Текст книги "Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы"

Автор книги: Станислав Виткевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Ю л и й  I I. Ты абсолютно прав, сын мой: с хамьем надо разговаривать по-хамски.

Б е з д е к а. Да и по существу затронутых вопросов я тоже не во всем с тобой согласен.

Э л л а. Ах, Павел, значит, еще не все потеряно!

Г и р к а н  I V (пробуждаясь от задумчивости). Да – я хам, однако – единственный в своем роде. Советую прислушаться ко мне. В последний раз я говорю с вами как равный с равными. Павел – решайся. Александр Македонский тоже был хамом. А впрочем, среди нас есть еще один властитель. В любом учебнике истории вы найдете рассказ о господине Делла Ровере и его темных делишках.

Ю л и й  I I (вскакивая). Молчать! Молчать!

Б е з д е к а (тихо, Гиркану). Оставь ты его наконец в покое. (Громко.) Даже королю Гиркании я не позволю оскорблять в моем доме святого отца.

Ю л и й  I I. Спасибо тебе, сын мой. (Садясь.) Прагматист на троне! Нет – это просто неслыханно. Это просто смешно. Ха-ха ха!

Г и р к а н  I V. Ну, Павел, говори. Возможно, твои обвинения будут более основательны. Поверь, твое счастье – всё, чего я хочу. Если ты не поедешь со мной в Гирканию скорым поездом сегодня в одиннадцать, ты пропал. Я сюда больше не вернусь. С дипломатией покончено, начинаю серию войн. Чтобы разворошить и поджечь вес эти муравейники и кретинейники. Отличное занятие.

Б е з д е к а. Одной перемены во мне ты уже добился. А именно – все проблемки, которые только что так меня занимали, вдруг перестали для меня существовать.

Э л л а (сидит в кресле слева; внезапно пробуждаясь от оцепенения). И проблема любви тоже?

Б е з д е к а. Подожди, Элла. Я сейчас в другом измерении. (Гиркану.) Но должен тебе признаться, что не вижу величия и на твоей стороне.

Г и р к а н  I V. Как это?

Б е з д е к а. Его святейшество употребил одно словечко, которое я никак не могу забыть, – ты не обидишься, Гиркан?

Г и р к а н  I V. На тебя – никогда. Говори. Какое словечко?

Б е з д е к а. Бандит. Ты по существу мелкий Raubritter[50]50
  рыцарь-грабитель (нем.)


[Закрыть], а не настоящий властелин. Ты велик только на фоне неслыханно низкого уровня культуры в твоей стране. Сверхчеловек в духе Ницше сегодня может быть лишь мелким негодяем. Остальной процент властелинов старого типа в наше время можно найти только среди артистов. Выращивание сверхлюдей – самый большой блеф из всех, какие мне известны.

Г и р к а н  I V. Ты рассуждаешь как кретин, ничего ты не понял в моей концепции гирканических стремлений. А в жизни ты абсолютист – это факт. Для тебя нет места ни в тебе самом, ни в так называемом обществе. Ты законченный образец moral insanity[51]51
  безнравственности (англ.)


[Закрыть], и сил в тебе хватило бы на четверых нормальных людей, по меркам нынешнего времени.

Б е з д е к а. Да, это точно. Потому я и решил немедленно кончить жизнь самоубийством.

Э л л а (вставая). Павел, что с тобой? Или мне все это снится?

С т а т у я. Он верно говорит. Я никогда ему не смела этого сказать, но это единственное, хотя и самое банальное решение.

Г и р к а н  I V. Молчать, бабы! Одна другой хуже. (Бездеке.) Дурень, неужели я приехал из своей Гиркании, чтобы смотреть как погибает мой единственный друг? У меня уже есть двое крепких ребят. И непременно нужен третий. Только ты мог бы им стать.

Б е з д е к а. Но что такое обыкновенный, будничный день в этой твоей Гиркании? Чем вы там, собственно говоря, занимаетесь?

Г и р к а н  I V. Властью – с утра до вечера мы упиваемся властью во всех ее проявлениях. А потом пируем с убийственной роскошью, беседуя обо всем и взирая на все с недосягаемых высот своего всевластия.

Б е з д е к а. Всевластие над скопищем идиотов, не способных объединиться. Обычная военная диктатура. При благоприятных условиях этого может добиться и самая радикальная социал-демократия.

Г и р к а н  I V. А чем было прежнее человечество, если не скопищем тварей, аморфной, неорганизованной массой? Псевдотитанам, выросшим на почве социализма, приходится лгать, чтобы удержаться у власти. А нам нет. Наша жизнь – истинна.

Б е з д е к а. Так это проблема Истины. А что, Истина тоже – интегральная часть гирканического мировоззрения?

Г и р к а н  I V. Конечно. Но если все человечество наденет маску, проблема Истины исчезает сама собой. Я и двое моих друзей; принц де Плиньяк и Рупрехт фон Блазен, – как раз и заняты созданием этой маски. Замаскированное общество и мы – единственные, кому известно все.

Б е з д е к а. Выходит, в этом нет ничего от комедии? А знаешь, что меня смутило прежде всего? Твой костюм.

Г и р к а н  I V. Но это же ерунда. Я думал, ты клюнешь на бутафорию, потому так и вырядился. Могу сбросить это тряпье. (Продолжает говорить, раздеваясь. Под мантией оказывается шитое золотом одеяние. Он сбрасывает его и остается в обычном, превосходно скроенном сюртуке. Шлем тоже снимает. Одежду складывает посреди сцены. Меч продолжает держать в руке.) А величие – знаешь, в чем оно? В достижении обособленности. Чтобы создать такой остров потерявших человеческий облик, звероподобных духов посреди моря всё затопившей организации, надо побольше силенок, чем было у господина Делла Ровере в XVII веке. Не говоря уж о семействе Борджиа – эти были просто шуты.

Т е т р и к о н. Ваше величество, я тоже еду в Гирканию. Уж коли служить – так настоящим господам.

Г и р к а н  I V. Видал? Этот болван оценил меня по достоинству, а ты понять не хочешь.

Б е з д е к а. Подожди; мой даймонион раздвоился. Небывалый случай в истории человечества. Я слышу одновременно два таинственных голоса, они говорят мне о двух параллельных истинах, которые никогда не пересекутся. Их противоречия – бесконечного порядка.

Г и р к а н  I V. У себя при дворе я держу одного философа, некоего Хвистека. На базе концепции «множественности действительностей» он проводит систематизацию и учет всей совокупности Истин. Он тебе разъяснит остальное. Это великий мудрец. Бездека, говорю тебе, едем со мной.

Б е з д е к а. Совесть бывшего художника разрослась во мне до размеров какой-то вселенской опухоли. Новый монстр врастает сам в себя. Чудовища, которых до сих пор мучили в клетках, завоевывают неведомые пространства моего распадающегося мозга.

Э л л а (вставая). Да он же просто спятил. Ваше величество, требуйте, чего угодно, только не отнимайте его у меня. Благодаря своему безумию он в моем обществе создаст великие творения.

Б е з д е к а. Ошибаешься, детка. Мой разум ясен как никогда. Свое безумие я познал давно – оно мне было гораздо менее интересно, чем эта холодная трезвость.

Элла бессильно садится.

С т а т у я. Это правда. Однажды в моем присутствии он преодолел приступ безумия. Разумеется, безумие было метафизическое. Однако и моя жизнь тоже висела на волоске. Это психический атлет, а иногда и физический.

Г и р к а н  I V. Алиса, поверь, ты была для него только чем-то вроде уксуса, в котором он был законсервирован до моего приезда. За это я тебе признателен. Можешь ехать со мной в Гирканию.

С т а т у я (сходя с постамента). Хорошо – можешь сделать из меня жрицу любого культа. Я готова на все.

Ю л и й  I I. Значит, и ты стала прагматистской, дочь моя. Этого я не ожидал.

С т а т у я. А разве ты сам, святой отец, не прагматик в глубине души?

Ю л и й  I I (вставая). Может быть, может быть. Кому дано это знать? Мое мировоззрение подвержено постоянным колебаниям.

Г и р к а н  I V. Если ты призна́ешь мою концепцию, я даже могу допустить, чтобы искусство в моем государстве окончательно не угасло. Тебя, святой отец, я назначу меценатом издыхающего искусства, при условии, что ты не будешь вводить в искушение Павла Бездеку. Он может быть абсолютистом только в жизни.

Ю л и й  I I. Ладно, ладно. Не буду. Как бы там ни было, открывается новая перспектива. Между нами говоря, вы себе и представить не можете, как безумно, безнадежно я скучаю в Небе. С сегодняшнею дня продлеваю себе отпуск как минимум лет на триста.

Гиркан шепчется с Бездекой.

С т а т у я. Юлий Делла Ровере, можешь на меня рассчитывать: я скрашу тебе лет двадцать из этих трехсот своей диалектикой. Вечером, после дня тяжких трудов, ты оправдаешь их передо мной в подлинно существенном разговоре – разговоре с женщиной мудрой и в меру коварной.

Ю л и й  I I. Благодарю тебя, дочь моя. Я еду в Гирканию.

Э л л а (вставая). Больше я так не могу! Все ваши разговоры – какой-то отвратительный кошмар. Я вовсе не добра и не возвышенна, но чувствую себя так, словно угорела в чаду какого-то мерзкого отравляющего газа. А кроме того все это скучно. Вы надрываете мне сердце какой-то дурацкой игрой. Я тоже хочу в Гирканию. Если Павел почувствует себя несчастным, он по крайней мере найдет меня, и я его спасу. Сир, ваше королевское величество возьмет меня с собой?

Г и р к а н  I V. Об этом не может быть и речи. Павел должен забыть о прежней жизни. Вы его тут же склоните к художественному оправданию упадка или черт-те чему еще. Все творческие порывы должны быть подавлены в зародыше.

Э л л а. И чем же это кончится в конце концов? Что потом? Что?

Г и р к а н  I V. Потом, как водится, придет смерть, но вместе с ощущением, что жизнь прожита на вершинах, а не в отвратительном социальном болотце, где искусством заменяют морфий.

Б е з д е к а. Значит, ты противник наркотиков. А я без них не обойдусь.

Г и р к а н  I V. Алкалоиды я еще признаю, но вот психические наркотики безусловно презираю. Творить ты не будешь, в остальном можешь делать все, что угодно.

Элла подходит к Павлу и шепчется с ним.

Ю л и й  I I. Твоя Гиркания, сир, производит впечатление какого-то санатория для людей, уставших от общества. По твоим рассказам. По существу же это самый обыкновенный приют для банкротов...

Г и р к а н  I V. Но для абсолютных, для тех, кто, не сумев пройти сквозь стену, оставляет на ней пятно размозженного черепа. В этом мое величие.

Ю л и й  I I. Но в конце концов, сир, ты мог бы стать и карманным вором, кем-нибудь вроде князя Манолеску.

Г и р к а н  I V. Мог бы, однако не стал. Я король последнего настоящего королевства на земле. Величие – только в том, что сбывается. Если бы мне не повезло, я с самого начала был бы смешон, и только.

Ю л и й  I I. Ты еще можешь пасть. И что тогда?

Г и р к а н  I V. Это будет падение с некоторой высоты. В конце концов еще не было тирана, который бы не пал.

Ю л и й  I I. Именно в этом и состоит ничтожество: в понятии некоторой высоты.

Г и р к а н  I V. Не могу же я пасть в Бесконечность. Даже в мире физики скорость конечна, ограничена скоростью света. Но практически она бесконечна.

Ю л и й  I I (с иронией). Практически! На дне всего этого виден прагматизм. Но все равно. Даже это я пока предпочитаю Небу.

Г и р к а н  I V. Бездека, слышишь? Никто еще не удостаивался лучшего комплимента. Святой отец с нами.

Э л л а (цепляясь за Павла). Ответь мне, по крайней мере перестань колебаться.

Б е з д е к а. Я еду. Неизвестность всегда сто́ит того, чтобы ради нее покинуть нечто предсказуемое. Впрочем, это принцип Нового Искусства, Искусства безобра́зных неожиданностей.

Г и р к а н  I V. Благодарю тебя, но не пытайся сравнивать гирканизм с искусством. Гирканией надо жить.

Б е з д е к а. То же самое говорили о дадаизме дадаисты, пока их всех не перевешали. Нет – довольно. Я твой. Все настолько мерзко, что нет такой глупости, ради которой не стоило бы бросить все, чем мы живем. Пусть я погибну, но не среди этих мелочных дрязг. Я хотел погибнуть где-нибудь на Борнео или Суматре. Однако тайнам постоянства я предпочитаю тайны становления. Еду.

Э л л а. Павел, заклинаю тебя. Я тебе не помешаю. Возьми меня с собой.

Б е з д е к а. Нет, детка. Не надо об этом. Твои духовные уловки мне известны. А как женщина ты для меня не существуешь.

Э л л а. Павел, Павел, как жестоко ты со мной расправляешься! Я умру. Подумай о нашей бедной одинокой квартирке, о моей несчастной маме.

Б е з д е к а. Мне тебя чертовски жаль. В эту минуту я впервые действительно тебя полюбил.

Э л л а. Павел! Стряхни с себя наваждение. Уж если ты не можешь остаться, позволь мне ехать с тобой на муки и смерть!

Г и р к а н  I V (отталкивая ее от Бездеки). А ну, отцепись от него. Каракатица, а не женщина. Слышишь? Последний раз тебе говорю.

Э л л а (рыдая). Тогда убей меня – сама я от него не уйду.

Справа появляются  Д в е  М а т р о н ы  и  Д в о е  П о ж и л ы х  Г о с п о д, одетых элегантно, во все черное.

М а т ь. Элюня, разреши представить тебе двух твоих дядюшек. Они финансируют твой брак с господином Павлом. Господа Ропнер и Штольц – моя дочь – жених моей дочери, знаменитый художник Павел Бездека.

Пожилые Господа здороваются с Эллой.

Б е з д е к а. Во-первых, уже не жених, во-вторых, при знакомстве никогда не называют имени и профессии, тем более что я сменил род занятий. Прошу простить, госпожа Мария, но передо мной открылись новые перспективы. Я буду кем-то вроде министра в Гиркании. Удовлетворение гирканических потребностей. На то, чтоб это объяснить, нужно слишком много времени. Я и сам с трудом понимаю.

М а т ь. Оно и видно. Вы, должно быть, пьяны, господин Павел. Элла, что это значит?

Э л л а. Мама, все пропало. Он не пьян и не сошел с ума. Это самая что ни на есть очевидная, холодная и жестокая правда. Король Гиркании берет его с собой. Он перестал быть художником.

Мать стоит остолбенев.

Г и р к а н  I V. Да, сударыня, и давайте уладим это дело полюбовно. Не выношу громких скандалов на чужой территории. Я выплачу вам любую неустойку.

М а т ь. Речь не о деньгах, а о сердце моей дочери, сударь.

Г и р к а н  I V. Очень вас прошу, не будьте банальны. Кроме того, я никакой не сударь, а король.

М а т ь. Читала я о вашей Гиркании в газетах. О ней пишут театральные критики, потому что ни один порядочный политик даже слышать об этой Гиркании не хочет. Ваша Гиркания – обычный театральный вздор. Банда сумасшедших и пьяниц, растленных дегенератов вздумала строить из себя государственных мужей в старом стиле. Стыдитесь! Гиркания! Просто «bezobrazje» à la manière Russe[52]52
  в русском стиле (фр.)


[Закрыть].

Г и р к а н  I V (бросая меч на кучу одежды). Рехнулась баба. А ну молчать. Бездека согласен, и я не оставлю его на произвол всяких там закоснелых бабонов. Идем, Павел.

Павел медлит в нерешительности.

Э л л а. Мама, я этого не переживу. Я тоже хочу ехать.

М а т ь. Что? И ты против меня? Тебе не стыдно при дядюшках, с которыми ты едва успела познакомиться? Если ты будешь так себя вести, мы не получим ни цента. Опомнись, Элла.

Э л л а (хватаясь за голову). Я не хочу жить! Не могу! Но мне не хватает мужества умереть. (Королю.) Гиркан, коронованный хам, ядовитейшая из культурных бестий, убей меня. Хочу боли и смерти – слишком много я сегодня пережила.

М а т ь. Элла, как ты выражаешься! Кто научил тебя этим ужасным словам?

Э л л а. Сама не знаю. Понимаю, что это позерство – но я так безумно страдаю. (Королю.) Умоляю – убей меня.

Г и р к а н  I V. Ты хочешь? Мне ничего не стоит. В Гиркании все возможно. Жизненный абсолют – понимаете ли вы это, вы, жалкие пожиратели объедков?

Б е з д е к а. Подождите – а вдруг все удастся уладить к общему удовольствию? Терпеть не могу сцен и скандалов. Элла спокойно вернется к матери, а я по крайней мере уеду с чистой совестью.

Э л л а. Нет, нет, нет – хочу умереть.

М а т ь. Ты хочешь отравить последние дни моей старости? А как же наша квартирка, наши чудные вечера втроем, а потом в окружении детей: твоих и господина Павла – моих любимых внучат?

Э л л а. Мама, не мучай меня. Я скорее отравлю тебе жизнь, если останусь с тобой, чем если погибну сейчас от руки короля.

М а т ь (в отчаянии). Не все ли равно, кто тебя убьет? Смерть есть смерть, и старость моя будет окончательно отравлена.

Э л л а. Нет– я должна умереть сейчас. Каждый миг жизни – невыносимая мука.

Г и р к а н  I V. Барышня, вы это серьезно? (×)

Э л л а. Да. Я никогда еще не была так серьезна.

Г и р к а н  I V. Ну хорошо же.

Хватает меч, лежащий на куче королевского платья, и ударяет Эллу по голове. Элла падает без стона.

М а т ь. Ах!!!

Рухнув на тело дочери, остается в этом положении до конца. Гиркан стоит, опираясь на меч. Старцы лихорадочно перешептываются. II Матрона спокойна. (+)

Б е з д е к а. Только теперь я начинаю понимать, что такое гирканизм страстей. В чем состоит жизненный абсолютизм, я уже понял. (Он и Гиркан пожимают друг другу руки.)

Ю л и й  I I. Я совершил немало злодеяний, но это прагматическое преступление растрогало меня до глубины души. Благословляю тебя, несчастная мать, и тебя, дух девочки, чистой и возвышенной сверх всякой реальной меры. (Благословляет левую группу; Гиркану.) Итак, сир, она тоже была жизненной абсолютисткой – ты должен это признать.

Г и р к а н  I V. И меня эта смерть растрогала. Я познал новую красоту. Вот уж не думал, что где-нибудь кроме Гиркании может произойти нечто столь неожиданное.

О д и н  и з  П о ж и л ы х  Г о с п о д (подходя). Ну хорошо, господа, а что теперь? Как это оформить? Мы всё понимаем, точнее – догадываемся. В сущности, банальная история, вот только чем все это оправдать?

Ю л и й  I I. Господа, я человек корректный, но вашего общества больше выносить не в силах. Поймите – я же был папой римским. Живо целуйте туфлю и убирайтесь пока целы. Терпеть не могу убожества мысли под маской фальшивой добродетели.

Пожилые Господа целуют ему туфлю и, теребя шляпы, с вытянутыми лицами выходят направо. В это время продолжается разговор.

Г и р к а н  I V. Павел, а сейчас иди с этим лакеем и собирайся в путь. «Гиркания-экспресс» отправляется через час. Я здесь инкогнито, и специального поезда у меня нет.

Б е з д е к а. Хорошо. Тетрикон, оставь этих дам, и пошли.

Бездека и Тетрикон идут к правой двери. II Матрона приближается к Гиркану. Они останавливаются на пороге.

I I  М а т р о н а. Гиркан, ты не узнаёшь меня? Я твоя мать.

Г и р к а н  I V. Я тебя сразу узнал, мамуля, но ты в моей жизни – единственная постыдная тайна. К своей матери я предпочел бы не применять гирканическое мировоззрение. Моя мать, мать короля – обычная потаскуха! Омерзительно!

Ю л и й  I I. А, так значит, и у тебя, на дне твоего преступно-прагматического сердца, сокрыто нечто святое? Не ожидал.

Г и р к а н  I V. Святой отец, прошу вас, не лезьте не в свое дело. (II Матроне.) Мамуля, советую тебе, иди-ка ты отсюда и больше никогда не попадайся на моем пути. Ты знаешь, что от отца я унаследовал нрав пылкий и крутой.

I I  М а т р о н а. А может, я стала бы жрицей любви в твоем государстве? Когда-то сирийские царевны сознательно отдавали девственность незнакомцам за пару медяков.

Г и р к а н  I V. Это было давно и потому прекрасно. Ты начинала не с этого. Ты была содержанкой наших отупевших аристократов и разжиревших семитских банкиров. Я даже не знаю, чей я сын – я, король. Гнусная история.

I I  М а т р о н а. Какая разница? Тем больше твоя заслуга, что из низов ты вознесся к высотам трона. Шутовского, но все же трона.

Г и р к а н  I V. Однако я предпочел бы лучше знать свою генеалогию, а не теряться в догадках.

I I  М а т р о н а. Ты смешон. Какая разница, ариец ты, семит или монгол. Среди моих любовников был и посланец Небесной Державы принц Ценг. По нынешним временам...

Г и р к а н  I V. Молчать – не доводи меня до бешенства!

Ю л и й  I I. Обыкновенный прагматический снобизм. Значит, даже в Гиркании есть несущественные проблемы. Да – прав был Наполеон: recherche de paternité interdite[53]53
  установление отцовства запрещено (фр.)


[Закрыть].

С т а т у я. Ха-ха-ха! Гиркан и проблемы материнства – это слишком смешно.

Г и р к а н  I V. Я ухожу, потому что не желаю нового скандала. Если бы не мое инкогнито, все кончилось бы иначе. (Направляется к двери и выходит вместе с Бездекой и Тетриконом.)

I I  М а т р о н а (бежит к двери). Гиркан, Гиркан! Сын мой! (Выбегает.)

Ю л и й  I I. Вот так заварушка! Что ты на это скажешь, дочь моя?

С т а т у я. Я так и знала, что без диссонансов не обойдется.

За сценой слышен выстрел и чудовищный рык Гиркана IV.

Ю л и й  I I. Что там еще такое? Какой-нибудь адский сюрприз. Пребывание в Небе сделало мои когда-то стальные нервы слишком чувствительными. Я отвык от выстрелов.

Мать Эллы даже не дрогнула.

С т а т у я. Тише. От Павла всего можно ожидать. Подождем. Момент в самом деле странный. Я чувствую необычайное неэвклидово напряжение всего пространства. Мир сжался до размеров апельсина.

Ю л и й  I I. Тихо – идут.

Вбегает  Б е з д е к а  с револьвером в руке, за ним  I I  М а т р о н а.

Б е з д е к а. Я его убил. Я отомстил за смерть бедной Эллы.

Ю л и й  I I. Кого? Гиркана?

Б е з д е к а (обнимая II Матрону). Да. А знаете, что оттолкнуло меня от него окончательно? Сцена с матерью. Я своей матери не помню, но чувствую, что так бы с ней не поступил. Уж если жизненный абсолютизм, так жизненный абсолютизм. Он, бестия, сам меня спровоцировал.

Ю л и й  I I. Ну хорошо – это очень мило с твоей стороны, сын мой. Но что будет дальше?

Б е з д е к а (II Матроне). Сейчас. Прежде всего прошу тебя в память о твоем сыне, моем друге, считать меня своим вторым сыном. Первый был тебя не достоин. Матрона-потаскуха – может ли у меня быть мать лучше, чем эта?

I I  М а т р о н а (целует его в лоб). Спасибо тебе, Павел – мой сын, мой настоящий сын, мой дорогой сыночек!

Б е з д е к а. Довольно. Идем.

Ю л и й  I I. Но куда? Что мы будем делать без этой канальи Гиркана? Хуже того – что мы будем делать без Гиркании? Теперь, когда наши гирканические стремления достигли пика, когда они, так сказать, раскрутились до максимума?

Б е з д е к а. Э – я вижу, все ваше остроумие как ветром сдуло. ваше святейшество. Кто же достоин имени короля Гиркании, если не я? Кто бо́льший жизненный абсолютист, чем я? Дайте мне весь мир, и я задушу его в объятьях любви. Только теперь мы сотворим нечто дьявольское: я ощущаю в себе мощь четырех Гирканов. Я, Павел Гиркан V. Уж я-то не буду шутом, как этот. Долой тряпье. (Пинает лежащее на полу королевское одеяние и меч.) Я устрою вам поистине дивный уголок в Бесконечности мира. Искусство, философия, любовь, наука, общество – одна великая мешанина. И мы, словно киты, пышущие наслаждением, а не как подлые черви, будем во всем этом купаться. Мир – не гнилой сыр. Бытие всегда прекрасно, если только по-настоящему понять всеединство Вселенной. Долой относительность истин! Этого Хвистека я первого укокошу! Мы взовьемся вихрем к самым потрохам абсолютного Небытия. Мы вспыхнем как новые звезды в бездонной пустоте. Да здравствует конечность и ограниченность. Бог не трагичен, он не становится – он существует. Только мы трагичны, мы, ограниченные Сущности. (Другим тоном.) Я говорю это как добрый католик и думаю, что не оскорбляю чувств вашего святейшества. (Тем же тоном, что прежде.) Вместе мы создадим Чистый Нонсенс в жизни, а не в искусстве. (Снова изменив тон.) Гм – возможно, если соответствующим образом определить дадаизм... (Кричит.) Ох, нет – мерзость! Все это разные имена одной и той же гигантской гнусной слабости. Абсолютно заново – всё заново! (Хватаясь за грудь.) Я устал. Несчастная Элла! Почему она не дожила до этой минуты? (Погружается в раздумье.)

С т а т у я. Я говорила, что .от Павлика всего можно ожидать.

Ю л и й  I I. Но ведь меня ты ради него не покинешь, дочь моя?

С т а т у я. Никогда. Павел для меня слишком интенсивен – слишком молод. (Целует Юлию II руку.)

Ю л и й  I I. Боюсь только, будут ли результаты соответствовать обещаниям. Блефа боюсь.

С т а т у я. Я тоже – немножко. Но все равно попробовать стоит.

Б е з д е к а (пробуждаясь от раздумья). А ты, святой отец, едешь с нами? В Небе тебе продлят отпуск?

Ю л и й  I I. Сказать по правде – они там, в Небе, считают, что я вообще должен сидеть в Аду. Только, понимаешь, им меня, как папу римского, не очень удобно... того... ну, понимаешь? Поэтому мне беспрепятственно дают отпуск на любую планету.

Б е з д е к а. Это чудесно. Без тебя, чертов старикашка, я бы всего этого не выдержал. Ты покорил меня искренностью своих внутренних метаморфоз. Но бедная Элла – если бы можно было ее воскресить! Чего бы только я не дал сейчас за это. Он меня загипнотизировал, проклятый Гиркан.

Элла вдруг вскакивает, отталкивая Мать.

Э л л а. Я жива! Он меня только оглушил. Я еду с тобой!

Б е з д е к а (обнимая ее). Какое счастье. Какое бесконечное счастье! Возлюбленнейшая, прости меня. (Целует ее.) Без тебя даже Гиркания была бы для меня отвратительным сном.

М а т ь (поднимаясь, в слезах). Благочестивый господин Павел, я знала, что вы не бросите бедную Эллу.

Павел подходит и целует ей руку.

Б е з д е к а. Приемная мать, теща, я беру вас обеих в Гирканию. Я умею ценить советы старых женщин, которые много пережили. Даже дядюшек – этих двух старых кретинов – мы возьмем с собой. Идемте – как бы там ни было, Гиркан открыл нам новый путь. Пускай же память о нем будет для нас священна.

Ю л и й  I I. Какое великодушие, какое великодушие. Это один из самых прекрасных дней моей посмертной жизни. Все-таки Бог – непостижимая тайна. (×) Подойди, дочь моя. (Подает Статуе руку.)

Б е з д е к а. Матроны, вперед! «Гиркания-экспресс» отправляется через десять минут – нам надо спешить.

Матроны выходят, разминувшись в дверях с  Т е т р и к о н о м.

Т е т р и к о н. Его королевское величество только что испустили дух у меня на руках.

Б е з д е к а (подавая руку Элле). Ладно, да будет ему земля пухом. Отныне я король Гиркании. И если даже мне придется вывернуться наизнанку и выпустить кишки себе самому и всем остальным, я выполню свою миссию на этой планете. Ясно?

Т е т р и к о н. Так точно, ваше королевское величество.

Бездека и Элла выходят. За ними следуют Юлий II и Статуя. (+)

Ю л и й  I I (на ходу). Даже самый бездарный социальный блеф этого негодяя имеет странное очарование завершенного произведения искусства. Интересно, удастся ли мне основать новый центр искусств в этой чертовой Гиркании?

С т а т у я. В делах искусства ты всесилен, святой отец...

Выходят, за ними Тетрикон. Груда пакетов и королевское платье остаются лежать посреди сцены.

Конец

Апрель 1922