Текст книги "Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы"
Автор книги: Станислав Виткевич
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
Действие второе
Декорация та же, что в первом действии. Пейзаж перемещается с невероятной скоростью. Во время антракта киноленту поменяли: в какой-то момент должны пронестись огоньки деревни, потом освещенный вокзал. В правой части локомотива приникший к регулятору Т р е ф а л ь д и свесился в окно. Все заволакивает пар, вырывающийся через клапаны из цилиндров.
Т р е ф а л ь д и. То, что мы хотим сказать друг другу, мы должны сказать быстро. Через полминуты пройдем первый семафор Дамбелл-Джанкшн. Не уверен, что при такой скорости мы не полетим под откос на первой же стрелке.
Т р а в а й я к. Одно скажу: одиннадцать атмосфер и сто тридцать километров в час. Голова моя, как снаряд, улетает по спирали в бесконечную бездну Вселенной.
Ю л и я. А я вам скажу, что чувствую себя превосходно. По-моему, ничто и никогда не было так восхитительно, как это, хотя мне и раньше говорили, что я истеричка. Ради такого стоит умереть, хоть десять раз подряд.
Т р е ф а л ь д и. Что до меня, я не скажу ничего. Все мысли из черепа как ветром выдуло. Я только продолжение регулятора, словно мозг мой насажен на этот железный рычаг, как на вертел. А точнее – я весь отождествился с машиной. Мчусь в пространстве, как бык, чтоб напороться на клинок судьбы! Нет, мгновенье действительно высокое. Над нами можно сделать надпись: «Не прикасаться, высокое напряжение, смертельно!!!» Если бы до меня дотронулся кто-нибудь неподвижный, нормальный, он рухнул бы, как пораженный громом. Может, это только начало механизированного безумия?
Т р а в а й я к. Карл, твоя скромность очаровательна: заявляешь, что сказать тебе нечего, а потом болтаешь как заводной.
Т р е ф а л ь д и. Вся моя болтовня – негативна, ничего положительного я сказать не могу. Я – лишь подвижная проекция бездонной пустоты на экране. Думаю, если б машина вдруг остановилась, я бы тут же умер.
Ю л и я. Ах – да перестаньте вы анализировать! Увы – таковы все настоящие мужчины, даже такие титаны, как вы. Это же единственный миг, когда мы можем сполна насытиться действительностью. В обычной жизни что нам перепадает – только осколки, крохи, объедки. А теперь у меня есть все – ничего определенного я уже не жду, – но ведь у меня оно есть! Даже крушение – ничто, я обладаю вами, вами обоими – в эпицентре смерти, которая во мне, в вас и в этой адской машине. Разве могла бы я так обладать вами в жизни, в какой-нибудь комнате, в обыкновенный час обычной ночи?!
А б р а к а д а б р а (сверхчеловеческим усилием освобождается, вырывает кляп, кричит). Я знаю! Ты, гнусная обезьяна! Я хорошо знаю, о чем ты мечтаешь, ты, смердящая плебейская гусыня, ты, ненасытный комок поганой падали! Карл! В последний раз тебя умоляю!
Травайяк ее удерживает. Они борются. Юлия разражается безумным, диким хохотом.
Т р е ф а л ь д и (громовым голосом). Станция все ближе! Я не могу оставить регулятор. Вышвырните прочь эту бездушную мразь! Да не осквернит этой единственной минуты своим присутствием эта мегера, это олицетворение самого подлого шантажа!!!
Травайяк и Юлия вышвыривают Эрну Абракадабру налево.
Т р а в а й я к (высовывается, чтобы проверить, все ли в порядке). Размозжила голову об насос. Вот и станция!!! Первый семафор! Путь свободен!! Стрелки свободны. Второй семафор сигналит, что линия занята. Значит, пятидесятый на подходе к Дамбелл-Джанкшн. Близится решающий миг!
Т р е ф а л ь д и (жмет на регулятор; все бросаются в левую часть машины и высовываются наружу). Все в порядке. Если б не страшная пустота в голове, я был бы счастлив.
Мелькает семафор, потом освещенный вокзал, слышен стук колес на стрелках. Толпа на перроне голосит, раздаются дикие вопли. Опять мелькает семафор, потом несколько фабричных труб на фоне городских огней, и снова начинает перемещаться залитый лунным светом пейзаж.
Т р а в а й я к (высунувшись слева; Юлия высунулась посредине; справа стоит Трефальди). Кто-то на ходу вскочил в поезд! Какой-то безумец! Он может все испортить...
Ю л и я (восторженно их целует). Кто же может быть безумней, чем мы? Кроме нас, ничего не существует. Мы единственные, мы одни такие. Мы гиганты! Я наконец поняла, что такое величие! Как же я вам благодарна! До чего я люблю вас обоих!
Т р е ф а л ь д и. Если пятидесятый опоздает, может приключиться скверная история. Мы не выдержим напряжения. А если наш внутренний настрой спадет, трудно сказать, чем кончится катастрофа.
Ю л и я. Не говори так, я хоть три часа выдержу. Вся моя жизнь в ожидании этого сжалась, как замороженный газ в баллоне!
Т р а в а й я к. Ну да, у женщин вообще выше сопротивляемость, чем у мужчин. Для нас же это хорошо, но ненадолго. Если дело затянется, все пойдет не так гладко, а может обернуться и вовсе гнусно.
Т р е ф а л ь д и. Постойте: кто-то ползет по тендеру сзади!
Все смотрят налево.
Г о л о с (доносящийся из невидимой части тендера). Вот они! Здесь! Я же вам говорил – еще не все потеряно! Должно быть, отказали тормоза. Все за мной! Мы им поможем!
Т р а в а й я к (пытаясь дотянуться до заднего кармана). К дьяволу! Вот теперь-то нам придется туго! Стрелять или нет – я вовсе не хочу марать руки! (В отчаянии.) Ого! Целая банда ползет!
Т р е ф а л ь д и. Не стрелять – все само собой образуется.
Ю л и я. Николай, он отступает! Хочет все бросить на произвол судьбы!
Т р е ф а л ь д и. Ты же видишь, я по-прежнему выжимаю сто тридцать в час, а еще брюзжишь. Ох, что за ненасытность!
Из тендера по глыбам угля вползает на локомотив В а л е р и й К а п у с т и н с к и й, одетый в жакет. Голова его перевязана окровавленным платком. Руки сбиты в кровь.
К а п у с т и н с к и й. Я Валерий Капустинский. Здесь женщина? Что вы тут делаете, черт возьми? А впрочем, какая разница. Чем я могу помочь? Говорите быстрее – пятидесятый уже отошел от соседней станции и мчится прямо на нас. Его ничто не остановит. У обходчика на двадцатой линии сломался телефон. Так говорили на станции.
Ю л и я (в отчаянии). В этом мире просто быть не может ничего идеально прекрасного! Вечно влезет какой-нибудь человеко-скот и все испортит!
Т р е ф а л ь д и. Так, значит, и впрямь не все потеряно? Пся крев! Sangue del cane[57]57
Собачья кровь! (итал.)
[Закрыть]! А я и забыл об этом телефоне, я, железнодорожник! Ха-ха... Вся надежда, как всегда, на скорость. Тот кретин с товарняка ни за что не даст заднего хода на скорости сто тридцать в час.
К а п у с т и н с к и й. Что вы несете! Это же сумасшедшая! Вон та!!! А вы что, тоже свихнулись? Не можете остановить машину? Говори – я все что надо сделаю. Быстро!
Медленно переползая через груды угля, на локомотив выбираются: М и н н а д е Б а р н х е л ь м, ее компаньонка М и р а К а п у с т и н с к а я, Т у р б у л е н ц и й Д м и д р ы г е р, т р о е Н е г о д я е в и д в о е Ж а н д а р м о в. Все в ужасе.
Т р а в а й я к (жандармам). Хорошо сделали, что пришли. Нам как раз нужно два рычага, мне и моему шефу, чтоб остановить поезд. Регулятор полетел. Дайте-ка ваши карабины. (Смертельно перепуганные жандармы отдают карабины.) Отлично! И проваливайте! (Бросает карабины в левое окно и выхватывает из кармана револьвер.) Положение все больше осложняется, но ничего, разберемся. Без фокусов, иначе – пуля в лоб!
К а п у с т и н с к и й. Да, и все-таки это сумасшедшие! Массовое помешательство – заразная штука! Мы все пропали, если никто ни на что не решится. Что до меня, я выдохся, пока штурмовал поезд. Больше я ни на что не способен! Меня это абсолютно доконало!
М и н н а. Неужели ни у кого не хватит смелости сразиться с этими убийцами? Через пять секунд может быть уже поздно! Смерть так или иначе неизбежна, если никто из вас не придет себе и нам всем на помощь!
Трефальди стоит скрестив на груди руки. Рядом с ним Юлия под прикрытием револьвера Травайяка.
М и р а К а п у с т и н с к а я. Заклинаю вас, умоляю! Мой брат, Капустинский, всего лишь банковский чиновник – правда, он слывет безумцем, потому что пишет по ночам формистические картины, но как бы там ни было, он на ходу прыгнул в поезд, чтобы спасти меня, а значит, и всех нас. Сто в час – а он встречал меня с цветами на вокзале! Понимаете? Я первая подняла тревогу в нашем вагоне!
Д м и д р ы г е р. Да, но ни у кого из нас нет оружия! Можно ли было предполагать? Ведь такая солидная линия! Смерть с каждой секундой все ближе! Тут смерть, там смерть – с ума сойти можно!
Вползает Н а ч а л ь н и к п о е з д а с фонарем.
Н а ч а л ь н и к п о е з д а. О Боже, господин Дмидрыгер, что творится в этом поезде? Никто ничего не понимает! Люди думают: проехали мимо станции, значит, так надо. В задних вагонах ни у кого не было билетов до Дамбелл-Джанкшн. Они оба сошли с ума. Алкоголь всему причиной! Но увы, я тоже безоружен!
Д м и д р ы г е р. Ради Бога, господин начальник, не будем тратить время на пререкания! Это же не театральный спектакль! Должны же вы как-то помочь! Я ведь знаком с вами лично.
Н а ч а л ь н и к п о е з д а. Но я вообще ничего не знаю. Понятия не имею, где тут рычаги управления! Я умею только компостировать билеты да проверять, прокомпостированы они уже или нет. Узкая специализация – самое ужасное бедствие нашей эпохи! Не правда ли?
3 – й Н е г о д я й (в наручниках). Я тоже с вами знаком лично, хотя и несколько специфическим образом. Я не был вам представлен, но, несмотря на это, однажды ночью напал на вас на улице. Простите меня и замолвите словечко, чтобы мне освободили руки. Когда-то я был машинистом.
Д м и д р ы г е р (Жандармам). Снять с него наручники.
М и н н а (3-му Негодяю). Спасите нас, и я вас вызволю из тюрьмы! Мой дядя – прокурор апелляционного суда. Уже две минуты, как я полюбила этого кочегара. Он в моем вкусе. Наконец-то я нашла его. Я должна его отнять у этой девицы и жить с ним до самой смерти – не насильственной! Я должна жить! Понимаешь? Вы слышите, господин кочегар?
Трое безумцев разражаются неистовым хохотом. Тем временем Жандармы возятся с наручниками 3-го Негодяя.
Т р а в а й я к. Знаете, а нам повезло с этой девицей! Ее присутствие вносит разнообразие в ситуацию.
Т р е ф а л ь д и. Семь судеб столкнулись в одной точке почти с математической четкостью. На эту тему ничего интересного не скажешь, кроме избитых фраз, которыми не слишком сноровистые драмоделы заполняют пустоту своих пьес. Так что подождем. Пока что меня интересует, на что у них хватит храбрости. Юлечка, ты ведь нам не изменишь, если мы вдруг уцелеем.
Ю л и я. Никогда в жизни! Я сверхженщина, я не от мира сего. Одно меня бесит: они сорвали нам такое прелестное приключение!
М и н н а. Гнусная лгунья! Теперь я знаю, какими штучками ты удерживала этого красавца кочегара!
Т р а в а й я к. Карл, встань-ка на всякий случай поближе к регулятору! С горя они и впрямь могут выкинуть какой-нибудь фортель!
Н а ч а л ь н и к п о е з д а (посветив фонарем). Карл? Его всю жизнь звали Зигфридом!
Т р е ф а л ь д и (проскользнув вдоль котла в правую часть машины). Не всю, мой дорогой! Если выживешь, узнаешь еще немало интересного! Знаешь, Травайяк, может, и к лучшему, что они сюда заявились! Это меня заставляет сопротивляться. Если б не это – признаюсь, – быть может, в момент смерти я бы отступил. Хорошо все-таки оставить хоть какую-то мелочь на волю презренного случая.
Ю л и я. Меня восхищает героизм, с которым ты признаешь свою вину, Карл.
Д м и д р ы г е р. Это страшно, на нынешнем этапе цивилизации наша жизнь – в руках таких людей! Просто поверить не могу, что я на локомотиве!
Капустинский падает без чувств на кучу угля. Все чрезвычайно возбуждены, ждут, к чему приведет освобождение Негодяя.
Т р а в а й я к (Дмидрыгеру). А ты думал, мы все – такие же безвольные манекены, как ты? Мы – преступники, а в особенности те из нас, кто преступник ради самого преступления, без корысти и без причины, мы – единственные, кто еще что-то значит в этом испоганенном мире.
Ю л и я. Да – преступники, и, быть может, еще художники. Кроме них, никого не существует! Правда, художников я знаю только по их творениям. Может, безумцы? Но безумцев я не знаю вообще.
3 – й Н е г о д я й (которого освободили). Прочь отсюда! А эти что – не безумцы? А вы-то сами что – разве не сумасшедшая? А?
М и н н а. Ложь, подлая ложь! Вот оно, влияние современного искусства!
3 – й Н е г о д я й (освобожденный). А теперь отволоките-ка этих в сторонку, а я попробую остановить машину. Быстрей, а то впереди уже что-то гудит!
Дмидрыгер, двое Негодяев и двое Жандармов подталкивают друг друга. Ни у кого не хватает смелости.
М и н н а. Ха! Раз ни у кого из вас не хватает смелости, что ж, придется мне рискнуть! Подлые трусы!
3 – й Н е г о д я й (сунув руки в карманы). Только величайшие трусы смелеют от страха, средним это не по плечу.
Пока он говорит, Минна хватает лопату и бьет Трефальди по голове. Трефальди падает на барьер. Остальные, приободрившись, наваливаются на Травайяка. Тот дважды стреляет из револьвера, но ни в кого не попадает. Травайяка скручивают. 3-й Негодяй перекрывает регулятор и вращает кулису локомотива в противоположную сторону; снова открывает регулятор, чтобы дать контрпар; говорит.
Кулиса системы Хайзингера фон Вальдека. Прекрасная штука – в мое время таких не было.
Внутри машины раздается скрежет. Юлия все так же стоит, опираясь на котел. Сжимает голову в ладонях. Остальные издают радостные вопли.
Д м и д р ы г е р (высунувшись наружу с левой стороны машины, истерически вопит). Поздно! Пятидесятый прет на нас на всех парах! Мы не успеем остановиться! Давайте же гудок, господин Икс! Скорее!!!
3-й Негодяй выжимает из машины пронзительный гудок. Вопли отчаяния. Все, объятые безумным ужасом, выглядывают из окон, бросив Травайяка.
Т р а в а й я к (кричит). Юлия! Не бойся! Ты будешь моей! У шефа пропорото брюхо, он откинул копыта! До чего ж у него хамское выражение лица после смерти!
М и н н а. Нет, ты создан для меня! Для меня! Ты мой! Мы погибнем вместе! От нас останется мокрое место!
Целует Травайяка, тот вырывается. Компаньонка Минны отталкивает ее от Травайяка. В тот же миг раздается чудовищный грохот и скрежет. Все застилает пар, и видно, как машина разлетается на куски[58]58
Я сам видел, как после такого взрыва рухнул дом в пьесе Бьёрнсона «Свыше наших сил» (в Краковском театре). Знаю, что технически это осуществимо. (Прим. авт.)
[Закрыть].
Эпилог
Неподвижный пейзаж. Ночь, лунный свет. По небу плывут белые облака. От разбитого локомотива осталась только куча искореженного железа. Толпа пассажиров. Стоны и крики. Путевой обходчик Г у г о н ь, держа красный фонарь, разговаривает с начальником поезда. Из-под обломков извлекают раненых и трупы.
П у т е в о й о б х о д ч и к. В чем дело, господин начальник? Столько народу на паровозе? Стреляли? Это что – налёт?
Н а ч а л ь н и к п о е з д а (схватившись за голову, без кивера; шинель разорвана). Пе-пе-пе-пе-пе-пе-пе... Ах, ах... Боже, Боже...
П у т е в о й о б х о д ч и к. Да говорите вы по-человечески! Я как заметил, что делается, тут же подал сигнал «стоп» – вам и номеру пятидесятому. Вы тогда, должно быть, уже прошли станцию, если только у меня часы не врут. Моя жена сошла с ума – у нее сегодня был припадок буйного помешательства. Да еще этот телефон с пяти вечера не работает! Я не хочу нести ответственность.
Н а ч а л ь н и к п о е з д а (разводит руками и что-то невнятно бормочет, потом говорит). Эт-т-то т-т-т-т-а-а-а-йна!!! Какое чудо, что я уцелел! У меня каша вместо мозга, в голове дыра. Того и гляди, все из нее вывалится.
Откапывают Юлию, та с криком выбегает на авансцену.
Ю л и я (безумно). Ничегошеньки прекрасного в этой жизни просто быть не может! Все – сплошное свинство! Все, в чем была красота, раз и навсегда кончилось! Довольно! Убейте меня! Я ничего не хочу – ни видеть, ни знать! Уже не знаю, даже действительно ли я – это я. Не знаю, что будет через минуту. Бессмысленные слова заливают оголенный мозг, все чужое, мерзкое, все уже не то, а что-то совсем другое. Мне страшно! Я не знаю, живы эти люди на самом деле или нет. (Указывает на присутствующих.) Вязкая, безликая, черная бездна разверзлась предо мной! (Садится на кучу обломков.)
П у т е в о й о б х о д ч и к. Тронулась на почве нервного шока. Плетет невесть что, совсем как моя благоверная.
Из-под обломков откапывают Т р е ф а л ь д и, трупы т р о и х Н е г о д я е в и 2 – г о Ж а н д а р м а.
1 – й ж а н д а р м. Так-так – трое негодяев и мой коллега превратились просто в кучу фарша. (Указывает на Трефальди.) Вот главный виновник. Хватайте его!
Т р е ф а л ь д и. Ты что, любезный, не видишь: у меня и так все кишки навыпуск... Я же вот-вот концы отдам. Регулятор вонзился в брюхо самое меньшее сантиметров на тридцать.
Извлекают Т р а в а й я к а и М и н н у, целых и невредимых.
А кроме того, у меня нервный шок от удара лопатой, который мне нанесла эта дама. (Указывает на Минну).
М и н н а. Итак, мы целы и невредимы. Иди сюда, Войташек, и забудь о той, что довела тебя до этого кошмара. Со мной ты совершенно успокоишься.
Т р а в а й я к. Разумеется – но ответственность? У нас же есть свидетели. Все пошло наперекосяк. Право, после всего этого хочется только одного – покоя.
М и н н а. Ерунда. Побудешь полгодика в психбольнице, отдохнешь. Потом я тебя освобожу. Мой дядя – прокурор апелляционного суда. Ты должен жить и быть свободным. Ты в моем вкусе. Другого такого мне не найти, хоть я и графская дочь. (Жандарму.) Господина кочегара я забираю под свою ответственность.
Жандарм берет под козырек.
Т р а в а й я к. Раз так, ничего не поделаешь. До свиданья, шеф. Увы, для меня все начинается сначала. Спасибо Юлии с ее магнетизмом за все поразительные вещи, что мы пережили. Теперь уж с меня на всю жизнь хватит истеричек! (Выходит с Минной налево.)
Д м и д р ы г е р (выбираясь из-под обломков). Капустинские расшиблись в лепешку, нашинкованы, как капуста. Я весь забрызган потрохами мадемуазель Миры. У меня такое чувство, будто все это мне приснилось.
Входит Я н и н а Г у г о н ь. Волосы растрепаны, вся в белом, украшена цветами, словно Офелия. Спокойно наблюдает за происходящим.
Н а ч а л ь н и к п о е з д а. Пойдемте-ка пропустим по кружечке пива, господин путевой обходчик Гугонь. Пока все выяснится, откупорим новую бочку! Остальным займется спасательный поезд. Только бы это не стало началом эпидемии среди машинистов всего мира!
Я н и н а Г у г о н ь (подойдя к Юлии, обнимает ее). Я тоже знаю всё, как и она. Только мы – я и она – знаем все, остальные – болваны. Я всегда этого ждала. Ждала всякий раз, когда мимо проносился поезд. Вы не знаете, что за мука – ждать и смотреть на поезда, которые пролетают мимо, мчатся куда-то и везут, везут людей, столько людей. И вот результат – я ждала не напрасно. Сегодня в пять я перерезала телефонный провод. Дух сказал мне ночью: так надо. У него была темная бородка и блестящие глаза. С ним-то я и изменила мужу во сне. Ха-ха-ха!!!
П у т е в о й о б х о д ч и к. Янина, успокойся и возвращайся домой. Слушать стыдно, что ты болтаешь!
Т р е ф а л ь д и (приподнявшись). Янина! Почему я не знал тебя прежде? Вне всякого сомнения, я бы тебя соблазнил!
Я н и н а. Это он! Он снился мне сегодня ночью!
Падает наземь с диким воплем. Юлия целует ее. Слева вбегают доктор М а р ц е л и й В а с ь н и ц к и й и д в о е Ж а н д а р м о в.
Д о к т о р В а с ь н и ц к и й (указывая на Трефальди). Прежде всего спасать вон того! Это величайший преступник на свете, знаменитый герцог Трефальди, король убийц. По крайней мере, хоть он один должен жить, чтоб понести примерное наказание за свои злодейства. (На коленях возле Трефальди.) Полиция получила телеграмму. Мы прибыли на дрезине из Дамбелл-Джанкшн. Там его как раз должны были арестовать. Публика ни о чем не подозревала. (Осматривает Трефальди.) Черт возьми. Ничего не поделаешь! Кишки наружу!
Т р е ф а л ь д и. Поздно, доктор. Даже ради удовольствия судей я уже не мог бы отсрочить час смерти. Предчувствие у меня было, но клянусь: я ни о чем не знал. Умираю без сожаления, так что можете радоваться. До встречи.
Умирает. Все обнажают головы.
П у т е в о й о б х о д ч и к. Господин доктор, оставьте вы убийц и займитесь-ка лучше женщинами! (Указывает на свою жену и на Юлию.) Обе совсем спятили!
Д о к т о р В а с ь н и ц к и й. Сейчас, сейчас, любезный. Прежде всего правосудие, потом раненые, а уж психические подождут – все равно мы им ничем не поможем.
Занавес
Конец эпилога и всей пьесы
1923
ЯНУЛЬКА, ДОЧЬ ФИЗДЕЙКО
Трагедия в четырёх действиях
Посвящается жене́
