Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

Впрочем, на месте и решите, кто из вас старшее.

Адольф Алоисович хмыкнул и покрутил головой, будто приходя в рабочее состояние, возвращаясь в себя после некоего стресса, вызванного моим дурацким вопросом.

А возник он оттого, что великий полководец не показался мне достаточно серьезным. Суеты в нем было много, суеты. Небольшого росточка, поджарый, как мальчишка, быстрый в движениях, Суворов не вписывался в приемлемый мною образ вояки всех времен и народов.

Вот и Бонапарт как-то императором не гляделся. Но это был чужак, да еще и противник России когда-то, с непохожестью его на императора я примирился.

А вот неприятие, с которым относился к славному герою Отечества, меня угнетало. Ведь понимал: обязан любить и восхищаться полководцем. Я им и восхищался. Заочно… А при общении нечто меня в Суворове раздражало.

Но спорить больше с товарищем Гитлером партайгеноссе Станислав Гагарин не стал.

Сразу отмечу: сообразительности Суворову было не занимать. Готовясь к операции по освобождению Белоярской атомной от ядерных шантажистов, заложивших дьявольские фугасы под зловещие котлы, начиненные ураном, я поражался быстроте реакции, с которой ухватывал самоё суть ситуации, мгновенно разрешал возникавшие противоречия Суворов, и шуточки-прибауточки, которыми генералиссимус уснащал собственную речь, уже не раздражали меня более, они даже как-то украшали сию незаурядную личность.

– Знаю, знаю, сударь, – ласково улыбаясь, сказал мне Суворов после глотка крепкого чая, которым поили нас взоровцы,когда мы вернулись с Александром Васильевичем на Логиновскую ферму после ночной вылазки к объекту. – Полагаете меня никчемным и суетливым старикашкой… Не удивлен, нет-с! Но привык к подобному отношению с отрочества. Когда батюшка мой, Василий Иванович, генерал-аншеф, записал и меня, пятнадцатилетнего недоросля, в Семеновский полк, солдаты относились к вьюношу благодушно, смею надеяться, даже любили меня, но категорически считали чудаком… Да-с!

Мне было неловко от того, что Суворов отгадал мое отношение к нему, чудаком генералиссимуса я тоже полагал…

– Не смущайтесь, батенька, – ободрил Папу Стива Суворов. – Не вы, как говорится, первый, не вы и последний.

Манеры, сударь, я выработал такие… А ежели по-научному, то мимикрия, психологическая маска. Ведь хилую природу, полученную от рождения, я сумел одолеть, закалил себя отменно, приучил организм одолевать лишения, терпеть их, если хотите…

Но сознание, душу преодолеть никому и никогда не удается! И потому чудаческими выходками прятал вечные сомнения и неуверенность, они всегда были со мною, милостивый государь…

– Но как же так? – растерянно проговорил Одинокий Моряк. – Вы, Александр Васильевич, бесспорно великий полководец, который не проиграл ни одного сражения вообще… Таких воителей попросту не было в истории! Вот и Брокгауз с Эфроном пишут про вас: величайшийрусский полководец. Хотя офицером вы стали только в двадцать четыре года.

– Да-с, девять лет кряду тянул срочную, как бы сейчас это назвали, солдатскую лямку, – с гордостью произнес генералиссимус. – И ни одного замечания за упущения по службе, заметьте…

– И оставались неуверенными в себе? – недоверчиво спросил Папа Стив.

– Всегда-с, – кивнул Александр Васильевич. – И полагаю, что только дурак, самонадеянный фанфарон не испытывает сомнений. Вот вы, сударь сочинитель, приступая к новому роману, убеждены в том, что роман получится, что вы обязательно создадите новый шедевр русской литературы?

– Еще как не уверен, – признался я Суворову. – Сомнения уходят не ранее, нежели ставишь последнюю точку.

– Вот-вот! – оживился Суворов. – Так и в делах полководческих, увы… Да, ни разу не был побежден ваш покорный слуга, ни разу! Но это вовсе не означает, милостивый государь, что я не знал нравственных поражений и всегда выходил победителем в тех боях, которые разыгрывались в собственной моей душе.

Полководец тяжко вздохнул, махнул рукой и отвернулся.

А я вспомнил, как отличился Александр Васильевич в войне с Пруссией, командуя отдельными отрядами, прославился как лихой и отважный партизан, а спустя два года, возглавляя Суздальский полк, принялся создавать знаменитую суворовскую школу воспитания и обучения, обобщая в «Науке побеждать» собственные опыт и наблюдения, вынесенные будущим генералиссимусом из войны против Фридриха Великого.

Именно боевые действия Суворова против взбаламученных имперскими амбициями польских конфедератов, взятие им Кракова 15 апреля 1772 года решили исход войны, результатом которой случился первый раздел Польши.

Победы Александра Васильевича над турками у Гирсова и при Козлудже в 1774 году определили и заключение Кучук-Кайнарджийского мира… А Кинбурн, Очаков, Фокшаны, Рымник, Измаил?

Теперь, когда узнал от самого полководца природу его чудачеств, которые стали второй натурой генералиссимуса, я многое в облике соратника по нынешним российским делам воспринимал с изрядною долею снисходительности.

Чурается роскоши и комфорта? Ну и что здесь плохого… Я сам всегда был за умеренность в быту – в пище, в одежде, в житейских удобствах.

Предпочитает шубам легкую одежду? Молодец, не парит собственное тело, закаляется… А что?

Предпочитает бегать, а не ходить? Стремителен и неукротим в действиях? А разве ты сам, Папа Стив, не таков в обыденной жизни? Ну то-то… Наверное, и в тебе есть нечто суворовское, потому Александр Васильевич и раздражал тебя поначалу…

– А власть? – спросил я полководца, наливавшего себе вторую чашку чая. – Власть вам нравилась, Александр Васильевич?

Как вы к ней относились, к власти?

– Целесообразие мыслю на первом месте, – подумав немного, ответил полководец. – Власть обязана быть целесообразной… Власть ради самой власти бесстыдна и крайне порочна. Дабы выиграть военную кампанию я обязан сосредоточить власть над десятками тысяч людей, доверившихся мне во имя достижения победной цели.

Такая власть целесообразна, сударь. Другой не приемлю… Когда взошел на престол император Павел Первый, мне стоило лишь поддержать его введения в войсках – и я сохранил бы власть. Но я видел нецелесообразностьпавловских реформи открыто заявил об этом. Результат вам, надеюсь, известен.

Результат, конечно, не был для меня секретом. В 1797 году Суворова отставили от службы и сослали на два года в родовое имение с обязательным полицейским надзором. Потом были итальянский и швейцарский походы – лебединая песня Великого Ратника Земли Русской.

– Значит, власть – это целесообразность, – скорее утвердительно, нежели спрашивая, промолвил Станислав Гагарин.

– Ни на что иное употреблять власть не должно, – кивнул Александр Васильевич.

– А кому определять сию целесообразность? – дотошно выспрашивал я. – Ведь политической целесообразностью можно и расстрел собственного парламента из танков оправдать… Что определяет поступки властителя?

– Совесть, – сказал Суворов, – и токмо забота о принесении пользы Отечеству.

IV

Тон Гитлера был сухим и категоричным.

– Выясняете его намерения, – сказал фюрер, – и если наши предположения верны, ликвидируйте безумца.

«Ну и миссию мне подобрали, – чертыхнулся про себя Стас Гагарин. – С шизиками разбираться… То сумасшедшего хохла пришлось нейтрализовать, то не менее свихнувшихся самураев сбрасывать с Кунашира… Теперь вот еще один чиканутый на мою голову! А надо, парень, надо… Теперь уж такая у тебя доля, дружище: выручать матушку Россию. Других обязательств в жизни твоей, увы, не осталось».

Промелькнула мысль о том, что есть теперь у него и Вера, но мысль не задержалась, ускользнула, и Стас не пытался даже удержать ее, заставив себя быть повнимательнее к инструкциям Гитлера.

– Вас подведут к нему вполне логично, – объявил фюрер. – Тут и комар носа не подточит… Ваша задача – войти в полное доверие к майору. Установите его намерения – решение примете сами. Вы и судья, молодой человек, и палач. Это понятно?

– Куда уж яснее, – проворчал не по-уставному недавний еще штурман Мурманского тралфлота. – Теперь о деталях, пожалуйста, партайгеноссе фюрер…

История была трагической.

Майор одного из прибалтийских гарнизонов угнал стоявшую на боевом дежурстве подвижную ракетную установку класса «земля-земля».

Заряды у двух мощных ракет были обычными, но опасность от этого не казалась меньшей, ибо по агентурным данным майор Анатолий Сидоров намеревался взорвать украденными ракетами Игналинскую АЭС, расположенную в Литве.

– Его семью – мать, жену и троих ребятишек – безжалостно расстреляли болотные волкив Нарве, – внешне бесстрастным тоном сообщил Стасу Гагарину фюрер. – Сознание бедняги не вынесло тяжкого испытания… Потому майор и решил отомстить всем прибалтам сразу…

– Но ведь в прибалтийских районах добрая половина жителей русские! – вскричал молодой штурман. – Разве это неизвестно безумцу?

– На то он и безумец, чтобы не видеть в собственном чудовищном раскладе сего обстоятельства, партайгеноссе, – в элегической манере, которая уже раздражала импульсивного Стаса, проговорил Адольф Гитлер. – Когда палец лег на спусковой крючок, надо стрелять, дружище, а не цитировать старого хрыча Фрейда и Карла Юнга. Словоблудие побоку, в действии – все!

– Андестэнд? – спросил он вдруг по-английски.

– Андестэнд? – проворчал молодой Гагарин. – Чего тут не понять? Не впервой нам действовать, дорогой товарищ, ужо справимся с Божьей помощью…

– На Бога надейся, а сам не плошай, – улыбнулся фюрер. – Слушайте сюда, – сказал он.

Майор Анатолий Сидоров по внешним признакам впечатления безумного человека не производил.

И то, что взрослый мужчина, кряжистый и рослый одновременно, зарыдал вдруг, как ребенок, когда принялся рассказывать о ребятишках, погибших в Нарве, вовсе не говорило о больной психике одержимого стремлением отомстить потрясенного личной трагедией бедолаги.

«Да и безумец ли сей человек? – не раз и не два размышлял Стас Гагарин, общаясь в эти тревожные дни с майором. – Украсть ракетную установку, угнать ее бесследно и схоронить в перенаселенных краях – такое не под силу и рядовому интеллектуалу… Безумие его в несоразмерности отмщения… Виновны в гибели семьи майора несколько подонков, а наказать Анатолий хочет миллионы людей».

Конечно, пришелец из шестьдесят восьмого года осознавал, что подобный расчет к Сидорову тоже неприменим. Это для тебя, не ставшего жертвой избиения в Нарве, действия мстящего майора, так сказать, неадекватны.

А что такое для униженного и оскорбленного русского человека остальной прибалтийский мир, если последний уничтожил то, чем жил несчастный Сидоров, увы… Мир самого Анатолия перечеркнут навеки. Надо его глазами увидеть случившееся в Нарве, его, Сидорова, сознанием воспринять оскорбительные и несправедливые выкрики «мигрант» и «русская свинья»!

И в каком масштабе сочетать личные потери майора и тот ущерб, который готовится майор нанести потерявшему в глазах Сидорова право на жалость и пощаду прибалтийскому народу?

…По проселочной лесной дороге Анатолий Сидоров загнал закрытую брезентом установку в дальнее охотничье хозяйство, о котором знал, что егерь повез молодую жену на родиныв районный центр. Чтобы перенацелить пару ракет-близнецов на новый объект, майору требовалось некоторое время, и лучшего места схорониться от преследователей, а похитителя искали уже повсюду, Анатолий Сидоров и выдумать не мог.

Кстати говоря, те, кому следовало денно и нощно бдить, спохватились преступно поздновато, дали роковую фору мстителю-безумцу. А что там говорить! В самой России армия пребывала в разнузданном состоянии, генералы забивали себе головы лихорадочными поисками новых коммерческих структур, куда бы можно подставить фиктивно родичей и через них, распродав военное имущество, не гнушались приторговывать и закрытой информацией, сбывая ее в невинных якобы переговорах за чашкой виски заезжим американским советникам и экспертам.

Офицеры выведенных из Зарубежья полков жили с женами и ребятишками в солдатских казармах, загородясь простынями от рядового состава, а из стройматериалов, выделенных для строительства им новых квартир, сооружались для ловких заправил в генеральских погонах трехэтажные особняки в ближнем и дальнем Подмосковье.

Падала дисциплина, не хватало солдат и сержантов, планы призыва в армию военкоматы дружно проваливали, опасные объекты охраняли прапорщики и офицеры, а главное – армию вот уже несколько лет тюкали морально по темечку, измывались над ратниками земли Русской ломехузныеподонки, в огромном числе, будто гниды, отложенные в средствах массовой информации главным паразитом – бывшим членом Политбюро, прославленным «прорабом перестройки», публично обвиненным в сотрудничестве с ЦРУ.

Потому и в Прибалтике, в оставшихся еще на ее землях армейских частях, бардак развели похлеще российского. Здесь добавлялась и беспросветная тоска от перманентных оскорблений, от обидных кличек, в ряду которых «оккупант» и «русская свинья» были ласкательными словами, бередили душу мелкие бытовые невзгоды, сумеречное сознание от искусственно раздутой истерии недоброжелательства, улюлюканья и глумления над всем русскимвзбесившейся националистической местечковой интеллигенции.

Службу в Прибалтике несли кое-как, по инерции, потому и сравнительно легко удалась Анатолию Сидорову акция глобального отмщения.

К домику егеря Стас Гагарин вышел уверенно и смело, не таясь и не прячась, ибо последнее было опасным: майор мог подстрелить его, не спрашивая, как говорится, фамилии, партийности и не придираясь к пятому пункту.

По разработанной легендеСтас Гагарин был офицером рижского ОМОНа, который избежал ареста и находится в настоящее время в бегах. На сей случай хранилась у Стаса в кармане пятнистого комбинезона надежная ксива,а в ней говорилось, что Станислав Семенович Гагарин – имя решили сохранить – является капитаном специальной милиции Министерства внутренних дел Латвийской ССР.

При изготовлении документа было высказано опасение: а вдруг майор читал книги Гагарина? Сам Стас полагал такое маловероятным и, как скоро выяснилось, ошибся.

Уже после того, как Сидоров безоговорочно принял версию с ОМОНом, он вдруг замолчал на полуслове, внимательно посмотрел на пришельца и спросил:

– Кажется, писатель есть такой – Гагарин… В «Советской России» о нем читал… Не родственник?

– Однофамилец, – не моргнув глазом, равнодушно ответил Стас.

По инструкции молодой штурман должен был безумца застрелить – и делу конец. Но одно, когда ты видишь обреченного через оптический прицел, как недавно в Киеве рассматривал перед смертельным выстрелом прапорщика Мазепу, но гораздо труднее погаситьчеловека, с которым уже разделил хлеб-соль, о трагической доле которого тебе известно, и ты в некоей степени полагаешь фантастическую его месть справедливой, во всяком случае, понимаешь его бредовую затею, краешком собственной души сочувствуешь тому, что придумал несчастный майор.

Последний, готовый поначалу изрешетить Стаса из калашника,мгновенно изменил собственное отношение к пришельцу, едва тот поведал майору о том, что прежде служил в ОМОНе.

– Слыхал я, парень, что шефа твоего освободили? – спросил он по завершении ритуала знакомства, придирчиво изучив фальшивое – увы! – удостоверение Стаса.

– Показуху устроили российские власти. Только иначе поступить не могли, – махнул рукой молодой штурман, к этому времени он усекалв антирусской политике режима не хуже Эдуарда Володина из «Советской России» или Василия Грязнова из «Русской Правды». О предательстве Кремлевского режима в отношении Сергея Парфенова знала вся Россия…

– А ты, значит, бежал, – отстраненно глядя мимо ложного капитана,произнес Анатолий. – Тогда погоди немного, дружище… Управлюсь с одним делом, отдам чухонцам небольшой должок – и побежим с тобой вместе.

Тут бы посланцу Зодчих Мира и кончать беднягу, ибо намерение он, так сказать, непосредственно обнаружил… Но Стас Гагарин снова подумал, что сумеет отвадить майора от чудовищной затеи, майор вовсе не казался законченным сумасшедшим, не походил на тех субъектов, о которых бывший преподаватель теории государства и права знал по институтскому курсу «Судебной психиатрии».

«Почему вы медлите, партайгеноссе? – пробился в сознание молодого Гагарина голос бывшего вождя германского народа. – Пора бы покончить с заданием и возвращаться восвояси…»

– Выбираю момент, товарищ фюрер, – хмыкнув, отозвался исполнитель. – Разве не мне самому решать, каким образом справиться с заданием?

– Вам и решать, – ворчливым тоном согласился фюрер и сошел со связи.

Безоговорочно поверив капитануОМОНа, майор перестал обращать на него внимание.

Анатолий Сидоров понимал, что времени у него на прохлаждение не дано, ракетную установку, несмотря на бардак, царящий в прибалтийских войсках России, усиленно ищут: трижды, правда, оторопело и стороной, пролетали вертолеты, только на них могло-таки находиться устройство, обнаруживающее металлическую массу.

Майор лихорадочно, но без лишней суеты перенацеливал ракеты, дело это было непростым, но вовсе не даром считался Анатолий лучшим ракетчиком в части, да и в армейском масштабе тоже.

При этом, Стас Гагарин отметил сие обстоятельство сразу, Сидоров ни на мгновенье не расставался с укороченным, десантного варианта, автоматом.

Калашниктак и болтался у него на шее, стволом к потенциальному врагу, а таковым был для Анатолия теперь весь остальной мир, без исключения, в том числе и Стас Гагарин, которому майор вовсе не доверился безгранично и не застрелил сразу, потому как видел в нем товарища по несчастью.

И Стас Гагарин так и не узнал никогда, усомнился ли в нем по первости ракетный майор, до конца ли поверил в омоновскую байку.

Но когда он крикнул «Готово!», и бывший доцент приблизился к установке, ствол автомата уверенно смотрел в его грудь.

– Что собираешься делать? – спросил Стас у Анатолия.

– Сейчас увидишь, – ответил тот. – Отходи вместе со мной в сторонку, укроемся за стволами деревьев…

Сидоров включил механизм эректора, и гидравлический подъемник вывел ракету в исходное положение.

Стас Гагарин вздохнул.

«Теперь без стрельбы не обойтись, – спокойно подумал он, становясь по личной традиции хладнокровным, соразмеряющим собственные действия с обстановкой и возникающими вводными. – Парень, действительно, спятил…»

Стараясь выглядеть естественным и даже заинтересованным вроде, он будто невзначай поставил ногу на поваленное дерево, чтобы дотянуться до укрепленного на лодыжке пистолета.

Но майор подозрительно глянул на него – интуиция? – решительно повел стволом калашника.

– Отходим! – повелительно крикнул он.

При этом Анатолий ловким движением набросил на грудь черную коробку с красной кнопкой посередине.

Когда они отходили от ракетной установки, Стас пару раз вполне натурально споткнулся, затем естественным образом упал и, поднимаясь, сумел достать из-под штанины небольшой пистолет, заряженный патронами непомерно убойной силы.

Распрямляясь, он видел спину Анатолия, куда и следовало пустить ему пули, только поднять пистолет Стасу Гагарину не довелось.

Анатолий Сидоров резко повернулся, указательный палец его правой руки надежно охватил спусковой крючок.

– Кто тебя послал, падла? – удивительно спокойным голосом спросил он, в голосе майора ощущалось тихое удивление, перемешанное с сожалеющими чувствами. – За сколько бабокты продался чухонцам?

– Но позволь… Видишь ли, Анатолий, – заговорил Стас Гагарин, не выпуская пистолета из рук, но и не пытаясь поднять его для выстрела, ему попросту не дал бы этого сделать майор.

– Молчи, сука! – непоследовательно крикнул Анатолий Сидоров. – Надо тебя немедленно застрелить… Но ты умрешь не раньше, чем увидишь это!

Майор, не убирая палец с крючка, левой рукой прикоснулся к красной кнопке.

Только нажать ее Анатолию не удалось.

Из горла его вдруг высунулся металлический наконечник стрелы.

Стас Гагарин осознал это не сразу. Увидев, что майор взмахнул руками, не целит ему больше из калашникав грудь, он рефлекторно вскинул пистолет и выстрелил.

Пуля попала в красную кнопку, и тут же невообразимый грохот оглушил штурмана.

Две ракеты класса «земля-земля» сорвались с подвижного постамента и в мгновение ока с раздирающим душу ревом исчезли в сентябрьском уже небе Прибалтики.

Они помчались в сторону Игналинской АЭС.

V

Операция по захвату атомной станции началась внешне бесшумно.

Парни из Высшей Защиты оскорбленной России на прежнем месте работы в секретных службах Великого Союза считались профессионалами высокого класса. А если помножить их особую выучку на чувство патриотизма, искренней и осознанной любви к поруганному ломехузамиОтечеству, то их боевые качества специального назначения затмевали известные в практике возможности рыцарей невидимого фронта.

Они и на полном, как говорится, серьезе были невидимками.

Без помехи сняв внешние посты, которые выставил подполковник милицейского батальона, взоровцыподбирались к главному корпусу АЭС с трех направлений: по водохранилищу, которое было создано для охлаждения урановых котлов, по дамбе, соединяющей станцию с жилым городком, и со стороны леса, примыкающей к собственной территории АЭС.

Поначалу командир группы захвата, уволенный без пенсии майор государственной безопасности Андрей Селижаров ни в какую не соглашался включить меня в число тех, кто первым проникнет на Белоярку.

– Ваше ли это дело – снимать ножом часовых? – ласково спрашивал он Станислава Гагарина. – А вдруг – не дай Господь! – пулю схлопочете? Или еще какую травму… Читатели ваши в клочья меня разорвут! И от потомков прощения не дождешься… Нет, нет и нет!

При этом майор критически поглядывал на мою далеко не поджарую фигуру, небольшое пузцо, которое я старательно, хотя и без особого успеха, пытался притянуть к позвоночнику, по крайней мере, не дать ему вывалиться из-под ремня, стягивающего десантный пятнистый комбинезон.

– Конечно, – продолжал настаивать Папа Стив, – головорез из меня не ахти какой… Но мне-то больше для наблюдений туданеобходимо! Впечатления для романа нужны… Как я смогу написать о действиях ваших бойцов правдиво, если проболтаюсь во втором эшелоне?

А часовых снимать я тоже умею… И стреляю неплохо!

– Этого мало, – отрезал Андрей. – Мои люди стреляют виртуозно!А вы дилетант, товарищ сочинитель… В нашем, разумеется, деле…

– Ну и что? – не унимался Одинокий Моряк. – Если на то пошло, то имею право участвовать… оттуда!

Я показал пальцем в потолок конторы Логиновской фермы, на которой разместился штаб взоровской спецгруппы.

Говоря «оттуда», я имел в виду карт-бланш, который мне выдали Зодчие Мира, и уж не знаю, как воспринял мои слова Андрей Селижаров, но заметно было, что майор заколебался.

И тут вмешался Александр Васильевич Суворов.

– По-своему наш сочинитель прав, – заговорил он, тронув майора за рукав. – Позволим ему участвовать в кампании, сударь… Ведь нам не написать о ней подобно нашему летописцу. И век нынче таков, что не усидеть в монастырских кельях. Как принято было выражаться в наше время: не только пером, но и шпагой пишет Станислав Гагарин историю Смутного Времени… Дайте и ему шпагу, милостивый государь!

– По воде пойдете? – отрывисто спросил Селижаров.

– Почту за честь! – воскликнул я. – Имею вроде как отношение к водному пространству.

Впоследствии мне стало известно, что Андрей схитрил: по озеру перебиралась резервная группа поддержки, и таким образом Папу Стива, старого пердуна с пером и шпагой, засылали-таки во второй эшелон. Но события, развернулись так, что именно озерный десант первым достиг урановых котлов и обезвредил фугасы, заложенные по приказу свергнутого президента подполковником Морозенко.

Непредвиденные трудности возникли на дамбе. Что-то не сладилось в спектакле с фальшивыми документами и подлинным паролем, который добыл командир группы захвата, и парням его пришлось вступить в активную схватку со стрельбой.

Время-операции затянулось, и получилось так, что роли наши поменялись. Основная группа, отвлекая противника, превратилась во вспомогательную, а наша, резервная, форсировав озеро на резиновых лодках с моторами, беспрепятственно проникла в главный корпус АЭС.

Я был здесь много лет тому назад, меня даже в зал, куда выходили верхние крышки котлов, провели, где молодой тогда еще тридцати с хвостиком летний Станислав Гагарин задорно схулиганил: лихо отбил кощунственную чечетку на могучих плитах атомной кофеварки.

Темп, с которым передвигались молодцы Андрея, был, разумеется, не для меня, и Папа Стив безнадежно отстал от высадившихся на берегу озера ребят.

Когда я догнал их в главном зале, все было кончено. Солдатиков из батальона Морозенко собирали вместе, заставив их держать руки за головами, самого подполковника искали, но тщетно, а люди его утверждали, что комбата не видел никто со вчерашнего дня.

Минеры из озерной группы снимали мощные заряды у котлов, и в самом деле могущие поднять на воздух ядерную их начинку, им помогали коллеги из группы, закончившей бой на дамбе, лесные ребята, кажется, были тоже здесь.

Операция как будто бы закончилась уже, и мне стало скучно, ибо ни о чем таком интересном поведать читателям я не мог, не было у меня ярких впечатлений.

– Нельзя ли мне побеседовать с кем-либо из захваченных вами солдат? – спросил я майора Селижарова. – Хочу узнать, почему они пошли за этим козлом,почему не поверили законно избранной власти…

Майор был страшно занят тем, что организовывал новую охрану атомной станции, совещался с руководством и физиками из персонала о том, как обеспечить бесперебойную работу котлов, ведь ядерную реакцию нажатием кнопки не остановишь, да и не было резона заглушать урановые топки.

– Чего вы от них хотите, – пренебрежительно отмахнулся Андрей. – Это же охлос…Стадо баранов, если по-гречески…

Я не стал поправлять майора, объяснять ему, что слово охлосозначает толпа,а не стадо баранов. В сущности Андрей Селижаров был недалек от истины.

– Берите любого, – сказал он.

Любымоказался среднего роста парень, по моим представлениям типичный уралец, кстати, парень и родом был из Ирбита, в котором мы однажды встречались со «всенародно любимым» в узком кругу за гостевым столом после партийной конференции: он был тогда еще завотделом строительства Свердловского обкома КПСС.

– Ты знал, что Белоярку хотели взорвать? – спросил я солдата милицейского батальона, поддержавшего ядерный шантаж.

Тот уклончиво пожал плечами.

– Вроде говорили ребята во взводе, – ответил парень из Ирбита, звали его Серегой, а по фамилии Башилов.

– А про Чернобыль слыхал?

– Как же, – отозвался он.

– Понимали вы, умники во взводе, что результаты вашего взрыва будут пострашнее, нежели Чернобыль? Что твой Ирбит разом накроет радиоактивной гадостью и земляки твои погибнут медленной, мучительной смертью, а с ними миллионы других уральцев… Да разве только уральцев…

Сергей Башилов испуганно дернулся.

– Такого уговора не было, товарищ генерал! – горячо запротестовал солдат. – Он все по-другому говорил… Попугаем, дескать, и все дело. А вам по миллиону «деревянных» и по две сотни долларов каждому в зубы. И отпуск внеочередной…

Мне стало немного смешно: парень принял меня за генерала, по возрасту прикинул, небось, в пятнистой форме мы выглядели близнецами, но смеяться было недосуг, нечто в словах долбакаиз Ирбита меня зацепило.

Мы вели толковище в кабинете главного энергетика Белоярки, размещенного в корпусе блока, в котором запустили когда-то первый в стране котел на быстрых нейтронах. Сие случилось уже давно, когда сей наивный расфиздяй из Ирбита и на свет еще не родился.

Майор выделил мне для конвоя собственного Шварценеггера, но я оставил культуриста из спецназа за дверью, чтобы не смущал обманутого парнишку грозным видом.

– Это кто же вам по «лимону» обещал? – спросил я. – И по две сотни долларов в придачу… Командир батальона?

– Что вы, – удивился Серега. – Откуда у подполковника баксы?Он обещал, главный…

При этом Башилов повернулся и чересчур определенно показал рукою направление.

– Самый главный?

Серега кивнул.

– И сейчас он еще здесь?

– Должен быть… Вертолет за ним не прилетал. Вы так быстро все определили… Наверху, поди, и не знают, что мы, значит, того…

«Вот так история! – лихорадочно соображал я. – Отстраненного от государственных дел узурпатора ищут по всей России, а вожачишко скрывается здесь, в какой-то сотне-другой метров от этого кабинета! Сообщить майору?»

– Охрана у него есть?

Сергей Башилов замотал головой.

– Кажись, разбежались… Мы с вами сейчас на пятом? Тогда он двумя этажами выше, в левом крыле. Вчера на посту там стоял… Хотите план нарисую?

Не произнося больше ни слова, едва сдерживая нервную дрожь, я протянул Сереге блокнот и паркеровскую – мэйд ин Чайна! – ручку.

Когда-нибудь я отдам в музей Гражданской войны и Конца Света этот незатейливый, но толковый рисунок-чертеж.

– Здорово изладил, парень, – сказал я Ариадне в брюках. – Если не соврал, будет тебе прощение и отпуск в Ирбит. А ежели вдруг горбатого лепишь…

– Что вы, дяденька генерал! – по-мальчишески неокрепшим голосом вскинулся Башилов. – Да я…

Он решительно полоснул себя по горлу ребром ладони.

– Век свободы не видать!

Я добродушно рассмеялся.

– Где ты так наблатыкался, паря? Тоже мне – урка в законе.

Сиди здесь и не чирикай.

Выглянув за дверь, Станислав Гагарин позвал взоровца-атлета.

– Посиди здесь, Валерий. Я мигом обернусь. Надо выкурить кое-кого.

– Помочь вам, начальник? – бесстрастно осведомился Валерий.

– Справлюсь, – самонадеянно произнес Станислав Гагарин.

VI

Когда из горла майора-ракетчика выглянул вдруг наконечник стрелы, и Сидоров, взмахнув руками, выронил автомат, молодой штурман рефлекторно направил в его грудь оружие и выстрелил.

Пуля, попав в красную кнопку дистанционного пускового устройства, замкнула контакты и заставила ракеты «земля-земля», нацеленные майором на Игналинскую АЭС, сорваться с креплений передвижной установки и с ревом умчаться по назначению.

Стас Гагарин лежал на мягкой лесной почве ничком, оглушенный и едва не лишившийся чувств, он еще не разобрался толком в том, что случилось, почему он едва избежал смерти – в решительности майора штурман не сомневался – не ведал, кто его спаситель, успел сообразить: случилось непоправимое – ракеты накроют сейчас зловещую цель.

– Нас тоже накроют, – услышал он сильный мужской голос над собою. – Если мы по-быстрому не уберемся… Установку засекли, и к ней идет эскадрилья боевых вертолетов. Ты в порядке, Станислав?

Молодой Гагарин пошевелился и принялся подтягивать правое колено, чтобы опереться на него и подняться с земли.

Кружилась голова, он потряс ею, пытаясь прояснить сознание, и почувствовал, как крепкие руки подхватили его и поставили на ноги.