Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

– Мне удалось его несколько успокоить и просветить по поводу нашей с Йозефом миссии, – мысленно передал мне Гитлер.

Громко, вслух, он сказал:

– Вот и наш молодой друг, пан Бжезинский. Русский письменник из Москвы, мистер Станислав Гагарин.

Директор Института стратегических исследований, бывший помощник президента Соединенных Штатов по вопросам национальной безопасности, высокий и сухощавый, я бы даже назвал его поджарым,типичный поляк, стремительно поднялся и сделал навстречу мне три широких шага.

J am glad to see you, sir дипломатически улыбаясь, как бы произнося английское слово сыр,звучащее как ч-и-и-з,проговорил экс-помощник президента.

С нескрываемым любопытством и смешанными чувствами смотрел я на легендарную личность, на этого незаурядного – чего уж тут сие отрицать! – человека, который, по его же собственным словам, был самым большим врагом Советского Союза.

«А как сейчас? – невольно подумалось мне. – Кто вы, доктор Збигнев?»

– Зовите меня товарищем,пан Бжезинский, – неожиданно для самого себя сказал я по-русски американскому поляку.

– Товарищ – это хорошо, – с легким акцентом и приветливой улыбкой произнес он.

Мы пили кофе и мирно толковали о том, что произошло за минувшую половину века, о том, что происходит сегодня и произойдет завтра.

– Когда на бункер рейхсканцелярии валились снаряды и бомбы моего друга Иосифа Сталина, – говорил вождь германского народа, – в конце апреля 1945 года я написал в завещании, что с разгромом Рейха и появлением националистических движений в Азии, Африке и, быть может, в Южной Америке в мире будут существовать только две Великие Силы, способные противостоять друг другу – Соединенные Штаты и Россия.

– То так, – кивнул Збигнев Бжезинский. – То верно…

– Просрали Россию, – проворчал товарищ Сталин и глухо выругался. – Пришмандовки, понимаешь, и курвецы, сволочи гуманные… Общечеловеки,универпеды мать бы их налево, интергомики!

Я промолчал, вроде как здесь молодой еще по званию.

– Законы, как исторические, так и географические, предположил я в сорок пятом, – продолжал фюрер, – неизбежно приведут обе страны, эти грандиозные силы к противодействию не только в военном отношении, но и в экономической, а также в идеологической сферах.

И эти же самые законы вынудят обе эти великие силы стать врагами Европы.

– Так, – вновь согласился президентский экс-помощник.

– Поэтому вполне закономерно, что рано или поздно Америка и Россия начнут добиваться поддержки от единственно стоящего народа, сохранившегося в Европе – немецкого народа. Я говорил это в завещании для того, чтобы подчеркнуть: немцы любой ценой должны избежать превращения в марионетку, действующую в интересах того или иного лагеря.

Завещание Гитлера я читал прежде и перечитывал относительно недавно, и меня всегда поражало не только полное совпадение прогноза фюрера, сотворенного им перед смертью, но присущая нашему времени терминология.

– Нынешнюю Германию марионеткой, увы, не назовешь, – воспользовавшись минутной паузой, вклинил я существенную реплику-поправку. – И реваншизмом попахивает знатно…

– Это и должно было случиться, – вздохнул Адольф Алоисович. – Хотя немцы и предали меня в сорок пятом, впрочем, сие случилось гораздо раньше, я верил в германскую благоразумность и тевтонские основательность и практицизм.

– Не следовало тебе, Адольф, задираться в тридцать девятом, – покачал головой товарищ Сталин, доставая из кармана неизменного френча защитного цвета трубку и отправляя её в рот. – И со мной ссориться, понимаешь, тоже… Скромнее надо было быть, скромнее! Тихой, понимаешь, сапой прибирать мир к рукам, как делал это я, Иосиф Сталин, как делают это сейчас твои земляки, лидеры Федеративной, понимаешь, Германии.

Гитлер оттолкнул от себя чашку с недопитым кофе так, что черный напиток выплеснулся на двухцветные клетки шахматного поля.

– Во всем случившемся виновато еврейство! – вскричал Адольф Алоисович, и я вспомнил эту сакраментальную фразу из его завещания.

Адольф Гитлер резко встал на ноги, прошелся по гостиной, затем остановился перед нами, засунув правую руку за борт цивильного пиджака стального цвета, в который фюрер был на этот раз облачен.

Костюм дополняли белая сорочка и коричневый галстук, завязанный крупным узлом, щегольские черные туфли.

Камуфлированное облачение, в котором я привык видеть фюрера в Этом Мире, выглядело бы на вилле в Яремче, мягко говоря, неуместным.

Пан Бжезинский был одет в точно такой же костюм, разве что галстук у него отличался палевым окрасом.

– Неправда, что я или кто другой в Германии хотел войны тридцать девятого года! – с силой произнес Гитлер, нависая над нами, продолжавшими сидеть неподвижно над чашками кофе, вписанными в символическое шахматное поле. – Мировая война была спровоцирована исключительно теми государственными деятелями, кто либо сами были евреями, либо действовали в еврейских интересах…

Я возлагаю на международное еврейство полную ответственность за развязывание Второй мировой войны!

– Только без антисемитизма! – предостерегающе поднял руку Станислав Гагарин. – Не поднимайте пресловутый еврейский вопрос… Меня от него тошнит! Нельзя ли обойтись без ссылок на козни вечно кем-то и куда-то якобы гонимого малогонарода?

– К сожалению, этот вопрос постоянно возникает, едва затевается любой разговор на геополитические темы, мистер, простите, товарищ Гагарин, – развел руками пан Бжезинский. – Скользкая, хорошо понимаю, тема, я бы сам предпочел ее не касаться, но полагаю: лишний упрек в антисемитизме партайгеноссе Гитлеру уже не повредит.

– Ни Адольф Гитлер, ни товарищ Сталин не были зоологическими юдофобами, хотя именно такими вот уже десятилетия пытается представить их еврейская, понимаешь, пресса, – проговорил Иосиф Виссарионович. – Продолжай, товарищ Гитлер. Только садись, пожалуйста. В ногах, понимаешь, правды нет. Садись, дорогой…

Адольф Алоисович послушно вернулся на место.

Он сказал:

– Еще в сорок пятом я утверждал, что с идеологической точки зрения трудно определить, что для Германии более вредно: еврейский американизм или еврейский большевизм. Возможно, что под влиянием событий русские полностью избавятся от еврейского марксизма, но только лишь для того, чтобы возродился панславизм в его самом свирепом и ненасытном виде.

«Насчет панславизма, конечно, товарищ фюрер загнул, – подумал я. – К сожалению, среди соотечественников и сколько-нибудь приличную толику патриотов не соберешь, а так необходимого русскому народу национализма и в помине нет, его и в микроскоп не обнаружишь. Без здорового же, спокойного,уверенного в себе национализма народу нашему хана! Слопает его без остатка меньшáя, но хищная братия…»

– Что же касается американцев, – продолжал меж тем бывший вождь рабочей партии Германии, – то, если янки не избавятся, завещал я полвека назад, от ига нью-йоркского еврейства, их ждет гибель еще до наступления поры зрелости.

Тот факт, что американцы обладают колоссальной материальной силой при явном отсутствии интеллигентности, невольно наводит на мысль о ребенке, пораженном слоновой болезнью.

Не суждено ли этой цивилизации, спрашивал я в сорок пятом году, погибнуть столь же быстро, как она развилась?

Но если Северной Америке предстоит погибнуть, ее падение откроет невиданные возможности для людей желтой расы. С точки зрения как юридической, так и исторической, они будут действовать с помощью тех же аргументов, что и европейцы, когда те захватили западный континент в Шестнадцатом веке…

Совершенно ясно, что в этом жестоком мире выживут только те белые народы, а мы с вами принадлежим именно к этим народам, которые умеют страдать и сражаться даже тогда, когда положение кажется безнадежным, именно мы имеем шанс на спасение и процветание.

Но только те народы имеют право говорить об обладании такого рода качествами, которые способны вытравить из собственных организмов смертельный яд еврейства!

Наступило молчание.

Пан Бжезинский опустил голову и пальцем размазывал по шахматной поверхности стола кофейную лужицу, которая выплеснулась из гитлеровской чашки.

Я хотел было снова вякнутьо том, что давайте, мол, обойдемся без еврейской темы, дабы нас чего доброго не зачислили скопом в пресловутое общество «Память», но повторяться не хотелось да и не было уверенности в том, что окажусь прав, проводя в компании этих гросс-политиков собственную, столь мягкотелую и страусовую политику.

Нарушить молчание решился товарищ Сталин.

– Ты оказался замечательным пророком, Адольф, – наставительно поднял указательный палец Отец народов. – То, о чем ты писал в завещании, заверенном четырьмя свидетелями в четыре часа утра 29 апреля 1945 года, в основном подтвердилось, понимаешь, дальнейшим развертыванием событий во второй половине Двадцатого века.

Полагаю, что Россия не вернется на путь ортодоксального марксизма, но оставит в народной, понимаешь, идеологии примат общественного над частным, будет развиваться в направлении и социалистическом, и национальном.

– Национал-социалистическом? – насмешливо дерзнул подначить вождя Станислав Гагарин.

Но Иосиф Виссарионович, сам любивший порой остро поддеть собеседника, иногда от таких сталинских гуморовсобеседник впадал в предынфарктное состояние, товарищ Сталин шутки моей не принял, сурово насупил брови.

– Не смешно, молодой человек, – строгим тоном произнес вождь. – Россия – архисложное государство, Великая, понимаешь, Империя, наделенная – как тут ни крути – тысячелетней историей. Наша Держава существует дольше любой известной человечеству империи, пережила все известные на ее одиннадцативековом, понимаешь, пути государства, о которых помнят лишь учебники истории…

Но почему, спросите вы товарища Сталина, откуда сие историческое упрямство? Благодаря исключительно незыблемой национальной доминанте русских. Суть её заключается, понимаешь, в двух диалектических составляющих. С одной стороны – уживчивость русских с другими народами, отсутствие амбиций, с другой – сокрушающий любые барьеры бешеный и беспощадный вал народного, понимаешь, гнева по отношению к тому, кто попытается сломить душу русского народа.

Русские перенесут любые материальные невзгоды, только неминуемо взорвутся, понимаешь, если обнаружат, что враг покушается на их национальные святыни.

– Об этом знал еще Бату-хан, который приказывал охранять русских священников, ни в коем случае не грабить христианские храмы, не оскорблять релегиозных чувств попираемых моголами-таурменами руссов, – заметил я, вспомнив описанный мною в романе «Память крови» разговор Бату-хана и летописца Верилы в храме Ивана Богослова.

– Этого не учли мои предки, – проговорил со вздохом пан Бжезинский, – когда веками пытались – и упрямопытались! – окатоличить, изменить менталитетбелоруссов и украинцев, разыграть восточную геополитическую карту.

– И результат налицо, – усмехнулся Адольф Алоисович. – Великая – от моря и до моря! – Речь Посполита оказалась в ранге третьеразрядного государства на задворках Европы… И хотя вы теперь американец, пан Бжезинский, вам Должно быть обидно за геополитический просчет исторических прадедов. А все от национального самодовольства, которого – и тут генералиссимус прав – не было и нет у русских. Потому они и непобедимы!

Что вы об этом скажете, пан Бжезинский, самый большой враг Советского Союза?

Надо отдать ему справедливость – держался пан Збигнев молодцом. Разумеется, внутреннее потрясение было огромным. Шутка ли, находиться в обществе двух гениальных политиков Двадцатого века, мистическим, непостижимым образом явившихся вдруг с Того Света и как ни в чем не бывало распивающих с ним кофе за шахматным столом.

Тут надо обладать крепкой психикой и огромной выдержкой, и пан Бжезинский обладал и тем, и другим.

На меня, мелкую птаху, пан Збигнев внимания почти не обращал, разве что в порядке формального гостеприимства. Поскольку, мол, эти двое взяли письмéнника с собой, значит, он им для чего-то нужен, потому и следует вежливо с его присутствием считаться, не более того…

– Вы правильно изволили подчеркнуть, мистер, простите, товарищ Гитлер, – заговорил профессор Бжезинский. – Да, враг, но кого? Советского ведь Союза, а не России… Наша борьба была идеологической. Теперь, когда враждебный Западу марксизм повержен, отношения России и Америки изменились, и господин Козырев верно называет нас партнерами.

– На господине Козыреве висит полный букет деяний, предусмотренных статьёй шестьдесят четвертой Уголовного, понимаешь, кодекса Российской Федерации, – проговорил Иосиф Виссарионович. – Впрочем, это общая для многих его сообщников, вознесенных к власти вашейперестройкой, статья, пан Збигнев. Измена Родине, понимаешь!

– Ты прав, Иосиф, – сказал Гитлер. – И Россия никогда не будет партнером Америки. Сырьевым ее придатком, свалкой для ядерных отходов, поставщиком мозгови промышленных рабов – да! Но это в теории, к разработке которой вы приложили столько усилий, пан профессор.

Русские предпочтут погибнуть, исчезнуть с лица Земли, но покориться не смогут. У них иная геополитическая роль. И моя роковая ошибка в том, что я, как фюрер германского народа, не сумел этого предвидеть, увы…

– Не казни себя за недомыслие, Адольф, – усмехнулся Иосиф Виссарионович и ласково тронул фюрера за рукав пиджака стального с переливом цвета. – Не ты первый, понимаешь, не ты последний…

А противоречий между Америкой и Россией, будь последняя монархией, понимаешь, либо президентской республикой, не счесть. И в Европе, где Штаты давно уже правят бал, и в Африке, откуда русские практически ушли, в Тихоокеанском бассейне. Я не говорю уже об арабском мире…

Вам, к сожалению, не сидится дома, пан профессор. Зудит в одном месте у американцев, подстегиваемых такими политиками, как вы, а у вас, понимаешь, зуд сей носит генетический, наследственный характер, и тут вы сходитесь с коллегой Киссингером. Не правда ли?

– Так то есть, – наклонил голову директор Института стратегических исследований в Вашингтоне.

– Позвольте мне, – вклинился я в разговор. – Прочитал ваше интервью, пан профессор, во львовской газете «Высокий Замок» за третье июня… Обратил внимание на ваши слова о том, что «…для России… не существует проблем в отношении самостоятельности государства. Проблема, сказали вы, в другом: способна ли Россия, конечно, после периода трудностей, стать настоящим демократическим государством или снова вернется к автократическим и империалистическим традициям». Конец цитаты.

В связи с этим – кстати, благодарю за пожелание обрести России самостоятельность – вопрос, как говорят у нас в торговом флоте, на засыпку. Являются ли Соединенные Штаты империалистическим государством?

– Безусловно, – честно ответил Збигнев Бжезинский.

– Больше вопросов не имею, – чинно склонил я голову.

– Погодите, дружище, – вмешался Гитлер. – Это вы не имеете, поскольку вам ясно, что статус империалистическойстраны предполагает статус международного жандарма, в которого заокеанский оплот Мирового Капитала давно уже превратился. Одна роль янкина Балканах чего стоит… Кстати, передайте малышу Клинтону, пусть будет поосторожнее в угрозах сербам, перестанет бряцать оружием. Я держал в Югославии тридцать отборных дивизий, опирался на хорватов, предателей Славянского Союза, только вот справиться с тёзкой моего друга, Иосифом Броз Тито, не сумел.

Так вот, передайте Биллу Клинтону – умнее надо быть, умнее…

Поймите меня правильно, пан Збигнев, но ваши соотечественники, обуянные патологическим стремлением разрушить традиционную европейскую культуру с помощью дебильного голливудского кино, пошлой, искажающей психику молодежи музыки, бездуховной философии потребления ничем не отличаются от варваров раннего средневековья, от татаро-монгольских пришельцев, от которых прикрыла Европу многострадальная, но Великая Русь.

Вы гунны и печенеги Двадцатого века!

Профессор Бжезинский молчал.

Мне бы хотелось самому высказать подобные мысли, я полностью разделял то, что сказал польскому янки партайгеноссе фюрер, и часто вспоминаю штатовскую комедию о длинноносом пожарнике, которую смотрел с американцами в ровенских Сарнах, где уничтожались вездеходы – носители неуязвимых подвижных для ракет СС-20, славных «Пионеров», поставленных на вооружение маршалом Толубко.

Но что значили для Бжезинского доводы неизвестного ему письменника из России? А вот аргументы из уст неводомо как очутившегося на Земле Гитлера – это вам не бык на палочке, не кот, извиняюсь, начихал…

– Мужики, – по-свойски воззвал я к собеседникам, – давайте не будем, мужики… Мы чего сюда собрались – гостю вильной Украины разборкуучинять? Мы знаем, кто есть пан Збигнев, и пан профессор понимает, кто есть он, трезво оценивает наше к нему отношение. Давайте-ка спросим его, что думает пан американец о стратегическом развитии будущих событий. В конце концов, мистер Бжезинский есть профессиональный прогнозист, ему и геополитические карты в руки.

Впервые экс-помощник президента более внимательно посмотрел на меня, в глазах его промелькнуло нечто,напоминающее благодарность.

– Благодарю за доверие, – церемонно склонил он голову, адресуясь ко всем троим, на этот раз и ваш покорный слуга не выпал из поля профессорского зрения.

– С точки зрения сиюминутной и империалистической в интересах Америки поддерживать центробежные силы, которые разорвали Союз и теперь стремятся разорвать Россию, принялись уже за Украину, – начал Збигнев Бжезинский. – Но с точки зрения дальней перспективы для человечества – делать этого совершенно нельзя.

Мне шестьдесят пять лет… Еще не поздний вечер, но жизнь в основном осталась позади. Но у меня есть дочь Мика, тележурналистка в компании CBN, сыновья Ян, политолог в Киеве, и Марек, преподающий политические науки в Варшаве… Приходится думать о них и их детях.

В чем я безусловно уверен: украинские лидеры просто обязаны свернуть пропаганду антирусских настроений – это я рекомендовал бы и польскому руководству – и вернуться к идеям Богдана Хмельницкого. Находясь на Украине, я много раз беседовал с так называемыми простыми людьми. Они далеко не просты, эти рабочие и крестьяне, а также служащие замечательного места, в котором мы с женой Эмилией сейчас отдыхаем. Все они, увы, за тесный союз с Россией… Мы, американцы, честно признаюсь, находились в плену собственной пропаганды, убеждая мир и самих себя, будто Советский Союз держался исключительно на коммунистической тирании. Нам зáстил глаза ложный ленинский тезис, будто старая Россия была тюрьмой народов.

– Собственно говоря, это и моя основная ошибка, – проговорил Адольф Алоисович.

– Конечно, – сочувственно покивав Гитлеру, продолжил профессор, – мы преуспели в развале Великого Союза, но теперь я хорошо понимаю – это была пирровапобеда.

Опасность для мира, для человечества возросла немыслимо! Гражданская война в гигантской стране, буквально напичканной ядерными боеголовками, есть немыслимая, смертельно опасная для планеты альтернатива…

– Зодчие Мира, которых мы представляем, понимаешь, на Земле, уже допускают, что подобное может иметь место, – спокойно сообщил Иосиф Виссарионович.

– Вот видите! – воскликнул Збигнев Бжезинский. – И если Земля погибнет, я буду считать себя одним из виновников мировой катастрофы… Не так ли?

– Безусловно, – подтвердил Гитлер.

– Что же мне делать?! – растерянно вскричал профессор.

– Рекомендовать, понимаешь, Клинтону оставаться благоразумным… И не подзуживать, понимаешь, российских и украинских правителей-дебилов, не поощрять диктаторские замашки у предателей-перерожденцев.

– Грешить гораздо проще, нежели искупать грехи, пан профессор! – сурово заключил Иосиф Виссарионович.

VIII

Капитан либерийского – по флагу и месту регистрации судна – танкера Стивен Кавабата был гражданином Соединенных Штатов японского происхождения. Рожденный белой женщиной в славном и веселом Сан-Франциско, он полагал себя стопроцентным янкии чуточку стеснялся собственного отца, который был наполовину самураем, выбравшим накануне мировой войны желтолицую сквоиз племени чероки.

Стивен Кавабата находился в отменном расположении духа. Его «Блэк голд» благополучно покинул Одессу и уверенно лег на почти чистый зюйд, намереваясь благополучно миновать Босфорский пролив, пересечь карликовое и внутреннее Мраморное море между двумя воротами Понта Эвксинского и через Дарданеллы выйти на просторы моря Средиземного, на берегах которого и родилась современная европейская цивилизация.

Впрочем, Стивену Кавабате было абсолютно наплевать на мифы и традиции эллинского, а заодно и древнеримского миров, на античную историю и европейскую цивилизацию. Его танкер-тридцатитысячник волок из размятой пресловутой перестройкойСтраны Советов добрую толику тех нефтепродуктов, которые заботливая сеструха Россия поставила строптивой, наяренной незалежниками-психопатами сестренке Украине.

При содействии мистера Хэйма Альтшулера, бывшего малороссийского земляка из Бердычева, а ныне владельца фирмы «Севен энд фоти», негласно входящей в сферу колумбийского наркосиндиката, российская нефть была продана в третьи руки, пожелавшие остаться анонимными.

При этом лидер незаможников, он же гетьман усей Вкрайны, собственноручно одобривший аферу века, потребовал его долю в твердой валюте поместить в тот швейцарский банк, где уже хранилась тщательно оберегаемая секретными кодами энная крупная сумма, отложенная вождем украинского люда на черный день: ведь он с первого дня движениязнал, что жовто-блакитными его дни будут относительно недолго.

Но капитану Кавабате были глубоко безразличны душевные терзания – буде они вообще существовали – киевского дядьки.

Помимо обычного капитанского жалованья, которое он получал по контракту с зафрахтовавшей его фирмой Хэйма Альтшулера, кэп Стивен имел от внешне неопасной, но в некоей степени и щекотливой операции, дополнительный гонорар.

Конечно, мастердогадывался о том, что настоящий рейс далеко не безупречный, знал он и в какое сообщество входит фирма «Севен энд фоти», но предпочитал помалкивать даже наедине с собой, тем более, что документы на груз были в порядке, и его, капитана, миссия состояла лишь в том, чтобы принять нефть в танки и выгрузить ее в Неаполе согласно коносаментов – грузовых документов, надежно заполненных жуликоватыми – и об этом была давно осведомлена мировая морская общественность – одесситами.

Июньское солнце ласково, но достаточно убедительно намекнуло стоявшему на ходовом мостике капитану о том, что необходимо снять фуражку с белым верхом и подставить под мягкие еще лучи темноволосую шевелюру. В сорок пять лет Стивен Кавабата был весьма крепким мужчиной и держал на «Черном золоте» двух стюардесс – изящную лаотянку из Сингапура и длинноногую норвежку с белокурыми локонами из Тромсё. Капитана, который называл девушек лёд и пламень,дочери севера и юга обслуживали по особому, им лично составленному графику, где были предусмотрены и такие дни, когда мастерпредоставлял себя сразу обеим.

У Стивена Кавабаты, гордившемся собственным постоянством, были подруги-жёны в Сан-Франциско и Кейптауне, Гонконге и Нью-Йорке, в Осло и Копенгагене, в Марселе и Гаване, но это иная тема, выходящая за пределы наших интересов.

Полчаса назад романтическая Сольвейг покинула каюту капитана, и довольно щурясь и едва ли не фыркая, будто мартовский кот, кэптин выбрался в рулевую рубку, спросил для порядка у вахтенного штурмана курс, хотел было взглянуть на карту, но поленился и стоял сейчас на левом крыле мостика. Переполняемый сладостной негой, Кавабата смотрел туда, где рано или поздно должен был возникнуть легендарный Константинополь с величественным храмом Святой Софии, превращенный мусульманами в не менее священную мечеть.

Серый силуэт военного корабля по траверзу Кавабата поначалу не заметил.

Точно такой же засек штурман, стоявший на противоположном, правом крыле. Тридцатилетний негр-коротышка, который едва доставал головой до ветрового отсекателя мостикового фальшборта, неожиданным для подобного малыша-недоростка басом крикнул через обе раскрытые двери рулевой рубки:

– На траверзе военный корабль, сэр!

Тут капитан и обнаружил такой же – это были ракетные корабли – несшийся к «Блэк голду» с другой стороны.

– Что-то случилось, – сказал Стивен Кавабата и аккуратно водрузил белую капитанкуна прежнее место. – Вы, Томас, не прихватили часом ихнего кардинала – основателя Одессы?

– Предпочитаю прихватывать на берегу молодых красоток, сэр, а не замшелых, пусть и исторических кардиналов, сэр, – ответил, ухмыляясь, чернокожий полукарлик с большущей, подстать мастеру,жеребячьей силой.

В его ответе капитан усмотрел явный намек, штурманам стюардессы не полагались. Но сейчас ему было не до анализа остроумностей Томаса Сэнда, и Стив Кавабата пропустил слова его мимо ушей.

Корабли с андреевскими флагами быстро приближались.

– Дайте пока средний ход, Томми, – распорядился капитан. – Ставлю ящик виски «Лонг Джон» против банки «Будвайзера» – они прикажут нам остановиться…

Внешне он был спокоен, главное, не потерять лица, но сердце у Кавабаты опустилось если не к пяткам, то в область кишечника, это точно…

Теперь уже явственно было видно, что это корабли русских, белое полотнище с голубыми полосами по диагоналям красноречиво свидетельствовали об этом.

Комбинацию из флагов Международного свода сигналов, означающую «Немедленно остановиться!», подняли на мачтах оба ракетных корабля.

– Стоп машина! – приказал Стивен Кавабата штурману-негру, и тот рванул рукоятку машинного телеграфа, установив ее в вертикальном положении.

Радиостанция УКВ, размещенная в рулевой рубке и включенная на шестнадцатый канал, приняла на мостик спокойный голос русского моряка:

– Приказываю лечь в дрейф! Приготовиться принять катер с группой досмотра! Малейшее неповиновение – и я открываю огонь…

– Ха! – сказал в сердцах капитан танкера. – Он открывает огонь… Да тут достаточно одной-единственной спички – и мы взлетим на воздух!

Радист «Блэк голд» давно уже вовсю пилилдвумя пальцами, гонял пластинку ключа между контактами, тщетно пытаясь связаться с радиоцентром фирмы, но русские корабли запустили на полную мощность собственную аппаратуру, она срывала отчаянные попытки бывшего соотечественника одного из создателей радио, судового маркони,установить эфирное взаимопонимание.

Джузеппе Верди так и не сумел передать РДО о случившемся, хотя и перешел на аварийную частоту, благо приблизились первые три минуты молчания, между пятнадцатой и девятнадцатой каждого часа.

Никто не отозвался на сигнал «Save our souls» – Спасите наши души!

А тем временем, вооруженный десант морских пехотинцев занял ходовой мостик, немедленно опечатав при этом радиорубку, пост управления в машине, и команда – на всякий, так сказать, пожарный случай – была собрана в салоне, где за нею присматривали двое черноперыхребят с калашникамив руках.

Но эксцессов не возникло – и слава Богу… Усатый старший лейтенант проверил судовые документы и сообщил Стивену Кавабате, что он, капитан, участвует в афере века – вывозе ворованной у народа Украины нефти. Но поскольку капитан «Черного золота» суть лицо, так сказать, подневольное, правительство Республики Крым и командование Черноморского флота не возбуждает против Кавабаты и экипажа уголовного дела.

– Можете следовать к месту назначения, – спокойно и уверенно распорядился старлей-морпех, возвращая облегченно вздохнувшему капитану судовые документы. – Только без ворованной нефти.

– Как? – раскрыл рот Стивен Кавабата.

– А вот так, – ответил русский десантник и кивнул в раскрытую дверь рулевой рубки.

У выхода на крыло жались друг к другу светловолосая и смуглая обихаживанкикэптина Кавабаты, которых он вызвал на мостик поить кофе и угощать молодого офицера, отказавшегося от того и от другого. От третьего,очередь за этимбезусловно не заставила бы себя ждать, русский моряк явно воздержался бы тоже…

Обе девушки глянули по направлению протянутой руки старшего лейтенанта и нервно прыснули.

С двух сторон заходили к «Черному золоту» для швартовки и перекачки груза два русских танкера размерами поменьше.

«Чур-чур меня! – мысленно воскликнул Стивен Кавабата. – Туда и сюда поперек, параллакс и алидаду вам в задницу, через канифас-блок дьявола Судканхэя и шпигат Медузы Горгоны!»

И оставаясь внешне спокойным, капитан «Блэк голд» разразился, не произнося вслух ни звука, сногсшибательным японо-индейским заклятьем.

Морские пехотинцы Черноморского флота принимали на палубе «Черного золота» швартовные концы русских танкеров.

Подобную операцию Стас Гагарин, облеченный неограниченными полномочиями каперанг, офицер для особых поручений при адмирале Нахимове, повторил и со вторым танкером, вышедшим с краденой нефтью из Херсона. Затем приданные кораблям десанты из морских пехотинцев захватили и опорожнили танкеры, отправленные из Новороссийска, было взято во временный плен несколько небольших нефтеналивных судов, которые пытались увезти национальное добро из Поти и Батуми.

Реквизированное дизельное топливо немедленно отправлялось на танкерах вспомогательного флота в Севастополь.

В считанные дни энергетический кризис в Крымской республике был ликвидирован. Флот получил возможность оперативно решать возможные боевые задачи: американские корабли беспрепятственно входили и выходили из Русского моря через Босфорский пролив.

– Да, это пиратство, – спокойно признал Станислав Гагарин на совместном заседании военного совета флота и постоянно работающей с моряками делегацией депутатов из Симферополя. – А задушить молодую республику, ликвидировать флот, который является гарантом безопасности Украины и России, Грузии с Абхазией – это как? Оказание нам гуманитарной помощи?

Необходимо потребовать от Киева и Москвы, народов обеих республик решить политический вопрос – отправить в отставку антинациональные и оккупационные по сути режимы!

…На Украине вовсю бушевали страсти. Подавляющее, большинство малороссов поддерживало требования донбасских шахтеров выразить недоверие президенту Кравчуку. Шахтеров поддержали металлурги, рабочие других отраслей промышленности, транспортники.

Руховцы и примыкавшие к ним партии шовинистического толка помалкивали, ибо понимали: их попросту разорвут в клочки, буде они попытаются противиться истинно всенародному движению.

И что вообще было неожиданным для щирых националистов – Западная Украина безоговорочно поддержала восточные области республики. Бастовали полиграфисты Львова и горняки Явора, станкостроители Закарпатья и металлисты Ровно, акции гражданского неповиновения начались в Дрогобыче, Ивано-Франковске и в Тернополе, именно там, где, как полагали руховцы, располагалась их основная социальная и политическая база.