Текст книги "Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы"

Автор книги: Станислав Виткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Ф и з д е й к о. Волшебный фонарь! И без этого не обошлось. Решительно, я впадаю в детство. И боюсь, боюсь, хоть и знаю, что где-то тут спрятан проектор. (Встает с коленей.) Но я тоже наконец должен поужинать. Идемте, господа.

М а г и с т р. Я останусь тут, вместе с Янулькой, чтоб впрыснуть ей в психический скелет отраву страшных тайн. Известной доли зла, обычного подлого зла, не избежать даже при нашем размахе.

Идет налево – к Янульке и Уродам. За ним Дер Ципфель. Физдейко тяжкой поступью направляется к двери. Следом Герцог и Герцогиня де ля Трефуй, Ф. Плазевиц и Глиссандер. Лампа гаснет.

Ф и з д е й к о (на ходу). Короткое замыкание. Еще и это! О, как же мне сегодня будет страшно при свечах!

Выходят. Дер Ципфель стоит на фоне горящей печи, которая чуть притухает.

М а г и с т р (громовым голосом). А теперь – долой противоестественные тайны! Янулька, в моих психофизических когтях ты станешь медиумом глубочайшей жажды конденсированного самопереживания. Нет, я просто лопну от блаженства! Ты сама этого не выдержишь: в тебя ворвется психический ток, мощный, как стадо слонов.

Я н у л ь к а. Да-да, я только принесу еды своим уродам.

Выбегает.

М а г и с т р (подняв забрало, бросается на колени перед кроватью, на которой распростерт труп Эльзы; плаксиво). Зачем тут этот труп? Я простой, добрый человек! Чего вы все от меня хотите? Разве это я убил ее? Мне ничего не надо! Только бы немного, хоть немножечко отдохнуть!

Истерически рыдает. Птичий клекот Уродов. Дер Ципфель делает жест рукой сверху вниз.

Занавес

Конец первого действия

Действие второе

Начинается мрачный осенний вечер. Чаща девственного елового леса. Сквозь темную зелень кое-где проглядывает покрасневшая рябина. Громадные деревья. Чудовищные мхи и грибы: белые, желтые, красные. Слева, вблизи рампы, параллельно ей стоит фантастический шалаш. Широкая дверь открыта. Внутри горит огонь. Время от времени сквозь крышу валит дым. В дверях на высоком пороге сидит Распорядитель сеансов, Д е р  Ц и п ф е л ь. Справа на срубленном стволе сидит  Ф и з д е й к о, одетый Лесным Старцем. Белая, с бледной прозеленью, одежда. Подле него  Я н у л ь к а, одетая Лесной Феей, перебирает в решете чернику. Справа два  У р о д а  на своих подставках[70]70
  Подставки можно сделать кринолиновые – чтоб обручи давали актерам возможность вставать и садиться (Прим. авт.)


[Закрыть].

Ф и з д е й к о. Стало быть, на время мне удалось отсрочить катастрофу. Трудно впавшему в детство – скажу откровенно – почти выжившему из ума старцу перейти вдруг такие границы, разглядеть такие перспективы.

Я н у л ь к а. А я думаю, они сами запланировали наше бегство накануне коронации – как один из пунктов программы. Это предположение Дер Ципфеля.

Ф и з д е й к о. Не знаю. У меня в голове помутилось. Я не пью уже неделю. Хочу только покоя. А у меня предчувствие, что кто-то нас тут сегодня навестит: человек или целая банда, зверь какой или дух – все едино – но кто-то придет, и от этого зависит все дальнейшее.

Д е р  Ц и п ф е л ь. К дьяволу, старина князь, всю эту сознательную композицию жизни! Не так ли? Лучше жить себе да поживать в маленьком заброшенном домишке.

Ф и з д е й к о. О да! Странно то, что самые дикие истории приключаются с теми, кто больше всего жаждет покоя. И все-таки, все-таки меня постоянно гнетет предчувствие, что кое-что мне еще придется сделать. А может, это только кажется – так, по привычке.

Я н у л ь к а. Знаешь, папа, в тот памятный вечер я застала Магистра плачущим как дитя у смертного одра моей матери. Потом он был ко всему безразличен кроме некоторых моих эротических пропозиций, которыми я опутала его вполне умышленно и хладнокровно. Я все из него вытащила. Он говорил так странно, что мне чудилось, будто я лечу в какую-то маленькую бездонную дырку и смотрю самому Небытию в глаза, лишенные выражения.

У р о д  I. У него бывают минуты страшной сентиментальности, как, впрочем, у всякого настоящего духовного силача и комедианта. Но это отнюдь не так называемые реальные чувства.

У р о д  I I. Янулька, ты должна ему помогать в такие минуты, а не быть чужой и далекой. Холодно люби в нем искру бессознательного: она заводит мотор этого мозга – одержимого самим собою; ведь это чудовище поистине сверхчеловечески проницательно в том, что касается мировой истории.

Я н у л ь к а (печально). Может, я больше его никогда не увижу? Этого я бы тебе не простила, папуля. Единственный странствующий рыцарь на всем мировом горизонте!

У р о д  I. Ты увидишь его, увидишь наверняка – но только в вогнутом зеркале собственной пустоты, это будет проекция в мнимых координатах Дер Ципфеля – точнее, сама мнимая система отсчета.

Ф и з д е й к о. Хоть тут нас не мучайте. Тайна нашего бегства в эту сторожку для меня – форменное проклятье, она меня истерзала до тошноты. Сегодня я, как никогда, хотел бы уверовать в исторический материализм, да не могу – и все тут.

У р о д  I. Вспомни последнюю корону мира, последнюю замкнутую культуру, последнюю мысль на перевале, с которого человечество – ох, прошу прощенья: все равно что – скатится под свою же телегу, ползущую на тормозах с неизмеримой горы небытия.

У р о д  I I. Вспомни – ради воплощения всех эротических мифов в душе твоей бедной Янульки. Вы уникальны, как и он – Магистр. Через Дер Ципфеля он вас найдет и на дне смерти.

Ф и з д е й к о. Сил нету даже на самоубийство. Я изнемог от самого себя так, что впору сдохнуть. И несмотря ни на что чувствую себя юношей, даже способным влюбиться.

Далекий звук рога.

У р о д  I. Это он. Он добрался до нас.

Д е р  Ц и п ф е л ь (вставая). Наконец-то сеанс начнется. Запомните хорошенько: все вы – духи.

Звук рога уже гораздо ближе.

Ф и з д е й к о. Значит, и этого не миновать! Это я-то, который всю жизнь гнушался спиритизмом, я, который, не веря в духов, создал самую идиотскую на свете биологическую теорию астральных тел, – я должен быть духом на сеансе! (Закрывает лицо руками.) Какое унижение!

Я н у л ь к а. Только теперь мы поймем, кто мы на самом деле. Я плохо знаю жизнь, но думаю, можно прожить ее всю, совершенно себя не зная. Разве что выплывет какой-нибудь разоблачающий факт. Если он отыщет нас даже здесь, участь наша ясна. Мы скатимся на дно – как камень, пущенный с горы, скатывается в долину.

Звуки рога за деревьями справа, треск ломаемых веток. Влетает  М а г и с т р, одетый охотником. На плечи его накинут белый плащ, как в I действии. За ним в охотничьих костюмах: ф.  П л а з е в и ц, Г е р ц о г  и  Г е р ц о г и н я  д е  л я  Т р е ф у й  и  Г л и с с а н д е р – далее двенадцать  Б о я р  в тулупах. Все проскакивают налево, никого не видя, и сбиваются в кучу возле двери шалаша.

М а г и с т р (Дер Ципфелю). Готово что ли, распорядитель?

Д е р  Ц и п ф е л ь. Так точно, господин граф. Все как один мертвы. Можем немедленно начинать сеанс.

Вновь прибывшие влезают в шалаш и рассаживаются вокруг огня. Магистр en face в глубине, освещен жаром снизу. Дер Ципфель, стоя к двери внутри, выглядывает и вызывает духов.

Д е р  Ц и п ф е л ь (торжественно). Дух князя Физдейко, явись!

Физдейко встает, как автомат, и шагом загипнотизированного подходит у двери шалаша. Его силуэт темнеет на фоне кроваво полыхающего огня.

Ф и з д е й к о. Я здесь. Это предел унижения. Не поручусь, что я не притворяюсь духом на сеансе. Но то, что должен сказать, я скажу. Меня гнетет убийственная неудовлетворенность собой. Впервые мне хочется быть всем: объять вселенную, обрести абсолютное знание в полноте одиночества. Проклятье пожранных культур душит меня, как упырь. А еще я хочу стать художником всех искусств, хочу сам создать всё, что было и может быть создано в этих искусствах за целую вечность. Я хочу одновременно быть нищим и тем, кто от избытка богатства швыряет ему жалкий золотой. Хочу жить собственными потрохами и сожрать самого себя до последней косточки, а потом вспыхнуть духом всех солнц и туманностей бесконечного аморфного пространства.

М а г и с т р. Через высшее усложнение к почти животной простоте и силе – вот наш принцип. Ты будешь удовлетворен, дух Евгения Физдейко.

Птичий смех Уродов. Физдейко исчезает, т. е. проваливается в люк у двери шалаша.

Д е р  Ц и п ф е л ь. Теперь Янулька. Живее. Флюид истощается.

Янулька, как автомат, становится на место отца, бросив по пути решето.

М а г и с т р. Чего ты хочешь, единственная моя, возлюбленная Янулька?

Я н у л ь к а. Я достойное продолжение своего папаши в женском обличье. Хочу быть святой, неприкосновенной ни для кого, даже для самой себя, и в то же время желаю, чтоб меня растерзали в миллионах объятий незнакомые мерзкие мужики, и пусть они режут друг друга за мое тело. Хочу, чтоб меня посадили на кол и хлестали нагайками озверевшие от вожделения человеко-скоты, и жажду, чтоб небесное лобзанье ангела, подобно дивному цветку, упало в глубочайшую, тихую заводь моей девчоночьей души. Хочу владеть всем миром через страшного тирана, который – лишь дуновенье пурпурно лоснящейся черноты моей воплощенной в нем похоти, вздыбленной кровавым мясом мускулов, лопающихся от избытка силы, – тирана, который был бы тенью сокровеннейшей и беспредметной грезы, расплавленной в Небытии – этом смерзшемся в камень вселенском эфире вымершего вовеки Бытия. Довольно, а то я лопну!

Д е р  Ц и п ф е л ь. Изыди! Впору пожалеть, что я не твой любовник.

Янулька исчезает в люке у двери шалаша.

М а г и с т р (встает и приближается к двери). Какими чудовищно привередливыми они стали, превратившись в духов! Сумею ли я дать им то, чего они ищут – я, абсолютный скептик по части насытимости вообще?

Д е р  Ц и п ф е л ь. А вы тоже станьте духом, господин граф. Для этого есть надежный способ.

М а г и с т р (выходя из шалаша). Какой же?

Д е р  Ц и п ф е л ь (следуя за ним). А вот какой. (Стреляет Магистру в грудь из маленького револьвера; Боярам.) Эй, князья, оттащите-ка труп Магистра за шалаш. Он должен трансформироваться в уединении.

Двое Бояр уносят Магистра за шалаш, затем возвращаются.

Ф.  П л а з е в и ц. Знаете, однако интуиция – чудесная штука: что бы ни взбрело в башку – немедленно исполнить. Против интуиции есть только одно средство – полиция! К счастью, в нашем государстве она еще недостаточно организованна. Конечно, если говорить о жизни, а не о философии. В философии роль полиции выполняет эта проклятая система непротиворечивой формальной логики. (Вонзая короткий охотничий нож Дер Ципфелю в грудь.) Вот тебе за все твое вранье, старый фокусник! Теперь уж я раз навсегда освобожу твоих мнимых духов от влияния этих псевдо-флюидов. Скажи еще спасибо, что перед смертью я не пустил на тебя депрессивные газы, мною открытые и мною же промышленно производимые. (Только теперь Дер Ципфель без единого стона падает и тут же пропадает в люке перед шалашом.) А это еще что? Как в воду канул! (Тем временем из-за шалаша выходит  М а г и с т р, а справа, из-за деревьев – Ф и з д е й к о, опираясь на  Я н у л ь к у.) Ну да ладно. Хорошо, хоть эти живы-здоровы.

Обтирает нож и прячет в ножны.

М а г и с т р (Физдейко и Янульке). Эй вы там, послушайте – почему вы от меня дали дёру?

Ф и з д е й к о. Ты уж прости, Готфрид! Не знаю – может быть, то, что ты предлагаешь, свыше наших – моих и Янульки – сил. Еще есть время отказаться.

Из шалаша выходят Герцог и Герцогиня  д е  л я  Т р е ф у й  и  Г л и с с а н д е р, за ними – двенадцать  Б о я р.

М а г и с т р. Постыдись, Евгений, неужто отступать после того, как мы заварили такую кашу? Мосты сожжены, для нас нет места в этом мире, разве что в этой твоей оскотеневшей Литве. Мы окружены кольцом социалистических республик и неизбежно погибнем, если не создадим что-нибудь диаметрально противоположное. Обыдление там еще не зашло так далеко, как у нас. Там массы еще верят в будущее. А здесь – у нас на глазах – начинается отлив истории. Я даже перестал признавать неотвратимость обобществления, а ты хочешь сбежать? Но куда? Кстати, у меня есть в резерве семиты. С нами ничего не случится.

Ф и з д е й к о. Не верю я даже в твое могущество. Это страшно. Мне не хватает какой-то малости – буквально атома веры.

Я н у л ь к а (указывая на Магистра). Ему тоже кой-чего не хватает. У трупа мамочки он плакал, как дитя. Мне говорили уроды.

М а г и с т р. Скажу вам правду: я обычный, в меру добрый человечек. Да и вы – точно такие же. В нас нет ничего из того, о чем мы твердим. А где-то на свете живет моя мать, которую я люблю и которая страдает, считая, что я хуже, чем есть. У меня есть сестрички, такие же, как она (указывает на Янульку), — и больше мне ничего для счастья не нужно. Я даже не соблазнитель. Я просто – великое ничто: люблю сажать цветочки, иногда прочесть романчик, навестить знакомых, сыграть в теннис или в шахматы...

Ф и з д е й к о. Побойся Бога, Готфрид, ведь и я – точно такой же! Всё, что мы делаем, – чистая бутафория на фоне нашего собственного ничтожества.

М а г и с т р. Ну нет – моя идея деформации жизни опрокидывает все прежние ценности и их критерии. Всё – лишь надстройка. Устрашающий остов моего корабля бороздит небытие. Ты не найдешь на нем ни мяса, ни кишок. Из твердого материала возвел я основу – она висит в нескольких дюймах над моей головой. Я там живу. Искусственная психика. Нас давно уже нет – много веков. Но мы не какие-нибудь бездушные куклы, выряженные в лохмотья. Просто в тебе это надо еще развить. А почву нам даст одичавшее от социализма человечество... Тьфу ты пропасть, опять это мерзкое слово.

Ф и з д е й к о. Боже, но из чего я сделаю новую, искусственную душу?!?

М а г и с т р. Да уж исхитрись! Думал я вас обмануть, но вижу – так дело не пойдет. Я научу вас настоящей технике мнимой жизни. Послушай меня: испей свое ничтожество до дна, убедись, что ты последний идиот, болван и недоумок, что нет в тебе ни капли чести, веры и таланта, что ты ничтожнейший из паразитов, что ты альфонс, шпионящий за собственной душой, – и сотвори из этого единственную в своем роде стальную балку, и водрузи ее над этим прахом, и знай – заклинаю тебя, не верь, а  з н а й: она удержится, как планета в бездне вселенной. Создай в идеальной пустоте зародыш поля тяготения, и, расширяясь, оно удержит без подпорок гигантское здание твоего нового «я».

Ф и з д е й к о. Допустим, допустим – но первый шаг...

Ф.  П л а з е в и ц. Ты должен всё понять интуитивно, Генек. Логике это неподвластно. Я сделал это уже давно, тоже интуитивно, подсознательно – тогда-то я и основал фабрику депрессивных газов. Но тебя мне как-то никогда не удавалось вдохновить.

М а г и с т р. Это немного другое. А то же, что я, сделали: Йоэль Кранц и де ля Трефуй, но с моей помощью. Ведь результат зависит и от данных. У тебя феноменальные способности, Евгений, но дурное воспитание помешало тебе их развить. Ну же, дорогой мой, сдвинься ты наконец с места.

Ф и з д е й к о. Ладно – попробую. Только знаешь, что меня удручает? Все эти пустяки: промышленность, торговля, финансы и так далее, и так далее... Эта жуткая скука реальной жизни на вершинах власти, эти бесконечные бумаги, которые приходится подписывать...

М а г и с т р. На то есть Кранц и Плазевиц. Мы и пальцем не пошевелим. Давай, старик, последний шанс уходит. Поторопись.

Ф и з д е й к о. Брррр... как я боюсь! Чувствую себя, как девственница, которую насилует батальон разъяренных солдат, как карапузик, которому поставили конский клистир. Еще один вопрос: почему именно я?..

М а г и с т р. Да потому, что у тебя такая дочка, и потому, что ты до некоторой степени принц крови, и что у вас впервые началось постсоциалистическое узверовление масс. Остальное – чистая случайность. В известных пределах, вне физического детерминизма, нет абсолютной необходимости в том, чтоб все было именно так, а не как-то иначе. Тут ведь окончательное, психологическое решение проблем Корбовы, Вахазара и короля Гиркании. Ошибки их состояли в том, что Корбова погряз в компромиссах, у Гиркана не было преемников, а добряк Дюбал хотел быть абсолютным одиночкой. Но без взаимной откровенности, без полной искренности между психическими титанами, абсолютно равными друг другу – не может быть и речи о подлинной деформации жизни. Это не требует пояснений: всем известны неудачные попытки преодолеть глобальные проблемы человечества – ах, неужели нельзя наконец обойтись без этого проклятого слова?

Ф и з д е й к о (в отчаянии). Не могу. Ничего не могу из себя выжать. Старческий маразм. Ну почему именно я?

М а г и с т р (яростно). Потому что ты уникален, как и твоя загваздранка Янулька. Где я найду медиумов лучше, чем вы? На Тробриандских островах? На Новой Гвинее? А, черт возьми, мне уже невтерпеж. Это вечное одиночество в адском здании искусственного «я», где я всеми покинут, словно Карл V, словно марон на необитаемом острове. Мне нужны равные мне люди, равная мне женщина. У меня уже язык отсох от болтовни! Будешь ты делать, что я говорю, или не будешь? (Боярам.) Эй там, зажечь факелы! Пусть смотрят все!

Ф и з д е й к о (пыжась и надуваясь). Я не могу! Не могу заложить этот краеугольный камень. Мне пусто и тошно. Знаю – я ничто. Ох! Лопну я от всего этого. Сжальтесь!

В руках Бояр зажигаются факелы.

Я н у л ь к а. Папуля, папуля! Еще немножечко! Еще хоть самую малость!

Д е  л я  Т р е ф у й. Еще, еще! Все мы через это прошли, только не так осознанно. Ну да ведь мы в иерархии сущностей – духи рангом пониже.

Г е р ц о г и н я. Только теперь видна техника будущих трансформаций. Это чудесно! Магистр бросил на стол последнюю карту. Неимоверная мощь. Искренность величайшего из искусственных людей! И нам дано было это увидеть!

Физдейко, согнувшись в три погибели, резко сжимает пузырь, спрятанный на животе, под одеждой Лесного Старца. Глухой хлопок.

Ф и з д е й к о. Кризис миновал!

Падает.

М а г и с т р. Взорвался как бомба! Вот вам доказательство: такое возможно. Это и есть искусственная сила духа. Физически он здоров, как жеребец. Лопнет этак еще раз пятьдесят, но зато сотворит самого себя – в иной психической геометрии. (Физдейко.) Теперь уж ты не удерешь? А? Ты ощутил, какое дикое наслаждение – создать себя из ничего?

Ф и з д е й к о (устало выкрякивает «да», как утка). Да, да, да. Да, да, да. Но я очень слаб. Только теперь я понял, сколь бесценно твое общество, Готфрид. Теперь я вижу: мы должны держаться вместе. Преодоление нигилизма в жизни! Превосходная штука!

Падает в обморок.

М а г и с т р. Ну что ж, Янулька? Разве все это – не великолепное доказательство того, что в человеке – ах, что за гадость! – в Единичной Сущности – есть потаенные глубины? Адова работенка: будучи уже полным нулем – выжать из себя новое существо. Знаю, знаю, что ты скажешь: оно деформированное. А картины кубистов? А музыка Шёнберга – разве не карикатура на чувства? Но нам важны не чувства – а новые формы в жизни, раз уж искусство кончилось. Моя теория – то же, что теория Аррениуса в космогонии: преодоление энтропии. Варварство – ту почву, на которой мы растем, – создает социализм, а уж на этом фоне вздымаются железобетонные призраки, искусственные конструкции наших новых «я».

Я н у л ь к а (в тоске). Значит, ты никогда меня не полюбишь, Готфрид?

М а г и с т р. Этой же ночью ты можешь стать моей любовницей, но мы никогда не полюбим друг друга. Чувства – лишь повод для Чистой Формы в жизни.

Я н у л ь к а (весело). Ах, если ты на это смотришь так, то всё в порядке. Я боялась лишь одного – аскетизма. Ведь у меня есть и тело, Готфрид, причем очень красивое тело.

Трется об него.

М а г и с т р. Только не сейчас. Всему свое время.

Свистит в свистульку, либо свищет в свисталку. Доносится шум мотора, в лесу падает что-то тяжелое.

Я н у л ь к а (в восторге). Я чувствую, как новое небытие окончательно утоляет все мои вожделения. Когда-то, давным-давно, а может, во сне, я мечтала иметь всё. А это возможно только при искусственной психике. Готфрид, ты подарил мне весь мир в одной сверхплотной пилюле, и я насыщаюсь, насыщаюсь, я переполнена всем на свете.

М а г и с т р. Я рад, что наконец тебя убедил.

Обнимает ее и целует в голову.

Я н у л ь к а. Слушай, но ведь в этом втором «я» мы можем пережить новые – небывалые – чувства, амальгаму величайших противоречий.

М а г и с т р. Только ради формы, только ради формы, дитя мое. Герцогиня де ля Трефуй была моей любовницей. Она тебе укажет надлежащий путь. Я верю: когда-нибудь и ты подаришь мне такие минуты, что я буду поистине поражен самим собой.

Г е р ц о г и н я. Надеюсь, ты будешь понятливой ученицей, Янулька.

Подходит и обнимает ее.

Г л и с с а н д е р. А я создам нечто еще более поразительное: это будет новое искусство, рожденное противоестественной деформацией личности. Чистая Форма второй степени или нечто вроде того.

М а г и с т р. Мечты импродуктива! Но и такие нам потребуются, чтоб заткнуть кой-какие дыры...

Входит  Й о э л ь  К р а н ц  с  Р е д е р х а г а з о м  и  Х а б е р б о а з о м.

Йоэль, начиная с завтрашнего дня ты вместе с господином фон Плазевицем займешься организацией нашей торговли, промышленности и прочих невыносимо скучных вещей.

Й о э л ь. Так точно, Магистр: просвещение, правосудие, тюрьмы, сумасшедшие дома и новая религия для одичавших масс. Начнем все с самого что ни на есть начала. Господа, всех приглашаю в мой аэроплан. Что делать – все мы дети цивилизации.

Из-за шалаша показывается Распорядитель сеансов: Д е р  Ц и п ф е л ь.

Д е р  Ц и п ф е л ь (кричит зычным голосом). Сеанс окончен!!!

Физдейко вскакивает на ноги. Уроды поскрипывают.

Ф.  П л а з е в и ц. А теперь – на коронацию Физдейко! Сейчас увидим, что это за новая действительность – номер пять, по терминологии Леона Хвистека.

Факельное шествие движется вправо.

У р о д ы. Про нас не забудьте!

Занавес

 

Конец второго действия