Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

«Так его, немчуру! – со странной веселостью подумал профессор и, справедливо решив, что надо держаться подальше от ненадежных стен окружающих зданий, перепрыгнул через метровую уже трещину у тротуара, выбрался на проезжую часть улицы, она превратилась в самое безопасное место, ибо каждый водитель инстинктивно тормозил и ставил автомобиль к обочине.

И тогда, забыв о стенокардии, ишемической болезни и повышенном артериальном давлении, профессор гражданского права неловкой трусцой заплюхал по широкой мостовой, ведущей к университету.

Олег Финько бежал к лежащей в развалинах alma mater.

По данным экспертов Совета Зодчих Мира, после первого удара, нанесенного сейсмическим оружием по Москве, время удара – девять ноль пять, было выведено из строя метро, уничтожена энергосистема города, прерваны подземные коммуникации, разорваны ниткигазопровода, выведены из строя насосные установки, разрушена половина жилых и административных зданий.

Марксизм будет идти рука об руку с демократией до того момента, пока ему всеми правдами и неправдами удастся сверх всего прочего добиться еще фактической поддержки его планов со стороны тех кругов национальной интеллигенции, которые он как раз и хочет истребить.

Но если бы марксисты сегодня же пришли к убеждению, что в котле нашей современной парламентской демократии каким-то образом выкристаллизовалось большинство, имеющее намерение воспользоваться собственными законными правами большинства против марксизма, то вы можете быть уверены, что всей парламентской комедии тут же моментально был бы положен конец.

Адольф Гитлер

III

В пять минут десятого утра, в момент первого подземного толчка, машинист электровоза Московского метрополитена, сорокалетний Иван Андреевич Кислов вел пассажирский состав на перегоне Баррикадная – Площадь Пушкина.

Внезапно погасли мощные фары локомотива, разрезавшие темень подземного туннеля. Машинист попросту не успел вздрогнуть от страха, подумал о том, что вот-вот произойдет переключение на запасную систему, она предусмотрена правилами эксплуатации метрополитена, до изумительности надежного вида транспорта, особенно в Москве, где строил метро Железный Нарком, известный в миру как Лазарь Каганович, но тут же ощутил, как тряхнуло кабину.

Иван Андреевич не знал, что искривившийся рельс бросил его мчащийся вагон вправо, на соседний путь, по которому мчался навстречу товарищ по локомотивному депо, его ученик, недавно состоявший при нем в помощниках Коля Хайдаров, правнук московского дворника, пришедшего в столицу на заработки с волжского побережья.

Николай с его мгновенной реакцией, хотя и его мчащаяся к смерти машина в одночасье ослепла, успел включить экстренное торможение, но судьбы учителя и ученика, десятков и сотен пассажиров, что мчались у них за спинами, уже пресеклись, и сами машинисты не успели даже подумать о близких, оценить ситуацию, проникнуть мыслями в суть случившегося до того, как чудовищным столкновением двух поездов оба они были мгновенно расплющены и умерли в один и тот же миг.

Когда в подземельях гигантского и архисложного лабиринта Московского метрополитена разом погас свет и ужасная тьма поглотила в одночасье сотни тысяч застигнутых землетрясением пассажиров, отчаянье их было настолько ужасным, что отрицательные эмоции, непередаваемый словами страх, полное отсутствие каких-либо соображений по поводу того, что делать, заполнившая сознание паника были настолько глобальными, что казалось, будто взбудораженная и разрушенная подземными толчками верхняяМосква, едва успокоившись после первого удара, теперь шевелится от всплесков негативной энергии Москвы нижней.

Те пассажиры, которые оказались в столкнувшихся поездах, налетевших друг на друга, сошедших с искривившихся или разорванных рельсов, ударившихся о бетонные блоки, упавшие из оболочки туннелей, те несчастные погибли сразу, а раненые стонали и вопили от ужаса в мертвых, застрявших под землей голубых вагонах.

Люди, стоявшие в момент удара на перронах, метались, сталкиваясь друг с другом в кромешной тьме, сшибали тех, кто послабее, многие падали с перрона на обесточенные рельсы и брели, потеряв направление, в не видимые ими туннельные жерла, уходя все дальше и дальше от спасительного выхода на поверхность.

В лучшем положении оказались те, кто спускался или поднимался на эскалаторах. Двигающиеся лестницы тотчас же остановились, едва прекратилась подача электроэнергии. К несчастью, ряд наклонных шахт, увлекающих пассажиров в преисподнюю, тут же завалился, обрушив на бедолаг огромные куски бетона, из которого сооружались округлые стенки. Но и в этих случаях погибли далеко не все, кто находился в роковой момент на эскалаторах.

И, повинуясь чувству самосохранения, люди метнулись наверх, к тому призрачному свету, который указывал им путь к спасению.

В глубоких шахтах свет не был виден, разве что с верхних застывших ступеней, но люди хорошо осознавали, где верх, а где низ, и стремглав, что есть сил карабкались по эскалаторам к жизни.

Но и там, в конце эскалатора, их ждали, мягко говоря, сюрпризы. Многие подземные вестибюли станций безнадежно рухнули и загромоздили обломками выходы на свободу. Но здесь было хоть как-то светло, утренний свет солнечного и такого еще минуты назад безмятежного дня протекал между обломков и указывал куда и как необходимо карабкаться, чтобы освободиться от сатанинского плена.

И бедняги карабкались…

Если бы некто наблюдал со стороны за перекосившимися, зачастую смятыми, изломанными входными и выходными дверями станции метро 1905 года, Красные ворота, Комсомольская, Чистые Пруды, Кропоткинская, Цветной бульвар, площадь Революции и многих-многих других, то он был бы потрясен безумным видом окровавленных, засыпанных штукатуркой и бетонной пылью людей, которые выцарапывались через любые промежутки хаотического нагромождения останков некогда красивых и изящных построек.

Только не было в Москве праздных людей, могущих позволить себе подобное лицезрение. Столицу охватила массовая паника, и остановить ее было не под силу ни милиции, ни запятнавшим себя народною кровью так называемым российским войскам, ни звереющему при виде любящих Родину честных людей ОМОНу, ни, тем более, представителям моржовой и мэрскойстоличной администрации.

Управление городом было потеряно сразу и еще до того, как начались новые мощные толчки, Москва забилась в безудержных судорогах, связи, удерживающие базальтовую плиту, полностью оборвались, тяжелые громады безвозвратно освободились от земной коры и принялись медленно, но верно погружаться в подземное море.

На них с воплями натыкались обезумевшие люди, которые в панике метались в кромешной тьме по перрону станции Новослободская, пытаясь определить направление, по которому нашли бы они выход на спасительную поверхность.

Игорь Чесноков еще в тот момент, когда погас свет, ухватил левой рукой Василия Соседова за кисть, правой притянул Таню Шелехову к себе и крикнул приятелю, чтоб удерживался на ногах и не двигался с места, имея девушку в центре круга, который образовывали руки товарищей.

Так втроем они и противостояли блуждающим в темноте несчастным до тех пор, пока оголтелое броуноводвижение обалдевших от шока, с раздавленным, смятенным сознанием человеческих частиц не обрело некую закономерность, и стало студентам определенно казаться, будто они соображают, в какую сторону надлежит двигаться.

Игорь Чесноков помнил, что стоял спиной к старому выходу из станции метро, лицом туда, где позднее построили переход к Менделеевской, с нее начинался Савеловский отросток.

Ему казалось, что достаточно повернуться, и тогда все трое окажутся на верном пути к спасению. Но как повернуться именно на сто восемьдесят градусов, на шестнадцать румбов? – Чесноков до института служил на флоте и умел ориентироваться в пространстве почти профессионально…

А вдруг он развернет себя и прижавшихся к нему племянника и Татьяну не на половину картушкикомпаса, а на три четверти и увлечет их на край перрона?

– Будем двигаться к эскалатору! – прокричал он друзьям – шум вокруг требовал повышения голоса.

Когда они медленно развернулись и осторожно принялись ступать по скользящим под ногами осколкам бесценных творений Корина, Вася Соседов спросил Чеснокова:

– Что это было, Игорь?

– Террористический акт, небось, – нормальным голосом ответил Чесноков племяннику, надеясь, что тот его услышит, ибо ухо Соседова было неподалеку.

Про себя он подумал о том, что началось страшное, которого ждали, начиная с августа 1945 года, о чем люди Земли, независимо от их цвета кожи и формы носа, верующие различных конфессий и атеисты разнообразных оттенков старались не думать, загоняя мысли о ядерном апокалипсисе на край будничного сознания.

«Американцы шарахнули», – равнодушно подумал дядя Игорь и, не успев удивиться безликости чувства, с которым воспринял он признание, что вот оно, началось, ощутил вдруг, как племянник его Василий, осторожно пробиравшийся в тройной сцепке к выходу, шагнул в пустоту и очутился над бездной.

Бессмысленные крики, которыми заливаются частью совершенно наивные, частью же спятившие люди, ни в коем случае пользы принести не могут… Словесные протесты и громкие словоизлияния неизменно служат службу только нашим смертельным врагам.

Люди тратят все силы на вредные демонстрацийки против бога и всего света, забывая, что главной предпосылкой каждого успеха прежде всего является принцип:

ЧТО ДЕЛАЕШЬ – ДЕЛАЙ ДО КОНЦА!

…Мы должны научить наш народ проходить мимо мелочей и концентрироваться на главном, не рассеивать собственных сил на второстепенном и никогда не забывать, что целью данного дня для нас является борьба за существование нашего народа и что единственным нашим противником в данное время является та держава, которая лишает нас даже права на существование.

Адольф Гитлер

IV

Бригадный генерал Джон Фицджеральд, командир 82-й воздушно-десантной дивизии Армии Соединенных Штатов лично поднял вертолет незадолго до первого сейсмического толчка.

Генералу было известно время начала секретной операции «Туморроу», что в переводе с английского языка означает завтра.Знал Джон Фицджеральд и о том, что именно в составе его элитной дивизии, являющейся гордостью американских объединенных государств, прибыло в Подмосковье специальное подразделение, зашифрованное литерой «Т» и вооруженное особыми генераторами, они и вызывали подземные толчки, имитировали высокие по шкале Рихтера землетрясения.

Кое-что просочилось, проникло в сознание бригадного генерала, который официально не был посвящен в задачи группы «Т», выполняя при руководителе дьявольского оружия вспомогательную роль, знал-таки Фицджеральд о разгоревшихся в самых-самых верхах спорах: применить или воздержаться от воздействия на Советы сейсмических агрегатов.

Одни утверждали, что Советов уже нет, Советскую власть по сути бескровно ликвидировали, почти бескровно, но все же… Другие считали: без хорошей припарки русских под американскую опеку не возьмешь, даже если ООН единогласно объявит Россию территорией, подмандатной Соединенным Штатам. Третьи уповали на Гражданскую войну между Востоком и Западом, война затягивалась, пришла в движение Средняя Азия, выступившая на стороне державников,признавшая идею единой и неделимой…

Правы были и те, и эти, и в конце концов возобладала точка зрения, по которой выходило, что сейсмическое оружие надо против Москвы применить, столицу разрушить, по возможности до основания, это и будет концом России, от подобного удара русским не оправиться никогда.

Группа «Туморроу», созданная еще в конце пятидесятых годов, уже занималась подобными делами. Ряд землетрясений в Латинской Америке и Азии, а также на Кавказе и в иных местах был вызван воздействием на земную кору агрегатов, созданных высокимиумами военных лабораторий Ливермора, Уэдли и Манчестер Хилла, где разрабатывались модификации оружия «Т», рассчитанные на локальные и широкомасштабные толчки, для горной и равнинной местности, различались агрегаты и по степени воздействия на земную кору.

К тому моменту, когда было принято решение ударить сейсмическим оружием по Третьему Риму, генераторы подземных толчков были усовершенствованы и вкупе с тщательной геологической разведкой местности, на которой предполагалось проведение операции «Завтра», могли произвести глобальные разрушения с ювелирной точностью.

– Главная задача – идеально оторвать по всему периметру базальтовую плиту, на которой стоит этот город, – сказал командиру 82-й воздушно-десантной дивизии некто Ричард Фридмен, жизнерадостный субъект в штатском, который прилетел вместе с Джоном Фицджеральдом в штабном самолете бригадного генерала.

Слова руководителя операции «Tomorrow», в распоряжение которого гордый и самоуверенный десантник поступал со всеми бебехами и какашками, переданные через ларингофоны, четко прозвучали в наушниках комдива.

– И тогда что? – спросил Джон Фицджеральд, набирая высоту.

– Тогда эта гигантская свалка бетонных блоков и битого металла аккуратно провалится на сто или двести метров, это зависит от рельефа той местности, где произойдет разрыв с земною корой, – пояснил Ричард Фридмен. – Под тяжестью опустившейся плиты подземное море выплеснется наружу и зальет Москву вырвавшимися на свободу водами. Вместо столицы варварской и неугомонной России – новое рукотворное озеро, их так любили создавать кремлевские вожди, дорогой генерал…

«Новое озеро с плавающими в нем миллионами трупов вместо рыбы», – намеревался весело продолжить бравый десантник, но слова эти застряли у Джона в глотке.

Нечто, которому он и сам бы не сыскал определения, возникло в сознании и не позволило вырваться кощунственной шутке.

Бригадный генерал Джон Фицджеральд хорошо знал, что никаких спасательный действий операция «Туморроу» не предполагает.

Люди бывают склонны приносить жертвы лишь тогда, когда они могут действительно ждать успеха, а не тогда, когда бесцельность этих жертв очевидна.

Адольф Гитлер

V

Когда товарищ Сталин, сообщив леденящую весть о грядущей гибели Москвы, собрался уже прощаться, чтобы вновь исчезнуть с другом Адольфом для решения неведомых мне поручений Зодчих Мира, я вспомнил обещание, которое дал Диме Королеву – рассказать вождю о подлом поступке критикессы Ольги Кучкиной – и спросил, обращаясь к Иосифу Виссарионовичу:

– Найдете пять минут, товарищ Сталин? У моего зама по идеологии конфликт с комсомолкойКучкиной…

– Это ты про какого, понимаешь, зама? – спросил Отец народов. – Про молодого? Который пропустил массу ошибок в первой книжке «Вторжения», а затем сражался вместе с нами в Московских катакомбах?

– Он самый, Иосиф Виссарионович… Кстати, пользуюсь случаем сообщить: вычитал верстку второй части «Вечного Жида», где про наши приключения под землей говорится… И про Диму Королева тоже.

– И что на этот раз приключилось с любезным вашим, понимаешь, Королевым?

Я вздохнул, глянул на Гитлера, Адольф Алоисович сочувственно поджал губы, доводилось, мол, и мне заступаться за соратников, потом взял из импровизированной папочки, сооруженной из спецвыпуска № 1 «Наша Россия» с материалами ВС РФ и съезда народных депутатов России – второго выпуска, кажется, так и не успели напечатать, увы, – достал оттуда листок и протянул вождю.

– Что это? – спросил Сталин, недоверчиво протягивая руку за листком.

– Письмо Ольги Кучкиной в «Литературную газету», – пояснил я. – Его неизвестно зачем напечатали в сорок втором номере за 20 октября 1993 года.

Вождь брезгливо взял листок, на который был перенесен газетный текст, и быстро пробежал глазами.

«ПИСАТЕЛИ ПИШУТ…

Ольга Кучкина в «ЛГ»

Наивный, простодушный и гадкий молодой человек двадцати пяти лет Дмитрий Королев позвонил мне от имени «знаменитого» писателя Станислава Гагарина с просьбой прорецензировать многочисленные романы его хозяина. Что-то прислал. Прочла графоманскую прозу. Несколько слов о ней написала в «Литературке», а часть совершенно комических выдержек без комментариев опубликовала в «Комсомолке». Сам Дмитрий Королев, послушник своего господина, сочиняя о господине рецензии, ставящие того выше Льва Толстого, сказал мне то же самое: что проза графоманская. Зачем же вы лжете? – изумилась я. Я еще молод, а тут мне платят деньги, простодушно объяснил он. Пожалела его, сказав, что за все придется платить, и не деньгами, а кое-чем посерьезней. Он опять повторил, что молод и исправится.

Все это было бы частное дело Гагарина и Королева, если б они не прислали мне газетенку, на которой написано «Специальный выпуск газеты «Русский пульс», посвященный исключительно г-ну Гагарину, а в ней якобы мои слова, что я «придерживаюсь взглядов, диаметрально противоположных Гагаринским. Поэтому его новый роман «Вторжение» я не могла расценить иначе, как «вражеский». Два раза «боднула» книгу. И далее, что «я искренне восхищаюсь его завидной работоспособностью, умением организовать книгоиздательское дело и неиссякаемой жизненной энергией, которой так часто не хватает моим коллегам-писателям».

Здесь все ложь. Ни одного слова из этой ахинеи я не говорила ни незнакомому мне г-ну, откровенному сталинисту, ни его работнику, а уж чтоб они были напечатаны в «Русском пульсе», тем более никого не уполномачивала. Мои проникновенные наставления молодцу с глазу на глаз, что не надо быть подлецом, действия не возымели. Поэтому приходится объявить об этом во всеуслышание».

– Ну и что? – спросил Сталин, возвращая листик. – Злобная ахинея с элементами политического доноса, вполне в духе, понимаешь, нужников,которых развелось в наше время видимо-невидимо.

Надеюсь, Дима Королев не стал вызывать сию дамочку на дуэль?

– Не стал, – улыбнулся Папа Стив. – Вот его ответ, который он разместил в разных газетах.

Мой идеологический зам оформил ответ под скромной рубрикой «Реплики».

– Реплики подавала и Ольга Андреевна, разве так можно?

Далее следовал текст:

«На днях зашел я в редакцию журнала «Наш современник», беседую с заместителем главного редактора Гусевым. И… чуть не падаю со стула: на глаза попадается заметка политобозревателя «Комсомольской правды» Ольги Кучкиной, опубликованная в 42-ом номере «Литературной газеты»…

Речь в ней идет обо мне и директоре нашего издательства – замечательном русском писателе Станиславе Семеновиче Гагарине. Не буду касаться вопросов, затронутых в материале критикессы, которую многие мои коллеги-литераторы хорошо знают: до того удивительными и абсурдными представляются мне ее выводы и интерпретации событий. Остановлюсь лишь на том, что, на мой взгляд, не имеет никакого отношения к «литературной полемике» и находится за рамками допустимого.

Гадким молодым человеком, послушником, подлецом… – такими словами, оказывается, может оскорблять молодого коллегу заслуженный работник культуры и член Союза российских писателей! Век живи и век удивляйся. Это я понял, что называется, на собственной шкуре.

Естественный вопрос: что намерен предпринять я в сложившейся ситуации? Потребовать у О. Кучкиной извинений, подать на нее или «Литературку» в суд?

К последнему, кстати, призывают меня многие друзья-журналисты: дело-то беспроигрышное – «бабки» получить запросто.

Но спешу успокоить демократическую общественность – ей ничто не грозит. Если бы письмо Кучкиной написал мужчина, я – без всякого сомнения – сразу же бы «дал ему по морде»: как журналист и литератор я, думаю, имею на это полное моральное право, и слава Дантеса мне не грозила б… Но речь идет о женщине – пусть даже и на удивление больно (что я вам, Ольга Андреевна, сделал? За что вы так «отблагодарили» еще совсем недавно поклонника вашего таланта?) оскорбившей меня. С О. А. Кучкиной я не потребовал – и не потребую! – никаких извинений (позвонил ей, правда, по домашнему телефону, сказал: как же так можно?!) Не буду, ссылаясь на Закон о печати, искать извинений и в «Литературке» – раз уж не стал требовать их у автора…

«Позволю» себе лишь одно. Выскажу простую мысль. Сегодня, когда мы, по утверждению господ-демократов, покончили с тоталитаризмом, необходимо перестать навешивать на оппонентов оскорбительные ярлыки. Интеллигенция, в конце концов, должна быть интеллигентной. И, тем более, творческая. Наше дело – не искать ведьм (даже там, где они есть), а работать – писать хорошие книги, публиковать их… Чем, к слову, под руководством писателя Станислава Гагарина я и занимаюсь. Так это или не так – судить нашим читателям. Звоните нам по телефону в Москве (593-05-36), и вам подробно разъяснят: какие книги, в том числе и подписные серии, можно приобрести, заказать по почте в нашем издательстве.

Или пишите: Московская область, Одинцово-10, а/я 31.

Дмитрий Королев,заместитель главного редактора, член Союза журналистов».

Иосиф Виссарионович закончил читать, рассмеялся, протянул листок Гитлеру и сказал:

– Посмотри, Адольф, какого пропагандиста завел наш друг Гагарин… Этот Королев и в ответной оплеухе Кучкиной ухитрился прорекламировать родную фирму. Молодец! Если не скурвится, понимаешь, далеко преуспеет, парнишка.

– Надеюсь, – просто сказал Одинокий Моряк. – Но у этой истории есть продолжение… С Алтая пришло письмо от читателя Коклягина. Вот что он пишет.

«Здравствуйте, товарищ Станислав Семенович Гагарин!

Благодарю от всей души за посылку ваших книг с вашими автографами.

Прочитать еще не успел, только что получил, бегло просмотрел и спешу стать подписчиком ваших изданий: «Русские приключения» и «Русский сыщик».

Отправляю на ваш адрес почтовый перевод… Желаю вам всего хорошего. Ваш требовательный, но диаметрально противоположного мнения с Ольгой Сучкиной, поэта и драматурга, политического обозревателя газеты «Комсомольская правда», друг-читатель, один из миллионов русских, презирающий ельциноидных сучкорубов.

Октябрь 1993 г.

Г. Коклягин

г. Барнаул»

– Так-таки и назвал критикессу Сучкиной? – спросил, давясь смехом, Иосиф Виссарионович и передал письмо барнаульца Коклягина солидарно улыбающемуся фюреру.

– Так и назвал, – подтвердил Станислав Гагарин.

– Обязательно опубликуйте это письмо в романе, – посоветовал Адольф Гитлер, возвращая листок. – Полностью и напечатайте. Глас, дескать, народа… Опять же плюрализм.

– Сомнения имею, – пожал плечами Папа Стив. – А вдруг Кучкина обидится на читателя, который назвал ее Сучкиной… И чего доброго в суд подаст. А на хрена козе, то есть, Станиславу Гагарину, этот баян?

– Если Кучкина рискнет,понимаешь, подать в суд, – проговорил, вытирая выступившие от смеха слезы, Иосиф Виссарионович, – то вы в собственных объяснениях так и утверждайте: описался мой читатель, граждане судьи, описался!