Текст книги "Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы"
Автор книги: Станислав Виткевич
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
ДЮБАЛ ВАХАЗАР, ИЛИ НА ПЕРЕВАЛАХ АБСУРДА
Неэвклидова драма в четырёх действиях
Посвящается Тадеушу Лянгеру
Действующие лица
Д ю б а л В а х а з а р – выглядит лет на 40. Длинные черные усы. Черные всклокоченные волосы, черные глаза. По малейшему поводу изо рта льется пена[16]16
Этого очень легко добиться, если предварительно сунуть в рот пастилки Виши или крошки пиперазина магистра Клявого. (Прим. авт.)
[Закрыть]. Очень широкие светло-зеленые шаровары, из-под них видны высокие фиолетовые сапоги. Бордовый френч. Мягкая черная шляпа. Титан. Голос хриплый.
С в и н т у с я М а к а б р е с к у – десятилетняя девочка, блондинка, вся в белом с розовыми ленточками. Прелестна как ангелочек. Глаза черные, огромные.
Д о н н а С к а б р о з а М а к а б р е с к у – ее мать, 26 лет, очень красивая блондинка. Ангелоподобна, как и дочь. Глаза светлые.
Д о н н а Л ю б р и к а Т е р р а м о н – 23 года. Рыжая, черноглазая. Подруга Донны Скаброзы.
С и м п о м п о н ч и к – восьмилетний сынок Донны Любрики. Блондин. В основном молчит.
Н и к о л а й В и з г о м о р д – мельник. 50 лет. Толстый. Бритый. Блондин с красной рожей.
Ю з е ф Р ы п м а н – медик. Высокий, худой. Короткие усы. Блондин.
Л и д и я Б у х н а р е в с к а я – портниха. Брюнетка. 30 лет. Довольно мила, но вульгарна.
Я б у х н а Д о л ж н я к – прислуга 23 лет. Недурна собой. Волосы темные, глаза светлые.
Ф л е т р и ц и й Д ы м о н т – литератор. Худой, маленький, 38 лет. Блондин. Длинные волосы. Безусый и безбородый.
О т е ц У н г в е н т и й – 92 (девяноста два) года. Верховный жрец отступнической секты Перпендикуляристов. Седой брюнет без бороды и усов. Теоретик. Длинное черное одеяние в обтяжку с белыми пуговицами в один ряд. Высокий черный остроконечный колпак с крыльями по бокам.
О т е ц П у н г е н т и й – монах, 54 года. Главный фофулат отступнического ордена Босых Пневматиков. В сандалиях. Родной брат отца Унгвентия, очень на него похож. Его отличает черная борода до колен. Коричневая монашеская ряса с рисунком в желтое колечко. Подпоясан желтым вервием[17]17
Основные цвета костюмов и декораций должны быть следующих оттенков: желтый – оранжевый кадмий, красный – французская киноварь, черный – жженая кость. (Прим. авт.)
[Закрыть].
Ч е т в е р о П е р п е н д и к у л я р и с т о в – бритые пожилые господа, одетые точно так же, как о. Унгвентий, но колпаки у них без крыльев, со срезанным верхом.
Д в о е Б о с ы х П н е в м а т и к о в – в сандалиях. Одеты так же, как о. Пунгентий, но рясы у них без желтых колечек.
Ч е т в е р о П а л а ч е й – в красных трико и красных треуголках «en bataille»[18]18
набекрень (фр.)
[Закрыть] с черными перьями. Поверх трико короткие, до середины бедра, черные юбочки.
П е р в ы й П а л а ч – седой, с коротко подстриженными седыми усами и короткой прической.
В т о р о й и Т р е т и й П а л а ч и – черные бородачи.
Ч е т в е р т ы й п а л а ч, М о р б и д е т т о – молодой человек с жестоким женоподобным лицом. Глаза зеленые, раскосые. Длинные кудрявые рыжие волосы.
Ш е с т е р о и з л е й б – г в а р д и и В а х а з а р а – бритые, одеты в английского покроя униформу цвета хаки с белыми отворотами. Черные треуголки с голубыми перьями, надетые самым обыкновенным образом.
Б а р о н О с к а р ф о н д е н Б и н д е н – Г н у м б е н – командующий лейб-гвардии Вахазара. Красивый, гладко выбритый господин 30 лет. Одет так же, как его солдаты, кроме того на нем золотистые эполеты с красными нашивками.
Толпа людей с прошениями – Р а б о ч и е, Г о с п о д а в ц и л и н д р а х, Б а б ы, Э л е г а н т н ы е Д а м ы, Д е н д и и Д е н д и н е т к и.
Действие первое – приемная при зале аудиенций во дворце Вахазара.
Действие второе – красный кабинет во дворце Вахазара.
Действие третье – подземелье в тюрьме на улице Гениальных Оборванцев.
Действие первое
Приемная при зале аудиенций во дворце Вахазара. На заднем плане – прямо – и слева двери. Четыре стены. Окон нет. На стенах красный узор; сплошная линия зигзагов разной величины, острия которых увенчаны желтыми языками пламени. Две желтые колонны в красную спиральную полоску. В углу у левой двери столик со стаканом и громадным голубым сифоном для содовой воды. Рядом на центральной стене вешалка, на ней военная шинель цвета бордо с золотым позументом и золотым шитьем. Ни одного стула. Вдоль правой стены внушительных размеров застекленный книжный шкаф. Справа от центральной двери висит огромный портрет Вахазара – в кубистской манере, однако весьма похожий на модель. На полу черный ковер, на нем посредине желтая звезда на красном фоне. Толпа людей с прошениями у центральной двери. Некоторые нервно расхаживают взад-вперед. У всех в руках исписанные с одной стороны листы бумаги – с другой стороны они точно такие же, как ковер: черные, с желтыми звездами на красном фоне. Наверху лампа. На колоннах горят еще две, обращенные одна к другой. Левая дверь, обитая ярко-красной тканью, напоминает стеганое одеяло. Над ней гигантское пурпурное чучело птицы с голубой цепью в клюве. Среди толпы: Д о н н а С к а б р о з а со С в и н т у с е й, Д о н н а Л ю б р и к а с С и м п о м п о н ч и к о м, Ф л е т р и ц и й Д ы м о н т, Л и д и я, Я б у х н а, О т е ц П у н г е н т и й с двумя Б о с ы м и П н е в м а т и к а м и, Р а б о ч и е, Г о с п о д а в ц и л и н д р а х, Б а б ы, Э л е г а н т н ы е Д а м ы, Д е н д и и Д е н д и н е т к и. Скаброза в светло-синем платье, Любрика в зеленом. Флетриций: светлый серо-зеленый прорезиненный плащ, белые перчатки, на голове берет. Свинтуся в белом с розовыми ленточками. Ябухна в поношенном лиловом платье и в платке зеленовато-салатного цвета. Симпомпончик во всем темно-синем. Лидия в глубоком трауре. Все говорят шепотом, потом всё громче, наконец раздаются отдельные выкрики.
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е (глядя на часы). Три часа ночи. Предлагаю разойтись.
Д е н д и н е т к а (в оранжевом платье). Это невозможно! Я здесь уже шесть часов стою и жду.
I Б а б а (серый платок, лохмотья). Тут речь об угрозе полной девальвации всякой оценки фактов. Я потерплю.
I I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е. Не морочьте мне голову своей оценкой фактов.
I Д а м а (в черном). Для оценки фактов у нас нет критериев.
I I Б а б а (красный платок, лохмотья). Вот именно. В государстве шестимерного континуума любые критерии – вещь по сути своей слишком банальная.
Д е н д и (растирая коленки). Ох! до чего же больно!
С в и н т у с я. Натри камфарным маслом.
С к а б р о з а. Тише, детонька! Эта крошка поразительно вынослива.
I I Д а м а (в красном, оборачиваясь к левой двери, падает на колени). Там – ОН! Наш повелитель! Единственный хозяин всех стихий и беспредельных полей общей гравитации!
I I Б а б а. Рехнулась! Думает, здесь никто не знает теории Эйнштейна. Да теперь абсолютное дифференциальное исчисление в средней школе проходят.
I Б а б а. Да здравствует Гаусс! Да здравствуют обобщенные координаты! Теперь мы все знаем, что такое тензоры!!!
I I Д а м а (бьет поклоны перед левой дверью). Я хочу уждаться насмерть! Мне кажется, я с бесконечной скоростью падаю в бездну абсолютной неизбежности! В каждой секунде – бесконечность.
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е. А с меня хватит! Идемте все к нему! Войдем в кабинет и скажем, что больше мы не в силах ждать.
Д е н д и н е т к а (кудахчет). Да, да, да. Идемте. (Направляется к левой двери. II Дама хватает ее за ногу.)
I I Д а м а (с истерическим смехом). Не ходите туда! Слышите? Гневается наш владыка, жестокий наш божок.
Все прислушиваются. Из-за левой двери доносятся мужские стоны и громоподобные неразборчивые звуки голоса Вахазара.
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е. Ах! Это право свинство! Я больше не могу.
Ф л е т р и ц и й (подходит к нему). Князь, сколько вы ждете?
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е. Уже пять часов подряд! Это невыносимо! (Комкает свою бумагу и швыряет на пол; Флетриций хохочет.)
Ф л е т р и ц и й. Ха-ха, и он полагает, что ждет! Знаете ли вы, князь, сколько жду я? Три ме-ся-ца! Три – по шесть часов каждый день. Речь идет о постановке моих пьес.
Г о л о с а. Да! Да! И мы тоже! Я жду уже сорок пять дней! А я – две недели!
I I Д а м а (все еще на коленях, перекрикивает остальных). Я вконец уждусь! У меня от ожидания уже все кишки вспухли! Все во мне вздулось и только ждет, ждет – без конца. В аду нет никаких мучений. Там только ждут. Преисподняя – это один огромный зал ожидания.
Г о л о с а. Идемте! Больше не могу! Стучите в двери! Идемте!
Толпа бурлит. В центральную дверь входит Г н у м б е н, расталкивая всех. Те, кто его увидел, тут же замолкают. Воцаряется полная тишина. Гнумбен прохаживается по комнате, разглядывая всех испытующее и ядовито.
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е (Гнумбену). Господин капитан, туг одна дама сошла с ума от ожидания. (Указывает на II Даму, которая не переставая бьет поклоны.) Так нельзя. Это же...
Г н у м б е н (холодно). Молчать!
I Господин умолкает. Все беззвучно расступаются перед Гнумбеном. Гнумбен exit[19]19
выходит (лат.)
[Закрыть]. I Господин подбирает измятую бумагу и, тихо чертыхаясь, старательно разглаживает ее на своей ляжке.
I I Д а м а (указывая на шинель, висящую рядом со столиком). Смотрите! Вот символ его власти. Чистая форма его могущества, которая только ждет случая, чтобы воплотиться в упоительные движения его чудовищного тела!
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е (разглаживая бумагу). Ну, канальи! А, черт бы их! Ах, проклятье! Чтоб их чума заела!
Ф л е т р и ц и й (I Господину). Успокойтесь, князь. Это была отличная шутка. Я и сам держусь только благодаря тому, что на все смотрю, как на отрывок из фантастического романа.
I Д а м а. Да уж, если живешь так, как мы, бульварных романов можно вовсе не читать. Сама жизнь все равно что...
Левая дверь распахивается, и из нее, награжденный сильнейшим пинком, вылетает Н и к о л а й В и з г о м о р д, весь вывалянный в муке, с гигантским мешком в руках. Он падает рядом со II Дамой – прямо на мешок, который от этого лопается. Мука рассыпается. Дверь остается открытой. Все, оцепенев от ужаса, смотрят налево. Господа снимают шляпы. Флетриций снимает берет.
I I Д а м а. Это он, единственный наш – бог вечного ожидания. О, приди! Да свершится жертвоприношение!!!
Из-за левой двери выскакивает Д ю б а л В а х а з а р, рыча и изливая белую пену на свой бордовый френч.
В а х а з а р. Хаааааааааааа!!!!! (Останавливается, заложив руки в карманы шаровар. Тут же вынимает правую руку и указывает на II Даму.) Вышвырнуть эту падаль!!
II Господин в цилиндре и один из Рабочих хватают II Даму и поспешно выволакивают ее в центральную дверь.
Ладно! (I Господину в цилиндре.) Валяй первый!!
Указывает на левую дверь. I Господин колеблется.
I Г о с п о д и н в ц и л и н д р е (подобострастно). Только после Вашей Единственности. Après vous[20]20
После вас (фр.)
[Закрыть]... Пожалуйте...
В а х а з а р хватает его за шиворот и, втолкнув в кабинет, захлопывает за собой обитую красным дверь. Возвращаются II Г о с п о д и н и Р а б о ч и й, которые только что выволокли II Д а м у.
Р а б о ч и й. Ее забрали в желтый дом.
I I Г о с п о д и н (вытирая лоб). Ах! Какой кошмар! Она прождалась. Может ли быть что-нибудь ужасней!
I I Б а б а. Рано или поздно всем нам это предстоит: мы прождемся напрочь!
Из-за двери раздается страшная ругань Вахазара. Все прислушиваются.
Ф л е т р и ц и й (на фоне общего молчания). А ведь иногда, если выбрать подходящий момент, с ним можно делать все что угодно. Надо только круто взяться: фамильярно и грубо. Удивительная психология у этого подонка.
В и з г о м о р д (поднимается). Раз так, я должен попробовать.
I Б а б а. Только берегитесь, Николай. Если сразу дело не пойдет – вам крышка.
Из-за левой двери появляется Р ы п м а н. Пока дверь открыта, слышен дьявольский рык Вахазара.
Р ы п м а н. Бумаги у всех в порядке?
Г о л о с а. Так точно, господин доктор! У всех! Всё в порядке!
Р ы п м а н. Тише. Меня очень тревожит сердце Его Единственности. У него пульс 146 в минуту. Прошу не выводить его из равновесия, иначе я буду вынужден прервать прием.
Д е н д и н е т к а. Побойтесь Бога, господин доктор! Я уже седьмой час жду. Ног под собой не чую. (Садится на пол.)
Р ы п м а н. Вы что, сударыня, черт побери, издеваетесь!? Здесь есть люди, которые ждут месяцами, по десять часов каждый день, а она тут суется со своим седьмым часом! Тоже мне, дамочка!
I Б а б а. Жуткий аэротизм Его Единственности меня просто потрясает.
Р ы п м а н. Сила этого человека сверхъестественна. Я медик, но ничего не могу понять. Это какие-то неизвестные источники психической энергии. Я себе уже голову сломал, и не только голову, но все равно ума не приложу – что это может значить.
Ф л е т р и ц и й. Наркотики?
Р ы п м а н. Да где там! Его Единственность – образцовейший из всех известных мне трезвенников. Он спит час в сутки, редко полтора. А работает как шестьдесят паровых гиппопотамов. Иллирийского посла до сих пор откачать не могут после сегодняшней аудиенции. Они разработали новый проект воспитания девочек. Шедевр. Пальчики оближешь.
Д о н н а С к а б р о з а. Это как раз то, что мне нужно. Я здесь первый раз. Господин доктор, вы не могли бы рассказать поподробней?
С в и н т у с я. И мне тоже. Я хочу стать придворной Дамой Его Единственности. Хочу, чтоб у меня это было записано в красном билете – как у маленькой принцессы из Вальпургии.
Р ы п м а н (Скаброзе). Извольте. Нет ничего проще. Я восхищен вами.
Визгоморд выходит в центральную дверь. Все слушают разговор Скаброзы и Рыпмана.
Так мало матерей, которые решаются на это, а ведь результат просто великолепен. Однако требуется полная изоля...
Левая дверь распахивается, из нее вылетает I Г о с п о д и н, которому только что дали сильного пинка под зад. За ним В а х а з а р – весь его френч в пене. Дендинетка вскакивает с пола.
В а х а з а р (рычит). Хааааааааааааа!!!! Ты, похабник, ты, дубина стоеросовая!!! Ты, гнизда угреватая!!!!
I Господин валится на пол.
Ты смеешь являться ко мне с измятой бумажкой и при этом еще подписываться: «князь» – а? Ах ты, хромотень! Сизигамб ты встреснутый!!! (Обводит взглядом присутствующих.) Слушать меня!!! Я уже говорил, что для меня все равны. И ты, старая жаба, и ты, хам, дегенерат городской, и ты, лахудра, и ты, долговязая дохлятина. (Указывает по очереди на I Бабу, на Рабочего, на Дендинетку и на Первого Господина, который, вскочив, вытягивается по стойке «смирно».) Вы все – ничто, абсолютный ноль. Ради вас я посвятил себя делу наитруднейшему – полному одиночеству. Мне нет равных. Не в том смысле, как императорам или королям – я в ином духовном измерении. Я гений жизни – я столь велик, что Цезарь, Наполеон, Александр и им подобные ветрогоны рядом со мной – ничто, прах, такой же, как и вы! Вам понятно, сморчки сушеные? У меня мозг – как бочка. Я могу быть, кем только захочу, кем бы я ни пожелал. Вы понимаете меня? А???
Ф л е т р и ц и й (дрожащим голосом). Кажется, до некоторой степени я начинаю немного понимать.
В а х а з а р. Я тебе дам «некоторую степень»! А не хочешь ли до некоторой степени сдохнуть, ты, скорпион вшивый? А???
Ф л е т р и ц и й (полуобморочно). Я... ничего... Я... Ваша Единственность...
В а х а з а р (мягче). Тогда молчи и слушай. Я вижу, ты достаточно умен. (Обращается ко всем.) Я жертвую собою ради вас. Никто из вас не может этого оценить, и я от вас этого не требую. Знаю, вы говорите обо мне чудовищные вещи. Об этом я ничего не хочу знать. Доносчиков у меня нет и не будет – так же, как нет министров. Я один, как Господь Бог. Сам управляю всем и сам отвечаю за всё – только перед самим собой. Я и себя могу приговорить к смерти, когда мне придет охота – в случае, если окончательно решу, что проиграл. у меня нет министров – в этом мое величие. Я один, я одинокий дух – как пар в машине, как электрическая энергия в батарее. Но зато уж у меня действительно машина, а не какое-нибудь там полудохлое месиво. Мои чиновники – все равно что автоматы, вроде тех, что стоят на вокзалах. Опускаешь цент, и вылетает шоколадка – а не мятный леденец: шо-ко-лад-ка. (Флетрицию.) Понимаешь ты это? А??
Ф л е т р и ц и й. Да, теперь вполне понимаю. Пожалуй, впервые...
В а х а з а р (обрывает его). Ну и слава Богу. Радуйся, что понял, и заткнись. (Напыщенно, патетическим тоном.) Я веду вас к счастью, о котором вы пока и мечтать не можете. Я один знаю это. Каждый будет возлежать в своей коробочке с ватой, подобно бесценному брильянту – одинокий, один-единственный в сверхчеловеческом величии своей глубочайшей сути: такой же, как я теперь. Но только я страдаю, как тысяча чертей, принося себя в жертву ради вас, и терплю даже то, что вы считаете меня диким хамом, таким же, как вы сами – (I Господину) включая тебя, князь, ваша милость. Я чист, как непорочная девица, что грезит о белых цветах метафизической любви к своему Единственному Божеству. Я один-одинешенек, словно удивительный метафизический цветок, возросший в мрачном центре Вселенной, я одинок, как жемчужина, скрытая во чреве погребенной на дне устрицы... (Флетриций взрывается истерическим хохотом и в судорогах падает на пол.) Смейся, идиот. Я знаю, что не умею изъясняться на твоем паршивом литературном языке. Смейся. Я тебя за это не осуждаю. Любой из вас может мне выложить все прямо в лицо, да только никто не отважится, потому что за это – смерть, дорогие мои господа. Ничего не поделаешь. Но доносчиков у меня нет. И в этом часть моего величия. Говорю вам: новых людей можно создать, только уничтожая, а не вкладывая каждому в голову высокие мысли, как это делает господин писатель. Пусть себе забавляется, а я тем временем буду уничтожать – во имя прекраснейших сокровищ, во имя чудеснейших цветочков, которые расцветут в душах ваших детей, когда они очнутся в пустыне духа и будут выть, умоляя хоть об одной капле этого чего-то, этого неизменного, великого, но и столь малого, что найти его можно в каждой букашке, в каждой травинке, в каждом кристаллике, замурованном в скале...
Ф л е т р и ц и й (поднявшись, обрывает его). Неужели и в клопе, который тебя кусает ночью, о, Ваша Психическая Неэвклидовость?
В а х а з а р (холодно, но с дрожью в голосе). Что?
Ф л е т р и ц и й (грубо). Я спрашиваю, неужели и в клопе тоже? Ты, старый фигляр!
В а х а з а р (свистит, сунув два пальца в рот; толпа расступается, на бешеной скорости врываются шестеро Г в а р д е й ц е в во главе с Г н у м б е н о м). Немедленно расстрелять этого шута!!! (Указывает на Флетриция.)
Г н у м б е н. Есть. Взять его. (Указывает своим людям на Флетриция.)
Гвардейцы тут же выволакивают литератора, тот безвольно подчиняется.
В а х а з а р (завершает речь). Так вот, я хочу вам дать хоть немного всего этого. И дам, даже если вам придется пройти через такие муки, по сравнению с которыми то, что происходит теперь, покажется вам истинным наслаждением.
Все слушают, оцепенев от страха.
I Б а б а. Ну хорошо, Ваша Единственность, только что же такое это самое «все это», о котором вы толкуете, вот в чем дело. Я об этом уже где-то слышала, но так и не поняла, хотя хорошо знаю теорию Эйнштейна.
В а х а з а р (вытирая избыток пены с френча). Видишь ли, старуха, этого я и сам не знаю. Тут ни мне, ни тебе и сам Эйнштейн не поможет. Я мог бы узнать, но не хочу. Тогда я потерял бы способность действовать. (Всем.) Вам понятно? А?
Молчание.
Если бы я досконально знал, в чем тут дело, если бы все понимал так же, как эта старуха, да впрочем, и сам я тоже, понимаю Эйнштейна, я ничего для вас не мог бы сделать.
За сценой слышен винтовочный залп.
О – одним литератором меньше. Сразу воздух посвежел. Сам не люблю писать и графоманов не выношу. Собачье племя, черт бы их подрал!
С т а р ы й Р а б о ч и й. Ну ладно, Ваша Единственность, вот вы сами сказали; пока не будет ничего кроме страданий. Я, положим, верю, что наши внуки и так далее, но мы-то – мы что будем с этого иметь?
В а х а з а р. По всей вероятности, ничего, и это вовсе не так трагично, как кажется. Мы должны выйти за рамки личного – иначе нам никогда ничего не создать. Я хочу вернуть человечеству то, что оно утратило и ценой чего оно стремится стать – если уже не стало – чем-то в точности таким же, как улей, муравейник, стая саранчи, осиное гнездо или что-нибудь еще в этом роде.
I Б а б а. Так-то оно так, да только мы, старики, тоже хотим отдохнуть. Вы-то, Ваша Единственность, в своем время насладились жизнью, пожили в свое удовольствие. А нам – шиш. Все как было, только еще хуже.
С к а б р о з а. Это точно. Он насладился – всем чем угодно, под завязку. Уж я-то его знаю.
В а х а з а р (Скаброзе). Прошу меня не прерывать! (Бабе.) Вы что же думаете – речь о вас идет, о вас как таковых? Да ничего подобного. Кто это вам сказал? Тут речь даже не обо мне – не обо мне самом. Я мучаюсь больше всех. Радуйтесь, что вы страдаете рядом с таким человеком, как я. Не вынуждайте меня заниматься пустой болтовней, а главное – не вынуждайте думать. Ведь если бы я захотел, я бы сегодня же ночью все обдумал, а утром встал совершенно другим человеком и ничего, буквально ничего уже не мог бы сделать. Вот вы жалуетесь, что иной раз вам приходится подождать месячишко-другой, пока рассмотрят прошение. Иудеи тоже ждали Мессию, и только потому у них теперь есть Кантор, Бергсон – о, как я ненавижу этого болтуна, – Маркс, Гуссерль, Эйнштейн... Не подумайте, что я филосемит, это только факты.
I Б а б а. Ну да, евреи ждали-ждали, да только переждали, а когда Мессия явился – кокнули его.
В а х а з а р. Баба, не испытывай мое терпение. Не ты, так внучка твоя будет счастлива.
С т а р ы й Р а б о ч и й. Но я-то, я. Мне-то что с того?
В а х а з а р (передразнивает). Я! Я! Я! Если бы я рассуждал так же, вы были бы сейчас стадом баранов. А так вы по крайней мере чего-то ждете. (Смеется.) Вы, наверное, думаете, что за это время я уже мог бы уладить все ваши дела. Ладно! Ну! Давай бумажку – кто там крайний! (Вырывает бумагу у Старого Рабочего.)
Р ы п м а н (в тот же миг хватает его за руку и начинает считать пульс). Ваша Единственность: 175. Ни минуты больше. Конец.
Вбегает Визгоморд с бумагой и бутылкой вина в руке.
В и з г о м о р д (продираясь сквозь толпу). Эй – Дюбал! А ну, давай ко мне. Дело есть. (Бьет Вахазара кулаком по затылку.) Читай, холера, не то мослы переломаю.
Вахазар молча продолжает читать прошение Старого Рабочего. Рыпман сует ему градусник под френч.
I Б а б а (изумленно). Надо же, как это его до сих пор никто не пристукнул!
В а х а з а р (вырывает градусник из-под мышки и швыряет на пол). Видишь ли, баба, у меня есть особый флюид. (Рвет на клочки прошение Старого Рабочего).
В и з г о м о р д (слегка обескураженный, делает вторую попытку – бьет Вахазара кулаком по голове). Эй, будешь ты мне отвечать, чурбан ты этакий! Мельница должна вертеться. Нет у меня времени на твои фанаберии!!!
В а х а з а р (словно пробудившись ото сна). Что-что?
В и з г о м о р д (в отчаянии). То, что мельница должна сегодня же работать!! Давай подписывай, зараза, и обмоем это дело.
Напряжение в толпе нарастает.
В а х а з а р (безумно). Гм... это забавно!
В и з г о м о р д (в полном неистовстве). Подписывай, сучий потрох, и пей!!!!
В а х а з а р. Ну и что тебе за прок в этом?
В и з г о м о р д (остолбенев). Ни-ничего: то, что мельница завертится, когда ты подпишешь. (С внезапной яростью.) Брось комедию ломать, ты, кишка заворотная, а то как врежу – пикнуть не успеешь!!!!
В а х а з а р (берет бумагу). Я придерживаюсь совершенно иного мнения, но подписать могу. (Подписывает бумагу чернильным карандашом и отдает Визгоморду.) А вина с вами пить не стану, Николай, Идите-ка поскорей на мельницу. (Пожимает ему руку.)
Визгоморд выходит, схватившись за голову.
Р ы п м а н (на фоне шепота, начавшегося после того, как напряжение стало спадать.) Ваша Единственность, больше ни единого прошения, иначе вы погибли. Разрешаю Вашей Единственности заняться еще только одним делом – вот этой госпожи. Ее дочь хочет стать придворной дамой нового типа. (Скаброзе.) Подойдите поближе. Остальные могут покинуть помещение.
Люди, ропща, медленно разбредаются, толкаясь в дверях. Остаются только Донна Скаброза со Свинтусей, Донна Любрика с Симпомпончиком и Лидия Бухнаревская.
С к а б р о з а (подходит ближе). Ты не узнаёшь меня, дядюшка Мачей?
В а х а з а р (неуверенно). Нет.
С к а б р о з а. Разве ты не помнишь, как был председателем у синдикалистов? Это же я, Дзиня, дочь барона Вешшеньи, который погиб, спасая тебе жизнь. В награду за это я два года была у тебя на воспитании. Ведь ты – Мачей де Корбова.
В а х а з а р. Может, я и был им когда-то, и, может быть, все это правда, но никакого отношения к делу не имеет. Я вычеркнул прошлое из своей жизни. Дальше что?
Р ы п м а н. Да, сударыня, Его Единственности, при его состоянии здоровья, противопоказаны любые воспоминания.
С к а б р о з а. Хорошо. Дело в том, что моя дочь вбила себе в голову, будто должна непременно стать придворной дамой Вашей Единственности. Иди сюда, Свинтуся. Поздоровайся с дедулей.
В а х а з а р (Свинтусе). Подойди, детка. Я очень рад, что ты так благоразумна.
С в и н т у с я. Дедуля, только я не хочу ждать, как все, и даже как мама. Я хочу всё сразу.
В а х а з а р. И ты получишь все сразу, дитя мое. (Скаброзе.) Прелестный ангелочек. Я сделаю для нее все, что смогу. Из придворных дам я воспитываю идеальных механических матерей. (Угощает Свинтусю конфетами, извлеченными из кармана шаровар.) Вот тебе конфетки, золотко мое. (Берет ее за подбородок.) Какие умные у тебя глазки, моя птичка.
Р ы п м а н (обеспокоенно). Ваша Единственность, может быть, Вашей Единственности дурно? Может, вам содовой воды налить?
В а х а з а р. Ты думаешь, господин Рыпман, я свихнулся от переутомления? Напротив, я себя отлично чувствую. Впрочем, дай воды, если хочешь.
Рыпман подходит к столику с сифоном и наливает воду.
В а х а з а р (Скаброзе). А как же вы – согласны на раздельное проживание? Как раз сегодня мы разработали окончательный проект воспитания девочек. Замечательная штука. Но только всяческие мамы – вон на все четыре стороны.
Рыпман приносит содовую воду. Вахазар пьет.
С к а б р о з а. А может, и я тоже, Ваша Единственность? Вдруг и для меня найдется какое-нибудь местечко... Может, вы сделаете одно-единственное исключение, Ваша Единственность?
В а х а з а р (отдавая стакан Рыпману). Нет, сударыня, я не выношу обычных женщин в своем ближайшем окружении и вообще стремлюсь к тому, чтобы механизировать их полностью. Женский пол я подразделяю на так называемых «истинных женщин» – их я механизирую немилосердно – и на бабетонов, которых я преобразую в мужчин путем пересадки соответствующих желез. Господин Рыпман! Не так ли?
Р ы п м а н. Так точно, Ваша Единственность. (Скаброзе.) Мы получили потрясающие результаты.
С к а б р о з а. Но, Ваша Единственность, я хотела бы остаться собой... Сама,собой, только чтоб было хоть чуточку получше...
В а х а з а р. Ни слова больше. В тебе есть что-то от бабетона. Слишком умные у тебя глазенки! Ха-ха. (Смеется.)
Л ю б р и к а (подходит к ним). Умоляю вас, Ваша Единственность: это моя подруга...
В а х а з а р. Что? И ты здесь? Ты меня уже целый год изводишь своей безответной Любовью!
Любрика закрывает лицо руками.
Стыдитесь, сударыня – вы не пригодны для механизации. Хорошо, что я об этом вспомнил. (Рыпману.) Умная баба. Из нее вышел бы отличный чиновник Центральной Комиссии по делам Вторичных Сект. А? Господин Рыпман?
Р ы п м а н. Так точно. Ваша Единственность. Это не механическая мать – не тот случай.
В а х а з а р. Итак, господин Рыпман, обеих дам направить на Ревизионную Комиссию. À propos[21]21
Кстати (фр.)
[Закрыть]: все старые бабы в Четвертом рабочем округе должны быть к завтрашнему дню расстреляны – до девяти утра. Bon[22]22
Хорошо (фр.)
[Закрыть]!
Л ю б р и к а. Дюбал Вахазар, берегись проклятья рода человеческого! Ты за это поплатишься. Ты создашь общество, в котором самки будут пожирать своих мужей, как у некоторых видов насекомых. Вы превратитесь в трутней, которых мы будем уничтожать, когда в них отпадет надобность[23]23
Так и должно быть. (Прим. авт.)
[Закрыть].
В а х а з а р. Ха! Ха! Ха! (Рыпману.) Господин Рыпман, как очаровательно она изъясняется, что за интеллект. Мы из нее сделаем великолепного чиновника.
Л ю б р и к а (падает на колени). Умоляю тебя, Дюбал Вахазар! Хотя бы к нам – будь милосерден.
С к а б р о з а. А моя Свинтуся! Кем она станет? Что ты хочешь из нее сделать?
В а х а з а р. Это определит Комиссия Сверхъестественного Отбора после двухнедельного курса предварительного воспитания. Моя система – «inébranlable»[24]24
непоколебима (фр.)
[Закрыть] . Я транспонирую собственные страдания на вселенские ценности. Я – первый среди мучеников моего шестимерного континуума. Никто не имеет права страдать меньше, чем я. А кроме того я совершенно одинок.
С в и н т у с я. Не лги, дедуля. Ты не один. Кто-то стоит у тебя за спиной и шепчет на ухо непонятные вещи.
В а х а з а р (смущенно). Сказки. Ты наслушалась городских сплетен, деточка моя.
С к а б р о з а (падает перед ним на колени). Ваша Единственность! Прошу вас, поверьте ей. Она ясновидящая. Вокруг нее вечно вихрь астральных тел каких-то неведомых существ.
В а х а з а р. Вздор. Не морочьте мне голову.
С в и н т у с я (загадочно). Это не вздор, дедушка. Я чувствую, что этот кто-то очень близко.
В а х а з а р (глядя на часы). Скоро четыре. Мне пора идти...
С в и н т у с я. Нет, не сбежишь. Стой на месте и смотри мне в глаза. Я вижу дно. А на дне кишат жуткие красные черви с черными головами. Я вижу, что́ стоит за тобой. Зачем ты мучаешь себя, дедуля, перестань.
В а х а з а р. Мой флюид не действует. Господин Рыпман, мне дурно...
Рыпман поддерживает его.
С к а б р о з а. Ваша Единственность! Эта минута – единственная. Еще есть время повернуть назад. Послушайся нас и мою Свинтусю!
Р ы п м а н (щупая Вахазару пульс). Ваша Единственность – спать, спать немедленно. Пульса нет. (Женщинам.) Это так называемый внутренний наркоз. Он отравляет себя гормонами какой-то неисследованной железы. Я всегда говорил, что железы – будущее медицины.
С в и н т у с я. Дедуля, теперь ты там же, где и я. Ты видишь то же, что и я. Подумай еще немного, и ты поймешь всё.
В а х а з а р. Свинтуся, не говори так. Какой-то пугающий мир нежной, тихой красоты открывается предо мной. (Голос его слабеет.) Господин Рыпман, воды...
Рыпман бросается за водой. Вахазар шатается.
Ничего. Это железы. (Расстегивает воротник френча.)
С в и н т у с я. Это не железы. Он ходит вокруг и искушает тебя. Это не дьявол. Ты сам обвился вокруг себя. Теперь ты видишь зеленый луг и собачью будку. Каждый вечер я вижу это, а потом засыпаю.
