Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

Что же касается героев Шварцнеггера, то все они на одно лицо. Тупая машина, состоящая из гипертрофированных мышц, которая сеет смерть налево и направо. Игры в фильмах с этим культуристом нет никакой, даже намека на игру… Фильмы, как впрочем, почти всё, созданное Голливудом, бездарны во всех трех ипостасях: драматургической, режиссерской, актерской…

Современные русские литература и кинематограф, театр и музыка, изобразительное искусство – величайшее достижение человечества. Речь идет как раз о том, что создавалось в доперестроечную эпоху, в период, кощунственно названный хулителями Отечества застойным.

Вот уж поистине – с больной головы на здоровую… Именно сегодня мы видим не только застой,но и движение вниз. Право издавать массовым тиражом Луку Мудищева или голубыеоткровения махрового педераста – вовсе не есть свобода творчества.

Педераст, он и в Африке педераст… Большого ума для этого рода деятельности не требуется. Пусть эта проблема волнует Соединенные Штаты, где каждый третий мужчина является гомосеком.Пусть у Билла Клинтона болит на этот счет голова… А с собственными педикамиразберемся сами.

– Спасибо, Станислав Семенович, за содержательную беседу. Ваша незаурядная жизнь так богата событиями и фактами, что мы не сумели обсудить и тысячной доли того, о чем я хотел бы вас спросить.

Беру на себя смелость рассчитывать на продолжение беседы с вами.

– Ради Бога! Грешен: люблю поговорить за жизнь… И обхожусь при этом без традиционной бутылки. Можно, оказывается, и в дружеских беседах, и в коммерческих делах обходиться душистым чаем. Да ежели еще с вареньем…

Что же до моей биографии, то по большей части она вмоих книгах, я уже говорил об этом. Люблю собственный морской роман «По дуге большого круга, или Возвращение в Итаку». В нем много личного… Нравятся мне мои фантастические романы «Преступление профессора Накамура» и «Дело о Бермудском треугольнике», романы о контрразведчике Леденеве, повествование о северных летчиках «Альфа Кассиопеи», горжусь и тем, что написал эпопею о трагедии Второй Ударной армии, роман «Мясной Бор».

Хотел бы выделить рассказы «По небу полуночи ангел летел», «Женщина для старпома», «Эти желтые дюны», «Гаврилыч», «Вы снились мне на Лабрадоре», исторический роман о Евпатии Коловрате «Память крови», пьесы «Сельдяной Король» и «Гостиница Гавань». Вот и стихов моих вы еще не читали…

Вообще, любая книга – кровное мое дитя, и все они мне дороги, все – родные…

Закончено в 19 часов 35 минут,

23 мая 1993 года.

XVI

– Вы прочитали «Мою борьбу»? – спросил меня Адольф Гитлер.

Станислав Гагарин смутился.

Я вспомнил, как целую неделю находился в эйфорическом состоянии, когда случайно купил «Майн Кампф» на русском языке у книжного лотошника в Трускавце. Пятнадцать тысяч купонов выложил, ни на минуту не поколеблясь!

Действительно, как можно писать роман о Гитлере, не удосужившись проштудировать главный труд его жизни… Читал книгу в Трускавце, читал в поезде, а вот прибыл на Власиху, отложил в сторону и до сего времени к «Майн Кампф» не возвращался.

– Сотню страниц осилил, – честно признался фюреру.

В книге было не менее шестисот страниц, узкие поля, увеличенный формат, словом, по объему – воениздатовский вариант «Мясного Бора».

– Пока и этого хватит, – спокойно заметил Адольф Алоисович. – В бытность свою вождем немецкого народа, я хорошо знал, что ближайшие соратники фюрера не прочли и пары страниц из «Моей борьбы», а в глаза автору расхваливали книгу товарища Гитлера до небес. Я же делал вид, будто верю этим ничтожествам.

Последнее обстоятельство меня угнетало куда больше, нежели лицемерие товарищей по партии. Никогда не любил притворяться! А приходилось, партайгеноссе сочинитель, приходилось…

– И я не скрываю разочарования, когда узнаю: тот, кому подарил очередной роман, так и не удосужился его прочитать.

И, естественно, меняю к этому козлуотношение.

– А сами вы каждую книгу прочитываете? Из тех, что вам дарят? – спросил, лукаво улыбаясь, Гитлер.

– Разумеется, нет, – ответил я, и оба мы рассмеялись.

– Не берите в голову, – как-то совсем по-русски, в последнее время в речи Гитлера немецкий акцент вовсе не обнаруживался, сказал Адольф Алоисович. – Не дочитали сегодня, дочитаете завтра… Собственно говоря, задумывал книгу я, а затем диктовал ее Рудольфу Гессу, и мыслил собственное сочинение никак не бестселлером для дорожного развлекательного чтения, хотя и старался излагать собственные мысли просто.

«Да, – подумал я, – интуиция подсказала мне взять в дорогу не объемное сочинение Гитлера, а вдвое меньший сборник Эриха Фромма «Душа человека», где помещена и работа ученого «Концепция человека у Карла Маркса». И тезисы по защите мыслей Маркса от их глобальной по времени и пространству фальсификации произвели на меня впечатление разорвавшейся бомбы. Неужели никто из нынешних марксистов, тот же Зюганов или, допустим, именующий себя философом профессор Эдуард Володин не читали Фромма?»

– Увы, – ответил мне Адольф Алоисович, доказав еще раз собственную способность читать чужие мысли. – Вы себе и представить не можете, как примитивны и ограничены, безынтеллектуальны и русские, и немецкие профессоры… Равно как бездарны и дуболомны и те, и другие генералы. О немецких я знаю по собственному опыту, о русских узнал, живя и действуя эти недели в России.

Умных людей на земле много, партайгеноссе… Но, как правило, эти люди не получили достаточного образования, а самообразовываться, как делал это всю жизнь я или продолжаете делать вы, у них не получилось.

Он вынул из нагрудного кармана безрукавой рубашки с погончиками массивные серебряные часы, открыл их, мельком взглянул на циферблат и щелкнул крышкой, водворил часы, прихваченные за прорезь клапана цепочкой, на место.

– Мы знаем, что вам хотелось искупаться в Волге, – усмехнулся фюрер, – а свекра дочери, Александра Юсова, просить об этом не рискнули: он ворчит по поводу каждого километра, когда везет вас на «Москвиче».

– Да уж, – неопределенно отозвался и пожал плечами Станислав Гагарин.

– Потому и затеяли вашу доставку в это российское место. Время у нас еще есть. Идемте купаться!

«Увижу ли я сегодня Иосифа Виссарионовича?» – думал писатель, вслед за Гитлером спускаясь к волжскому берегу.

Когда три года назад летел в Буэнос-Айрес, то в 10 часов 03 минуты Московского времени 14 мая 1990 года записал в дневнике:

Время для записей думаю так и оставить московское. Буду каждый раз переводить… А фули! Весь мир должен жить по московскому времени. Кстати, в той полудреме, в которой пребывал полетную ночь, пригрезилась идея создания имперской партии. Это, конечно, курьез, но нечто в этом роде нам необходимо. Нельзя же просто так, за понюх табаку, разрушить самое крупное в мире государство. Идею во «Вторжение»!

Но этой идеи в романе «Вторжение» нет. Завершив книгу, я полагал, что дела наши союзные образуются, кризис будет преодолен, и перестроившись,мы заживем как Великая Держава. Увы…

Я натолкнулся на эту запись в блокноте, когда перелистывал его в один из саратовских дней, и был ошеломлен, ибо не прошло и года после нее, как мне пришлось уже по другому поводу воскресить идею Имперской партии.

Про запись в южно-американском блокноте я и думать забыл, потому и не включил аргентинские и уругвайские записи в последнюю часть «Вторжения», которое я тогда вовсю, и в Южной Америке тоже, писал. А за истекшие три с лишним года я и программу партии сочинил, и устав придумал, «Слово и Дело Русской державной партии» в предисловие к беседам с Кагановичем вставил, а когда Зодчие Мира захотели через меня поведать человечеству о философии порядка,то конспективно изложив суть учения, я спереди присобачил «Слово и Дело», выдав эту комбинацию за собственную статью «Наши задачи».

Валентину Чикину в «Советскую Россию» уже статью перед отъездом оттартал,22 июля это было, в четверг. Может быть, уже и напечатали.

Значит, подумал я утром 28 июля, поджидая в саду обещанных с вечера гостей, не случайно осенило меня три года назад над Атлантическим океаном.

Правда, слово имперскаяя заменил на державная,так это один хрен, слово «империя» переводится с латинского на русский как «держава», что куда симпатичнее звучит и ломехузовне задирает…

Обо всем этом хотел я поговорить с вождем, но пока явился на свидание только один, и тот иностранец, Адольф Алоисович Гитлер. И не в саду мы встретились, а на Волге…

…Открывший вчера вечером связь со мною товарищ Сталин не удосужился сообщить, когда ждать гостей, но я полагал, что ему известно: визит необходимо завершить до обеда. К четырнадцати часам славная Лидия Кондратьевна, мать Николая Юсова, привезет мне обед, а с нею будут старший Юсов, мой, и их, разумеется, внук Лёва, возможно и другая внучка Юсовых – девятилетняя Таня.

Проснулся я в пять утра, уже привык подниматься на рассвете, для физической разминки тяпал сорняки, до восьми утра писал роман «Страшный Суд» и едва уселся под яблоней, чтобы позавтракать вкусной хреновиной из разных овощей, которую вчера уже пробовал у Лидии дома, вдруг как будто шкурой ощутил, как в десяти метрах от меня, над огромной песочницей, сооруженной хозяином в центре сада, опускается нечто.

Выражение «почувствовать шкурой» не совсем точное. Шкурой можно чувствовать лишь тактильно,когда до тебя дотрагивается некто.Но употреблять его в том смысле, что сработалошестое чувство.

Вот и сейчас я не видел опускающегося предмета, как выяснилось потом, предмет и тени собственной не имел, и ни малейшего звука не случилось, а возникновение теламною ощущалось до того, как оно сформировалось на куче желтого и мелкого песка, подпертого хозяйственным Юсовым железными щитами.

Летательный аппарат подобного типа мне был уже знаком. Именно на таком прибыл товарищ Сталин во второй раз, опустившись прямо на тропу-дорожку, идущую через лес от Власихи до Одинцова.

Тому, кто не читал еще роман «Вторжение», поясняю, что сооружение имело вид телефонной будки, но цилиндрической формы и раза в полтора-два больше. Стекла вот были непрозрачными – и все.

Телефонная будка аккуратно разместилась в центре песчаной кучи, распахнулась овальная дверца двухметровой высоты, и из загадочного цилиндра… никто не вышел.

Я понял, что за мною прислали карету без извозчика, крикнул будке-стакану, чтоб подождала, мне надо собраться, сидел под яблоней почти что голым, и кейсприхватить, покажу-похвастаюсь вождю новыми интервью и статьями обо мне, забежал в сарайчик-кабинет, черкнул записку – а вдруг опоздаю?! – легким прыжком поднялся на песчаную кучу, не без внутреннего сопротивления – хрен его знает, сей космический транспорт! – вошел в будку.

Дверь следом затворилась, кабина озарилась изнутри мягким зеленоватым светом, я не успел даже освоиться в новом помещении, как над головой раздался мелодичный звонок, в стенке цилиндра обозначился выход, и мне стало понятно станция Жмеринка, поезд дальше не пойдет, освободите вагоны.

Летательный цилиндр выставил меня наружу на лесной поляне, неподалеку от просторного бревенчатого дома, окруженного вишневыми деревьями. Вид деревьев определить было нетрудно и издалека – ветки были усеяны спелыми до черноты ягодами.

Я стоял к телефонной будке спиной и сразу почувствовал снова шкурой? – как она исчезла.

«Куда это меня занесло? – подумал Станислав Гагарин. – Беда мне с этими суперсуществами… Впрочем, на выдумку они скупы: второй раз одинаковое авто присылают».

Тут я успел еще переадресовать упрек самому себе, ведь кто иной, кроме Станислава Гагарина, придумывает эдакие штучки-дрючки, по привычке закольцовывая вымысел с реальным собственным бытием, традиционно поиронизировал над сочинителем и собою как персонажем, героем собственного романа и замороченный писательскими думками не заметил, как от неказистого флигелька, скорее летней кухни, подошел Адольф Алоисович Гитлер.

– Волга внизу, – проговорил он, приветливо, улыбаясь, – Великая река, я вам доложу… Лишь такому большому и славному народу, как русский, под силу и под стать владение Волгой. Знать бы мне это в сорок втором… Здравствуйте, Станислав Семенович!

…Нырнув в относительно теплые воды знаменитой реки, и стараясь проплыть как можно дольше под водой, задержав изо всех сил дыхание, я странным образом как бы очутился вдруг в ином месте, плывущем в легководолазном скафандре.

Нахлынуло детское:Моздок, флигель во дворе на улице Соколовского, в нем жил мой друг и одноклассник Шурик Брайнин, а в большом доме пребывала дочь начальника районного масштаба, Лариса Гайдукова, я любил ее в детском садике, когда играли в войну, на которой я был, естественно, комиссаром, а Лариса в роли сестры милосердия вытаскивала раненых с поля боя.

Классический вариант: она меня за муки полюбила…

Тьфу ты, на детскую любовь отвлекся… О Шурике я почему вспомнил? В «Наутилус» Жюля Верна мы с ним играли, в подводную лодку «Пионер», придуманную еще до войны Григорием Адамовым, папаней детективщика, который Аркадий.

Приличная была книга, «Тайна двух океанов» называлась, а вот никто не переиздает… А потому как не порнуха, не обличение культа, не вселенский обсёррусского и советского бытия…

Оттуда и страсть к скафандрам, у Григория Адамова ловкие конструкции были придуманы. Но сейчас присутствовало ощущение некоей цели, к которой стремился Станислав Гагарин.

Потом пришло облегчение, и я понял, что неведомая цель, о которой так и не представилось возможным узнать, достигнута.

Память высветила – я всё еще плыл под водой – строки письма Гитлера к Шпееру, фюрер написал его в конце войны министру вооружения после собственного приказа разрушить всё и вся по территории рейха.

Говоря о немцах, Гитлер утверждал, что «эта нация оказалась слабой и недостойной. Будущее полностью принадлежит сильнейшей восточной нации – России».

– Не хило! – воскликнул я, когда впервые увидел такие строки. – Много ли на свете русских людей, которые знают о подобном утверждении фюрера!?

Станислав Гагарин спросил фюрера о письме Шпееру, когда вышел из воды и прилег на траву рядом с вождем немецкого народа, отказавшему под занавес собственной жизни этому народу в праве на избранность.

– Не скрою, меня греют эти слова, Адольф Алоисович, – признался я фюреру. – Но искренни ли вы были в то время? Не русские ли танки под Берлином повинны в том, что вы прозрели вдруг в отношении России?

Гитлер вздохнул.

Он смотрел на Волгу, которая мерно уносила российские Воды в Хвалынское море. Лицо фюрера казалось бесстрастным, но я представлял себе, какие сложные и противоречивые чувства владели им, так внезапно и обвально возвысившимся вождем немецкого народа, в котором Гитлер горько и безоговорочно разочаровался.

Мне хотелось говорить и говорить с ним на эту и иные темы, хотелось понять, загадочное существо, уже принадлежащее истории, спросить у фюрера, почему немцы, безудержно и стаднополюбившие его в одночасье, теперь всем скопом стыдятся Гитлера, считают его исчадием ада, позором нации, чего не скажешь о тех же французах с их культом Наполеона – Великого Корсиканца.

Но Станиславу Гагарину было неловко толковать о подобных вещах с Гитлером. Писатель считал такой разговор бестактным, как если бы он расспрашивал мужика, от которого ушла жена, как, почему и каким способом он удовлетворял или не очень ее двадцать четвертое удовольствие.

Фюрер вдруг встрепенулся, отвел от Волги глаза и внимательно посмотрел на меня.

– Иосиф прибыл, – сказал он. – Сейчас идет сюда… А про немцев что говорить… Проявился их филистёрский национальный характер. Я хорошо знал эту немецкую черту, тщетно надеялся, что сумею одолеть ее… Не получилось. Не достало арийского духа в германском народе. Теперь надежда только на вас, русских. Не выдержите испытания вы – планета погибнет.

Адольф Гитлер отвернулся от воды и из-под руки смотрел как по косогору к ним спускается товарищ Сталин.

XVII

Он ждал Веру в номере гостиницы «Украина», где продолжал квартировать, когда корабли Черноморского флота блокировали южные ворота Великого Союза и в городе объявили чрезвычайное положение.

Оставалось полчаса до назначенного часа, когда позвонила дежурная и уточнила: ждет ли их жилец некое лицо кавказской национальности, а то сейчас в Севастополе с этим народом строго.

– Какое еще лицо? – раздраженно удивился Стас Гагарин – он ждет девушку, понимаешь, а тут незваные гости, которые, как известно, лучше татарина.

– Он про какой-то понтговорит, – объяснила дежурная, вдруг истерически взвизгнув – Да не бери ты меня на понт,а то я тебе сейчас такую ферзюзаделаю!

– Порядок, уважаемая! – тоже закричал в трубку помощник адмирала Нахимова. – Наш это человек, пропускайте немедленно…

Когда дверь номера отворилась и в небольшой прихожей возник товарищ Сталин, бывалый уже штурман не удивился, хотя с Вождем всех времен и народов встречаться ему еще не доводилось.

– Хорош! – воскликнул Иосиф Виссарионович, пожимая руку Стасу Гагарину. – Достойный соратник моему младшему, понимаешь, другу… Хотя, что я говорю, вы же и есть он, только помоложе, понимаешь, годами, и с товарищем Сталиным не доводилось бок о бок действовать.

Он развел руки, потом свел их на плечах Гагарина-младшего и ласково потрепал, являя собой дружескую приязнь и благожелательность.

– Слыхал, слыхал о ваших подвигах, молодой человек, – продолжил тем временем Сталин, увлекая хозяина на обширную лоджию, с которой открывалась великолепная панорама. – Знаю, что времени у вас в обрез: Веру, понимаешь, ждете. М-да…

Сталин заговорщицки подмигнул штурману, улыбнулся, затем улыбку стер, посерьезнел и сказал:

– Огорчу вас, молодой человек. Вера сегодня не сможет встретиться с вами.

Стас Гагарин чуть было не воскликнул в сердцах «Почему»? но решил, что надо оставаться мужчиной, не терять лица и молча ждать объяснений.

Вождь удовлетворенно кивнул.

– Заварушка в Нарве, понимаешь… Пришлось послать туда женщину, – объяснил Иосиф Виссарионович. – Дело деликатное, понимаешь, и тонкое весьма.

Он помолчал немного и продолжал:

– Есть важное поручение и для вас, Станислав. Японцы высадили на Курилах десант.

XVIII

Теперь на берегу Волги нас было трое. После обмена приветствиями, Сталин сказал, что ему здесь нравится, хотя и в Карпатах было ничуть не хуже.

– Что нового в мире, товарищ Сталин? – спросил я вождя. – Неделю не читаю газет, не вижу ящика,не слушаю радио…

– Счастливый человек, понимаешь, – проговорил Отец народов. – Я там мясо для шашлыков привез. Пусть твой Эрвин с моим Ермаком займутся.

– Хорошо, – сказал Адольф Алоисович и принялся подниматься на крутой берег.

– Много успели написать за эти саратовские дни? – спросил меня вождь. – Не даем вам спокойно работать, понимаешь… То Карпаты, то Памир. Хорошо хоть двойник выручает, славный он парень, этот Стас. Самураев, понимаешь, сбрасывает сегодня в океан. Не было бы его – вас туда послали бы, те места Станиславу Гагарину хорошо знакомы.

– Много читал, пребывая на даче, многое открыл для себя, передумал, переоценил, – поделился я с Иосифом Виссарионовичем. – И к вам, и к партайгеноссе Гитлеру накопилось вопросов…

– Вопросы – это хорошо! Когда у человека перестают возникать вопросы – это вовсе и не человек уже, понимаешь… Вы спрашивайте, не стесняйтесь, не думайте о том, что читателям романа «Страшный Суд» будут скучны, неинтересны наши с вами разговоры. Откуда российский и заграничный обыватель узнает о том, что думали о некоем событии и как оценивали его вожди советского и немецкого народов, если не из романов Станислава Гагарина?

Мы понимаем, что вы мастер остросюжетного развертывания повествования. И дай вам Бог! Но ведь «Страшный Суд» вовсе не боевик, которым убивают, понимаешь, время в метро и электричке. Это эпическая, если хотите, поэма Смутного Времени и философское, понимаешь, сочинение в одном лице.

– Читал книгу о Берии, английский ухарь ее написал, некий Алан Уильямс, – сказал я, переводя разговор в иную плоскость. – Сколько там явной бредятины, неприкрытых выпадов в сторону России, ее истории, попыток черное выдать за белое, и наоборот. Жуткое дерьмо!

Товарищ Сталин рассмеялся.

– Не берите в голову, – посоветовал он.

Станислав Гагарин неопределенно хмыкнул.

– Когда есть намерения кого-либо оболгать или опорочить, в ход идут любые, понимаешь, соображения, – сказал Иосиф Виссарионович. – Сейчас много разговоров о Катынской истории… Слыхали, конечно, товарищ письмéнник?

– Слыхал, – односложно ответил я. – Неприятная история.

– Куда уж неприятней, – проворчал товарищ Сталин. – И Геббельсу во время оно, и доморощенным правозаступникам нынче, и заокеанским гуманистам работы хватило, что называется, под завязку.

А версий, версий-то было! Как из рога изобилия, понимаешь… Хотите еще одну байку?

Рассказывают, что товарищ Сталин узнал, будто в Катынском лесу скопилось чересчур много пленных польских офицеров, а это, мол, угрожает безопасности и с этим необходимо покончить. А докладывал этот вопрос Лаврентий, который неожиданно перешел на грузинский язык, за что вождь не раз нещадно ругал Берию.

Машинально товарищ Сталин в этот раз ответил Лаврентию по-грузински и слово покончитьпроизнес на родном, понимаешь, языке. Речь шла о том, чтобы рассредоточить, рассеять,сам лагерь, но слово рассеятьслужит в грузинском и в качестве глагола «покончить». И Берия отнес это на счет тех, кто содержался в лагере, покончилс несчастными поляками.

Особым умом Лаврентий не отличался, хотя нынче принято, понимаешь, писать, будто он, хотя и злодей, возвышался интеллектуально над остальными.

Не над кем было возвышаться, понимаешь, и сам Лаврентий, ни умом, ни мало-мальски сносной образованностью не отличался, Станислав Семенович.

– И что же, Иосиф Виссарионович, в вашем окружении не было достойных людей?

– А вы на себя поворотитесь, дорогой товарищ председатель и генеральный директор в одном лице! – сердито, мой вопрос явно задел его, проговорил товарищ Сталин. – Вы потеряли уже счет предательствам и изменам, понимаешь…

Был у вас один-единственный профессионал – Александр Сорокоумов, и тот предал… Остальные не годятся даже на роль помощников, а вы их милостиво именуете заместителями. И при том, понимаешь, что Станислав Гагарин не сатрап, не диктатор, не генсек и не вождь мирового пролетариата…

– Скромный сочинитель и издатель, – вклинил я собственную оценку.

– Ладно, ладно, – усмехнулся Иосиф Виссарионович, – тоже мне скромник. Небось, в младые годы любили повторять: скромность украшает большевика…

– Ну уж нет! – воспротивился Станислав Гагарин. – Всегда повторял, что сию максиму придумали, чтоб держать в узде незаурядных индивидов. Собственно, эта формула вполне нравственна, но вот как применяли ее – вопрос другой.

– Ладно, ладно вам, – поднял правую руку ладонью ко мне, как бы защищаясь. – Считайте сказанное мною безобидной дружеской подначкой. Сами же написали, будто товарищ Сталин любил розыгрыши, любил подшутить над товарищами.

Коль скоро вы заново создаете образ товарища Сталина, то считайтесь с особенностями написанного вами портрета.

Он замолчал, потом махнул рукой и грустно произнес:

– А новости хреновые, генацвале…

Товарищ Сталин сообщил мне, что Гражданская война в России полыхает уже повсюду.

В Ленинграде власть в городе взяли рабочие дружины Кировского завода и Электросилы, усиленные матросами военно-морской базы и курсантами училищ имени Фрунзе и Дзержинского.

Мэр Петербурга с небольшой свитой удрал на быстроходном катере в Хельсинки, но финны заявили, что если против бывшего правителя Ленинграда будет возбуждено уголовное дело, то они немедленно выдадут его питерским властям.

На территории Ленинградской области возникла Петроградская коммуна, в которую на правах национальной автономии постановили определиться Нарве с прилегающей территорией.

Газеты и информационные агентства всего мира наперебой завопили об аннексии Восточной Эстонии, на что председатель коммуны Александр Невзоров резонно ответил, что земля, на которой девять десятых населения составляют русские, не может находиться в чужом государстве, да еще в таком, где заправляет делами расистское правительство оборзевших от безнаказанности хуторян-чухонцев.

Главе белорусского государства Верховный Совет республики уже выразил абсолютное недоверие, на что высоколобый экс-профессор попросту, как говорят в народе, полóжил.

Образовавшийся в Минске Совет спасения республики и народа арестовал упрямившегося главу и выдворил через польскую границу. Рассказывают, будто бывший теперь белорусский правитель целовал руки польским пограничникам, валялся у них в ногах и повторял, как безумный: «Слава Богу, что не повесили… Слава Богу, что не повесили!»

При этом шустрый еще недавно деятель-демократ пытался неумело креститься.

Едва белоруссы выкинули беловежского козлаза кордонные ворота, они тут же подняли перед Литвой вопрос о возвращении республике города Вильно, который до 1940 года принадлежал Белоруссии и был передан Сталиным Советской уже Литве в порядке подслащивания пилюли воссоединения в семье советских народов. Литовцы, естественно, встали на дыбы, хотя международное право было на стороне белоруссов, вмешались поляки и заявили, что раз пошла такая пьянка – режь последний огурец… Что ежели по-честному, то Вильно до 1939 года Речи Посполитой принадлежал, и если его у бульбоедовотбирать, то с немедленной передачей Польской республике, никак не иначе.

И в варшавском сейме такой начался ор, что его стало слышно и в Москве, и в Вашингтоне.

Депутаты-оппозиционеры в Российском парламенте тут же напомнили, что до 1917 года не только Вильно, но и Варшава _со всякими там лодзями и краковыми входили в состав русской Империи, и тогда следует рассматривать спорный вопрос по историческому существу, на что поляки огрызнулись ссылкой на то, что ихняя шляхта в начале Семнадцатого века упорно и энергично гадилав храмах Великого и Святого Кремля, а также ретиво резала на форшмак разных там русских патриотов сусаниных.

Вашингтон, уже ранее объявивший о том, что Литва является зоной американских интересов, поступил по-деловому. Взял и ввел ракетные корабли в Балтийское море, блокировав Ленинград, Балтийск и Ригу с Ревелем и Клайпедой.

Командующий Балтийским флотом хотел выдворить чужеземцев, но получил грозный окрик из Москвы: «Не возникать!»

А НАТО объявил в войсках готовность номер один.

– Что же в Москве, Иосиф Виссарионович? Надо ведь остановить подобный беспредел! – воскликнул я, когда вождь, сделав паузу, замолчал и выразительно посмотрел на вернувшегося к нам Гитлера.

– Гражданская война в России уже по сути началась, ответил вместо Сталина фюрер. – События развиваются согласно прогнозу, который мы с Иосифом предсказали Совету Зодчих Мира. Не совпадают разве что детали…

– Мне от этого не легче, епона мать! Надо русским людям помогать, а не сочинять прогнозы… Пророки, туда их и сюда, а потом налево! Таких прогнозов я вагон и маленькую тележку вам накидаю! Действовать надо, товарищи вожди!

Честно говоря, не думал, что мне сойдет с рук подобная хохма, и боковым зрением я уже заметил, как засверкали глаза у товарища Сталина, но уж очень Станислав Гагарин разозлился. А ругался вовсе не в адрес фюреров – на ситуацию негодовал, ее и материл, в глубине души осознавая, что ситуацию не материть, а поправлять необходимо, но собственный пар выпускал, это точно…

Обстановку разрядил Гитлер.

Он мягко остановил Иосифа Виссарионовича, уже готового уничтожить меня резкой отповедью, а может быть, молнией из желто-зеленых тигриных глаз полоснуть, как проделывал он сие с монстрами в романе «Вторжение», и сказал, обращаясь ко мне:

– Мы всего лишь исполнители Зодчих Мира, партайгеноссе сочинитель. Конечно, обладаем сверхестественными способностями, это точно, но исход глобальных событий от нас не зависит. И если Зодчие Мира решили: быть Гражданской войне в России, война такая будет…

– Мне кажется, дружище Адольф и наш юный друг, – примирительным тоном заговорил товарищ Сталин, – что Зодчим Мира попросту надоели метания наших, понимаешь, соотечественников, которые в очередях талдычат «Нет»! а на референдуме голосуют «Да»!

С точки зрения богов Добра русским людям, а также и тем, кто с ними соседствует, надо определиться. Понимаю, звучит жестоко, но определенное кровопускание России не повредит. Под нашим контролем, конечно…

– Я хочу вернуться в Москву! – решительно заявил Станислав Гагарин.

– Нет проблем, – заявил Гитлер. – В пятницу и выезжайте…

– Но до того надо побывать в Таджикистане, – остановил его Иосиф Виссарионович. – Вселенская резня в том, параллельном мире уже началась!

XIX

И тут я решил применить излюбленный мною сюжетный ход: произвести остановку действия. Честно признаюсь, я порой устаю от высокопоставленных моих друзей с Того Света. Не верите?

Тогда я прошу желающего заявить о собственном намерении пообщаться часок-другой с вождем советского народа, или с Агасфером, Магометом и Иисусом, не говоря уже про Конфуция и Чингиз-хана, и я посмотрю сколько потов с желающих сойдет во время подобного толковища.

Есть желающие?

Нет желающих!

Конечно, это шутка, но и общаться с великими существами непросто, я зову их существами потому, что они, как ни крути, вовсе не люди, но представьте себе, какую энергию надо мобилизовать, чтобы рассуждать с посланцами Зодчих Мира о делах земных и о делах небесных!

Устаешь, естественно, надо ведь и в грязь лицом не ударить, интеллектуальный уровень сохранить, планку высоко держать… А как же!?

Вот и подумал я: не пора ли отвлечься и допустить в наш хор далеко не глупого парня, писателя Вячеслава Веселова? К вождям я его не пущу, не созрел духовно, но высказаться, сообщить, что Слава Веселов о героях моих думает, позволю.

…Зауральскую газету «Курган и курганцы» я получил с последней почтой, она пришла в те дни, когда я пребывал еще в Западной Украине. Это была последняя мирная весточка из российской глубинки, еще не охваченной пожаром Гражданской войны, но с удивительной, крайне раздражающей меня покорностью ждущей, когда кровавый вал братоубийственной бойни накроет ее леса и долы.

Статью «Помни имя твое, или Ломехузы среди нас» написал мой давний товарищ и приятель Вячеслав Веселов.

По сути это отзыв на мой роман «Вторжение», выполненный в обычной веселовской манере, несколько ёрнической, чуточку снобистской и выпендрёжной. Особенно сказалось сие в том, что мой зауральский коллега подписался именем одного из вождей первобытных племен, из которых гагаринский воплощенецсколачивал кооперацию для охоты на мамонтов.

Правда, в середине статьи Слава Веселов посерьезнел и довольно здраво принялся рассуждать о проблеме проблем Двадцатого века – замещенностисознания, чему, собственно говоря, и посвящен роман «Вторжение».