческой кожи.
– И что это?
– Штрихи видишь?
– Вижу. Затертые.
– Одни – затертые, а другие – четкие. Это коды, Вольф. Они ставят такие на всех своих подопытных. Это их шифры.
Верно все выживший из ума старик говорит. Так они и делают. И про то, что один код затерт, а другой – четок, верно. Обезврежен был объект. Заражен и – обеззаражен.
– Ты что несешь, старик? Совсем с ума сошел?
– Петерсен пропал… А через неделю…
– Ты постой, я не понимаю.
– Ты слушай, Вольф. Так через неделю он появился. Вернее, на него одноглазый наткнулся. Его Штрассер одноглазый в люке едва живого нашел. Хотел вытащить, только не получилось – спуститься у него не получилось. Плохо ему стало, душно – воздуха ему внизу не хватило. Тогда Петерсен, умирая, ему это отдал – кусок своей кожи отдал… вырезал сначала, а после – Штрассеру отдал. Штрассер мне показал, совета спросил. А ночью и он пропал. Понимаешь? Пропал… Не знаю теперь, что мне и делать. Решил – скрыться, пока не поздно. Пока решил скрыться здесь, только не знаю, насколько здесь…
– Ты что, серьезно, Клаус?
– Серьезно, Вольф. Я скрываюсь от них… А они меня – ищут… Они приходили… Я видел их… Я скрылся от них – они не нашли меня…
– Параноик ты, Клаус.
– Не веришь?
– Не знаю еще. А труп в люке остался?
– Пропал труп… Забрали его…
– А ты люк проверял?
– Ходил туда со Штрассером еще… Пока Штрассер еще не пропал… Не было Петерсена – тела его не было… Пустой был люк…
Я еще раз осмотрел клочок кожи. Именно этот код. Именно за этой заразой мы так охотимся. Именно эту заразу они так таят и стерегут. Вирус-целитель, уничтожающий все другие. Он – совершенен, но – опасен. Он – наше спасение, но – ненадежное… как все наше оружие, как вся наша защита. А Клаус… Думаю, его истории следует верить – у него, старого шизофреника, галлюцинации слуховые, а не визуальные…
– Клаус, проводи меня к этому месту. Посмотрю, что тут у нас происходит.
– Нет, Вольф. Нет, я не пойду… И ты не ходи… Они неподалеку теперь рыщут – они ищут меня… И тебя искать будут…
– Хоть скажи, где это.
– Не ходи туда, Вольф…
– Да ладно тебе, говори.
– Не надо туда…
– Хорошо, не пойду. Только скажи, куда не ходить.
– Знаю, что пойдешь, Вольф. Зачем тебе это?
– Да так – надо знать, что у нас здесь творится. Я же здесь, под землей, с крысами времени провожу пропасть сколько.
– Убьют они тебя так же, как ты своих крыс убиваешь. Или того хуже – с собой заберут. Как на крысе, на тебе эксперименты ставить будут.
– Крыс не так просто убить, а изловить – и того сложнее. Умные они зверьки, Клаус.
– Эти люди – не люди, Вольф…
Я взлохматил волосы, ставя их торчком – так у моего Вольфа заведено… привычка такая.
– Лихо ты загнул, старик.
– Они ужасны, Вольф, – они не люди… Люди так жестоко не поступают…
– Люди еще не так поступают. Кому, как не тебе об этом знать.
Старого одинокого химика не только из его лаборатории выперли – его как бы из жизни вытеснили, как только у него окончательно крыша съехала.
– Это – нечеловеческая жесткость, Вольф… Штрассер сказал, что Петерсен… Нечеловеческая жестокость…
Потушил окурок и перевел задумчивый взгляд на отсыревший потолок подвала.
– Они для страны стараются, старик… Думают о безопасности, об обороне…
– Что ты, Вольф?
– Мы все к войне готовимся… Нам всем нужно оружие, нужна защита…
– Думаешь, война придет и к нам?
– Придет… Ко всем нам – придет…
Я поднялся, собирая брошенные вещи.
– Пора мне, Клаус. Пойду. Напиши мне здесь, как пройти.
– Решил проверять?
– Нужно проверить.
– Встала задача – надо решать, верно?
– Верно, старик.
– Может, ты и прав… Может, и правда, пора перестать пугаться и прятаться…
– Не торопись. Подожди пока. Я приду еще.
– Отчаянный ты человек, Вольф…
– Я – охотник.
Клаус нацарапал несколько каракуль на обрывке бумаги. Взглянул на коряво обозначенный им путь, кивнул ему на прощанье.
– И еще, Клаус… Решил скрываться – скрывайся. Ищи укрытие подальше – в другой город езжай… и центральнее держись.
– Центральнее?
– Незаметнее так – в толкотне затрешься, в толпе затеряешься. Так ты в тихое место, не таясь, тайком проникнешь. Я тебе укажу одно хорошее укрытие – там и останешься меня ждать. Понял?
Нарисовал и передал ему схему проезда и прохода.
– Ты мне веришь, Вольф?
– Поверю, когда проверю. А пока прячься. На схему смотри. Собор старый видишь? Этот ход под землей к соборному склепу ведет. Ясно?
– Я в этом городе никогда не был… Я этого места не знаю, Вольф…
– Я знаю. Далеко достаточно, да этим и хорошо. Трудно тебя найти будет в этом городе, а в этом соборе еще труднее – особенно в склепе. Только прокрадись туда к ночи тихонько – тихо, просто, кругом. Ясно?
– Буду поступать только, как ты скажешь.
– И еще… Епископ в склепе похоронен – под каменной плитой. Хватит сил плиту сдвинуть – поужинаешь на славу.
– Поужинаю? Вольф, я…
– Крысы везде водятся, Клаус, и я их везде извожу. Присмотрел я это место на охоте – тайник устроил на случай неувязок. Я кое-что съестное в гробнице оставил, так что с голода не пропадешь. Снедь употребляй спокойно. Остальное бери при надобности. Лампочки к стенам не крепи, свет не включай. По подземному ходу, по коридорам праздно не ходи. Не шуми. Тихо вокруг – и ты тишину соблюдай. Я тебя навещу скоро – еще что-нибудь притащу. И еще… Молчи, Клаус, как покойник.
– Странный ты человек, охотник на крыс…
– Не страннее тебя, Крюгер. Да, держи, старик, – на проезд хватит. До города добирайся общественным транспортом – с пересадками и сменами маршрута. Никаких попуток. Дальше пешим ходом пойдешь. Держись людных мест, только отдельных людей сторонись и к себе не подпускай – дистанция должна быть хоть шага три.