Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

– Сколько? – отрывисто перебил я таджика, и тот понял меня.

– Двадцать пять человек, – просто ответил Рахмон и после паузы добавил, скорее для дополнительной информации, нежели намекая на некую компенсацию: – С ихней стороны в четыре раза больше…

Я оглянулся. Поражала пустынность окружающей обстановки. Еще недавно здесь обитало пять десятков молодых и здоровых парней, жизнь которых была строго выверена и подчинена режиму пограничной заставы, где новые сутки службы начинались с тринадцати часов и текли размеренно и логично, где смысл жизни каждого определялся высокими словами: «Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…»

Но какую границу защищали нынешние ратники в зеленых фуражках, за что отдали жизни эти российские парни, ведь наша поруганная и униженная Россия не имеет общих границ с Афганистаном…

«Интересно, – подумал я, – как теперь напутствуют русских пограничников, заступающих в наряд? Вернусь в Москву – позвоню Геннадию Ананьеву».

– Полковник из Душанбе командует, – возвратил меня в нынешний день Рахмон. – Серьезный мужчина, хотя и молодой… Эвакуировал оставшихся в живых и занял участок границы собственными парнями. Хотел нанести упреждающий удар, да московские генералы не разрешили.

«Знаем мы этих московских, – с внезапно возникшим раздражением подумал я. – Один мой относительно недавний кореш чего стоит, собутыльник самого,обличенная во власовский мундир особа, приближенная, так сказать, к императору. А ведь я с этим дубоватым козломдоговор о творческом содружестве подписывал… Тьфу!»

Я поворотился в сердцах, чтобы и в самом деле сплюнуть, и тут увидел, как мчится в нашу сторону боевая машина пехоты.

– Душанбинский полковник, – сказал Рахмон.

Бээмпешкалихо развернулась у вертолета, доставившего нас на разоренную заставу, с машины соскочил подтянутый и строгий полковник, которому явно не хватало до тридцати лет направился ко мне, упруго припадая при каждом движении к земле, будто двигался уссурийский тигр, вставший на задние лапы, но с подчеркнутой уверенностью отличного строевика, знающего толк в военной выправке.

Я невольно залюбовался полковником, который казался человеком из местных,но черты европейского облика в нем присутствовали тоже.

Не дойдя пяти шагов, он броско взял под козырек и четко доложил:

– Охрана границы восстановлена, меры по усилению приняты, восстановительные работы начнутся с подходом саперной роты, спустя тридцать минут. Двести первая дивизия поднята по боевой тревоге и развертывает глубоко эшелонированное прикрытие позиций Московского погранотряда.

Окончив доклад, симпатичный парень приблизился вплотную, пожал мою руку, которую я протянул ему, и представился:

– Полковник Темучинов! Здравствуйте, товарищ Гагарин!

– Опаздываете, полковник, – сказал я ему, входя в роль, ведь не просто наблюдателем меня перебросили сюда, на Крышу Мира, со старых и добрых Карпатских гор. Видимо, необходимо разобраться в ситуации и принять некие решения. По крайней мере, сделать предположение о случившемся и затеять разумные вариации, отталкиваясь от собственных суждений.

– Неужели разведка не сообщила о намерениях сопредельной стороны?

– Еще как сообщила! – воскликнул полковник. – Только не было команды из Москвы, хотя Москве оперативная обстановка докладывалась ежечасно. Никто не рискует брать ответственность на себя, товарищ Гагарин.

– Как вас зовут, полковник?

Мне почему-то не хотелось повторять в разговоре его армейское звание, хотя он ловко смотрелся в десантном кепарес длинным козырьком и пятнистом комбинезоне, брючины которого были аккуратно заправлены в высокие шнурованные ботинки.

– Чингизом меня зовут, – обыденно ответил новый знакомец в камуфлированной одежде. – По отчеству не обязательно…

– Вы из таджикской национальной армии? – спросил я.

В наши дни, когда армейская форма почти во всех республиках еще союзная,а вокруг зачастую все ходят в пятнистой, что делает военных близнецами, но вовсе не братьями, подобные вопросы не сочтешь излишними.

– Около того, – непонятно ответил Чингиз будто отрезал, и потому я не стал развивать тему.

– Не хотите ли пройти в мою штабную палатку? – радушно улыбнувшись, предложил полковник.

Мы обогнули еще отвратно чадящее здание заставы и за ним, метрах в двухстах пониже, на берегу Пянджа я увидел с десяток аккуратно поставленных палаток, сооруженных из брезента пустынного цвета.

В легком просторном помещении, заполненном полевыми рациями и компьютерами, было там, по-моему, и нечто вроде портативного радиолокатора, громоздилась тьма других приборов неизвестного назначения, Чингиз ввел меня в брезентовый закоулок-выгородок, где стоял походный столик и два раскладных стула.

Верзила-вестовой по молчаливому кивку полковника принес чай и разлил в пиалы, аккуратно поставленные среди обычных закусок, которые традиционно сопровождают среднеазиатское чаепитие.

– Милости прошу, – широко улыбнулся Чингиз. – Чем богаты… Спиртного вы, как меня предупредили, не приемлете принципиально. Я – тоже.

– Вот и хорошо, – подвел Станислав Гагарин итог, смекнув, что сей Чингиз знает о нем не только это. – Общую обстановку, пожалуйста…

Мы пили чай, я потихоньку пробовал закуски, ведь и не завтракал еще с той поры, когда очутился в горном лесу за тридевять земель от того места, где находился прежде, а полковник Темучинов говорил, что было бы явным преувеличением считать, будто за нападением на границу стоит Афганистан, как государство.

– По ту сторону Пянджа такое же смутноевремя, как и у нас, – говорил мой хозяин. – И не было ни одного случая, когда ответственность за пограничные инциденты взяло бы на себя кабульское правительство. Скажу больше: шейх Раббани, встречаясь с таджикскими и узбекскими лидерами, неизменно подчеркивает собственное миролюбие.

– У Раббани непростые отношения с северными районами Афганистана, – заметил я, скромно давая понять, что газеты, по крайней мере, мы регулярно читаем.

– Практически эти области не подчиняются центральному правительству, – подтвердил сказанное мною полковник Чингиз. – Обратите внимание на то обстоятельство, что с территории, которую контролирует генерал Дустум, узбек по происхождению, никаких вылазок не происходит. А вот из провинции Тахар, где велико влияние исламской партии Афганистана, моджахеды так и прут на нашу землю…

– И беженцы с ними… Усиливающий нестабильность фактор, – определил Станислав Гагарин.

– Еще какой фактор! – воскликнул мой собеседник. – А сейчас, когда премьер-министром у соседей стал Хекматиар, вождь исламистов, действия душманов, которые будоражат и наших таджиков, заметно активизировались, увы… Попейте, попейте чаю! Сейчас будем завтракать, меня предупредили, что вы голодны.

– А разве это не завтрак? – удивился я и помахал рукою над столом.

– Это закуски к чаю, товарищ, – усмехнулся полковник.

В общем и целом, события в Таджикистане мне были известны. Я знал, что в республике много узбеков, порядка миллиона человек, и триста тысяч русских. Последнее обстоятельство было весьма тревожным, ибо в соседней стране было слишком много фанатиков, мечтающих вырезать всех шуравипо эту сторону реки Пяндж.

– И вырежут, – буркнул Чингиз, будто прочитал мои мысли, – не сомневайтесь в этом, Станислав Семенович. В первую очередь – русских.

– А некий Плутник – одна фамилия чего стоит! – пишет в «Известиях», что русское войско необходимо немедленно вывести отсюда, пограничные заставы убрать, а нынешнему правительству, законно избранному, между прочим, народом, найти общий язык с оппозицией.

– Какая оппозиция! – воскликнул Чингиз. – Бандит и наркоман Резвон, прячущийся в горных ущельях Памира? Казиколон Тураджонзода, удравший в Афган, или Шодмон Юсуф, скрывшийся где-то у вас в Подмосковье?! Два года они были у власти, получили неслыханную свободу для реализации собственных идей и планов. Итог известен – погибло шестьдесят тысяч ни в чем не повинных людей, которых эти авантюристы принесли в жертву ложному религиозному беспределу.

А ваши плутникив «Известиях», боровыев политических группировках, пидоркиныи курковичина телевидении разжигают антитаджикские страсти, играют на чувствах родителей погибших для того, чтобы Россия бросила на произвол судьбы сотни тысяч и миллионы соотечественников, оказавшихся по злой воле беловежских, нет, не зубров, а вонючих и тупых ишаков, за границей.

– Ишаков обижаете, милейший, – усмехнулся Станислав Гагарин.

– И то верно, – согласился полковник, подавая знак нести завтрак. – Ишаков несправедливо упрекать в отсутствии интеллекта. Более умного животного в наших краях не знаю.

– Там, где провел детство я, ишаков тоже хватало, – согласно кивнул головой Станислав Гагарин. – Мне кажется, что нынешние события на границе вовсе не обусловлены политической борьбой в вашей стране. Это просчеты нынешних дипломатов и генералов России, которые обязались защищать границу на Пяндже, но вместо бронетехники бросают в бойню едва вооруженных тамбовских и рязанских парней. С калашникамипротив безоткатных орудий и гранатометов! И подавляющее превосходство в живой силе…

– Поведение вашихгенералов и дипломатов граничит с предательством, товарищ писатель… По всем параметрам видно: выполняется заказ Вашингтона. И теми, кто готовит силы вторжения за рекой, и теми, кто в безопасности подсчитывает будущие иудины баксыили иные серебреники в Москве.

Я вспомнил, что именно Таджикистан изо всех сил, до последнего противился распаду Великого Союза, держался за единство и дружбу народов – вот потому республику и решили ликвидировать первой. Ведь если мы оставим границу, а именно к этому нас подталкивают бессмысленными нападениями на пограничников стоящие за рядовыми фанатиками-душманами силы, то не имеющий обученной регулярной армии Таджикистан будет обречен.

– Естественно, – согласился полковник, и я подозрительно глянул на него, второй раз он едва ли не буквально прочитал мои мысли. Но может быть, я говорил сам с собою вслух? – В этом и вся закавыка, дорогой Станислав Семенович. Подстрекая моджахедов к убийству пограничников, зверской расправе с пленными и ранеными, их вдохновители здесь и те, кто за океаном, рассчитывают посеять особый психологический синдром в душе российского обывателя: «А ну их всех к такой-то матери! Забирайте наших парней с афганской границы… Пусть ее негры охраняют!»

– И негры будут, – заметил я. – Хорошо обученные негры из Джорджии и Оклахомы, которые в форме войск ООН, а то и морской пехоты США, будут патрулировать по улицам Архангельска и Владивостока, Москвы и Екатеринбурга.

– К этому идет, – поддакнул мне Чингиз Темучинов, и тут я обратил внимание, что рта полковник не открывал, а слова его прозвучали как бы в моей голове.

«Интересно девки пляшут, – подумал Станислав Гагарин, – по четыре сразу в ряд… Он, значит, того?»

Но сообразить до конца про особый статус полковника Чингиза мне не дали. Брезентовый полог, закрывавший вход в палатку, резко откинули, и перед нами возник офицер, по внешнему юному виду и смешным – недоразвитым? – усикам, лейтенант или около того.

– Товарищ полковник, – доложил он спокойным и уверенным тоном, – в районе Пянджского погранотряда множественный прорыв границы. Душманы стараются не завязывать бой и проникают вглубь республики на бронетранспортерах. Многие заставы блокированы и ведут бой в окружении.

Разведка с той стороны сообщает: началась давно планируемая операция «Возмездие».

– Сообщите об этом в Душанбе, старлейт! Пусть срочно эвакуируют русское население, затем узбеков. С Москвой свяжусь я сам, с двести первой дивизией тоже.

«А что буду здесь делать я?» – подумал Станислав Гагарин.

– Воевать вместе с нами, – в третий раз прочитал мои мысли полковник. – Судьба России решается и здесь, на далеком от нее и таком близком Памире. А теперь я представлю вам моего внука. Этого старшего лейтенанта вы должны помнить, когда-то писали о нем… Знакомьтесь, товарищ писатель – это Бату-хан…

– Ваш внук!? – воскликнул Станислав Гагарин. – Тогда получается, что вы…

Полковник Тенгиз Темучинов заговорщицки лихо подогнул мне и в знак согласия склонил голову.

XIV

Магнитная мина, закрепленная на груди, на половине подводного пути высвободилась из пленивших ее ремней, свалилась к левому его плечу, и Стас Гагарин мысленно матерился, будто усиливая этим левую руку, которой приходилось круче загребать, чтобы выправить курс, прикинутый им к большому десантному кораблю.

Полагаться приходилось на Бога, интуицию, не признаваемые ортодоксальными материалистами шестое, седьмое, восьмое и надцатоечувства, которые у Стаса Гагарина были развиты всемерно, потому он и рыбу в океане ловил, не полагаясь на одни приборы, и в тумане виделгрядущую опасность, и в лесу не блуждал, а в метро ехал, мысленно рассматривая достопримечательности города на поверхности.

Был у него и компас на руке, и даже со светящимися знаками. Но то ли фосфор был некачественный, то ли курильская вода чрезмерно сгустилась, только ни хрена разобрать, что там в компасе мельтешит, штурману не удавалось.

Вот если бы эта дурацкая мина еще не мешала…

Стас Гагарин в который раз матюгнул бородатого ополченца из бывших мичманов, который трепался будто он из военных водолазов, когда закреплял злополучную магниткуна груди, почувствовал, что надо слегка уменьшить глубину погружения, подвсплыл и ощутил, как его слегка потянуло наверх и как бы приложило к некоему огромному телу, распростершемуся над штурманом-террористом.

«Надо же, – удивился Стас, – к самому бэдэкавышел… Хаммер ты, Папа Стив, молоток, значит!»

Магнитная сила мины была значительной, и с мрачной иронией пловец подумал о том, что может и не оторваться с той миной, которая на спине, если не сработает крепежное устройство, которое освобождает его по отдельности от смертоносного груза спереди и сзади, а ежели в водном варианте, то снизу и сверху.

Добрался он таки, туда и сюда, в рот и в нос, до десантного корабля… Верхнюю мину оставит сейчас по этому борту, а доставшую его до печёнок мудёвую грудную приспособит на другом. Включит таймер, оторвется от посудины и по звуковому пеленгу отвалит к подводному мотоциклу, который ждет его у одинокой на южном мысу скалы.

Рвануть должно лихо, заряд приличный. И сигнал для атаки внушительный… Опять же паника в рядах налетчиков-бандитов. Усиленный и совместный удар ополченцев, пограничников, казаков и его спецназовских парней, с которыми он прилетел из Южно-Сахалинска, довершит дело, и десант, так нагло высаженный соседямина Кунашир, будет сброшен в море.

«Сдвоенный взрыв торпед разорвал эсминец пополам», – вспомнил и мысленно произнес знакомую фразу Стас Гагарин.

Он включил таймер на задней мине и перебрался на противоположный борт, чтобы оставить мину, снятую с груди…

Таймер – счетчик времени – страховался радиосигналом, который должен был дать штурман, когда доберется до безопасного места. Мало ли какая неожиданность могла подстеречь его уже в паре метров от японского десантного корабля.

С явным облегчением вздохнув, вернее, сделав вид, будто вздохнул, какие вздохи, если во рту у тебя загубник акваланга, Стас Гагарин освободился от съехавшей под левую руку нагрудной магнитки,и мина ловко прилипла к противоположному борту обреченного БДК.

«Сдвоенный взрыв торпед разорвал эсминец пополам», – вновь пришла на память первая фраза его романа «Преступление профессора Накамура», который он задумал, когда стоял с баржей в Лиепае и закончил в прошлом году, незадолго до того, как отправил Веру с детьми на Урал, а сам, осенью 1967 года, подался в Мурманск, оттуда на Северную Атлантику – искать Сельдяного Короля.

«Забавно, – хотя ему вовсе не было весело, подумал Стас Гагарин, проворно – и в то же время не суетясь – отплывая от обреченного корабля. – Кому же теперь принадлежит этот роман? Мне, уже написавшему его, или тому Папе Стиву, который, как он мне говорил, кое-что добавил и издал в собственном сборнике «Разум океана»?

Он включил звукопеленгатор и уловил сигнал в наушниках. Сигнал был слабым, штурман подвернул правее, вспомнив, что здесь его может снести к берегу течение, а этого пока не надо, берег занят вражеским десантом, надо обогнуть южный мыс, а до того найти подводный мотоцикл, тогда и брать левее, к позициям, которые стерегут казаки и курильские ополченцы.

Южные Курилы продали тайно.

Собственно говоря, вроде как и не продали вовсе, в документе говорилось о долгосрочной, на пятьдесят лет, аренде, но с правом последующего выкупа, при условии всенародного опроса населения островов, которое останется на них через полвека.

И было совершенно ясно, что и на Шикотане, и на Кунашире, и на остальных островах, переданных в аренду, аборигенов вытеснит пришлое население с Хоккайдо, которому не возбранялось сколько угодно переселяться на Курилы, приобретать в собственность любую недвижимость, заниматься разработкой недр, рыбным промыслом и переработкой добытой продукции, осваивать туризм и курортное дело – и для всего этого не требовалось даже иметь российский вид на жительство, японский паспорт был единственным правовым документом для всякого, кто желал поселиться на арендованных островах.

Административную власть делили особые уполномоченные, назначенные с японской и российской сторон, а губернатор острова Хоккайдо наделялся правом третейского судьи в конфликтных ситуациях.

Российская власть, мол, слишком далеко, аж в самой Москве, а Хоккайдо – рядом. Потому им, японцам, куда как сподручнее разбирать споры между рыбаком Ваней Ермаковым и бизнесменом Ясиро Мацумото…

Договор был архисекретный, на подготовку вторжения первой волны переселенцев отводился месяц, только недаром сказано у Иоанна: «Все тайное становится явным».

С полным неприятием предательского плана похищения Курильских островов выступило правительство Сахалина. Пока оппозиция клеймила в парламенте оккупационный режим, приступивший таки к распродаже российских земель, горячие сахалинцы объявили о создании суверенной республики и аннулировали позорный договор между российским оккупационным режимом в Кремле и Страной Восходящего Солнца.

Президент принялся урезонивать островитян, угрожал морской блокадой и даже попытался бросить к Сахалину Тихоокеанский флот, но командующий его заявил, что он блюдет Конституцию и без ведома Верховного Совета не выведет корабли с морских баз.

Адмирала уволили – чисто символически! – в отставку, а японцы, ссылаясь на подписанное президентом России и их премьером соглашение, высадили на остров Кунашир десант.

Сахалинская республика немедленно отправила жалобу в Лигу Объединенных Наций и объявила, что находится в состоянии войны со Страной Восходящего Солнца.

Часть военно-морского флота, стоявшего в сахалинском порту Корсакове, перешла на сторону островной республики. На Курилах развернулась запись в народное ополчение, на рыболовецких траулерах и сейнерах прибывали казаки с северных Курил, с Сахалина, с Камчатки, Приморского и Охотского побережья.

Японский десант захватил районный центр на Кунашире, береговую линию у вулкана Тятя, углубился внутрь острова, но встретил вооруженное сопротивление у подножья вулкана Менделеева, где располагался штаб пограничного отряда.

Отдельные заставы были блокированы нападавшими с моря, кое-где пограничники заняли круговую оборону, но в общем и целом Кунашир держался, взять его по нахаловке, нахрапом внукам тех еще, одиозных, образца тридцатых-сороковых годов самураев не удалось, и десант на Шикотан японцы отложили, ограничившись артиллерийским обстрелом, который начисто разрушил знаменитый рыбокомбинат.

У побережья острова Итуруп бегали японские военные катера и стреляли по любой видимой цели.

Лига Объединенных Наций, это собрание политических проституток, давно запродавших и душу и тело дядюшке Самуилу, нагло волынила рассмотрение жалобы Сахалина на агрессию соседнего государства, а затем объявила, что никакого Сахалинского государства не существует, а курильский конфликт – внутреннее, двухстороннее дело России и Японии, который они и разрешат полюбовно, о чем Объединенная Лига оба правительства уже известила.

В ответ на сей иезуитский ответ Камчатка объявила о собственной суверенности, затем вышли из состава России Приморская и Магаданская области, следом стал суверенным Хабаровский край, а все бывшие субъекты Российской Федерации образовали ДНР – Дальневосточную народную республику, в нее вошли шесть регионов, включая и Амурскую область, которые стали именовать себя самостоятельными землямив составе ДНР.

Столицей республики объявили Хабаровск.

Воюющее с Японией новое государство – в течение суток его признали Китай, Северная Корея, Сингапур, Тайвань и Камбоджа – официально об открытии боевых действий не объявляло, но в официальной ноте правительству Страны Восходящего Солнца потребовало убрать десант с Кунашира, на что не последовало даже вежливого отказа: Токио игнорировал хабаровские власти.

Взрыва Стас Гагарин не расслышал, ибо оседлав подводный мотоцикл, мчался, не выходя на поверхность, к незанятым японцами причалам рыбокомбината, где его встречали моряки-пограничники.

Но взрыв хорошо был услышан на острове, где его ждали ополченцы, казаки и пограничники, изготовившиеся к атаке.

Гибель десантного корабля, флагмана морских сил вторжения, обескуражила японцев, но вовсе не умерила их стремления закрепиться на Кунашире. Со стороны острова Хоккайдо на малотоннажных плавсредствах шла вторая волна вторжения.

Лейтенант Ясиро Мацумото никогда не бывал на Курилах, но многое знал о них, изучал историческую литературу, штудировал анналы русско-японской войны в начале века, дотошно вникал в воспоминания тех, кто был на острове в сорок пятом году, а главное взахлеб слушал рассказы деда, родившегося на Кунашире и покинувшего остров шестнадцатилетним парнишкой.

Юный Ясиро родился и вырос на побережье Цугару-кай-кио, Сангарского пролива, который разделяет остров Хонсю и Хоккайдо, в портовом городе Хакодате. Здесь он закончил школу и под воздействием деда, уверявшего внука, что его поколение будет жить на Курилах, поступил в офицерское училище особого назначения. В нем готовили специалистов для десантных, диверсионных и иных сложных операций, когда действовать приходилось в нестандартных ситуациях.

Второй год службы в японском спецназетяготил Ясиро Мацумото лишь тем, что каверзные комбинации, на которые и молодой лейтенант, и подчиненные ему головорезы, служившие на контрактной основе, и старшие офицеры носили, увы, учебный характер, хотя и проводились в условиях, приближенных к боевым.

И вот оно, истинное счастье для потомка самурая, воспитанного по проверенному всей жизнью народа, которого избрала богиня Аматерасу, рыцарскому кодексу бусидо.Ясиро Мацумото командует тремя пятерками отменных бойцов, которые сметут любые позиции русских, осмелившихся сопротивляться народу расы завоевателей… В успехе лейтенант не сомневался, операция тщательно спланирована, в людях он уверен, победа обеспечена.

Высадка на остров отряда, в который входили пятерки Мацумото, прошла блестяще. У русских не было здесь артиллерии, и заградительный огонь с берега организовать им не удалось.

Но когда первые цепи десантников поднялись от уреза воды и стали перебежками наступать к подножию вулкана Менделеева, их взяли на прицелы ребята в зеленых фуражках, не раз и не два отрабатывавших приемы отражения высадки противника с моря.

По иронии судьбы внуки самураев форсировали тот участок берега, где расположилось стрельбище погранцов,об этом и сказал Стасу Гагарину усатый капитан, который привез его сюда, в расположение погранотряда.

– Мы их, падлов, как в тире пощелкаем, – беззаботно выматерившись сказал капитан и вручил штурману калашникс четырьмя обоймами. – Вообще-то, ты, дружище, дело свое свершил, но кто тебе откажет в удовольствии пострелять захватчиков!?

Тут пограничник подумал, что стрелять захватчиков надо за десять тысяч километров отсюда, палить в тех застенных бугровнынешней беды, но вслух произнести такое капитан не решился, а Стас Гагарин с удивлением отметил, что вот уже не первый раз он читает чужие мысли.

Но ему было, разумеется, невдомек, что именно на этом стрельбище тренировался десять лет спустя после 1968 года Станислав Гагарин, когда специально оставленный мастером«Приамурья» на острове писатель и дублер капитана пребывал в статусе почетного гостя Кунаширского погранотряда.

«Забавный расклад времени получился», – усмехнулся я, когда выводил предыдущие строки, сидя в сарайчике юсовского сада в Саратове, и происходило сие 27 июля 1993 года.

Для Стаса Гагарина это будет в 1978 году, для меня, Станислава Гагарина, стрелковый тренаж на Кунашире уже состоялся пятнадцать лет назад… Сейчас я описываю встречу внука самурая с внуком русского гусара, находясь на окраине Саратова, а на Памире прорвались в Таджикистан душманы и развязали чудовищную резню русского населения.

Надо возвращаться туда, сделать все, чтобы остановить бойню… Любой ценой избежать убийства соотечественников моих!»

Этот русский с простецкой славянской рожей, ее обрамляла короткая, едва наметившаяся бородка, ничем особенным не выделялся, но Ясиро Мацумото тотчас же сказал себе: это его враг, его противник, его добыча.

Когда изрешеченный пулями из калашника,но все еще мощный десант, подобрался к передовой линии, защитники ее покидали из-за укрытий гранаты Ф-1 и сразу после разрыва выметнулись самураям навстречу.

Когда выбор Ясиро Мацумото пал на Стаса Гагарина, лейтенант дико завопил, приводя дыхание в особую систему, и бросился, суча руками, на спокойно взирающего на японца, невозмутимого русского штурмана.

Осенью 1957 года Стас Гагарин закончил специальные курсы инструкторов боевого самбо. Та линия,для которой его готовили, тогда в судьбе будущего сочинителя не получилась, а вот навыки остались, тем более, что Стас время от времени обновлял собственные способности во владении приемами рукопашного боя. Да и сейчас, став офицером для особых поручений, тренировался в любую свободную минуту.

Не стал он грозно хэкатьи сучить руками, а попросту сделал резкое движение вправо, потом также по-серьезному метнулся влево. Ясиро Мацумото был сбит с толку, японец на долю секунды помедлил, чтоб разгадать намерения русского, и это было концом его спецназовской карьеры.

Стас Гагарин оказался вдруг у его подмышки, одновременно перехватив руку японца, штурман бросил ее на излом через собственное плечо, слегка пригнулся, чтобы Мацумото помог ему перебросить себя весом собственного тела, дикий вой раздался на поле боя, и лейтенант грохнулся на чужую землю с вывернутой жестоким приемом рукой.

«Этот выживет, – равнодушно подумал Станислав Гагарин-младший, – но воевать ему уже не придется».

Еще он спросил себя о том, принесла ли ему радость победа, но чувства подобного штурман в душе не обнаружил.

Он испытывал сожаление.

XV

Убедившись в параллельности собственного существования, усугубленного появлением двойника из прошлого, Стаса Гагарина, живущего теперь вовсе иной жизнью, нежели та, которую прожил я, Станислав Гагарин-старший продолжал с воодушевлением писать «Гитлера в нашем доме» – первую книгу романа «Страшный Суд».

Но порою меня охватывал поистине мистический ужас и вселенская скорбь, когда я задумывался вдруг над дальнейшей судьбой двойника, несчастнее которой трудно было бы себе измыслить.

Конечно, я винил себя, ибо именно от меня исходила просьба дать мне напарника, хотя по первости и радовался существованию Стаса, мечтал о том, что станем истинными друзьями, которых у меня, увы, никогда не было. Эгоистическое чувство – мне хорошо, душе комфортно, а остальное семечки– не позволило мне сразу подумать о положении, в котором оказался тридцатитрехлетний штурман.

Как писатель, в этом мире, куда вбросила его Космическая Сила, Стас никому не нужен, за него уже все написал я. Значит, в тридцать три года он должен стать Иисусом Христом, или обретаться в жалкой – по его, то есть, моим, меркам – ипостаси плотника.

У него нет ни друзей, ни родственников, у него нет Веры, наконец, его лишили всего, чем жил я и на что уповал в те трудные годы сочинительского и житейского становления.

И рядом со мною не было никого, кто бы дал мне совет, подсказал, что делать мне со Стасом, хотя я и понимал, что сам я ничего решить не смогу, его появление в моей жизни предопределили Зодчие Мира, и только им судить, с какой целью возникла сия нештатная ситуация.

Вечером 27 июня 1993 года я торопливо исписывал эти страницы, ибо в той сараюшке юсовского сада-огорода, где приютился писать роман, не было электрического света, а лампу хозяева мне так и не добыли, хотя я просил об этом через Николая, еще находясь на Власихе, увы…

Читать со свечкой я приспособился, вчера даже статью Фромма в защиту марксизма одолел, а вот писать тяжеловато… Надо было бы еще поразмыслить о судьбе Стаса, но сегодня я получил сигнал, что завтра у меня будут гости, персональный состав не определили, тогда я и спрошу того, кто прибудет ко мне повидаться.

А пока намереваюсь поставить в роман мое интервью, которое я дал «Русскому пульсу». Зарекался скромнее давать публицистику, но всё кажется, что читая беседы со мной, потомки лучше поймут Смутное Время и нас в той эпохе… Тому же, кто без интереса глянет в последующие страницы, рекомендую перелистать их, пробежать равнодушно глазами и начать с той главы, где я расскажу, кто и зачем пожалует ко мне завтра на дачу.

Назвал я интервью «Черная дыра» морали, или Смена караула».

Начинается оно с сообщения о том, что Товарищество Станислава Гагарина издает только российских авторов! На этом стоим, и я не боюсь подчеркнуть нашу позицию снова и снова…

Да, это так. Иностранцев Станислав Гагарин и его товарищи не издают принципиально. Почему? Причин несколько.

Во-первых, отечественные книжный и киношный рынки не только перенасыщены, они попросту сметены чудовищным валом пошлых анжелик и тарзанов, примитивных детективов, состряпанных чейзами и макдональдами, вульгарных порно и голливудских поделок дурного вкуса.

Во-вторых, отечественная литература провалилась в «черную дыру», которая образовалась в духовном пространстве Державы. Российские писатели, привыкшие к диетическим воздушным пирожкам Литфонда, ныне лишены даже черствой краюхи, ибо к проституции, как бóльшая часть закупленных на корню журналистов, не приучены, а писать крутыебайки а ля Гаррисон или Ян Флеминг не умеют…

Да и ленив наш брат – российский писатель. Собственную книгу продать, увы, не может, где ему заниматься тем же издательским предпринимательством.