Текст книги "Изобретая чудеса (СИ)"
Автор книги: Станислав Жен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Лариса Константиновна, я хочу, чтобы вы дали понять нашему любимому великому князю, что мы всецело за него! – Неожиданно пылко воскликнула женщина.
– Мы – это все аристократки?
Лара хотела пошутить, добавить что-то искрометное, но не успела: перед ней резко затормозили сани, подняв сноп сияющего снега. Прежде чем графиня Воронцова успела опомниться, Лариса Константиновна уже уносилась вдаль. Она молча смотрела на своего внезапного похитителя и не решалась сказать хоть что-то. Чувство вины сковывало грудь. И один лишь резкий отдаленный стук.
***
Кондратий Федорович заболел и не было в этом ничего такого, а кто, собственно, не болеет зимой? Но сейчас все это казалось так не к месту! Вот! Вот он час, когда следовало бы действовать решительно, а он вместо этого вынужден отпиваться чаем, кутаясь в одеяло. Нет, все это не ко времени!
А впрочем, быть может это знак? Ведь когда-то, кажется давно, он давал обещание горячо любимой Ларе не доводить дела до открытого бунта. Но если уж дело дошло, быть может, самому остаться дома? Рылеев болен, кто его осудит? Кондраша откинулся на подушку. Отчего-то на душе у него было неспокойно. Разве не об этом он мечтал? Разве не такого шанса для Отчизны ждал?
Но Лара, ведь буквально накануне она с мучительной тревогой спрашивала, точно ли ее друзья не предпримут страшных действий? И что? Кондратий Федорович, пылкий и искренний, гордившийся своей правдивостью, солгал. Солгал кому? Милой Ларе – источнику веры в светлое и лучшее. Однако рассказать Ларисе Константиновне обо всех планах равносильно уничтожению всего предприятия. Не было сомнений в ее связи с Николаем и, хоть девушка упорно твердила, что вероятный император ей нужен лишь для улучшения дел Отечества, Рылеев, практически однозначно, веровал в то, что, выбирая между благом народным и любовником, она без колебаний предаст идею.
Кондратий Федорович несомненно был прав: выбирая между неизвестными ей людьми и Николаем, она без раздумий выбирала второго. Однако выбор ее между лучшим другом, который еще ни разу не обманул доверия, и любимым, который все их отношения свел к похотливому фарсу, все еще оставался задачкой с множеством переменных.
– Кондраша, – Лара держала друга за руку, сидя подле его диванчика, – любимый Кондраша! – В ее глазах блестели слезы. – Молю тебя, сдержи слово. Посмотри же, как чудесно у меня все с Романовыми складывается! Правда ведь чудесно?
И перед уходом краткая мольба: «Не губи нас всех». Тогда, выходя из привычного дома, Лариса Константиновна из последних сил сохраняла в себе тонкую надежду: ее Кондраша – человек слова, он обещал бездействовать. К тому же, литератор болен, все говорит о том, что завтра ничего не будет. Быть может завтра ничего не будет? И один лишь резкий отдаленный стук.
***
Николай с интересом смотрел на закутанную в шубу Лару. Все в ее виде являлось странным и говорило о том, что графиня только открыла глаза. В руках она сжимала, казавшийся неуместным, молитвенник.
– ЧуднО выглядите, Лариса Константиновна, – устало улыбнулся внезапный гость.
– Не думала вас сегодня встретить… – Растерянно пробормотала она.
Лара смотрела на гостя и точно не понимала, действительно ли это происходит. Череда тревожных снов, объединенных резким стуком, и вот он финал: осколки морозного снега, врывающиеся в промерзший до самого естества дом, и несчастный инженер, который быть может уже завтра окажется мертв?
Девушка поежилась и отступила, приглашая его войти. Они прошли в единственную отапливаемую комнату. Гостиную было не узнать: обычно ярко освещенная, точно наполненная жизнью, сейчас превратилась в странный склад, где аккуратно сложенные платья занимали кресло, а возле камина вызывающе красовался чугунный чайник, диван, в свою очередь, застилали пуховые одеяла, которых было такое количество, что внезапный гость осмелился предположить, будто их старательно собрали со всех комнат.
– И в доме у тебя, Лара чуднО… – Протянул он, входя, – где же все твои слуги?
– Я их отправила в деревню, – пожала она плечами.
– Зачем?
– Это очевидно… – Протянула Лара, не зная, какие слова лучше подойдут. – Мне страшно и я не знаю, что будет завтра. Мне так страшно!
Она кинулась Николаю на шею и вся затряслась.
– Что же ты? – На миг ему почудилось, будто она знает куда больше. – Завтра торжественная присяга, приходи во дворец, ты нужна ей…
Он осекся. Считать Ларису Константиновну верной подругой Александры Федоровны казалось привычкой, но на деле, сам инженер еще ни разу не задумывался о чувствах Лары. Каково было ей так жить? Он еще раз огляделся и, кажется, почувствовал душу Ларисы Константиновны. Теперь Николай Павлович точно отринул свои собственные страхи, чтобы забрать то, что тяготило ее.
Впрочем, неэгоистичный порыв продлился недостаточно долго, чтобы он спросил главное: «Лара, что ты знаешь о завтрашнем дне?». Задай Николай верный вопрос и все сложилось бы иначе. Сделай он ряд иных выборов, связанных с Ларисой Константиновной, вся история сложилась бы иначе. Возможно.
– Завтра я пришлю кого-нибудь, тебе помогут собраться, ты должна там быть. – Николай поцеловал ее в макушку, как целовал Марию.
– Я буду рядом с тобой, ты только ничего не бойся…
========== Расшитый бисером платок ==========
Комментарий к Расшитый бисером платок
Свершилось!
В некоторых вещах, как ни крути, смысла никакого нет. Например, бессмысленным казался пистолет, лежавший под раскрытым веером, передние крючки на корсете, висевшем на ширме, также не имели смысла. Невнятными казались кривые буквы, складывавшиеся в лишенные логики слова: позвони мне, позвони… Все это имело значение лишь для одного человека.
Он рассматривал стопки книг и не отправленные письма, платья, цветным веером выбивавшиеся из шкафа. Душа покинула эти стены, но тихие отголоски бывшей владелицы все еще скользили в засохших цветах и стекляшках, преломлявших свет, раскидывая причудливые узоры.
Николай подошел к окну. На подоконнике лежал черный, расшитый бисером платок. Красные розы – странный узор, странная вещица. Император не решался взять ткань в руки. Быть может, этот платок, лежавший там так долго, брошенный ею в тот вечер, замрет во времени и сохранит воспоминание о ее прикосновениях. Лишь кончиками пальцев Николай Павлович смел дотрагиваться до холодных стекляшек. В некоторых вещах, как ни крути, смысла никакого нет.
– Странно, что вас пустили.
В дверном проеме возникла темная фигура Марка. И голос его будто больше не ласковый, не заботливый.
– Вас это удивляет?
– Отнюдь, меня это лишь огорчает.
– Я слышал, вы в Испании. – словно пропустил последние слова Николай.
– В Италии. – равнодушно поправил тот.
– Я слышал, вы женились?
– Полно вам, Николай Павлович, к чему все это? Вам в этом доме не рады.
Инженер, поддавшись секундному раздражению, подхватил платок и развернулся, как чётки он перебирал бисер, разбросанный по краю ткани. Марк, по-хозяйски, прислонялся к дверному косяку.
– Побойтесь бога! Вы ведь дипломат. – упрекнул собеседника Николай.
Булгари являлся дипломатом по складу души, и, даже отойдя от дел, коротко повел плечом и промолчал: он – дипломат.
– Вы вините меня?
Продолжал Николай, прохаживаясь по спальне, в которой прежде точно никогда и не бывал. Все, что он знал об обитательнице дома, он знал в гостиной. Это же место, мрачное, холодное место, которое, впрочем, слишком сладко хранило ее запах.
– А вы себя, стало быть, безвинным считаете? – Марк приподнял бровь и вошел в комнату.
– Перестаньте, – поморщил нос инженер, – Лариса Константиновна сделала то, что сделала сама, нет в том ничьей вины. И вашей вины, граф, в этом нет.
– Повторяйте это во время исповеди, возможно, однажды поверите.
– Она жестокая интриганка, которая крутит каждым. Ввязалась в авантюру, которая ей не по плечу, и поплатилась. Эгоистичная девчонка, которая и вас чуть не погубила. Она взбалмошный ребенок, которого в угол не ставили, оттого она скверной и выросла!
Николай осекся, поражаясь своей эмоциональности.
– Эгоистичная девчонка… – повторил Марк и, подойдя к Николаю вплотную, понизил голос и зловещим шепотом продолжил: – только вы все неверно излагаете. Лара была интриганкой и авантюристкой, бесстрашной и упрямой. Лара была испорченным самодовольным ребенком. Лара была. Была, а теперь ее нет и расскажите лучше священнику о том, что это не наша вина.
***
– Лариса Константиновна! Вы ж дома еще? – в прихожую влетел Кириллушка.
– Почему ты здесь?
Лара растерянно замерла на середине лестницы. Уже в шубке и с платком, накинутым поверх аккуратной прически. Она все еще думала, что сегодня ничего не будет. Ведь была, была она вчера подле больного Кондраши и обещал тот, что ничегошеньки не будет. Не будет! Но сердце чувствовало, что этот парнишка не просто так здесь.
– Что ж вы барыня! Я к новогоднему концерту репетируюсь, а сегодня держал я путь в театр, а тут по улице гвардейцы! И орут чушь неслыханную! Я за ними увязался, там на площади строятся, смотрю, а там ваш, этот, Кондратий Федорович! Я тут же и рассудил: где страсти такие, там и вы…
Он говорил быстро, но Лара едва ли слушала. Все это не правда. Все это сон, один из тех, где она съедает огромную пиццу, когда в реальности сидит на диете. Несколько шагов вниз. Рука в последний момент ухватилась за перила. Лара устояла.
– Так, Лариса Константиновна, знаете, что там затевается?
Она не ответила. Порывистыми движениями она бросилась к двери. Мороз, точно стена, возник перед ней. Девушка поежилась, но бесстрашно шагнула наружу.
– Лариса Константиновна! Я ж по вам вижу, ничего хорошего там нет! Лариса Константиновна, богом заклинаю, не сильно понимаю, что творится, но останьтесь! Останьтесь дома!
Кириллушка ухватил ее за руку. Лара скривила рот, она ненавидела это властное движение, которым злоупотреблял ее инженер. Ее инженер… Если войска уже возле Сената… Ей нужно к Николаю:
– Я прикажу бежать в Рождествено и к столице не приближаться! – ее глаза страшно расширились. – А ты либо следуй моему приказу, либо следуй за мной.
– Это что же, бунт?
Мальчишка. Глупый мальчишка. Симпатичный, высокий, сильный, но мальчишка. Она с болью посмотрела на него.
– Не иди за мной. Это вероятно худший день… Смертный день…
Подхватив юбку она мчалась вдоль набережной, не заперев дверь, она надеялась, что все еще будет иначе. Повернув налево, достигнув лесов Исаакия, она замерла. Сделала несколько глубоких вдохов, закрыла глаза, выдохнула страх в морозный декабрь, приподняла голову, скинула платок и, гордо, точно земля под ногами не превратилась в тягучее болото, направилась к ровным рядам военных.
Двинский прибыл в Петербург какой-то месяц назад. Душа его, полная надежд, рвалась в бой. Каждый фрагмент сердца его жаждал справедливости и всеобщего равенства. И вот, в день четырнадцатого декабря, стоял он на Сенатской площади, готовый жизнь отдать за Отчизну. Патриотичные мысли сменились неясным трепетом в районе живота, когда перед ним статно прошествовала высокая барышня лет двадцати.
– Друг мой, Лариса Константиновна! – раздался бодрый голос того литератора.
– Кондраша, что ты здесь? – лицо незнакомки выражало отвратительное презрение.
– Мечты наши сбылись! Не видишь разве? – точно не замечал гнева знакомой тот.
– Какие мечты, Кондраша, у нас уговор был…
– Встань рядом со мной! Ты в историю войдешь!
– Нет… В историю войдешь ты и еще четверо, а меня в ваш ряд звать не нужно!
Слушая это странную неясную речь, Двинский вдруг припомнил странную фамилию Вовк. А затем воображение начертало ему портрет графини, которая также грезила идеями свободы. Внезапно Лариса Константиновна повернула голову к Двинскому и точно лично для него проговорила, а может это игра воспоминаний была:
– Нам всем здесь конец придет.
– Куда ты? – постарался остановить ее Рылеев, но разве кто-то в тот день мог помешать Ларе совершать глупости. – К нему?
Она лишь приподняла брови, моля не задавать таких вопросов. Лара уже развернулась, но внезапно Кондраша ее окликнул:
– Если мы вдруг больше не встретимся, помни, что я с гордостью называю тебя своим другом. Этот день, Лара, в историю войдет.
Он не знал, почему именно такие слова пришли ему на ум, в поражение свое Рылеев не верил, а Лара всегда выходит победителем. Хотя, останься она подле царской семьи… Не простят ей такого предательства. Впрочем, девушка, точно не понимая, что на смерть уходит, что не тех выбирает, обернулась и ласковая улыбка озарила бледное лицо:
– Да, Кондраша, этот день войдет в историю. Ты войдешь в историю…
Она скрылась в толпе. Ларе тогда показалось, что жизнь эта не ее вовсе. Что она лишь наблюдатель. И внезапно ей стало нестрашно. А нельзя все время испытывать чувство ужаса.
– Ну, Лариса Константиновна, ну, что же вы. – пытался привести ее в чувства Кира. – Пойдемте, извозчика возьмем и вместе уедем!
Еще никогда прежде Кириллушка не сталкивался с реальной опасностью. Прежде он боялся мелочей, сейчас же, не в силах осмыслить, что именно происходит, он ощущал это тревожное волнение – бунт. И сам не понимал, почему не может бросить свою графиню и сбежать в родную деревню.
Лара не слушала. Она появилась около Зимнего, когда Николай взялся читать манифест. Показалось, что страшно жарко. Девушка внезапно подняла глаза на дворец и впервые осознала, что он не зеленый, а розоватый. Это было естественно: мелочь, которую она видела практически каждый день, которую не замечала. Лара протиснулась в первый ряд и замерла в смутных попытках осмыслить цвет дворца.
Краем глаза он заметил свою Лару. И внезапно ему стало спокойнее. Почему-то за Ларису Константиновну никто не тревожился: сильная, решительная, смелая. Это Лариса Константиновна давала всем силы и энергию. Лару никто не хотел спасти. Это неправда. Лару не хотели спасти те, кто соревновался в любви к ней.
– Графиня? Почему вы здесь? – взволнованный голос за спиной.
– Князь? – Лара не обернулась, этот недовольный голос она бы узнала из миллиона прочих.
– Зачем вы здесь? – настойчиво повторил Трубецкой.
– Ох, князь, я всегда подле него. Глупо, правда?
– Рылеев, что же, вас не предупредил? Зачем вы в столице остались? Я слышал, вы отослали всех слуг.
– Сергей Петрович, вам ведь тоже следовало быть совсем не здесь, правда? – Лара слегка повернула голову в его сторону и печально улыбнулась.
Начала происходить страшная путаница. Примчался Милорадович, спешился, воскликнул что-то вроде: «Чтением восстание не отвратить», Николай побледнел, бросил взгляд на Ларису Константиновну. Та точно ничего не происходило, беседовала с Трубецким… Странным ему показался сам факт их разговора. Милорадович умчался.
– На досуге много размышлял о ваших словах…
Медленно и как-то поразительно естественно офицер и графиня отступили назад, из толпы. И Сергея Петровича внезапно перестал одолевать жгучий страх. Ларины глаза, чистые и печальные, точно отражали высокое зимнее небо. Барышня смотрела на князя и точно убаюкивала: я вас не виню, я вас не виню. Кириллушка наблюдал за этим с неподдельным ужасом: нельзя быть такой спокойной! Нельзя!
Парнишка бросал тревожные взгляды в сторону Николая, а в голове лишь навязчивое: «Он уже император или еще наследник? Император или наследник?». Его тревожило то, что разворачивалось за Адмиралтейством. Хотелось броситься туда или не хотелось… Хотелось остаться подле Николая Павловича – строгого, хмурого, но отчего-то знакомого… В конце концов, после премьеры именно Николай Павлович пожаловал Кириллушке прекрасного коня. Где-то в глубине души, правда, Кира осознавал, что коня подарили не ему, а Ларисе Константиновне. Но Николай Павлович – помазанник Божий! Как против него можно бунт учинять? Как с ним воевать можно? Нельзя так спокойно стоять и беседовать с этим надменным князем!
Кириллушка не понимал, в чем именно вина того, но подозревал, что Трубецкой замешан в этом беспорядке, как никто иной. Отчего тот не думает о жене? Николай Павлович терпелив, но… Кириллушка вспомнил, в какую ярость пришел великий князь, после доклада Кирилла о помолвке барыни. А ведь и сейчас лариса Константиновна наверняка замешана! Многих он узнал на площади, хотя бы Рылеева и Оболенского. Поток его мыслей резко затормозил и ударился о невероятное открытие: он, крепостной Кирилл Ворин, имел честь беседовать с императором (император ли он? Не важно!), с ним здоровалась княгиня и он в центре такого круговорота истории!
– О каких моих словах? – спокойно поинтересовалась Лара, которая уже не чувствовала себя частью истории.
Ее точно вырвали из учебника и положили на поля, словно чувства ее забыли прописать – Ларе было плевать, что твориться вокруг. Она говорила с Трубецким о простом, позабыв, что вершиться история.
– Вы как-то сказали, что мы все в крови утонем, коли восстание будет…
– Ах, вы об этом…
Вернулись от Медного всадника, что-то сказали Николаю, лицо его на мгновение парализовала ярость, он оседлал коня и сам устремился к Сенату. Лара проводила его взглядом:
– Сергей Петрович, пойдемте в ту сторону, мне подле него быть следует…
Она взяла князя под руку и продолжила мечтать, что все это дурной сон, потому что иного объяснения отсутствия в ее чертах страха, на ум не приходило.
– Вы думаете я должен быть там? – внезапно остановился Трубецкой.
– А вы еще для себя не решили? – удивилась Лара.
Все Трубецкой уже решил. Не был он ни трусом, ни дураком. Страшился он вернуться на кровопролитные поля Великой войны. И все рассудил. Николай поймет, что перемены нужны, а опустится на город мрак, так и восставшие победят. Войска, даже присягнувшие, решение переменят. Только дождаться темноты…
– Я не могу сказать, верно или неверно вы поступаете князь… Я разрываюсь! – горько воскликнула она. – Если выживет инженер, погибнет Кондраша… Они не могут оба победить, а я не знаю, кого из них люблю сильнее… – она перевела дыхание и снова стала бесстрастна: – я понимаю ваши чувства. Я тоже боюсь крови… Сергей Петрович…
Лара вновь посмотрела куда-то ввысь и отпустила руку спутника:
– Вам за мной идти не нужно, кто знает, что еще сегодня приключится… – она внезапно улыбнулась, но эмоция эта быстро сменилась болью: – А меня же Кондраша в их ряды звал… – продолжала графиня.
– Вы уже были на площади?
– Конечно я была. А знаете, князь, он ведь мне обещал, что ничего не будет… Прощайте князь… Боюсь, что прощайте…
Лишь многие годы спустя Сергей Петрович смог понять эту странную взбалмошную женщину. Лара была вольна, она жила так, как другие боялись вообразить. Лара любила самоотверженно, не размышляя о себе. Прокручивая в голове события того декабрьского дня, Трубецкой пришел к выводу, что ничто не могло быть иначе, что с самого начала Ларисе Константиновне был известен исход истории, но от этого ее решительное бездействие в те дни становилось еще ценнее.
Князь понял то, что другие, ослепленные необыкновенной красотой и странностью повадок графини, понять не смогли: ее никто никогда не любил. Ею можно было восхищаться, поражаться тому, что люди вообще на подобное способны… Но Лариса Константиновна была одинока в своей силе. Любить графиню Вовк невозможно: ей в жизни отводят конкретное место, но она, подобно небезызвестной шахматной фигуре, ходит куда захочет. Трубецкой не любил взбалмошности графини, но от этого и не заблуждался на ее счет, от этого ни разу ее не предал.
– Лариса Константиновна, что вам князь говорил? – суетился Кирилл, поспевая за барыней, двигаясь вдоль Адмиралтейства.
– Тебе разве такое спрашивать положено? – не обернулась та, но в голосе ее не звучал какой-либо укор.
– Лариса Константиновна! Вы что же про организацию эту знали?! – не унимался обезумевший от волнения мальчишка.
Лара резко остановилась и развернулась так, что Кира едва ли успел изменить траекторию своего шага, чтобы избежать с ней столкновения. Кириллушка, не знавший барского гнева, потерял всякий румянец и судорожно сглотнул.
– Главное, если спрашивать у тебя будут, на себя не наговори. – холодно отрезала та и вновь устремилась к Сенату.
Лара встала в стороне, глядя на каре, выстроившееся на Сенатской площади. Она держалась подле иностранных послов, в безопасности. То и дело кидая в их сторону короткие взгляды. Она старалась уловить хитросплетения разворачивавшихся меж этими политиками домыслов. Но никак не могла сосредоточиться. Все время отвлекалась, выхватывая из толпы знакомые лица. Слишком далеко… Но подойти ближе… Лара знала, что будут стрелять, что от этих выстрелов, от суматохи, погибших зевак окажется больше, чем погибших бунтовщиков. Лара все это знала, но не могла не видеть лица инженера. Она нужна ему.
Николаю уже несколько раз казалось, что смерть он встретит прямо здесь. Весь мир восстал против него. Инженер искал в себе силы бороться, но никак не мог прийти к однозначному ответу о предмете этой борьбы. За что он бьется? Императором-то ему быть не хотелось… Он бьется вопреки, не для того, чтобы взойти на престол, а для того, чтобы эти на него не взошли. Нужно что-то делать…
На свадьбах бывает глупый конкурс, победителя которого определяют путем массового голосования. «Кто за команду девушек?!» – орет ведущий. И все гости начинают топать и орать. Потом тамада продолжает: «А за парней?». И снова зал наполняется ором. На Сенатской площади конкурсы были такие же интересные:
– Ура Константин! – орали восставшие и толпа подхватывала: «Ура!».
– Ура Николай! – не отставали присягнувшие и вновь толпа вторила им.
И это повторялось снова и снова, будто слова еще могли кого-то вразумить. Кириллушка, которого переполнял трепет, в какой-то момент сам захотел облачиться в форму, а когда в очередной раз заорали заветное: «Ура Николай!» – его звонкий голос затмил недовольное «Самозванец!», разносившееся с лесов.
Моряки стали выстраиваться к атаке, прямо напротив Николая Павловича и кто-то из офицеров предложил самодержцу покинуть поле еще не разгоревшегося сражения. Тот помрачнел, но заметил расшитый бисером платок. Находить эту странную вещицу, покрывавшую голову Ларисы Константиновны, было не сложно и слова вырвались сами собой:
– Скажите Орлову, пусть готовится к атаке.
Лару не хотелось защищать. Что плохого может с ней произойти? Она ведь сильная, она справится.
Кириллушка увлеченно смотрел за тем, как прекрасные офицеры на конях готовятся исполнить неясную команду «рассеять». И вот в его руку вцепились острые ногти Ларисы Константиновны. Бледная, она в ужасе сжимала единственную опору, которую могла найти. В какой-то мере, мальчишка расслабился, наконец-то барыня выражает ясные ему страхи. Ларе же казалось, что она слышит, как в оружие засыпается порох.
– Все будет хорошо! – воскликнул Кириллушка, не понимая, что еще может сделать.
Лара не ответила, она приоткрыла рот, пытаясь сделать вдох, но едва ли могла. Кони скользили на льду, кавалерия падала не достигнув цели. Выстрелы. Графиня поймала взгляд Николая и с мольбой покачала головой: «Остановитесь…». Николай услышал лишь: «Правда на твоей стороне! Действуй!».
– Смотрите! – дернул руку Кира. – Смотрите! Там еще солдаты! Николай Палыч к ним!
Глаза Лары округлились. Она вжалась в грудь парнишки и закрыла глаза. Сейчас Николай встретится с неприсягнувшими ему гренадерами. И скажет что-то вроде: «если вы не за меня, то вот вам дорога»… Но что если нет! Что если они не будут идиотами и убьют его?! Это так правильно! Так логично!
– Лариса Константиновна! Странно так! Его окружили! – не замолкая комментировал Кира. – Он им дорогу дает!
Лару же всю трясло:
– Он жив?…
Кириллушка внезапно изумленно замер, глядя на то, как величаво держится его знакомый император, он и думать позабыл о том, что с тем может что-то стрястись:
– Барыня, у него ж Божье благословение! Он человек… Эм… Не человек он! Как ж ему помереть-то? А гляжу, как все складывается, и воистину верую, что он помазанник…
Кириллушка восхищенно следил за всадником. Который как камень посреди бурной реки, разрезал ревущих солдат, спешащих в построение.
Выкатили пушки. Вот он конец. Это было ясно всем и даже Рылееву. Трубецкой не выйдет. Он их покинул. Бог их покинул. Лара все еще всматривалась в то, что завершалось на площади. Восставшим предложили милость, прощение, но Каховский, треклятый Каховсий, разжалованный в солдаты за воровство конфет, вновь схватил пистолет и сделал еще один роковой выстрел в переговорщика. Все что оставалось Николаю – тяжело вздохнуть. Если бы он чуть больше интересовался жизнью своей любовницы, понимал бы, что собирается изничтожить всех ее друзей.
Начали готовиться стрелять. Лара видела, как Николай открывает рот и точно для Кириллушки озвучила:
– Жестокость они мне простят, слабость – никогда…
– Лариса Константиновна, пойдемте домой! На его стороне правда, на его стороне Бог! На нашей с вами никого! – очнулся мальчишка.
– За что мы боремся?…
И Лара заплакала. Она могла! Она могла все остановить! Она могла попытаться все остановить! Она знает историю лучше, чем ей казалось! И не было бы этой тысячи убитых. Раздался первый залп. В гвардию посмели стрелять. Она быстро собрала руки в замок перед животом. Все перед глазами плыло.
– Лариса! Умоляю уйдемте! – орал мальчишка.
Лара странно улыбнулась и обернулась к внезапно верному мальчишке:
– Мой дом на набережной… – как-то сбивчиво начала она. – я его на твое имя переписала… Твой дом на набережной…
Она положила руку Кириллу на плечо, но быстро убрала, оставив красный след:
– Я пальто твое испортила… Палаша все сможет отчистить… А это верно…
Девушка пошатнулась. Слишком много на нее свалилось.
========== Поставь меня к стенке ==========
– Вы счастливы, что у вас нет детей! – не выдержал император. – Ваша учесть будет ужасна! Ужасна!
Сергей Петрович старался не встретиться взглядом с допрашивавшими. Бессмысленные вопросы, попытки свериться, выявить всех, кто принимал участие… Одному Богу известно, сколько человек уже назвали. От князя требовали узнать в неизвестных ему именах заговорщиков, подтвердить вину безвинных. По комнате эхом разнеслось «у вас нет детей».
– Пишите, что знаете! – потребовал император и покинул комнату.
А что Трубецкой знал? Что подвел? Что подвел саму идею свободы? Винил ли он себя? Сейчас уже да. Нужно было все это остановить… Но что уж теперь. Он писал. Не было смысла отпираться, вот, на столе целая стопка разных почерков, сообщавших о причастности князя.
Просторный кабинет с окнами на набережную угнетал. Не в первый раз Трубецкой бывал во дворце, но впервые здесь его отчитывали. Мужчина взглянул на тусклую свечу, чернильницу, взялся за перо. Есть ли у него моральное право защитить друзей, не называя их. Сергей Петрович не знал. Не знал он и о тех, кого уже называли прежде. Большая ответственность, буквально сейчас по его милости в стопке имен может возникнуть новое и невинное имя…
Что-то писать нужно. Страшно себя оклеветать, сказать те подробности, которых еще никто не слышал. Не та ситуация, в которой хочется стать первым. Трубецкой впервые задумался о том, что в глазах товарищей он останется предателем, возможно и для потомков останется трусом… Хорошо что у него нет детей…
– Это ваша рука? – ворвался Николай Павлович с только что отданным Толю листом.
Трубецкой сухо кивнул.
– Ты знаешь, что я могу тебя сейчас расстрелять!
– Расстреляйте, государь, имеете право!
Николай внезапно изменился в лице. Перестал говорить громко, точно устал:
– Не хочу… Пишите к вашей жене…
Николай не то чтобы не хотел, но супруга его так нежно любила Екатерину Ивановну… Княгиня не виновна. Трубецкой сам подтвердил, что страшной глупостью было бы посвящать в детали заговора любимого человека…
Трубецкой начал записку с простого: «Друг мой, будь спокойна и молись богу!». Император свел брови и ткнул пальцем в лоскут бумаги:
– Пишите: Я буду жив и здоров…
Трубецкой сам не мог оценить, насколько ужасно его положение, а оттого неуверенно указал: «Государь стоит подле меня и велит писать, что я жив и здоров!». Николай вздохнул:
– Допишите «Буду»… Наверху допишите…
Странным складывался разговор этот. В тусклом свете свечей все представлялось игрушечным. Николай Павлович еще раз внимательно пробежал глазами по докладу Трубецкого. Князю лишь оставалось поражаться происходящему.
– Вы не укажете графиню Вовк? – внезапно спросил тот, не найдя заветного имени.
– Зачем она в этой бумаге?
– Потому что она есть в других бумагах. – зло отозвался самодержец.
Трубецкой никак не мог понять, чего хотят от Ларисы Константиновны и кому из знавших ее дворян пришла в голову дурная идея вплетать ее в эту историю.
– Что вам известно о Максиме Вовк?
Князь обомлел: ему, как и всем, известно было про связь графини Ларисы с великим князем, но также ему было известно, что никакого брата у графини нет. И чрезвычайно неясным ему виделся сам факт того, что император так скверно осведомлен о жизни своей…
– О графе мне ничего не известно… – осторожно начал Трубецкой. – Едва ли найдутся люди с ним знакомые…
– Графиня участвовала в этом?!
Трубецкой печально смотрел на отчаянного человека.
– Вам этого верно никто не скажет, государь, и мне подобное говорить не следует, но нет во всей империи человека, который бы в вашу правоту верил больше самой графини Вовк.
Ошарашенный и потерянный, Трубецкой вышел в коридор. О каком спасение Отчизны он помышлял, когда во время допроса в Зимнем дворце у него украли шубу?… Спускаясь по лестнице, погруженный в тщетные попытки угадать свою судьбу, князь столкнулся взглядом со знакомым ему лицом. Нет, ничего в этом удивительного не было, дворец наполнился сменяющимися и знакомыми лицами, явившимися на допрос. Но это лицо явилось без сопровождения, что представлялось странным.
Марк выехал в Россию как только узнал, что скончался Александр. Отсутствие писем от Лары казалось ему странным, но, с присутствием такого рода вестей, дипломату сердце подсказало, что невеста его ввязалась в какую-то неясную авантюру, из которой Лару нужно вытаскивать.
– Государь! – ворвался в кабинет Булгари, когда император наконец соизволил его принять.
– Марк Николаевич, я не посылал за вами. – вернулся к бумагам Николай.
– Лариса Константиновна под следствием?
– Граф, что же, вы из Испании спешили за этим?
Неприятным Николаю Павловичу показалось то, как произносится ее имя. Неясным ему было и то, с каким участием в судьбе Лары ворвался его старый друг.
– В чем она виновна?
– В том же, в чем и все здесь… Странно, что ваше имя не упоминалось еще… – Николай испытующе посмотрел на визитера. – Я знаю, что вы, Марк Николаевич, пришли за нее просить, но я здесь не помощник. Графиня сама во всем созналась.
