Текст книги "Изобретая чудеса (СИ)"
Автор книги: Станислав Жен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Быть может ее оклеветали? Друзья у нее либеральные… Она не знала во что ввязывается! – пылко воскликнул Булгари.
– Оставьте, граф, не пытайтесь выставить ее наивной дурочкой, Лара все прекрасно знала и последствия осознавала. Она все имущество отписала…
***
С Ларой случалось многое, но всегда она выходила в меру невредимой. Вот и сейчас, кусок дерева, невесть как отлетевший прямо в графиню, разрезал лишь дорогую шубку и кожу в районе талии. Девушка испытывала адскую боль, но умирать не планировала. Когда в ее дом нагрянули с обыском, Лара была готова. Она все еще простодушно надеялась, что инженер прибудет к ней сам, что, возможно, они в очередной раз повздорят, но великодушный Николай найдет в себе силы простить ее… Лара была готова, что этого не случится. Поэтому, когда на пороге ее дома появились мужики в форме, графиня немного прихрамывая, сопроводила военных в кабинет.
– Где письма! – отчего-то потребовал тот, который старше.
– Какие письма? – у Лары не было сил удивляться, но противиться следствию она не планировала.
– Поручено изъять письма! – не унимался искун, чувствуя свою власть.
– Все новые письма на столе, старые – в тех ящиках…
Она смотрела, как разносят прибранный кабинет и все думала о том, где же понятые… Какая же система вся эта неверная и какой идиот будет хранить дома письма, содержащие секретные данные.
– Собирайтесь, барышня, вас государь требует!
Лару никогда не задерживали, не обыскивали и не досматривали. В школьные годы девчонка даже участвовала в добровольном отряде полиции… И что теперь? А если ей наденут кандалы? Те, от которых на ногах и руках остаются приметные шрамы! Если бы у графини так сильно не саднил бок, она бы наверняка с большим ужасом размышляла о собственном завтрашнем дне.
– Где ваш брат? Я вам вопрос задаю, где ваш брат! – отчего-то орал на нее военный.
Ларе хотелось извиниться, но в какой-то момент она припомнила о собственном достоинстве, распрямилась, заставила себя не морщиться от не утихающей боли и резко отозвалась:
– Я вам скажу, что у меня брата нет, а объяснять обстоятельства подобного конфуза стану лишь императору и только если он спросит. Перестаньте повышать на меня голос, я все еще графиня и это все еще мой дом.
– Вы еще смеете что-то про достоинство, барышня? – насмешливо прищурился офицер. – Положение ваше не из приятных, спешу заметить.
– Мое положение такое же, какое и вчера. Я дворянка и требую к себе подобающего отношения. – Лара вскинула голову и выдержала сальный взгляд мужчины. – А вот, что за дворянин вы, если позволяете себе насмехаться над слабым?
– Вы изменница, а не дворянка! – нашелся было растерявшийся офицер.
– Я не изменница ровно до того момента, как суд вынесет обратное. Моя совесть перед богом чиста. Прошу уже закончить сбор моей корреспонденции и доставить меня туда, куда вам приказано.
Лару сопроводили в просторную комнату без интерьера. Девушка поежилась: ее пальтишко отобрали при входе. Хотелось сесть, облокотиться… Хотелось домой. Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Как мантру она повторяла доподлинно известный факт: женщин декабристов не было. История про них не знает, а значит ей ничего не угрожает. А что если ее будут пытать? Какую боль Лара способна вытерпеть?
Статная фигура, прямая, не зажатая. Такая же, какой была всегда, только улыбки больше не было на ее лице.
– Это правда? – холодно начал допрос Николай.
– Что правда, Николай Павлович? – подала она голос.
– Ты участвовала в заговоре?
И глухая тишина. Если бы она просто сказала нет, расплакалась и бросилась ему на шею… Николай хотел верить ее искренности. Девушка набрала побольше воздуха и покачала головой.
– Не участвовала.
Николай точно вздохнул с облегчением и лицо его немного смягчилось.
– Твое имя называли. – не проявил он своего облегчения.
– Не мудрено… – на мгновение Лара опустила взгляд, стала похожа на провинившегося подростка, но спешно собралась и вновь вскинула голову: – странно было бы, если бы я осталась в стороне.
– Вы состояли в тайном обществе?
– Нет… Я отказалась, но я знала о том, что оно есть. Я встречалась со многими из тех, кто вышел на площадь. Я не хотела восстания…
Девушка точно мимо инженера смотрела. Она крепко сжимала руки в районе живота.
– Не отрицаешь? – опешил Николай.
– Есть ли смысл? Я виновата пред тобой и всей твоей семьей. Безмерно виновата. Но что мне оставалось делать?
Лара хотела сделать шаг к нему навстречу, но Николай жестом остановил этот порыв.
– Зачем? – он подавил дрожь.
– Я не могу ответить однозначно…
Ларе было тяжело стоять и говорить. Она всматривалась в знакомое лицо и не понимала, какие слова способны выразить ее преданность, ее любовь.
– Мне было легко не знать вас. – наконец собралась графиня. – Мне было легко помышлять о свободе, покуда я знала лишь их.
– Это твой брат вовлек тебя в мятеж? – с едва уловимой надеждой прервал Николай. – Не нужно никого покрывать!
– Мой брат? – удивилась Лара. – Было бы так просто обвинить его… Позвольте я расскажу о себе?
На миг Лара закрыла глаза и шумно втянула воздух. Невыносимая слабость.
– Откуда ты знаешь Рылеева?
– Я прибыла в Петербург в ноябре прошлого года. Тогда у меня не было ничего. Случайность свела меня с Кондраш… Кондратием Федоровичем. Он познакомил меня с издателями и вернувшимися с юга Трубецкими. Волей случая, в тот момент я повстречала вас… Николай Павлович, дурой меня последней считайте, но я долгое время не знала, кто вы… Вы были моим инженером и я искренне верила, что…
Она осеклась. Был ли смысл говорить о любви? Был ли смысл оправдываться?
– К чему вспоминать былое? Я виновата в том, что зная про заговор не рассказала…
Дурно становилось от одной мысли, что она способна на предательство. Николая ценил в ней искренность. Все ценили это в Ларе, а ныне, что ныне?
– Как ты могла предать нас всех? Я думал, ты меня любишь! – на миг сорвался самодержец.
– Люблю? – Лара точно смутилась, повторяя за ним, но тут же встряхнула головой, горделиво приподняла подбородок и испытующе, как она умела, заглянула в самую душу. – Конечно, я вас любила. Вопреки здравому смыслу я и детей твоих любила. Николай, ты верно не понимаешь? Ты требуешь от меня верности, хотя сам мне верен не был.
У инженера нервно дернулась скула, он хотел возразить, пресечь этот невыносимый фамильярный бред, но Лара остановила его легким жестом руки.
– Я должна была выбрать между тобой, человеком, который меня поминутно оставлял и ранил, и Рылеевым, который был рядом всегда, который никогда бы не позволил себе сделать мне больно. Нет, я буду виновна пред вами сколько угодно долго, и на прощение ваше надеяться не осмелюсь, к стенке меня поставьте, но я бы ничего менять в своих действиях не стала, чтобы дать Кондраше хоть один шанс на спасение!
Николай видел, как она властно поставила руку на пояс, как в ее глазах отразилось презрение. Лара едва ли сдерживала жгучую боль, всеми силами стараясь прикрыть свое мучение.
– Вы этого, государь, не поймете. Но у меня не было иного выхода. Только так я могла не предать друга.
Николай побледнел: она говорила страшные вещи. И он решил ее уничтожить:
– Рылеев. Рылеев первым назвал твое имя.
– Нет.
– Поверьте, ваша жертва не имела никакого смысла.
Если бы Лара проявила больше раскаяния, если бы она позволила ему быть милосердным, великодушным. Но графиня никогда не была такой. Она никогда не оправдывалась. Она умела отвечать за свои поступки. И пусть сейчас внутри все сжалось, она повела плечом и печально отозвалась:
– Мне страшно жаль…
========== Здесь я умру ==========
Комментарий к Здесь я умру
Выходим на финишную прямую! По плану – предпоследняя глава
Странная пленница поселилась в одном из номеров Петропавловской крепости. Она именно что поселилась: не было в ее поведении страха, который затмевал рассудок многих восставших, не было в ее повадках и сжатости. Коменданту чудилось, что и дверь ее не заперта вовсе и что милая барышня может уйти в любую минуту. Шаркая деревянной ногой, Сукин с удовольствием заглядывал в ее камеру, опасаясь обратить эту свою слабость в подглядывание.
Лариса Константиновна часами сидела на столе подле окна и точно высматривала что-то во дворе. Она могла бы сидеть где угодно, но, отчего-то, предпочитала именно стол. Странное поведение, о котором ее даже как-то спросили. Графиня тогда пожала плечами и как-то философски заявила: «клопы».
В первые дни над чуднОй арестанткой насмехались. Ее появление породило миллион искрометных и весьма вульгарных острот. В первый день барышня, как и все прочие арестованные, сдала верхнее платье. Осталась в чем-то наподобие сорочки. Внимательно выслушала издевки, вздохнула и разъяснила им ситуацию:
– Я здесь единственная арестантка женского пола, если со мной что-то случится, это непременно обнаружится. Благодарю за заботу, но не стоит утруждаться, мне горничная ни к чему, руками меня прошу не трогать.
Лариса Константиновна почти не ела, не пила, она точно в глубоком сне пребывала и все всматривалась куда-то вдаль. Смиренно и с честью она приняла свою участь и просто ждала конца.
– Что же ты, дочка? От еды отказываешься? – в комнату неспешно вошел священник. – Неужто помереть собралась?
Лара печально улыбнулась и покачала головой.
– В поведении моем никакого грешного умысла нет, отче, дело скорее практичное…
Дело действительно было практичное: Ларе не нравилось справлять нужду в ночной горшок.
– Если так…
Старик задумался: он знал, о чем говорить с прочими узниками, но едва ли мог осмыслить, как в заточение попала она. Если бы его не просили узнать, отчего девица перестала есть, едва ли он сам решился зайти к ней.
– Знаете, – внезапно Лара сама заговорила, – я рада, что вы ко мне заглянули. Я здесь уже больше месяца, мне без веры тяжело… В церковь ходить хочу.
– Вера ведь не от места зависит и не от наставника. – начал старец.
– Веру что-то подпитывать должно, а я здесь совсем одна… – она внезапно переменилась в лице: – вы верно меня не узнаете? Я ведь летом у вас совета испрашивала, про супружество… Венчания страшилась. Вы мне тогда так точно сказали: никогда не случится то, чего быть не должно…
Старик смотрел в это внезапно ожившие лицо, бледное с точными чертами, которое все же принадлежало кому-то совсем юному, наивному.
– Выходит ты за супругом здесь оказалась? – церковник даже обрадовался такому повороту, неприятна ему была сама идея, что барышня эта по собственной прихоти здесь очутилась.
Она улыбнулась, а на глаза навернулись слезы, Лара покачала головой:
– Жених тогда меня оставил… Я не жалуюсь! – точно испугалась своих слез девушка. – Но меня все покинули… Вот я и осталась совсем одна. Здесь осталась, всеми покинутая и без права высказаться…
– Сожалеешь о своем поступке? Исповедаться хочешь?
– Нет… Тогда не хотела и сейчас не хочу. Я прощения не заслужила… Я прощения не божьего хочу, виновата я перед одним лишь человеком… – она задумалась.
– Как же? – удивился священник. – Покаяться не хочешь? Восстать против помазанника – грех!
– Я ведь не восставала. – она пожала плечами. – Что угодно мне твердите, но я повторять буду: я страшно виновна в том, что не рассказала о планах бунтовщиков, но в бунте я не участвовала… Он не хочет дать мне прощения. Я сижу здесь одна больше месяца и никакой мне бумаги не дали, никаких вопросов не задали…
– Господь наш милосерден…
Лара оборвала старика:
– Меня не хочет простить он, а я не заслуживаю иного прощения. Я ведь, действительно, страшную подлость совершила…
Барышня точно хотела сказать что-то еще, но осеклась и отвернулась к окну. Больше говорить она не решалась. Лара смотрела на место, где когда-то похоронили княжну Тараканову. Какое-то изощренное удовольствие она получила от осознания, что судьба их чем-то схожа…
Графиня жила в абсурдном произведении, в каком-то странном процессе принимала участие, где все говорило о ее невиновности, но лишь один человек этого не слышал и не понимал. Николай всем сердцем ненавидел Лару и тщательно старался ей это показать.
***
Николай Павлович сидел подле супруги. Александра Федоровна совсем стала плоха, потеряла ребенка и никак не могла справиться с последствиями того ужаса, который пришлось пережить ей в декабре. Супруг исправно навещал ее, точно ощущая вину за ее состояние.
– Никс, – внезапно подала голос она.
– Послать за врачом?
В тишине тускло освещенной комнаты измотанный самодержец задремал. Не ожидая услышать этот слабый голос, Николай вздрогнул и взволнованно приготовился искать лекаря.
– Нет, Никс… Я спросить хотела… Аграфена рассказывала, будто графиня Вовк в крепости…
Николай вскинул голову, поборов желание повысить голос и пресечь любого рода разговоры о Ларе. Он избегал упоминания о ней, старательно откладывая всякую бумагу, в которой фигурировало проклятое имя.
– Не делай такого страшного лица. – Александра Федоровна поднялась в постели. – Никс, ведь ты же знаешь, что не так страшна ее вина! – она так разнервничалась, что на ее бледном лице проступил едва уловимый румянец.
Николай с неподдельным интересом следил за вечно спокойной супругой. Он никак не мог понять, отчего все так обеспокоены судьбой именно этой предательницы.
– Послушай меня, – она точно устала и опустилась обратно на подушки. – Лариса, несомненно, поступила гадко. Но мне больно от того, что ты ее изводишь…
– Я все в толк не возьму, зачем вам всем о ней хлопотать? Она всех вас предала! Она наше доверие обманула. А граф Булгари в моей приемной обосновался, теперь еще и вы?
Он раздраженно вскинул руку, но не придумал, как завершить это движение.
– Никс, ты ведь оправдал Шипова, правда? – Александра Федоровна отвернулась, чтобы муж не увидел ее слез. – А вины в ней столько же, сколько в нем. Ты справедлив, но отчего же… – она сбилась. – Ты ее наказываешь, потому что… – женщина не смогла произнести страшное слово «любишь». – Потому что это Лариса Константиновна! Отпусти ее! Ты не ее изводишь, а меня! Я разве не понимаю? Я разве не вижу? Я хотела верить, что она мой друг, но она не моя… Никс… Ты просто позволяешь судачить, подтверждать все, что говорят в свете… Никс, прошу, пусть Булгари увезет ее отсюда! Пусть она исчезнет из нашей жизни. Клянусь, я тебе ни в жизни не напомню о ее присутствии… Прошу!
Александра Федоровна оказалась совершенно права. Николай и вовсе не хотел доводить дело но крепости, но Лара, несносная Лара… Она гордо поднимала голову, голос ее почти не дрожал. Она не лгала, а с достоинством принимала свой грех. Это ее праведное высокомерие. Лара не проявила достаточно слабости и покорности, чтобы Николай нашел в себе силы быть милосердным.
***
Марк примчался к воротам Петропавловской крепости, как только закончил читать такое внезапное письмо из Зимнего. Чужая рука: Высочайшая воля… Помиловать… И вот он не узнал ее. Худая, уставшая, бледная. Лара вышла из ворот, немного прихрамывая. Она стараясь быть как прежде горделивой, графиня теперь напоминала потрепанную старую львицу.
Завидев жениха, девушка замерла, потупилась и точно хотела вернуться обратно в крепость. Она почему-то не думала про Марка. Лара корила себя за предательство Николая, не понимала, за что Рылеев подписал ей путевку в тюрьму, не находила объяснения тому, что все ее предали, покинули. Но вот он – милый Марк. Стоит здесь, ждет ее и явно приложил все силы, дабы вызволить непутевую возлюбленную…
Она нерешительно сделала несколько шагов ему навстречу, страшась, что сейчас некогда жених набросится на нее, будет проклинать, обвинять, отчитывать. Но Марк сам бросился к ней, крепко обнял, подхватил на руки и поцеловал. Лара думала, что сейчас умрет от боли, рана без должного ухода затягивалась крайне медленно.
– Прости меня… – прошептал он. – Прости меня, ради всего святого, прости, что оставил, что не услышал…
В тот миг, когда Николай Павлович заявил, что нет графине прощенья, что она в заговоре участвовала, Булгари осознал, почему невеста так боялась его отъезда. В своих ежедневных поисках спасения для нее, Марк осознал, как одинока она была.
– Я больше тебя не оставлю… Я больше тебя не предам. На следующей неделе мы обвенчаемся, я заберу тебя отсюда и все будет хорошо… Ничего этого не будет…
Лара молчала. Графине было неясно, как Марку не противно целовать ее. Ее, предательницу, предательницу, которая не ела и толком не мылась. Не было в ней ничего прекрасного, ничего за что любить можно. Она пусто смотрела на взволнованного Марка, а в голове отчего-то стучало: никогда не случится то, чего быть не должно. Инженер ее не простил.
Графиня вернулась в свой дом. Все суетились. Приготовили ей горячую ванну. Она захотела остаться одна. Сама разделась, сама посмотрела на страшный багровый шрам на талии. Он не кровил, не нарывал, но постоянно болел. Страшное напоминание о ее глупом поступке. Девушка опустилась в теплую ванну. Набрала побольше воздуха и погрузилась под воду. Теперь она может умереть. Она не любит Марка. А может ли она вообще кого-то любить? Уехать с Булгари – лучший вариант. Там, в Испании, никто не будет знать о ней. Она не любит Булгари. Нет… Она не доверяет Булгари.
Череда событий. Ее одели, уложили спать, она спала почти два дня. Проснулась, насильно поела. В комнату притащили подвенечное платье. Зачем его принесли так рано? Еще четыре дня, четыре дня и она жена? Все должно стать хорошо. Ей должно стать хорошо.
Она встала посреди ночи, не чувствуя холода. Лара достала письменные принадлежности из-под кровати и опустилась на пол. Ей ни разу не подали бумаги, не позволили до конца разъяснить… А что здесь объяснять? Она виновна! Ви-нов-на! Зачем ее отпустили холодным «помиловать»? Зачем он не пришел к ней? Он ненавидит ее. Он не простит.
Я бы начала это письмо самонадеянным «любимый инженер» или, хотя бы, «мой инженер»…
Выводила она неровными строгими буквами, которые то и дело отлетали друг от друга.
Но я не смею, я предала все то доверие, которым Вы наградили меня, Государь. Когда я решилась свести короткую дружбу с Вашей женой, едва ли во мне было больше мотивов, чем в раздосадованной любовнице… Нет, тогда я вас ненавидела. Ненавидела за то, что вы не остались в Рождествено. Знаете, а ведь тогда в моем доме гостили Рылеев и Трубецкой. Я так хотела сделать вас друзьями! Так хотела, чтобы вы друг друга поняли… Вы, Николай Павлович, невероятный человек, ваша ответственность, любовь к дисциплине, желание прогресса… Тогда, в Рождествено, на миг мне показалось, что все будет иначе, что мы будем счастливы…
Она отняла руку, хотела перечитать, но отмахнулась, едва ли в этом есть хоть какой-то смысл.
В тот день я узнала, что Вы великий князь… Как глупо, что прежде я этого не знала. Но вы уехали, Марк сделал предложение. Как славно было бы отправиться с ним в Испанию! Вы ведь тоже об этом думали? Не отпирайтесь! Я знаю, как вам дорога семья, как без меня вам стало бы легко…
Марк бросил меня. Я расценила это предательством. Я тогда так и подумала: я отдаюсь мужчине и он меня покидает! Как странно говорить об этом вам. Тогда я знала несколько вещей, не спрашивай откуда, но лишь вообрази, как тяжело мне было с этим жить! Я знала, что как только Марк покинет Петербург, я вернусь к тебе. Я знала, что Александр не доживет до зимы. Я знала, что Рылеев поднимет восстание. Я знала, что ты победишь, что ты выживешь… И я была заточена в это знание. Вы оба не могли остаться невредимы.
Когда Александра Федоровна предложила свою дружбу, я увидела в этом шанс! Шанс заставить Рылеева одуматься, переубедить Трубецкого, предостеречь Оболенского. Я наивно полагала, что могу что-то исправить. Как мне было выбрать между тобой, человеком, который причинил мне столько боли, но которого я так болезненно любила, и Кондрашей, милым, заботливым Кондрашей, который никогда не делал мне больно, который единственный не оставил меня?
И, вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что вы никогда этого не признаете и не поймете, я выбрала Вас! Я попрощалась с Рылеевым, Трубецким. Я старалась быть рядом с тобой, повсюду следовать за Вами… Меня тогда так больно ранило в бок. У меня не было времени вылечиться. Я стояла перед вами в том кабинете. А перед глазами все плыло. Я не смогла подобрать нужных слов, чтобы выразить как сильно мне жаль, как я виновата. Но я была бы не собой, если бы не сказала, что дай мне судьба второй шанс, я поступила бы точно так же.
Любимый, никого я не любила так, как люблю тебя. Ты не увидишь этого письма, потому что во мне слишком много гордости, слишком много глупости. Но я так хочу получить твое прощение. Без любви к тебе, кажется, я бы покончила с собой еще в тот февраль. Но ты был моим смыслом. Любить тебя было смыслом. А есть ли у меня смысл сейчас? Однажды напишут: «Он не заслужил свет, он заслужил покой». Надеюсь, и я его заслужила.
Л.К.В.
========== В день моей свадьбы ==========
Инженеру снился один единственный кошмар. Театр. Ее пронзительный смех. Жемчужные бусы. Вам просто нужно было остаться на чай. Она падает вниз. Ненавидеть. Он должен ненавидеть и он ненавидит. Но сердце обрывается, когда Лару поглощает темнота бесконечного зала.
Он раздраженно прикрыл глаза. Лучше б она сгинула. Сгинула с концами! Лара диковинная зараза, избавиться от нее можно лишь бросив в яркий костер… Нет, она не зараза, она переносчик, переносчик вольности! Ее от общества изолировать нужно. Иначе, заразит она всех этим недугом. И эти пронзительные холодные глаза, насквозь смотрящие. Насмешливая улыбка, точно эта девчонка мудрее всех, точно пророк грядущее видит.
Графиня опасна! Она гордая и сильная, а потом: «Ваша шляпа, как грустные ушки… Вы все время грустите, вот и ушки – грустные…». Откуда в одном человеке столько силы, слабости? Нет, она расчетлива, не зря о ее картежных талантах столько слухов… Играет в карты! Отчего он ее отпустил? Отчего не судил? Нет, казнить ее он бы не смог, но как было бы славно, если бы она сгинула!
– Вот дурная… – покачал головой секретарь, выглянувший из окна кареты.
Николай Павлович неспешно перевел взгляд на улицу. Ему не хотелось расставаться с потоком спутанных мыслей. Эта неразбериха точно не отпускала. Она не отпускала. Она. Она? Тонкая вытянутая фигурка, торжественно вскинула руку со свадебным венцом. Прозрачная ткань развивалась на холодном ветру. Отважно, словно знамя держала, она символ супружества. Ярко, как другие и представить не могут, она стояла одна против всего мира.
– Лара… – вырвалось у инженера.
Не отдавая себе отчета, он не отводил взгляда от нее. Не нужно было графине поворачиваться, чтобы он понимал, кто перед ним стоит. Он распахнул дверь экипажа, в смятении повторяя имя, а в голове навязчивая мысль: Лучше б она сгинула!
– Лара! – заорал он, но на набережной уже никого не было.
Не помня себя, он кинулся к ограде, черную дыру воды покрывал белый саван фаты. Он бы без раздумий кинулся в пучину, как сделал весной, в день, когда на нее напали. Но резкий голос разума:
– Государь!
Кириллушка потерял коня. Не помня себя он воротился в барский дом.
– Нашел?! – выскочила на крыльцо Пелагея.
– Я распорядился отправить… – начал Марк Николаевич, но Кира, в несвойственной ему манере, перебил.
– Она не желала быть найденной… – тихо произнес тот.
– Ты что ж, видал ее и не воротил?! Барыня наша совсем покой потеряла! Мало ли что… – завозмущалась Лизавета, изрядно уставшая от выходок хозяйки.
Люди толпились во дворе, словно не замечая холода.
– Она ничего больше не желает! Она больше! Она! Она того…
– Чего того?!
– Она не могла… – Марк пошатнулся. – Грех… Врешь! Грех!
С того момента, как графини не стало, прошло без малого два года. Странную форму приобрела жизнь в доме на набережной. Хозяином стал изрядно возмужавший Кирилл. Он старательно ничего не трогал в ее комнате, стараясь сохранить воспоминание о любимой… Добавить второе слово он не мог: Лариса Константиновна не была барыней, госпожой, но холодного «благодетельница» отчего-то казалось недостаточно.
Кирилл редко понимал ее сразу. Даже ее уход казался странным стечением обстоятельств. Поступки ее, на первый взгляд, не поддавались логике, но в итоге, все, что она делала, имело конкретную цель.
– Странно, что вас пустили.
В дверном проеме возникла темная фигура Марка. И голос его будто больше не ласковый, не заботливый.
– Вас это удивляет?
– Отнюдь, меня это лишь огорчает.
– Я слышал, вы в Испании. – словно пропустил последние слова Николай.
– В Италии. – равнодушно поправил тот.
– Я слышал, вы женились?
– Полно вам, Николай Павлович, к чему все это? Вам в этом доме не рады.
Инженер, поддавшись секундному раздражению, подхватил платок и развернулся, как чётки он перебирал бисер, разбросанный по краю ткани. Марк по-хозяйски прислонился к дверному косяку.
– Побойтесь бога! Вы ведь дипломат. – упрекнул собеседника Николай.
Булгари являлся дипломатом по складу души, и, даже отойдя от дел, коротко повел плечом и промолчал: он – дипломат.
– Вы вините меня?
Продолжал Николай, прохаживаясь по спальне, в которой прежде точно никогда и не бывал. Все, что он знал об обитательнице дома, он знал в гостиной. Это же место, мрачное, холодное место, которое, впрочем, слишком сладко хранило ее запах.
– А вы себя, стало быть, безвинным считаете? – Марк приподнял бровь и вошел в комнату.
Николай Павлович на секунду замер. Он старался не думать о причинах своего участия в семье какого-то актера… И отчего решился посетить этот дом впервые за столько лет. Нет, у него важное дело!
– Перестаньте, – поморщил нос инженер, – Лариса Константиновна сделала то, что сделала сама, нет в том ничьей вины. И вашей вины, граф, в этом нет.
– Повторяйте это во время исповеди, возможно, однажды поверите.
– Она жестокая интриганка, которая крутит каждым. Ввязалась в авантюру, которая ей не по плечу, и поплатилась. Эгоистичная девчонка, которая и вас чуть не погубила. Она взбалмошный ребенок, которого в угол не ставили, оттого она скверной и выросла!
– Эгоистичная девчонка… – повторил Марк и, подойдя к Николаю вплотную, понизил голос и зловещим шепотом продолжил: – только вы все неверно излагаете. Лара была интриганкой и авантюристкой, бесстрашной и упрямой. Лара была испорченным самодовольным ребенком. Лара была. Была, а теперь ее нет и расскажите лучше священнику о том, что это не наша вина.
Николай отпрянул. О чем он думал! Прошло так много времени, о чем он думал придя в ее дом.
– Марк Николаевич? – застыл на пороге Кирилл. – Прошу простить, меня о вас не предупредили.
Кирилл быстро кивнул и точно огорчился, заметив, как неуютно стало государю. Юноше не дано было осознать, что его преданность императору, в сущности имеет ту же природу, которую кроет заинтересованность самодержца в нем. Как обычно, все сводилось к одному человеку. Как Лара в свое время ходила в церковь, чтобы чувствовать связь с семьей, так и Николай Павлович держался Кирилла.
Невыносимо государю было видеть, как в доме все меняется, как слуга Лары теперь владеет ее домом, как он растет… А она – нет. Невыносимо ему было всякое напоминание о графине, но таким же невыносимым ударом стало бы перестать общаться с юнцом.
– Марк Николаевич, я на ваше понимание надеюсь, но… – начал было хозяин.
– Не утруждайтесь. – покачал головой Булгари.
С самого начала дипломату не было места в доме на набережной. Как горько, что осознал он это только теперь.
– Ты мне отдать хотел что-то? – устало процедил Николай.
– Вы только на меня не гневайтесь! – тряхнул кудрявой головой вечно довольный Кира. – Я давеча отыскал, думаю, вм интересно может стать…
Старый помятый листок, начинавшийся самонадеянным «Любимый инженер»
***
– Коняга у тебя, конечно! – восхитился кучер Марка Николаевича.
Кириллушка горделиво погладил вороного коня. Зверюгой своей парнишка гордился. Конь словно давал ему права на что-то, давал возможность мыслить широко и мечтать.
– Подарок самого государя! – заявил он и глупо улыбнулся.
– Брешешь!
Кучер спустился на землю и, пользуясь добродушностью собеседника, приблизился к коню.
– Вот вам крест!
– И что ж, выходит ты с ним знаком? – усмехнулся плечистый мужик, с видом купца изучавший лошадь.
– А то! Я даж в евоном кабинете бывал! – Кириллушка простодушно продолжал верить в хорошее.
Теплое февральское утро, будто весна раньше срока наступила. Лара стояла у приоткрытого окна и не решалась выйти наружу. Наряженная в подвенечное платье, она не могла понять, зачем все это излишество. Не заслужила она белого платья, не заслужила венка, демонстрирующего ее невинность.
Вспомнился вопрос, который она заметила как-то в ленте инстаграма: почему на картинах XIX века нет счастливых невест. Печально всматриваясь в суету на дворе, она искренне жалела, что не прочла того поста. Может быть, знай она ответ, не стояла бы разбитая и потерянная во внезапно чужом доме.
– Скажешь тоже! – не сдержался кучер, – если уж ты друг такой императору, отчего ж на это венчание примчался?
– Так барыня ж моя венчается! – не заметил странности Кира. – Все, что имею, ее стараниями! Она птица важная!
– Скажешь тоже! – загоготал кучер. – Она баба скользкая. Вона государь ее куда отправил!
– Э! – оборвал Кириллушка. – Ларису Константиновну высочайшим прощением одарили и титула не лишили! Она у нас вона какая добрая! Помяни мое слово, годов через пять, она снова в столице блистать будет! Марк Николаевич такой счастливец!
– Э, не! – отмахнулся мужик. – Ты, свойскую барыню защищай, конечно, но у нас всех за барина душа разрывается. Слыхал, в каких гадостях твою хозяйку обвиняют? Она самой невиновной будет, но господа такого не любят. Может тебе не видать, но в наш дом уже и вовсе захаживать перестали. Нет нашему барину дороги в общество!
Кириллушка опешил: он никогда не сомневался в достоинстве Ларисы Константиновны, Марка Николаевича и, даже, порядочность императора под сомнение не ставил. В конце концов, Николай Павлович все верно рассудил и графиню на волю отпустил. Чего ж еще нужно?
Лара замерла: она так сосредоточилась на том, что инженер ее не простит, что упустила из виду всех прочих. Свет ее не простит. Свет ее не простит, а вместе с ней и Марка. Нет, Марк ведь ее тоже не любит! Он вину чувствует. Лара ему приятна, когда в спасении нуждается… Нет, Марк не заслужил этого! Как только он поймет…
Порыв ветра, петли скрипнули, окно захлопнулось, Лара очнулась. На нее накинули плащ. Кириллушка подал ей руку и лукаво улыбнулся:
– Вы, Лариса Константиновна, самая невеста из всех, которых видел!
– И много видел? – машинально отозвалась она.
