Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Восстал и захватил власть в городе гарнизон Одессы. Между временным Советом рабочих и армейских депутатов, представителями офицерского собрания, горкомом коммунистической партии и киевскими властями начались переговоры об особом, вальномстатусе знаменитого города.

В России было относительно спокойно. Президентская и парламентская противоборствующие стороны настолько увлеклись конституционным процессом, что не заметили, как медленно, но верно поднимается давление в гигантском котле, именуемом Российской Федерацией.

Но когда стало известно о захвате танкеров с нефтью, произведенных с ведома крымского правительства и командования флотом, Москва пригласила симферопольцев и представителей моряков на переговоры в столицу России.

Едва делегация оказалась во Внукове, она тут же, у трапа авиалайнера, была арестована по приказу российского президента.

И тогда адмирал Нахимов объявил о блокаде всех черноморских портов, блокаде южных ворот оккупированной проамериканским режимом России.

IX

Когда довольно крупный и вполне серый волк из кустов, окаймляющих лес, вышел на дорогу, я вовсе не удивился и, естественно, не испугался.

Не удивился потому, что находился на ближней от горного села Гукливое, что в Воловецком районе Закарпатья, полонине,и еще вчера слыхал разговор селян-горцев о волках, как законных, так сказать, владельцах окрестных буковых и смерековых, то бишь, еловых лесов.

Не испугался от того, что маю першее, как сказал бы мий малороссийский друже, средство от хищных зверей, оно и на злых собак действует бесповоротно,отнимает у них желание попробовать каково на вкус мое мясо. За недостатком времени и места не буду на сей счет распространяться, может быть, позднее опишу механизм, скажу лишь, что связано сие с повышением содержания адреналина в крови, коим я самостоятельно управляю, развертыванием особого биополя, направленным излучением мозга и еще кое-какими мелочами.

Волк был как волк, но я вдруг почувствовал, что сейчас он не ко времени заговорит по-человечьи.

Ситуация осложнялась тем, что следом за мною поднимался на полонинугенерал Иван Мотринец. Михалыч нагнулся к придорожному откосу и щипал цветочки горного чабреца, который рос здесь в изобилии, и волка пока генерал не заметил.

Тем временем, волк, которому Мотринец не был виден тоже, раскрыл весьма авторитетную пасть, украшенную внушительными клыками, и отчетливо, вежливо и с достоинством произнес:

– Рад вас приветствовать в Карпатах, товарищ письменник!

– Здоровеньки булы, – отозвался я чуточку растерянным, но достаточно бодрым тоном. – Не ведаю, як вас кличут, пан волк…

– Разрешите представиться, – вытянулся по стойке «смирно» серый. – Оберштурмбанфюрер Эрвин Вольф, личный адъютант партайгеноссе фюрера!

Мне явственно представилось при этом, как щелкнули каблуки начищенных сапог, хотя щелкать моему собеседнику было, разумеется, нечем.

– Интересно познакомиться, – искренне сказал я.

Об Иване Мотринце, естественно, никем не предупрежденном, я вовсе не подумал.

– Имею для вас конфиденциальную информацию, – продолжил тем временем оберштурмбанфюрер Вольф. – Прошу следовать за мною!

С этими словами, четко зафиксированными в моем сознании, серыйлегко прыгнул через придорожную канаву и скрылся в кустах.

И тут приблизился генерал с пучком чабреца в руке.

– Какие проблемы, Станислав Семенович? – спросил он.

– Волк, – односложно ответил я, прикидывая, как мне развивать события дальше, и с напряжением выжидая, что оберштурмбанфюрер, не дождавшись меня, вот-вот вынырнет из кустов.

– Где? – хватко спросил Мотринец.

– На дороге, – ответил я, хотя на дороге никого уже не было.

И в этот момент Эрвин Вольф тем же легким прыжком обозначил собственное присутствие в реальном мире.

– Твою мать, – процедил сквозь зубы Иван Михаилович. – Пистолет оставил в хате!

– И слава Богу, – отозвался серый.

Слышал его, разумеется, я один.

Эрвин Вольф переместился, не ворочая шеей, как и положено волку, вправо и влево, осматриваясь и, видимо, прикидывая, что ему надлежит предпринять в неадекватных условиях.

– Спускаемся в деревню, Станислав Семенович, – предложил не допускающим возражения тоном генерал Мотринец, не отводя при этом глаз от оберштурмбанфюрера Эрвина Вольфа – видать, гипнотизировал его на собственный, милицейский манер.

– Хорошо, – передал мне телепатически адъютант фюрера, – исчезаю… Я найду способ увидеться с вами, партайгеноссе! Готовьтесь к серьезным испытаниям… За вами началась охота!

И Эрвин Вольф, мотнув нам сверху вниз клыкастой мордой, изящным пируэтомкрутнулся на дороге и прыгнул в кусты.

После беседы со Збигневом Бжезинским в Яремче, мы втроём – Сталин, Гитлер и Станислав Гагарин – покинули виллу и направились к милицейскому жигулю,который столь фантастическим образом примчал меня в бывшую Станиславскую область из Трускавца.

Я глянул на собственные часы: на них так и значилось без пятнадцати двенадцать.

– Товарищ Гитлер останется пока в Карпатах, понимаешь, – сказал Иосиф Виссарионович. – Я просил его присмотреть за вами, Папа Стив. А товарищ Сталин последует, понимаешь, за паном профессором в Вашингтон. Посмотрю, как он будет внимать нашим советам и здравому смыслу. Увидимся уже в России, понимаешь…

Лейтенант выскочил из автомобиля и стал подле, открыв для меня правую заднюю дверцу.

– До побачення, как говорят ваши украинские братья, – проговорил Адольф Алоисович протягивая мне руку. – Как вы их нашли, щирых малороссов?

– Отличные ребята, без комплексов, – искренне отметил я. – Ничего другого, окромя антисепаратистских высказываний, я не слыхал. Немногочисленные, но паки горластые авантюристы вбили народу в голову: получит Украина независимость – возникнут кисельные берега, потекут молочные реки, а на смереках вырастут пряники.

Даже тут, в Западной Украине, где русофильство было не в чести, наступает отрезвление… Подробности готов доложить немного позднее. Еще будут встречи с творческими львовянами, военными товарищами журналистами, предстоят поездки в село.

– Замечательно, – просто сказал Гитлер. – Авось, удержим народы Союза от драки…

– Забавно, – проговорил Иосиф Виссарионович. – Полвека назад ты пытался натравить, понимаешь, эти самые народы друг на друга, а вот теперь…

– Прости, Йозеф, – улыбнулся фюрер. – Диалектика возвращенца с Того Света…

– А с другом моим ты быстро поладил, – продолжал Иосиф Виссарионович, и в голосе его я уловил ревнивые нотки. – И я рад этому… Общее дело, понимаешь…

– Еще какое общее, – согласился Гитлер. – Ты в Америке, мы здесь… Давайте прощаться.

Я вновь сидел в жигуле,лейтенант тронул автомобиль, окна затянуло молоком,потом окна прояснились, и мы оказались в Трускавце, на улице, которая спускалась к одноименному санаторию.

На часах значилось без пятнадцати двенадцать.

За минувшие дни я пил минеральную водицу Нафтусю, гулял с Верой по курортному городку, записывал беседу в Яремче поточнее, стараясь сообщить читателям романа «Страшный Суд» самое главное.

На два дня уезжал во Львов, ночевал у Кириллова, благо он оказался в звании временного холостяка, обедали с поэтом у генерала, жена его Лариса нас и ужином накормила. Были встречи в Союзе писателей, пресс-центре военного округа, где обнаружил знакомца по Германии Васю Тарчинца, начальника центра, потолковали с журналистами «Милицейского курьера», директором издательства «Каменяр» Дмитро Сапигой.

Но главным событием этих дней была поездка в село Свитазив Сокольского района, где навестил родичей Степана Ивановича Короля, директора книжной фабрики в Электростали. Его брат Евген и сестра Мария, племянницы Леся и Оксана встретили меня как родного. Так я и узнал об истинном отношении глубинной Украины к русскому народу, хотя и ведал об этом раньше, никогда не верил русофобским, антимоскальским бредням панов яворивских, черновилов, плющей, драчей и прочих сукновальцев – либо ловких циников, разыгравших жульническую национальную карту, либо больных индивидов, полоненных маниакально-депрессивным психозом.

На одной из площадей Трускавца я обнаружил красиво написанные на стенде стихи:

 
И всим нам
окупи на земли
единомыслие
подай
и братолюбие пошли.
 

На встречах с так называемой творческой интеллигенцией и в других местах я читал эти стихи, спрашивал про авторство, и только русский поэт Юрий Кириллов вспомнил, что эти святые, полные глубочайшего смысла строки написал Тарас Шевченко.

Вот тебе и щирый самостийник, вот тебе и пророк – так его теперь называли – украинского национализма! Подняли Тараса Григорьевича на щит как поборника антирусских взглядов и не ведают – или не хотят ведать!? – истинного призыва великого поэта.

…Потом приехал Иван Мотринец с женой Ларисой и Василием Андреевичем за рулем черного автомобиля волво,и мы, уютно в нем разместившись, помчались в Карпаты.

Не уставая восхищаться горными пейзажами, перевалили хребет, побывали в Мукачеве и Ужгороде, затем вернулись в Воловецкий район и остановились в селе, в котором родился и вырос генерал.

Ночевали в доме его сестры Марии. В воскресное раннее утро я писал на веранде роман «Страшный Суд», когда заглянул Иван Михайлович. Остальные спали крепким сном.

– Уже трудимся, Станислав Семенович? – спросил генерал.

– Кто рано встает, тому Бог дает, – отозвался я. – Не отправиться ли нам на прогулку, Михалыч?

И мы двинулись деревенской улицей, затем свернули направо и принялись подниматься на полонину.

Там и встретился нам серый,он же оберштурмбанфюрер Эрвин Вольф.

– Вернемся в село, – твердо сказал Иван Мотринец после встречи с волком.

Я был несколько раздосадован, но спорить не стал: контакт со связником так или иначе был сорван.

Мы неторопливо принялись спускаться в село, лежавшее в долине, время от времени нагибаясь и срывая с пологих сторон придорожного откоса светло-сиреневые цветики целебного чабреца.

Иван Мотринец шел по правой стороне, а я по левой, и где-то на половине спуска, протянув руку за очередным цветиком, увидел крупного, сантиметров в тридцать, черно-оранжевого тритона.

С живыми тритонами, по правде сказать, я прежде не встречался, разве что в краеведческих музеях, да и то, по-моему, в виде чучел.

А тут в природных условиях да еще подобной окраски – оранжевая с черным… И узор животного был мистическим: угольного цвета зигзаги образовывали на теле тритона стилизованную свастикуили еще нечто,во всяком случае аналогия со свастикой – первый образ, возникший в сознании Станислава Гагарина.

Не успел я удивиться земноводному,как услыхал голос товарища Сталина:

– Я уже далеко, но связи, понимаешь, с вами не потерял… Не вздумайте брать меня в руки и показывать генералу! Товарищ Сталин этого не любит…

– И не собирался, – несколько обиженным тоном ответил я тритону, который уцепился лапками за откос и шевелил по сторонам треугольной головкой. – Еще в детстве приучен не беспокоить диких и домашних тварей, и за ящерицами, как другие мальчишки, не гонялся…

– Товарищ Сталин уважает вас не только за это, – насмешливо, но примирительным тоном отозвался тритон. – Слушайте внимательно. На вас готовится покушение.

– Покушение?! – мысленно вскричал я.

– Именно так, понимаешь… Об этом и не успел сообщить вам посланец. Я помочь не смогу, доверьтесь партайгеноссе фюреру и его людям. Кто-то из них будет опекать вас сегодня.

– Как я узнаю его?

– Узнаете в деле. Идите следом за генералом. Об опасности ни слова. Целятся вовсе не в него, а вам помочь ему не по силам. Адольф же сделает в лучшем, понимаешь, виде. Люди у партайгеноссе фюрера надежные… Покудова прощайте, Папа Стив!

– До свидания, товарищ Сталин, – однозначно пробормотал я, растерянно глядя на оранжево-черного тритона.

– Идите, идите, – проворчал Иосиф Виссарионович и нетерпеливо задвигал двухцветным хвостиком.

В двенадцатом часу дня мы простились с гостеприимными хозяевами – сестрой генерала Марией, ее мужем-ветеринаром Федором Русином, дочерью Викой и сыном Ярославом – миновали Воловец, повернули направо и по трассе Ужгород – Львов покатили в Славское.

Описывать горные пейзажи в Карпатах словами – безнадежное дело. Никакими фразами, прилагательными, определениями, эпитетами, языковыми символами не передать спокойное величие и умиротворяющую красоту знаменитого края.

Я жалел, что рядом нет Елены, которая наверняка бы на каждой версте пути просила остановить волво,доставала бы кисти и пыталась перенести увиденное на бумагу или холст, надеясь остановить мгновение.

Но Лены не было с нами в автомобиле, и черный волволетел и летел по темному асфальту, прохладный ветерок кондиционера гулял по салону, Вера не переставала восхищаться картинами горной природы, мы пили минеральную воду у колодца, где утолял жажду мой коллега Иван Франко, глазели на своеобразные по архитектуре корпуса санаториев и туристических баз, водитель Василий Андреевич сетовал на поселившуюся в Славской долине пустынность – несмотря на воскресение навстречу нам не попалось ни одной автомашины: овёснынче любителям-частникам не по зубам.

Мы готовились пересесть из волво,оставленного на турбазе «Динамо», в более вездеходные автомобили, когда Василий Андреевич залез вдруг в багажник и достал оттуда цилиндрической формы чехол с ручкой, в таких обычно носят чертежи.

– Что у тебя за чудо, Андреевич? – спросил водителя генерал Мотринец.

– Та це ж дюже гарны шампуры, Иван Михалыч, – ответил тот, нимало не смущаясь. – Хлопцы кажуть, бо воны их чуть ли не из титана сварганили…

Генерал пожал плечами и ничего более не добавил.

Но когда Василий Андреевич стал запрыгивать в кресло канатной дороги с длинным футляром в руке, промахнулся, ухватился одной рукой за штангу, а дорога его тут же поволокла в гору, и водитель отцепился, упал на землю, напугав подобной перспективой Веру и Ларису, генерал не выдержал и спросил Андреевича, за каким бисом тянет он сей предмет до горы.

– А вдруг на гори захотится шашлык изжарить, – простовато ответил водитель, доверчиво улыбаясь шефу, и тот махнул, отступясь, хотя якой к черту шашлык, его уже готовят в ином месте, да и из какого хрена Василий Андреевич будет на вершине кушанье жарить, иного мяса, кроме наших, уже подержанных телес, ни одного кусочка в ближней перспективе.

Как вскоре выяснилось, именно из нас и собрались приготовить вселенский шашлык.

Надо ли рассказывать о запредельных красотах, кои открывались мне, когда по канатной дороге, раскачиваясь в фиговеньком, почти невидимом и не ощутимом спиной и задницей креслице, я поднимался на вершину горы Тростян рядом с кронами высоченных елей!?

Для тех, кому приходилось летать во сне, сообщаю: оно самое, только во всей блистательной и осязаемой яви… Того, что ты привязан металлической штангой к канату и перемещаешься по нему, перестаешь замечать через десяток-другой метров, и это при том, что весь твой путь в состоянии невесомости и парения около трех километров.

Тому, кто никогда не поднимался по кресельной дороге, сочувствую и весьма.

Сказать о том, что дух при этом захватывает офуенно, значит, ничего еще не сказать о беспримерном и удивительном путешествии.

Когда я в Рио-де-Жанейро возносился на гору Пан-де-Ашукар в фуникулере, то испытал похожее чувство восторга, стремясь запомнить знаменитый город с птичьего полета.

Но тогда во мне больше было от горделивого чувства: великий комбинатор, мол, не добрался, а я вот здесь, плыву над городом, где носят белые штаны, и сам в белых штанах поднимаюсь на Сахарную Голову, одну из двух вершин, царящих над Рио-де-Жанейро.

Но в том, бразильском варианте, пёр в небо целый вагон, едва ли не с трамвай величиною, заполненный кариокамии подобными мне иноземцами отовсюду, я был заключен в ограниченное пространство и вместе с пространством-коконом перемещался над Рио в пределах высоты птичьего полета.

Нет, чтобы ни говорили о сказочной и попросту роскошной Бразилии, а Карпаты лучше всех, хотя именно здесь я вспоминал далекую и экзотическую державу.

…Шишки на верхних лапах елей проплывали рядом, почти на расстоянии вытянутой руки, внизу раскинулись альпийские луга, пестреющие цветами.

Опоры канатной дороги, будто исполинские горные дэвы шагали по склону горы, с которой мы начали чудесное вознесение, достигали верхней точки, переваливали через нее, спускались в лощину, чтобы затем вновь начать восхождение, теперь уже на более величественную карпатину,её и называют собственно Тростяном.

Но и эти опоры-великаны кажутся мелкими гномами, упрямо карабкающимися по крутому, головокружительному склону.

Когда мы оказались у верхнего барабана, по которому кресла отправляются в нижний путь, на вопрос Ивана Мотринца – каково, мол, впечатление, я ответил двумя словами:

– Увидеть – и умереть!

Опускались мы в том же порядке: первым шел вниз генерал, затем автор этих строк, замыкал движение Василий Александрович, который не выпускал из рук дурацкий футляр с титановыми шампурами.

Мы не проплыли в воздухе и пары сотен метров, как слева услыхал я знакомое стрекотанье. Так работает двигатель вертолета, и повернув голову, я увидел приближающийся к нам винтокрылый летательный аппарат.

Признаться, никаких опасений выкрашенный зеленой краской вертолет у меня не вызвал. Я спокойно смотрел, как быстро сокращается расстояние между ним и канатной дорогой, затем вертолет завис и неожиданно ударил пулеметной очередью.

Видимо, первая очередь была пристрельной, трасса прошла между мною и генералом, я видел, как Иван Мотринец выхватил пистолет и выстрелил раз и другой по вертолету, стараясь попасть в летчика, который хорошо был виден с наших жалких и ненадежных кресел.

Конечно, висящие в воздухе, мы представляли идеальную мишень, для неизвестных убийц. Но стрелку приходилось учитывать то обстоятельство, что кресла наши двигались, пусть и с небольшой, но все-таки скоростью перемещались. Да и аппарат не стоял в воздухе неподвижно, его и потряхивало, и смещало воздушным потоком, словом, расстрелять нас, как в тире, было хоть и не весьма, но затруднительно.

Иван Михайлович продолжал, не дергаясь и не теряя духа, стрелять по вертолету. Я лихорадочно соображал: не откинуть ли мне страхующий вертлюг и не ринуться ли наземь, хотя до земли было высоковато и сломать, как минимум, ноги представлялось делом вполне реальным.

Вертолет неведомых террористов выпустил вторую смертельную трассу. Я едва ли не физически ощутил, как тяжелые пули крупного калибра со зловещим шелестом пронзили упругий и чистый горный воздух в метре или двух над моей головой, одна из пуль тенькнула о штангу, на которой висело кресло, еще раз напомнив мне о беспомощности и беззащитности собственного положения.

Левой рукой я откинул металлический вертлюг, он страховал седока, не давая ему невзначай вывалиться вперед, и готовился уже прыгнуть в неизвестность, стараясь дождаться минуты, когда земля подо мной окажется не такой далекой, и в последний момент повернул голову, дабы глянуть на Василия Андреевича за спиной, непроизвольно вспомнил о нем, может быть, для того, чтобы предложить последовать моему примеру.

Поворотился я в тот момент, когда водитель уже приладил к плечу футляр с шампурами, футляр несколько изменил облик, и теперь смотрелся как фаустпатрон или, если вам больше так нравится, гранатомет.

Из небольшого раструба вырвалось желтое пламя, и почти в то же мгновение вертолет с грохотом взорвался.

Ниже меня генерал Иван Мотринец неразборчиво кричал и размахивал пистолетом.

Я вновь посмотрел на водителя, тот, довольно ухмыляясь, поднял кулак с оттопыренным большим пальцем, затем небрежным жестом сбросил вниз бывший футляр с титановыми якобы шампурами.

Обломки вертолета рухнули, объятые пламенем на склон горы, там еще раз ухнуло взрывом нечто, остатки не задержались и огненными колесами покатились вниз, зажигая зеленую еще траву, кусты и малые высохшие смереки.

«Вы ушли, как говорится, в мир иной», – мысленно пробормотал я по адресу тех, кто находился в вертолете.

Конечно, некая ошеломленность заполняла мое существо, неуютно, согласитесь, висеть на пусть и металлической нитке и наблюдать, как некие подонки цинично норовят тебя за здорово живешь наполнить фаршем, от которого рискуешь получить, по меньшей мере, несварение желудка.

Но страха я не испытал, не успел, наверное; испугаться, сожаление, разве что возникло…

Такую красоту испортили, козлы!

Генерал показывал рукой вниз, на разбросанные по склону горящие обломки вертолета, я понял, что Михалыч весь уже в расследовании незаурядного ЧП, хотя и находится в положении, когда ни приказа отдать не может, ни сам рвануться к месту происшествия не в состоянии.

И тут в сознании моем возник знакомый голос:

– Здесь оберштурмбанфюрер Вольф. Задание выполнено, мой фюрер!

– Благодарю за службу, Эрвин, – отозвался Адольф Алоисович. – Нужно убрать следы… Западню на шоссе мы только что устранили. Можешь ехать в Трускавец, ничего не опасаясь.

– Спасибо, мой фюрер! – услышал я голос серого волка.

Вывернув голову так, чтобы видеть следующее за мной кресло, я наблюдал, как Василий Андреевич энергично простер правую руку в сторону горящих на склоне обломков – и обломки исчезли.

Люльки наши продолжали двигаться к станции горнолыжного подъемника, поскрипывал трос, когда проходил сквозь шкивы опор-великанов, или гномов – по отношению к масштабам карпатин,как больше вам глянется, вокруг царили тишь и гладь с божьей благодатью вкупе – и никаких следов только что разгоревшегося рискованного для нас боя.

– Василий Андреевич! – позвал я и тут же поправился – Оберштурмбанфюрер!

– Слушаю вас, партайгеноссе письмéнник, – отозвался мнимый водитель.

– А где… ну тот, постоянный?

– Ждет нас в Трускавце… Не беспокойтесь о нем. Василий Андреевич в порядке. Он сменит меня за рулем, ничего не заметив.

– А как же генерал?

– В обойме его пистолета по-прежнему восемь патронов, – ответил оберштурмбанфюрер Эрвин Вольф.

X

Восьмого июня 1993 года львовская газета «Высокий Замок» перепечатала из московских «Известий» статью некоего Владимира Коваленко, которая в столичной газете увидела свет 29 мая сего года.

Автор излагает в ней любопытные, хотя и далеко не бесспорные суждения по проблемам Крыма и Черноморского флота. Хорошо зная, что «Известия» давным-давно оккупированы ломехузамии выпускаются их агентами влияния, я решил полностью дать сей материал в собственном романе для вящей, так сказать, объективности.

Поскольку статью «Говорят флот – подразумевают Крым» читали и товарищ Сталин, и партайгеноссе Гитлер, счел необходимым привести здесь, помимо моих собственных, и замечания вождей.

Итак, слово Владимиру Коваленко:

По мнению пишущего эти строки, никакой единой «проблемы Черноморского флота» не существует. Есть минимум четыре серьезных вопроса, каждый из которых надо решать в отдельности: о праве Украины иметь собственные вооруженные силы, в том числе и ВМФ, и о праве республики самой устанавливать статус этих сил – независимые, союзные, находящиеся под объединенным командованием и т. п.; о праве каждой стороны на долю военного имущества ЧФ – в первую очередь кораблей, но также и авиации, и всей наземной инфраструктуры флота; о принадлежности Крыма; о базировании российских ВС на территории Украины, в первую очередь – кораблей в Севастополе.

Замечание Сталина:Сама постановка вышеприведенных вопросов является незаконной и даже неприличной, об исторической справедливости я уже не говорю.

Начнем с того, что северное побережье Черного моря никогдане было украинским. И известная всему миру Одесса, и тем более, Николаев, Херсон, не говоря уже о Крыме с легендарным Севастополем, построены были руками русских солдат и матросов, тамбовских, рязанских, вологодских и других мужиков Великой России, построены на землях, возвращенных ими же для законного владения Российской Державой.

Полагаю, флот Черноморский должен принадлежать исключительно Российской Федерации, которая может и должна гарантировать Украине, раз уж ей так захотелось самостийности, безопасность ее морских рубежей.

Что же касается Крымского полуострова, формально переданного Украине похмельным Никитой, то земля эта бесспорно принадлежала, принадлежит и будет принадлежать только России.

Замечание Гитлера:Я бы предпочел высказываться с меньшей резкостью, нежели делает это Иосиф Виссарионович. Наверное, следует передать Украине небольшие военные корабли, которые несли бы функции охраны водного бассейна.

Это щекотало бы самолюбие киевских гетьманов, утихомирило бы националистов, удовлетворило бы в некоей мере имперские амбиции малороссов.

Замечание Станислава Гагарина:

Прошу меня извинить, но старшие товарищи правы лишь в одном: желании найти компромиссное решение.

Но ваши предложения, увы, только полумера. Две недели я нахожусь в Львовской области, ездил в Закарпатье, читаю местную прессу, беседую с людьми и в городах и в селах.

Все без исключения украинцы требуют одного: хватит играть в сепаратистские игры! Богдана Хмельницкого на вас нет, шахрая…Кстати, знают ли русские люди, что слово шахрайв украинском языке означает мошенник?Не бирюльками заниматься, не флот делить по принципу – ты мне куклу, я тебе – заводную машинку, не в Ялте или охотничьем Завидове трескать водку и лобызаться бывшим партийным боссам цековского масштаба, а четко и твердо взять курс на воссоединение Украины с Россией.

Хватит политических разводов с битьем посуды и сворами на коммунальной кухне, хватит опрокинутых кастрюль со щами и ложек перца в общей миске с галушками!

Какими дебилами надо быть нашим дерьмократическим вожачкам,чтобы пойти на разъединение двух великих братских народов! Впрочем, два народа – це дюже сильно сказано. И белоруссы, и украинцы, и великоруссы – единый удивительный народ, надежда всего человечества…

Ну, кто бросит в меня камень?

Слово борзописцу из «Известий»:

1. Сегодня Кремль и российское общественное мнение фактически смирились с тем, что Украина как суверенное государство имеет собственную армию – замечания раздаются лишь в отношении ядерных сил. Это уже громадный прогресс по сравнению с тем, что было всего полтора года назад. Однако в отношении флота Москва до последнего времени «разрешала» Украине высказываться лишь за общий ЧФ, выдвигая тот же аргумент, что некогда выдвигался по отношению к армии; флот – это, мол, единый организм, который «разрезать по живому» никак нельзя.

Замечание Гитлера:Неужели это не так? Вопрос, который понятен любому здравомыслящему человеку искусственно затуманивается…

Станислав Гагарин:Недаром наше время, товарищ фюрер, называется Смутным.

Коваленко:

Однако украинцы явно не хотят иметь общий флот с Россией. Почему? Киев полагает, что под маской «общего» ему пытаются подсунуть флот, управляемый русскими адмиралами, которые будут защищать исключительно российские интересы, к тому же будут самым бесцеремонным образом вмешиваться во внутренние украинские дела. Вдобавок Россия навязывает Украине этот «общий» флот и свое в нем верховенство в оскорбительной для национального достоинства украинцев форме.

Станислав Гагарин:Ах-ах! Какая кокетка…

Иосиф Сталин:Болезненное самолюбие украинских сепаратистов, навязываемое народу захватившими власть в Киеве горе-письмéнниками, которые возомнили себя гениальными политиками, принесет огромное несчастье населению республики.

Не следует и на мгновение забывать о том, что на Украине проживает двенадцать миллионов чистыхрусских, а в России семь-восемь чистыхмалороссов, детей же, родившихся от совместных браков, вообще никто не считал…

Коваленко:

Поэтому курс России на общий ЧФ следует признать тупиковым, что, разумеется, не исключает самого широкого взаимовыгодного сотрудничества. Признаем, что Украина как суверенное морское государство имеет полное право иметь собственный ВМФ, впрочем, она его уже создает.

2. ЧФ – это громадная материальная ценность.

 
И брызнули окрайны
По норам по своим.
И под шумок Украйна
Съесть хочет флот и Крым—
 

такой поэтический шедевр предлагает читателям «Литературная газета». Украинцы, однако, спрашивают: а почему российских поэтов и политиков не шокирует то, что Россия «съела под шумок» целых три флота – Балтийский, Северный и Тихоокеанский, да еще и претендует на последний оставшийся, а Украина должна создавать свой флот с нуля?

Иосиф Сталин:Сравнил хрен с пальцем…

Адольф Гитлер:Если уж очень хочется, так хочется, что просто невмоготу, то почему же и не завести собственный флот сухопутной державе, каковой всегда была и есть Украина.

Как правильно заметил товарищ Сталин: Северное Причерноморье освоено и обжито исключительно русскими людьми. Куда с большим правом на эти берега могли бы претендовать нынешние греки, ибо колонии их предков располагались здесь еще до Рождения Христова.

Коваленко:

Вот логика украинцев: наша республика производила двадцать пять процентов совокупного национального дохода СССР. Сорок четыре процента всех кораблей ВМФ СССР собраны на украинских верфях, из украинской стали, руками украинских рабочих. Весь же ЧФ – это всего лишь десять процентов от ВМФ СССР!

Иосиф Сталин:Мне бы хотелось посчитать эти проценты в присутствии бывшего секретаря Центрального Комитета компартии Украины, ныне объявившего себя гетьманом республики.

Боюсь, что после такого разговора гетьман вряд ли бы сумел сосчитать до пяти.

Коваленко:

Попытавшись «приватизировать» ЧФ, Украина исходила из того принципа, с которым молчаливо согласились практически все республики при разделе бывших предприятий союзного подчинения после распада СССР: «все, что находится на территории данной республики, принадлежит этой республике».

Вывод: Украина должна получить свою справедливую долю кораблей и самолетов ЧФ, которая уже никак не может быть ниже пятидесяти процентов!

Станислав Гагарин:Этот принцип известен в народе давно и практикуется так: кого сгреб, того и… поимел. Или: что в руки попало, то пропало. Еще вариант – мое это мое, а твое… тоже мое!

Коваленко:

Недвижимость на территории Украины следует признать собственностью Украины – так же, как на территории России имеется лишь собственность России, и ничья больше.

Иосиф Сталин:По такой схеме и кочевой безграмотный до Советской власти, не имевший ни одного городского поселения казахский народ претендует на уникальный по техническому совершенству космический Байконур.

Коваленко:

3. Надо понимать, что борьба ведется, собственно, не столько за флот, сколько за Крым. В этой борьбе Россия опирается именно на свое военное присутствие в Крыму. Удастся ли избежать взрыва, если Крым объявит о выходе из состава Украины? Сомневаюсь. Подтверждение тому – и Карабах, и Югославия. Самое лучшее для России – придерживаться того самого принципа, который она сама предложила Эстонии, Латвии, Японии, Китаю и другим странам, выдвигающим к ней территориальные притязания: «Владей тем, чем владеешь».