Текст книги "Страшный суд"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Пустынно здесь было и неуютно.

Но Вечный Жид тянул сюда суперсвязь, галактический телефон и видео-контакт с Зодчими Мира, наверное, и о комфорте полагал озаботиться позднее.

Время тянулось занудливо и тягомотно. Я старался не показать собственного нетерпения перед вождем, не хотелось терять лица перед Иосифом Виссарионовичем, вид у которого был невозмутимым, что соответствовало привычному облику Отца народов.

Меня вдруг осенила мысль-открытие: я давно уже не вижу в руках товарища Сталина курительной трубки.

– Извините, Иосиф Виссарионович, но кажется вы перестали баловаться табачком, – нерешительно спросил я, боясь показаться не вполне тактичным, но успокаивая себя тем, что любознательность моя от желания как можно полнее представить русским людям Вождя всех времен и народов.

– Бросил, понимаешь, – закашлялся товарищ Сталин. – Заметили, значит, дорогой сочинитель? Я ведь и за несколько месяцев до моего убийства в Кунцеве с куревом, понимаешь, завязал…И весьма гордился этим, как гордитесь – и вполне справедливо! – тем, что второго мая 1985 года отказали Жидкому Дьяволу во власти над собой. Одним усилием воли, понимаешь!

– Мне о вашем решении бросить курить читатель «Вторжения» написал, – сообщил я Сталину. – Дескать, не изображайте вождя с трубкой! Он отказался от нее еще при жизни, а уж после смерти не должен курить, это точно…

– Прав он, ваш читатель. Пристрастие к табаку – скверная, понимаешь, привычка. Бросить курить, я молчу уже об алкоголе, никогда не поздно… Это я, товарищ Сталин, вам говорю!

– С другой стороны, время нечем скоротать…

– А ежели в шахматишки, понимаешь, схватиться? – предложил Иосиф Виссарионович. – Не желаете?

Он сунул руку в левый карман френча и достал оттуда миниатюрную коробочку дорожных шахмат.

Я вспомнил, как в романе «Вторжение» вождь рассказывал мне, что первое место по шахматам держит на Том Свете Никита Сергеевич Хрущев, а сам Сталин тоже на каком-то близком к лидеру месте, и подумал о том, что противник из меня хреновый, только и знаю, по каким правилам перемещать на клетчатой доске фигуры, не больше.

– А ничего, – утешил меня вождь, – мы старую, понимаешь, партию разыграем… Хотите за Николая Ивановича Ежова сыграть?

– Это в каком, понимаешь, смысле? – подозрительно глянул я на расшалившегося вождя.

Товарищ Сталин заразительно, от души расхохотался. Такого искреннего смеха я у него прежде не наблюдал. Вождь всегда смеялся сдержанно, как бы покашливая, и Папа Стив неоднократно упоминал про это.

Слезы выступили на глазах Отца народов, но товарищ Сталин будто не замечал этого вовсе.

– Ну и Гагарин, ну и уморил вождя! – не унимался Иосиф Виссарионович. – В обыкновенном, понимаешь, смысле… Вы будете играть черными, за наркома Ежова, а я, естественно, белыми, за себя самого… Однажды мы эту партию сыграли с главой НКВД, году эдак в тридцать шестом… Правда, вовсе не это стоило ему головы. Так что вам, Одинокий Моряк, безобидная игра ничем не угрожает.

Потом я узнал, что проиграли мы партию, записанную во время оно и невесть как угодившую во французский Шахматный словарь, выпущенный в 1967 году. Но это было потом, а теперь, в ожидании результатов разыгрываемой без нашего участия ответственной операции Гражданской войны, мы выбрали, как и в те далекие времена, сицилианскую защиту.

Игра началась с этих ходов:

1. е4 с5 2. Kf3 d6 3. d4Cd 4.K:d4 Kf6

5. Кс3 Kbd7

– Именно так, – заметил Иосиф Виссарионович, – играл впоследствии Тигран Петросян… Я обратил на это внимание, когда следил за шахматными турнирами в Москве.

«И у него хватило времени заниматься еще и этим!?» – уважительно воскликнул я про себя, мельком взглянув на вождя.

Товарищ Сталин прочитал мои мысли, неопределенно хмыкнул и молча пожал плечами.

Последовал шестой, мой ход – Се2.

Потом активнее 6. Сс4. Теперь наша игра сводилась к одному из известных вариантов ныне довольно популярной шевенингенскойсистеме.

6… ab 7. 0–0 е6 8. f4 b5 9. А3 Сb7 10. Cf Фb6

Тут придется несколько уточнить: 10… Фс7

А далее пошло так: 11. Се3 Фс7 12. Фе2 Се7 13. g4!?

Папу Стива, не имевшего доселе опыта столь серьезной шахматной игры, вдруг неожиданным образом озарило. Я понял, что подобная раскладка мне как бы уже известна.

Я увидел, как товарищ Сталин провел решительное наступление на королевском фланге. И тогда внутренний голос подсказал: «Ты играешь черными и еще не рокировался… Поэтому продолжай 13… h6 или даже …h5, и если 14. g5, то 14… Kg4».

А далее пошло так:

13… Кс5 14. Фg2 0–0 (?) 15. Ла 1 Лfе8 16. g5 Kfd7

17. Лd2 е5 18. Kf5 Ке6 19. К: е7 Л: е7 20. f5 Kd4 21. f6!

Белые товарища Сталина успешно развивали атаку. Гагаринский черный король оказался в явной опасности.

21… Лее8 22. Ch5! 6 23. C:g6!

«Н-да, – с сомнением произнес некто внутри моего существа. – Фигура, которую схарчилу тебя вождь, делает победу твою весьма проблематичной, дружище сочинитель…»

– Давненько не брал я в руки шашек, – пробормотал Станислав Гагарин сакраментальную ноздревскую фразу, не собираясь, тем не менее сдаваться, не тот характер, Папа Стив привык бороться до конца.

Но 23…hd – нельзя было 23… fd из-за 24. f7 +

Затем 24. Фh3 Кc6 25. Фh6 Фd8 26. Лf3.

«Над тобой нависла неотвратимая угроза, Одинокий Моряк», – с тревогой подумал я, напряженно глядя на шахматную доску —

27. Лh3.

Мои черные несли непоправимый урон.

26… K:f6. 27. gf Лас8 28. Лdf2 Ф:f6 29.:f6.

Я понял, что здесь можно было бы поставить точку, тем более, что товарищ Сталин с торжествующей ухмылкой ждал, когда я подниму руки. Но упрямства и мне не занимать, потому и сделали мои черные еще несколько судорожных ходов.

29… Лс7 30. Kd5 С:5 31. ed Kf8 32. Cg7 Kh7

33. Л:d6 e4 34. Се3 Лсе7 35. Cd4 f6 36. C:f6

– Сдаюсь, Иосиф Виссарионович, – сокрушенно проговорил я. – Ваша взяла, вы победили…

– Хотите взять реванш? – прищурился товарищ Сталин. – Скоротать, понимаешь, время…

– Воздержусь, с вашего разрешения. Проиграть вам партию – даже лестно.

«Все равно я умею то, что не умеет даже товарищ Сталин, – упрямо и опасно подумал я, не заботясь о том, что мысли мои услышит вождь. – И в конце концов, играл я не за себя, а за получившего собственный смертный мат Николая Ивановича Ежова…»

– Все мы, рано или поздно, получаем последний мат, – неожиданно насупившись, произнес элегическим тоном Сталин.

Дверь отворилась, и в комнату-залу бойко и несколько суетливо вошел, скорее вбежал Александр Васильевич Суворов.

– Играете в шахматы, милостивые государи?! – вопросил он, восклицая фальцетом. – А ведь операция «Мазепа» успешно завершилась… Ваш молодой тезка, сударь литератор, как нельзя лучше справился с задачей и лично покарал изменника и предателя, нарушившего присягу.

– Вот и этот получил предназначенный ему мат, – ни к кому не обращаясь, философски резюмировал товарищ Сталин.

XVIII

Воскресным вечером 3 октября 1993 года я писал роман «Страшный Суд», под пером у меня складывался образ прапорщика Мазепы, вообразившего себя гетьманом Украины и укравшего уже ядерную боеголовку.

Вера была у Юсовых на Солнечной, и в одиночестве я лихо размахался пером, буквы легко сливались в слова, а слова добротно укладывались в строчки.

Звонок телефона прервал мою работу в восемнадцать пятьдесят…

– Включите телевизор, Станислав Семенович, – сказал мне Коля Юсов.

И я оставил Мазепу возле атомной бомбы, прошел из холла в гостиную, где стоит электронный ящик,щелкнул дистанционером и погрузился в мир чудовищной провокации, случившейся не в параллельном, сочиняемом Папой Стивом мире, а в том реальном, в котором живу сейчас со всеми бебехами, потрохами и какашками, увы…

Хочу признаться: неладное почуял сразу. Если стреляли в людей из гостиницы «Мир», к ней Верховный Совет ни сном, как говорится, ни духом отношения не имеет, и где, мне сказали об этом раньше, засели две сотни бейтаровцев, вооруженных боевиков из Лиги защиты евреев значит, рискнули закулисные режиссеры пойти на кровавую развязку.

И восторженная толпа, возбужденная кажущейся победой, и бессмысленная бойня у Останкинской башни, и никому не нужный – кроме провокаторов конечно! – штурм резиденции моржовогомэра, и совсем уже анекдотичный обстрел гусевского «сексомольца» – все это походило на плохо, бездарно разыгранный фарс, который пролитая кровь превратила в драму.

А потом пришли кантемировские танки, а в них вовсе не те добродушные ребятки из августа девяносто первого, которые братались с хлынувшими защищать демократиюмосквичами.

Эти были другими.

Не дрогнувшими руками навели они пушки на Дом Советов и прямой наводкой расстреляли Советскую власть.

И, конечно, мировая общественность объявила стрельбу в Москве, подавление инакомыслия пятнистыми, будто у морской пехоты Американских Штатов в Сомали, танками вершиной демократиив России.

Невероятно, но факт!

Не знаю, что и как написать об этом сейчас, вечером 7 октября, дорогой читатель…

Закрыто всё. Список газет, которым заткнули президентским указом рот, длинен и бескомпромиссен. Туда и крохотный «Пульс Тушина» вошел, и невзоровские «Секунды» перекрыли.

Полная информационная блокада!

…Днем объявилась Надежда.

Я названивал ей в «Совроссию» все эти дни, но телефон молчал, а в нынешнем ее жилище связи нету.

– Нашлась-таки! – радостно воскликнул Папа Стив.

– Да, – сказала Надежда, – соратники листовку выпустили обо мне – «В редакцию не вернулась…» А я на зло демократамосталась жива, хотя бой шел на том этаже, где находилась…

Она оказалась последней женщиной, покинувшей Дом Советов.

– Хочу описать увиденное мною, – продолжала говорить Надежда. – Но газету нашу пока прикрыли… Нельзя ли с вашей помощью как-то заметки мои издать?

Одинокий Моряк тут же прикинул несколько вариантов.

– Пиши, Надежда, – сказал он. – Конечно, помогу. Давай увидимся и выберем оптимальный путь решения проблемы.

На том и порешили.

Сейчас около двадцати часов вечера. Седьмое октября 1993 года, четверг. Позднее я позвоню редактору «Русского пульса» и расскажу ему о предложении Гарифуллиной Надежды.

Не знаю, чем кончится наша затея, но сделаю всё, чтобы русские люди узнали, как и что творилось в действительности в Доме Советов, на набережной реки Москвы.

Об этом подробно напишу в дневнике, а в романе как личность ухожу в сочиненный Станиславом Гагариным мир. Ибо в мире реальном мы теперь не живем, а существуем, пунктиром.

Наступила зимняя ночь.

Над Россией нависло сатанинское беспределье…

Глава десятая
ПРИРОДА ВЛАСТИ

Каждый смертный испытал упоение властью, но далеко не каждому дано избавиться от тяжкого бремени, которое приносит власть.

Последним из трех искушений Христа было искушение властью.

– Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, – рассказывает евангелист Матфей в главе четвертой, – и показывает Ему все царства мира и славу их.

И говорит Ему: всё это дам тебе, если падши поклонишься мне.

Тогда Иисус сказал ему: отыди от Меня, сатана…

Коротко, как говорится, и ясно. Лучше, нежели Христос, и не скажешь. Не хотел для себя власти Учитель, и я до сих пор жалею, что в романе «Вечный Жид» не сподобился потолковать с ним о природе и диалектике власти.

Что же, меня извиняет лишь одно серьезное обстоятельство, каковое могу использовать, дабы закрыть наметившийся пробел в моем повествовании – нигде в нем прежде не говорилось впрямую о природе власти.

А ведь вовсе не простой, касающийся всех без исключения вопрос. Либо властвуешь ты, неважно, на каком уровне, либо властвуют над тобой, а вот как властвуют – никому сие небезразлично.

В отношении же изучения природы неограниченной власти у меня огромное преимущество перед сочинителями всех времен и народов. У Папы Стива под рукой его боевые соратники, вожди и великие полководцы, государственные мужи, которые вкусили-таки от бремени власти. Не думаю, кстати, что власть показалась на вкус им сладкой…

Наполеон Бонапарт и Адольф Гитлер, два Александра – Македонский и Суворов, Иосиф Сталин и Вещий Олег… У Агасфера надо будет спросить о категории власти, Павел Степанович Нахимов может кое-что мне поведать, тем более, мы оба неплохо знаем, что такое власть командира над теми, кто оказался с тобою в открытом море.

А Чингиз-хан с внуком Батыем?!

Меня власть над людьми тяготила всегда. На флоте не успел этого осознать, может быть по молодости лет.

Потом был долгий писательский срок жизни, когда ни я кому-либо, ни мне никто не подчинялся.

Хороший был срок! В последние годы с тоской вспоминаю то славное время… Пусть было голодно и житейски неуютно порою, но я командовал только собой, отвечал исключительно перед собственной совестью за домашний очаг и его обитателей в нем.

Много раз возникала возможность что-то и как-то возглавить,но я инстинктивно избегал и, видимо, боялся обладать хотя бы крохотной властью.

Когда же вдруг надумал издавать книги, то сразу понял: власть надо взять в единые – мои! – руки. Никаких тебе почетных председателей, не пойду и в свадебные генералы, а как – сообщу, забегая вперед – ретиво подталкивали меня к сей ипостаси мои работнички-соратнички, не раз платившие за гагаринское добро черной изменой!

А главное в том, что экономику – деньги! – всегда держал при себе, здесь, увы, корень, на этом и Серега Павлов погорел, отдав сей рычаг новосибирскому прощелыге. Что ж, опыт прекраснодушного фантаста мне пригодился…

Но я отвлекся. Не такой уж Папа Стив и великий руководитель, чтобы ссылаться на него при анализе природы власти.

Скажу лишь одно. Когда задумал первое «Отечество», то пару недель размышлял: в радость мне пусть и небольшая, но власть над людьми? И только тогда, когда окончательно понял, что власть окажется мне в тягость,решился возложить трудное бремя сие на собственные плечи.

Сейчас тем более власть для меня отвратна. Но я сохраняю ее за собой лишь потому, что доподлинно знаю: лишь одному мне под силу сохранять и должитьбытие Товарищества Станислава Гагарина, увы…

И пока хватит сил, буду работать, как одержимый гумилевский Пассинарий, и собственной власти не уступлю никому!

I

– Вы абсолютно правы, месье романист, – ободряюще улыбнулся мне французский император. – Власть – понятие, я бы сказал, трансцендентное, надмирное,если хотите… Сдается мне, что вам не удастся и вывести некую формулу власти, ибо формулы такой не существует.

– Но позвольте, – возразил я Наполеону Бонапарту, – вот вы-то сами какой небывалой властью обладали! И ведь не родились монархом, а стали им… Стремились к власти и достигли ее высших степеней. Не поверю, что не размышляли с собою о природе, о качестве той категории, которой добивались целую жизнь, сначала власти над Францией, а затем над миром…

Император вздохнул и характерным жестом сунул руку за полу несуществующего сюртука: одет он был в пятнистую куртку спецназовской прозодежды.

Мы сидели с Бонапартом в его жилой комнате, которую оборудовали Наполеону, командующему Средне-Уральским фронтом, в здании бывшего Сысертского райкома партии, который возглавлял когда-то добрый мой знакомец Валя Шилин…

В кабинете первого секретаря размещен был временный кабинет Наполеона, а в комнате поменьше квартировал Великий Корсиканец.

Одинокого Моряка, прикомандированного к его фронту для связи и летописной заодно работы, разместили на первом этаже, где жили штабисты и специальная охрана.

О том, как возник Уральский фронт, расскажу чуточку позднее.

– Вы знаете, Папа Стив, искренне вам говорю: не размышлял я о власти как таковой, – задумчиво произнес Наполеон Бонапарт.

Честно признаюсь: не поверил императору. Если Корсиканец не желал повелевать людьми, народами и государствами, то за каким хреном затеял он вселенский мешебейрах,попер нахальным буром в загадочную Московию, которая нужна была какому-нибудь бургундцу или парижанину как зайцу неприличная болезнь, задрался с Россией, через которую намеревался добраться до Индии, и нашел в нашем Отечестве собственную гибель?!

Зачем?

Почему не приказал строго искушавшему императора внутреннему голосу, дьявольскому, разумеется, ломехузному голосу: «Отыди от меня, сатана!»?

Наверное, прав старик Гегель, утверждающий: поступки подобных людей надо квалифицировать по иному кодексу.

А коли я не стремлюсь к власти и даже избегаю ее, то мне и не понять до конца людей, подобных Наполеону.

Но Папе Стиву другого не оставалось, как поверить в искренность Бонапарта, хотя и про козни, происки масонов, подбивавших его против России, кое-что мне было известно, и теперь, когда он вернулся на Землю с Того Света, не было у Великого Корсиканца никакого резона быть со мною недостаточно откровенным.

И я вспомнил разговор с Бонапартом, который происходил у нас на третий день после выхода в свет указа Eltcin’a за номером одна тысяча четыреста.

Наполеон Бонапарт сразу согласился с тем, что ситуация напоминает государственный переворот, который осуществил во Франции он сам 18 брюмера – или 9 ноября – 1799 года, когда разогнал Директорию и Совет Пятисот – палату народных представителей.

– Да, – ухмыльнулся Бонапарт, когда я напомнил ему об этом, – с депутатами мне пришлось-таки повозиться… Не уговорив Совет старейшин, я решил пойти в Совет Пятисот, который встретил меня гневными и яростными криками: «Вне закона! Объявить тирана вне закона… Разбойник! На виселицу его!»

Группа депутатов набросилась на меня, оттеснив гренадеров, с которыми я вошел в зал, депутаты едва не задушили будущего императора, довольно крепко помяли. К счастью, ни одного Брута среди них не оказалось…

Наполеон стер с лица улыбку, посерьезнел и сказал:

– Да вы читали об этом у Тарле, Манфреда и в десятках других исторических описаниях… Ничего героического в моих действиях не было. Конечно, я считал, будто действую в интересах Франции, но действовал, разумеется, как узурпатор.

И что получила моя родина?

Многочисленные войны, полтора миллиона французов только убитыми в европейских войнах, а это был цвет нации, лучшие мужчины Франции, родина после моего императорства оказалась отброшенной в экономическом и политическом отношениях вновь в Восемнадцатый век.

– Это сравнение историческое, сир, – промолвил Станислав Гагарин. – Вовсе не буквальное… Но что вы усмотрели специфического в Eltcin’ском 18 брюмера?

– Я обратил внимание на беспрецендентное вмешательство Запада во внутренние дела России. Европа и особенно Америка навязывают сейчас России то, что им выгодно, не хотят и на йоту считаться с желаниями и интересами русского народа. И это плохо кончится для самого Запада.

– Да уж, – сказал я.

– Более того, – продолжал император, – хочу напомнить русским людям, что западное вмешательство всегда идет во вред России. Возьмите хотя бы рыночную экономику, к которой Запад под разными посулами принуждает, маня морковкой кредитов или вообще пустых обещаний, уговаривает перейти Россию. При этом абсолютно не обоснованно утверждается: на это уйдет всего полтора-два года.

Но такие заверения – полнейший абсурд! Два века, два столетия понадобилось Франции, чтобы после кровавой революции создать нынешнюю рыночную экономику. Двести лет минуло – и экономика эта до сих пор плохо управляется…

А западная хваленая демократия? Она вовсе не устоялась, как твердят радетели забугорногообраза жизни. Да и вообще: только полный идиот или продавшийся за доллары «демократ» не видит, какой режим насаждается в России под видом защиты «общечеловеческих ценностей».

Как француз замечу, что нынешнему правительству моего Отечества необходимо с опаской относиться к тенденции безмерного усиления Германии при полном непротиводействии этому со стороны Кремля. При подобной раскладке сил французам нужна по-настоящему сильная Россия, которая будет гарантом их собственной безопасности.

Бывший император Франции поднялся, подошел к большой карте Великого Союза, висевшей на стене, и провел тростью по Уральскому хребту, остановив ее, наконец, чуть южнее Екатеринбурга, на той невидимой на карте маленькой Сысерти, в которой мы пребывали сейчас.

– Надо закончить Гражданскую войну, – вздохнув, произнес Наполеон Бонапарт. – И с наименьшим ущербом для обеих сторон… А потом – упорный труд по восстановлению Державы. Если не произойдет вселенской катастрофы…

II

Спутники-ретрансляторы вышибли с космической орбиты баллистической ракетой СС-18. Тогда и началась настоящая Гражданская война, очаги сопротивления продажному режиму слились в полномасштабные фронты.

Когда мощная межконтинентальная ракета, вооруженная разделяющейся боеголовкой с частями индивидуального наведения, умеющими заходить на цель с разных румбов, вырвалась из глубокой шахты, вырытой на юге Красноярского края, и устремилась в космос, в истории России да и всего мира начался новый, последний отсчет.

Уничтожив спутники, передававшие программы Останкинской башни лжи и попцовского телевидения – в народе их давно именовали мерзким лжевидением и подлянкинойбашней – на восточную часть Державы, Зауралье, Сибирь и Дальний Восток, ракета выполнила собственную историческую миссию и ушла в галактическое беспределье, положив тем самым конец беспределью сатанинскому.

На огромном пространстве, от Кургана и Тюмени до Владивостока и Камчатки с Курильскими островами, включая колымистыйМагадан и чукотский Анадырь, разом погасли экраны дьявольских ящиков.

Не в сей же, разумеется, миг, не по щучьему велению, как в сказке, но довольно скоро очнулись новосибирцы и барнаульцы, иркутяне и читинцы с хабаровчанами от бесовского наваждения, прозрели зауральцы и сибиряки, амурцы и дальневосточники.

Создавались новые Советы, народные ополчения, области и края объявляли мобилизацию ресурсов и людской силы, армейские части целиком перешли на сторону народа, показав генералам-дачникам, генералам-коммерсантам большой бронированный кукиш, и не в кармане, а самым что ни на есть очевидным образом.

И никаких суверенитетов! Никаких самостоятельных республик… Сразу возобладала идея равноправия земель, входящих в республику Восточная Россия.

– Мы вынуждены пойти на то, чтобы именовать себя Россией Восточной до тех пор, пока наши братья, русские люди, томятся под засилием продавшегося Европе и Америке московского западного режима, – говорилось в обращении к народам Великой России, оглашенном на учредительном собрании в Новосибирске, там образовалась временная столица. – После победы истинно русских сил над агентами влияния и теми, одураченными телевидением и «демократической» прессой, кто поддерживает наймитов международного империализма, слово «Восточная» в имени Державы естественным образом отпадет.

После ряда взаимно неудачных боевых операций с обеих сторон, которые проводились с использованием мобильных подразделений, главный фронт определился по Уральскому хребту.

Екатеринбург оказался на осевой линии. Противники занимали позиции слева и справа от направления Химмаш – Уралмаш, причем, гигант химического машиностроения находился в руках бойцов Восточной России, а знаменитый УЗТМ удерживали сторонники «всенародно любимого», защитники ВОРа – временного оккупационного режима, наиболее глубоко отравленные ломехузами ядом телевидения, зомбированные или попросту купленные на заокеанские доллары индивиды.

Правительство Восточной России, которое возглавил толковый организатор-практик, бывший первый секретарь Канского горкома партии, вожак с Красноярщины, новое правительство не стремилось до поры к активным военным действиям, справедливо полагая, что жители-обыватели запада России рано или поздно одумаются и прозреют, очнутся, когда московский режим покажет им кузькину мать и загонит туда, где раки зимуют.

Боссы Западной же России, находившейся под эгидой ломехузных агентов влияния, которых называть подобным образом было уже нельзя, ибо влиять-то было уже не на кого, предатели находились у власти, активных действий против непокорного Востока не предпринимали потому, что вовсе не надеялись на подчиненное пока им российское офицерство, не верили в лояльность остального населения, пусть и оболваненного средствами массовой информации до полного социального идиотизма, ведь политические пройдохи-авантюристы прекрасно знали, как проводятся лживые сеансы опроса общественного мнения.

Постепенно на восточную сторону России правдами и неправдами проникали пассионарномыслящие россияне, которых не одолел сатанинский ящики которые рвались личным участием способствовать воссоединению Державы. Некоторым из них восточное правительство находило применение в административных органах и в армии, направляло их, в частности, воспитателями-пропагандистами, а имевших командный опыт и военачальниками в боевые части.

Но определенной части перебежчиков из западных земель рекомендовалось – после определенной подготовки – вернуться в родные края и вести там кропотливую, но такую важную ныне работу по вразумлению соотечественников.

Московский режим обратился за помощью к «цивилизованному миру», призвав западноевропейское общество и Вашингтон совместными усилиями образумить, смять, раздавить, стереть с лица земли сибирских и дальневосточных «национал-патриотов», «красно-коричневую шпану», «неокоммунистических боевиков», пообещав взамен безграничные концессии, отдав заранее почти задаром нефть и газ Тюмени, алмазы Якутии, лес Сибири и рыбу Дальнего Востока.

Обещаны были также земли под строительство американских военных баз в Приморье, на Сахалине и Камчатке, а также в ряде сибирских городов. Курилы, безоговорочно разумеется, передавались сладострастно потирающим руки самураям.

Завидущие и загребущие чувства взыграли у европейских Ротшильдов и заокеанского международного жандарма, ломехузы раздухарились, желание прикончить Россию одним щелчком взяло верх над голосами рассудка и здравого смысла, вмиг испарились из сознания исторические параллели, сладострастно заурчали у буржуинов капстран желудки – счас, счас мы ее, голубушку, схарчим за милую душу! – и в те немногие, оставшиеся за Россией морские порты вошли американские военные корабли с десантами морской пехоты. Калининград и Балтийск оккупировали – под видом дружеской помощи, разумеется! – натовские подразделения, состоявшие из солдат и офицеров феэргэвского бундесвера.

На военные аэродромы Подмосковья принялись приземляться тяжелые транспортные самолеты военной авиации Соединенных Штатов. Они доставляли в сердце России бравых янки, парней-десантников из знаменитой 82-ой воздушной дивизии.

В ночь на первое сентября в Кольский залив и в устье Северной Двины вошли эскадренные миноносцы и десантные корабли союзников по НАТО. Попытались блокировать подобным образом и Черноморский флот независимой Крымской республики, но адмирал Нахимов на траверзе Стамбула дал морским янки солидный прочесон,и горе-вояки пока зареклись соваться к берегам Русского моря.

Довольно скоро стало ясно: вводом воинских контингентов в Россию «цивилизованный мир» допустил грубую и роковую ошибку.

В сознании простого русского человека, не допускавшего и мысли о том, что его могут так нагло предать те, кого теледикторы-монстры изображают отцами народа, предать чудовищно низко и мерзопакостно, предать за блок американских сигарет, бутылку виски и пачку жевательной резинки, этот русский человек, которого ломехузыи их марионетки-холуи без чести и совести презрительно называли «совком», в сознании этого совка,создавшего Великую Державу, возник долгожданный внешний,четко обозначенный и явственно обрисованный враг.

В Западной части России назревала народная война против иностранных интервентов.

Но еще до того, как свершились описанные события, мне довелось принять участие в спасении от диверсии Белоярской атомной…

III

Низко нависшие облака наглухо закрыли звезды, и сверху не приходило на Землю ни единого фотона.

Не было ни даже крохотного источника света и на самой Земле, во всяком случае там, где залег я со спутником в стороне от охраняемой солдатами из батальона подполковника Морозенко дороги.

Мне захотелось узнать, который час, и я повернулся было к притихшему рядом товарищу, но подумал, что и ему в темноте ничего не видно, высвободил руку, завернул манжет пятнистого комбинезона и различил на фосфорицирующем циферблате командирских:тридцать первое августа уже избыло, а новые сутки продлились на тридцать минут.

Станислав Гагарин ощутил легкое прикосновение к плечу, оно означало сигнал к отходу, до начала операции оставалось два с половиной часа, а нам с Александром Васильевичем предстояло отползти в глубь леса, затем обойти посты милицейского батальона на дороге и вернуться на ферму Логиновского совхоза, где размещался наш временный с Суворовым штаб и группа захвата боевиков ВЗОРа.

Опираясь на мягкую лесную землю локтями и коленями, я пятился, рискуя задеть ботинками генералиссимуса, который находился где-то позади и справа, но, кажется, обошлось, и когда Папа Стив сумел-таки развернуться, чтобы ползти головой вперед, Суворов оказался слева от него.

Он был надежным спутником, Александр Васильевич…

Белоярскую операцию поручил нам провести с Суворовым вдвоем Адольф Алоисович Гитлер.

Когда свергнутое Съездом народных депутатов России Важное Лицо, покинув Кремль, перебралось на Средний Урал и предъявило ультиматум, угрожая взорвать Белоярскую атомную электростанцию, вопрос о моем участии в операции решался естественным образом: Папа Стив, как хорошо, естественно, знали посланцы Зодчих Мира, много раз бывал в Белоярске, собираясь написать роман о тамошних проблемах, потому Одинокому Моряку и карты в руки.

Да и я полагал, что сия заварушка принадлежит моему раскладу, именно здесь обязан тряхнуть стариной, семейное для меня дело, куча родственников в Екатеринбурге, в пятидесяти верстах находится от него атомная подлянка.

– А подстраховывать вас будет Полководец, – сказал мне тоном, исключающим возражения, фюрер.

Поначалу мне подумалось, что речь идет о Саше Македонском, но когда понял, что о Суворове, поморщился в душе.

«На серьезное дело посылают двух траченных временем пердунов, – недовольно подумал я, хотя и понимал: эмиссар сил Добра в достаточной степени наделен потусторонней энергией и могуществом. – Почему мне не дано самому выбирать напарников по делу?».

Гитлер, конечно, прочитал ворчливые мысли мои, но, как говорится, и ухом не повел.

– Кто из нас старший? – нахально спросил я, и Адольф Алоисович от души расхохотался.

– Ну и Гагарин, – сказал он, – ну и дает шороху, бродяга… Вы, партайгеноссе, вы старший! А камрад Суворов будет у вас на подхвате. Довольны?

Мне стало стыдно.

– Я не в том смысле, – смущенно начал оправдываться было, но фюрер, продолжая незлобливо ухмыляться, отмахнулся.

– Операцией будет руководить профессионал из ВЗОРа, служивший еще недавно в знаменитой группе «Бэтта», – посерьезнев, доложил мне Гитлер. – Вы идете как участник, знающий тамошнюю обстановку, дух местности… И постреляете заодно, как говорят, за милую душу. Вам это нравится – стрелять. Александр Васильевич – координатор Зодчих Мира, опять же – поприсутствует на случай непредвиденных обстоятельств.